Грэм Грин

Юбилей

Мистер Челфонт отутюжил брюки и галстук. Потом сложил и убрал гладильную доску. Высокий, с хорошей фигурой, он оставался импозантным, даже бродя в домашних штанах по маленькой однокомнатной квартирке неподалеку от Шефердс-Маркет. В свои пятьдесят он выглядел на сорок пять, не больше. Без гроша в кармане он производил впечатление кредитоспособного джентльмена, и если не жителя, то завсегдатая Мейфэра[1].

Он придирчиво оглядел воротничок сорочки: не выходил в свет уже больше недели, только спускался в кафе на углу, утром за рогаликом, вечером — за булочкой с ветчиной, но тогда он надевал пальто и под него — грязный воротничок. Посмотрел и решил, что еще один раз и так сойдет. Он не считал, что на прачечной стоит экономить, — чтобы заработать деньги, надо сначала их потратить, — но не видел смысла и в мотовстве. Мистер Челфонт почему-то не верил, что день будет удачным: собирался выйти лишь для того, чтобы вновь ощутить уверенность в себе, потому что за целую неделю он ни разу не пообедал в ресторане, и у него возникло опасное желание плюнуть на все и коротать свой век в этой маленькой квартирке, покидая ее лишь дважды в день, чтобы спуститься в кафе.

Украшения, развешанные на улицах по случаю Юбилея[2], по-прежнему трепал холодный майский ветер. От дождей и сажи их цвет заметно изменился. Они напоминали о празднике, в котором мистер Челфонт не участвовал. Он не дул в свистки, не раскидывал бумажные ленты, и, уж конечно, не танцевал под гармонику. Вот и сейчас всем своим видом он являл образец Хорошего вкуса, держа сложенный зонт и ожидая, пока красный свет сменится зеленым. Руку он научился держать так, чтобы потертый край рукава оставался незаметным, а свежеотутюженный, довольно дорогой клубный галстук выглядел новехоньким, будто его купили только нынче утром. Всю юбилейную неделю мистер Челфонт провел дома не потому, что был лишен чувства патриотизма или испытывал неприязнь к правящему монарху. Никто не пил за здоровье короля с большей искренностью, чем он, при условии, что выпивку ставил кто-то другой, но инстинкт самосохранения, который он ценил выше пристойной наружности, дал ему дельный совет: не высовывайся. Слишком много бывших знакомых (такой он придерживался версии), приезжали в Лондон со всей страны; у них могло возникнуть желание заглянуть к нему домой, а пригласить кого-либо в такую квартирку не представлялось возможным: неприлично. Рассуждения эти свидетельствовали о его благоразумии, но не объясняли подавленности, которую он испытывал, ожидая окончания празднеств.

А теперь он возвращается к давней игре, сказал он себе.

Мистер Челфонт расправил по-военному аккуратные, начавшие седеть усы. Давняя игра. Какой-то незнакомец, огибая угол в направлении Беркли-стрит, на ходу игриво ткнул его в бок и бросил: «Привет, старина». И ушел, всколыхнув воспоминания о временах далекой молодости и о других игривых тычках. Ибо мистер Челфонт не мог и не собирался отрицать очевидный факт: он очень давно охотился на женщин. Просто не хотел этого скрывать. Выбранная профессия представлялась ему занятием достойным и не слишком обременительным. И вполне можно было закрыть глаза на некоторые обстоятельства: пусть дамы были не столь молодыми, какими могли бы быть, зато, благослови их Господь, платили за все. И как-то забывалось, что славные денечки молодости давно миновали. В списке его знакомых значилось множество женщин и ни одного мужчины. Никто не мог лучше мистера Челфонта рассказать историю, достойную курительной комнаты привилегированного клуба, но курительных, куда его могли бы пригласить, уже не осталось.

Он перешел дорогу. Его жизнь была нелегкой, она выматывала как эмоционально, так и физически, и ему требовался не один стакан хереса, чтобы колесики продолжали вертеться. Первый он всегда покупал сам: в разделе «Расходы» налоговой декларации указывал, что за год на херес у него уходило тридцать фунтов. Он нырнул в дверь, глядя прямо перед собой, чтобы швейцар не подумал, будто он может пристать к одной из женщин, которые тяжело, словно тюлени, продвигались сквозь водянистый сумрак к залу. Но его обычное место оказалось занятым.

Мистер Челфонт огляделся в поисках другого стула, где он мог бы показать себя во всей красе: клубный галстук, загар, великолепная седеющая шевелюра, элегантная мускулистая фигура — прямо-таки вышедший в отставку губернатор одной из колоний. Бросил быстрый взгляд на женщину, которая восседала на его стуле, подумал, что где-то уже видел ее: норковое манто, расплывшаяся фигура, дорогое платье. Лицо определенно казалось знакомым, но в его воспоминаниях оно ни с чем не было связано — просто лицо человека, с которым время от времени сталкиваешься на улице. По всему чувствовалось, что женщина эта вульгарная, веселая и, несомненно, богатая. Мистер Челфонт даже представить себе не мог, где пересекались их пути.

Женщина перехватила взгляд мистера Челфонта и подмигнула ему. Он покраснел, пришел в ужас: никогда в жизни он не попадал в подобные ситуации. Швейцар наблюдал за ним, запахло скандалом, из-за которого он мог лишиться возможности посещать любимый ресторан — последние охотничьи угодья, и вообще мог оказаться вместо Мейфэра в каком-нибудь жалком пэддингтонском[3] баре, где невозможно поддерживать даже видимость элегантности. «Неужто по мне сразу видно, кто я такой? — подумал он. — Неужто видно?» И торопливо направился к ней, чтобы она не успела подмигнуть ему второй раз.

— Извините, вы, должно быть, помните меня... Конечно, мы давно не виделись...

— Да, твое лицо мне знакомо, дорогой, — кивнула она. — Выпей коктейль.

— Ну, я бы не отказался от хереса, миссис... миссис... уж извините, забыл вашу фамилию.

— Ты просто душка, но сойдет и Эми.

— Как вам будет угодно, — не стал спорить мистер Челфонт. — Вы прекрасно выглядите, Эми. Мне так приятно снова видеть вас здесь, после долгих месяцев... нет, должно быть, прошли годы. Последняя наша встреча...

— Я тоже не очень-то помню, когда мы встречались в последний раз, но, разумеется, увидев, как ты смотришь на меня... Наверное, это случилось на Джермин-стрит[4].

— Джермин-стрит? — переспросил мистер Челфонт. — Только не на Джермин-стрит. Я никогда... Конечно, мы встречались в те времена, когда я жил на Керзон-стрит. Потом я переехал в более скромную квартирку, куда не решился бы вас пригласить... Но, возможно, мы сумеем ускользнуть отсюда и уютно устроиться в вашем маленьком гнездышке. Ваше здоровье, дорогая. Вы выглядите моложе, чем прежде.

— Да, веселое было время, — ответила Эми. Мистер Челфонт поморщился. Она теребила пальцами норковое манто. — Но я, знаешь ли... ушла на покой.

— А, вы потеряли деньги, — понимающе кивнул мистер Челфонт. — То же случилось и со мной. Мы сможем утешить друг друга. Я полагаю, с бизнесом дела сейчас плохи. Ваш муж... вроде бы я вспоминаю, что он пытался помешать нашей идиллии. Это была идиллия, не так ли, наши вечера на Керзон-стрит?

— Ты что-то путаешь, дорогой. Я никогда не бывала на Керзон-стрит. Но, если ты считаешь, что мы встречались, когда я была замужем, то это было очень давно, на Бонд-стрит. Просто удивительно, что у тебя такая хорошая память. В том, что мой брак распался, винить мне следует только себя. Теперь я это понимаю. Короче, не сложилось. Впрочем, не думаю, что он был мне хорошим мужем. А вот теперь я ушла на покой. О, нет! — Она наклонилась к нему, и он почувствовал запах бренди на ее маленьких пухлых губках. — Я не потеряла деньги. Я их заработала.

— Вам повезло, — улыбнулся мистер Челфонт.

— Отличный праздник — Юбилей, — сменила тему Эми.

— Я провел его в постели, — вздохнул мистер Челфонт. — Как я понимаю, все прошло на высшем уровне.

— Безусловно, — кивнула Эми. — Я сказала себе, каждый должен внести свою лепту, чтобы праздник удался. Поэтому очистила улицы.

— Простите, я не понял, — уставился на нее мистер Челфонт. — Вы про уличные украшения?

— Нет, нет, — покачала головой Эми, — я не про плакаты и гирлянды. Просто решила, будет нехорошо, если все эти люди, съехавшиеся из провинции и из колоний, увидят девочек на Бонд-стрит, Уордор-стрит, да и вообще в городе. Я горжусь Лондоном и подумала, что мы не должны портить ему репутацию.

— Людям надо как-то жить.

— Разумеется, надо. Разве я сама этим не занималась, дорогой?

— Ой, — с ужасом воскликнул мистер Челфонт, — вы этим занимались? — Он до смерти напугался и принялся озираться, опасаясь, что за ним наблюдают.

— Видишь ли, я открыла свой дом, и девочки делятся со мной. Я взяла на себя весь риск, а потом, есть же и другие расходы. Скажем, на рекламу.

— Но как... как о вас узнают? — В нем проснулся профессиональный интерес.

— Легко, дорогой. Я открыла туристическое бюро. Туры по злачным местам Лондона. Лаймхаус[5] и все такое. А потом находится какой-нибудь старичок, который просит показать ему что-то особенное.

— Ловко, — признал мистер Челфонт.

— И полезно для общества. Улицы стали чище. Хотя, конечно, я пригласила только лучших. Тщательно отбирала. Некоторые возмущались, говоря, что всю работу делают они, но я напомнила, что идея принадлежит мне.

— И как же вы вышли на покой?

— Заработала пять тысяч фунтов, дорогой. Это, знаешь ли, и мой юбилей, хотя, глядя на меня, трудно такое себе представить. У меня всегда были задатки деловой женщины, и я поняла, как можно расширить бизнес. Открыла такой же дом в Брайтоне. Можно сказать, начала очищать Англию. Чтобы она нравилась жителям колоний. В последние недели деньги потекли в страну рекой. Закажи себе еще хереса, дорогой, что-то ты неважно выглядишь.

— Честно говоря, должен признаться, мне надо идти.

— Да перестань. Это же Юбилей, не так ли? Попразднуем. Не стоит портить вечер.

— Мне кажется, я вижу одного приятеля.

Мистер Челфонт беспомощно огляделся: какой там приятель, он не мог придумать даже фамилию. Спасовал перед женщиной, чей характер оказался покрепче, чем у него. Она цвела, как огромный, яркий осенний цветок. Он же почувствовал себя стариком. Как она сказала... «мой юбилей»? Он забыл повернуть руку, и стала видна обтрепанная часть рукава.

— Хорошо, только один стаканчик. По-хорошему, заказывать должен я...

Эми подозвала официанта, и мистер Челфонт, стараясь не замечать осуждающего взгляда, задумался о вопиющей несправедливости: она уверена в себе, богата. Он сидел в своей квартирке тихо, как мышка, тогда как она была неотъемлемой частью всех этих торжеств, развевающихся флагов, веселья, шествий.

— Конечно, такой праздник нельзя пропускать, но я не мог подняться с кровати. Ревматизм.

Он нашел благовидный предлог. Его тонкому вкусу претили все эти плебейские увеселения. Он хорошо танцевал, но не те танцы, что отплясывали на мостовой. Он умел ухаживать, но они обходились без этого, пили, обнимались в парках и сходили с ума от счастья. Он знал, что будет среди них чужаком, поэтому и держался подальше, но ему казалось унизительным, что вот Эми ничего не упустила.

— Я вижу, с деньгами у тебя туго, дорогой, — заметила Эми. — Позволь одолжить тебе пятерку-другую.

— Нет, нет, — замотал головой мистер Челфонт. — Я не могу.

— Полагаю, в свое время мне от тебя перепадало, и немало.

Перепадало ли? Вспомнить ее мистер Челфонт так и не смог: слишком давно он встречался с женщинами лишь для того, чтобы получить деньги от них.

— Я не могу взять, — повторил он. — Действительно, не могу. — Пока она рылась в сумочке, он попытался объяснить. — Я не беру денег... разве что у друзей, вы же понимаете. — Но все смотрел на ее руки. Он был на мели и полагал, что с ее стороны жестоко махать у него перед носом пятифунтовой купюрой. — Нет, правда, не могу. — Прошло уже много времени с тех пор как его рыночная цена составляла пять фунтов.

— Я знаю, каково это, дорогой. — Эми оторвалась от сумочки. — Сама была в этом бизнесе и понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Иногда джентльмен шел со мной домой, совал мне пятерку и убегал, словно я его чем-то напугала. Я воспринимала это, как оскорбление. Никогда не брала деньги за так.

— Но вы ошибаетесь, — залепетал мистер Челфонт. — Тут другое дело. Совершенно другое.

— Я все поняла, как только ты заговорил со мной. Тебе не стоит искать какие-то оправдания, дорогой, будь проще. — Эми все говорила и говорила, а мистер Челфонт все больше терял свой лоск, пока не остались только однокомнатная квартирка, булочки с ветчиной и железный утюг на плите. — И гордость показывать не нужно. Но, если ты хочешь (мне-то все равно, для меня никакой разницы нет), пойдем ко мне домой, и ты их отработаешь. Говорю тебе, мне безразлично, дорогой, но если ты так хочешь... я понимаю, что ты чувствуешь.

Кончилось тем, что они встали и под ручку вышли на пустынную, украшенную гирляндами, лентами и флагами улицу.

— Улыбайся, дорогой, — ветер рвал ленты со столбов, поднимал пыль, трепал флаги. — Девушкам нравятся веселые лица. — Внезапно Эми рассмеялась, хлопнула мистера Челфонта по спине, ущипнула за руку. — Давай почувствуем настроение Юбилея, дорогой.

В лице старого мистера Челфонта она мстила всем своим отвратительным клиентам. Старый мистер Челфонт... назвать его иначе не поворачивался язык.