Этого Сэм не ожидал. Причем настолько, что даже не подумал напялить свою маскировку.



Проныра был в постели. Его опухшее лицо имело синеватый оттенок, а огромная жирная туша продавила матрац чуть ли не до самого пола. Маленькие злые глазки уставились на Сэма.

— Так, — прохрипел он. — Заходи, заходи.

Грязь в комнате была неимоверная Старик запыхтел, заворочался, стараясь усесться в кровати. Но это оказалось ему не под силу, и он снова рухнул на матрац. Все это время он не спускал с Сэма глаз.

— Пить, — чувствовалось, что ему тяжело говорить.

Сэм отыскал на столе бутылку, откупорил и протянул Проныре. Тот жадно схватил ее и начал пить. Щеки его слегка порозовели.

— Проклятая тетка, никогда не сделает того, о чем ее просят, — пробурчал он. — Чего надо?

Сэм смотрел на него в полном изумлении. Старый волчара оказался чуть ли не бессмертнее самих Бессмертных. Но бессмертие его было каким-то мучительным и жалким — такого бессмертия, пожалуй, никто бы не пожелал. Ему сейчас никак не меньше ста лет, не переставая удивляться, думал Сэм.

Он подошел к кровати и вытащил бутылку из бессильных рук.

— Чего ты? Отдай. Мне нужно…

— Сначала ответишь на несколько вопросов.

— Отдай бутылку, она мне не мешает.

— После того, как ты мне кое-что скажешь.

Рука Проныры зашарила по грязным простыням и через несколько секунд опять показалась наружу с крохотным лучевым пистолетом, почти полностью утопавшим в огромной ладони. Игрушечное дуло уставилось на Сэма.

— Дай-ка бутылку, дружок, — ласково сказал Проныра.

Сэм пожал плечами и протянул ему бутылку. Пожалуй, он ошибался, старик не совсем потерял форму. Вполне возможно, что он попал по адресу.

— Слушай, Проныра, — сказал он, — ты помнишь, когда мы в последний раз встречались?

Бесформенные губы медленно зашевелились. «Давно, парень, давно. Лет тридцать, нет, скорее сорок, а?»

— Но ты меня узнал. Я не изменился. Я не постарел. А ты даже не удивился. Проныра, ты ведь должен что-нибудь знать обо мне. Где я был?

Огромное тело всколыхнулось от утробного смеха. Кровать заскрипела.

— Ты хочешь сказать, что ты не галлюцинация? Не валяй дурака. Ты — моя глюка, — он повернулся и достал из-под подушки небольшой шар размером с кулак. — Отличная штука, малыш. Ни тебе боли, ни тебе болезни — знай, нюхай Оранжевого Дьявола.

Сэм наклонился, вглядываясь в ярко желтый порошок сквозь прозрачный шар.

— Н-да, — протянул он.

Проныра выпучил на него свои маленькие слезящиеся глазки. Он некоторое время смотрел на Сэма, и его взгляд слегка прояснился. «Так ты не глюка, — прошептал он. — Точно. Вижу, что нет. Порядок, малыш, вот теперь я удивился».

Сэм продолжал рассматривать порошок. Он знал, что это такое. Наркотик, который так искажал восприятие, что человек начинает путать реальность с собственными фантазиями. Мечты вперемежку с воспоминаниями всплывают и снова исчезают в мозгу. Нет, вряд ли Проныра скажет ему, где он пропадал сорок лет.

— Что с тобой стряслось, Сэм? — прохрипел Проныра. — Тебе давным-давно полагалось быть мертвым.

— Последнее, что я помню, это как мне в лицо прыснули Стимулятор Грез. Это было сорок лет назад. Но я не изменился.

— Стимулятор Грез не дает молодости!

— А что дает? Есть такая штука, которая могла бы меня так законсервировать?

Кровать снова затряслась от утробного смеха.

— Конечно! Сумей правильно родиться и проживешь тыщу лет.

— Что ты имеешь в виду? — Сэм вдруг почувствовал, что его затрясло. До сих пор у него не было времени как следует подумать. Он проснулся, он оказался молодым вместо того, чтобы быть старым, отсюда вывод — он бессмертный. Но как и почему, он еще не задумался. У него была подсознательная уверенность, что у него так же, как и у Бессмертных, есть право на бесконечную жизнь. Но все Бессмертные, которых он видел прежде, были высокие, стройные и хорошо сложенные…

— Ты всегда был лысым? — неожиданно спросил Проныра.

Сэм загипнотизированно кивнул.

— Может быть, ты чем-то переболел в детстве. А может и нет. Когда я тебя встретил, у тебя было несколько маленьких шрамчиков тут, тут и тут. Сейчас, как я вижу, они совсем незаметны. Но котелок у старика варит еще неплохо, малыш. Давным-давно я слышал кое-какие разговоры, тогда я не связывал их с тобой. Одной бабе-хирургу заплатили Плащом Счастья за операцию над младенцем.

— Какую операцию? — напряженно спросил Сэм.

— Щитовидная и другие железы. Соображаешь?

— Да, — голос у него совсем сел. Горло перехватило, а в висках стучала кровь. Он прошелся по комнате, потом схватил пластмассовый стул и с размаху ударил о колено. Армированный пластик с треском раскололся, поранив ему руки. Колено заныло. Сэму полегчало. Немного, но полегчало. Огромным усилием воли он подавил бесполезную сейчас ярость, загнав ее внутрь до того времени, когда она сможет пригодиться. Он осторожно опустился на оставшийся стул и повернулся к Проныре.

— Я — Бессмертный. Вот что это значит. Я был бы сейчас такой же, как они, если… если бы кто-то не заплатил тогда этой бабе-хирургу. Кто ей платил?

На кровать обрушился новый сейсмический удар. «Понятия не имею. — Чувствовалось, что Проныру все это очень забавляло. — Дай-ка мне еще выпить».

— Бутылка у тебя, — Сэм показал пальцем в сторону кровати. — Проныра, ты пока про бессмертие забудь. Я сам разберусь. Слушай, у тебя связи остались?

— А куда же они денутся, — Проныра снова присосался к бутылке.

Сэм показал ему маллардовскую коробочку. «Это кориум. Мне нужно две тысячи кредиток. Все, что сверху, оставишь себе. Смотри, чтобы тебя не выследили».

— Кого-то тряханул? Скажи кого, мне будет меньше хлопот.

— Малларда.

Проныра усмехнулся: «Порядок, малыш. Пристроим. Поди пока погуляй».

— Я спешу.

— Приходи через часик.

— Хорошо. И еще одно — ты единственный человек, который знает, что я молодой. — Сэм вытащил из кармана и нацепил свою клочковатую бороду.

— Все ясно. Проныре можно верить, малыш. Давай, заходи через час.

Сэм вышел.



В больнице он должен будет себя назвать. Помнят ли они о спекуляции с Колониями? Кто-нибудь может помнить. Раз в досье был рисунок сетчатки, значит могут быть и другие данные. Обычный человек, когда-то немного знакомый с Сэмом, мог бы подумать о случайном сходстве. Но в клинике его будут осматривать очень внимательно. Слишком внимательно, чтобы можно было понадеяться на маскировку под старичка — это ясно.

Тут до него дошло, что есть человек, который мог бы быть похож на него, не вызывая никаких подозрений. Причем человек как раз его лет. Сын!

Сына у него, правда, не было. Но мог бы быть — ведь каждому известно, что люди его сложения бессмертными не бывают. Так и про его тайну никто не узнает, и маскироваться почти не нужно.

Имя? Из глубин памяти, из мешанины прочитанных книг, прочитанных еще в той, старой жизни (а, кажется, прерванной лишь час назад) всплыло имя пророка Самуила. Старшего сына пророка звали Иоиль: «Имя старшего сына его Иоиль».

Имя как имя. Его зовут Иоиль Рид.

Тридцать пять минут спустя он стоял в приемном покое больницы, потрясенно выпучив глаза, не в состоянии пошевелиться, а обрывки мыслей в его мозгу судорожно пытались соединиться в нечто связное. Но одурение было полным и беспросветным. Единственное, на что он был способен, это глупо повторять. «Что? Что Вы сказали?»

Серьезный молодой человек за регистрационным столом терпеливо отвечал: «Этим утром мы выписали Вас как полностью вылечившегося».

Сэм открыл рот и закрыл его снова, не издав ни звука.

Молодой человек задумчиво посмотрел на него. «Амнезия? Такого у нас еще не было. Может быть, Вы поговорите с Вашим врачом?»

Сэм кивнул.



Они беседовали в тихой, прохладной комнате. «Шесть недель назад, — сказал врач, — Вас поместили сюда на лечение. Вас доставил человек, назвавшийся Эвансом и расписавшийся за Вас. Постоянный адрес он не указал, сказал, что он проездом и живет в отеле. Если хотите, можно попробовать его разыскать. Деньги были перечислены анонимно, еще до Вашего прибытия. На момент поступления у Вас было вполне приличное физическое состояние». Врач еще раз заглянул в регистрационный журнал. «Лечение было назначено правильно, поскольку у Вас было отравление Стимулятором Грез. Этим утром Вас выписали. Выглядели Вы вполне нормально. Выписки потребовал другой человек, хотя он тоже назвался Эвансом. Вот и все, что я могу сказать Вам, мистер Рид».

— Но, — Сэм обалдело потер лоб, — почему я ничего этого не помню? Что это значит? Может…

— К сожалению, на черном рынке есть слишком много препаратов, вызывающих амнезию. Вы выходили отсюда в очень приличном костюме, с сотней кредиток в кармане. Они были у Вас, когда Вы очнулись?

— Нет. Я…

— Вас, должно быть, ограбили.

— Да, я… конечно, да. — В голове у Сэма пронеслось, сколькими способами можно лишить человека памяти — от специального газа в миниатюрном баллончике до простого удара дубинкой по голове. Грабители редко бывают настолько щепетильны со своим клиентом, что обряжают его в старые лохмотья, но в остальном все выглядит достаточно правдоподобно.

За исключением того типа, ожидавшего, когда он проснется.

Он встал, все еще находясь в обалделом состоянии. «Я бы адрес мистера Эванса… если бы Вы так любезны…»

Адрес липовый, думал он, разглядывая бумажку с номером дома. Движущийся тротуар медленно уносил его все дальше от больницы. Кто бы ни выстроил эту цепочку таинственных происшествий, следы он замел тщательно.

Сорок лет назад кто-то вывел его из строя Стимулятором. Захария Харкер — вот кто, тут он не сомневался. Кедра Волтон подала сигнал, но за ее спиной стоял Захария. «Голос, голос Иаковлев, а руки Исавовы».

Наблюдал ли за ним Харкер все эти сорок лет? Или Кедра? Судя по рассказу врача, кто-то очень тщательно опекал его. Кто-то заплатил за его лечение, забрал из больницы, а потом ограбил и раздел — да так, что когда он проснулся, он был беспомощен, как новорожденный.

Беспомощнее! У новорожденного хоть есть законное право появиться на свет. Кстати, а с этим его уже не надуют! Сэма вдруг прямо расперло от гордости — если бы рядом с ним стоял настоящий Иоиль Рид, он был бы на голову выше своего отца, высокий, стройный, длинноногий и элегантный, как сам Захария. Бессмертный и происхождением, и телом. Голова просто шла кругом, когда он представлял свое будущее. Он думал о Проныре, и ему становилось страшно. С точки зрения его новых возможностей это напоминало судьбу собаки или кошки. Он понял — и это теперь нужно никогда не упускать из виду — что жизнь обычного человека слишком коротка.

Неудивительно, что Бессмертные так держались друг за друга. Любовь или дружба без примеси жалости возможны только среди равных. Недаром издавна богов и людей разделяла пропасть. Все смертные были глубоко внизу.

Но все это никак не решало его проблем. Он здесь без права голоса, вне игры. Так сказать, на правах приглашенного. Кем? Если бы он только покрепче ухватил за рубаху того типа в аллее, когда очухался! Ведь это его нарочно разбудили и оставили на свободе, в лохмотьях и без гроша в кармане. Зачем? Посмотреть, что он будет делать? Это почерк Бессмертных. Захария? В полном отчаянии он посмотрел на безразличные толпы, плывущие вокруг него на тротуарах. Может, одно из этих лиц — маска, под которой скрывается заинтересованный наблюдатель? А может, его неведомому благодетелю надоело возиться с ним, и он выпустил Сэма на свободу, чтобы тот катился на все четыре стороны?

Ладно, в свое время он все узнает. Или не узнает никогда.

В любом случае, времени даром он не терял. И доказательством этому были деньги, лежащие в его кармане. Две тысячи кредиток, к которым никто не придерется. Он перескочил через последний этап, даже не заметив этого. Теперь нужно свести старые счеты, додумать несколько деталей, и — вперед, к Бессмертию!

Мозг отказывался об этом думать. Голова трещала от немыслимо путаных комбинаций и фантастических возможностей его новой, растянувшейся во времени жизни. Лучше подумать о двух Эвансах, опекавших его на пути в больницу и из больницы. Это можно поручить Проныре, Сэм сделал себе мысленную зарубку. Росейз. Здесь Проныра тоже пригодится. С остальным он разберется сам.

Снова захотелось пить. Ему стало смешно. При чем здесь Стимулятор! Он сам себя запугал. Простая вода избавила бы его от этой жажды в любую минуту, если бы он только разрешил себе в это поверить. Сойдя с тротуара у ближайшего автомата, он пил прохладную, восхитительно свежую, замечательно утоляющую жажду воду. Пил, пока не почувствовал, что больше в него не лезет.

Он смотрел на блестящие тротуары, на переливающиеся огнями огромные здания, и в нем зародилось непонятное ощущение, начавшееся расширяться и расти, расти до тех пор, пока весь гигантский Купол не стал ему тесен. Он как бы проник сквозь защитный свод, сквозь морскую воду над ним и прошел над облаками прямо в мерцающую бездну, которую он никогда не видел. Сколько теперь можно сделать! И не надо спешить. У него есть время. Все время на свете.

Время, чтобы убивать.





«Кости его наполнены грехами юности его, и с ним лягут они в прах. Если сладко во рту его зло…».

Книга Иова.


Он стряхнул с себя оцепенение и… оказался в руках двух человек в форме, подошедших к нему со спины. Форма осталась той же — это была государственная полиция, и еще до того, как они произнесли хоть одно слово, Сэм уже знал, что спорить бесполезно.

Он даже почувствовал облегчение, когда старший из них, прикоснувшись к своему начищенному нагрудному жетону, произнес: «Пройдемте». Таинственный некто решил, наконец, себя проявить. Возможно, он получит ответы хотя бы на некоторые вопросы, которые просто сводили его с ума.

Они провели его на скоростной тротуар, ведущий к центру Купола. Люди с любопытством оглядывались на них. Вызванный скоростью движения ветер трепал его рыжий парик. Сэм крепко держался за поручень, привыкая к новому ощущению от щекочущих лицо волос. Его разбирало любопытство и нетерпение, хотелось поскорее узнать, куда его везут.

Бессмертные каждого Купола жили в особом квартале в центре города, застроенном высокими, похожими на разноцветные башни, домами. Дома были окружены садами, спрятанными за высокие стены оград. Полицейские направлялись прямехонько к небоскребам, принадлежащим клану Харкеров. Сэм не удивился. Было бы странно, если бы Захария, отдавший приказ о его уничтожении сорок лет тому назад, вдруг позволил ему запросто разгуливать следующие сорок. С другой стороны, было странно, что Захария вообще оставил его в живых. Сэма передернуло. Ничего, скоро он узнает правду.

Они провели его в маленькую дверцу черного хода одной из самых высоких башен, спустились по прозрачным пластиковым ступенькам, под которыми серебряная вода струилась в направлении раскинувшегося внизу парка. В воде мелькали золотые и красные рыбки, извивались длинные водоросли, а на поверхности покачивались белоснежные цветы.

Внизу их уже поджидала позолоченная кабина маленького лифта. Полицейские втолкнули Сэма внутрь и, ни слова не говоря, закрыли за ним дверь. Сквозь стекло он успел заметить, как скользнули вниз их бесстрастные лица. Он остался один в мягко плывущей золотой клетке, которая поднимала его на вершину харкеровской цитадели.

Стенки лифта были зеркальными. Примеряясь к роли Иоиля Рида, Сэм почувствовал себя как-то глупо. Кто бы там ни поджидал его наверху, интересно, известно ли ему, кто он на самом деле? Маскировка, в любом случае, была хорошей. Конечно, он выглядел не точь-в-точь, как его предполагаемый папаша, но естественное сходство было очень сильным. Рыжий парик был как раз под цвет бровей, правда, не очень густых и уже не сросшихся. Накладные коронки изменили линию нижней части лица. Контактные линзы превратили глаза из серых в светло-голубые. Больше ничего.

Чисто психологически цветные контактные линзы давали то же, что и черные очки — подсознательное ощущение, что его никто не видит. Словно он в помещении, в которое нельзя заглянуть. Обычно человеку трудно выдерживать прямой взгляд, особенно если ему есть что скрывать.

Давление на подошвы стало меньше — лифт замедлял ход. Вот он остановился, дверца скользнула в сторону, и Сэм вступил в просторный холл, стены и потолок которого были скрыты густой листвой. Искусственный свет шел прямо из стен. Гибкие лозы поднимались из скрытых под полом гидропонных резервуаров и сплетались под потолком, образуя подобие туннеля. Легкий ветерок шевелил листву, в которой то тут, то там виднелись цветы и фрукты. Для выросшего в Куполе человека роскошь была просто немыслимая.



В полной тишине Сэм шел по холлу, отмахиваясь от лезущих в лицо листьев. Как и все выросшие в Куполах, он безотчетно не доверял и боялся этой коварной растительности надводного мира.

Из дальнего конца холла послышалось журчание и легкие звенящие звуки. Сэм в изумлении застыл на пороге комнаты, которой заканчивался туннель.

Комната напоминала летний павильон. Вьющиеся плети были усыпаны пышными цветами, наполнявшими воздух тяжелым, сладким запахом. Вместо пола была вода. Всю комнату, от стены до стены, занимало голубоватое озеро с полметра глубиной. Одни цветы отражались в его неподвижной поверхности, другие росли прямо в воде. Несколько ярко-синих рыбок неподвижно стояли в голубой воде, уставившись на густые заросли водорослей.

Через озеро был перекинут хрустальный мостик, хрупкий, как первый осенний лед. Мостик начинался прямо у ног Сэма, а заканчивался на застланном мягкими подушками невысоком островке в дальнем углу комнаты. Среди подушек лицом вниз лежала женщина. Одной рукой она опиралась на подушку, а другой, по локоть опущенной в воду, медленно покачивала из стороны в сторону. Ее лицо было скрыто распущенными волосами, кончики которых плавали на воде. Волосы были совершенно немыслимого зеленовато-золотистого оттенка и поблескивали так же мягко, как и вода в пруду.

Сэм узнал ее. Удлиненные очертания тела, ленивые движения, форма головы и рук выдавали Кедру Волтон, несмотря на то, что лица не было видно. Теперь предстояло выяснить, что она делала здесь, в харкеровской крепости, и зачем он ей понадобился.

— Кедра? — спросил он.

Она подняла взгляд. У Сэма голова пошла кругом. Это была Кедра и не Кедра. То же изящно очерченное узкое презрительное лицо, бархатные ресницы и египетский рот принадлежали совершенно другой женщине. Коварной и неуравновешенной, если верить первым впечатлениям.

— Нет. Я — Сари Волтон, — ответила зеленоволосая, улыбаясь нехорошей улыбкой. — Кедра — моя прабабушка. Помнишь?

Он вспомнил. Сари Волтон, склонившаяся на плечо Захарии Харкера и всем своим видом показывающая свои права на него. Тот самый день, когда Захария предложил ему убить Робина Хейла. Сэм не обратил на нее тогда никакого внимания. Сэм покопался в памяти — ага, вражда: вражда между Сари и Кедрой, молчаливая, но легко угадываемая во взглядах, которыми они обменялись там, за столом.

— Помню. Что это значит? — все понятно. От Иоиля Рида не могли потребовать вспомнить сцену, в которой участвовал Сэм Рид. Она знала, кто он. Стало быть, она знала, что он Бессмертный.

— Иди сюда, — белая рука Сари сделала приглашающий жест. Она уселась на подушки, поджав под себя ноги. Сэм с сомнением посмотрел на хрустальный мост. «Не бойся, он тебя выдержит». В ее голосе звучала насмешка.

Мостик выдержал, хотя отзывался на каждый шаг тоненьким позвякиванием. Подчиняясь ее руке, он нерешительно опустился на подушку рядом с ней и сел неестественно прямо, словно каждый изгиб его тела отказывался воспринимать это экзотическое сиденье и всю немыслимую роскошь комнаты-парка.

— Как ты меня вычислила?

Она рассмеялась, покачав головой из стороны в сторону, так, что зелено-золотые волосы, как вуалью, скрыли ее лицо. В глазах и смехе Сари было что-то такое, что ему очень не нравилось.

— Кедра все последние сорок лет пыталась тебя найти, — сказала она. — Я думаю, что они тебя выследили по сегодняшнему запросу в архив о рисунке твоей сетчатки. Как бы там ни было, тебя нашли, это главное, правда?

— А почему Кедры здесь нет?

Она снова засмеялась своим злым смехом: «Она не знает, вот почему. Никто не знает, кроме меня».

Сэм задумчиво посмотрел на нее. В ее глазах был вызов, а в манере поведения — какое-то непредсказуемое упрямство. Что-то мешало ему понять ее до конца. В свое время он пользовался надежным способом для разрешения подобных сомнений. Быстрым, но мягким движением он взял ее за запястье и потянул на себя. С почти змеиной гибкостью она упала ему на колени. Потом высвободила руку от его хватки и снова насмешливо засмеялась.

В том, как она зажала его лицо в ладони и притянула его голову к своей, была не по-женски агрессивная уверенность. Он позволил ей это сделать, но ответил на ее требовательный поцелуй намеренно грубо. После этого, резко столкнув Сари с колен, он посмотрел на нее с нескрываемой брезгливостью.

— Кедра, пожалуй, не так уж глупа, — засмеялась она, нежно проведя мизинцем по укушенной губе.

Сэм поднялся и отпихнул подушку ногой. Ни слова не говоря, он встал на позванивающий мостик и двинулся обратно. Уголком глаза он заметил змеиное движение, с которым встала на ноги Сари Волтон.

— Вернись.

Сэм даже не обернулся. Спустя мгновение он услышал шипение у левого уха и почувствовал обжигающий жар луча. Он остановился как вкопанный, опасаясь следующего выстрела. Так и есть. Снова шипение лучевого пистолета, на этот раз у правого уха. Выстрелы были исключительно точные, слишком точные, чтобы это могло понравиться Сэму. Не поворачивая головы, он произнес: «Хорошо, я возвращаюсь. Но сначала я хочу услышать, что ты бросила пистолет».

Что-то мягко упало на подушки. Смех Сари на этот раз прозвучал почти нежно. Сэм повернулся и пошел обратно.

Стоя перед ней, ему приходилось слегка задирать голову, чтобы заглянуть в глаза. Ему это не нравилось. Ему вообще все в ней не нравилось, а меньше всего — ее самоуверенная агрессивность, присущая всем Бессмертным. Она выглядела хрупкой, как ее хрустальный мостик. Она казалась настолько нежной и женственной, насколько это вообще возможно. Но она была Бессмертной, и весь мир принадлежал ей и ее Клану. Перед ней прошли поколения жизней, прежде чем она утвердилась в своей зловещей самоуверенности.

Стоп. Поколения ли? Сэм задумчиво прищурился, в его мозгу начала формироваться идея, отодвинувшая на время все остальное на задний план. В противоположность Кедре, это прекрасное, хрупкое создание казалось удивительно незрелым. Вот именно — незрелым. Этим объяснялось и упрямство, и жестокость ради жестокости, которую он чувствовал в ней. Он догадался, что зрелость приходит к Бессмертным долго, очень долго. Возможно, ему самому еще очень далеко до нее, хотя его ранняя закалка позволяет ему походить на «взрослого».

Но Сари, женщина из могущественного клана, защищенная со всех сторон и избалованная. — Неудивительно, что она настолько неуравновешенна — у нее еще нет опыта, который приходит с веками. Да он ей и не поможет, подумал Сэм. Она никогда не превратится в женщину, которая может нравиться или которой можно доверять. А сейчас она еще более непредсказуема, чем сама думает. В голове Сэма начал возникать хитроумный замысел — как использовать эту ее слабость.

— Присядь, — обратился он к ней.

Она подняла руки над своей зеленоволосой головой, чтобы сорвать с лозы висящую над ней гроздь. Сквозь прозрачные ягоды Сэм мог видеть ее длинные пальцы. Казалось, что голубые виноградные косточки образуют в крошечных шариках таинственный узор. Она улыбнулась ему и опустилась на колени одним неприятно гибким змеиным движением.

Сэм посмотрел на нее сверху. «Отлично. Теперь вот что. Зачем ты затащила меня сюда? Если здесь распоряжается Кедра, то почему здесь ты, а не она?»

Сари положила прозрачную ягоду в рот и медленно раскусила. Потом выплюнула голубые косточки. «Кедра не знает, я тебе уже говорила». Она смотрела на него из-под тяжелых ресниц. Ее глаза были не такие синие, как у Кедры, «Сорок лет не было никаких известий. Она сейчас в Куполе Невада».

— Ей уже сообщили?

Сари сделала отрицательное движение головой, и ее переливающиеся, невероятного цвета волосы мягко качнулись. «Никто не знает, кроме меня. Это я хотела тебя видеть. Если Захария узнает, он будет вне себя. Он…».

— Захария приказал вывести меня из строя Стимулятором, — нетерпеливо перебил Сэм, стараясь наконец-то разобраться в этом деле. — Была ли Кедра замешана в этом?

— Захария приказал тебя отравить, — улыбаясь поправила Сари. — В смысле убить. Но Кедра сказала «нет». Они жутко переругались из-за этого. — Ее улыбка стала немного таинственной — чувствовалось, что она погрузилась в приятные воспоминания. — Кедра настояла на Стимуляторе Грез. Никто не мог понять почему. В самом деле, какая была бы от тебя после этого польза, живого или мертвого, молодого или старого, — ее голос становился все тише и, так и не поднеся к губам зажатую между большим и указательным пальцами ягоду, она замолчала.

И тут до него наконец дошло! Он почти упал на колени рядом с ней, двумя пальцами взял ее за подбородок и пристально посмотрел в глаза. Так и есть! У него даже горло перехватило.

— Наркота, — радостно прошептал он. — Будь я проклят, наркота!



Она тихонько засмеялась, наклонилась вперед и потерлась лбом о его плечо. Ее глаза сверкали тем необычным блеском, по которому можно безошибочно узнать наркоманов.

Это очень многое объясняло — расслабленность, неуравновешенность и тот странный факт, что она не обратила никакого внимания на подозрительную молодость Сэма. Какое странное совпадение — оба знавших его раньше человека жрали наркотики и были не в состоянии его воспринять!

Сэм несильно толкнул ее. Она положила ягоду в рот, даже не осознав, что для этого ей понадобилось так много времени. Выплюнула косточки и улыбнулась своей кривой зловещей улыбкой. Было видно, что она сделала это без какого-либо повода, совершенно бессознательно. Конечно, его возраст не удивляет ее. Она привыкла, что проходят десятилетия, а ее окружают все те же неизменяющиеся лица. А тут еще наркота — в таком обдолбанном состоянии она что угодно будет воспринимать как само собой разумеющееся. Но она может прийти в себя в любую минуту. А он еще не во всем разобрался.

— Кедра заменила яд Стимулятором Грез, — сказал он. — После этого меня кто-нибудь охранял?

Зеленоватые волосы снова закачались вуалью — Сари наклонила голову.

— Она хотела. Но, я думаю, Захария перехватил. По крайней мере, Кедра в этом уверена. Ты исчез как раз тогда, когда ее люди вышли тебя искать. Ты пропадал вплоть до сегодняшнего дня. Где ты был, Сэм Рид? Мне кажется, ты мог бы понравиться мне, Сэм. Мне кажется, я теперь поняла, что было на уме у Кедры, когда она посылала своих людей, чтобы они нашли и вылечили тебя. Я…

— Что ты делаешь здесь, в доме Харкеров?

— Я здесь живу. — Она засмеялась. На этот раз ее смех прозвучал особенно неприятно. Она положила свою изящную руку на лежащую рядом с ней гроздь и слегка надавила. Бесцветная жижа потекла сквозь пальцы. «Я живу здесь с Захарией. Он хочет Кедру. Но если уж он не может ее добиться, то я ее заменяю. Наверное, когда-нибудь я убью его», — она опять улыбнулась, на этот раз даже мило.

Сэм подумал, догадывается ли Захария о ее чувствах? Вряд ли. Да, ситуация взрывоопасная, чистый динамит.

Он начал осознавать, какая шикарная возможность так и просится ему в руки. Но тут же его охватило знакомое сомнение. С чего бы это такие возможности висели перед ним, как спелые груши? На сколько процентов все, что случилось с ним после пробуждения в аллее, может быть заранее спланированным? Он до сих пор не может сказать ничего вразумительного о человеке, который его там встретил. Этот тип знал, что делает. К тому времени Сэм уже точно не был под грезовой глюкой.

— Почему ты послала за мной? — Сари полоскала в воде руку, испачканную сладкой мякотью. Ему пришлось дважды повторить вопрос, прежде чем до нее дошло. Она подняла на него глаза и улыбнулась ясной, отсутствующей улыбкой.

— Мне было интересно. Я давно подключилась к персональному экрану Кедры. Она этого не знает. Когда сообщили, что ты обнаружен, я решила, что я могла бы взглянуть… Может быть, подумала я, ты мне пригодишься… Против Кедры или против Захарии… Я еще не знаю. Попозже я это обдумаю. Не сейчас. Сейчас я думаю о Захарии. И о Харкерах. Я ненавижу Харкеров, Сэм. Я ненавижу всех Харкеров. Я ненавижу даже себя, потому что я тоже наполовину Харкер. Да, наверное, я использую тебя против Захарии. — Она наклонилась к нему, и голубой огонь сверкнул из-под тяжелых ресниц. Его плечо скрылось под золотисто-зеленым шелком ее волос.

— Ты ведь тоже ненавидишь Захарию, правда, Сэм? Ты должен ненавидеть. Он хотел тебя отравить. Как ты думаешь, что может ранить его больнее всего? Все, что связано с Кедрой… Если он узнает, что ты жив и молод… Молод? — На какое-то мгновение ее тонкие брови удивленно сдвинулись. Но эта тема требовала слишком большого напряжения, а серьезные рассуждения были ей явно не под силу. Было видно, что ее мозг пытался делать более глубокие заключения, но оказался способен только на самые поверхностные выводы.

Внезапно она откинулась назад и засмеялась, прямо задохнулась от смеха. «Это чудесно, — выдавила она, глядя на Сэма затуманенными глазами. — Я накажу их обоих! Раз ты опять объявился, Захария должен будет ждать, когда ты надоешь Кедре. А Кедра не сможет тебя заполучить, если она не будет знать, где ты. Не мог бы ты уйти и спрятаться, Сэм? Где-нибудь, где люди Кедры тебя не найдут. Ой, пожалуйста, Сэм, пойди и спрячься! Для Сари. Ты сделаешь Сари счастливой!»



Сэм встал. Мостик под его ногами зазвенел мелодичным аккомпанементом к ее смеху. Когда он вошел в холл-туннель, ароматный ветерок снова подул ему в лицо. Лифт стоял там, где он его оставил. Выйдя из кабины и поднимаясь к выходу по стеклянным ступенькам над журчащей водой, он не увидел ни одного человека.

Двигаясь как во сне, он встал на ближайшую дорожку, которая понесла его неизвестно куда. Случившееся имело все признаки грезы, ему пришлось здорово сосредоточиться и убедить себя в том, что все это произошло на самом деле. Надо разобраться, что здесь главное, а что нет, но в любом случае тут скрыты потрясающие возможности.

У Харкеров есть слабое место, о котором они и не подозревают — Сари. Ситуация становится еще более щекотливой, если учесть, что Сари тоже по крови Харкер. Потому что она точно не вполне нормальная. Незрелость сознания и пристрастие к наркотикам только частично объясняют ее патологическую неуравновешенность. Сэм быстро прокрутил новую цепочку. Выходит, Бессмертные не так неуязвимы, если у них такие далеко не безупречные гены.

Вот две тропинки, на которых можно устроить засаду Захарии Харкеру. И та, и другая могут привести к большому скандалу. Но это потом.

Сейчас важнее всего найти место, где можно скрыться, чтобы все спокойно обдумать. Чем больше он об этом размышлял, тем больше его прельщала идея навестить Колонию, выстроенную под руководством Робина Хейла.

Хейл, может быть, пристрелит его на месте. А если не его, а Иоиля Рида? Никто не узнал Сэма, кроме Сари, но кто знает, что взбредет ей в голову, пока он будет собираться встретиться с Хейлом. В его интересах нужно действовать быстро.

Так он и сделал.



Самое удивительное в Колонии было то, что она могла с таким же успехом находиться под водой.

С тех пор, как Сэм покинул Купол, он ни секунды не находился под открытым небом. Сначала — непроницаемый свод Купола и миля воды над ним. Потом — крыша гидроплана из металла и пластика. Наконец, гигантские боксы Колонии с их системами защитной санитарной обработки: ультрафиолетом, кислотой и так далее. И вот он стоит на поверхности Венеры под прозрачным, но тоже непроницаемым сводом, преломляющим множеством радуг изредка выглядывающее из-за облаков солнце. Воздух такой же, как в Куполе. Та же самая смесь. В венерианском воздухе слишком мало кислорода и слишком много углекислого газа. Но в принципе дышать можно. Здесь, под сводом Колонии, все составляющие тщательно подобраны. Но главное — колпак совершенно необходим для защиты от безумного всеобщего размножения, этого главного кошмара венерианской природы. И флора, и фауна ведут бесконечную, беспощадную войну за право цвести, сеяться, оплодотворять, размножаться, чтобы выжить в условиях непрерывно нарушающегося биологического равновесия.

На берегу стоял старый форт, бывший когда-то оплотом Свободной Компании Дунмена. Сейчас его заселили заново. Он находился под еще одним Колпаком, диаметром около полумили. То тут, то там были разбросаны маленькие домишки. Поскольку ни смерчи, ни ураганы здесь никому не грозили, архитекторы могли строить все, что им вздумается. Единственным ограничением была естественная сила тяжести, да и та с помощью парагравитационных щитов регулировалась так, что можно было строить хоть пизанскую башню. Тем не менее, ни в конструкциях, ни в выборе материалов не было ничего экстравагантного. Все очень просто. На Колонии лежала едва уловимая печать медленного умирания.

Настоящей почвы под сводом не было.

Земля была застлана пластиковыми щитами. Защита от ползучих плющей? Наверно. Сады высаживались в огромных гидропонных резервуарах, хотя несколько чанов поменьше были заполнены стерилизованной почвой. Люди работали, но с ленцой. Время, вероятно, было послеобеденное.

Сэм пошел по одной из дорожек, следуя указателю с надписью «Администрация». Он почувствовал легкое отвращение к континентальным порядкам. Вся его жизнь прошла под Куполом, он всегда знал, что толща воды надежно отделяет его от открытого неба. Теперь, когда сквозь прозрачный свод он видел настоящее небо и неяркий солнечный свет, это казалось Сэму жалкой копией искусственного дневного освещения Куполов.

Его мозг работал без устали. Он отмечал все виденное, оценивал и распределял факты и впечатления, откладывая их до того времени, когда они смогут пригодиться. На время он позволил себе забыть о Сари и Харкерах. Эта информация должна отлежаться. Сейчас главным было то, как Робин Хейл примет Иоиля Рида, сына Сэма Рида. Он отнюдь не считал себя должником Хейла. Его интересовала только личная выгода, и в этом смысле Колония выглядела многообещающим местом.

Девушка в розовом комбинезоне, склонившаяся над чаном с ростками, подняла на него взгляд. Любопытно смотреть на лица этих колонистов при необычном солнечном свете. Ее кожа была кремовой, а не молочно-белой, как у Сари. У нее были прямые, гладко расчесанные, каштановые волосы, карие глаза, глядящие, пожалуй, более открыто, чем у живущих под водой. Но так же как у них, ее жизнь была ограничена непроницаемым куполом. Правда, в ее купол светило солнце и непрерывно ломились голодные, буйные джунгли, а не серая вода океана. И по ее глазам было видно, что она знает об этом.

Сэм остановился. «Где администрация?» — спросил он, хотя в этом не было никакой нужды.

— Вон там, — голос звучал довольно приятно.

— Тебе нравится здесь?

Она пожала плечами: «Я здесь родилась. В Куполах, должно быть, чудесно. Никогда не видела Купола».

— Никакой разницы, все то же самое, — уверил ее Сэм. Ему вдруг пришла в голову занятная мысль. Эта девушка родилась здесь. Ей на вид не больше двадцати. Довольно милая, хорошенькая, но не совсем в его вкусе. Мысль была такая: раз у нее лишь отчасти есть то, что ему нравится в женщинах, то он может подождать рождения ее дочери или внучки, подбирая при этом родителей так, чтобы получилось то, что он хочет. Бессмертные могут производить селекцию человечества так же, как простые смертные могут выводить пушистых котов или быстроногих лошадей. Жалко, что в итоге получится цветок-однодневка, который пышно распустится и на другой день увянет. Интересно, сколько Бессмертных уже проделывали это, устраивая себе гарем не в пространстве, а во времени? Должно быть, очень увлекательно, если, конечно, не впадать в сентименты.

Казалось, управляющий Континентальной Колонией должен бы быть занятым человеком. Но это было не так. Через минуту после того, как Сэм назвал свое вымышленное имя, раздался щелчок, дверь автоматически открылась, и он вошел в кабинет Робина Хейла.

— Значит, Иоиль Рид, — медленно произнес Хейл. Его взгляд был настолько пристальным, что Сэму пришлось собрать все свое самообладание, чтобы его выдержать.

— Да. Моим отцом был Сэм Рид, — в его голосе прозвучал оттенок бравады.

— Прекрасно. Садись.

Сэм смотрел на него сквозь тонкую защитную пленку контактных линз. Казалось, они расстались вчера, так мало изменился Хейл. Или нет, он изменился, но так незначительно, что глазом это уловить невозможно. Выдавал голос. Хейл по-прежнему оставался стройным, уравновешенным, темноволосым мужчиной, которого годы прожитой жизни и столетия предстоящей приучили к терпению. Любое поражение он мог воспринимать как временное, а любую победу — как преходящую.

Произошедшее в нем изменение тоже было временным, но тем не менее оно было. Исчез спокойный энтузиазм в голосе и манере держаться, который Сэм помнил. Идея, на которую он возлагал пылкие надежды, была теперь делом конченым. Но, всматриваясь в него, Сэм понимал, что эпопея с колонизацией всего лишь небольшой эпизод в долгой жизни Робина Хейла.

Хейл помнил дни Свободных Компаньонов. Помнил поколения людей, которые бороздили океаны, вели войны, смотрели в лицо опасности. Сэм знал, что это было обычным деловым предприятием, бизнесом, а вовсе не надутой романтикой. Но эмоции играли большую роль в их жизни. Свободные Компаньоны были кочевниками, последними кочевниками перед тем, как люди окончательно осели в Куполах, что стало началом эпохи застоя. Купола превратились в усыпальницу, а может и колыбель человечества, в которую оно вернулось вместо того, чтобы двигаться дальше.

Сэм почувствовал, как в нем зашевелилось желание покопаться в психологии Бессмертных.

— Ты доброволец? — спросил Хейл.

Вопрос встряхнул Сэма, оторвав его от наблюдений.

— Нет.

— Я не знал, что у Сэма Рида был сын. — Хейл по-прежнему смотрел на него тем спокойным оценивающим взглядом, который Сэму так трудно было выдержать. Умеют ли Бессмертные распознавать друг друга по особенностям поведения, которые просто невозможно скрыть? Вполне возможно. Но к нему это не относится — он не был Бессмертным в том смысле, как все они. У него не было привычки смотреть на несколько веков вперед, привычки, присущей им от рождения.

— Я и сам не знал до недавнего времени, — он старался говорить деловым тоном. — После скандала с Колонией моя мать поменяла фамилию.

— Я понимаю, — Хейл был настроен не слишком приветливо.

— Что случилось с моим отцом? — напрямик спросил Сэм. Если Хейл скажет «Брось, парень, ты — Сэм Рид», то это, по крайней мере, снимет неопределенность. Но даже если не скажет, это еще не значит, что он его не узнал.

Свободный Компаньон покачал головой. «Он связался с Грезостимулятором. Думаю, сейчас он уже мертв. После той истории у него были враги».

— Я знаю. Вы… наверное, Вы тоже один из них.

Хейл снова покачал головой и усмехнулся. Сэм знал, что означает эта усмешка. Разве можно ненавидеть или любить так недолго живущего человека! Единственное чувство, которое он может вызвать — это кратковременное раздражение. Тем не менее, Сэм не стал раскрывать карты. Боги могут себе позволить вести себя непредсказуемо. В минуту гнева Зевс мечет громы и молнии.

— Сэм Рид был не виноват, — сказал Хейл. — Он был способен только на обман. Это было у него врожденным. К тому же он был просто игрушкой. Если бы не Сэм, появился бы кто-то другой. Или что-то другое. Мне не за что его ненавидеть.

Сэм сглотнул слюну. Порядок, именно это его и интересовало. Можно двигаться дальше. «Я бы хотел посоветоваться, господин губернатор. Я только недавно узнал, кто я. Я навел справки. Я знаю, что мой отец был жуликом и обманщиком, но ведь правительство нашло все его тайники и вернуло акционерам деньги, так?»

— Так.

— Он не оставил мне ничего, даже имени. Сорок лет я ничего не знал. Но сейчас я навел справки. Когда отец стал наркоманом, у него оставалась одна вещь, не подлежащая изъятию. Сорок лет назад правительство выдало ему патент на земельные участки на континенте, и этот патент действителен до сих пор. Я вот что хотел узнать — это чего-нибудь стоит?

Хейл забарабанил пальцами по столу: «Почему ты пришел ко мне?»

— Отец начинал это дело вместе с Вами. Я подумал, что Вы знаете… Вы помните. Вы ведь Бессмертный. Вы жили в то время.

— Конечно, я знаю о патенте. Я даже старался заполучить его. Но он именной и выписан на твоего отца, а право на землю перерегистрации на чужое имя не подлежит. Правительство не захотело делать для меня исключение. И понятно: все Колонии на Венере должны обязательно управляться снизу. В случае чего, Купола всегда могут перекрыть им снабжение. Так ты, выходит, унаследовал патент?

— Я как раз хотел узнать, это чего-нибудь стоит?

— Да. Харкеры отвалят тебе за него кучу денег.

— Харкеры? Почему?



— Чтобы я не смог построить новую Колонию, — Хейл сжал лежащую на столе руку в кулак и разжал ее снова. — Вот почему. Я начал строить эту Колонию после того, как твой отец… после нашего провала. Я решил в любом случае идти вперед. Поднятая шумиха сильно ударила по мне. Почти все мои люди разбежались. Осталось несколько человек, которые верили в то же, во что и я. Большинства из них уже нет в живых. Вначале было тяжеловато.

— Мне показалось, сейчас здесь не очень-то тяжко, — вставил Сэм.

— Сейчас? Сейчас нет. Колония состарилась. Харкеры пытались затормозить дело. Но совсем остановить не смогли. А раз я уже начал — они не рискнули меня провалить. Колонизировать Венеру все равно придется, а воспоминание о неудаче создаст лишние психологические трудности. Рухнет у меня все или я выкарабкаюсь — это им одинаково невыгодно. Они просто не верят, что может получиться. Вот так.

— Что так?

— Что мы топчемся на месте. Эх, как мы работали в первый год! Когтями рвали. Мы не успели вылизать джунгли как следует, но начали мы неплохо. Расчистили и восстановили Колонию. Дрались за каждый шаг. Джунгли наступали, но мы не сдавались. Мы уже все подготовили к освоению нового побережья. И тут Харкеры перекрыли нам кислород.

— Они полностью заморозили снабжение.

— Они сделали так, что сюда совершенно перестали приезжать добровольцы.

— Оборудование износилось. Силовые установки встали. Новые автоматы не поступали.

— В соответствии с договором мы должны были давать ежегодную прибыль. В противном случае правительство берет на себя управление Колонией до тех пор, пока положение не стабилизируется. Право на землю они отнять не могли, но сделали все, чтобы колония стала убыточной. Этот трюк они провернули тридцать шесть лет назад. С этого времени здесь руководит правительство, поддерживает статус кво.

— Руководит! То есть нам дают ровно столько, чтобы мы не развалились, но и не могли бы двигаться вперед. Они якобы не хотят рисковать, боятся, что у нас ничего не выйдет. Хотят дождаться времени, когда можно будет действовать наверняка. А это время никогда не наступит.

Хейл нахмурился, его глаза горели. К кому он обращался — к Иоилю Риду или Сэму Риду? Трудно было сказать. В любом случае он сказал гораздо больше, чем могло быть сказано случайному посетителю.

— У меня связаны руки, — продолжал Хейл. — Юридически я губернатор. Юридически. На деле здесь все полностью остановилось. Если бы у меня был еще один патент… Если бы я мог взяться за новую Колонию… — он сделал паузу и посмотрел на Сэма из-под сведенных бровей. — Но мне они патента не дадут. Теперь тебе ясно, как важен твой? Чтобы его аннулировать, Харкеры заплатят тебе хорошие деньги.

Вот в чем дело. Вот почему он так разошелся. Хейл замолчал, не глядя на Сэма. Он неподвижно сидел за пустым столом и ждал. Он не просил и не уговаривал.

Что он мог бы предложить своему гостю? Деньги? Меньше, чем предложат Харкеры. Долю в новой Колонии? Но к тому времени, когда она начнет давать прибыль, простой смертный давно умрет.

Сэм возбужденно спросил: «Что бы Вы стали делать с патентом, губернатор?»

— Начал бы работать, только и всего. Я не могу заплатить тебе много. Я мог бы взять твою землю в аренду, но она еще очень не скоро будет приносить прибыль. Все съедят расходы. Чтобы выжить, колония на Венере должна постоянно расширяться. Теперь я знаю, что это единственно возможный путь.

— А если у Вас ничего не выйдет? Если правительство снова возьмет на себя управление? Все, как в тот раз. Если они увидят…

Хейл молчал.

Сэм продолжал забрасывать его вопросами. «Вы делаете очень большую ставку на новую Колонию. Вы…»

— Я ничего не доказываю, — прервал его Хейл. — Я уже сказал, что Харкеры дадут тебе больше.

Теперь замолчал Сэм. В его голове уже вырисовывались десятки возможностей — как раздобыть денег, переиграть Харкеров, поднять пропаганду. Как обеспечить новой Колонии успех, несмотря на их сопротивление. Ему казалось, что на сей раз он с этим справится. У него было время, и его стоило вложить в колонизацию.

Хейл наблюдал за ним, и в нем, похоже, разгорался огонь надежды, разгоняя тяжелый мрак давящей его безысходности. Сэм не совсем понимал этого человека. Несмотря на длиннейшую прожитую жизнь, на свой немыслимый опыт, на то, что он уже однажды доверился простому, недолго живущему человеку, он, как ни странно, собирался довериться снова. С его точки зрения, Иоиль Рид должен был казаться несмышленышем, человеком, которому отпущен век не длиннее кошачьего. И такому человеку он дает преимущество над собой и собирается вверить свою самую заветную мечту, детище всей своей жизни.

Почему?

В голове Сэма всплыла туманная параллель из древнейшей истории старушки-Земли. Когда-то он читал, что страны, попавшие под иго монгольских орд, оказались настолько подавленными, что уже никогда не могли оправиться и вырваться вперед. Несмотря на неисчерпаемые природные богатства, жители этих стран не сумели использовать их и безнадежно отстали от других народов, не утративших жизненной энергии.

Возможно, то же случилось и с Робином Хейлом. Он был сейчас единственным оставшимся в живых человеком, сражавшимся вместе со Свободными Компаньонами. Не растратил ли он за эти буйные, отчаянные годы того огня, который так был нужен ему сейчас? За долгие века он накопил опыт и знания, но потерял то качество, без которого не мог их использовать.

Сэм, напротив, обладал им в избытке. Ему даже вдруг показалось, что на всей Венере это качество присуще ему одному. У Хейла за плечами была долгая жизнь, но не было воли к победе. Другие Бессмертные были достаточно инициативны, но…

— Если мы будем дожидаться Кланов, мы можем опоздать, — воскликнул Сэм удивленным голосом, как будто никогда не слышал этого раньше.

— Конечно. Если уже не опоздали.

Сэм, казалось, его не слышал. «Они думают, они правы, — продолжал он, развивая тему, смысл которой раньше до него не доходил. — Они просто не хотят ничего менять! Они будут ждать и ждать, пока не выяснится, что прождали слишком долго. А они этому даже обрадуются. Потому что они консерваторы. Те, у кого власть, всегда консерваторы. Им любые перемены не по нутру».

— То же самое можно сказать про всех тех, кто живет в Куполах, — отозвался Хейл. — Что мы можем предложить им взамен? Там у них комфорт, безопасность, все блага цивилизации. — А здесь только трудности, опасности и маленький шансик на то, что через пару сотен лет у них будет что-то похожее на те удобства, которые у них уже есть под водой и которые им ничего не стоят. К тому же никто из них до этого не доживет, даже если они и поймут, что перемены необходимы.

— Но однажды-то они завелись. Когда… когда мой отец раскручивал первый план колонизации.

— Не то. Всегда найдутся неудовлетворенные романтики, согласные чего-то лишиться. Но болтать о приключениях это одно, а пахать до седьмого пота — совсем другое. У них нет настоящего стимула. Первопроходцы потому и первопроходцы, что у них либо невыносимые условия дома, либо их привлекает жирный кусок, либо… нужно их звать в Землю Обетованную или что-то в этом роде. А что у нас? Пустяк, спасение человечества. Слишком общо, чтоб кого-нибудь расшевелить.

Сэм нахмурил рыжие брови. «Спасение человечества?» — переспросил он.

— Если колонизация не начнется сейчас или в ближайшем будущем, то она не начнется никогда. Запасы кориума иссякают. Я твержу это на всех углах. Людям осталось жить в своих чудесных Куполах несколько столетий, потом все генераторы встанут, а воля к жизни погаснет еще раньше. Но Кланы упрямо блокируют каждый мой шаг, я бьюсь, как в глухую стену, и, видимо, буду биться до тех пор, пока не будет слишком поздно.

Хейл пожал плечами.

— Мои слова уже всем надоели. Там, внизу, такие разговоры считаются дурным тоном.

Сэм покосился на него. Бессмертный говорил искренне. Ему можно верить. Будущее человечества было слишком туманной проблемой, чтобы она могла беспокоить Сэма. Но для его собственного, теперь уже бессмертного существования, нескольких столетий было явно мало. Кроме этого, ему нужно было свести счеты с Харкерами. К тому же проект колонизации таит в себе просто неограниченные возможности, при условии, что им будет руководить такой человек, как он.

Грандиозная идея заманчиво замаячила перед ним.

— Патент твой, — резко сказал он. — Теперь смотри…



Роберт Хейл прикрыл за собой раздвижные двери оффиса и в одиночестве побрел по пластиковой дорожке. Серое венерианское небо то и дело оживлялось синими просветами, и тогда на прозрачном своде начинало преломляться и играть солнце. Хейл поднял голову, посмотрел на сверкающие блики и скорчил невольную гримасу, вспоминая былые дни.

Неподалеку человек в коричневом комбинезоне окапывал мотыгой молодые побеги, растущие в широком чане с венерианской почвой. Человек работал медленно, даже лениво, но точные и размеренные движения выдавали в нем привычку и любовь к своему делу. Проходя мимо, Хейл замешкался, и человек поднял на него свое длинное лицо с лошадиной нижней челюстью.

— Поболтаем? — спросил Хейл.

Рабочий в комбинезоне ухмыльнулся:

— Валяй! Что-то задумал?

Хейл поставил ногу на край чана и скрестил руки на поднятом колене. Собеседник, который был явно старше, удобно облокотился на мотыгу. Несколько мгновений они стояли молча, и по улыбкам, с которыми они смотрели друг на друга было ясно, что их определенно что-то связывает. Из всех живущих сейчас на Венере людей только эти двое помнили жизнь под открытым небом, естественную смену дня и ночи, луны и солнца — природные ритмы, не управляемые человеком.

Но только один Вычислитель помнил время, когда от обычного грунта не шарахались, как от страшного врага. Из всех, кто здесь работал, только он один умел орудовать мотыгой с ленивой уверенностью и смотреть на обрабатываемую землю без напряженного страха. Для всех остальных самый вид земли говорил об опасностях известных и неизвестных — невидимых глазу грибницах, смертельных бактериях, таинственных насекомых и личинках, затаившихся лишь до очередного удара мотыги. Земля, конечно, была просеена и обеззаражена, но тем не менее… Никто, кроме Вычислителя, не любил ковыряться в открытом грунте.



Хейл не слишком удивился, когда впервые заметил тощую фигуру с мотыгой. Это было не так давно, недели две назад, во время обычной прогулки по пластиковой дорожке между контейнерами с почвой. Тогда он так же остановился у чана, отослав вперед сопровождавших его инженеров. Пожилой мужчина выпрямился и пристально, чуть насмешливо посмотрел на него.

— Вы не… — нерешительно начал Хейл.

— Точно, — ухмыльнулся Вычислитель. — Я бы выбрался к тебе еще раньше, но нужно было закончить одно небольшое дельце. Здорово, Хейл. Как дела?

Хейл что-то пробормотал.

Вычислитель захохотал. «Когда-то, на Земле, я был просто грязным фермером, — пояснил он. — У меня все время руки чешутся поработать. Это, во всяком случае, одна из причин. Я теперь штатный доброволец. Кстати, под своей собственной фамилией. Не заметил?»

Хейл не заметил. Много воды утекло с тех пор, как он в последний раз стоял в Храме Истины и слушал голос, вещавший из пророчествующего шара. Имя Бена Крауелла не попадалось ему на глаза, хотя он как раз на днях очень внимательно просматривал списки добровольцев, и, казалось, помнил их наизусть.

— Почему-то я не очень удивляюсь, — сказал он.

— И не надо. Мы с тобой, Хейл, единственные люди, которые помнят открытый воздух. — Он фыркнул и покосился на непроницаемый колпак. — Только мы с тобой понимаем, что это подделка. Ты больше не встречал кого-нибудь из Компаньонов?

Хейл покачал головой: «Я — последний».

— Да… — Крауелл разрубил мотыгой случайного жучка. — Я побуду здесь некоторое время. Правда, неофициально. Сейчас я не могу отвечать ни на какие вопросы.

— Ты это и в Куполе не делал, — в голосе Хейла прозвучала горечь. — За последние сорок лет мне раз двадцать нужно было до зарезу тебя видеть. Ты не дал мне ни единой аудиенции, — он посмотрел на Вычислителя в упор, и в нем вспыхнула надежда. — Что тебя привело сейчас? Что-нибудь произойдет?

— Может быть, может быть, — Крауелл отвернулся к своей мотыге. — Что-нибудь рано или поздно произойдет, верно? Если только ждать достаточно долго.



Это все, что Хейл смог выудить из него в тот раз.

Сейчас, рассказывая Вычислителю о случившемся, он вспомнил тот разговор.

— Ты что, из-за этого сюда и приехал? — спросил он под конец. — Может, ты знал?

— Слушай, Робин, я сейчас ничего не могу тебе рассказать. Я ведь говорил — не могу.

— Но ты знаешь?

— Какая разница? Не забывай, что у всего есть своя оборотная сторона. Я не обеспечиваю стопроцентное попадание — какая-то погрешность уже изначально заложена. Я тебе говорил, что у меня скорее лошадиное чутье, чем способность к предсказанию, — Крауелл, казалось, слегка разозлился. — Я — не Бог. Ты рассуждаешь, как в Куполах. Не надо ни на кого надеяться. Они все ждут, что придет добрый дядя. А добрый дядя тоже не Бог. Да и сам Господь Бог не в силах изменить будущее. Он просто знает, что произойдет. Иногда он вмешивается, вводит в уравнение новую величину, причем случайную…

— Но…

— Да, я пару раз вмешивался. Однажды даже убил человека, потому что прикинул, что, оставь я парня в живых, будет хуже для всех. Оказалось, я был прав. Но я не делаю ничего, что выше моих сил. Все, что я могу сделать — это ввести случайный фактор, и это тоже непросто, поскольку я сам замешан в эту задачку и не могу смотреть на нее со стороны. Я не могу предвидеть даже свои собственные реакции!