Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Уильям Сомерсет Моэм

Портрет джентльмена

В Сеул я приехал под вечер и, пообедав, отправился погулять, чтобы размять ноги после долгого путешествия по железной дороге из Пекина. Я пошел наугад по узкой оживленной улице. Было интересно смотреть на корейцев в белых балахонах и белых шапочках, а товары, разложенные на открытых прилавках, завораживали мои чужеземные глаза. Вскоре я поравнялся с лавкой букиниста и, увидев полку, уставленную английскими книгами, не удержался и зашел взглянуть на них. Пробежал глазами названия, и сердце у меня сжалось от разочарования. Комментарии к Ветхому Завету, трактаты о посланиях апостола Павла, проповеди и жизнеописания богословов, без сомнения прославленных, но мне незнакомых – ведь я порядочный невежда в этой области. Полагаю, это была библиотека какого-нибудь миссионера, скошенного смертью в разгаре благих трудов, чьи книги потом приобрел японец, владелец книжной лавки. Японцы – тонкие дельцы, однако мне не верилось, что в Сеуле отыщется покупатель на трехтомный трактат о «Послании к коринфянам». Но, уже собираясь отойти, я вдруг заметил между вторым и третьим томами этого издания маленькую книжечку в бумажной обложке. Не знаю, что меня толкнуло вытащить ее. Она называлась «Все об игре в покер», и обложка была украшена изображением руки, держащей четыре туза[1] .

Я глянул на титульную страницу. Автором оказался мистер Джон Блекбридж, нотариус и юрисконсульт, а предисловие было датировано 1879 годом. Как это руководство могло оказаться среди книг покойного миссионера? И я открыл две-три в надежде найти его фамилию. Впрочем, не исключено, что книжка эта попала на полку случайно. Быть может, ею исчерпывалась вся библиотека какого-нибудь картежника, оказавшегося на мели, чье имущество пошло с молотка на оплату его счета в гостинице. Однако хотелось бы думать, что она и вправду принадлежала миссионеру, что, устав от богословских рассуждений, он давал отдых утомленному уму, почитывая эти увлекательные странички. Быть может, где-то в Корее по вечерам в одиночестве своего дома при миссии он сдавал и сдавал карты, проверяя, действительно ли роял флэш выпадает один раз на шестьдесят пять тысяч сдач. Однако владелец лавки посматривал на меня неодобрительно, а потому я обернулся к нему и спросил, сколько стоит эта книжечка. Он бросил на нее презрительный взгляд и сказал, что я могу приобрести ее за двадцать сенов. Я положил ее в карман.

Не помню случая, когда за такую мизерную плату я получал бы столько наслаждения. Ибо на ее страницах мистер Блекбридж достиг того, что не удается ни одному писателю, сознательно к этому стремящемуся, – того, что придает книге особый аромат, если автор такой задачи не ставит. Он нарисовал исчерпывающий портрет самого себя. Его облик стоит перед глазами читателя столь живо, что мне казалось, будто фронтисписом служила гравюра по дереву с его портретом, и я очень удивился, когда на днях заглянул в книжку и ничего подобного не обнаружил. Он видится мне очень ясно: пожилой человек в черном сюртуке и цилиндре; черный атласный галстук, бритое лицо с квадратным подбородком, узкие губы, настороженные глаза. Лицо желтоватое, чуть морщинистое. Выражение лица довольно строгое, но когда он рассказывает анекдот или отпускает одну из своих сухих шуточек, глаза у него вспыхивают и улыбка становится обаятельной. Он мог посмаковать бутылочку бургундского, но мне не верится, чтобы он хотя бы раз дозволил вину притупить свои превосходные умственные способности. За карточным столом он был скорее справедлив, чем милосерден, и сурово карал наглую заносчивость. Он не лелеял никаких иллюзий – вот примеры того, чему его научила жизнь: «Люди ненавидят тех, кому причинили вред, и любят тех, кого облагодетельствовали; люди предпочитают избегать своих благодетелей; люди везде и всюду руководствуются своими эгоистичными интересами; благодарность – живое предвкушение будущих благ; обещания никогда не забываются теми, кому они даются, и постоянно теми, кто их дает».

Можно предположить, что он был южанином, поскольку, рассуждая на тему «джек-пота» – по его оценке, дешевого приема для оживления игры путем увеличения ставок, – он упоминает, что на Юге «джек-пот» популярностью не пользуется. «Этот факт, – говорит он, – весьма обнадеживает, ибо Юг – консервативная область страны и неизменно остается последним оплотом здравого смысла в общественных делах. Шляпы „кошут“[2] не распространились южнее Ричмонда; ни спиритуализм, ни свободная любовь, ни коммунизм не нашли отклика в умах южан, и по этой причине мы глубоко уважаем вердикт, который вынесли «джек-поту» южане». В его дни это было новинкой, которую он осудил. «Пришло время, когда добавлять что-либо к принятым покерным комбинациям и правилам стало абсолютно бессмысленным, ибо игра достигла своего совершенства. „Джек-пот“, – говорит он далее, – был придуман (в Толедо, штат Огайо) азартными игроками для восполнения потерь в игре против осторожных игроков. Положение примерно то же, какое возникло бы, если бы игроки в вист играли на ставки и были бы вынуждены каждые десять минут прерывать игру, чтобы купить лотерейный билет или билет для участия в розыгрыше рождественской индейки либо сделать совместную ставку в лото».

Покер – игра для джентльменов (он без колебаний часто пользуется этим заезженным словом; в его время быть джентльменом подразумевало не только привилегии, но и обязанности), и роял флэш следовало уважать не за то, что он приносит вам деньги («мне не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь выиграл много на роял флэше», – говорит он), но «потому, что благодаря ему ни одна комбинация не является абсолютно выигрышной, и тем самым он избавляет джентльменов от необходимости торговаться наверняка. Не будь флэшей, а следовательно, и роял флэшей, четыре туза были бы верняком и джентльмену оставалось бы лишь одно – сразу же предложить открыться». Это, признаюсь, задело меня за живое: раз в жизни мне выпал роял флэш, и я продолжал повышать ставки, пока открыться не предложили мне.

Мистеру Джону Блекбриджу были свойственны незыблемое личное достоинство, нерушимые нравственные устои, юмор и здравый смысл. «Человеческие развлечения, – говорит он, – до сих пор не получили надлежащего признания творцов гражданских законов, а также и неписаного общественного закона», – и его выводят из терпения личности, которые осуждают самое приятное из всех когда-либо придуманных развлечений (а именно – азартные игры) из-за связанного с ними риска. Любой поступок в жизни, справедливо замечает он, сопряжен с риском и подразумевает приобретение или потерю чего-то. «Предаться ночному сну, – значит поступить согласно бесчисленным прецедентам, совершить то, что принято считать благоразумным и необходимым. Однако это сопряжено с риском во многих и многих отношениях». Он перечисляет все возможные опасности и заключает свои доводы следующими убедительными словами: «Если респектабельные круги одобряют банкира и коммерсанта, которые зарабатывают на жизнь честным риском ради прибыли, так почему бы этим кругам не относиться хотя бы терпимо к тому, кто время от времени рискует сам и позволяет рискнуть другим ради развлечения?» А вот тут очевиден его здравый смысл: «Двадцатилетний опыт жизни в городе Нью-Йорке, как профессиональный (не забывайте, что он нотариус и юрисконсульт), так и наблюдателя общественных нравов, убеждает меня, что средний американский джентльмен в большом городе может тратить в год на развлечения не более трех тысяч долларов. Прилично ли употребить более трети этой суммы на карты? Мне кажется, никто не станет отрицать, что на одно развлечение более чем достаточно ее трети. Посему при тысяче в год на покер каков должен быть предел ставок, чтобы средний американский джентльмен мог играть со спокойной душой в уверенности, что не только сам сможет уплатить свой проигрыш, но и обязательно получит свой выигрыш?» Мистер Блекбридж не имеет ни малейших сомнений, что два с половиной доллара – вот верный ответ на этот вопрос. «Покеру предназначено быть интеллектуальной, а не эмоциональной игрой. Исключить же эмоции не представляется возможным, если ставки столь высоки, что вопрос о проигрыше и выигрыше воздействует на чувства». Из этой цитаты можно заключить, что мистер Блекбридж считал покер азартной игрой лишь условно. Он полагал, что игра эта требует такой же силы характера, остроты ума, решительности и проницательности, какие необходимы, чтобы управлять государством или командовать армией, и мне кажется, что в целом игру в покер он считал более разумным применением человеческих талантов.

Мне трудно удержаться, чтобы не цитировать его без конца, поскольку мистер Блекбридж лишь изредка допускает пустые фразы, а его язык бесподобен: исполнен достоинства, которого требуют и тема, и его положение (он ни на миг не забывает, что он джентльмен), лаконичен, ясен и отточен. Он склонен к обстоятельности, когда трактует о роде людском и его слабостях, но может быть предельно простым и внятным. Что может быть лучше вот этого краткого, но выразительного описания шулера: «Это был очень красивый мужчина лет сорока, чья внешность словно свидетельствовала, что он ведет размеренную и духовно насыщенную жизнь»? Однако я удовлетворюсь лишь несколькими примерами его афоризмов и мудрых изречений, взятых почти наугад из этой россыпи сокровищ.

«Пусть за вас говорят ваши фишки. Преимущество на стороне безмолвного игрока: он – тайна, а тайна всегда внушает страх».

«В этой игре делайте лишь то, что требуется. И с веселой бодростью духа выполняйте свои обязательства».

«Во время игры в покер любые заявления сверх тех, которых требуют правила игры или подкрепленные жестами, следует рассматривать как вымыслы, предназначенные для расцвечивания пути истины на протяжении партии, как летом цветы расцвечивают обочины дороги».

«Проигранные деньги вернуть невозможно. После проигрыша можно выиграть, но проигрыш не приносит выигрыша».

«Ни один джентльмен не сядет играть в карты с целью непрерывно выигрывать и никогда не проигрывать».

«Джентльмен всегда готов охотно уплатить честную цену за развлечения и отдых».

«...то свойство мышления, что постоянно толкает нас недооценивать силу ума других людей, хотя мы неизменно переоцениваем их удачу».

«Ущерб, нанесенный вашему капиталу проигрышем, не компенсируется пополнением вашего капитала в результате выигрыша такой же суммы».

«Игроки, когда им не везет, обычно хватаются за принцип, будто плохая игра вкупе с невезением ведут к выигрышу. Легкая степень опьянения способствует отточенности этого интеллектуального заключения».

«Юкер – игра, достойная лишь презрения».

«Карты низшего достоинства, как и низшие классы, бывают полезны лишь в комбинациях или в большом избытке; ни при каких других обстоятельствах полагаться на них нельзя».

«Держать четырех тузов столь же неподвижно, как пару, крайне трудно, тем не менее стол выдержит их тяжесть с тем же равнодушием, что и пары двоек».

О везении и невезении: «Испытывать из-за них эмоции недостойно мужчины, и еще более недостойно выражать эти эмоции. Однако к чему тратить слова на поведение, которое все люди презирают в других и в минуты размышления осуждают в себе?»

«Переводить векселя на своих знакомых – дурная привычка, но она ничто в сравнении с игрой в покер на слово... Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы дебет и кредит вторгались в тончайшие интеллектуальные расчеты, требуемые этой игрой».

А как великолепно звучит это описание игрока, который натренировал свой ум вносить логику в принципы и перипетии игры: «Таким образом, он будет неизменно чувствовать себя уверенным, какой бы оборот ни приняли события, и вдобавок воздержится от того, чтобы сокрушать невежественного или интеллектуально слабого противника свыше необходимости вести игру правильно или карать заносчивость».

Я расстаюсь с мистером Блекбриджем вот на этом последнем слове и будто слышу, как он говорит мягко, но со снисходительной улыбкой:

«Ибо мы должны принимать человеческую природу такой, какова она есть».