Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Уильям Фолкнер



Шум и ярость

7 апреля 1928 года



Через забор, в просветы густых завитков, мне было видно, как они бьют. Идут к флажку, и я пошел забором. Ластер ищет в траве под деревом в цвету. Вытащили флажок, бьют. Вставили назад флажок, пошли на гладкое, один ударил, и другой ударил. Пошли дальше, и я пошел. Ластер подошел от дерева, и мы идем вдоль забора, они стали, и мы тоже, и я смотрю через забор, а Ластер в траве ищет.

– Подай клюшки, кэдди1! – Ударил. Пошли от нас лугом. Я держусь за забор и смотрю, как уходят.

– Опять занюнил, – говорит Ластер. – Хорош младенец, тридцать три годочка. А я еще в город таскался для тебя за тортом. Кончай вытье. Лучше помоги искать монету, а то как я на артистов пойду вечером.

Они идут по лугу, бьют нечасто. Я иду забором туда, где флажок. Его треплет среди яркой травы и деревьев.

– Пошли, – говорит Ластер. – Мы там уже искали. Они сейчас не придут больше. Идем у ручья поищем, пока прачки не подняли.

Он красный, его треплет среди луга. Подлетела птица косо, села на него. Ластер швырнул. Флажок треплет на яркой траве, на деревьях. Я держусь за забор.

– Кончай шуметь, – говорит Ластер. – Не могу же я вернуть игроков, раз ушли. Замолчи, а то мэмми не устроит тебе именин. Замолчи, а то знаешь что сделаю? Съем весь торт. И свечки съем. Все тридцать три свечки. Пошли спустимся к ручью. Надо найти эту монету. Может, из мячиков каких каких-нибудь подберем. Смотри, где они. Вон там, далеко-далеко. – Подошел к забору, показал рукой: – Видишь? Сюда не придут больше. Идем.

Мы идем забором и подходим к огороду. На заборе огородном наши тени. Моя выше, чем у Ластера. Мы лезем в пролом.

– Стой, – говорит Ластер. – Опять ты за этот гвоздь зацепился. Никак не можешь, чтоб не зацепиться.

Кэдди отцепила меня, мы пролезли. «Дядя Мори велел идти так, чтобы никто нас не видел. Давай пригнемся, – сказала Кэдди. – Пригнись, Бенджи. Вот так, понял?» Мы пригнулись, пошли через огород, цветами. Они шелестят, шуршат об нас. Земля твердая. Мы перелезли через забор, где хрюкали и дышали свиньи. «Наверно, свиньям жалко ту, что утром закололи», – сказала Кэдди. Земля твердая, в комках и ямках.

«Спрячь-ка руки в карманы, – сказала Кэдди. – Еще пальцы, отморозишь. Бенджи умный, он не хочет обморозиться на рождество».

– На дворе холод, – сказал Верш. – Незачем тебе туда.

– Что это он, – сказала мама.

– Гулять просится, – сказал Верш.

– И с богом, – сказал дядя Мори.

– Слишком холодно, – сказала мама. – Пусть лучше сидит дома. Прекрати, Бенджамин.

– Ничего с ним не случится, – сказал дядя Мори.

– Бенджамин, – сказала мама. – Будешь бякой – отошлю на кухню.

– Мэмми не велела водить его в кухню сегодня, – сказал Верш. – Она говорит, ей и так не управиться со всей этой стряпней.

– Пусть погуляет, – сказал дядя Мори. – Расстроит тебя, сляжешь еще, Кэролайн.

– Я знаю, – сказала мама. – Покарал меня господь ребенком. А за что – для меня загадка.

– Загадка, загадка, – сказал дядя Мори. – Тебе надо поддержать силы. Я тебе пуншу сделаю.

– Пунш меня только больше расстроит, – сказала мама. – Ты же знаешь.

– Пунш тебя подкрепит, – сказал дядя Мори. – Закутай его, братец, хорошенько и погуляйте немного.

Дядя Мори ушел. Верш ушел.

– Замолчи же, – сказала мама. – Оденут, и сейчас тебя отправим. Я не хочу, чтобы ты простудился.

Верш надел мне боты, пальто, мы взяли шапку и пошли. В столовой дядя Мори ставит бутылку в буфет.

– Погуляй с ним полчасика, братец, – сказал дядя Мори. – Только со двора не пускай.

– Слушаю, сэр, – сказал Верш. – Мы его дальше двора никуда не пускаем.

Вышли во двор. Солнце холодное и яркое.

– Ты куда? – говорит Верш. – Ушлый какой – в город, что ли, собрался? – Мы идем, шуршим по листьям. Калитка холодная. – Руки-то спрячь в карманы, – говорит Верш. – Примерзнут к железу, тогда что будешь делать? Как будто в доме нельзя тебе ждать. – Он сует мои руки в карманы. Он шуршит по листьям. Я слышу запах холода. Калитка холодная.

– На вот орехов лучше. Ух ты, на дерево сиганула. Глянь-ка, Бенджи, – белка!

Руки не слышат калитки совсем, но пахнет ярким холодом.

– Лучше спрячь руки обратно в карманы.

Кэдди идет. Побежала. Сумка мотается, бьет позади.

– Здравствуй, Бенджи, – говорит Кэдди. Открыла калитку, входит, наклонилась. Кэдди пахнет листьями. – Ты встречать меня вышел, да? – говорит она. – Встречать Кэдди? Почему у него руки такие холодные, Верш?

– Я говорил ему: в карманы спрячь, – говорит Верш. – Вцепился в калитку, в железо.

– Ты встречать Кэдди вышел, да? – говорит Кэдди и трет мне руки. – Ну что? Что ты хочешь мне сказать? – От Кэдди пахнет деревьями и как когда она говорит, что вот мы и проснулись.

«Ну что ты воешь, – говорит Ластер. – От ручья их опять будет видно. На. Вот тебе дурман». Дал мне цветок. Мы пошли за забор, к сараю.

– Ну что же, что? – говорит Кэдди. – Что ты хочешь Кэдди рассказать? Они его услали из дому – да, Верш?

– Да его не удержишь, – говорит Верш. – Вопил, пока не выпустили, и прямо к воротам: смотреть на дорогу.

– Ну что? – говорит Кэдди. – Ты думал, я приду из школы и сразу будет рождество? Думал, да? А рождество послезавтра. С подарками, Бенджи, с подарками. Ну-ка, бежим домой греться. – Она берет мою руку, и мы бежим, шуршим по ярким листьям. И вверх по ступенькам, из яркого холода в темный. Дядя Мори ставит бутылку в буфет. Он позвал: «Кэдди». Кэдди сказала:

– Веди его к огню, Верш. Иди с Вершем, – сказала Кэдди. – Я сейчас.

Мы пошли к огню. Мама сказала:

– Он замерз, Верш?

– Нет, мэм, – сказал Верш.

– Сними с него пальто и боты, – сказала мама. – Сколько раз тебе велено снимать прежде боты, а потом входить.

– Да, мэм, – сказал Верш. – Стой смирно.

Снял с меня боты, расстегнул пальто. Кэдди сказала:

– Погоди, Верш. Мама, можно, Бенджи еще погуляет? Я его с собой возьму.

– Не стоит его брать, – сказал дядя Мори. – Он уже сегодня нагулялся.

– Не ходите оба никуда, – сказала мама. – Дилси говорит, что на дворе становится еще холоднее.

– Ах, мама, – сказала Кэдди.

– Пустяки, – сказал дядя Мори. – Весь день сидела в школе, надо же ей подышать свежим воздухом. Беги гуляй, Кэндейси.

– Пусть и он со мной, мама, – сказала Кэдди. – Ну пожалуйста. Иначе он ведь плакать будет.

– А зачем было при нем упоминать о гулянье? – сказала мама. – Зачем тебе надо было входить сюда? Чтобы дать ему повод опять меня терзать? Ты сегодня достаточно была на воздухе. Лучше сядь с ним здесь и поиграйте.

– Пусть погуляют, Кэролайн, – сказал дядя Мори. – Морозец им не повредит. Не забывай, что тебе надо беречь силы.

– Я знаю, – сказала мама. – Никому не понять, как страшат меня праздники. Никому. Эти хлопоты мне не по силам. Как бы я хотела быть крепче здоровьем – ради Джейсона и ради детей.

– Ты старайся не давать им волновать тебя, – сказал дядя Мори. – Ступайте-ка оба, ребятки. Только ненадолго, чтобы мама не волновалась.

– Да, сэр, – сказала Кэдди. – Идем, Бенджи. Гулять идем! – Она застегнула мне пальто, и мы пошли к дверям.

– Значит, ты ведешь малютку во двор без ботиков, – сказала мама. – Полон дом гостей, а ты хочешь его простудить.

– Я забыла, – сказала Кэдди. – Я думала, он в ботах.

Мы вернулись.

– Надо думать, что делаешь, – сказала мама. Да стой ты смирно, сказал Верш. Надел мне боты. – Вот не станет меня, и тогда придется тебе о нем заботиться. – Теперь топни, сказал Верш. – Подойди поцелуй маму, Бенджамин.

Кэдди подвела меня к маминому креслу, мама обхватила мне лицо руками и прижала к себе.

– Бедный мой малютка, – сказала она. Отпустила. – Вы с Вершем хорошенько смотрите за ним, милая.

– Да, мэм, – сказала Кэдди. Мы вышли. Кэдди сказала: – Можешь не ходить с нами, Верш. Я с ним сама погуляю.

– Ладно, – сказал Верш. – В такой холод выходить не больно интересно. – Он пошел, а мы стали в передней. Кэдди присела, обняла меня, прижалась ярким и холодным лицом к моему. Она пахла деревьями.

– Никакой ты не бедный малютка. Правда, не бедный? У тебя есть Кэдди. У тебя твоя Кэдди.

«Размычался, расслюнявился», говорит Ластер. И не стыдно тебе подымать такой рев\". Мы проходим сарай, где шарабан. У него колесо новое.

– Садись и сиди тихо, жди маму, – сказала Дилси. Она подпихнула меня в шарабан. У Ти-Пи в руках вожжи. – Непонятно мне, почему Джейсон не покупает новый, – сказала Дилси. – Дождется, что этот развалится под вами на кусочки. Одни колеса чего стоят.

Вышла мама, вуаль опустила. Держит цветы.

– А где Роскус? – сказала мама.

– Роскуса сегодня разломило, рук не поднять, – сказала Дилси. – Ти-Пи тоже хорошо правит.

– Я боюсь, – сказала мама. – Видит бог, я прошу от вас немногого: раз в неделю мне нужен кучер, и даже этой малости не могу допроситься.

– Вы не хуже меня знаете, мис Кэлайн, что Роскуса скрутило ревматизмом, – сказала Дилси. – Идите садитесь. Ти-Пи не хуже Роскуса вас довезет.

– Я боюсь, – сказала мама. – За малютку боюсь.

Дилси поднялась на крыльцо.

– Хорош малютка, – сказала она. Взяла маму за руку. – Считай, ровесник моему Ти-Пи. Идемте же, когда хотите ехать.

– Я боюсь, – сказала мама. Они сошли с крыльца, и Дилси усадила маму. – Что ж, впрочем, так оно и лучше будет для всех нас.

– И не стыдно вам такое говорить, – сказала Дилси. – Будто не знаете, какая Квини смирная. Чтоб она понесла, нужно пугало пострашней восемнадцатилетнего негра. Да ей больше годочков, чем ему и Бенджи, вместе взятым. А ты не озоруй, Ти-Пи, вези тихо, слышишь? Пусть только мис Кэлайн мне пожалуется, Роскус тобой займется. У него еще не вовсе отнялись руки.

– Да, мэм, – сказал Ти-Пи.

– Добром это не кончится, я знаю, – сказала мама. – Прекрати, Бенджамин.

– Дайте ему цветок, – сказала Дилси. – Он хочет держать цветок.

Протянула руку к цветам.

– Нет, нет, – сказала мама. – Ты их все растреплешь.

– А вы придержите, – сказала Дилси. – Мне только один вытянуть. – Дала цветок мне, и рука ушла.

– Теперь трогайте, пока Квентина не увидела и не захотела тоже с вами, – сказала Дилси.

– Где она? – сказала мама.

– Возле дома у меня там, с Ластером играет, – сказала Дилси. – Трогай, Ти-Пи. Правь, как учил тебя Роскус.

– Слушаю, мэм, – сказал Ти-Пи. – Н-но, Квини!

– За Квентиной, – сказала мама. – Смотри за…

– Да уж будьте спокойны, – сказала Дилси.

Шарабан трясется аллеей, скрипит по песку.

– Я боюсь оставлять Квентину, – говорит мама. – Лучше вернемся, Ти-Пи.

Выехали за ворота, уже не трясет. Ти-Пи стегнул Квини кнутом.

– Что ты делаешь, Ти-Пи! – сказала мама.

– Надо же ее взбодрить, – сказал Ти-Пи. – Чтоб не спала на ходу.

– Поворачивай обратно, – сказала мама. – Я боюсь за Квентину.

– Здесь не повернешь, – сказал Ти-Пи.

Доехали, где шире.

– А здесь ведь можно, – сказала мама.

– Ладно, – сказал Ти-Пи. Стали поворачивать.

– Что ты делаешь, Ти-Пи! – сказала мама, хватаясь за меня.

– Надо ж как-то повернуть, – сказал Ти-Пи. – Тпру, Квини.

Мы стали.

– Ты нас перевернешь, – сказала мама.

– Так что же вы хотите? – сказал Ти-Пи.

– Не поворачивай, я боюсь, – сказала мама.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи. Мы едем дальше.

– Я знаю, Дилси недосмотрит без меня и с Квентиной что-нибудь случится, – сказала мама. – Нам нужно поскорее возвращаться.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи. Стегнул Квини.

– Ти-Пи-и-и, – сказала мама, хватаясь за меня. Слышны копыта Квини, и яркие пятна плывут гладко с обоих боков, и тени от них плывут у Квини на спине. Все время плывут, как яркие верхушки у колес. Потом застыли с того бока, где белая тумба с солдатом наверху. А с другого бока все плывут, но не так быстро.

– Что вам угодно, мамаша? – говорит Джейсон. У него руки в карманах и за ухом карандаш.

– Мы едем на кладбище, – говорит мама.

– Пожалуйста, – говорит Джейсон. – Я как будто не препятствую. Это все, зачем вы меня звали?

– Ты не поедешь с нами, я знаю, – говорит мама. – С тобою я бы не так боялась.

– Боялись чего? – говорит Джейсон. – Отец и Квентин вас не тронут.

Мама прикладывает платок под вуалью.

– Перестаньте, мамаша, – говорит Джейсон. – Вы хотите, чтобы этот остолоп развылся среди площади? Трогай, Ти-Пи.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи.

– Покарал меня господь, – сказала мама. – Но скоро и меня не станет.

– Останови-ка, – сказал Джейсон.

– Тпру, – сказал Ти-Пи. Джейсон сказал:

– Дядя Мори просит пятьдесят долларов с вашего счета. Дать?

– Зачем ты меня спрашиваешь? – сказала мама. – Ты хозяин. Я стараюсь не быть обузой для тебя и Дилси. Скоро уж меня не станет, и тогда тебе…

– Трогай, Ти-Пи, – сказал Джейсон.

– Н-но, Квини, – сказал Ти-Пи. Опять поплыли яркие. И с того бока тоже, быстро и гладко, как когда Кэдди говорит, что засыпаем.

«Рева», говорит Ластер. «И не стыдно тебе». Мы проходим сарай. Стойла раскрыты. «Нет у тебя теперь пегой лошадки», говорит Ластер. Пол сухой и пыльный. Крыша провалилась. В косых дырах толкутся желтые пылинки. «Куда пошел? Хочешь, чтоб тебе башку там отшибли мячом?»

– Спрячь-ка руки в карманы, – говорит Кэдди. – Еще пальцы отморозишь. Бенджи умный, он не хочет обморозиться на рождество.

Идем кругом сарая. В дверях большая корова и маленькая, и слышно – в стойлах переступают Принс, Квини и Фэнси.

– Было бы теплей – прокатились бы на Фэнси, – говорит Кэдди. – Но сегодня нельзя, слишком холодно. – Уже видно ручей, и дым стелется. – Там свинью обсмаливают, – говорит Кэдди. – Обратно пойдем той дорогой, поглядим. – Спускаемся с горы.

– Хочешь – неси письмо, – говорит Кэдди. – На, неси. – Переложила письмо из своего кармана в мой. – Это рождественский сюрприз от дяди Мори. Нам нужно отдать миссис Паттерсон, чтобы никто не видел. Не вынимай только рук из карманов.

Пришли к ручью.

– Ручей замерз, – сказала Кэдди. – Смотри. – Она разбила воду сверху и приложила кусочек мне к лицу. – Лед. Вот как холодно. – За руку перевела меня, мы всходим на гору. – Даже папе и маме не велел говорить. По-моему, знаешь, про что в этом письме? Про подарки маме, и папе, и мистеру Паттерсону тоже, потому что мистер Паттерсон присылал тебе конфеты. Помнишь, прошлым летом.

Забор. Цветы сухие вьются, и ветер шуршит ими.

– Только не знаю, почему дядя Мори Верша не послал. Верш не разболтал бы. – В окно смотрит миссис Паттерсон. – Подожди здесь, – сказала Кэдди. – Стой на месте и жди. Я сейчас же вернусь. Дай-ка письмо. – Она достала письмо из моего кармана. – А рук не вынимай. – С письмом в руке перелезла забор, идет, шуршит бурыми цветами. Миссис Паттерсон ушла к дверям, отворила, стоит на пороге.

Мистер Паттерсон машет тяпкой в зеленых цветах. Перестал и смотрит на меня. Миссис Паттерсон бежит ко мне садом. Я увидел ее глаза и заплакал. «Ох ты, идиотина», говорит миссис Паттерсон. «Я же сказала ему, чтобы не присылала больше тебя одного. Дай сюда. Скорее». Мистер Паттерсон идет к нам с тяпкой, быстро. Миссис Паттерсон тянется рукой через забор. Хочет перелезть. «Дай сюда», говорит миссис. «Дай же сюда». Мистер Паттерсон перелез забор. Взял письмо. У миссис платье зацепилось за забор. Я опять увидал ее глаза и побежал с горы.

– Там, кроме домов, ничего нету, – говорит Ластер. – Пошли теперь к ручью.

У ручья стирают, хлопают. Одна поет. Дым ползет через воду. Пахнет бельем и дымом.

– Вот тут и будь, – говорит Ластер. – Нечего тебе туда. Там тебя мячом по башке.

– А чего он хочет?

– Будто он знает чего, – говорит Ластер. – Ему наверх надо, где в гольф играют. Сядь здесь и играйся с цветком. А смотреть – смотри, как ребята купаются. Веди себя как люди.

Я сажусь у воды, где полощут и веет синим дымом.

– Тут монету никто не подымал? – говорит Ластер.

– Какую монету?

– Какая у меня утром была. Двадцать пять центов, – говорит Ластер. – Посеял где-то из кармана. В прореху выпала, вот в эту. Если не найду, не на что будет вечером купить билет.

– А где ты ее взял, монету? Небось у белого в кармане?

– Где взял, там теперь нету, а после еще будет, – говорит Ластер. – А пока что мне эту надо найти. Вы никто не видали?

– Мне только монеты искать. У меня своих дел хватает.

– Иди-ка сюда, – говорит Ластер. – Помоги мне искать.

– Да ему что монета, что камешек.

– Все равно пусть помогает, – говорит Ластер. – А вы идете вечером на артистов?

– Не до того мне. Пока управлюсь с этим корытом, устану так, что и руки не поднять, а не то чтоб на этих артистов идти.

– А спорим, пойдете, – говорит Ластер. – Спорим, вчера уже были. Только откроют там, сразу все пойдете в ту палатку.

– Туда и без меня набьется негров. Хватит, что вчера ходила.

– Небось те же деньги плотим, что и белые.

– Белый плотит негру деньги, а сам знает: приедет другой белый с музыкой и все их себе прикарманит до цента, и опять иди, негр, зарабатывай.

– Никто тебя туда на представление не гонит.

– Пока еще не гонят. Не додумались.

– Дались тебе белые.

– Дались не дались. Я иду своей дорогой, а они своей. Больно нужно мне это представление.

– У них один там на пиле играет песни. Прямо как на банджо.

– Вы вчера, – говорит Ластер, – а я сегодня пойду. Только вот монету найти.

– И его, значит, возьмешь с собой?

– Ага, – говорит Ластер. – Как же. Чтоб он мне там развылся.

– А что ты делаешь, когда развоется?

– Порю его, вот что я делаю, – говорит Ластер. Сел, закатал штаны. В воде играют дети.

– А шариков Бенджиных никто не находил? – говорит Ластер.

– Ты, парень, скверных слов не говори. Узнает твоя бабушка – не поздоровится тебе.

Ластер вошел в ручей, где дети. Ищет вдоль берега.

– Когда утром здесь ходили, монета еще была у меня, – говорит Ластер.

– Где ж ты ее посеял?

– Из кармана выпала, вот в эту дырку, – говорит Ластер. Они ищут в ручье. Потом все сразу разогнулись, стоят, с плеском кинулись, затолкались. Ластер схватил, присели в воде, смотрят на гору через кусты.

– Где они? – говорит Ластер.

– Еще не видать.

Ластер положил его себе в карман. Те спустились с горы.

– Тут мяч упал – не видели, ребята?

– Не иначе, в воду шлепнулся. Вы не слышали?

– Тут ничего не шлепалось, – сказал Ластер. – Вон там об дерево стукнулось что-то. А куда полетело, не знаю.

Смотрят в ручей.

– Черт. Поищи-ка в ручье. Он здесь упал. Я видел.

Идут берегом, смотрят. Пошли обратно на гору.

– А не у тебя ли мяч? – сказал тот мальчик.

– На что он мне сдался? – сказал Ластер. – Не видел я никакого мяча.

Мальчик вошел в ручей. Пошел по воде. Повернулся, опять смотрит на Ластера. Пошел вниз по ручью.

Взрослый позвал с горы: «Кэдди!» Мальчик вышел из воды и пошел на гору.

– Опять завел? – говорит Ластер. – Замолчи.

– С чего это он?

– А кто его знает с чего, – говорит Ластер. – Ни с чего. Все утро воет. С того, что сегодня его день рождения.

– А сколько ему?

– Тридцать три исполнилось, – говорит Ластер. – Ровно тридцать лет и три года.

– Скажи лучше – ровно тридцать лет, как ему три года.

– Что мне мэмми сказала, то и я вам, – говорит Ластер. – Я только знаю, что тридцать три свечки зажгут. А тортик куцый. Еле уместятся. Да замолчи. Иди сюда. – Он подошел, схватил меня за руку. – Ты, придурок старый, – говорит. – Хочешь, чтоб выпорол?

– Слабо тебе его выпороть.

– Не раз уже порол. Замолчи ты, – говорит Ластер. – Сколько тебе толковать, что туда нельзя. Там тебе мячами голову сшибут. Иди сюда, – потянул меня назад. – Садись. – Я сел, он снял с меня ботинки, закатал штаны. – Вон туда ступай, в воду, играй себе и чтоб не выть и слюней не пускать.

Я замолчал и пошел в воду, и пришел Роскус, зовет ужинать, а Кэдди говорит: «Еще рано ужинать. Не пойду».

Она мокрая. Мы играли в ручье, и Кэдди присела в воду, замочила платьице, а Верш говорит:

– Замочила платье, теперь твоя мама тебя выпорет.

– А вот и нет, – сказала Кэдди.

– Откуда ты знаешь, что нет? – сказал Квентин.

– А вот и знаю, – сказала Кэдди. – А ты откуда знаешь, что да?

– Мама говорила, что накажет, – сказал Квентин. – И потом, я старше тебя.

– Мне уже семь лет, – сказала Кэдди. – Я сама все знаю.

– А я еще старше, – сказал Квентин. – Я школьник. Правда, Верш?

– И я пойду в школу в будущем году, – сказала Кэдди. – Как только начнется. Правда, Верш?

– Сама знаешь, за мокрое платье пороть будут, – сказал Верш.

– Оно не мокрое, – сказала Кэдди. Встала в воде, смотрит на платье. – Я сниму, оно и высохнет.

– А вот и не снимешь, – сказал Квентин.

– А вот и сниму, – сказала Кэдди.

– Лучше не снимай, – сказал Квентин.

Кэдди подошла к Вершу и ко мне, повернулась спиной.

– Расстегни мне, Верш, – сказала Кэдди.

– Не смей, Верш, – сказал Квентин.

– Твое платье, сама и расстегивай, – сказал Верш.

– Расстегни, Верш, – сказала Кэдди. – А то скажу Дилси, что ты вчера сделал. – И Верш расстегнул.

– Попробуй сними только, – сказал Квентин. Кэдди сняла платье и бросила на берег. На ней остались лифчик и штанишки, больше ничего, и Квентин шлепнул ее, она поскользнулась, упала в воду. Поднялась и стала брызгать на Квентина, а Квентин стал брызгать на нее. И Верша и меня забрызгало. Верш поднял меня, вынес на берег. Он сказал, что расскажет про Кэдди и Квентина, и они стали брызгать на Верша. Верш ушел за куст.

– Я скажу про вас мэмми, – сказал Верш.

Квентин вылез на берег, хотел поймать Верша, но Верш убежал, и Квентин не догнал. Квентин вернулся, тогда Верш остановился и крикнул, что расскажет. И Кэдди крикнула ему, что если не расскажет, то может вернуться. И Верш сказал, что не расскажет, и пошел к нам.

– Радуйся теперь, – сказал Квентин. – Теперь нас высекут обоих.

– Пускай, – сказала Кэдди. – Я убегу из дому.

– Убежишь ты, как же, – сказал Квентин.

– Убегу и никогда не вернусь, – сказала Кэдди. Я заплакал, Кэдди обернулась и сказала: – Не плачь. – И я перестал. Потом они играли в воде. И Джейсон тоже. Он отдельно, дальше по ручью. Верш вышел из-за куста, внес меня в воду опять. Кэдди вся мокрая и сзади грязная, и я заплакал, и она подошла и присела в воде.

– Не плачь, – сказала Кэдди. – Я не стану убегать.

И я перестал. Кэдди пахла как деревья в дождь.

«Что с тобой такое?» говорит Ластер. «Кончай вытье, играй в воде, как все».

«Забрал бы ты его домой. Ведь тебе не велят водить его со двора».

«А он думает – луг ихний, как раньше», говорит Ластер. «И все равно сюда от дома не видать».

«Но мы-то его видим. А на дурачка глядеть – приятного мало. Да и примета нехорошая».

Пришел Роскус, зовет ужинать, а Кэдди говорит, ужинать еще рано.

– Нет, не рано, – говорит Роскус. – Дилси велела, чтоб вы шли домой. Веди их, Верш.

Роскус ушел на гору, там корова мычит.

– Может, пока дойдем до дома, обсохнем, – сказал Квентин.

– А все ты виноват, – сказала Кэдди. – Вот и пускай нас высекут.

Она надела платье, и Верш ей застегнул.

– Им не дознаться, что вы мокрые, – сказал Верш. – Оно незаметно. Если только мы с Джейсоном не скажем.

– Не скажешь, Джейсон? – спросила Кэдди.

– Про кого? – сказал Джейсон.

– Он не скажет, – сказал Квентин. – Правда, Джейсон?

– Вот увидишь, скажет, – сказала Кэдди. – Бабушке.

– Как он ей скажет? – сказал Квентин. – Она ведь больна. Мы пойдем медленно, стемнеет – и не заметят.

– Пускай замечают, – сказала Кэдди. – Я сама возьму и расскажу. Ему здесь не взойти самому, Верш.

– Джейсон не расскажет, – сказал Квентин. – Помнишь, Джейсон, какой я тебе лук сделал и стрелы?

– Он уже поломался, – сказал Джейсон.

– Пускай рассказывает, – сказала Кэдди. – Я не боюсь нисколечко. Возьми Мори на спину, Верш.

Верш присел, я влез к нему на спину.

«Ну пока, до вечера, до представления», говорит Ластер. «Пошли, Бенджи. Нам еще монету искать надо».

– Если идти медленно – пока дойдем, стемнеет, – сказал Квентин.

– Не хочу медленно, – сказала Кэдди. Мы пошли на гору, а Квентин не пошел. Уже запахло свиньями, а он все еще у ручья. Они хрюкали в углу и дышали в корыто. Джейсон шел за нами, руки в карманы. Роскус доил корову в сарае у двери.

Из сарая метнулись навстречу коровы.

– Давай, Бенджи, – сказал Ти-Пи. – Заводи опять. Я подтяну. У-ух! – Квентин опять пнул Ти-Пи. Толкнул в свиное корыто, и Ти-Пи упал туда. – Ух ты какой! – сказал Ти-Пи. – Ловко он меня. Видали, как этот белый меня пнул. У-ух ты!

Я не плачу, но не могу остановиться. Я не плачу, но земля не стоит на месте, и я заплакал. Земля все лезет кверху, и коровы убегают вверх. Ти-Пи хочет встать. Опять упал, коровы бегут вниз. Квентин держит мою руку, мы идем к сараю. Но тут сарай ушел, и пришлось нам ждать, пока вернется. Я не видел, как сарай вернулся. Он вернулся сзади нас, и Квентин усадил меня в корыто, где дают коровам. Я держусь за корыто. Оно тоже уходит, а я держусь. Опять коровы побежали – вниз, мимо двери. Я не могу остановиться. Квентин и Ти-Пи качнулись вверх, дерутся. Ти-Пи поехал вниз. Квентин тащит его кверху. Квентин ударил Ти-Пи. Я не могу остановиться.

– Подымись, – говорит Квентин. – И сидите в сарае. Не выходите, пока не вернусь.

– Мы с Бенджи теперь обратно на свадьбу, – говорит Ти-Пи. – У-ух!

Квентин опять ударил Ти-Пи. Трясет его и стукает об стенку. Ти-Пи смеется. Каждый раз, как его стукают об стенку, он хочет сказать «у-ух» и не может от смеха. Я замолчал, но не могу остановиться. Ти-Пи упал на меня, и дверь сарая убежала. Поехала вниз, а Ти-Пи дерется сам с собой и опять упал. Он смеется, а я не могу остановиться, и хочу встать, и падаю обратно, и не могу остановиться. Верш говорит:

– Ну, показал же ты себя. Нечего сказать. Да перестань вопить.

Ти-Пи все смеется. Барахтается на полу, смеется.

– У-ух! – говорит Ти-Пи. – Мы с Бенджи обратно на свадьбу. Попили саспрелевой – и обратно!

– Тихо ты, – говорит Верш. – А где вы ее брали?

– В погребе, – говорит Ти-Пи. – У-ух!

– Тихо! – говорит Верш. – А где в погребе?

– Да везде, – говорит Ти-Пи. Опять смеется. – Там сто бутылок. Миллион. Отстань, парень. Я петь буду.

Квентин сказал:

– Подыми его.

Верш поднял меня.