– Простите, – прошептала она, пораженная собственной смелостью. – Я всего лишь…
– Хотели попрощаться как следует? Я, признаться, не возражаю. Вы позволите вам позвонить?
– Увы, у нас дома нет телефона.
– Понимаю. Но я хочу снова с вами увидеться. Обещаете мне позвонить в ближайшее время?
– Непременно.
– Тогда я буду ждать вашего звонка. По крайней мере, расскажете, удалась ли бабушкина пятничная курица.
– Я ни разу ее не готовила, – созналась Мириам, – и у меня нет рецепта. Буду действовать по памяти. Позвольте мне сначала проверить блюдо на моей подруге. Если она выживет, приготовлю и для вас. До свидания, мистер Качмарек.
– Каз. Друзья зовут меня Каз.
Мириам не хотелось звать его этим прозвищем, совершенно не подходящим столь чуткому, доброму и очень умному человеку.
– Могу я звать вас Уолтер? Вы не против?
На его лице вновь появилась застенчивая улыбка.
– Не против. На самом деле мне так даже больше нравится.
– Тогда au revoir, Уолтер. À la prochaine.
– 15 –
Хизер
29 августа 2016 г.
Две с половиной недели спустя Хизер уже сидела в самолете. Она нечасто летала и слегка нервничала, но в итоге все обошлось. Всего семь часов в кресле у окна, а после отвратительного ужина из чего-то жареного Хизер даже удалось немного подремать.
Она быстро прошла таможенный досмотр и, подхватив свой единственный чемодан, сразу отправилась в Лондон. Чтобы не составлять сложный маршрут с пересадками, Хизер решила поехать на метро, хотя от аэропорта до центра города было довольно далеко. Если подсчеты верны, от Пикадилли-сёркус до отеля не больше десяти минут пешком.
Именно таким она и представляла Лондон. Шумный, полный суеты, по улицам мчатся черные кэбы и красные двухэтажные автобусы, за витринами модных магазинов стыдливо прячутся старые фасады.
Хизер миновала несколько театров, поскольку ее путь лежал по Шафтсбери-авеню, то есть лондонскому Бродвею, и свернула на Фрит-стрит. На более узкой улице и магазинов было меньше, и у большинства ресторанов и ночных клубов, не считая одного-двух кафе, окна все еще были закрыты ставнями.
Она чуть не прошла мимо своей гостиницы, потому что вывеской служила маленькая латунная табличка у двери. Когда после нажатия кнопки дверь отворилась, Хизер поняла, что Таня отправила ее куда нужно.
Человек за стойкой портье, назвавшийся Дермотом, будто сошел со страниц диккенсовских «Больших надежд»: он носил маленькие круглые очки и пурпурный шелковый жилет, а из ушей у него росли пучки волос. Впрочем, как только он встал, чтобы показать комнату, иллюзия развеялась – на Дермоте были рваные джинсы и кроссовки. Однако он проявил изрядное дружелюбие и обещал вскоре принести чай и закуски.
– Эту услугу мы предлагаем прибывающим гостям бесплатно. Вернусь примерно через десять минут.
Номер превзошел все ожидания. В нем была высокая кованая кровать с грудой подушек и пуховым одеялом и камин, который так и хотелось включить, несмотря на жару. В туалетной комнате вместо душевой кабины стояла ванна на ножках.
Дермот вернулся, как обещал. Он не взял у Хизер чаевые, но обещал позвонить, чтобы кто-нибудь забрал у нее посуду. На принесенном им подносе стоял маленький чайник с серебряным ситечком – а значит, чай листовой! – и чайная пара, баночка меда и блюдце с круглым имбирным печеньем.
После чая с печеньем Хизер приняла ванну и даже вымыла волосы, а затем, облачившись в ночную рубашку, с полотенцем на голове, решила немного вздремнуть. Она поспит всего часик, до полудня, а затем побродит по близлежащим улочкам. Найдет тихое кафе, где можно пообедать, чтобы потом вернуться в отель и посмотреть местное телевидение. Нужно лечь спать пораньше, потому что на следующий день запланирован осмотр достопримечательностей.
Хотя лучше назвать это детективным расследованием.
Первой остановкой станет старый дом Нэн в Баркинге, и если Хизер наберется смелости, то постучит в дверь и спросит, не помнит ли кто-нибудь женщину по имени Энн Хьюз, которая съехала отсюда шестьдесят лет тому назад. Она проделала слишком долгий путь, чтобы уехать с пустыми руками. Потом она поедет на Брутон-стрит, где когда-то размещались мастерские Хартнелла. Если повезет, ей удастся попасть внутрь и оглядеться. В последнюю очередь она посетит музей Виктории и Альберта, где выставлена работа Мириам Дассен «Vél d’Hiv».
К сожалению, не попасть в Букингемский дворец – все билеты оказались распроданы. Не помог даже звонок по указанному на сайте номеру. Женщина по телефону долго извинялась.
– Думаю, всем не терпится увидеть своими глазами свадебные и коронационные наряды ее величества. Приносим извинения за доставленные неудобства.
Впрочем, ничто не мешает посмотреть на смену караула у дворца, да и сувенирная лавка благополучно открыта. Хизер обещала маме купить поднос с портретом королевы и рождественское украшение в виде корги, если такое найдется.
Все это путешествие – настоящее безумие. Лондон невероятно дорогой город, и нет никаких гарантий, что получится разузнать о жизни Нэн. Скорее всего, она вернется домой с огромным долгом по кредитной карте и, кстати, совсем не приблизится к поиску новой работы.
И все же на контейнере ясно значилась надпись «Для Хизер». Нэн хотела передать ей вышивки и хранила их столько лет, чтобы внучка однажды с удивлением выяснила, какой необыкновенной жизнью жила бабушка.
Ее разбудил резкий стук. Неужели Сеймур опять сбросил что-то со стола?
Снова стук.
– Обслуживание номеров!
Ох, это не Сеймур, а Хизер не дома. Ее собственная постель не была и вполовину такой же большой и удобной. Хизер в отеле, она уснула, и – о боже! – проспала до десяти часов утра.
– Простите, я еще не встала!
– Ничего, я зайду позже.
Определенно пора вставать. Выспится, когда вернется в Торонто.
Хизер поплелась в ванную, умылась холодной водой и кое-как почистила зубы. Затем скрутила волосы в пучок, достала из чемодана свежее белье и надела наименее помятый хлопковый сарафан.
Так-то лучше. Почти готова. Она заглянула в меню обслуживания номеров – слишком поздно, завтрак уже не подают. В любом случае пора выходить.
Хизер оставила ключ на стойке регистрации и отправилась в кафе за углом. Выпив кофе с круассаном, она пошла к станции на Тоттенхэм-Корт-роуд. Если ничто ее не задержит, будет в Баркинге через час.
Поезд через некоторое время выбрался из-под земли, и вид из окон стал интереснее. По крайней мере, теперь Хизер знала, что́ у англичан на задних дворах: густые заросли травы, шаткие сараи, ржавые качели и грядки овощей.
Путь до Баркинга занял всего сорок минут. Хизер вышла вместе с другой пассажиркой, молодой мамой, и помогла ей поднять коляску по лестнице. Затем открыла в телефоне карту, предусмотрительно сохраненную заранее. Прямо по Стейшн-роуд, налево на Рипл-роуд и прямо до Сент-Эдвардс-роуд. Дом сто девять по Морли-роуд почему-то на карте обозначен не был, но хотя бы улица на месте. Нужный дом можно найти по номерам соседних.
Улицы, тихие и унылые, напоминали некоторые районы в Торонто, только дома были меньше и ближе друг к другу, а редкие магазины пустовали, что разительно отличалось от центра Лондона. А вот и Морли-роуд – улица, на которой жила Нэн. Первый дом – сто восемьдесят третий, за ним – сто восемьдесят пятый… Через два квартала улица не закончилась, а номера сто девять так и не нашлось. Хизер зашагала назад, вновь сверившись с картой. Все верно, она прошла Морли-роуд от начала до конца. В адресе тоже нет сомнений, его написала сама Нэн на обратной стороне фотографии, найденной мамой.
Может, в Баркинге есть еще одна Морли-роуд? Или в Англии есть еще один Баркинг?
На углу Рипл-роуд был супермаркет. Небольшой магазин, стоящий в тихом маленьком районе. Кассиры наверняка знают всех покупателей поименно. Хизер пересекла дорогу, вошла в магазин и устремилась к стойке информации. Почему бы не задать несколько вопросов.
– Доброе утро, – поздоровалась она с женщиной за стойкой.
– Доброе утро. Прекрасная погода, не правда ли?
– Безусловно. Извините, что беспокою, но вдруг вы сможете мне помочь. Я ищу дом сто девять по Морли-роуд. Обошла всю улицу, но номера домов начинаются со ста восьмидесяти трех. Может, я заблудилась? – Хизер показала женщине карту в своем телефоне.
– Что ж, это действительно Морли-роуд, и, насколько мне известно, другой нет. Дайте-ка подумать… Гм, нужно спросить у Ширли. Она жила в доме за углом. – Женщина повернулась к трубке внутренней связи на стене, и ее голос эхом разнесся по всему залу. – Прошу Ширли пройти к стойке информации. Ширли к стойке информации. – Потом она обратилась снова к Хизер: – Будет через минуту. Ширли работает в рыбном отделе.
Через минуту и впрямь появилась еще одна женщина, постарше, в безупречно белом халате и с натянутой на лоб сеткой для волос. Ее красивое лицо раскраснелось.
– Вот и я, – выдохнула она. – Бежала как могла.
– Ты чудо! Помоги этой юной леди. Она не может найти дом по Морли-роуд.
– Какой номер?
– Сто девять, – ответила Хизер. – В нем жила моя бабушка. Я приехала из Канады, чтобы его найти.
Она протянула Ширли телефон с картой.
– О, понятно. Дело вот в чем. Видите Т-образный перекресток, где заканчивается Морли-роуд? Раньше улица продолжалась еще на несколько сотен ярдов. То ли в пятидесятых, то ли в шестидесятых там снесли целую кучу домов и построили новое жилье. Говорят, будет еще большой многоэтажный дом.
У Хизер скрутило живот.
– Думаете, дом Нэн стоял там?
– Мне очень жаль, но похоже на то. Вы в порядке?
Хизер кивнула, сдерживая слезы.
– Да. Простите, что отняла у вас время.
– Ничего страшного. Мне пора вернуться за прилавок. Приятно было познакомиться.
Хизер поблагодарила женщин и вышла из супермаркета. В Баркинге от жизни Нэн ничего не осталось. Рухнули фантазии о том, как Хизер постучит в соседний дом и встретит кого-то, кто знал ее бабушку.
Она села на ближайший поезд до Лондона и вынула из сумки «Путеводитель для чайников», подарок от Суни и Мишель. Поиски в интернете показали, что от мастерских Хартнелла осталась лишь памятная вывеска, а модный дом закрылся еще в семидесятых; нынешние арендаторы и на порог не пустят. Оставался только музей с вышивками Мириам Дассен. К счастью, поезд как раз делал остановку в Южном Кенсингтоне.
Здание с громоздким кирпичным фасадом походило скорее на заброшенный бастион, чем на сокровищницу шедевров искусства и дизайна. Едва Хизер успела войти, как ее внимание привлекла стеклянная скульптура или, может быть, люстра, подвешенная в центре купольной ротонды. Она встала в конце очереди, все еще не отводя глаз от массы светящихся зеленых и желтых усиков, и, словно зачарованная, двигалась вперед.
– Здравствуйте! Добрый день!.. Добрый день.
Хизер дошла до кассы.
– Простите, засмотрелась, – сказала она девушке за стойкой. Судя по бейджику, ее звали Захра.
– Не вы одна, – понимающе улыбнулась Захра. – Это одна из самых больших в мире скульптур Дейла Чихули. Вы у нас впервые?
– Да.
– Что ж, добро пожаловать, вот карта. Вас интересуют какие-то специальные экспозиции? За них нужно платить, а вообще вход в музей бесплатный.
– Спасибо. На самом деле я приехала посмотреть работы Мириам Дассен. В какую сторону мне идти?
Улыбка на лице Захры сменилась сожалением.
– Извините, на прошлой неделе ее вышивки отправили в галерею Тейт Модерн для предстоящей выставки.
Что за невезение!
– Я знала о выставке, но она начнется только пятого сентября.
– Так и есть. Подготовка уже началась, до открытия экспозиции необходимо проверить состояние вышивок.
– Понятно…
– Может, вас заинтересует что-нибудь другое? У нас всего понемногу. – С этими словами Захра открыла перед Хизер иллюстрированную карту музея.
– А у вас есть наряды от Нормана Хартнелла? – спросила Хизер.
– Есть. Не знаю, сколько точно сейчас можно увидеть. Мы выставляем экспонаты поочередно, для лучшей сохранности. Проверить, что выставлено на данный момент?
– Не нужно. Раз уж я здесь, могу просто побродить по музею. Еще раз спасибо.
– Не за что. Не забудьте карту.
Хизер не разбиралась в истории моды, так что выставка стала поводом для знакомства. Она долго стояла у витрины с несколькими нарядами конца сороковых от Кристиана Диора, в стиле нью-лук. По сравнению с похожей на униформу одеждой женщин сороковых годов, которая делала их плоскими и прямоугольными, платья от Диор были… Хизер не находила слов, чтобы описать свои чувства.
Наконец она пошла дальше, все еще под впечатлением от совершенно непрактичных, но очень красивых нарядов, и наткнулась на платье от Хартнелла. Вечернее платье из бледно-бирюзового шелка, сшитое в пятьдесят третьем. По всему лифу и узкой юбке тянулись узоры, которые Хизер никак не могла разглядеть. Она подошла ближе и встала, почти касаясь стекла носом. Теперь она поняла: узор был из длинных прядей зеленых и золотистых водорослей, кое-где мелькали ракушки и коралловые цветы, похожие на анемоны. Совершенно не похожее на наряды Диора, платье привлекало внимание, а вышивка даже на расстоянии выглядела изящно и причудливо.
Хизер дошла до конца модной экспозиции и еще час бродила по музею. Вскоре керамика, мебель, ювелирные украшения, картины и изделия из металла стали сливаться в одну яркую мешанину. Глазам, не говоря уже о голове, впечатлений хватило.
На обратном пути Хизер снова подошла к Захре, чтобы поблагодарить за помощь.
– Вам понравилось?
– Невероятно! Здесь столько всего…
– Понимаю. Я работаю в музее два года и до сих пор видела только малую часть. Еще раз извините, что так вышло с работами Дассен.
– Ничего. Мне надо было навести справки заранее. Надеюсь, однажды еще смогу их увидеть.
– Вы изучаете ее работы?
– Нет. Я вообще мало о ней знаю. Только то, что она дружила с моей бабушкой. Вот почему я сюда приехала. Я имею в виду, приехала в Англию. Пытаюсь больше узнать о бабушке. Она умерла в марте.
– Соболезную. – Захра сочувственно кивнула. Затем, будто приняв какое-то решение, добавила: – Я знакома с одним человеком, занятым подготовкой к выставке. Попробую поговорить с ним, рассказать вашу историю. Ничего не обещаю, но вдруг он поможет?
– Было бы замечательно! – радостно воскликнула Хизер.
– Напишите мне имя и адрес электронной почты, а еще номер телефона. Остальное я объясню доктору Фридману на словах. В студенческие годы он был моим любимым преподавателем.
Когда Хизер вышла из музея, день казался таким удивительно солнечным, что она решила не ехать на метро. До Сохо не так уж далеко, всего около часа ходьбы, если верить карте. Кроме того, не хотелось рисковать, оставшись в подземке без связи, – вдруг позвонит доктор Фридман.
До отеля она добралась к пяти часам вечера, сделав по пути длительную и недешевую остановку в универмаге «Фортнум и Мэйсон». Пора и вздремнуть – день был долгий.
Открыв глаза почти в девять вечера, Хизер запаниковала. Вдруг доктор Фридман пытался с ней связаться, пока она спала?
Пропущенных звонков не было, зато пришло много писем. Два от мамы, одно от Тани с заголовком «Ты влюбилась в отель!», несколько спам-рассылок. И еще одно – от Дэниела Фридмана.
Кому: Хизер Маккензи
От: Дэниел Фридман
Тема: Мириам Дассен
Уважаемая мисс Маккензи!
Бывшая студентка рассказала мне, что вы хотели со мной поговорить. Насколько я понял, вы приходитесь внучкой Энн Хьюз. Они с Мириам Дассен совершенно точно были подругами, и я с удовольствием поделюсь с вами всей информацией, которой располагаю. Дайте знать, когда и где вам будет удобно встретиться.
С уважением,Дэниел Фридман
Кому: Дэниел Фридман
От: Хизер Маккензи
Тема: Мириам Дассен
Уважаемый доктор Фридман!
Спасибо вам за письмо. Я остановилась в отеле в Сохо и улетаю из Лондона в воскресенье утром. Могу встретиться с вами в любое время до отъезда. Напишите, пожалуйста, когда и куда мне прийти. Искренне признательна за то, что вы уделите мне время.
С наилучшими пожеланиями,Хизер
Кому: Хизер Маккензи
От: Дэниел Фридман
Тема: Мириам Дассен
Мисс Маккензи!
Почему бы нам не встретиться завтра в полдень в кафе «Френч-хаус» на Дин-стрит? Сейчас я пришлю вам сообщение со своего телефона, чтобы вы сохранили номер. Жду встречи.
С уважением,
Д.
– 16 –
Энн
4 сентября 1947 г.
Лил дождь, и Энн очень устала. После нескольких часов, проведенных над свадебным платьем принцессы, глаза покраснели, словно в них насыпали песка. Несмотря на пасмурный день, окна в мастерской были завешены плотными шторами, чтобы укрыться от любопытных глаз. Ткани, жемчуг и бусины в однотонной гамме сливались в одно размытое пятно молочного цвета.
К вечеру хотя бы дождь немного стих. Если повезет, она доберется до станции раньше, чем пальто вымокнет насквозь, иначе…
– Мисс Хьюз? Здравствуйте!
Энн остановилась, создав недвижный островок в океане толпы. Дождь заливал глаза, но разве она виновата, что опять оставила зонтик дома? Она вытерла лицо ладонью и несколько раз сильно моргнула. Это он. Джереми Тикетт-Милн.
– Мисс Хьюз… Энн! Какой приятный сюрприз! Я так и не дождался вашего звонка.
– Я звонила. Дважды. Ответила женщина. Сказала, я ошиблась номером.
Его губы плотно сжались.
– Мне очень жаль. Думаю, вы стали жертвой очередной шутки моей сестры. Неудачной шутки. В любом случае, я вас снова нашел, так что все к лучшему. Идете домой с работы?
– Да, я только вышла из мастерской.
Она старалась не сболтнуть лишнего, поскольку им бесконечно твердили об осторожности. Ради этого занавешивали окна, ради этого запрещали говорить с незнакомцами. По слухам, капитан Митчисон, который управлял финансами мистера Хартнелла, спал прямо в кабинете, не расставаясь с пистолетом, – во всяком случае, так утверждала Этель.
– Послушайте, – сказал Джереми, подходя ближе, – не освободите для меня сегодняшний вечер? Понимаю, нельзя менять планы в последний момент, но я не готов с вами попрощаться.
– Ох. Я не…
Язык отказывался подчиняться разуму.
– Умоляю, прости меня за ужасную выходку сестры. Прошу, дай мне второй шанс.
Внезапно Энн почувствовала себя наедине с кинозвездой. Обычные люди и вполовину не так красивы – как ни старалась, Энн не могла найти у Джереми ни одного изъяна. Он, судя по всему, и не думал лысеть, нос не похож на клюв, он не обладал тонкими губами или слабовольным подбородком. Он высок и широкоплеч, у него не выпирал живот и не торчали уши, а глаза – самые голубые глаза, которые Энн когда-либо видела. Она неприкрыто его изучала, вероятно переходя границы приличия, но так и не нашла ничего отталкивающего.
Кроме необъяснимого интереса к ней. У нее нет ни красоты, ни остроумия, ни цента за душой, ни умения себя подать, за которым можно было бы спрятать остальные недостатки. Почему же он упорствует? Почему не начал ухаживать за одной из очаровательных подруг сестры?
– Почему?
– Что, простите?
– Почему я? Вы меня слышали. Я обыкновенная девушка. Кто-то даже сказал бы, простушка.
– А я бы не сказал! Я не считаю вас простушкой.
Энн так яростно замотала головой, что одна из «невидимок» на челке сорвалась и упала на тротуар.
– Прошу вас, мне прекрасно известно, кто я такая, и никогда раньше я не привлекала внимания таких людей, как вы.
Он присел, чтобы поднять заколку, вытер ее о рукав пальто и аккуратно заправил в волосы Энн.
– Вы мне нравитесь. Я считаю вас красивой. Нахожу вас интересной. А главное, доброй. Это и отличает вас от большинства знакомых мне женщин.
– А, – промолвила Энн, не находя больше слов для протеста.
– Ужин. Прошу вас лишь об ужине!.. Я умею быть приятным собеседником.
– Это меня и беспокоит. – Энн впервые с момента их встречи улыбнулась.
– Значит, вы согласны?
– Я не… Я не так одета.
На ней была хорошая новая юбка из шерстяной ткани, которую прислала Милли, однако туфли нуждались в чистке, а на блузке осталось пятно от чая, и кардиган не полностью его прикрывал.
– Я приглашаю вас в обычное кафе в Сохо. Вам будет комфортно.
– В какой части Сохо?
Энн слышала сплетни о том, что происходит в том районе. Про гангстеров, бурлеск-представления и «леди на ночь», стоящих вдоль улиц.
– В безопасной части. Не сказал бы, что заведение респектабельное, но в этом его прелесть.
Предложение звучало заманчиво. Мириам сегодня ужинает с мистером Качмареком, остатки воскресного обеда давно съедены, а тосты с сардинами ее совершенно не прельщали.
– Мы ведь не задержимся допоздна?
– Я отпущу вас через час, даю слово.
Прежде чем Энн придумала другую отговорку, Джереми взял ее за руку и повел по улице, осторожно неся зонт над ее головой. Когда они пересекали Риджент-стрит, дождь усилился.
– Мы почти на месте, – извиняющимся тоном сказал Джереми. – Надо было поймать такси. Впрочем, в такую погоду свободную машину не найти.
– Все в порядке. Я не против дождя. Цветам в саду тоже понравится.
– Заядлая садовница? Вы бы поладили с моей матерью. Какие у вас растения?
Джереми умело поддерживал беседу, никогда не перебивал, ничего не выпытывал. Шаг за шагом, минута за минутой в его компании Энн становилось все уютнее. Разумеется, она понимала, что он старается ее обольстить, и поддаваться его чарам весьма глупо. И все же не нашла в себе сил сопротивляться.
Когда они свернули на Олд-Комптон-стрит, Джереми указал на кафе.
– Необычно, правда?
Над входом висел огромный Арлекин высотой в несколько этажей, а прямо под болтающимися ногами виднелась вывеска:
Кафе-ресторан «Торино»
– Ничего себе!
– Именно. Поражает воображение. Это Пульчинелла, итальянская версия нашего Панча. Похоже, ему тоже под дождем не слишком весело, да?
В кафе было тепло, людно и шумно, в воздухе витали незнакомые, но аппетитные ароматы, от которых у Энн заурчало в животе. На некоторых столах высились башни из пустых кофейных чашек, на других лежали стопки книг и как попало сложенных газет. За столиками сидели в основном молодые люди, даже моложе Энн. Похоже, студенты использовали кафе в качестве библиотеки, в читальных залах которой разрешалось есть, пить, курить и участвовать в баталиях страстных споров.
– Я попробую найти нам столик, – сказал Джереми и повел Энн, петляя по залу и время от времени останавливаясь, чтобы попросить кого-нибудь отодвинуть стул.
Найденный стол освободился совсем недавно, на нем еще стояла грязная посуда. Вместо того чтобы звать официанта, Джереми аккуратно сложил тарелки стопкой и понес их в сторону бара.
– Вы пока устраивайтесь, а я раздобуду нам меню.
Вешалок, похоже, в кафе не водилось, поэтому Энн повесила мокрое пальто на спинку стула, затем села и попыталась придать себе хоть сколько-нибудь приличный внешний вид. Волосы, вероятно, уже собрались в оранжевое гнездо, и Энн наскоро пригладила их руками, убрав пряди с лица. Зато в сумке нашелся носовой платок. Она вытерла лицо и, наклонившись над сумкой, украдкой припудрила нос. Жаль, не было помады. В мастерской пользоваться помадой запрещалось, поэтому носить ее с собой Энн даже не приходило в голову.
Вернулся Джереми.
– С меню, увы, не повезло. Впрочем, я бываю здесь достаточно часто, чтобы вас проконсультировать. Обычно я беру спагетти с мясным соусом, но порция рассчитана на волчий аппетит студента. Еще есть волованы с курицей и горошком. Не совсем итальянское блюдо, зато размер порции не внушает благоговения.
Энн раньше не ела спагетти, однако видела не одну юмористическую короткометражку, где посетители итальянских ресторанов отчаянно боролись с длинными макаронинами. Безопаснее выбрать то, что она сможет съесть, сохранив достоинство.
– Мне волованы, пожалуйста.
– Превосходно. А вот и официант. Сюда! Будьте добры, мне спагетти, а для моей спутницы волованы. И немного хлеба для нас обоих.
– Хорошо, сэр. Что будете пить?
– Гм. Найдется санджовезе? Нам, пожалуйста, бутылку и два бокала.
Сделав заказ, Джереми откинулся на спинку стула, вынул из нагрудного кармана серебряный портсигар и протянул его Энн.
– Нет? Вы не против, если я закурю?
– Нисколько.
Он отточенным движением закурил сигарету и выпустил в потолок струю дыма.
– Так-то лучше. А теперь скажите мне, далеко ли до вашего дома. Вы сказали, что живете не в городе.
– Не так уж далеко. Я живу в ближайшем пригороде. Там я и выросла. А где живете вы?
– Мой дом здесь, в Лондоне. На самом деле дом родителей. Видите ли, они большую часть времени проводят за городом, и без меня дом пустовал бы. Ну, не считая слуг. Предполагается, что сестра живет там же, но мы практически не встречаемся. Она вечно пропадает – либо за границей, либо в гостях. Знай об этом родители, их хватил бы удар.
– А что вы…
– Ваше вино, сэр.
– Отлично. Нет, я сам налью. Энн?
– Только немного. Спасибо. Что я хотела сказать?
– Что вино ужасное? Чистая правда. Единственная проблема местных заведений. Тут не найдут бутылку приличного кларета даже под страхом смерти.
Энн сделала глоток, и вино показалось ей замечательным. Впрочем, что она понимает в вине?
– Нет, я собиралась спросить, чем вы занимались до войны.
– О, всем понемногу. В основном метался. Мое намерение найти себе занятие несколько озадачило отца. Для него быть джентльменом означает в первую очередь ничего не делать. – Джереми допил вино и снова наполнил свой бокал. – А я еще до войны понял, что эти времена прошли. Нравится мне или нет, если жить по совести, надо чем-то зарабатывать.
Его слова обрадовали Энн.
– Чем бы вы занимались? Если бы война не помешала?
– Я любил путешествовать в разных странах, узнавать местные нравы и тому подобное. Подумывал о карьере дипломата. Когда приехал из Кембриджа, один друг обещал замолвить за меня словечко кому следует. Все бы получилось, но тут война… Война многое изменила, верно?
– Верно, – согласилась Энн. – Вы говорили, что во время войны служили в Северной Африке.
– Да, и я молю бога о том, чтобы никогда больше не видеть столько песка. Ужасное место! Такое не забывается, поверьте. Помню все, что видел и слышал. Даже запахи врезались в память, будь они неладны.
Им принесли еду, что избавило Энн от судорожных попыток придумать тему для разговора, которая не вызовет у Джереми приступ меланхолии или желания выпить еще бокал вина. Его спагетти пахли чудесно, хоть и непривычно, и теперь Энн жалела, что поосторожничала с выбором.
– Вижу, как вы смотрите на мою тарелку. Хотите попробовать?
– Ох, я не умею…
– Очень просто. Дайте мне свою вилку. Видите? Наматываете, как маленький кокон. Будет еще проще, если подставить ложку. Нет, просто откройте рот, иначе запачкаетесь. Ну вот, разве не прекрасно?
Было немного унизительно, что Энн кормят как ребенка, притом на публике, однако спагетти оказались отменными. Вскоре она поняла, что волованы, мокрые и слишком мягкие, значительно уступают спагетти по вкусу.
– Знаю, что вам нельзя рассказывать о работе, – вернулась Энн к беседе. – Секретность и прочее. Но вам интересно то, чем вы занимаетесь? В таком ключе мы ведь можем поговорить?
– Интересно. В высшей степени. Не уверен, что захочу работать там до конца дней, однако сейчас я увлечен. Удалось завязать несколько полезных знакомств. Вас не отталкивает моя вынужденная скрытность?
– Ничуть. Многие люди, напротив, кроме работы ни о чем говорить не способны. А иногда так приятно обсудить что-нибудь другое.
Лишь бы не ее работу, мысленно молилась Энн.
– Согласен. О чем же мы поговорим? Знаю! Лучший фильм, который вы посмотрели в этом году. Не думайте долго. Назовите первое, что пришло в голову.
Это легко.
– «Призрак и миссис Мьюр».
Джереми состроил комичную гримасу.
– Отчего все знакомые мне женщины так любят этот фильм? Романтическая дребедень.
– Значит, дребедень в моем вкусе. – Энн позабавило его презрение к очень хорошему кино. – А вам какой фильм понравился?
– «Тайная жизнь Уолтера Митти», – немедля ответил он.
– Неужели? Я ждала, что вы назовете что-нибудь ужасно серьезное. Или грустное.
– Вы его видели?
– Еще нет. Но подруги смотрели. Говорят, фильм очень смешной.
– Так и есть. Хотя главному герою я от души сочувствую. Представьте: у вас такая скучная жизнь, что приходится применять фантазию, чтобы не сойти с ума. Надо было анонсировать фильм как трагедию.
– Никто бы не пошел смотреть на Дэнни Кея в трагичном амплуа.
– Тут вы правы, – признал Джереми и отправил в рот остатки спагетти. – Вы разобрались со своими волованами? Хотите попробовать пудинг? Или, может, кофе?
– Нет, спасибо, мне лучше поторопиться домой.
– Я не отпущу вас одну!
– На Шафтсбери-авеню есть стоянка такси, вы могли бы проводить меня туда.
– Сию секунду. Только если вы дадите слово пообедать со мной на следующей неделе. – Джереми протянул руку через стол и накрыл ее ладонь своей. Вроде бы не обращая внимания на то, какие у Энн короткие ногти и насколько загрубела ее кожа.
– С удовольствием, – искренне ответила Энн.
Джереми достал карманную записную книжку с золотой тисненой монограммой ДМТ на обложке.
– Я уезжаю ненадолго, но к двадцать первому числу вернусь. Может, встретимся двадцать четвертого? Это среда. Вы позволите мне сводить вас в какое-нибудь приличное место? Я не имею в виду замысловатый ужин в смокингах и вечерних платьях. Просто хороший ресторан с вином, не похожим на воду из трюма. «Куаглино», например. Я пригласил бы вас в свой клуб, но в столовой для дам далеко не так красиво. Кроме того, еда в «Куаглино» вне конкуренции. Готов заехать за вами…
«Куаглино». Даже Энн о нем слышала.
– Мне удобнее добраться самой. Во сколько надо там быть?
– Допустим, в восемь? Или это слишком поздно?
– Нет, вполне подходит.
Джереми оплатил счет, проигнорировав ее предложение внести свой вклад, и проводил Энн до стоянки такси. Повернувшись, она протянула ему руку. Ни к чему большему, еще и на глазах у посторонних, Энн пока не была готова.
– Я прекрасно провел время, – произнес Джереми. – Вы сохранили мою визитную карточку? На всякий случай, чтобы вы могли со мной связаться. Если снова ответит моя сестра, не принимайте близко к сердцу. Перезвоните еще раз попозже, и трубку, скорее всего, возьму я.
– Хорошо. Спасибо за ужин.
Она села в машину и дождалась, пока Джереми захлопнет дверь и отойдет, прежде чем признаться водителю:
– Мне нужно всего лишь до станции метро на Тоттенхэм-Корт-роуд. Простите, что маршрут такой короткий.
– Ничего страшного, милая.
Энн пришла домой к половине девятого. Еще через полчаса появилась Мириам, и они сели на кухне за чаем, чтобы обсудить свои свидания.
– Мы были в трактире рядом с офисом Уолтера. Ему нужно было вернуться на работу, поэтому решили поужинать неподалеку. Ели какие-то ланкаширские горшочки. – Мириам наморщила нос от одного воспоминания. – На вкус не ахти. Надеюсь, твой ужин был получше.
– Да. Мы пошли в итальянское кафе, там вкусная еда, и сам Джереми был очень мил. Только… Не знаю, что и думать. Почему я? Когда я спросила его, в ответ услышала много лестных слов и почти ему поверила.
– Ты говорила, он служил во время войны?
– Да, офицером.
– Может, война так на него повлияла? Или он сам изменился?
– Возможно. Он выглядел растерянно, когда зашла речь о войне. А потом мы болтали о фильмах и Дэнни Кее. И я впервые попробовала спагетти.
Они улыбнулись друг другу. Энн отпила чай, а Мириам, нахмурившись, осматривала заусенец на своем пальце, потом теребила выбившуюся из рукава нитку, потом потерла пятно на чайной ложе. Не похоже на Мириам, образец сдержанности.
– Что случилось? – спросила Энн.
– Ничего. Только… У меня есть идея, и я не знаю, как ее реализовать.
– Еще один бабушкин рецепт? Курица в прошлый раз получилась превосходно. Так что я не против…
– Нет-нет, – прервала ее Мириам, блуждая взглядом по поверхности стола. – Я хочу нарисовать картину. Но я не умею рисовать ни красками, ни карандашом; я не смогу даже правильно описать то, что вижу. А когда закрываю глаза…
– Я так и не научилась рисовать, и все же, едва выдается минутка, я люблю выводить каракули в своем альбоме. Можешь взять у меня бумагу, а еще есть набор цветных карандашей. Можем порисовать здесь, слушая радио.
– Точно? Не хочу потратить твою бумагу впустую.
– И не потратишь, если рисование принесет тебе удовольствие.
Переживания по поводу Джереми улетучились. Энн принесла альбом и карандаши, и они с Мириам сели за рисунки. Вскоре Энн увлеклась наброском платья, вариантом свадебного наряда Дорис, только с короткими рукавами и гирляндами вышивки в пастельных тонах по подолу и лифу. Она очень удивилась, услышав знакомую мелодию, предварявшую выпуск новостей.
– Не могу поверить! Уже десять часов! Пора бы нам…
Мириам отложила карандаш. Она тоже увлеченно рисовала весь последний час, но, неожиданно для Энн, на бумаге появилось не платье и не вышивка. Вокруг стола стояли люди с расплывчатыми лицами, хотя детали комнаты переданы с большой тщательностью. Мужчина во главе стола держал чашу, высоко подняв руки. Все мужчины были в шляпах.
Нет, не в шляпах, а скорее в маленьких круглых шапочках. Глядя на картину, на фоне бубнящего радио, Энн вдруг поняла. Как она раньше не догадалась?
– Это твоя семья?
– Наверное. Я не знала, когда бралась за карандаш, но… Да, это моя семья.
– Они евреи. Ты из еврейской семьи.
– Да.
Энн оторвала взгляд от рисунка и увидела, что красивое лицо подруги побелело.
– Я не имела в виду, что это плохо. Я просто удивилась, только и всего.
– Знаю.
– Почему ты не рассказала? – мягко спросила Энн.
– Не могла. Не в начале знакомства. Надо было удостовериться.
– Что я тебя не возненавижу?
Мириам кивнула.
– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я бы никогда… То есть я вовсе не… Ох, слов не подобрать.