Правда отразилась в темных глазах дока. Ни жена, ни дочь понятия не имели о его болезни.

– Не рассказывай им ничего, хорошо?

Конечно, это дело дока, но, думаю, держать Сили и Натали в неведении несправедливо. Я бы на их месте предпочла знать о его недуге.

– Ладно, но только если вы обещаете, что скоро сами им все объясните.

– Обещаю.

– Вы хотя бы у врача были?

– У многих. – Он вздохнул.

– Что у вас?

– Ерунда, не стоит…

– Пойдемте скорее за стол. О чем шепчетесь? – На пороге снова возникла Сили.

– Я говорил Анне-Кейт, что очень рад ее видеть, – заявил док и потянул меня в столовую.

«Не стоит волноваться». Вот что он собирался сказать. Даже не сомневаюсь. И все-таки я волновалась. Я учила в колледже биологию и анатомию и теперь старалась припомнить все болезни, которые вызывают желтоватый оттенок кожи. Первое, что приходит на ум, – гепатит и печеночная недостаточность. Это лечится, хотя иногда приводит к летальному исходу.

– Я тоже рада. – Сили на мгновение встретилась со мной взглядом и тут же потупилась, видимо считая неприличным слишком явно на меня глазеть. – Надеюсь, во время твоего пребывания в Уиклоу, Анна-Кейт, совместный обед по воскресеньям станет традицией. Наш дом – твой дом.

– Спасибо, – с вымученной улыбкой уклончиво ответила я.

– Куда я попала? Нас что, снимает скрытая камера? – Натали усадила Олли на детское сиденье, прикрепленное к стулу, и начала изучать потолок.

– Не говори глупостей, Натали, – прервала ее Сили. – Лучше давайте обедать. Кому что налить? Есть вино, кока-кола, сладкий чай, кофе…

Натали недоверчиво покачала головой и дала дочке пару стручков фасоли.

Хотя я не большой любитель спиртного, в уме промелькнула сумасбродная мысль: как бы Линдены отреагировали, если бы я отпила вино прямо из бутылки? Чтобы не поддаться искушению это проверить, на всякий случай выбрала чай.

Не отпускало ощущение нереальности происходящего. Я отметила, что уставленный тарелками деревянный темно-серый стол застелен длинной узкой скатертью-бегунком, расшитой цветами, на которой выстроились три вазочки со свежими букетами из белых роз, рудбекий, ромашек и листьев папоротника. Все это Линдены выращивают в саду.

Док галантно подвинул мне стул.

– Красивые цветы, – похвалила я, садясь.

– Спасибо. – Сили поставила передо мной и Натали высокие стаканы для чая. – Джеймс срезал их сегодня утром.

Джеймс. Док. Мой дедушка. И он тяжело болен.

Стараясь справиться с нахлынувшей грустью, я принялась осматривать комнату. На хлопчатобумажных зеленых салфетках, украшенных причудливым цветочным узором, стоял белый фарфоровый сервиз. Благородно поблескивали на солнце начищенные серебряные блюда. На стенах висели акварельные картины с изображениями зверей: кроликов, белок и барашка. На буфете и на серванте виднелись семейные фотографии. Я бы подошла поближе, чтобы получше их рассмотреть, но боялась показаться невежливой.

– Прежде чем мы приступим к ужину, я хотела бы кое-что сказать… – Сили поднялась и покосилась на дока. Тот ободряюще кивнул.

По очереди взглянув на меня и Натали, Сили глубоко вздохнула.

– Анна-Кейт, я не знаю, что именно произошло в день гибели твоего отца. Никто не знает. Я поверила в худшее, потому что легче переносить боль, когда находишь виноватого. Не понимать, почему дорогой тебе человек умер, – просто невыносимо… Мне нужно было на кого-то возложить вину.

Я так сильно сжала кулаки, что коротко подстриженные ногти впились в ладони.

– А теперь?

Я старалась не забывать о том, что рассказала Натали: после аварии ее мама полностью изменилась. Слова Сили меня растрогали. По-человечески я ей сочувствовала. Даже представить не могу, как это тяжело – пережить смерть сына. Это не оправдывало, но до определенной степени объясняло поступки Сили. И сейчас, понимая и даже принимая ее поведение, я силилась побороть гнев, но он продолжал закипать во мне и рваться наружу.

«Пора исцелить старые раны», – напомнила я себе.

Сили выдержала мой взгляд.

– До встречи с тобой я не желала признавать, что творю. Потеря ребенка – ужасное, непоправимое горе. Такого и врагу не пожелаешь. Я была не в состоянии смириться с тем, что время Эджея истекло и Господь забрал его. – В ее глазах заблестели слезы. – Поэтому свалила всю вину на твою маму. Не могла иначе.

Олли завозилась на сиденье, и Натали торопливо сунула ей тарелку с картофельным пюре, горсть стручковой фасоли и детский стаканчик с молоком.

– Похоже, вы до сих пор не смирились, – ровным голосом возразила я. – Так вы верите, что это был несчастный случай, или нет?

– Неизвестно, что произошло в тот день, – повторила Сили.

Я плотно сжала губы, чтобы не сорваться.

– Сили! – предупреждающе произнес док.

– Помолчи, Джеймс. Я пытаюсь быть честной. Анна-Кейт, раньше я не допускала даже мысли о том, что это трагическая случайность. Теперь допускаю, но мне надо хорошенько все обдумать, а для этого нужно время. Я должна привыкнуть к тому, что все эти годы могла ошибаться. Что я, возможно, кому-то навредила, когда искала виноватого.

«Допускаю». «Возможно». Эти слова больно кольнули меня, но не потому, что Сили не приняла невиновность моей мамы на веру. Я осознала, что она права: никто не знает причин аварии. И все же не сомневалась: мама бы и мухи не обидела! Она вообще терпеть не могла насилие. Если на кого-то и злилась, то только на Линденов, но даже говоря о них, никогда не повышала голос.

– Мама никому умышленно не причинила бы зла. Если бы вы узнали ее получше, то сами бы поняли.

– Мы и так ее знали, – отмахнулась Сили. – Они с Эджеем встречались три года.

Я резко втянула воздух.

– Вы видели в маме не ее саму, а лишь своего врага. Вы ее вообще не знали!

– Не делай из нее невинную овечку! – негодующе набросилась на меня Сили. – Она нарочно тебя прятала, чтобы нам насолить. Злопамятность – не слишком хорошее качество.

– Ну вот мама и показала себя во всей красе. – Натали откинулась на спинку стула. – А я-то уж боялась, что сошла с ума. – И тихо пробурчала: – Это же надо – выйти босиком…

– Натали… – Док вздохнул.

– Что? – взъерепенилась она. – Босиком! Когда ты в последний раз видел, чтобы мама так расхаживала? Да никогда! Тапочки – и те почти не надевает. Даже дома носит туфли, причем на каблуках.

Сили возвела взор к потолку и, что-то пробормотав, обратилась к Натали:

– Прекратите, юная леди. Это мой дом. Как удобно, так и хожу.

Натали закатила глаза. Похоже, эта привычка осталась у нее с детства.

– Да, мэм.

Сили повернулась ко мне. Ее взгляд стал ледяным. Вот и проявился ее тяжелый характер, о котором предупреждала Натали.

– Если Иден желала нас наказать, спрятав тебя, то у нее получилось. Упущенных лет не вернуть.

– Так мы ни до чего не договоримся, – перебил ее док.

Стало жарко. Не сдержавшись, я вспылила:

– Что посеешь, то и пожнешь! Можете обвинять всех подряд, но это вы довели маму своей подлостью и жестокостью! Вы и сами все понимаете.

Сили сцепила руки и облокотилась на стол.

– Да, понимаю. Я любила сына и хотела для него самого лучшего. Родители всегда хотят лучшего для своих детей. И если для этого приходится проявить волю – что ж, так тому и быть. Иден была своенравной, упрямой, да и ее родители не внушали доверия. Мать – странная особа с замашками хиппи, а отец вообще неясно кто. Иден не нашего круга. Она бы никогда не прижилась в нашей семье. Ведь для этого надо иметь хорошую репутацию и вести себя подобающе. Ты представляешь Иден на собрании Молодежной лиги?

Док сокрушенно качал головой, будто ушам своим не верил, но в разговор больше не вмешивался. Я изумленно уставилась на Сили.

– По-вашему, вы делали маме одолжение, когда ее травили?

– Конечно, нет. Я объясняю, что Иден была словно с другой планеты. Поэтому она – не пара Эджею.

Я расслабила ладони и тут же снова сжала кулаки.

– Это не вам решать. Они с папой любили друг друга.

Сили все еще стискивала руки в замке. Пальцы побелели от напряжения.

– Разве родители не могут ошибаться? Они ведь тоже люди… Впрочем, я до сих пор уверена в собственной правоте насчет Иден. Без нее Эджей бы многого добился. Иден висела у него на шее, как балласт. И вот доказательство: это она вела машину в день аварии. Если бы Эджей не встречался с Иден, он был бы жив, не так ли?

– Это уж одному богу известно, – сквозь зубы процедила я.

– Тебе легко сидеть здесь и упиваться собственной правотой, – чуть мягче ответила Сили, откидываясь на спинку стула. – Ты понятия не имеешь, через что мне пришлось пройти… – Она обратилась к Натали: – И давай обойдемся без шуточек насчет того, что я босиком.

Натали резко закрыла рот.

Сейчас, когда Сили потеряла бдительность, я опять различила на ее лице боль и сожаление. Она продолжала:

– Скажи, Анна-Кейт, правильно ли Иден поступила, отлучив тебя от семьи? Скрыв от тех, кто полюбил бы тебя всем сердцем? Иден-то наверняка полагала, что так будет лучше. А сама ты как считаешь?

Мой взгляд скользнул по всем четырем Линденам и задержался на Олли, которая с аппетитом уплетала картофельное пюре. Ненависть, возникшая между двумя семьями после аварии, все эти годы только крепла, и нет ей ни конца, ни края.

– Я подумала, что, возможно, она совершила ошибку. Потому я и пришла сюда. Надеялась, что мы сможем забыть прошлое и все начать с чистого листа, но теперь вижу: это глупо. Корни нашей вражды слишком глубоки. – Я отодвинула стул и встала.

– Вовсе не глупо. – Док тоже поднялся. – Мы очень этого хотим.

– Мы же семья, Анна-Кейт, – добавила Натали. – В семьях иногда бывают ссоры. В нашей – так вообще постоянно. Мы можем сболтнуть или сделать что-то обидное, когда сердимся, но в глубине души все равно любим друг друга. Пожалуйста, не уходи. В наших силах все исправить.

На ресницах Натали заблестели слезы, и это едва меня не доконало. Тяжело было видеть ее в таком состоянии. Отчетливо вспомнились наставления Зи: «Прежде всего Хранительницы должны беречь любовь. Без нее все будет потеряно».

Наверное, надо бы сейчас прислушаться к ее словам, но я не могла избавиться от ощущения, что зря трачу время.

– А по-моему, нет, – отрезала я. – То, что случилось, невозможно изменить. Мы не сможем просто забыть о прошлом, ведь мы живем, дышим им. Оно перевернуло наши судьбы. Мы до сих пор лелеем гнев и обиду, да еще и подливаем масла в огонь. Ничего уже нельзя исправить.

– Нет, можно, – возразила Натали. – Я не сдамся.

Я бы хотела, чтобы она оказалась права. Ведь мое предназначение – исцелять и утешать. Но нет на свете такого бальзама, мази или настойки, которая уняла бы нашу душевную боль.

Сили тоже встала.

– Я согласна с Анной-Кейт: то, что случилось, невозможно изменить.

– Мама!.. – запротестовала Натали.

Сили жестом остановила ее.

– Прошлое неизменно. А вот люди меняются. Увидев тебя, Анна-Кейт, я осознала, какой же упрямицей была все эти годы. Очевидно, у нас с Иден больше общего, чем я полагала. Может, я заблуждалась на ее счет. Ведь не встречайся она с Эджеем, у нас бы не было тебя. Если бы я могла вернуться в то время, я бы обязательно постаралась узнать твою маму получше. Увы, это невыполнимо. Зато будущее в нашей власти. Я в своей жизни ошибалась, причиняла людям боль и горько об этом сожалею. Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь.

Слушая ее, я отчаянно вцепилась в спинку стула. Разумеется, Сили верила в то, что говорила, но я сомневалась, что у нее получится все наладить. Ей ведь уже за семьдесят. Всю жизнь она так строго придерживалась правил приличия и морали, что даже не позволяла себе ходить босиком по собственному дому. Разве она способна сейчас отказаться от старых, давно укоренившихся привычек?

– Спасибо, я ценю вашу готовность начать все заново. Просто… – Все мои чувства смешались. Я и сама не понимала, что испытываю. – Просто мне нужно время.

– Мы всегда будем тебе рады. И приглашение на семейные воскресные обеды остаются в силе, – добавил док.

Мой взгляд упал на Олли. Девочка приветливо заулыбалась мне и помахала рукой, случайно выронив стручок.

– Анкей! Пливет-пливет!

Она начала звать меня так, потому что еще не выговаривала мое имя. Сердце словно раскололось пополам. Я помахала ей в ответ.

– Привет, Олли.

Наблюдая за тем, как она играет с разложенной на тарелке фасолью, я вдруг осознала: малышка окружена любовью и радостью, получает их в избытке и щедро делится со всеми, даже с посторонними. Олли пока не знает, что такое ненависть, в том числе между членами семьи. И хорошо, если так и не узнает.

Скоро я покину Уиклоу, но необязательно везти с собой обиду на Линденов, как старое лоскутное одеяло. Пора сделать выбор: либо исключить Линденов из своей жизни раз и навсегда, либо исцелить наконец старые раны, как я и планировала.

Сглотнув комок в горле, я пообещала:

– Я вернусь. Когда-нибудь. Мне надо разобраться в себе.

– Мы будем ждать, – серьезно произнес док.

Сили молча кивнула.

Я чуть ли не бегом кинулась к дверям.

Надеюсь, я не напрасно решила продолжить общение с Линденами. В этом я была не слишком уверена, но по дороге домой, греясь в лучах яркого солнца и вдыхая влажный воздух, мельком заметила, что моя походка стала как будто легче.

16

На следующее утро, закончив рассказывать растущим у гравиевой дорожки кабачкам о моем вчерашнем визите к Линденам, я вместо того, чтобы собирать урожай и полоть грядки, скинула обувь и принялась придирчиво разглядывать свои ноги.

Голубой педикюр слегка облупился. Лодыжки, как обычно, сильно выпирали. Собственные ноги всегда казались мне чересчур тощими, несмотря на мамины уверения, что они абсолютно нормальные. Стопы были перепачканы влажной от росы землей, а сверху белели две незагоревшие полоски кожи в форме галочки – сразу видно, что я предпочитаю носить шлепанцы.

Я опустилась на землю и распрямила колени, прислушиваясь к пению птицы, сидящей на каменной скамейке в центре сада. Кажется, это чибис. Потом, подтянув ноги к себе, соединила ступни и, стараясь побороть нахлынувшее чувство вины, зажмурилась.

– Анна-Кейт? Тебя так утомила прополка или ты медитируешь?

Я подняла голову и увидела склонившегося надо мной Гидеона. Судя по заспанным глазам и взлохмаченной шевелюре, он только что встал. Одет Гидеон был в мятую футболку, шорты и спортивные сандалии. Обычно по будням перед работой он отправлялся на велосипедную прогулку.

– Не слышала, как ты подошел.

– Ну, либо у меня грациозная, летящая походка, либо ты очень глубоко задумалась, – заявил Гидеон, опускаясь рядом. – На спор я бы выбрал второе.

Я отметила, что у него красивые ноги, аккуратно подстриженные, чистые ногти и заживающая царапина у правого колена.

– А ты любитель спорить?

Он внимательно прищурился.

– Сегодня – да. Ты же не медитировала? Если что, могу зайти попозже.

– Я вообще не медитирую. Пробовала однажды, но не получилось. Стоит мне сесть и начать равномерно дышать, и в голову лезет всякая чепуха: как готовить кукурузный сироп с высоким содержанием фруктозы? Почему земля круглая? Из-за чего умер Элвис Пресли? И прочие глупости. – Я вытянула ноги. – То же самое происходит и во время занятий йогой. Не могу сосредоточиться.

– Если хочешь, давай вместе отправимся на велосипедную прогулку или в поход. Это отличный способ проветрить мозги.

– Может быть.

Мельком взглянув на свой облупившийся педикюр, я посмотрела на шелковицы. Их ветки низко опустились под тяжестью налившихся соком ягод и утренней росы. Вчера я всплакнула, слушая пение черных дроздов. Как жаль, что мне не суждено получать от них послания.

– Анна-Кейт? – Гидеон подтолкнул меня локтем. – У тебя точно все в порядке?

Не знаю, почему он спросил. Вообще-то я умею скрывать свои чувства. Однако его янтарные глаза были полны тревоги и заботы, поэтому я сразу выложила, что меня беспокоило:

– Я люблю ходить босиком.

– Так? – медленно, с вопросительной интонацией протянул Гидеон.

– Ты часто ходишь босиком?

Наклонившись вперед, он облокотился на колени.

– Постоянно. А что?

Я сорвала с некогда хилого побега очередной упругий кабачок. Растение уже давно оправилось, листья выросли величиной с тарелку, и я едва поспевала собирать урожай.

– Есть один человек, который никогда не ходит босиком даже у себя дома, потому что ему с детства внушали правила приличия. – Я снова принялась изучать собственные ноги, но перед глазами стоял розовый педикюр Сили.

– Конечно, это старомодно и немного грустно, но ничего страшного. Не стоит так переживать.

А я переживала. Очень. Хотя изо всех сил пыталась избавиться от этих размышлений и не думать, как же сильно воспитание влияет на человека, если, даже дожив до семидесяти лет, он все равно не смеет ходить босиком, потому что это – недопустимо.

Иначе я была бы вынуждена признать, что люди, с детства привыкшие к строгим правилам и нормам морали, ни за что не снизошли бы к тем, кого считают неровней. В том числе – к дочери свободомыслящей владелицы кафе, пусть даже эта девушка встречается с их сыном. Им бы в голову не пришло узнать ее получше. Ну разумеется, они бы обращались с ней вежливо и любезно, но близко к себе не подпускали. Так уж они воспитаны. Они были бы уверены, что скоро сыну надоест эта девица и он найдет себе более достойную партию из их круга, которая ни за что бы не стала расхаживать босиком.

– Извини, зря я тебя этим нагрузила. Я просто… не выспалась. Мысли какие-то дурацкие лезут… И я еще не успела выпить кофе. Как насчет чашечки? – Я встала и, нацепив шлепанцы, протянула Гидеону руку.

Помедлив, он сжал мою ладонь и легко вскочил на ноги.

– Если тебе надо выговориться, Анна-Кейт…

– Спасибо, Гидеон. – Он не отпускал мою руку, и я осторожно вызволила ее сама. – Может, что-то посущественней?

– Нет, только кофе.

Он поднялся по ступенькам и галантно распахнул передо мной дверь.

Я быстро сполоснула руки, и все пошло своим чередом.

– Какое сегодня блюдо дня? – поинтересовался Гидеон.

На прошлой неделе я начала ежедневно готовить новое угощение: эксперименты с рецептами доставляли мне удовольствие. Я бы с радостью с утра до вечера занималась кулинарией, но три повара на одной кухне – это перебор.

– Омлет «Фриттата» с колбасой и черемшой.

– С черемшой? Ты прямо настоящая южанка!

– Да нет, просто я наткнулась на нее позади бабушкиного сада и решила: не пропадать же добру. Она вкусная. Так что я собираюсь использовать ее почаще, пока на нее сезон. – Я наморщила нос. – Интересно, растет ли черемша в Массачусетсе?

– Ого, такими темпами ты скоро начнешь варить и традиционную южную кашу из кукурузы с листовой капустой.

– Я и так ее иногда варю. Меня мама научила, когда я была маленькой. Можно увезти человека из Уиклоу, но этот город навсегда останется в его сердце.

Особенно это касается женщин из рода Кэллоу.

– А я предупреждал, – кивнул Гидеон. – Уиклоу затягивает и потом не отпускает.

Я сжала ручку кофейника.

– Почему-то в твоих устах это звучит как предостережение, даже когда ты шутишь.

Гидеон отпил кофе и улыбнулся.

– Правда?

– А что, нет?

– Это как посмотреть.

– В смысле? – Я поставила кофейник на электрическую плитку.

– Зависит от того, чего ты сама хочешь.

Через окно я заметила, что орнитологи уже проснулись и теперь прогуливаются по двору. Закарайа Бойд, сэр Птицелюб, собирал в пакет брошенный кем-то мусор. Вероятно, Уиклоу затянул и его.

– Кстати, а ты хочешь?

Я поглядела на него через плечо.

– Что?

– Чтобы тебя затянуло и не отпустило?

В его голосе мне послышались заигрывающие нотки. Я повернулась к Гидеону. Он стоял, скрестив ноги, облокотясь на столешницу, и спокойно попивал кофе. Его выдали глаза: они обдавали жаром, словно раскаленная лава.

В груди разгорелось незнакомое чувство, и я постаралась заглушить его. Лучше с Гидеоном не сближаться.

– Я имею в виду Уиклоу, – тихо добавил Гидеон.

– Уиклоу? – разочарованно переспросила я и принялась рассовывать по отдельным вазочкам пакетики с сахаром. – Придется ему обойтись без меня. В конце июля я уезжаю.

Поставив чашку с кофе на стол, Гидеон насыпал в нее сахара.

– Значит, это предостережение.

– Приму к сведению. – Я тоже отпила кофе. – Извини за пятничную драму. Неудобно получилось.

После той ужасной сцены с Сили мы торопливо собрали вещи, в молчании вернулись в кафе и неловко распрощались. Только позже я осознала, что даже не успела распаковать сладкий ежевичный чай до того, как все пошло наперекосяк. Если бы это было свидание, я бы назвала его провальным.

Мы одновременно схватили один и тот же пакетик с сахаром, и наши пальцы соприкоснулись. Взглянув друг на друга, мы поспешно отдернули руки.

– Ерунда. Без семейных драм было бы скучно.

Семейных…

– Пожалуй, ты прав.

Он посмотрел на надписи под потолком.

– Кстати, насчет семьи. Странно, что Зи никогда о тебе не упоминала.

– Мне она тоже ни про кого из Уиклоу не говорила. А что, у нее были причины рассказать тебе про меня? Помимо вашей дружбы? – У меня создалось впечатление, что были.

– Ну да. Если учесть…

– Что учесть?

Гидеон собирался ответить, но его прервал громкий стук. Я ожидала увидеть за окном мистера Лейзенби. Но это была Пебблз.

– Как много тут гостей с утра пораньше, – рассмеялся Гидеон. – Мне начинает казаться, что город тебя не держит, а сам держится на тебе.

Я улыбнулась.

– Ладно, я пойду. – Гидеон направился к двери из проволочной сетки.

– Может, останешься? Пебблз, наверное, ненадолго.

– Не могу: велосипедная прогулка ждет.

– Ну хорошо.

Гидеон вышел, а я открыла дверь Пебблз.

– Он очень мил, правда? – с хитрой улыбкой заметила старушка.

– Да? – как можно невиннее перепросила я. – Что-то не замечала…

Пебблз усмехнулась. Она явно видела меня насквозь.

– Вы, конечно, удивлены, что я зашла так рано?

– Конечно. Что-то случилось?

Пебблз с подозрением огляделась.

– Хотела попросить вас об одолжении.

Я посторонилась.

– Проходите.

* * *

Спустя пару часов я подошла к мистеру Лейзенби – подлить кофе. Сегодня на нем была классическая рубашка с короткими рукавами и галстук-бабочка в черно-белый горошек. Как обычно, мистер Лейзенби сидел в дальнем конце общего стола, рядом с Фейлин и напротив Пебблз, и все утро надсадно кашлял.

– Давайте я принесу вам что-нибудь от кашля, мистер Лейзенби? – предложила я, когда он в очередной раз закашлялся, прижимая к губам платок. – От лекарственного чая из корня лакрицы вам сразу станет легче. Он помогает очистить легкие.

– Не надо мне никакого чая, – убрав платок, отказался мистер Лейзенби. – Со мной все в порядке, просто вчера косил газон и надышался пыльцой, вот сегодня и саднит в горле.

Я заметила, что он не съел ни кусочка пирога «Черный дрозд». Только разломал его, раздавил все ягоды и раскрошил корочку. Зато с яичницей и картофельным пюре мистер Лейзенби расправился быстро, значит, не так уж сильно он болен.

– Вам не понравился пирог?

В его слезящихся глазах отразилось недовольство.

– Да, мэм. В нем голубика.

– Правильно, она поспела на прошлой неделе, и я испекла пирог по новому рецепту, с начинкой из ягодного ассорти: голубики, ежевики и малины.

– Напрасно. От добра добра не ищут! Я терпеть не могу голубику, а Джина сказала, что пироги с нормальной начинкой уже распроданы.

– Ничего, Отис, проживешь денек без пирога, – прервала его Фейлин и повернулась ко мне: – Не обращай на него внимания, лапонька. Не стоит убирать пирог из меню. Всем остальным он пришелся по душе, так? – Она поднялась и громко вопросила: – Пирог с ягодным ассорти просто вкуснятина, верно?

Посетители кафе согласно загудели, а Фейлин уселась обратно и, постелив на колени салфетку, взяла чашку с кофе.

– Вот видите!

Я улыбнулась. Фейлин всегда идет напролом.

– Не говори, чего не знаешь. Ты пирог даже не пробовала. С чего ты взяла, что это вкуснятина? – выделив последнее слово, передразнил ее мистер Лейзенби.

– Ну, я пробовала и могу сказать, Анна-Кейт, что пирог получился – пальчики оближешь, – вмешалась Пебблз. – Никогда ничего вкуснее не ела.

Мистер Лейзенби возмущенно насупился.

– Не надо на меня так смотреть. Небольшие перемены еще никому не помешали, – заявила Пебблз и поднесла к губам чашку, манерно оттопырив мизинец.

– А мне мешают! – рявкнул мистер Лейзенби.

Пебблз отодвинула чашку и гневно уставилась на него.

– Держи свое плохое настроение при себе и не смей отыгрываться на Анне-Кейт! Она с ног сбивается, чтобы всех обслужить. Еще не взяла ни одного выходного. Где же твоя благодарность? Если тебе нужен пирог с какой-то конкретной начинкой, почему ты пришел не к открытию, а на два часа позже? Да к этому времени пирогов могло вообще не остаться!

Закончив отчитывать мистера Лейзенби, Пебблз энергично кивнула головой. Ее высокая прическа «улей» качнулась, и я даже испугалась, что она сейчас развалится, но Пебблз, видимо, пользовалась каким-то особым лаком для волос.

В ответ на мой выразительный взгляд Пебблз невинно похлопала ресницами.

Разумеется, она была в курсе, во сколько мистер Лейзенби появился в кафе. Она-то как раз с самого открытия сидела здесь, сжимая чашку кофе, и в ожидании мистера Лейзенби нетерпеливо поглядывала на дверь.

А еще Пебблз прекрасно знала, куда делись все пироги с другой начинкой: она сама их скупила, чтобы якобы из гостеприимства угостить своих постояльцев-орнитологов. Навешала мне на уши лапшу, мол, она очень ценит дополнительный доход, который от них получает, тем более что скоро пора будет платить налоги, и хочет сделать им приятное. Но теперь-то я понимаю: Пебблз просто не желала, чтобы пирог достался мистеру Лейзенби. Наверняка ей известно, что он терпеть не может голубику, поэтому она и не стала покупать пироги с ягодным ассорти.

Пебблз улыбнулась мне и спокойно отпила кофе. Вот хитрюга!

– На два часа позже? – переспросила Фейлин. – Отис, на тебя это не похоже. Ты что, проспал? Или уговорился с кем-то повидаться? Или потерял кошелек? А может, заплутал и очутился на другом конце города?

– Я заблудился всего однажды, потому что на меня так подействовало новое лекарство от аллергии, – возмутился мистер Лейзенби. – И хватит припоминать мне тот случай.

Прислушиваясь к их разговору, я подлила кофе посетителям за соседним столиком. Мне тоже показалось странным, что мистер Лейзенби, вопреки обыкновению, явился в кафе к десяти, но я так закрутилась, что даже не задумалась, почему он припозднился.

– Стало быть, сегодня приключилось что-то другое? – переспросила Фейлин.

Мистер Лейзенби окинул ее уничижительным взглядом, но Фейлин не смутилась.

– Да, – неохотно буркнул он, гоняя по тарелке сочные ягоды.

Мне пришлось отойти, чтобы поменять опустевший кофейник на новый, убрать со столика на двоих грязную посуду и протереть его. Я очень торопилась, чтобы не пропустить продолжение беседы.

– Сгораю от любопытства, – заявила Пебблз. – Что же тебя задержало?

Мистер Лейзенби отложил вилку и вздохнул.

– Вообще-то, вас не касается, ну да ладно. Розмари велела мне не появляться в кафе раньше девяти.

Пебблз, застонав, откинулась на спинку стула и закатила глаза. Правда, кроме меня, никто этого не заметил.

Фейлин погладила мистера Лейзенби по руке.

– Помоги тебе бог.

Собирая с их столика грязные тарелки, я беспардонно встряла в разговор:

– Розмари?

– Моя жена, – печально пояснил мистер Лейзенби.

Покойная жена.

– Значит, Розмари попросила вас прийти на два часа позже?

– Так и есть. – Старик напрягся. – А что?

– Просто… мне казалось, что послания с того света более… – Я замешкалась, подыскивая нужное слово.

– Задушевные? – подсказала Фейлин.

– Ну да. Я всегда считала, что умершие с помощью черных дроздов выражают близким свою любовь. – Я указала на надпись под потолком. – Под полуночным небом песни черных дроздов нам подарят любовь…

– Что такое любовь? – возразила Фейлин, почти в точности повторяя слова Обина Павежо.

Мы с ним не виделись с тех пор, как я зашла передать пирог для Саммер. За это время я успела пристраститься к ежевичному чаю.

– Как-то раз Гарольд через дроздов напомнил мне заплатить налоги, – поделилась Фейлин. – А когда в машине заклинило двигатель, битый час ворчал, что надо в срок менять масло. Как по мне, его совет пришелся бы кстати до того, как мотор поломался, а не после. Хотя не мне судить, какими должны быть послания с того света. – Она прижала чашку к подбородку и вздохнула. – Гарольд переживал, как бы меня не выселили из дома или машина не взорвалась. Он всегда обо мне заботился. Так он проявлял свою любовь.

– Это, конечно, мило, но я не припомню случая, чтобы вы заказывали пирог «Черный дрозд». Больше не хотите получать послания?

– Я уже давненько отказалась от пирогов. Было бы славно еще раз влюбиться, а если продолжу поддерживать связь с Гарольдом, если не распрощаюсь с ним, ничего не выйдет. Прошлое лучше оставить в прошлом, понимаешь?

– Нет! – Мистер Лейзенби стукнул кулаком по столу. – Я не готов ничего оставлять!

Фейлин подтолкнула его локтем.

– Разве тебе неохота снова влюбиться? Найти кого-нибудь, кто скрасит твою старость?

– Уже нашел! Розмари.

Пебблз тихо застонала. Я думала, что кроме меня ее никто не услышал, но тут мистер Лейзенби украдкой покосился на нее, и я задалась вопросом: может, в душе он догадывается о ее чувствах?

– И пусть Розмари любит иногда покомандовать… – продолжал он.

– Не иногда, а постоянно! – перебила Пебблз. Ее голос взлетел на целую октаву. – Она только и делает, что командует! Постригись, прополи клумбы, выброси просроченное печенье, приходи в церковь пораньше, следи за холестерином, ешь больше овощей и меньше конфет… – Она пальцем смахнула стекающую по чашке каплю кофе. – И Отис всегда ее слушается. Всегда!

Пебблз сжала губы, словно боясь не сдержаться и высказать все, что думает об отношениях супругов Лейзенби. И правильно сделала: мистер Лейзенби до того рассердился, что ему было наплевать на мнение Пебблз.

– Почему бы и нет? Розмари плохого не посоветует! – Старик сунул мне в руки тарелку с пирогом. – Уберите, пожалуйста. Голубика! Ну и гадость!

Фейлин встала.

– Мне пора. Внучка ждет. Выше нос, Отис! Завтра будет новая партия пирогов. – С этими словами она оплатила счет и, помахав нам, исчезла за дверью.

Мистер Лейзенби вновь зашелся в приступе кашля.

– Может, все-таки заварить вам лекарственный чай? – снова предложила я. – Это быстро.

– Не надо. – Он швырнул на стол салфетку и десятидолларовую купюру. – Пойду домой. Буду очень признателен, мисс Анна-Кейт, если вы завтра придержите для меня кусочек яблочного пирога.

Пебблз энергично замотала головой. Ее «улей» опасно закачался.

– Анна-Кейт придерживает пироги только для членов семьи, забыл?

Мы с мистером Лейзенби не были связаны кровными узами, но он успел стать для меня почти родственником. Кем-то вроде ворчливого дедушки.

– Черт побери! – рыкнул мистер Лейзенби.

– Да, но я решила не продавать пироги оптом, – вмешалась я. – Так что приходите завтра в любое время. Выбор будет большой.

Пебблз надулась, а мистер Лейзенби просиял.

– Очень признателен. Увидимся утром.

И он вышел из кафе.

– Если хотите быть с ним, придется подождать, – обратилась я к Пебблз. – Он должен сам принять решение.

Пебблз, потупившись, уставилась в чашку.

– Уже столько лет прошло, Анна-Кейт. Сколько еще ждать?

К сожалению, этого я не знала.