— Готов, Одиссей.
Валгус ждал, что Одиссей вздохнет, но он не вздохнул: не умел, да и не было легких у Одиссея… Он просто сказал:
— Начинаю маневр…
И начал. Генераторы умолкли. Взвыли тормозные установки. Столбик скорости вздрогнул. — Ноль, девяносто девять… — тускло сказал Одиссей.
— Ноль, девяносто восемь…
— Одиссей, — осторожно позвал Валгус. — Ты еще понимаешь?
— Не понял, — сказал Одиссей. — Ноль, девяносто семь…
Торможение было стремительным, словно Одиссей чувствовал, как рвется Валгус в родное, человеческое пространство. Тяжелые перегрузки, а как на душе — легко? Валгус сидел в кресле. Мысли не шли. Валгус сидел так несколько часов, пока Одиссей снижал скорость до необходимой отметки. Наконец столбик указателя замер.
— Ищи шлюпку, Одиссей, — сказал Валгус.
— Ясно.
«Зачем тебе шлюпка? — подумал Валгус. — До базы, до ТД ты скорее доберешься на «Одиссее». Привезешь открытие. Ты сделал его…»
— Шлюпка обнаружена.
Все тот же невыразительный голос.
— Взять на борт!
«Да, ты привезешь открытие. ТД меня поздравит, и все остальные тоже. Потом ТД сделает строгое лицо и скажет: «Не думайте, что вы что-то завершили. Вы лишь начали. Надо еще тысячу раз проверить. Построить такие корабли, которые не становились бы умнее пилотов. А физическая сущность этого лишнего измерения? А его математическое обоснование? А… еще тысяча вопросов? Ведь мы пока всего лишь открыли это надпространство, а людям надо в нем летать, и летать далеко… А еще надо научиться в нем двигаться». Примерно так скажет Туманность Дор. Но не это тяготит меня: это все нормально, конец одного есть начало другого. Не это».
* * *
Он вздрогнул, поймав себя на том, что лежит с открытыми глазами у себя в каюте.
Еще не совсем отойдя от странного сна, Валгус перевел взгляд на часы. Пора было начинать эксперимент.
«Одиссей… Ты пойдешь туда. Или вернешься… Фу ты, черт, надо подумать…»
Он не стал думать. Ионная ванна. Массаж. Завтрак. Потом переоделся во все чистое и долго драил ботинки.
Вахта есть вахта, корабль оскорблять нельзя.
Затем Валгус зашел в рубку, посмотрел проявленный негатив. Он был пуст там, где он видел «Арго».
И он пошел осмотреть шлюпку, забрался в кабину: все было в порядке. Минуту постоял, высовываясь из шлюпочного люка, ничего не делая: не хотелось ничего делать.
Почему тебе муторно — это ясно. Никак не можешь забыть, что в твоем сне Одиссей мыслил, а сейчас он — опять устройство, эта самая горсть криотронов, и только.
Ладно, пока что надо вспомнить, что на свете существует порядок и нормальная последовательность действий. Валгус присоединил все, как полагалось, и вернулся в рубку. Приборы шлюпки показывали в общем то, чего следовало ожидать.
Он пообедал: этим никак не следовало пренебрегать, на шлюпке придется жевать всухомятку. Вот не подумали устроить, чтобы и на ней был обед… Привычно ворча — а это означало, что он наконец-то приходит в норму, — Валгус извлек изо всех аппаратов сделанные ими записи.
— Это тебе не пригодится, старина, — сказал он.
Он перенес их в шлюпку и аккуратно уложил. Забрал бритву, зубную щетку, фотографию с переборки и все остальное, что никак не могло пригодиться Одиссею.
Затем Валгус попотел с контрольной автоматикой, проверяя все системы и устройства корабля, пока не убедился, что все работает на совесть, надежно, как мироздание. Валгус проверил, в нормальном ли положении выключатель, снимавший с Одиссея ответственность за человека: человека ведь не будет. Выключатель был в нормальном положении.
База уже недалеко. Двое суток в неторопливой шлюпке, и все. Не так страшно. Да в шлюпке, если подумать, вовсе и не тесно. Скорее уютно, и главное — все под рукой.
— Внимание! — сказал Валгус громко. — Готовность — сто. Начать отсчет! В момент «ноль» выполнять программу без команды.
— Ясно, — сказал Одиссей.
Валгус усмехнулся.
— Ну, до свиданья, — сказал он и даже подмигнул сам себе. Потом замкнул цепь, по которой подавалась команда.
— Сто.
Одиссей начал отсчет.
— Девяносто девять…
Валгус задержался на пороге рубки.
— Привет остальным кораблям, — сказал он и махнул рукой.
— Девяносто шесть…
По широкому трапу Валгус зашагал к шлюпке.
— Восемьдесят восемь…
— Восемьдесят семь…
Он был уже в шлюпке. Люк захлопнулся, предохранители надежно вошли в гнезда. Но голос Одиссея еще доносился из динамика.
— Пятьдесят четыре…
— Пятьдесят три…
— Что ж, — решил Валгус. — Пора.
Шлюпку вышвырнуло из корабля, и она полетела кувыркаться. Валгус быстро уравновесил ее. Связи с Одиссеем больше не было, однако Валгус считал про себя, с пятисекундными интервалами.
Он считал точно. Когда он сказал «ноль», «Одиссей» дрогнул. Грозные двигатели его метнули первую порцию превращенного в кванты вещества. А через минуту корабль был уже далеко, — все ускоряя и ускоряя ход, мчался туда, где ему предстояло выйти в надпространство… И, может быть, вернуться. Ведь это был корабль, который имел фундаментальную память.
Валгус ждал, не трогаясь с места. Корабль был уже очень далеко, а Валгус ждал. И вот, наконец, в этом далеке сверкнула несильная вспышка. И это было все.
Он оглядел приборы. Пеленг научной базы улавливался отчетливо. Валгус вывел шлюпку на курс и включил двигатели.
— Вот и кончилась моя одиссея, — сказал он. — Побродяжил. Лечу к людям. Давно я не видел друзей.
«…Копыта бились о землю. Почти оглушенный падением, Пэпе лежал возле лошади. Он осторожно выглянул, чтобы осмотреть горный склон. Следующая пуля обстригла ветку шалфея над его головой, и вновь эхо винтовочного выстрела прокатилось по склонам ущелья. Пэпе стремительно рванулся за куст…»
Повесть Джона СТЕЙНБЕКА «БЕГСТВО»
В 1966 году будут также опубликованы:
Окончание приключенческого романа Грэма ГРИНА «НАЕМНЫЙ УБИЙЦА» (начало в № 10, 11, 12 за 1965 год). Детективная повесть Виктора СМИРНОВА «НОЧНОЙ МОТОЦИКЛИСТ». В ней рассказывается о молодом сотруднике угрозыска Павле Чернове, которому впервые в жизни пришлось столкнуться со сложным и загадочным преступлением. Преступник сделал все, чтобы замести следы и избежать возмездия, — он жесток, коварен, опытен, хитроумен, но… Кто он? Каковы мотивы преступления? Чернов проверяет одну версию за другой, пока не находит едва приметный след. Немало находчивости, выдержки и героизма потребовалось ему, чтобы найти преступника.
Рассказ А. ЛУКИНА «ПАРА ГНЕДЫХ» из жизни партизан-разведчиков.
Рассказы зарубежных писателей: АКУТАГАВЫ (Япония), Е. МЕССЕИ (Венгрия), X. ГОЙТИСОЛО (Испания), Р. БРЭДБЕРИ (США), Я. ЗАЙДЕЛЯ (Польша), Ф. КОЛОАНЕ (Чили), X. ЛАКССНЕСА (Исландия).
Свои новые рассказы обещали редакции К. ПАУСТОВСКИЙ, Ю. КАЗАКОВ, В. АКСЕНОВ, Г. СЕМЕНОВ, M. ДЕМИН, В. БЕРЕСТОВ, И. ВАРШАВСКИЙ, А. ДНЕПРОВ и другие советские писатели.
В портфеле редакции — приключенческая повесть Е. ФЕДОРОВСКОГО «ИСЧЕЗНУВШИЙ КАРАВАН».
Александр ЛУКИН
В РАЗВЕДКЕ ТАК БЫВАЕТ…
Александр Лукин, автор нескольких книг о советских разведчиках, в годы войны был заместителем командира по разведке особого чекистского отряда, которым командовал Герой Советского Союза Д. Н. Медведев.
Новый документальный рассказ А. Лукина — еще одна открытая страница из истории героической борьбы советских подпольщиков на временно оккупированной фашистскими захватчиками территории.
Я никогда не видел эту девушку живой. Только ее фотографию: круглое спокойное лицо, открытые доверчивые глаза, гладко зачесанные назад волосы. Слышал, глаза у нее были светло-карие, а волосы русые. Слышал, что она была невысокого роста, хрупкая, похожая на мальчишку-подростка.
Эта фотография подарена мне девушкой, которую я никогда не видел и которая никогда не видела меня. А между тем я был ее прямым начальником.
Такое в разведке бывает… Так надо. И все же я жалею, что никогда не видел живой Пашу Савельеву, совершившую замечательный подвиг во время Великой Отечественной войны, но до самого последнего времени остававшуюся почти никому не известной. Так тоже бывает у разведчиков.
Наш особый чекистский отряд под командованием Героя Советского Союза полковника Д. Н. Медведева вел разведку в глубоком тылу врага в районе города Ровно. Этот сравнительно небольшой, утопающий в зелени городок был избран гитлеровцами «столицей» временно оккупированной ими Украины.
Разведчики отряда — легендарные Герои Советского Союза Николай Кузнецов и Николай Приходько, их боевые товарищи Михаил Шевчук, Николай Гнидюк, Авраамий Иванов, Дмитрий Красноголовец, Лидия Лисовская, Майя Микота, Николай Струтинский, Валентина Довгер, Ян Каминский, Мечислав Стефаньский и многие другие, — ежечасно рискуя жизнью, собирали в Ровно и его окрестностях ценнейшую информацию о военных планах фашистов, уничтожали порой средь бела дня высокопоставленных гитлеровских палачей.
Постепенно расширяясь, сфера наших действий охватила и город Луцк — важный административный центр Западной Украины, где располагалась резиденция генерального комиссара Волыни и Подолии генерала Шене. Луцк был напичкан воинскими частями, штабами, складами, различными учреждениями оккупантов.
Здесь, в Луцке, мы и установили контакт с подпольной группой Измайлова — Савельевой. Организатором и душой ее был комсомолец Виктор Васильевич Измайлов.
…Четверо суток пикирующие бомбардировщики с черно-желтыми крестами на крыльях ожесточенно бомбили город, в котором не было никаких военных объектов. Под взрывами фугасок гибли мирные жители: дети, старики, женщины. А двадцать шестого июня в пылающий город вошли фашистские войска.
Запестрели приказами оккупантов заборы и стены домов: за хранение оружия — смерть, за укрывательство коммунистов и евреев — смерть, за хождение по городу в ночное время — смерть.
Виктор Измайлов, ни минуты не колеблясь, избрал путь бесстрашного партизана, подпольщика, народного мстителя.
Его первой и верной соратницей стала комсомолка Прасковья Савельева. Эта скромная, застенчивая девушка меньше всего думала, что ей когда-либо придется стать разведчицей, Она родилась в крестьянской семье, училась во Ржеве. Там Паша вступила в комсомол, за год до войны окончила Московский кредитно-экономический институт и получила направление на работу в Луцк. Вскоре к ней приехала мать со своей сестрой и внучкой от старшей дочери. Семья поселилась в домике на Спокойной улице. Увы, это название не спасло от фугасок. Три женщины с ребенком сделали отчаянную попытку вырваться из города на восток по Киверецкому шоссе. Безуспешно. Дороги были уже перерезаны гитлеровскими войсками. Пришлось вернуться в Луцк.
Домик на Спокойной улице приглянулся какому-то оккупанту, и всем его обитателям предложили немедленно убираться. Паше и ее родственницам после всяческих мытарств удалось найти себе прибежище в доме № 14 по Хлебной улице.
В здании банка, где до войны работала Паша, разместилось гестапо.
Вскоре в городе образовалась группа советских патриоток, в большинстве жен бойцов и командиров Красной Армии. Они поставили своей целью помогать советским военнопленным бежать из концлагерей, уходить к партизанам. Паше и некоторым из ее подруг удалось устроиться на работу в лагерь. Это давало им возможность передавать военнопленным фальшивые документы и организовывать побеги.
С помощью бесстрашных патриоток сотням бойцов и командиров удалось вырваться на свободу и уйти от преследования.
Фашистские удостоверения личности подпольщицы доставали с помощью вошедшего в их группу работника луцкой типографии Алексея Ткаченко.
После побега из лагеря военнопленные приходили в гостеприимный дом на Хлебной улице. Здесь их кормили, оказывали, если нужно, медицинскую помощь, переодевали, снабжали продовольствием и переправляли дальше.
Многие из бежавших военнопленных становились активными участниками подполья.
С Виктором Измайловым Паша познакомилась позже, когда из лагеря ее перевели работать уборщицей в немецкую хозяйственную организацию «Ляндвиртшафт».
С приходом Виктора группа стала настоящим подпольным центром во главе с изобретательным, умелым руководителем. Основным в ее деятельности стала разведка.
Примерно в это же время связные нашего отряда установили с луцкими подпольщиками тесный контакт.
Познакомившись с Измайловым, Паша не могла удержаться от изумленного возгласа:
— Как, это вы?
В новом товарище по борьбе она узнала высокого красивого молодого человека, который в те страшные июньские дни несколько часов шел рядом с ней по Киверецкому шоссе и даже нес на руках племянницу, когда девочка устала.
— Я, — с улыбкой подтвердил Измайлов. И оба рассмеялись.
Так с самого начала между ними возникло полное доверие, без которого немыслима работа в тяжелых условиях подполья.
Третьим руководителем группы стал Николай Петров, которому Паша в свое время помогла, бежать из лагеря для военнопленных под фамилией Громов. Это был исключительно смелый человек и к тому же поразительно меткий стрелок. Он специализировался на истреблении фашистских офицеров.
Николай Петров-Громов уничтожал врагов не как попало, а с большим выбором. Он гулял под руку с Пашей по центральным улицам города, приглядывался к встречным офицерам, наконец, останавливался на каком-нибудь крупном чине СС или видном чиновнике фашистской администрации.
Наметив цель, Николай прощался с Пашей и шел следом за офицером. Иногда охота длилась несколько часов, иногда несколько минут. Но в любом случае кончалась она одинаково: негромким пистолетным выстрелом и рапортом шефу гестапо Фишеру, что «убийца скрылся». Так заодно добывалось оружие.
Разведчики были хорошо обеспечены документами. Бланки доставал в типографии Алексей Ткаченко. Другой разведчик — Олег Чаповский, также вырвавшийся из фашистского плена, мастерски резал из старой подошвенной резины любые печати.
В гебитскомиссариате Луцка работала уборщицей пожилая женщина Анна Алексеевна Остаплюк, связанная с организацией. Не раз она после окончания рабочего дня, когда служащие расходились по домам, впускала через окно Олега Чаповского. Олег умело открывал стол гебитскомиссара и ставил на нужный документ настоящую печать. Так продолжалось, пока он не убедился, что его поддельные печати уже не отличаются от подлинных.
Служба Савельевой в банке, куда ей пришлось вернуться по мобилизационной повестке фашистских властей, оказалась для нас исключительно ценной. По роду своей деятельности Паша имела дело с представителями множества фашистских учреждений, слушала их разговоры между собой, наконец, для внимательного человека финансовая документация и сама по себе могла рассказать о многом. Она и рассказывала.
Несколько раз Виктору Измайлову удалось побывать у нас в отряде, куда он приносил собранную информацию и где, в свою очередь, получал инструкции. Но обычно добытые данные связной из города доставлял на «маяк» — пост нашего отряда под Луцком, где постоянно дежурили партизаны.
Текли боевые будни, суровые будни партизанской жизни лицом к лицу с опасностью…
Первым погиб Николай Громов. Произошло это так. Немцы создали в Луцке еврейское гетто. Громову стало известно, что в ближайшее время всех его обитателей расстреляют. Тогда он пробрался в гетто и предпринял героическую попытку поднять там вооруженное восстание. Увы, восстание потерпело неудачу, а его организатор был схвачен гестапо. На следствии Громов держался с потрясающей выдержкой. Ни пытки, ни посулы не смогли сломить его волю. Николай молчал, а если и раскрывал рот, то чтобы высказать следователю такое, от чего гестаповцы заходились в ярости.
В конце концов Громова, как особо важного преступника, перевели в Ровно. Здесь 8 марта 1943 года несгибаемый патриот поднял восстание заключенных в тюрьме. Несколько тюремщиков были убиты. При этой невероятно дерзкой попытке вырваться на свободу Николай погиб.
Счастливая случайность спасла от провала Виктора Измайлова. Шла обычная, весьма частая в то время облава. Гитлеровцы нагрянули на квартиру Измайловых как раз тогда, когда Виктор составлял список надежных людей, которых следовало привлечь к подпольной работе. Солдаты ввалились в квартиру столь неожиданно, что список уничтожить не удалось: Виктор выронил его из рук. Это означало конец. И не только Виктора, но и нескольких десятков патриотов, еще даже не успевших вступить в борьбу с врагом.
Высокий немецкий офицер-переводчик, первым вошедший в комнату, сразу увидел на полу белый листок бумаги. Раньше чем Виктор успел шелохнуться, сапог офицера стремительно придавил список. Измайлов в отчаянии покачнулся… А в следующую секунду произошло нечто совершенно непонятное и даже загадочное. Ловко шаркнув подошвой, офицер молниеносно… затолкал листок под диван.
Проверив документы присутствующих, не увидев ничего подозрительного, гитлеровцы ушли. Выходя из комнаты, высокий офицер на секунду обернулся. Виктору показалось, что в его взгляде мелькнула укоризна…
Кто был этот человек? Немецкий антифашист-подпольщик? Соратник по «невидимому фронту»? Не берусь утверждать.
…А через некоторое время Виктору самому пришлось отводить смертельную опасность, нависшую над подпольем. Произошло это при следующих обстоятельствах.
С некоторых пор Паша почувствовала, что за ней следят. Сначала это было просто смутное ощущение опасности, какое-то подсознательное беспокойство, которое охватывало ее каждый раз, как только она выходила на улицу.
Потом это чувство конкретизировалось и обрело вполне зримые черты в образе малоприметного молодого парня, тщательно отворачивающего свое лицо, когда он, несмотря на все уловки, все же попадался на глаза девушке.
Паша немедленно сообщила о своих подозрениях Измайлову. Встревоженный командир поручил надежным людям, имевшим соответствующие связи, проверить личность навязчивого преследователя. Савельевой же было предписано до поры до времени ни с кем не встречаться.
Проверка подтвердила самые наихудшие опасения: парень оказался агентом гестапо, известным под кличкой «Сычик». Он пользовался репутацией упорного, настойчивого и смелого сыщика с хорошим «нюхом». То, что он «зацепил» Пашу, подтверждало, к сожалению, его репутацию.
Но выяснилось и другое. Агенты гестапо, завербованные гитлеровцами из числа предателей Родины, получали свои позорные сребреники «за голову». Между ними велась скрытная, но жестокая своего рода конкурентная борьба. Поэтому агент, напавший на след, обычно не сообщал о своей удаче начальству, пока не выслеживал все нити.
Отсюда следовало, что в гестапо, возможно, пока еще ничего о группе не знают. Значит, если убрать Сычика, подполье будет спасено. Но как? Пристрелить — проще простого. Но это наверняка приведет к следствию. А в гестапо работали отнюдь не дилетанты. Убрать нужно было незаметно, не вызывая никакого подозрения, что совершен акт справедливого возмездия над предателем.
Осуществить деликатную операцию взялся сам Виктор Измайлов.
В ближайший воскресный день Паша Савельева, позавтракав, весело напевая какую-то легкомысленную песенку, направилась в сторону городского пляжа. В правой руке она несла большую соломенную сумку, из которой выглядывал конец лохматого пестрого полотенца. Пройдя шагов сто, она достала из сумки пудреницу, раскрыла ее и мимоходом подправила помадой рисунок губ.
Так и есть! В зеркальце мелькнула знакомая фигура. Сычик!
«Следи, следи, — подумала девушка, — проверим-ка сегодня, как ты умеешь плавать…»
На берегу Стыри Паша выбрала местечко поуютнее, разделась и улеглась на песке.
Паша лежала на животе, подложив скрещенные руки на подбородок, голову прикрыла от солнца легкой кисейной косынкой.
Девушек в такой позе, с такими же косынками, с таким же кусочком бумаги, приклеенным на вздернутый носик, можно видеть в любой день на любом пляже мира.
Никто не обратил на девушку внимания. Не покосился в ее сторону и красивый, атлетического сложения молодой человек лет двадцати пяти, с крутыми завитками темных кудрей, спадающих на высокий лоб. Молодой человек сидел на песке метрах в тридцати от Паши и предавался традиционному пляжному занятию: жонглировал, и довольно ловко, двумя камешками.
На пляже, несмотря на отличную погоду, загорало всего несколько человек: в оккупированном Луцке людям было не до воскресного отдыха.
Прошло полчаса. На берегу появился еще один купальщик в синих плавках, неся в руках охапку одежды. Со скучающим видом он шагал по песку, высматривая, где бы присесть. В том, что парень присел именно возле одиноко загорающей девушки, не было решительно ничего удивительного, такое можно видеть опять же на любом пляже.
Все три участника предстоящей схватки были теперь на месте: Виктор Измайлов, Паша Савельева и Сычик. Но о том, что готовится схватка, знали только двое.
Еще через полчаса; когда солнечные лучи стали припекать совсем уже невыносимо, Паша встала, завязала на затылке косынку, чтобы не забрызгать волосы, и вошла в воду. Она зашла по грудь, оттолкнулась ногами от дна и поплыла по течению.
Почти сразу вслед за ней поплыл и парень в синих плавках. Еще через две минуты кудрявый атлет отбросил в сторону свои камешки, встал, лениво потянулся и тоже зашагал к воде.
Минут через двадцать девушка, стряхивая с плеч сверкающие капельки, вышла на берег. Она аккуратно вытерлась пестрым лохматым полотенцем и надела ситцевый сарафан. Не нагибаясь, она ловко поддела на ноги сандалии, собрала вещи в соломенную сумку и, напевая ту же песенку, с которой пришла, зашагала в город.
Потом вернулся на свое место и кудрявый молодой человек, оделся и тоже ушел с пляжа.
И никто, решительно никто не обратил внимания на сиротливую кучку одежды на том месте, откуда ушел в воду парень в синих плавках.
Сычика выудили из воды лишь на третий или четвертый день. На теле его не было никаких следов насильственной смерти. Шефу гестапо Фишеру было доложено, что агент Сычик утонул во время купанья по собственной неосторожности.
И снова текли будни.
Пока…
Химическая война… Эти зловещие слова впервые прозвучали в штабе отряда июньским днем 1943 года.
До войны о химической войне говорили много. Устраивали учебно-химические тревоги. Молодежь сдавала нормы на значок ПВХО. В центре значка был маленький эмалевый противогаз.
Но за эти два года войны мы, привыкнув к яростным бомбежкам, свинцовому ливню пулеметов, злым разрывам мин, как-то позабыли, что существует еще и такое оружие, как ядовитые газы.
Должно быть, поэтому Виктор Измайлов при очередном посещении нашего отряда доложил, в числе прочих новостей, как о чем-то мало вероятном:
— Один наш человек — официант в казино — слышал, как несколько немецких офицеров что-то говорили о химических снарядах.
Донесение поначалу меня не очень заинтересовало, тем более что Виктор не мог сообщить никаких деталей.
Однако, верный старому чекистскому правилу не оставлять ничего без внимания, я все-таки приказал Виктору Измайлову проверить этот первый слух по всем возможным каналам.
Мы попрощались. Измайлов четко повернулся на каблуках и зашагал от штабного «чума». Я глядел ему вслед и невольно любовался его походкой: легкой, бесшумной, быстрой. Так умеют ходить только настоящие пограничники и охотники. Да и во всей фигуре Виктора чувствовались какая-то гибкая, упругая сила, уверенность и вместе с тем неуловимая настороженность.
Не дано было мне предвидеть, что это наша последняя встреча. Прошло чуть более недели, и замечательного руководителя Луцкого подполья, бесстрашного советского разведчика Виктора Измайлова не стало.
Он погиб 7 июля 1943 года, когда возвращался с нашего партизанского «маяка» после передачи сводки свежей информации о передвижениях гитлеровских войск. На опушке леса его встретила засада бандеровцев.
Жестокая, но увы, неравная схватка длилась всего несколько минут.
После героической гибели Виктора Измайлова вся тяжесть руководства разведывательной работой в Луцке легла на плечи Паши Савельевой. И девушка с честью выполнила свой нелегкий долг.
В это время мы уже знали, что гитлеровское командование вело тайную подготовку к химической войне, запрещенной всеми нормами международного права. Но разве существовало для фашистских убийц, поправших всякую человеческую мораль, международное право?
Очередной приказ Центра содержал в себе примерно следующее: по данным из других источников, в один из городов Украины должна прибыть партия секретных химических снарядов, снаряженных неизвестным отравляющим веществом сильного действия. Нам предписывалось вести непрерывное наблюдение, установить точно прибытие снарядов, место их хранения и количество. Самым трудным для исполнения пунктом приказа было задание во что бы то ни стало похитить образец нового оружия и доставить в Центр.
Шли недели. Недели героического, связанного с непрерывным риском наблюдения, недели большой и опасной разведывательной работы.
Только осенью мы получили, наконец, сообщение от Савельевой, что, по донесению одного разведчика, работавшего инженером на железной дороге, на станцию Луцк под усиленной охраной прибыло несколько вагонов с химическими снарядами. Смертельный груз разгружают и транспортируют на склады только немецкие солдаты. Ни местных грузчиков, ни военнопленных к разгрузке, как обычно делалось, не привлекают. Все работы ведутся в обстановке секретности.
Около двух недель разведчики изучали расположение складов, подходы к ним, систему охраны, время смены часовых. Только после того как мы узнали все детали, в штабе приступили к разработке операции. Главное место в ней было уделено Паше Савельевой, Алексею Ткаченко и Михаилу Неизвестному.
Для успеха задания нужно было выполнить два непременных условия: раздобыть три комплекта немецкого обмундирования, узнать пароль и отзыв.
Паша Савельева лично возглавила боевую группу. Задача была не из простых. Конечно, уничтожить и раздеть трех солдат нетрудно, имея соответствующий опыт. Но гестапо мгновенно сообразило бы, что покушение совершено именно из-за формы, для организации диверсии с «маскарадом», и предприняло бы соответствующие меры. Поэтому нужно было подыскивать таких солдат, которых бы никто не стал искать в случае их исчезновения. Следовательно, поиски должны были начинаться в районе вокзала, хотя появляться там посторонним лицам было опасно.
Приходилось учитывать и рост участников будущего налета на склад. Алексею Ткаченко требовался мундир солидного размера, Паше, наоборот, маленький.
Работа продолжалась дней десять и увенчалась полным успехом. Рослый фельдфебель с крестом «За военные заслуги» и его спутник, тщедушный пожилой солдат так и не доехали до своих домов в Германии, где их ждал после передовой краткосрочный отпуск. Они начали пить еще в вагоне, продолжили в станционном буфете и пошли прогуляться до отхода поезда по городу. Тела их так никогда и не были найдены. Третий комплект обмундирования был попросту похищен вместе с чемоданом у его владельца в зале ожидания.
Сложнее было с паролем и отзывом. Не зная этих двух магических слов, нечего было и думать проникнуть на территорию складов. Но пароль и отзыв менялись комендатурой каждые сутки. Значит, узнать их нужно было в самый день операции.
В назначенный вечер близ складов появился непредвиденный караульным расписанием дополнительный пост: высокий фельдфебель и двое солдат. Один из солдат выглядел совсем мальчишкой. Вскоре они остановили какого-то унтера, спешившего со смены.
— Пароль? — В грудь унтера ткнулся автомат.
— Рейн! — раздался ответ. — Отзыв?
Вместо отзыва последовал удар кинжалом. Теперь трем разведчикам предстояло самим миновать настоящего фашистского часового невдалеке от станционных путей.
Сотня шагов, и…
— Пароль?
— Рейн! Отзыв?
— Рекс! — и часовой опустил автомат. Трое беспрепятственно миновали первый забор из колючей проволоки.
Один за другим были сняты оба часовых, охраняющих длинное складское здание, стоявшее несколько в отдалении от других построек.
Всего несколько секунд потребовалось, чтобы сорвать пломбы и взломать замки. Тяжелая, кованная железом дверь медленно раскрылась. Не намного — ровно настолько, чтобы в щель мог проскользнуть солдат, похожий на мальчишку. Узкий луч потайного фонарика пробежал по стеллажам. Тускло блеснули серебром массивные чушки снарядов. И — вот она, цель! На отдельном стеллаже в гнезде продолговатый баллон со смертельной начинкой.
Солдат осторожно вынул баллон и спрятал его за пазуху френча. Теперь назад…
Только не бежать, спокойно, соблюдая дистанцию и обязательно в ногу… Фельдфебель и двое солдат, не вызвав (если их кто и видел) подозрения, покинули территорию склада.
Герои понимали, что, как только гитлеровцы обнаружат убитых часовых и поймут, что похищен секретный снаряд, все выходы из города будут немедленно перекрыты, начнутся облавы и обыски.
Закопав немецкое обмундирование и приняв меры, чтобы собаки-ищейки не смогли взять след, все участники разошлись по своим квартирам.
В доме № 14 по Хлебной улице Савельеву уже ждал человек, которому предстояло стать вторым звеном в цепочке, началом которой был фашистский склад боеприпасов в Луцке, а конец в далекой Москве…
…Мы не знаем до сих пор, выдал ли кто Пашу Савельеву и ее друзей или их выследило в конце концов гестапо. Знаем только, что прожила она последние две недели и встретила смерть героиней, заслужившей вечную признательность и память советского народа.
Ее арестовали 22 декабря 1943 года. Забрали также ее мать и сестру матери. Допросили в довольно корректной форме и… выпустили. Девушка понимала, что это ход следователя, что за ней следят и уйти из города не дадут.
Постаралась только ни с кем не встречаться, чтобы не навести гестаповцев на след остававшихся на свободе товарищей. Через день за ней пришли снова.
Женщины, сидевшие вместе с Пашей Савельевой в четырнадцатой камере луцкой тюрьмы, рассказывали потом, как конвоиры вбрасывали после допросов избитую, окровавленную, истерзанную разведчицу. Заключенные отирали кровь с ее лица и тела, помогали прийти в себя…
Мы знаем фамилию палача-следователя — лейтенант войск СС Шмидт. Знаем и его любимый метод допроса — «качалку». Заключенному связывали ноги с руками за спиной, продевали под узел палку и так подвешивали к потолку на веревку. Потом часами били толстой резиной. Сколько таких пыток выдержала Паша!
Мы знаем, что она никого не выдала под самыми чудовищными пытками. Больше того: она сумела даже в тюрьме наладить связь с другими арестованными товарищами и дала им подробные инструкции, как себя держать на допросах. До последнего дня она вынашивала план побега.
Однажды в коридоре тюрьмы Паша встретилась с матерью и теткой. В истерзанной, в кровоподтеках и ссадинах, оборванной заключенной Евдокия Дмитриевна с трудом узнала родную дочь.
— Мама, родная, ничего им не говори, ничего не говори! — успела шепнуть Паша.
Это была их последняя встреча. В тот же день мать и тетку выпустили, надеясь, видимо, что слежка за ними поможет выловить еще кого-нибудь.
А между тем в городе уже слышны были раскаты орудий. Советская Армия неудержимо стремилась на запад. Близился день освобождения Луцка от фашистских оккупантов.
Озверевшие, чувствующие неизбежно приближающийся конец гитлеровцы начали расстреливать заключенных.
Утром 12 января 1944 года во двор тюрьмы въехал грузовик. С него сбросили несколько обрезков железнодорожных рельсов и сложили из них решетку. На решетку уложили штабель березовых поленьев, накидали паклю. Эсэсовский фельдфебель облил все бензином и чиркнул зажигалкой. К небу взметнулся столб пламени, повалили клубы дыма… Потом солдаты стали кидать в костер трупы расстрелянных.
А еще через час конвоиры выволокли во двор едва стоявшую на ногах окровавленную девушку с непокрытой головой.
И десятки заключенных, которых не успели уничтожить палачи, стали свидетелями страшного преступления: Паша Савельева, комсомолка, бесстрашная советская патриотка, была сожжена заживо на костре.
Люди видели, как в последнюю минуту перед казнью девушка высоко подняла голову и крикнула…
Они не расслышали ее предсмертных слов. Но их сохранила стена в камере № 14 луцкой тюрьмы. Их успела нацарапать гвоздем Паша перед казнью.
«Приближается черная, страшная минута! Все тело изувечено — ни рук, ни ног. Но умираю молча. Страшно умирать в 22 года. Как хотелось жить! Во имя жизни будущих после нас людей, во имя тебя, Родина, уходим мы… Расцветай, будь прекрасна, родимая, и прощай. Твоя Паша».
8 мая 1965 года Указом Президиума Верховного Совета СССР бесстрашная разведчица комсомолка Прасковья Савельева была посмертно удостоена ордена Ленина.
…Я никогда не видел эту девушку живой. Только ее фотографию.
Роберт ШЕКЛИ
ОСОБЫЙ СТАРАТЕЛЬСКИЙ
Рисунки Г. КОВАНОВА
Пескоход мягко катился по волнистым дюнам. Его шесть широких колес поднимались и опускались, как грузные крупы упряжки слонов. Невидимое солнце палило сквозь мертвенно-белую завесу небосвода, изливая свой жар на брезентовый верх машины и отражаясь от иссушенных песков.
— Только не засни, — сказал себе Моррисон, выправляя по компасу курс пескохода.
Вот уже двадцать первый день он ехал по Скорпионовой пустыне Венеры. Двадцать первый день он боролся со сном за рулем пескохода, который, качаясь из стороны в сторону, переваливал одну песчаную волну за другой. Ехать по ночам было бы полегче, если бы не приходилось то и дело объезжать крутые овраги и валуны величиной с дом. Теперь он понимал, почему в пустыню направлялись группами: один вел машину, а другой тряс его, не давая заснуть.
— Но в одиночку лучше, — напомнил Моррисон сам себе. — Берешь вдвое меньше припасов и не рискуешь случайно оказаться убитым.
Он начал клевать носом и заставил себя рывком поднять голову. Перед ним, за поляроидным ветровым стеклом, все плясало и зыбилось. Пескоход бросало и качало с предательской мягкостью. Моррисон протер глаза и включил радио.
Это был рослый, загорелый, мускулистый молодой человек с коротко остриженными черными волосами и серыми глазами. Он наскреб двадцать тысяч долларов и приехал на Венеру, чтобы здесь, в Скорпионовой пустыне, заработать себе состояние, как это сделали уже многие до него. В Престо — последнем городке на рубеже дикой пустыни — он обзавелся снаряжением и пескоходом, после чего у него осталось всего десять долларов.
Десяти долларов в Престо хватило как раз на то, чтобы выпить в единственном на весь город салуне. Моррисон заказал виски с содовой, выпил с шахтерами и старателями и посмеялся над россказнями старожилов про стаи пустынных волков и эскадрильи прожорливых птиц, что водились в глубине пустыни. Он знал все о солнечной слепоте, тепловом ударе и о поломке телефона. Он был уверен, что с ним ничего подобного не случится.
Теперь же, пройдя за двадцать один день 1800 миль, он научился уважать эту безводную громаду песка и камня площадью втрое больше Сахары. Здесь и в самом деле можно погибнуть!
Но можно и разбогатеть. Именно это и намеревался сделать Моррисон.
Из приемника послышалось гудение. Повернув регулятор громкости до отказа, он едва расслышал звуки танцевальной музыки из Венусборга. Потом звуки замерли.
Он выключил радио и крепко вцепился обеими руками в руль. Разжав одну руку, он взглянул на часы. Девять пятнадцать утра. В десять тридцать он сделает остановку и вздремнет. В такую жару нужно отдыхать. Но не больше чем полчаса. Где-то впереди ждет сокровище, и ему нужно найти его до того, как кончатся припасы.
Там, впереди, должны быть выходы драгоценной золотоносной породы! Вот уже два дня, как он напал на ее следы. А что, если он наткнется на настоящее месторождение, как Кэрк в восемьдесят девятом году или Эдмондсон и Арслер в девяносто третьем? Тогда он сделает то же, что сделали они: закажет «Особый старательский» коктейль, сколько бы с него ни содрали.
Пескоход катился вперед, делая неизменные тринадцать миль в час, и Моррисон попытался сосредоточиться на опаленной жаром желтовато-коричневой местности. Вон тот выход песчаника точь-в-точь такого же цвета, как волосы Джейни.
Когда он доберется до богатой залежи, то вернется на Землю, купит себе ферму в океане и они с Джейн поженятся. Хватит с него старательства! Только бы одну богатую находку, чтобы он мог купить кусок глубокого синего Атлантического океана. Кое-кто может считать рыбоводство скучным занятием, но его это вполне устраивает.
Он живо представил себе, как стада макрелей пасутся, плавая в планктонных садках, а он сам в маленькой подводной лодке, сопровождаемый верным дельфином, посматривает, не сверкнет ли серебром хищная барракуда и не покажется ли из-за коралловых зарослей серо-стальная акула…
Пескоход бросило вбок. Моррисон очнулся, схватился за руль и изо всех сил повернул его. Пока он дремал, машина съехала с рыхлого гребня дюны. Опасно накренившись, пескоход цеплялся колесами за гребень. Песок и галька летели из-под его широких шин, которые с визгом и воем начали вытягивать машину вверх по откосу. И тут обрушился весь склон дюны.
Моррисон повис на руле. Пескоход завалился на бок и покатился вниз. Песок сыпался в рот и в глаза. Отплевываясь, Моррисон не выпускал руля из рук. Потом машина еще раз перевернулась и провалилась в пустоту. Она падала несколько секунд, а потом рухнула на дно сразу всеми колесами. Моррисон услышал, как с гулом лопнули обе задние шины. Он ударился головой о ветровое стекло и потерял сознание.
Очнувшись, он прежде всего взглянул на часы. Они показывали десять тридцать пять.
— Самое время вздремнуть, — сказал себе Моррисон. — Но, пожалуй, лучше я сначала выясню ситуацию.
Он обнаружил, что находится на дне неглубокой впадины, усыпанной острыми камешками. От удара лопнули две шины, разбилось ветровое стекло и сорвало дверцу. Снаряжение было разбросано вокруг, но как будто осталось невредимым.
— Могло быть и хуже, — сказал себе Моррисон.
Он нагнулся и внимательно осмотрел шины.
— Оно и есть хуже, — добавил он.
Обе лопнувшие шины были так изодраны, что починить их было уже невозможно. Запасные колеса он использовал еще десять дней назад, пересекая Чертову Решетку. Использовал и выбросил. Двигаться дальше без шин он не мог.
Моррисон вытащил телефон, стер пыль с черного пластмассового футляра и набрал номер гаража Эла в Престо. Через секунду засветился маленький видеоэкран. Он увидел длинное угрюмое лицо, перепачканное маслом.
— Гараж Эла. Эдди у аппарата.
— Привет, Эдди. Это Том Моррисон. С месяц назад я купил у вас этот пескоход «Дженерал моторс». Помните?
— Конечно, помню, — ответил Эл. — Вы тот самый парень, который поехал один по Юго-Западной тропе. Ну, как ведет себя таратайка?
— Прекрасно. Замечательная машина. Я вот по какому делу…
— Эй, — перебил его Эдди, — что с вашим лицом?
Моррисон провел рукой по лбу и почувствовал кровь.
— Ничего особенного, — сказал он. — Я кувырнулся с дюны, и лопнули две шины.
Он повернул телефон, чтобы Эдди смог их разглядеть.
— Не починить, — сказал Эдди.
— Так я и думал. А запасные я истратил, когда ехал через Чертову Решетку. Послушайте, Эдди, вы не могли бы телепортировать мне пару шин? Сойдут даже реставрированные. А то без них мне не сдвинуться с места.
— Конечно, — ответил Эдди, — только реставрированных у меня нет. Я телепортирую новые по пятьсот за штуку. Плюс четыреста долларов за телепортировку. Тысяча четыреста долларов, мистер Моррисон.
— Ладно.
— Хорошо, сэр. Если сейчас вы покажете мне наличные или чек, я буду действовать.
— В данный момент, — сказал Моррисон, — у меня с собой нет ни цента.
— А счет в банке?
— Исчерпан дочиста.
— Облигации? Недвижимость? Хоть что-нибудь, что можно обратить в наличные?
— Ничего, кроме этого пескохода, который вы продали мне за восемь тысяч долларов. Когда вернусь, рассчитаюсь с вами пескоходом.
— Если вернетесь. Мне очень жаль, мистер Моррисон, но ничего не выйдет.
— Что вы хотите сказать? — спросил Моррисон. — Вы же знаете, что я заплачу за шины.
— А вы знаете законы Венеры, — упрямо сказал Эдди. — Никакого кредита! Деньги на бочку!
— Не могу же я ехать на пескоходе без шин, — сказал Моррисон. — Неужели вы меня здесь бросите?
— Кто это вас бросит? — возразил Эдди. — Со старателями такое случается каждый день. Вы знаете, что делать, мистер Моррисон. Позвоните в компанию «Коммунальные услуги» и объявите себя банкротом. Подпишите бумагу о передаче им остатков пескохода и снаряжения и всего, что вы нашли по дороге. Они вас выручат.
— Я не хочу возращаться, — ответил Моррисон. — Смотрите.
Он подмес аппарат к самой земле.
— Видите, Эдди? Видите эти красные и пурпурные крапинки? Где-то здесь лежит богатая руда!
— Следы находят все, — сказал Эдди.
— Но это богатое место, — настаивал Моррисон. — Следы ведут прямо к чему-то крупному, к большой жиле. Эдди, я знаю, это очень большое одолжение, но если бы вы рискнули ради меня парой шин…
— Не могу, — ответил Эдди. — Я же всего-навсего здешний служащий. Я не могу телепортировать вам никаких шин, пока вы мне не покажете деньги. Иначе меня выгонят с работы, а может быть, и посадят. Вы знаете закон.
— Деньги на бочку, — мрачно сказал Моррисон.
— Вот именно. Не делайте глупостей и поворачивайте обратно. Может быть, когда-нибудь попробуете еще раз.
— Я двенадцать лет копил эти деньги, — ответил Моррисон. — Я не поверну назад.
Он выключил телефон и попытался что-нибудь придумать. Кому еще здесь, на Венере, он может позвонить? Только Максу Крэндоллу, своему маклеру по драгоценным камням. Но Максу негде взять тысячу четыреста долларов — в своей тесной конторе рядом с ювелирной биржей Венусборга он еле-еле зарабатывает на то, чтобы заплатить домохозяину.
«Не могу я просить Макса о помощи, — решил Моррисон. — По крайней мере до тех пор, пока не найду золото. Настоящее золото, а не просто его признаки. Значит, остается выпутываться самому».
Он открыл задний борт пескохода и начал разгружать его, сваливая снаряжение на песок. Придется отобрать только самое необходимое: все, что он возьмет, предстоит тащить на себе.
Нужно взять телефон, походный набор для анализов. Концентраты, револьвер, компас. И ничего больше, кроме воды, — столько, сколько он сможет унести. Все остальное придется бросить.
К вечеру Моррисон был готов. Он с сожалением посмотрел на остающиеся двадцать баков с водой. В пустыне вода — самое драгоценное имущество человека, если не считать телефона. Но ничего не поделаешь. Напившись досыта, он взвалил на плечи мешок и направился на юго-запад, в глубь пустыни.
Три дня он шел на юго-запад, потом, на четвертый день, повернул на юг. Признаки золота становились все отчетливее. Никогда не показывавшееся из-за облаков солнце палило сверху, и мертвенно-белое небо смыкалось над ним, как крыша из раскаленного железа. Моррисон шел по следам золота, а по его следам тоже кто-то шел.
На шестой день он уловил какое-то движение, но это было так далеко, что он ничего не смог разглядеть. На седьмой день он увидел, кто его выслеживает.
Венерианская порода волков, маленьких, худых, с желтой шкурой и длинными, изогнутыми, как будто в усмешке, челюстями, была одной из немногих разновидностей млекопитающих, которые обитали в Скорпионовой пустыне. Моррисон вгляделся и увидел, как рядом с первым волком появились еще два.
Он расстегнул кобуру револьвера. Волки не пытались приблизиться. Времени у них было достаточно.
Моррисон все шел и шел, жалея, что не захватил с собой ружье. Но это означало бы лишние восемь фунтов, а значит, на восемь фунтов меньше воды.