Сомерсет Моэм

Сокровище

Ричард Харенгер был счастливым человеком. Что бы там ни говорили пессимисты со времен Екклезиаста, не так уж трудно найти счастливого человека в нашем несчастливом мире; но Ричард Харенгер знал, что он счастлив, а это действительно редкая вещь. Золотая середина, которую так ценили древние, теперь не в моде, и тот, кто придерживается ее, вынужден, вежливо усмехаясь, мириться с теми, кто не видит никакого толка в воздержании и не считает здравый смысл добродетелью. Ричард Харенгер благовоспитанно и насмешливо пожимал плечами. Пусть другие подвергаются опасностям, горят священным огнем, ставят на карту все свое состояние, ходят по канату, ведущему к славе или к могиле, или рискуют жизнью из-за какого-нибудь дела, страсти или приключения. Он не завидовал славе, которую приносят их подвиги, и не тратил попусту жалость, когда их усилия кончались крахом.

Однако из этого не следует, будто Ричард Харенгер был бессердечным эгоистом. Совсем наоборот. Это был человек деликатный и довольно щедрый. Он всегда был готов прийти на помощь другу и имел достаточно денег, чтобы позволить себе удовольствие помочь ближнему. У него было небольшое состояние, а кроме того, он получал солидное жалованье в министерстве внутренних дел. Работа была как раз по нему — регулярная, ответственная и приятная. После работы он каждый день шел в клуб и пару часов играл в бридж, а по субботам и воскресеньям в гольф. В отпуск он ездил за границу, останавливался в хороших гостиницах, посещал церкви, картинные галереи и музеи. Он был постоянным посетителем театральных премьер и обедал чаще всего не дома. Друзья любили его. Он был прекрасным собеседником — начитанным, эрудированным, веселым. Внешность он имел представительную: не слишком красив, зато высок, строен, с тонким, интеллигентным лицом. Волосы его начинали редеть, ведь ему уже было около пятидесяти, но карие глаза сохранили блеск, и он не знал, что такое зубные протезы. У него от природы было хорошее здоровье, и он все время о нем заботился. Он не имел решительно никаких причин не быть счастливым. Если и чувствовалось за всем этим некоторое самодовольство, на то были все основания.

Ему удалось благополучно проплыть опасный и бурный пролив, именуемый женитьбой, где так много мудрых и хороших людей потерпело крушение. Женившись по любви в возрасте немногим старше двадцати, он несколько лет был безоблачно счастлив; потом постепенно наступило охлаждение. Никто из них не собирался связывать себя новыми брачными узами, поэтому вопрос о разводе не стоял (что было бы весьма нежелательно для его карьеры государственного служащего). Для удобства они разделили имущество с помощью семейного адвоката, и это позволило им жить по своему усмотрению, не мешая друг другу. Расставаясь, оба проявили взаимное уважение и доброжелательность.

Ричард Харенгер продал дом в Сент-Джон-Вуде и снял квартиру неподалеку от Уайтхолла, чтобы до службы можно было ходить пешком. В квартире была гостиная, куда он поставил свои книги, столовая, к которой весьма подошел чиппендейловский гарнитур, небольшая уютная спальня, кухня и две комнаты для прислуги. Он взял с собой кухарку, которая служила у него много лет еще в Сент-Джон-Вуде, а остальную прислугу рассчитал за ненадобностью и попросил контору по найму подыскать ему горничную. Он точно знал, что ему нужно, и все подробно объяснил хозяйке агентства. Слишком молодая горничная его не устраивала: во-первых, пойдут разговоры, хоть он и в зрелом возрасте и человек строгих правил. Привратник и лавочники уж точно станут судачить. Итак, ради собственной репутации и репутации той, которая будет у него служить, горничная требовалась среднего возраста. Кроме того, она должна уметь хорошо чистить серебро. Он всегда любил старинное серебро; разумно требовать, чтобы с ложками и вилками, которыми пользовались знатные дамы еще во времена королевы Анны, обращались бережно и с должным уважением. По натуре Ричард Харенгер был гостеприимен и любил хоть раз в неделю пригласить на обед от четырех до восьми человек. В своей кухарке он был уверен — та умела угодить гостям — и хотел, чтобы горничная прислуживала за столом умело и быстро. К тому же ему требовалась идеальная служанка. Одевался он хорошо, соответственно возрасту и положению, и его платье надлежало содержать в образцовом порядке. Прислуга, которую он искал, должна была уметь гладить брюки и галстуки; еще его очень заботило, чтобы обувь была начищена до блеска. У него была очень маленькая нога, и ему доставляло немало хлопот подобрать нужные туфли; он требовал, чтобы их сразу надевали на колодку, едва он их снимал. Наконец, следовало следить за тем, чтобы в квартире все было чисто и на своем месте. Ну и, само собой разумеется, претендентка должна иметь хороший характер, приятную внешность, быть рассудительной, честной, заслуживающей доверия. За все это он готов был платить хорошее жалованье, предоставлять свободу в разумных границах и более чем достаточный отпуск.

Хозяйка конторы, не моргнув глазом, выслушала все это и, заверив, что сумеет ему угодить, направила к нему вереницу претенденток; все они свидетельствовали о том, что ни одно его слово не было принято во внимание. Он самолично принял каждую. Одни явно ничего не умели, другие были слишком легкомысленны, третьи слишком стары или слишком молоды, у четвертых был неподходящий внешний вид. Короче, не было ни одной, которую он согласился взять хотя бы на испытание. Он был человеком добрым и вежливым, поэтому отказывал он улыбаясь, в самых изысканных выражениях. Он не терял терпения. Он готов был беседовать с кандидатками до тех пор, пока не найдет то, что надо.

Странная штука — жизнь. Если не соглашаешься ни на что, кроме самого лучшего, бывает, что его-то и получаешь. Если категорически отказываешься довольствоваться чем придется, то в конце концов находишь то, что ищешь. Как будто судьба говорит: «Этот человек круглый дурак, он ищет совершенства», — а потом, из чисто женского упрямства, бросает совершенство тебе на колени.

В один прекрасный день к Ричарду Харенгеру неожиданно обратился привратник:

— Я слышал, вам нужна горничная, сэр. Я знаю одну, которая ищет место.

— Вы можете лично рекомендовать ее?

Ричард Харенгер был твердо убежден, что рекомендация слуги гораздо надежнее рекомендации хозяина.

— Я могу поручиться за ее порядочность. Она служила в очень хороших домах.

— Я вернусь переодеться около семи. Если сможет, пусть придет в это время.

— Очень хорошо, сэр. Я прослежу, чтобы ей передали.

Не успел он прийти домой, как раздался звонок, и кухарка доложила, что особа, о которой говорил привратник, пришла.

— Проводите ее, — распорядился он.

Ричард Харенгер включил еще светильник, чтобы лучше рассмотреть претендентку, поднялся и встал спиной к камину. Вошла женщина и с почтительным видом остановилась в дверях.

— Добрый вечер. Как вас зовут?

— Причард, сэр.

— Сколько вам лет?

— Тридцать пять, сэр.

— Что ж, подходящий возраст.

Он затянулся сигаретой и задумчиво посмотрел на нее. Это была высокая женщина, почти такая же высокая, как он, правда, она была на каблуках. Черное платье соответствовало ее профессии. Она хорошо держалась. У нее были приятные черты лица и яркий румянец.

— Вы не хотите снять шляпу? — спросил он.

Она сняла шляпу, и он увидел, что у нее светло-каштановые волосы, аккуратно уложенные в прическу, которая ей шла. Она выглядела крепкой и здоровой. Ее нельзя было назвать ни худой, ни полной. В форменной одежде горничной она смотрелась бы весьма представительно. Она не была слишком красивой, но ее, безусловно, можно было назвать хорошенькой. Принадлежи она к другому слою общества, ее, пожалуй, считали бы красавицей. Он продолжал задавать ей различные вопросы. Ответы его удовлетворяли. С последнего места она ушла по вполне уважительной причине. Служила она под началом у дворецкого и, судя по всему, хорошо знала свои обязанности. У последних хозяев в ее подчинении были еще две горничные, но она была согласна работать без напарниц. Ей довелось служить у джентльмена, и тот направил ее в ателье, где ее научили гладить одежду. Немного застенчива, но без робости или неуверенности. Ричард расспрашивал ее неторопливо, дружелюбно. Она спокойно отвечала. Да, она произвела на него впечатление. Он спросил, какие у нее есть рекомендации. Они были в полном порядке.

— Значит, так, — начал он, — я, пожалуй, готов взять вас, но не люблю никаких неожиданностей. Кухарка служит у меня двенадцать лет. Если вы мне подойдете и вам подойдет это место, я надеюсь, вы останетесь. То есть я не хочу, чтобы вы пришли ко мне через три месяца и заявили, что выходите замуж.

— Этого можно не бояться. Я вдова. Не думаю, что замужество — такая уж выгодная вещь в моем положении. Муж со дня нашей свадьбы и до самой своей смерти ничего не делал, нигде не работал, мне приходилось его содержать. Единственное, что я ищу теперь, это хорошее место.

— Я готов согласиться с вами, — улыбнулся он. — Брак — вещь хорошая, но не следует превращать его в привычку.

Она тактично промолчала, ожидая решения. Похоже, она не слишком волновалась по этому поводу. Он подумал: если она действительно так опытна, как кажется, то, вероятно, прекрасно знает, что ей нетрудно найти место. Он сказал, какое она будет получать жалованье. Видимо, оно удовлетворило ее. Он хотел было рассказать ей про квартиру, но она ответила, что уже все знает, и у него создалось впечатление — оно скорее позабавило его, чем разочаровало, — что она справлялась о нем, прежде чем прийти. Это свидетельствовало об осмотрительности и здравом смысле.

— Когда вы сможете приступить, если я вас найму? Сейчас у меня нет никого. Кухарка по мере сил управляется со всеми делами, но я хотел бы, чтобы все как можно скорее встало на свои места.

— Хорошо, сэр. Я собиралась отдохнуть неделю, но, если речь идет о том, чтобы угодить джентльмену, я готова от этого отказаться. Я могу прийти завтра, если вам удобно.

— Я не хотел бы лишать вас отпуска, на который, думаю, вы успели настроиться, — сказал Ричард Харенгер, улыбнувшись своей обаятельной улыбкой. — Я вполне могу обойтись без вас еще неделю. Отдыхайте, а потом приходите.

— Большое спасибо, сэр. Вас устроит, если я приду ровно через неделю?

— Вполне.

Когда она ушла, Ричард Харенгер почувствовал, что день прошел не напрасно. Кажется, он нашел именно то, что нужно. Он позвал кухарку и объявил ей, что наконец нанял горничную.

— Мне кажется, она вам понравилась, сэр. Она приходила ко мне сегодня днем. Я сразу поняла, что она знает свое дело. Она не похожа на этих вертихвосток.

— Увидим, миссис Джедди. Надеюсь, вы хорошо обо мне отозвались.

— Я сказала, что вы не такой, как все. Я сказала, что вы джентльмен и любите порядок.

Он согласился, что это так.

— Она сказала, что ничего не имеет против. Еще сказала, что ей нравятся люди, которые во всем знают толк, и что нет никакой радости стараться, если никто этого не замечает. По-моему, вы увидите, что она гордится своей работой.

— И очень хорошо, что гордится. Думаю, она нам подходит: от добра добра не ищут.

— Ваша правда, сэр. Конечно, не попробуешь — не узнаешь, но если хотите знать мое мнение, я считаю, она настоящее сокровище.

Причард действительно оказалась сокровищем. Никогда ни одного человека не обслуживали лучше. Ботинки она чистила просто необыкновенно. Ясным солнечным утром он отправлялся пешком в министерство, и вид у него при этом был крайне самодовольный, потому что его особа отражалась в зеркале ботинок. Она так тщательно следила за его одеждой, что коллеги стали над ним подшучивать, называя его самым выряженным из всех государственных служащих. Как-то, неожиданно вернувшись домой, он увидел, что в ванной сушатся носки и платки. Он позвал Причард.

— Скажите, Причард, вы сами стираете мои платки и носки? Мне казалось, у вас и так хватает дел.

— В прачечной их застирывают. Мне проще стирать самой, если вы не против.

Она, не спрашивая, точно знала, что и по какому случаю он должен надеть — смокинг или фрак. Когда ему предстояло идти на прием, куда следовало являться при орденах, аккуратная полоска медалей сама собой появлялась на лацкане фрака. Скоро он перестал каждое утро выбирать галстук, потому что она заранее вынимала именно тот, который он взял бы сам. Вкус ее был безупречен. Вероятно, она читала его письма, потому что всегда знала, что он собирается делать, и если он забывал, на какой час у него назначена встреча, не было необходимости смотреть в записную книжку: Причард всегда могла ему напомнить. Она прекрасно знала, каким тоном надо говорить с тем или иным лицом по телефону; со всеми, кроме торговцев, которых она умела поставить на место, Причард была неизменно вежлива, но с друзьями Харенгера из литературных кругов или с женой министра говорила особым тоном. Она инстинктивно чувствовала, с кем он захочет разговаривать, а с кем нет. Сидя в гостиной, он иногда слышал, как она с невозмутимой искренностью объясняла, что его нет дома, а потом сообщала ему: звонила такая-то, но она решила: он не захочет, чтобы его беспокоили.

— Совершенно верно, Причард, — улыбался он.

— Я поняла, что она звонила по поводу концерта, — отвечала Причард.

Друзья назначали с ним встречу через нее, а когда он приходил, она сообщала ему об этом.

— Звонила миссис Сомс, сэр, и спрашивала, будете ли вы у нее на ленче в этот четверг, восьмого, но я ответила, что вы крайне сожалеете, но в этот день приглашены на ленч к леди Версиндер. Господин Окли звонил и спрашивал, будете ли вы на приеме с коктейлями в «Савое» в следующий четверг в шесть. Я сказала, что будете, если сможете, но скорее всего вам придется пойти к зубному врачу.

— Совершенно верно.

— Я думаю, вы успеете решить ближе к делу.

Квартира сверкала как новенькая. Как-то, вернувшись после отпуска, он снял с полки книгу (Причард тогда еще только поступила к нему) и сразу заметил, что с нее стерта пыль.

Он позвонил.

— Я забыл вам сказать, когда уезжал, чтобы вы ни в коем случае не трогали книги. Когда книги берут с полки, их никогда не ставят на место. Я ничего не имею против того, что они пыльные, но меня бесит, когда я не нахожу то, что нужно.

— Простите меня, сэр, — ответила Причард, — но я знаю, что некоторые господа очень педантичны, и поэтому ставлю книги строго на место.

Ричард Харенгер взглянул на полки. Насколько позволял беглый осмотр, можно было сказать, что все книги действительно стоят на своих местах.

Он улыбнулся.

— Беру свои слова назад, Причард.

— К ним невозможно было притронуться без того, чтобы руки не стали черными.

Само собой, его серебро еще никогда не было так безупречно начищено. Он решил, что надо особо похвалить ее за это.

— Вы знаете, это в основном серебро эпохи королевы Анны и Георга I, — пояснил он.

— Знаю, сэр. Когда имеешь дело с действительно хорошими вещами, приятно ухаживать за ними так, как они заслуживают.

— У вас особое умение обращаться с ними. Ни у одного дворецкого серебро не сверкает так, как у вас.

— У женщин больше терпения, чем у мужчин, — скромно ответила она.

Как только он счел, что Причард освоилась с местом, он возобновил обеды, которые любил давать раз в неделю. Он уже убедился, что она умеет прислуживать за столом, и все-таки испытал особое удовлетворение, когда понял, как умело она руководит приемом. Она была проворна, молчалива и внимательна. Гость еще не успевал осознать, чего он хочет, как она уже наклонялась к нему, предлагая как раз то, что ему хотелось. Вскоре она изучила вкусы наиболее близких его друзей и помнила, что тот предпочитает к виски воду вместо содовой, а этот любит более зажаренную часть бараньей ноги. Она точно знала, насколько охладить рейнвейн, чтобы он не потерял своего вкуса, и сколько продержать в комнате кларет, чтобы его букет проявился в полной мере. Одно удовольствие было смотреть, как она наливает бургундское, не взбалтывая осадка. Однажды она подала не то вино, которое заказал Ричард. Он довольно резко указал ей на это.

— Я открыла бутылку, сэр, но вино слегка отдавало пробкой. Тогда я решила, что лучше взять шамбертен.

— И правильно сделали, Причард.

Он стал целиком полагаться на нее, потому что понял: она твердо знала, какое вино понравится гостям. Не дожидаясь его указаний, она подавала лучшее вино и самое старое бренди, если знала, что будут гости, понимающие толк в том, что пьют. К дамам она относилась с пренебрежением и, когда они присутствовали на обеде, подавала им шампанское далеко не лучшей марки. У нее был особый инстинкт английской прислуги, позволяющий безошибочно угадывать общественное положение гостя. Ни чин, ни деньги не могли обмануть ее, если она видела, что этот человек не из джентльменов. У нее были любимчики среди его друзей. Когда тот, к кому она была особенно расположена, обедал в доме, она с видом кота, проглотившего канарейку, подавала для него вино, которое Харенгер держал для особых случаев. Это забавляло его.

— Вы у Причард на особом счету, старина. Это вино она подает только избранным.

Причард стала своего рода институтом. Очень скоро она прославилась как лучшая горничная. Люди ничему так не завидовали, как тому, что у него была Причард. Ее ценили на вес золота, дороже рубинов. Ричард Харенгер самодовольно надувался, когда ее хвалили.

— У хороших хозяев и слуги хорошие, — весело говорил он.

Как-то вечером, когда она вышла, а мужчины сидели, потягивая портвейн, разговор зашел о Причард.

— Если она уйдет, это будет для вас ужасным ударом.

— С чего бы ей уходить? Раза два или три ее пытались переманить, но она решительно отказывалась. Она знает, где ей лучше.

— Не сегодня-завтра она выйдет замуж.

— Не думаю, что она способна на это.

— Она интересная женщина.

— Да, у нее вполне приятная внешность.

— Да что вы говорите? Она очень красива. Будь она из другого общества, она была бы знаменитой красавицей и все газеты пестрели бы ее портретами.

В эту минуту Причард принесла кофе. Ричард Харенгер взглянул на нее. За четыре года, видя, как она снует туда-сюда — подумать только, как летит время, — он совсем забыл, какая она. Пожалуй, она почти не изменилась с тех пор, как он увидел ее впервые. Не пополнела, у нее по-прежнему яркий румянец, а правильные черты лица сохранили то же глубокомысленное, сосредоточенное и вместе с тем бесстрастное выражение. И черное форменное платье ей очень к лицу. Она снова вышла.

— Она чистый бриллиант, тут и спорить не о чем.

— Знаю, — ответил Харенгер. — Она само совершенство. Без нее я бы пропал. И все-таки, как ни странно, я не очень люблю ее.

— Почему?

— Она немного раздражает меня. Понимаете, она не умеет разговаривать. Я не раз пытался с ней побеседовать. Она отвечает, когда я спрашиваю, но не больше. За четыре года она ни разу ничего не сказала сама. Я ровным счетом ничего о ней не знаю. Не знаю, нравлюсь ли я ей или она абсолютно безразлична ко мне. Она автомат. Я уважаю ее, ценю, доверяю ей. У нее все достоинства, какие только можно представить, и меня часто удивляет, что я абсолютно к ней равнодушен. Наверное, потому, что она полностью лишена обаяния.

На том разговор и кончился.

Через несколько дней после этого Ричард Харенгер ужинал один в клубе, потому что в тот день никуда не был зван, а у Причард был свободный вечер. Подошел мальчик-слуга и сказал, что звонили из дома — просили передать, что он ушел без ключей, и спрашивают, привезти их на такси или нет. Харенгер сунул руку в карман. Так и есть. Редкий случай, чтобы он забыл положить ключи, когда переодевался к обеду. Он собирался поиграть в бридж, но народу было мало и интересной игры не предвиделось. Он решил, что неплохо бы воспользоваться случаем и пойти посмотреть картину, о которой так много говорят, и велел передать, что через полчаса сам зайдет за ключами.

Он позвонил. Дверь открыла Причард с ключами в руках.

— Что вы здесь делаете, Причард? Сегодня же ваш свободный вечер.

— Да, сэр, но мне не хотелось выходить, и я сказала миссис Джедди, что она может уйти вместо меня.

— Надо выходить, когда есть возможность, — произнес он с присущей ему заботливостью. — Нехорошо сидеть все время взаперти.

— Я выхожу иногда, если нужно что принести или купить, но вечером я уж, наверное, целый месяц никуда не ходила.

— Да почему же?

— Не так уж интересно гулять одной, а сейчас у меня нет никого, с кем бы мне хотелось пойти.

— Время от времени нужно немного развлечься. Вам бы это совсем не повредило.

— Я как-то уже отвыкла от этого.

— Послушайте, я как раз иду в кино. Хотите пойти со мной?

Сказал он это просто по доброте, повинуясь мгновенному побуждению, и тут же пожалел о своих словах.

— Да, сэр, с удовольствием, — ответила Причард.

— Собирайтесь и наденьте шляпу.

— Сейчас, минутку.

Она исчезла, а он пошел в гостиную и закурил сигарету. Его немного забавляло то, что он сделал, пожалуй, ему это даже нравилось; приятно сделать кого-нибудь счастливым, когда это тебе почти ничего не стоит. Очень характерно для Причард, что она не выказала ни удивления, ни колебания. Она заставила его прождать пять минут, а когда вошла, он заметил, что она переоделась. На ней было синее платье, вероятно, из искусственного шелка, маленькая черная шляпка с синей заколкой и чернобурая лиса на шее. Он с облегчением отметил: она не выглядит ни убого, ни кричаще.

Если б их увидели, никому бы в голову не пришло, что это один из крупных чиновников министерства внутренних дел и его горничная.

— Простите, что заставила вас ждать, сэр.

— Пустяки, — любезно ответил он.

Он открыл парадную дверь и пропустил ее вперед. Он вспомнил анекдот о Людовике XIV и его придворном и отметил тот факт, что она, не раздумывая, прошла раньше его. Кинотеатр был близко, и они шли пешком. Он распространялся о погоде, состоянии дорог и Адольфе Гитлере. Она вставляла уместные реплики. Они попали как раз к началу мультфильма с Микки Маусом, и это привело их в хорошее настроение. За четыре года Ричард Харенгер, пожалуй, ни разу не видел, чтобы она улыбнулась; теперь же она, к огромному его удивлению, беспрерывно хохотала. Это доставило ему удовольствие. Потом начался фильм. Фильм был хороший, и они сидели, затаив дыхание. Достав портсигар, он машинально предложил Причард сигарету.

— Спасибо, сэр, — сказала она, взяв одну.

Он поднес ей спичку. Ее глаза были прикованы к экрану, и она едва ли отметила этот жест. Когда картина закончилась, они вместе с толпой вышли на улицу и пошли по направлению к дому. Был прекрасный звездный вечер.

— Вам понравилось? — спросил он.

— Еще как, сэр. Настоящее наслаждение.

У него возникла новая идея.

— Кстати, вы сегодня ужинали?

— Нет, сэр, некогда было.

— Так вы, должно быть, умираете с голоду?

— Когда придем, съем бутерброд с сыром, а потом сделаю себе чашку какао.

— Звучит довольно уныло.

В воздухе витало ощущение веселья, а прохожие, казалось, были в приподнятом настроении. «Ну что ж, назвался груздем — полезай в кузов», — подумал он и сказал:

— Послушайте, не хотите со мной где-нибудь поужинать?

— Если вам угодно, сэр.

— Идемте.

Он остановил такси. Он чувствовал себя очень щедрым, и нельзя сказать, что это ему не нравилось. Он назвал шоферу ресторан на Оксфорд-стрит: там весело и наверняка не встретишь знакомых, играет оркестр и танцуют. Причард должно понравиться. Когда они сели за столик, подошел официант.

— У них здесь неплохие дежурные ужины, — сказал он, решив, что это ей подойдет. — Мы такой и закажем. А что вы будете пить? Может, немного белого?

— Чего мне по-настоящему хочется, так это имбирного пива.

Себе Ричард Харенгер заказал виски с содовой. Она ела с завидным аппетитом, и хоть Харенгер не был голоден, он тоже стал есть, чтобы не смущать ее. Говорили они о фильме, благо это была самая подходящая тема. Его друзья были правы. Причард совсем недурна собой, и даже если кто и увидит их вместе, Харенгер, пожалуй, не будет против. Он изрядно позабавит друзей, когда расскажет им, как водил несравненную Причард в кино и как потом они вместе ужинали. С легкой улыбкой Причард следила за танцующими.

— Вы любите танцевать? — спросил он.

— Я очень увлекалась танцами, когда была девушкой. После замужества я, можно сказать, и не танцевала. Муж был немного ниже меня, а мне кажется, что красиво только тогда, когда мужчина выше. А скоро уж стану старой для танцев.

Ричард был безусловно выше своей горничной. Они будут смотреться совсем неплохо. Он любил танцевать и танцевал хорошо, но колебался, приглашать ли ее. Он не хотел ставить Причард в неловкое положение. Лучше не заходить слишком далеко. А впрочем, какая разница? У нее такая однообразная жизнь. Она человек разумный и если сочтет, что это неудобно, найдет благовидный предлог отказаться.

— Не хотите немного потанцевать, Причард? — спросил он, когда оркестр заиграл снова.

— Я совсем разучилась, сэр.

— Какое это имеет значение?

— Ну, если хотите, сэр, — невозмутимо сказала она, вставая. Она нисколько не робела, только боялась, что будет плохо слушаться его. Они прошли на площадку. Ричард обнаружил, что она очень хорошо танцует.

— Да вы же прекрасно танцуете, Причард!

— Это вспоминается.

Хоть она и была крупной женщиной, но двигалась легко и обладала природным чувством ритма. С ней было очень приятно танцевать. Он посмотрел в зеркала на стене и не мог не подумать, что они выглядят отличной парой. Глаза их встретились в зеркале; интересно, подумала ли она то же самое. Потом они еще танцевали, а позже Ричард Харенгер сказал, что пора идти домой. Он заплатил по счету, и они вышли. Он обратил внимание, что она пробирается сквозь толпу без тени неловкости. Они сели в такси и через десять минут были дома.

— Я поднимусь по черной лестнице, сэр.

— Абсолютно незачем. Поднимемся на лифте.

Он взял ее под руку и холодно посмотрел на привратника, давая ему понять, что нет ничего странного в том, что он немного поздновато возвращается в компании со своей горничной. Он открыл дверь ключом и впустил ее.

— Ну, что же, спокойной ночи, сэр. Большое спасибо. Для меня это был настоящий праздник.

— И вам спасибо, Причард. Мне было бы очень скучно сидеть одному весь вечер. Надеюсь, вам понравилась наша вылазка.

— Нет слов, сэр.

Успех был полный. Ричард Харенгер был доволен собой. Он сделал доброе дело. Очень приятно сознавать, что действительно доставил кому-то столько удовольствия. Собственное добросердечие согрело его, и на какой-то миг он ощутил, что в его сердце разрастается любовь ко всему человечеству.

— Спокойной ночи, Причард, — сказал он и, чувствуя себя таким счастливым и добрым, обнял ее за талию и поцеловал в губы. Они задержались на его губах, она ответила на поцелуй. У нее было крепкое, жаркое тело здоровой женщины во цвете лет. Ему это показалось очень приятным, и он прижал ее к себе чуть крепче. Она обняла его за шею.



Обычно он не просыпался до того, как входила Причард с письмами, но на сей раз проснулся в половине восьмого. У него было какое-то странное ощущение, он сразу не мог даже понять, в чем дело. Он привык спать на двух подушках и вдруг сообразил, что лежит только на одной. Тут он все вспомнил и огляделся. Вторая подушка лежала рядом. Слава Богу, на ней никого не было, но отпечаток головы виднелся очевиднейшим образом. Сердце его упало. Тело покрылось холодным потом.

— Бог мой, какой же я был дурак! — воскликнул он.

Как мог он сделать такую глупость? Что это вдруг на него нашло? Вот уж не в его духе было заигрывать со служанками. Какой стыд! В его-то возрасте и при его положении. Он не слышал, как Причард выскользнула из постели. Наверное, спал. Даже нельзя сказать, чтобы она ему очень нравилась. Не в его она вкусе. Как он говорил недавно, она скорее действовала ему на нервы. Даже теперь она оставалась для него только Причард. Он не знал ее имени. Какой идиотизм! А что будет дальше? Такое положение немыслимо. Совершенно ясно, что он не сможет держать ее, а, с другой стороны, уволить ее по его же вине, впрочем, и по ее собственной, ужасно несправедливо. Потерять лучшую горничную из-за какой-то минутной блажи!

— Все эта проклятая доброта, — простонал он.

Теперь он уже не найдет никого, кто бы так следил за его одеждой и так чистил серебро. Она знала телефоны всех его друзей и понимала толк в винах. Но, само собой, она должна уйти. Ей следует понять, что после того, что случилось, так больше продолжаться не может. Он сделает ей хороший подарок и напишет отличную рекомендацию. Она с минуты на минуту должна войти. Какой она будет — лукавой, фамильярной? Или, может, начнет задирать нос? Вероятно, она даже не даст себе труда принести письма. Будет ужасно, если ему придется позвонить и войдет миссис Джедди со словами: «Причард еще не встала, ей надо отдохнуть после вчерашнего».

— Боже, какой я был идиот! Какой презренный болван!

В дверь постучали. Ему стало нехорошо от страха.

— Войдите.

Ричард Харенгер был несчастен.

Причард вошла с боем часов. На ней было пестрое платье, которое она обычно носила в первую половину дня.

— Доброе утро, сэр.

— Доброе утро.

Она раздвинула занавески и дала ему письма и газеты. Лицо ее было бесстрастно. Выглядела она точно такой, как всегда, и двигалась так же неспешно, как обычно. Она не избегала его взгляда, но и не искала его.

— Наденете серый костюм, сэр? Его вчера принесли от портного.

— Да.

Он сделал вид, что читает письма, а сам следил за ней из-под полуопущенных век. Причард стояла к нему спиной. Она взяла его фуфайку и кальсоны и повесила на спинку стула. Потом вынула запонки из вчерашней рубашки и продела их в свежую. Выложила носки с подвязками на сиденье стула. Наконец, вынула серый костюм и пристегнула подтяжки к задним пуговицам брюк. Открыла шкаф и после минутного размышления вынула нужный галстук.

— Завтракать будете сразу или сперва примете ванну?

— Сначала позавтракаю.

— Очень хорошо, сэр.

Она вышла, двигаясь спокойно, неторопливо. Лицо ее было по-прежнему серьезным, почтительным и решительно ничего не выражало. Все случившееся наверняка было просто сном. Ничто в поведении Причард не говорило о том, что она сохранила хоть малейшее воспоминание о вчерашнем. Харенгер облегченно вздохнул. Все будет хорошо. Ей незачем уходить, ей совершенно незачем уходить. Причард была идеальной горничной. Он знал, что никогда ни словом, ни жестом она не даст понять, что на какое-то мгновение их отношения были непохожи на отношения слуги и хозяина. Ричард Харенгер был очень счастливым человеком.