Могу в словах излить я горе,

– А я попробуюсь на роль Донована, – заявил Ной. – У меня уже есть этот взрослый, загадочный хитрый взгляд. Успех мне обеспечен.

Пока горит волшебный свет,

С окрестной темнотою споря.

– Жаль, что Теда нет, – заметила Сабрина. – Ему бы понравилось. Интересно, как у него дела с тренировками по квиддичу.

И вот - лампада зажжена,

Спокойно льет она сиянье...

– Мы увидимся с ним в Хогсмиде на этих выходных, – сказал Дэмьен. – Есть идея встретиться в «Трех метлах».

Восстаньте ж, девы, ото сна,

Чтоб Норны выслушать признанье.

– Если только Уизли отпустят его с работы, – вставил Ной. – Слышал, Джордж заставляет его работать как лошадь. Впрочем, Тед не жалуется. Ему платят проценты, ведь он как живая реклама, верно?

Дочери Магнуса Тройла хорошо знали Норну, и все же не без волнения хотя у каждой проявилось оно по-своему - увидели они ее столь неожиданно и в столь необычном для нее месте. Отношение обеих девушек к якобы сверхъестественному могуществу Норны было тоже далеко не одинаковым.

Минна одарена была исключительно богатым воображением и хотя от природы была умнее сестры, всегда с восторгом внимала всему чудесному и готова была верить тому, что давало пищу и развитие ее богатой фантазии, не задумываясь над подлинной сущностью явлений. Бренда, наоборот, благодаря своей живости обладала несколько сатирическим складом ума, и ей часто казалось смешным как раз то, что возбуждало поэтическую мечтательность Минны; как все любители посмеяться, Бренда не очень-то склонна была поддаваться обману и трепетать перед какой-то напускной таинственностью. Поскольку, однако, нервы ее были слабее и чувствительнее, чем у Минны, она часто становилась невольной жертвой страха перед лицом явлений, не признаваемых ее разумом. Поэтому Клод Холкро обычно говорил, что Минна прислушивается ко всем суевериям, распространенным в окрестностях Боро-Уестры, но не боится их, а Бренда дрожит перед ними, не веря им. Даже в наше более просвещенное время немало найдется людей, которые, несмотря на свой здравый смысл и природное бесстрашие, способны так же восторженно воспринимать чудесное, как Минна, и, пожалуй, еще больше таких, чьи нервы, как у Бренды, заставляют их дрожать от ужасов, отвергаемых и презираемых рассудком.

Толпа учеников собралась около арки вокруг пергаментов со списками. Роуз направилась в дальний конец коридора.

Находясь во власти столь различных ощущений, сестры по-разному реагировали на случившееся: Минна, опомнившись от первого удивления, хотела спрыгнуть с постели и подойти к Норне, которая - в этом девушка не сомневалась - явилась к ним по некоему велению рока. Но Бренда, для которой Норна была только полупомешанной старухой, внушавшей благодаря дикости своих притязаний невольный трепет и даже ужас, ухватилась за Минну, шепотом умоляя ее позвать кого-нибудь на помощь. Однако все существо Минны было слишком взволновано наступавшим, как казалось, в ее судьбе решительным переломом, чтобы она могла выполнить просьбу испуганной Бренды, и, вырвавшись из ее рук, Минна быстро накинула широкий пеньюар и, смело перейдя через всю комнату, с сердцем, колотившимся скорее от возбуждения, чем от страха, обратилась к странной посетительнице со следующими словами:

– Собираюсь записаться на роль Астры, – заявила она. – Возможно, шансов мало, но я всегда смогу пойти в костюмеры, если не получится.

- Норна, если ты явилась сообщить нам что-то важное, как я поняла из твоих слов, то по крайней мере одна из нас готова выслушать тебя с глубоким почтением и без боязни.

- Норна, милая Норна, - дрожащим голосом произнесла Бренда, которая, не чувствуя себя больше в безопасности после того, как ее покинула Минна, последовала за ней - так беженцы, боясь остаться позади, бредут в арьергарде армии - и теперь стояла, спрятавшись за сестру и крепко уцепившись за ее платье. - Норна, милая Норна, - взмолилась она, - если ты хочешь что-то сказать нам, отложи это до завтра. А сейчас позволь мне позвать Юфену Фи, нашу домоправительницу, чтобы она приготовила тебе постель на ночь.

Ральф протиснулся в толпу, направляясь к списку для записи в отдел реквизита. Джеймс посмотрел другу вслед, и затем изучил ближайшие пергаменты. Толпа стала наконец расходиться: большинство учеников направились на ужин. Джеймс огляделся в нерешительности. 

- Нет для меня постели! - воскликнула ночная посетительница. - Нет сна моим очам! Они видели, как рифы и скалы появлялись и исчезали между Боро-Уестрой и Помоной, они видели, как Мэн-оф-Хой погрузился за горизонт, а Хенглифский пик поднялся из лона вод, и с тех пор сон не смежал моих век и не смежит их, доколе не выполню я того, что мне назначено выполнить. Сядь, Минна, и ты, глупенькая трусишка, садись тоже. Накиньте платья, пока я поправляю огонь в светильнике, ибо долог будет рассказ мой и, прежде чем он завершится, вы задрожите, но не от холода, а от ужаса.

- Ради самого Создателя, отложи его, милая Норна, до утра! - взмолилась Бренда. - Рассвет уже недалек, а если ты собираешься рассказать нам что-то страшное, пусть это будет при свете дня, а не при тусклом мерцании этого печального светильника.

Убедившись, что никто не видит, он проскользнул к списку актеров. Присмотревшись, он нашел нужный пергамент и, схватив перо, висевшее тут же на веревочке, вписал свое имя в список, озаглавленный «ТРЕЙ».

- Молчи, неразумная, - ответила ей непрошеная гостья, - не при свете дня должна Норна вести свой рассказ, ибо иначе солнце затмится на небе и погибнут надежды тех рыбаков, что еще до полудня выйдут в далекие воды, и тщетно сотни семейств будут ждать их возврата. Пусть демон, который проснется при звуках моего голоса и ринется с горных высот, чтоб упиться роковыми словами, столь отрадными для его слуха, развернет свои черные крылья над пустынным, без единого паруса, морем.

- Сжалься над Брендой, милая Норна, посмотри, как она испугалась, сказала старшая сестра, - отложи свой рассказ до другого часа и поведай его нам в другом месте.

Полная глупость, уверил он себя. Ему никогда не получить роль. Просто шутка, вызов самому себе. И все же было что–то захватывающее и головокружительное в самой мысли играть главную мужскую роль. Но он не мог в этом признаться Роуз или Ральфу. Если по какой–то замечательной счастливой случайности он получит роль, те, вероятно, узнают о его тайном желании.

- Нет, девушка, нет! - непреклонно ответила Норна. - Не при свете дня должна я поведать его, а при бледном мерцании вот этого светильника: он выкован из цепей с виселицы жестокого лорда Уоденсвоу, убийцы родного брата, а горит в нем... нет, об этом я умолчу, но только не рыбий жир и не масло земных плодов! Но, взгляните, пламя слабеет, а рассказ мой должен быть закончен, прежде чем оно погаснет. Садитесь вот здесь, а я сяду напротив и между нами поставлю светильник, ибо в круг его света демон не посмеет ворваться.

С другой стороны, если нет, то никто и не узнает, и это тоже хорошо. Прежде чем уйти, Джеймс быстро просмотрел остальные имена. Он был почти уверен, что обнаружит в списке имя Скорпиуса. Его не было, и Джеймс почувствовал себя глупо из–за того, что искал его там.

Сестры послушались. Минна обвела комнату медленным, тревожным, но в то же время смелым взглядом, словно в надежде увидеть духа, который, судя по неясным намекам Норны, должен был витать где-то поблизости, между тем как к страху Бренды примешивалась известная доля досады и нетерпения. Норна, не обращая на них внимания, начала свою повесть следующими словами.

Джеймс, стараясь вести себя максимально непринужденно, побрел к группе, все еще толпившейся у списков технического персонала. Ральф только что вписал туда свое имя.

- Вам известно, дети мои, что в жилах у нас течет одна кровь, но вы не знаете, каким близким родством мы связаны, ибо давняя вражда существовала между вашим дедом и тем, кто имел несчастье называть меня своей дочерью. При крещении дали ему имя Эрланда, и так я и буду называть его, ибо имени, указующего на мое с ним родство, я не смею произносить. Дед ваш Олаф был родным братом Эрланда. Но когда пришел час разделить между двумя братьями огромные родовые владения их отца Ролфа Тройла, самого богатого и могущественного потомка древних норманнов, фоуд присудил Эрланду земли его отца на Оркнейских островах, а Олафу - на Хиалтландских. И тут между братьями вспыхнула вражда, ибо Эрланд считал себя обойденным, и когда в лотинге* и судьи, и советники подтвердили этот раздел, он проклял Хиалтландию и ее обитателей, проклял своего брата и его кровь и в гневе отплыл на Оркнейские острова.

– Записался в технический персонал и отдел реквизита, – сказал он. – Надеюсь, смогу быть в обоих. Куда ты записался, Джеймс?

______________

* Лотинг представлял собой комиции, или верховное судилище, Оркнейских и Шетлендских островов и был по своему устройству как бы грубым прообразом парламента. (Прим. автора.)

Джеймс закончил вписывать свое имя на пергаменте со списком технического персонала. Он обернулся, сохраняя невозмутимое выражение лица, и демонстративно помахал пером, прежде чем позволить тому повиснуть.

Но любовь к родным горам и скалам все еще теплилась в сердце Эрланда, и он избрал местом своего пребывания не плодородные холмы Офира и не зеленые Грэмсейские равнины, а дикий и гористый остров Хой, чья вершина, подобно утесам Фаулы и Фарерских островов, поднимается к небу*. На несчастье свое, Эрланд был сведущ в таинствах давней науки, завещанной нам легендами скальдов и бардов, и главной заботой его преклонных лет было передать эти знания мне, за что мы оба заплатили такой дорогой ценой. Я знала все уединенные могильники острова, все волшебные камни, все связанные с ними поверья и научилась славословящими песнопениями умиротворять дух каждого могучего воина, покоившегося под ними. Я знала места, где приносились жертвы Одину и Тору, знала, на каких каменных плитах проливалась жертвенная кровь, где стоял непреклонный жрец, где - вождь в увенчанном гребнем шлеме, вопрошавший богов, и где - благоговейная толпа, с трепетом и ужасом взиравшая на жертвоприношение. Мне не были страшны места, которых боялся простой народ; я смело вступала в волшебный круг и спала у волшебного источника.

Ральф кивнул и улыбнулся.

______________

* Говорят, что с вершины этого острова летом можно в полночь увидеть солнце. Так утверждает географ Бло, хотя, по мнению доктора Уоллеса, видно не самое солнце, а его отражение в водных испарениях над горизонтом. (Прим. автора.)

– Тогда, возможно, будем работать вместе. Трентон и Битлбрик тоже записались сюда. Он не так уж плох, если не обсуждать с ним квиддич. Ты не обратил внимания, куда записался Альбус?

Но, к несчастью, излюбленным местом моих одиноких прогулок был, как его называли, Карликов камень - замечательный памятник древности, на который чужестранцы глядели с любопытством, а местные уроженцы - с ужасом. То была огромная гранитная глыба, лежавшая среди скал и пропастей, в глубине извилистого дикого ущелья горы Уорд-Хилл на острове Хой. В глыбе этой была пещера с двумя каменными ложами - не рука смертного вытесала их - и с узким проходом между ними. Теперь там свободно гуляет ветер, но недалеко лежит гранитная плита, которая, судя по пазам, выдолбленным в скале у самого входа и ясно видным и сейчас, служила некогда дверью, закрывавшей это необычайное жилище. Сооружено оно было, как говорят, Тролдом - знаменитым карликом норвежских саг, который избрал его своим любимым местопребыванием. Одинокие пастухи избегают этого места, ибо на рассвете, в полдень и в час заката до сих пор еще можно, говорят, увидеть уродливую фигуру колдуна, сидящего у Карликова камня. Но я не боялась этого призрака, Минна, ибо сердце мое было тогда столь же гордым, а руки - столь же невинными, как у тебя. Я была даже слишком дерзка в своей отроческой неустрашимости.

Джеймс отрицательно покачал головой. На самом деле, он вообще не заметил брата на собрании.

Страстное желание постичь неведомое снедало меня так же, как некогда нашу праматерь Еву, и заставляло стремиться к знаниям даже запретными способами. Как жаждала я сравниться могуществом с волуспами и другими прорицательницами, жившими во времена наших предков!

Как они, жаждала я повелевать стихиями и вызывать из могил призраки погибших героев, чтобы пели они мне о великих деяниях и дарили свои спрятанные сокровища.

– Мы можем спросить его за ужином, – ответил Джеймс. – Пойдем.

Часто, сидя в раздумье у Карликова камня, устремляла я взор на вершину Уорд-Хилла, возвышавшуюся над мрачной долиной, и видела среди темных утесов тот волшебный карбункул, что, как докрасна раскаленный горн, сверкает тому, кто смотрит на него снизу, но становится невидим смельчаку, чья дерзкая нога осмелится ступить на высоты, откуда льется сияние. Мое тщеславное юное сердце горело желанием постигнуть эту и сотни других тайн, о которых говорилось в сагах, прочитанных или слышанных мною от Эрланда, но которые оставались при этом необъяснимыми. И в дерзости своей я просила хозяина Карликова камня помочь мне в достижении познаний, недоступных для простых смертных.

- И злой дух услыхал твою просьбу? - спросила Минна, чья кровь похолодела в жилах от последних слов Норны.

Это был не первый раз, когда Джеймс сидел за столом Слизерина. В предыдущем году он часто присоединялся к Ральфу и Зейну во время приемов пищи под зелено–серебряным знаменем. Однако только теперь он понял, как хорошо было иметь озорного американского друга–когтевранца возле себя в подобных ситуациях.

- Тише, - прервала ее Норна, понизив голос, - не раздражай его: он здесь и все слышит.

Бренда вскочила с места.

- Я пойду в комнату к Юфене Фи, - сказала она, - а вы, Минна и Норна, можете и дальше сколько вам угодно толковать здесь о гномах и карликах. Я не боюсь их во всякое другое время, но не хочу слушать о них ночью, при свете этого тусклого светильника.

Ему не удалось бы найти свободного местечка возле Альбуса, по–прежнему сохранявшего популярность среди своих сокурсников, так что Джеймс нехотя уселся на дальнем конце стола рядом с Ральфом и Трентоном Блочем.

Она собиралась уже выйти из комнаты, когда сестра удержала ее.

- Так вот каково твое мужество, - сказала Минна, - а ты еще утверждаешь, что не веришь в сверхъестественные чудеса, которых так много в истории наших предков. То, что Норна хочет сказать нам, касается, быть может, судьбы нашего отца, всех нас. Если я могу слушать ее, веря, что небо и моя невинность защитят меня от всякого зла, так уж тебе, Бренда, раз ты ни во что чудесное не веришь, нет никаких оснований испытывать страх. Поверь мне, что тем, кто не чувствует за собой вины, нечего опасаться.

За ужином Джеймс был рассеянным. Его раздражало, что пришлось зайти так далеко, чтобы привлечь внимание младшего брата. Все должно быть наоборот, разве нет? Альбус очень доверчивый. Он верил, что слизеринцев привлекает в нем остроумие и личные качества, но Джеймс знал, что те просто его используют.

- Опасности-то, может быть, и нет, - ответила Бренда, не способная даже тут сдержать природную свою склонность к юмору, - но страху хоть отбавляй, как говорится в нашем старом сборнике шуток. Впрочем, Минна, я не покину тебя, - прибавила она шепотом, - главным образом потому, что не хочу оставлять тебя одну с этой страшной женщиной, а между нашей спальней и комнатой Юфены Фи - темная лестница и бесконечный коридор, иначе не прошло бы и пяти минут, как я привела бы ее сюда.

- Никого не зови, девушка, если только тебе дорога жизнь! - воскликнула Норна. - И не прерывай снова моего повествования, ибо я могу, я должна говорить, только пока горит этот волшебный свет.

Поттер среди слизеринцев – своего рода моральная победа для Табиты Корсики и ее дурацкого клуба «Клык и Когти». Джеймс хотел предупредить Альбуса, что дружба слизеринцев не была искренней, а еще он был зол на брата за то, что тот так легко дал себя обмануть.

\"Слава тебе Господи, - сказала про себя Бренда, - что масло в светильнике почти все уже выгорело! Меня так и подмывает дунуть на огонь. Но тогда мы окажемся впотьмах вместе с Норной, а это будет еще хуже\".

Рассудив таким образом, она покорилась судьбе и снова села, приготовившись, со всем спокойствием, на какое была способна, дослушать до конца историю Норны.

Альбус наконец встал из–за стола в сопровождении старшекурсников, которые, похоже, всегда вертелись рядом с ним. Джеймс, отодвинув тарелку, тоже поднялся, собираясь нагнать Альбуса у дверей.

- Это случилось в жаркий летний день около полудня, - продолжала рассказчица. - Я сидела у Карликова камня, устремив взор на Уорд-Хилл, где волшебный, неугасимый карбункул сверкал еще ярче обычного, и так велика была моя скорбь об ограниченности человеческих познаний, что в конце концов я невольно высказала ее словами одной старинной саги:

Прервите сон свой, Хэймз, мудрец,

Он хотел предупредить его насчет метлы Табиты и не только. Альбус слишком легко принял свое распределение на Слизерин, и Джеймсу казалось это предательством семьи. Стиснув зубы, он направился к двери, чтобы перехватить там удаляющихся слизеринцев.

И Тролд, суровых гор жилец,

Ты, что в уста бессильной девы

Влагал волшебные напевы,

– Джеймс, – раздался голос. Он обернулся и замер. К нему, мило улыбаясь, шла Табита Корсика. Видимо, она не стала провожать Альбуса. Джеймс молча смотрел на нее.

Ты, что руке, лишенной сил,

Волшебный жезл не раз дарил,

– Рада, что ты по–прежнему ужинаешь за столом Слизерина, – тепло улыбнулась Табита. – После прошлогоднего... недоразумения. Рада, что ты поддерживаешь межфакультетские отношения.

И девы бурный Руст смиряли

И ветры в Фауле пробуждали.

Джеймс покачал головой: в нем рос гнев.

Но нынче мощь твоя ушла,

Век Одина покрыла мгла.

– Плевал я на это, Табита. Нет никаких «межфакультетских отношений». Просто потому что Ральф – мой друг, я не собираюсь одобрять все, что задумала ты со своими приспешниками. еще не забыл дебаты.

Что имя Тролда? - Звук пустой,

– Также как и я не забыла, как ты в прошлом году пытался стащить мою метлу перед матчем, – Табита кокетливо захлопала ресницами. – Но что было, то было. Я думала, ты будешь вести себя по–другому, учитывая произошедшее.

Лишь отблеск славы прожитой,

И прочь летит она от вздоха,

Как легкий пух чертополоха.

– Учитывая, что Альбус оказался в Слизерине назло Скорпиусу? – выпалил Джеймс. – Он не знает, что творит. А ты им пользуешься.

- Не успела я произнести эти слова, - продолжала Норна, - как небо, бывшее до того необыкновенно ясным, внезапно так потемнело, что полдень стал скорее похожим на полночь. Одна-единственная молния на миг осветила окружавшие меня пустоши, болота, горы и бездны. Один-единственный удар грома пробудил эхо всех уголков Уорд-Хилла, и его бесконечные раскаты так долго гудели в горах, словно целая скала, сорванная молнией с вершины, скатилась в долину через утесы и пропасти. Вслед за тем хлынул такой ливень, что я бросилась укрыться от него в отверстие таинственной пещеры.

Табита слегка нахмурилась:

Я опустилась на то каменное ложе, которое было больше другого и находилось в самой глубине пещеры, и, устремив глаза на меньшее, задумалась о том, каким образом и для какой цели было создано это мое необычное убежище. Было ли оно в самом деле высечено в скале могущественным Тролдом, как утверждает поэзия скальдов? Или то была гробница норманнского вождя, похороненного здесь вместе со своим оружием и сокровищами, а быть может, и женой, умерщвленной ради того, чтобы и за гробом не разлучался он с тем, что больше всего любил в жизни? А быть может, то было убежище раскаявшегося грешника, благочестивого отшельника более поздних времен? Или грот этот был просто делом рук какого-нибудь странствующего подмастерья, которого случай, досуг или прихоть подвигли на столь необычный труд?.. Я нарочно рассказываю вам, какие мысли бродили тогда у меня в голове, дабы вы знали, что все последовавшее не было игрой предубежденного и заранее подготовленного воображения, а настоящим и страшным видением.

Размышляя таким образом, я незаметно погрузилась в сон, от которого пробудил меня второй удар грома, и когда я проснулась, то при бледном свете, проникавшем сквозь вырубленное вверху окошечко, увидела уродливую и неясную фигуру карлика Тролда: он сидел против меня на меньшем и более низком каменном выступе, чуть ли не целиком занимая его своим безобразным квадратным туловищем. Я была поражена, но не испугана, ибо в жилах моих течет горячая кровь древнего рода Лохлинов. Он заговорил, но на языке столь древнем, что не многие, кроме отца и меня, смогли бы понять смысл его речей. То было наречие наших предков, на котором они говорили еще до того, как Олаф воздвиг крест на руинах языческих верований. Речь его была темна и непонятна: так жрецы обращались от имени своих богов к племенам, собиравшимся у Хелгафелса*.

– Жаль, что ты так думаешь, Джеймс. Мы считаем, что Альбус отлично вписался к нам. Он рассказывал, что ты накануне наблюдал за его замечательной тренировкой, и, должна тебе сообщить, я этому рада. Там не было никакого обмана. Альбус очень талантливый. И он станет ценным членом слизеринской команды по квиддичу.  И раз уж ты упомянул Скорпиуса Малфоя, я думала, что сама факт его распределения докажет тебе то, о чем я постоянно твердила.

______________

* Или священной горы, где норманнские жрецы поклонялись своим истуканам. (Прим. автора.)

Джеймс глянул на дверь. Альбус шел не оборачиваясь.

Вот смысл его слов:

Тысячелетний минул срок,

– Какое отношение ко всему этому имеет Скорпиус? – спросил он.

С тех пор как, искушая рок,

Здесь дева встала на порог,

Ты, гордая, с верой

– Ну, – приподняв брови, ответила Табита. – Скорпиус также нарушил семейную традицию, выбрав мужество и доблесть вместо амбиций, таким образом доказав, что достоин Гриффиндора.

К Тролду в пещеру

Посмела войти,

Или Слизерин изменился, перестав быть факультетом жадности и продажности, как во времена его отца. В любом случае... – она улыбнулась, ожидая, пока Джеймс переключит все свое внимание на нее, – это доказательство того, что Распределяющая Шляпа знает свое дело. Твой брат в Слизерине только потому, Джеймс, что он здесь должен быть. Искренне надеюсь, что ты перестанешь без конца в это вмешиваться.

Так узнай мои чары:

Без страшного дара

Тебе не уйти.

– Он мой брат, – возразил Джеймс. – И я буду вмешиваться всегда, когда посчитаю нужным.

Власть желанную, дева

С отважной душой,

Ты получишь над ветром

– Я тебе не угрожаю, Джеймс, – в ее голосе больше не слышалась улыбка. – Я оказываю тебе честь, предупреждая об этом. Твой брат особенный. И вполне возможно, что мы, слизеринцы, – единственные, кто смог это увидеть. У Альбуса есть предназначение. Говорю тебе как другу: если кто–то попытается встать на пути этого предназначения, даже ты, он сделает это на свой страх и риск.

И бездной морской,

На суше, в пещерах, заливах и воу,

На отмелях, мысах, в хэлиерах и джоу*.

Джеймс всмотрелся Табите в лицо. Она говорила на удивление искренне, но все же было чрезвычайно трудно поверить ей.

В царстве северных бурь, где о выступы скал

Бьется северный вал.

– Что, по–твоему, ты знаешь о судьбе Ала?

Но хотя снизойду я к безумной твоей мольбе,

Лишь тогда суждено будет сбыться столь дивной судьбе.

Табита слегка улыбнулась:

Когда дара ты жизни лишишь

Давшего дар тот тебе.

– Об этом расскажет он, если захочет. Но, полагаю, он пока и сам этого не понял. Мой тебе совет, Джеймс: наблюдай и жди. И наслаждайся успехом брата. На твоем месте он бы так и поступил.

______________

* Джоу - глубокий овраг, выходящий к морю. (Прим. автора.)

На этом Табита развернулась – ее мантия изящно взметнулась – и покинула Большой зал.

Я ответила ему подобными же стихами, ибо мной овладел дух древних скальдов нашего рода, и, отнюдь не страшась призрака, сидевшего от меня на столь близком расстоянии, я ощущала прилив того высшего мужества, которое одушевляло витязей и жриц друидов на борьбу с миром невидимых сил, когда на земле, по их мнению, не оставалось больше достойных для них соперников. Ответ мой был таков:

Скорбь в твоих словесах,

Житель келий тесной,

Но смятенье и страх

Деве той неизвестны,

Что искала в горах

Встречи с Тролдом чудесной.

Для тягчайшей из мук

Обрету я терпенье.

Жизнь - лишь краткий недуг,

А смерть - исцеленье.

Демон злобно взглянул на меня, словно одновременно и разгневанный, и пораженный, а затем исчез в густом облаке серного дыма. До этого мгновения я не чувствовала страха, но тут он охватил меня. Я рванулась прочь из пещеры на воздух: гроза прошла, все кругом было тихо и безмятежно. На миг я остановилась, чтобы перевести дыхание, а потом бросилась домой, размышляя по пути над словами призрака, которые, как это часто бывает, я не могла тогда припомнить с той ясностью, с какой мне удалось это сделать впоследствии.

Может показаться странным, что подобное видение со временем улетучилось из моей памяти, как приснившийся ночью сон, но так именно случилось. Я заставляла себя поверить, что оно было плодом моей собственной фантазии. Я подумала, что слишком долго жила в одиночестве и на этот раз слишком отдалась во власть мечты, порожденной моими любимыми занятиями - изучением чудесного. Я оставила их на время и смешалась с молодежью своего возраста. Я гостила в Керкуолле, когда познакомилась с вашим отцом, прибывшим туда по делам. Он легко добился доступа в дом родственницы, у которой я остановилась, и та рада была по мере возможности способствовать уничтожению вражды, разделявшей наши семьи. Вашего отца, девушки, годы сделали несколько более суровым, но, по сути, он не изменился. У него и тогда была та же мужественная фигура, та же старая норвежская простота в обращении, он был так же чистосердечен, исполнен прямодушной отваги и благороден. У него было тогда, пожалуй, больше подкупающей непосредственности, свойственной юности, горячее желание нравиться (ему самому, впрочем, тоже легко было понравиться) и та жизнерадостность, которая не переживает обычно наших юных лет. Но хотя он был, таким образом, вполне достоин привязанности и Эрланд письменно разрешил мне принимать его ухаживания, был, однако, другой - слышишь, Минна? - был чужестранец, посланный нам самим роком, полный незнакомых нам совершенств и своими любезными манерами намного превосходивший простое обращение вашего отца. Да, он казался среди нас существом иной, высшей породы. Вы глядите на меня с изумлением, вам кажется непонятным, чем могла я привлечь такого возлюбленного? Но во мне не осталось ничего, способного напомнить о том, что восхищало в Норне из Фитфул-Хэда, что заставляло любить ее, когда она была еще Уллой Тройл. Живой человек и бездыханный труп не так разнятся друг от друга, как та, кем была я прежде, от той, кем стала теперь, хотя до сих пор томлюсь на земле. Взгляните на меня, девушки, взгляните на меня при мерцающем огоньке этого светильника. Разве можно поверить, глядя на эти изможденные, огрубевшие от непогоды черты, на глаза, почти потухшие от всех ужасов, которых они были свидетелями, на полуседые космы волос, развевающиеся словно порванные в клочья вымпелы идущего ко дну судна, разве можно поверить, что их обладательница когда-то была предметом страстной любви? Светильник готов погаснуть, но пусть он еле мерцает в тот миг, когда мне суждено сознаться в своем позоре. Мы тайно полюбили друг друга, мы тайно встречались, и я уступила роковой и преступной страсти. А теперь разгорайся снова, волшебный огонь, столь могучий даже в своей слабости, озари наш тесный кружок, и тот, что витает вокруг нас, не посмеет коснуться своим темным крылом освещенного тобой круга. Посвети мне еще немного, пока не расскажу я самое страшное, а там угасай, если хочешь, и пусть все погрузится во мрак, столь же черный, как мое преступление и мое горе.

С этими словами Норна качнула светильник и поправила угасавший фитиль, а затем глухим голосом и отрывистыми фразами продолжала свое повествование:

Глава 7. Амсера Церф

- Время не позволяет мне тратить лишних слов. Любовь моя была раскрыта, но позор еще оставался тайной. Разгневанный Эрланд прибыл на Помону и увез меня в наше уединенное жилище на острове Хой. Он запретил мне встречаться с моим возлюбленным и велел принимать ухаживания Магнуса, который своим браком со мной мог бы загладить обиду, нанесенную его отцом. Увы, я не была уже более достойна такой благородной привязанности; единственным моим желанием было бежать из отчего дома, чтобы скрыть свой позор в объятиях возлюбленного. Но я должна быть к нему справедлива, он оставался мне верен, слишком верен: его измена лишила бы меня рассудка, но роковые последствия его верности принесли мне в десять раз больше горя.

Она умолкла, а затем заговорила диким, безумным голосом:

После ужина Джеймс в сопровождении Ральфа и Роуз отправился в общую гостиную Гриффиндора. По пути он пересказал им разговор с Табитой и тревожное заявление о потенциале Альбуса, что, впрочем, их совсем не впечатлило.

- Его верность сделала меня и могущественной, и несчастной повелительницей морей и ветров!

После этого резкого выкрика она снова на минуту умолкла, а затем продолжала уже более спокойным тоном:

– Она всегда так говорит, – пренебрежительно ответил Ральф. – Даже некоторые слизеринцы склонны считать ее королевой драмы.

- Возлюбленный мой тайно прибыл на остров Хой с целью устроить мой побег. Я согласилась встретиться с ним, чтобы назначить день и час, когда его судно должно было подойти к острову. Я покинула дом свой в полночь. Норна, видимо, задыхалась от страшной муки и продолжала свою повесть отрывочными и невнятными фразами: - Я покинула дом свой в полночь. Надо было пройти мимо двери в покой отца... Я заметила, что она приоткрыта... Я боялась, что он следит за нами... что шаги мои разбудят его... И я закрыла роковую дверь - пустой, малозначащий поступок, но, Боже праведный, какие ужасные он имел последствия! Утром комната оказалась полной удушливого дыма, а отец мой - мертвым... Он умер... умер по моей вине, умер из-за моего непослушания, из-за моего преступления! Все, что последовало затем, было туман и мрак. Этот удушающий, ядовитый, не дававший вздохнуть туман окутывал все, что я говорила и делала, все, что говорили и делали вокруг меня, пока я не поняла наконец, что судьба моя свершилась и я не сделалась бесстрастным и страшным существом, властительницей стихий, разделяющей могущество с теми, что смеются над человеком и его страданиями. Так рыбак смеется над муками акулы, когда, выколов ей глаза шипами, пускает ее, слепую и обезумевшую, обратно в бурные волны родного моря*. Нет, говорю я, та, что стоит сейчас перед вами, равнодушна к безумным страстям, играющим вашими умами. Я та, которая принесла жертву. Я та, которая лишила дара жизни давшего мне этот дар. Собственной рукой осуществила я страшное предсказание, и нет мне больше места среди людей, ибо я существо, превосходящее всех своим могуществом, но также и своими страданиями.

______________

– Кто–то, кроме тебя и Трентона? – подняв брови, спросил Джеймс.

* Подобную жестокость практикуют некоторые рыбаки, питающие мстительную ненависть к этим хищным рыбам. (Прим. автора.)

Пламя светильника, давно уже еле мерцавшее, на миг вспыхнуло ярким светом и, казалось, готово было погаснуть, когда Норна, прервав свою повесть, поспешно проговорила:

– Похоже, им действительно нравится Альбус, – заявила Роуз, пролезая в проем за портретом. – Может, это правда. Может, Альбус – избранник судьбы.  Видно, это наследственное, как темные волосы и талант в квиддиче.

- Ни слова больше - он здесь, он здесь! Довольно того, что вы узнали, кто я и какое право имею советовать и приказывать вам. Являйся теперь, гордый дух, если хочешь.

С этими словами она задула светильник и вышла из комнаты обычной своей величавой походкой, что Минна заметила по мерному звуку ее удалявшихся шагов.

– Не смешно, – ответил Джеймс, но все же улыбнулся.

Глава XX

Так все, что прежде мы с тобой делили,

– Тебе стоит сходить со мной в гостиную Слизерина, – предложил Ральф. – Сам посмотришь, как Альбус со всеми ладит. Честно говоря, он отлично вписался. И ты перестанешь волноваться.

Как сестры, клятвы и часы досуга,

Когда мы время горько упрекали,

Втроем они пересекли многолюдную общую гостиную и присоединились к Ною, Дэмьену и Сабрине, сидевшим на диванах в дальнем углу.

Что разлучает нас, - ах, все забыто?

\"Сон в летнюю ночь\"*

______________

– Мы только что о тебе говорили, Джеймс, – заявил Ной, похлопав по диванной подушке рядом с собой. Джеймс плюхнулся на диван, довольный тем, что оказался в кругу друзей.

* Перевод Т.Щепкиной-Куперник.

Минна была глубоко потрясена страшным рассказом Норны, который связывал между собой и объяснял множество отрывочных сведений, слышанных ею прежде от отца и других близких родственников. Удивление ее, смешанное с ужасом, было так велико, что некоторое время она даже не пыталась заговорить с Брендой. Когда же наконец она окликнула сестру по имени и, не получив ответа, коснулась ее руки, то почувствовала, что та холодна как лед. Страшно испуганная, Минна распахнула оконную раму, раскрыла ставни и, впустив в комнату одновременно и свежий воздух, и бледный свет летней гиперборейской ночи, увидела, что Бренда лишилась чувств. В один миг все, что касалось Норны - ее страшная повесть, ее таинственное общение с потусторонним миром, - исчезло из сознания Минны, и она опрометью бросилась в комнату старой домоправительницы, чтобы позвать ее на помощь, не задумываясь над тем, что может ей встретиться в длинных темных коридорах, по которым ей надо было пройти.

Старая домоправительница не замедлила явиться на помощь Бренде и применить те средства, каких требовал согласно ее познаниям данный случай. Но нервы бедной девушки были так потрясены только что услышанной страшной повестью, что, едва очнувшись от обморока, она разрыдалась и, несмотря на все усилия овладеть собой, долго не могла успокоиться. Впрочем, и с этой новой бедой многоопытной Юфене Фи тоже удалось справиться. Хорошо знакомая с несложными снадобьями, какие применялись жителями Шетлендии, она дала Бренде выпить успокаивающий настой трав и диких цветов и добилась того, что больная наконец уснула. Минна легла рядом с сестрой, поцеловала ее в щеку и, в свою очередь, попыталась забыться сном; но чем настойчивее призывала она его, тем дальше, казалось, он бежал от ее глаз, и всякий раз, как ей удавалось задремать, голос невольной отцеубийцы снова раздавался в ее ушах, и она пробуждалась в ужасе.

– У нас есть идея, – мудро изрекла Сабрина, постукивая по своему носу.

На следующий день, в тот ранний час, когда сестры имели обыкновение подыматься с постели, они выглядели совсем не так, как можно было ожидать. Крепкий сон восстановил жизнерадостный блеск в ясных глазах Бренды и розы на ее щеках: случайное недомогание прошлой ночи оставило так же мало следов на ее лице, как таинственные ужасы, рассказанные Норной, в ее душе. Минна, наоборот, выглядела печальной, подавленной и была, видимо, измучена бессонницей и тревогой. Сначала сестры почти не говорили друг с другом, словно не смея коснуться такого страшного предмета, как события минувшей ночи. Лишь после того, как они помолились, что делали обычно вместе, и Бренда принялась зашнуровывать на Минне корсет - услуга, которую девушки постоянно оказывали друг другу при совершении туалета, - младшая сестра заметила бледность старшей. Убедившись после брошенного в зеркало взгляда, что сама она не выглядит такой измученной, она нежно поцеловала Минну в щеку и сказала:

- Клод Холкро был прав, дорогая, когда шутливо прозвал нас Ночью и Днем.

– Нам снова придется что–нибудь сотворить с окном Геракла? – спроси Ральф, ухмыляясь. – Это был большой удар, даже для Слизерина. Филч так и не смог до сих пор привести окно в порядок. Лицо Геракла за ночь снова превращается в лицо Малфоя.

- Но почему ты говоришь это именно сейчас? - спросила Минна.

- Потому что каждая из нас смелее в ту пору, от которой получила свое имя. Я прошлой ночью чуть не умерла от страха, слушая ужасы, которым ты внимала с таким мужеством и твердостью, зато теперь, при ярком дневном свете, я вспоминаю о них совершенно спокойно, тогда как ты похожа на привидение, застигнутое восходом солнца.

– Дело вот этих рук, – гордо сказал Дэмьен, шевеля пальцами.

- Счастливая ты, Бренда, - серьезно проговорила Минна, - что можешь так скоро забыть такие чудеса и ужасы.

- Забыть? Нет, такие ужасы не забываются, - ответила Бренда, - но будем надеяться, что расстроенное воображение несчастной женщины, которое так легко порождает призраки и видения, отяготило ее совесть воображаемым преступлением.

– Нет, это кое–что получше, – ответил Ной, наклоняясь вперед и понижая голос. – Это связано с ходячей катастрофой Дебеллоузом, который уже всех достал. Словно человек должен быть не столько умным, сколько физически подготовленным, я имею в виду, что сражение с Темными Искусствами не всегда требует реальных боевых действий. Но все эти занятия без заклинаний для подрастающего поколения сверхмерны. И поэтому мы подумали...

- Так ты, значит, не веришь в ее видение у Карликова камня, - сказала Минна, - когда об этой чудесной пещере сложено столько легенд и в течение многих веков она почитается делом рук демона и постоянным местом его пребывания?

– Такое ведь уже бывало раньше! – сказала Сабрина, хлопая Джеймса по плечу.

- Я верю, - ответила Бренда, - что наша несчастная родственница не обманщица, и верю поэтому, что гроза в самом деле застала ее у Карликова камня, что она укрылась в нем и что во время обморока или дремоты ее посетило видение, навеянное народными поверьями, в которых она так сведуща. Но чему-либо большему я, по правде говоря, не могу поверить.

- Но ведь то, что случилось впоследствии, - возразила ей Минна, полностью оправдало зловещие предсказания призрака.

Джеймс оглядел Гремлинов.

- Прости меня, - ответила Бренда, - но я уверена, что видение никогда не приняло бы в ее глазах столь отчетливого образа и, быть может, даже не сохранилось бы у нее в памяти, если бы не случившееся вслед за этим несчастье. Она ведь сама сказала, что забыла про карлика и вспомнила о нем только после ужасной смерти своего отца; а кто поручится, не была ли большая доля того, что она, как казалось ей, вспомнила, созданием ее собственного воображения, расстроенного страшным происшествием? А если бы она в самом деле видела чудесного карлика и говорила с ним, так уж, поверь мне, запомнила бы этот разговор на всю жизнь. Уж я бы его, во всяком случае, запомнила.

– Я что–то отстал от вашей мысли, – признался он.

- Бренда, - возразила ей Минна, - а слышала ты, как наш добрый священник в церкви святого Креста говорил, что вся наша мудрость, когда она прилагается к тайнам, превышающим возможности разума, хуже безумия и что если бы мы не верили в то, что выше нашего понимания, то опровергали бы свидетельства собственных чувств, которые на каждом шагу позволяют нам наблюдать явления столь же действительные, сколько и непознаваемые.

– Вспомни времена твоего отца, – ответил Дэмьен, закатив глаза. – Эпоха Ужасной Амбридж. Не говори мне, что мы знаем о школьных подвигах твоего отца больше тебя.

- Ты сама достаточно образованна, сестра, - ответила Бренда, - чтобы не нуждаться в доводах нашего доброго священника, а потом мне кажется, что слова его относились к таинствам нашей религии, которые мы должны принимать без рассуждений или сомнений. А раз Бог одарил нас разумом, так и применять его в обыденной жизни, значит, не грех. Но у тебя, дорогая Минна, такое пылкое воображение - мне с тобой не сравниться, - вот ты и принимаешь все чудесные истории за правду и любишь мечтать о разных волшебниках, карликах и водяных духах; да ты и сама была бы не прочь иметь при себе всегда готового к услугам крошку трау, или эльфа, как их называют шотландцы, в зеленом плаще и с парой блестящих крылышек, отливающих радугой, словно перышки на шейке скворца.

– Это меня бы не удивило, – ответил Джеймс, криво ухмыляясь. – Кажется, я еще не читал ни одной правильной книги об этом.

- Ну, это, во всяком случае, избавило бы тебя от обязанности зашнуровывать мне корсет, - сказала Минна, - и к тому же зашнуровывать криво: посмотри, ты так увлеклась своими доказательствами, что пропустила две петельки.

Роуз раздосадованно вздохнула.

- Ну, эту ошибку я сейчас поправлю, - ответила Бренда, - а затем, как выразился бы один наш приятель, я выберу втугую и закреплю снасти... Только ты так тяжело вздыхаешь, что это не так-то просто сделать.

– Амбридж была учителем по ЗОТИ, – объяснила она. – Она не обучала их полезным защитным заклятьям потому, что была марионеткой Министерства в то время, когда Министерство пыталось пресечь любые слухи о том, что Сам Знаешь Кто вернулся, – она произнесла эвфемизм с явным сарказмом.

- Я вздохнула при мысли о том, - ответила несколько смущенная Минна, как скоро ты стала шутить над несчастьями этой необыкновенной женщины и представлять их в смешном свете.

- Ну нет, видит Бог, что я не шучу над ними, - возразила не без некоторого раздражения Бренда, - это ты, Минна, все, что я говорю серьезно и с искренним участием, перетолковываешь в другую сторону. По-моему, Норна одарена удивительными способностями, которые, как это часто бывает, носят даже некоторый оттенок безумия. Я знаю, что во всей Шетлендии не сыщешь, пожалуй, другой женщины, которая так хорошо предсказывала бы погоду, а вот в то, что она имеет власть над стихиями, я верю не больше, чем детским сказкам о короле Эрике, который заставлял ветер дуть с той стороны, куда поворачивал свою шапку.

– Я помню, – наконец ответил Джеймс, кивнув. – Но это совсем не то же самое, что Дебеллоуз.

Минна, несколько раздосадованная столь упорным неверием своей сестры, довольно резко ответила:

- Значит, она, по-твоему, наполовину помешанная притворщица, а между тем ты слушаешься ее советов в том, что ближе всего твоему сердцу.

 – Это фактически то же самое. Так что наш план примерно такой же как тогда, – перебила Джеймса Сабрина.

- Я не знаю, что ты хочешь этим сказать, - ответила Бренда, густо покраснев, и резко рванулась от сестры, но, так как теперь была ее очередь подвергаться церемонии зашнуровывания, той ничего не стоило удержать ее за шелковую тесьму. Минна ласково потрепала Бренду по затылку, и дрожь, пробежавшая при этом по плечам девушки, и краска, залившая их, обнаружили то невольное смущение, которое старшая сестра и хотела вызвать.

- Как странно, Бренда, - продолжала Минна уже более мягким тоном, - что после того, что позволил себе относительно нас этот Мордонт Мертон, и после того, как он имел наглость явиться без приглашения в дом, где присутствие его совсем нежелательно, ты все-таки смотришь на него и относишься к нему по-дружески. Да ведь уже это одно должно было бы доказать тебе, что на свете существуют такие вещи, как чары, и ты сама поддалась им. Недаром, видно, у Мордонта на шее цепь из волшебного золота. Поразмысли об этом, Бренда, и одумайся, пока еще не поздно.

– Ну, нет, – покачал головой Джеймс. – Ни за что. Я не буду  создавать новую армию Дамблдора. Только прошлой ночью я говорил Кэмерону Криви, что я не мой отец. Я не хочу, чтобы люди думали, что я пытаюсь повторить все его старые приключения.

– Не бойся, – сказал Ной, приобнимая Джеймса за плечо. – Никто не будет так думать. Кроме того, мы не можем использовать это название.

- Никакого мне нет дела до Мордонта Мертона! - поспешно возразила Бренда. - И не все ли мне равно, что он или любой другой юноша носит на шее. Все золотые цепи всех бэйли Эдинбурга, о которых так много говорит леди Глоуроурам, не заставят меня влюбиться в кого-либо из них!

Отдав, таким образом, должную дань женской привычке оправдывать себя, подменяя частное общим, она тотчас же добавила совершенно иным тоном:

– Согласен, – заметил Дэмьен. –  Слишком старо–школьное. Может, «Армия Мерлина»?

- Но послушай, Минна, говоря по правде, мне кажется, что ты да и все остальные слишком поспешили осудить Мордонта, ведь он так долго был для нас самым близким другом. Поверь, он значит для меня не более, чем для тебя, да ты и сама прекрасно знаешь, что он не делал между нами никакой разницы, и есть у него там на шее золотая цепь или нет, а обращался он с нами всегда как брат с сестрами. Как смогла ты так сразу оттолкнуть его только потому, что этот моряк, совершенно нам чужой человек, о котором мы ничего не знаем, и ничтожный коробейник, о котором мы знаем, что он вор, сплетник и лжец, оклеветали Мордонта и насказали о нем всяких гадостей! Я не верю, что он в самом деле говорил, будто может выбрать любую из нас и ждет только случая узнать, которой достанутся Боро-Уестра и Бреднесс-Воу, я не верю, что он мог говорить такие вещи или даже в мыслях мог выбирать между нами.

Сабрина покачала головой.

- Быть может, - холодно заметила Минна, - у тебя были основания считать, что его выбор уже сделан.

- Я не хочу этого даже слушать! - воскликнула Бренда, давая волю своей природной живости и вырываясь из рук Минны. Затем она повернулась к ней лицом, и яркая краска залила не только ее щеки, но и плечи, и грудь, выступавшую из-за не зашнурованной еще части корсета. - Я не хочу этого слушать даже от тебя, Минна! Ты знаешь, что всю жизнь я говорила одну правду, что я люблю правду, и повторяю тебе: никогда Мордонт Мертон не делал различия между тобой и мной до тех пор, пока не...

 – Слишком похоже. Может просто «Реальное ЗОТИ»?

Тут Бренда, словно вспомнив что-то, внезапно остановилась, и Минна с улыбкой спросила:

- Пока что, Бренда? Мне кажется, что твоя любовь к правде несколько смущена той мыслью, которую ты готова была высказать.

– Слишком длинно и слишком напыщенно, – ответил Дэмьен.

- Пока ты не перестала относиться к нему с той справедливостью, какой он заслуживает, - твердо заявила Бренда. - Вот что! Я уверена, что скоро он отнимет у тебя свою дружбу, которую ты так мало ценишь.

- Ну что же, - ответила Минна, - тогда, значит, тебе не страшно будет мое соперничество ни в дружбе, ни в любви. Но будь рассудительней, Бренда, дело совсем не в злословии Кливленда - он вообще неспособен на клевету - и не в сплетнях Снейлсфута: все наши друзья и знакомые в один голос утверждают, что по острову пошла молва, будто мы, дочери Магнуса Тройла, терпеливо ждем, когда безымянный и безродный чужестранец сделает между нами свой выбор. Но как можно допускать подобные слухи о нас! Ведь наш род восходит к норманнским ярлам, мы дочери первого юдаллера во всей Шетлендии! Да будь мы даже самыми бедными крестьянскими девушками, когда-либо державшими в руках подойник, так и то было бы недостойным нашей скромности и девичьей чести отнестись равнодушно к подобным намекам.

– Слушайте, – прервал их Ной, – название не так важно. Суть в том, что ты должен много всего знать по этому вопросу. Если это будет не так, кто–то старше и образованнее нас все перехватит. Ты должен взять все в свои руки.

- Мало ли что сочиняют всякие дураки, - с жаром ответила Бренда, - а я никогда не переменю мнения о старом друге из-за злых кумушек нашего острова, которые способны самые невинные поступки истолковать в самую худшую сторону.

- Но ты послушай только, что говорят наши друзья, что говорит леди Глоуроурам, послушай хотя бы Мэдди и Клару Гроутсеттар!

– Но я не могу никого учить! – воскликнул Джеймс. – Я сам почти ничего не знаю!

- Слушать леди Глоуроурам! - упрямо ответила Бренда. - Да у нее самый злой язык во всей Шетлендии, а что до Мэдди и Клары, так они были просто в восторге, когда Мордонт третьего дня оказался за столом между ними, как ты сама могла бы заметить, если бы внимание твое не было занято более приятным собеседником.

- Зато твое внимание было занято не слишком-то достойным образом, возразила старшая сестра, - ты глаз не сводила с молодого человека, который, по мнению всех, кроме одной тебя, говорил о нас с самой дерзкой самоуверенностью. И даже если это обвинение несправедливо, то все равно: леди Глоуроурам утверждает, что с твоей стороны было нескромно и даже неприлично смотреть туда, где он сидел, зная, что это может подтвердить оскорбительные слухи.

– Значит, ты должен найти кого–нибудь, кто тебя научит, – пожал плечами Ной

- А я буду смотреть, куда захочу, - с возрастающим жаром ответила Бренда, - и не позволю леди Глоуроурам распоряжаться моими мыслями, моими словами и моими взглядами! Я считаю Мордонта Мертона невиновным и хочу смотреть на него как на невиновного и говорить о нем как о невиновном. А если я изменила свое обращение с ним, так только исполняя волю отца, а не из-за того, что думают леди Глоуроурам и ее племянницы, будь у нее их не две, а двадцать, как бы они там ни подмигивали, посмеивались, кивали и болтали по поводу того, что их вовсе не касается.

– Почему бы вам троим этим не заняться? – выпрямился Джеймс.

- Увы, Бренда, - спокойным голосом ответила ей Минна, - с такой горячностью не встают на защиту обыкновенного друга. Берегись! Тот, кто навсегда лишил Норну душевного спокойствия, тоже был чужеземцем, и она полюбила его против воли родителей.

- Да, он был чужеземцем, - выразительно ответила Бренда, - но не только по рождению, а и по всему своему складу. Она не выросла с ним вместе и не научилась за годы многолетней близости ценить его доброту и правдивость. Он был в самом деле чужим - по характеру, нраву, рождению, манерам и образу мыслей. То был, наверно, какой-нибудь искатель приключений, случаем или бурей заброшенный на наши острова, который умел скрывать вероломное сердце под личиной чистосердечия. Дорогая сестра, остерегайся лучше сама, ведь в Боро-Уестре есть и иные чужеземцы, кроме бедного Мордонта Мертона.

Минна с минуту молчала, словно ошеломленная быстротой и находчивостью, с какими сестра ответила на ее подозрения и предостережения. Однако природная гордость помогла ей произнести с наружным спокойствием:

– Не получится, – сказал Дэмьен так, словно это было само собой разумеещимся. – Какими бы великими и вдохновляющими мы ни были, мы не учителя. Ты слышал о мышечной памяти? Это означает, что моя рука знает, как бросить заклятье Экспеллиармус, но мой мозг больше не участвует в этом. Это все равно, что пытаться объяснить как ходить. Это уже как вторая натура. Нет, тебе нужен настоящий учитель, кто–то типа твоего папы с настоящей армией Дамблдора.

- Если бы я относилась к тебе, Бренда, с тем же недоверием, с каким ты относишься ко мне, я могла бы ответить, что Кливленд так же мало значит для меня, как значили прежде Мордонт или юный Суортастер, Лоренс Эриксон и все прочие любимцы нашего отца. Но я считаю ниже своего достоинства обманывать тебя или скрывать свои мысли: я люблю Клемента Кливленда.

- О, не говори этого, моя дорогая, любимая сестра! - воскликнула Бренда, сразу забыв про колкости, которые ей только что наговорила, и обвивая руками шею Минны. - Не говори так, умоляю тебя! Я навсегда откажусь от Мордонта Мертона, я поклянусь, что никогда не скажу ему больше ни слова, только не повторяй, что ты любишь этого Кливленда!

Джеймс повернулся к Ральфу и Роуз.

- А почему бы мне не повторять этого, - спросила Минна, ласково освобождаясь из объятий сестры, - если я горжусь этим чувством? Кливленд человек отважный, сильный, энергичный, он привык повелевать и не знает страха... Ты боишься, что все эти качества принесут мне горе, но на самом деле они залог моего счастья. Вспомни, Бренда, что, если ты всегда предпочитала прогулки по мягкому песчаному берегу тихим летним днем, для меня было наслаждением, стоя у края пропасти, созерцать бушующие волны.

- Но как раз этого-то я и боюсь, - сказала Бренда, - как раз этой твоей любви к опасностям. Она влечет тебя сейчас на край самой страшной из пропастей, в глубине которой когда-либо бушевали волны. Этот человек - не гляди так строго, я не скажу о нем ничего обидного, - ведь он, даже по твоему собственному пристрастному суждению, непреклонен и властолюбив и привык, как ты сама сказала, повелевать; по этой самой причине он распоряжается там, где не имеет на то права, и стремится властвовать там, где ему следовало бы подчиняться. Он ищет опасностей, побуждаемый не какой-либо высокой целью, а потому, что его влечет к себе сама опасность. Как сможешь ты связать свою судьбу с такой буйной и непостоянной натурой, с человеком, чья жизнь до сих пор проходила среди кровавых приключений и риска и который, даже сидя рядом с тобой, не может скрыть своего нетерпения вернуться к ним снова? По-моему, для того, кто любит по-настоящему, любимая должна быть дороже собственной жизни, а для твоего героя, милая Минна, нет большего наслаждения, как убивать других.

– Разве вы не должны в два голоса утверждать как глупа и безрассудна эта идея?

- А если я за это как раз и люблю его? - спросила Минна. - Я истая дочь тех древних норманнок, которые с улыбкой посылали своих возлюбленных на бой и закалывали их своими руками, если они возвращались покрытые позором. Мой возлюбленный должен презирать те мнимые подвиги, в которых стремится проявить себя наше выродившееся поколение, а если и занимается ими, так только ради забавы, за неимением иных, более благородных и опасных предприятий. Мне не нужен охотник за китами или за птичьими гнездами, мой возлюбленный должен быть викингом или тем, кто в наши дни сможет быть таким героем.

– На самом деле, – задумчиво сказала Роуз, – я думаю, это совсем не плохо. Я имею в виду, что на уроках Дебеллоуза мы и правда не изучаем ничего полезного. Особенно девочки.

- Увы, милая Минна, - произнесла младшая сестра. - Вот когда начинаю я на самом деле верить в силу колдовства и чар. Помнишь, у нас была одна испанская книга, и ты еще отняла ее у меня, так как я говорила, будто ты, восхищаясь древними норманнскими рыцарями Скандинавии, похожа на чудака героя этого рассказа. Ага, ты покраснела, значит, тебя мучает совесть и ты помнишь книгу, о которой я говорю. А как ты думаешь, разве умнее принять ветряную мельницу за великана, чем капитана какого-то жалкого каперского судна - за норвежского богатыря или викинга?

Минна покраснела от гнева при подобном намеке, в котором она чувствовала, быть может, известную долю истины.

- Ну что же, - сказала она, - теперь, когда тебе известна моя тайна, ты можешь, конечно, оскорблять меня.

– И если по–честному, – добавил Ральф, – то мне нужна вся помощь, которую я смогу получить по защитной магии. Это та область знаний, которую я на самом деле никогда не понимал.

Чувствительное сердце Бренды не в силах было вынести столь несправедливый упрек. Она стала умолять сестру простить ее, и мягкосердечная Минна не могла не уступить ее просьбе.

– Хорошо, – неохотно согласился Джеймс. – И все же, это может навлечь на нас беду.

- Какое несчастье, - сказала она, осушая слезы сестры, - что мы так различно смотрим на вещи; не будем же еще увеличивать свое горе взаимными оскорблениями и упреками. Тебе известна теперь моя тайна. Быть может, недолго уже оставаться ей тайной, ибо я открою своему отцу то, что он вправе знать, как только некоторые обстоятельства позволят мне сделать это. Итак, ты знаешь мой секрет, а я более чем подозреваю, что, в свою очередь, знаю твой, хотя ты в этом и не сознаешься.

- Как, Минна. - воскликнула Бренда, - неужели ты хочешь, чтобы я призналась, что питаю к кому-то чувство, на которое ты намекаешь? Да ведь он не сказал еще ни единого слова, которое могло бы оправдать подобное признание!

– Не понимаю почему, – заметила Роуз. – Существует множество внеклассных занятий и кружков. Это ведь не времена наших родителей, когда Амбридж запретила вообще кому бы то ни было практиковать защитные заклинания. Это может быть полностью санкционированный школьный кружок. Все, что нам нужно сделать – это получить разрешение директора. Ты можешь попросить, Джеймс. Мерлин твой должник, в конце концов.

- Конечно, нет, но скрытый огонь можно угадать не только по пламени, но и по жару.

Джеймс взглянул на Роуз. Она пожала плечами.

- О, тебе-то знакомы подобные признаки, - ответила Бренда, опустив голову и не устояв перед соблазном слегка уколоть Минну. - Впрочем, уверяю тебя, что если когда-нибудь я и полюблю, то только после того, как меня не раз и не два станут умолять о взаимности, а этого до сих пор еще не случалось. Но не будем больше ссориться, а подумаем-ка лучше, с какой целью Норна рассказала нам эту ужасную историю и к чему, думает она, все это может привести?

- То было, пожалуй, предостережение, - ответила Минна, предостережение, которое, казалось ей, она должна была нам сделать, в особенности - не скрою этого - мне. Но я сильна: мне порукой моя невинность и честь Кливленда.

– Остается еще одна проблема, – сказал Ральф. – Кто будет нас учить?

Бренда хотела было возразить, что в последнем она далеко не так уверена, как в первом, но была достаточно осторожна и, не желая снова возобновить недавний тягостный спор, ответила только:

- Странно, что Норна ничего больше не сказала о своем возлюбленном. Не мог же он бросить ее в том ужасном состоянии, которого сам был виной?

– Нужен кто–то с хорошими базовыми знаниями в защитных искусствах, – сказала Сабрина. – Прирожденный лидер и учитель, с опытом участия в настоящих битвах.

- Человек может дойти до такой степени отчаяния, - ответила Минна после минутного раздумья, - душа может быть так потрясена, что перестает отзываться даже на те чувства, которыми была поглощена прежде. Ужас и отчаяние могли убить в сердце Норны ее чувство к любовнику.

- А может быть, он бежал с Шетлендских островов, опасаясь мести нашего отца? - прибавила Бренда.

- Если из страха или малодушия, - сказала Минна, возведя глаза к небу, - он способен был бежать от того несчастья, которого сам был причиной, то надеюсь, что он давно уже понес наказание, уготованное небом для самых низких и коварных изменников и трусов. Но пойдем - нас, наверное, уже ждут к завтраку.

У Джеймса возникла идея. Он распахнул было глаза, а затем снова медленно повалился на диван.

Сестры взялись за руки и вышли, исполненные такого доверия и нежности друг к другу, каких давно уже не испытывали. Небольшая размолвка, происшедшая между ними, послужила своего рода bourrasque*, или внезапным шквалом, который разогнал туман и тучи и оставил после себя ясное небо.

______________

– Что? – спросила Роуз, нахмурившись.

* порывом ветра (франц.).

По дороге в залу, где подан был завтрак, они решили, что не нужно да и неосторожно было бы посвящать отца во все подробности ночного посещения Норны или дать ему заметить, что они теперь лучше, чем прежде, знакомы с ее печальной историей.

– Я просто подумал про идеального учителя, – печально ответил Джеймс.

Глава XXI

Утехи те исчезли навсегда

Их ум сгубил, умчали прочь года.

– Так в чем проблема? – спросил Ральф.

Уж ночью лунной эльфов хоровод

– В том, – криво усмехнулся Джеймс, – что он никогда на это не согласится.

Передо мною больше не мелькнет