О ЗВЕРЬКАХ И ЗВЕРЮШАХ
сборник
От авторов
В 1999 году мы начали сочинять для своих детей — девятилетней Жени и годовалого Андрюши — цикл сказок про зверьков и зверюш, сказочных существ, решавших для себя примерно те же богословские вопросы, о которых мы постоянно спорили друг с другом. Двенадцать лет гармоничного брака мало что изменили в этих спорах: зверек по-прежнему зверьковствует, зверюша зверюшествует, дети занимаются тем и другим по очереди.
Первое издание сказок про мир животиков — как называется у нас дома альтернативная зоология — вышло в 2001 году в издательстве Александра Житинского «Геликон плюс» и довольно быстро разошлось по таким же семьям, как наша. Со временем мы стали обнаруживать ссылки на нее на разных сетевых форумах, где виртуальные зверюши отважно отражали атаки агностических и атеистических зверьков, обещая им райское блаженство и разоблачая застарелые комплексы. В 2005 году издательство «Амфора» переиздало «Зверюш» с добавлением новых сказок, неуклонно сочинявшихся по мере взросления детей — теперь уже и с их участием. За последние два года мы сочинили десяток новых историй, которые здесь представлены. Вряд ли этот процесс когда-нибудь остановится: ведь города Гордый и Преображенск продолжают жить своей жизнью, и ничто им, слава Богу, не угрожает. Только что в том же «Геликоне» вышла и аудиокнижка, где за зверьков, зверюш, зверцов и зверок на разные голоса разговаривает дочь Александра Житинского, замечательная пианистка Сашка, попутно аккомпанирующая себе на рояле.
Что касается авторов, то для них большая честь и радость напечататься в издательстве, публикующем преимущественно богословскую литературу. Вероятно, наши сказки имеют к ней отношение — хотя по большому счету вся литература занимается исключительно богословием, только не всегда это сознает. Если после чтения этой книжки кто-то почувствует себя возверюшивающимся, мы будем очень рады. Если кто-то останется зверьком, это тоже вполне достойная позиция. Главное — чтобы Гордый и Преображенск чаще общались. Из этого общения получаются не самые скучные сказки и чрезвычайно веселые дети.
Дмитрий Быков, Ирина Лукьянова,
15 января 2007 года, Москва
Введение
Маленький друг!
Каждому из нас приходится задумываться об устройстве мира и задавать себе большие серьезные вопросы (например, «зачем всё», «есть ли Бог» или «кто я»), над которыми думаешь всю жизнь и иногда так ни до чего и не додумываешься. А от ответов на эти вопросы зависит очень многое: например, хочется ли тебе вставать по утрам и бьешь ли ты линейкой соседа по парте. В мире животиков тоже задаются этими вопросами, и тоже дают разные ответы, а потому и ведут себя по-разному. Так что весь мир животиков можно условно поделить на два больших народа: зверьковствующих и зверюшествующих. Так их назвали ученые по аналогии с древними сектами жидовствующих и кликушествующих. Секта — это объединение единомышленников, которые верят в Бога по-своему, отгораживаются от других и соблюдают свои строгие правила. Зверьковствующих и зверюшествующих сектами назвать трудно, так что их называют просто зверьками и зверюшами.
Это разделение касается не только животных, кстати. Ты легко найдешь в собственном классе или среди своих дворовых приятелей нескольких зверьков и как минимум одну аккуратную, толстую зверюшу. Наверняка есть среди них несколько зверцов и зверок, но эти вообще ни во что не верят, и потому о них тут говорится меньше и только когда без них не обойтись.
Впрочем, обо всем по порядку.
ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЗВЕРЮШИ
На берегу спокойной светлой речки с рыбами внутри и незабудками по краям, среди цветов, садов и птичьего пения стоит небольшой городок. Дома в нем аккуратные, крытые черепицей, расписанные всякими красивостями и увитые диким виноградом. Возле каждого дома сад-огород, а в нем растет все, что варят, жарят, тушат, солят, едят сырым или превращают в варенье. В этом городе живут зверюши.
Зверюши невелики собой, круглы и чрезвычайно пушисты. У них большие уши на макушке, смешные усы и кисточка на хвосте. Зверьки, которые живут в соседнем городке, сочинили про них дразнилку: «Мы толстые зверюши, чирик-чирик-чирик, у нас большие уши, чирик-чирик-чирик». Зверюши не обиделись и даже сами ее иногда поют, добавляя свой куплет: «Мы очень любим плюши, чирик-чирик-чирик». Плюшами они уважительно зовут плюшки, пончики, булочки и пирожки, которые пекут с величайшим мастерством, и с удовольствием всех угощают.
Познавательное отступление о пирожках с черешней
Особенно зверюшам удаются пирожки с черешней. Даже зверьки, которые не признают этих плюшевых глупостей и любят только жирное, острое и копченое, не могут устоять перед пирожками с черешней и часто тоскует о них, хотя и стыдятся в том признаваться. Если кто из зверьков делается рассеян, задумчив и не отвечает колкостью на колкость, другие зверьки насмешливо кричат: «А-а, пирожков с черешней захотел!»
Зверюши знают, как зверьки любят пирожки с черешней, и приходят иногда в зверьковый город, чтобы угостить зверьков.
ЗДЕСЬ ЖИВУТ ЗВЕРЬКИ
В городе зверьков гуляет ветер, таскает по улицам мусор и шелуху от семечек. Со стен сыплется штукатурка, скрежещет кровельная жесть, по ржавым пожарным лестницам с хохотом и визгом лазят молодые зверьки в рваных штанишках. Если ты, маленький друг, смотрел когда-нибудь фильм «Город потерянных детей» или играл в одноименную компьютерную игру, ты легко себе представишь пейзаж зверькового города с его бурыми строениями, обширными помойками и общим ощущением заброшенности. В принципе двух-трех субботников вполне хватило бы, чтобы привести зверьковый городок в зверюшливый вид. Но у зверьков, как они подумают о предстоящей работе, сами собой опускаются лапы. Зверькам больше нравится жить в беспорядке. Молодые зверьки болтаются сами по себе, шастают по подвалам и чердакам, дерутся, травят глупые анекдоты и нюхают клей. Большие зверьки сидят по домам, бьют тапками тараканов, смотрят телевизор и пьют пиво. Жены их, если у них вообще есть жены, болтают друг с другом по телефону, делают себе завивку и педикюр, смотрят по телевизору кино и ругают своих мужей за то, что они только пиво пить горазды. Эти жены зовутся звЕрками.
Познавательное отступление о звЕрках
Зверьки обычно женятся на зверках, причем в ранней молодости, когда зверюши кажутся им скучными, глупыми и заурядными, а зверки — необыкновенными и очень привлекательными. Зверки сразу пленяют зверьков своими длинными задними лапами, острыми белыми зубами и хриплым манящим смехом. Зверки обожают развлекаться, красить ногти и менять наряды. Они редко задумываются и не имеют никаких убеждений, кроме одного: зверка — это венец мироздания и всякий обязан ей служить в меру своих способностей. Поэтому зверки всегда недовольны своими зверьками и часто бросают их. Они уходят к страшным зверцам, которые в этой местности не живут, а только бывают наездами. Зверцы свирепы и необузданны, у них когти и зубы, они колотят зверок, но зверки всегда тянутся к грубой силе и не возвращаются домой. Когда у зверок рождаются дети, они отдают их зверькам или подкидывают зверюшам, потому что зверюши, как известно, не оставят подкидыша попечением.
ЗВЕРЯТА И ЗВЕРЮШАТА
Иногда некоторые зверьки, устав от глупой неприкаянной жизни, уходят жить к зверюшам: бросают курить, перестают кричать по ночам, начинают сажать морковку и покупают велосипед. Они обрастают мехом и пухом, отращивают кисточку на хвосте и становятся настоящими пушистыми зверюшами.
Маленькие зверюши веселы и смешливы, они любят познавательные игры и никогда не ходят за мамой хвостом с нытьем «мне скучно, мне нечем заняться». Они серьезно относятся к жизни, слушаются родителей и хорошо себя ведут, — поэтому маленькие зверьки, завидев юную зверюшу с большим бантом, дружно кричат: «Все зверюши — дуры!» Зверюша важно проходит мимо, долго делая вид, что не замечает их, а потом, не выдержав, с достоинством произносит: «Очень неумно так говорить, молодые зверьки».
Зверьки, которые иногда родятся у зверюш, еще с пеленок громко кричат, капризничают и доставляют своим мамам много хлопот. Они дерутся с маленькими зверюшами, шалят, придумывают мелкие пакости или со скуки пишут на стенах и вырезывают ножичком глупости на новом столе. Подрастая в зверюшливом городке, некоторые юные зверьки становятся довольно зверюшливы, хотя никогда вполне. Другие же, очарованные зверками и чужой жизнью, вольной и праздной, чувствуют неясную тягу к перемене мест, странствиям и приключениям, и уходят жить к зверькам. Иные из них возвращаются, иные нет. Молодые зверюши тоже иногда уходят странствовать, но, как правило, возвращаются домой. Они от рождения благоразумны, поэтому мамы-зверюши не так боятся за них, как за уходящих из дому зверьков. Вольготная жизнь без правил и без родительского попечения им быстро надоедает, от табачного дыма слезятся глаза, а от пива тошнит.
ВО ЧТО ВЕРЯТ ЗВЕРЬКИ И ЗВЕРЮШИ
Зверюши очень религиозны. Они искренне верят в Бога и стараются не грешить. Согрешив, они горько раскаиваются. В городке у них есть беленькая церковка, куда каждое воскресенье собираются нарядные зверюши со своими зверюшатами. Среди зверюш есть зверюшливые батюшки, но и сами зверюши стараются проповедовать христианскую любовь и милосердие среди зверьков. Зверьки над ними смеются, спорят с ними, сердятся на них и зовут ханжами, фарисеями и демагогами. Зверюши обиженно плачут и молятся о возверюшении зверьков.
Зверюши часто недовольны собой, потому что знают за собой много больших и маленьких недостатков и дурных поступков. Они очень боятся впасть в самодовольство, в которое им легко впасть при такой радостной и добродетельной жизни, но, чтобы избежать этого, не занимаются самобичеванием, как сделал бы на их месте всякий зверек, а с ехидцей подшучивают над собой и другими. Зверюши часто зверюшествуют: сложив на толстеньких пузичках лапки, они умиляются и говорят с характерным оканьем: «До чего Божий мир-то хорош!» Зверьки, услышав это, горестно машут кулаками и плюются.
Зверьки думают о мироустройстве гораздо больше, чем звЕрки (которые никогда о нем не задумываются и верят только в силу, хитрость и деньги), и гораздо печальней, чем зверюши. Зверьки полагают, что мир устроен несправедливо, что Бог жесток, а страдания бессмысленны. Зверьки регулярно зверьковствуют, то есть, грозя небу кулаком, произносят обличительные речи о несправедливости мироустройства. Зверьки считают, что их никто не ценит по достоинству, и хотели бы для себя лучшей доли.
Зверюши полагают, что не заслуживают всех тех благ, что имеют, и очень радуются всякой большой или маленькой приятности. Они воспринимают зло как досадную и привычную неизбежность, а добро — как неожиданный подарок без повода. Они не впадают в уныние, видя зло, и всегда находят причину обрадоваться, — поэтому они всегда веселы и считаются оптимистами.
Зверьки думают, что добро в мире — норма, а зло — аномалия, потому любую приятность они воспринимают как должное, а неприятность — как внезапный и незаслуженный пинок под зад. Поэтому зверьки всегда так грустны, унылы и обижены. Поэтому же, кстати, они считаются пессимистами.
«Зверек создан для счастья, как зверюша — для цветоводства», — говорят они. — «Отчего же мы, зверьки, должны влачить столь жалкое существование?»
Иллюстрация
Вот, например, идет дождик. Или дождь. Или ливень проливенный. Зверюша, выглянув в окно, с удовольствием замечает: «Вот и дождичка Господь сподобил, теперь все в рост пойдет». Зверек потрясает кулаком и восклицает в небо: «Да что же это такое делается? Что Ты мне тут устроил? Что это за жизнь, я Тебя спрашиваю? Мало мне всего, еще и ливень!»
Или, допустим, разразится страшный ураган. «Ахти, страх какой!» — скажет зверюша, всплеснув мохнатыми лапками, и побежит снимать с веревки белье, чтоб не сдуло ветром, и закрывать окна, чтоб не выбило стекол. А потом, ошеломленно глядя через окно на бурную стихию, будет с восторженным ужасом петь про себя псалом, но и с тоскою думать, сколько деревьев повалит ветром.
Зверек же, выйдя на двор, или на балкон, сначала по привычке завопит: «Что же это такое делается!», — но потом, зачарованный дикой пляской ветра, веток и сдуваемых вещей, заверещит урагану: «Дуй, дуй сильней, сдувай все на фиг! Пусть ничего не будет! Ну и пусть все поломается! Чем так, лучше совсем никак! Чем так жить, лучше сразу сдохнуть!» А потом, видя, как трудолюбивые зверюши убирают бурелом и чинят заборы и кровли, зверек посмотрит на свое окно с выбитым стеклом, на кусок жести, сорванный с крыши, на занесенный песком порог, и только протянет: «Ой, бли-и-ин!» и почувствует такую неопределенную тоску, и недовольство собой, и ненависть к миру, и нежелание ничего делать, что пойдет пить дурную воду, которую зверки настаивают в банках на дурак-траве, и будет жаловаться соседскому зверьку: почему я, такой умный, талантливый и прекрасный зверек, должен влачить такую жалкую жизнь в этой юдоли скорби?
Познавательное отступление о способах самозащиты
При виде такой идиллии, как городок зверюш, при виде их аккуратных домиков, скатертей, салфеточек и этажерочек, при виде их круглых мордочек и смешных усов у всякого здравого существа, даже если оно не зверек, возникнет вопрос: как же они защищаются от внешнего врага?
Со зверьками-то, положим, все понятно. Во-первых, они мало кому нужны. У них ужасная грязь, дурной нрав и взять с них нечего. Во-вторых, они и сами довольно воинственны, хотя в душе часто трусоваты. Им приходится брать горлом. Набежит внешний враг, зверьки затрубят в дудки, загремят в ржавую жесть, заорут воинственными голосами — и противник в панике ретируется, бросая боеприпасы, которые не брезгуют подбирать иные зверьки. Сами же обитатели зверькового города обычно ни на кого, кроме захожих зверюш, не нападают, потому что им лень. Иногда только ходят обзываться друг к другу под окна.
Иное дело зверюши, которых так соблазнительно обидеть, особенно если вы какой-нибудь алчный зверец или глупая, хищная зверка. В таком несовершенном мире, каков наш, добрая и пушистая зверюша выглядит прямо-таки вызовом для сил зла, ходячей приманкой для любого, кому нравится подергать добро за усы. Вопрос о самозащите зверюш долгое время занимал зверьков, пока они сами не стали свидетелями следующей сцены.
Один опрометчивый зверек долго задирал зверюшу, обзывая ее сначала ушастой дурой, потом усатой обжорой, а под конец, страшно даже сказать, чем мохнатым. Зверюша, будучи от природы существом терпимым и скромным, сносила оскорбления безропотно, потупив грустные глазки. Но когда зверек в запале позволил себе оскорбительно отозваться о зверюшиной религии, сказав, что плевать он хотел на всякие высшие силы, потому что Бога нет, — зверюша подняла на него глаза и очень решительно сказала:
— Ты вот что, зверек. Ты больше так не делай.
В голосе ее была такая решимость, что зверек насторожился, и тут бы ему заткнуться, но зверьки устроены так, что во всем доходят до логического предела — или, как писал один возверюшившийся с годами зверек, до самой сути.
— Опа, опа, зеленая ограда! — запел зверек, кривляясь и приплясывая. — Мы ограбили попа, так ему и надо!
— Прости, Господи, — быстро произнесла зверюша, зажмурилась, чтобы не видеть собственного зверства, и со всей силы — надо признать, лапы у зверюш тяжелые, — засветила зверьку промеж глаз. Зверек полетел с копыт, которых у него к тому же не было, и покатился по склону холма, на котором стоял зверюшин домик. Искры, сыпавшиеся из его глаз, опаляли свежую траву. Холм этот с тех пор носит название Паленого. Легенда гласит, что большая проплешина в самой его середине образовалась там, где стремительно катившийся зверек наконец остановился и долго грыз землю в сердитом бессилии. Испуганная зверюша кинулась его поднимать и спрашивать, не ушибся ли он. При этом она приговаривала с мягкой укоризной:
— Ведь предупреждала я тебя, зверек… Что ж ты меня во грех-то вводишь?!
Замаливая свой грех, зверюша плакала всю мочь. Но зато все зверьки теперь знают, что когда зверюша серьезным голосом говорит: «Ты вот что, зверек… Ты, пожалуйста, больше так не делай», — шутки кончились и пора либо просить прощения, либо превращать все в шутку, либо сматывать удочки и поворачивать оглобли. Знают об этом и зверцы, и зверки, и все прочие, кому еще не до конца ясно, что быть добрым гораздо лучше и полезнее, чем злым.
Познавательное отступление о Мышах
Мыши живут везде. В поле и в подполе, в лесу и подлеске, в доме и под домом, и даже в небе, если приглядеться, начиная с полнолуния можно увидеть пушистых серых мышей, обгрызающих небесный сыр. Небесные мыши плывут себе потихоньку, набив небесным сыром толстые животы, и слегка светятся от удовольствия. На земле мыши шуршат повсюду, и если где-то они не живут, то там, скорей всего, не живет никто. Или только рыбы. Но в море тоже живут морские мыши, хотя на самом деле они пушистые серые червяки. Рыбаки, правда, рассказывают, что есть другие, настоящие морские мыши. Говорят, что они ловятся на сыр. В воду опускают головку сыра на веревочке и вытаскивают вместе с десятком вцепившихся в него морских мышей. Есть этих мышей нельзя, поэтому ловят их только для того, чтобы повеселить детвору, и сразу выпускают. Делают это редко: обычно рыбакам жалко тратить на такую ерунду целую головку сыра. Рыбаки ее лучше сами съедят.
Земные мыши — зверьки вороватые и бессовестные, живут они главным образом тем, что тырят, лямзят, тянут и тащат к себе в норы все, что плохо лежит. Мыши убеждены, что только у них в норе все лежит хорошо. Мыши тырят колбаску и ветчинку, зерно и крупу, хлеб и сухарики, а если плохо лежит хозяин, могут попытаться и хозяина прихватить. Иногда, если зайти в кладовую или заглянуть в буфет, можно увидеть, как мышь дуется на крупу. Мышь обижается, что крупу всю нельзя унести в нору и там хорошо-хорошо уложить. Некоторые пытаются стыдить мышей. У зверюш, например, тоже живут мыши. Зверюши иногда, когда мыши сопрут у них свежий пирог, или выжрут из него начинку, или раскидают по полу сушеный мак (и ладно раскидают, а то они еще им обсыпаются — кинут горстку в воздух и пищат: салю-ю-ю-ют!) — так вот зверюши приходят в кладовку со свечкой, садятся на пол и говорят что-нибудь такое:
— Слышите ли вы меня, мыши? Молчите? Ну ладно, молчите. Мыши, а ведь в этот пирог много сил вложено, много труда. Ко мне завтра зверюшата в гости придут, а я их хотела порадовать. Я бы и вам дала пирога, всем бы хватило. Вы зачем его испортили, бестолковые? Кормят вас плохо? И кормят вас, и поят, и работать не заставляют, а вы все одно: тырить и тырить! Неправедно вы живете, мыши.
— Мы нечаянно, — высовывается одна мышь, усы в начинке. — Мы не удержались. Мы очень это… импульсивные.
— Бессовестные вы, а не импульсивные, — устало говорит зверюша. — К вам с добром, а вам, мышам, только бы живот набить!
— Мы отработаем, — пищит другая мышь. — Мы тут мак соберем, все такое.
— В прошлый раз тоже говорили, горох соберете. Так до утра пищали и горохом кидались об стенку. Вам, мышам, все как об стенку горох.
Зверюша начинает плакать. Все мыши вылезают из укрытий, пристыженно топчутся вокруг зверюши, сердито тыкают друг другу на особенно измазанные пирогом усы. Всем стыдно. Некоторые мыши гладят зверюшу лапками. Другие собирают мак, показывая остальным, что они вот делом заняты, а не ерундой, как некоторые. Бывает еще, что мыши ужасно раскаиваются. Так ужасно, что дают обет нестяжания, никогда больше ничего не тырят, а становятся церковными мышами. Живут праведно и питаются восковыми огарочками и крошками от просфорок. Ну или когда еще батюшка сырку-сахарку подбросит.
Бывает еще, что мыши хотят принести зверюше пользу. Поэтому они берут мешки и отправляются в путь. Они долго ходят, что-то собирают в свои мешки, потом осторожно крадутся домой с полными мешками. Что в мешках у мышей — не знает никто. Это Большая Мышиная Тайна. Может быть, мы ее еще откроем.
МЫШЬ И ХОЗЯЙКА
Одна мышь пошла на кухню тырить припасы. Ночью пошла. Натырила, увязала в узелок и потопала обратно. А тут на кухню ночью пошла хозяйка. Включает свет — и ой!
Мышь как заорет от неожиданности: аааааааааа!
И хозяйка как заорет от неожиданности: АААААААААААА!
Стоят и орут. Потом замолчали. Хозяйка говорит: мышь, как не стыдно! Да я тебя сейчас, не знаю, выбивалкой прихлопну.
Мышь помолчала. Потом сделала сильно церковный вид, возвела нахальные очи к небу и сказала: прихлопни, конечно! Не о своей душе пекусь, но о твоей! Ты меня прихлопнешь, а как жить с этим будешь? Не бери греха на душу! Тем более что ничего я такого и не брала, так, полпряничка.
Хозяйка говорит: мышь, а попросить? Что я тебе, пряничка бы не дала?
Ну ведь тогда неинтересно, говорит мышь, все просить да просить, что я, попрошайка какая?
А тогда ты воришка, говорит хозяйка.
Мышь села и заплакала. И так, говорит, я попрошайка, и так я воришка, никто меня не любит, бедная я серая мышь, что ни сделаю, все плохо…
А что, хозяйка ей говорит, так может, пойти работать?
Ну! Говорит мышь, и слезы сразу высохли. Да когда же это мыши работали? И опять заплакала: кто меня, серую мышь, работать возьмет, все скажут, ты воришка и попрошайка, и резюме у тебя нет, и рекомендации от-вра-ти-тельные!
Ну я тебя возьму, говорит хозяйка, будешь у меня за ребеночком следить и песенки ему петь, если ночью проснется, все равно ты по ночам не спишь. А если что не так — беги меня буди. И будет тебе за эту службу в день полпряника.
Пряник, говорит мышь. И колбаски.
Хозяйка засмеялась и сказала: и морковка раз в два дня, ага. Иди работай.
Мышь прихватила полпряничка и поскакала.
КАК МЫШИ ПОЮТ
Мыши поют редко. Зимой, когда вся еда съедена, когда своровать ничего не удается, или удается, но потом очень стыдно, когда до весны еще далеко, а тоска уже такая, что чуть на стеклах туманом не оседает, мыши собираются на опустевших полках кладовых, обхватывают головы лапками и сидят, думая тяжелую, большую думу, слишком большую для их маленьких голов. Наверное, голова кита могла бы вместить такую думу, но кит никогда не был зимой в России. Кит никогда не видел блекло-желтых былинок, торчащих из-под снега, не лазил по ним в поисках семян, не пропаливался в сугробы, не морозил розовых лапок. У кита нет лапок. На кита не ставят китоловок. Кита не стережет лиса, лисы вообще зимой не китуют. А мышкуют часто. Кит, конечно, тоже сказал бы, что на мышей не ходят с гарпунами мышебойные флотилии, и дамы не носят юбок на мышовом усе, но это уж пусть не врет, на китовом тоже уже лет сто пятьдесят как не носят.
Мыши зимой тоскуют, но если их спросить, о чем они тоскуют, они ни за что не скажут, потому что сами не знают. Они сидят на пустых полках кладовой и думают о колючем снеге, о колючих крошках вчерашнего хлеба, о колючих лучах единственной звезды, видной в дырку мохнатой тучи.
Наконец, одна мышь заводит дрожащим голоском:
— Ой, мы мыши, мы мыши…
— Ой, мы серые мыши, — подхватывает вторая, и голос ее пресекается, потому что горло перехватило.
И скоро все мыши поют, надрывая сердца и мучительно жалея себя, и весь мышиный род, и всех, у кого этот род грызет продукты по кладовкам:
— Ой же мы мыши, мы мыши,
Ой же мы серые, серые мыши…
И заливаются слезами, и плачут, и поют сквозь слезы, и как хотите, слушать это совершенно невозможно.
Не то летом.
Летом пение мышей можно услышать в жаркий день на лугу, где пахнет клевером и пыреем, тимофеевкой и лисохвостом, и слегка крапивой, и тысячелистником, и немножко грибами, и сильно — земляникой, где в траве таращатся малиновые гвоздички-часики, где колышутся метелки злаков, где скачут и стрекочут кузнечики, где в воздухе висят стрекозы, где бабочки носятся, вьются и разворачивают пружинные хоботки.
Надо очень хорошо прислушаться. Отсечь птичьи звуки. Отвлечься от шороха травы. Научиться слышать больше, чем неугомонный треск кузнечиков. И тогда можно услышать, как тоненько-тоненько поют мыши. Они встают столбиком на задние лапы, вытягиваются и струнку, раскачиваются вместе с травой и самозабвенно поют, зажмурив глаза.
Животы у них набиты сладким клевером и овсяным молоком (бегали тырить овес на соседнее поле), усы вьются по ветру, и счастье их настолько совершенно, что не петь они не могут.
Умеет мышь тосковать, но умеет и быть счастливой.
ОХОТА НА ПОМИДОРЫ
В каждой деревне, в каждом дачном поселке у мышей свои забавы, традиции и дурацкие шуточки. В одном, например, мышата по трое ходят тырить сосиски. Украсть сосиску — высшая мышонская доблесть. Стянув сосиску, мышата поднимают ее над головой и гордо маршируют колонной.
В другом поселке мыши фигурно портят огурцы в теплицах. Есть мастера филигранной работы: выгрызают, к примеру, узоры, или делают разрез во весь огурец, серединку всю выжрут, а шкурка висит. Хозяева хвать огурец, а он шкурка.
В третьем мыши качались на гирьках ходиков. В четвертом перегрызли струны в бадминтонной ракетке, натянули их на пустую консервную банку, стали за них дергать. Струны дребезжат, мыши радуются, пока не надоест. Надоест — еще что-нибудь придумают. На одной пустой даче сразу несколько залезли в гитару и там орали внутри и слушали эхо. Это им так понравилось, что они всю зиму ходили в гитару орать.
А вот в одной деревне мыши охотились на помидоры.
Охотятся тоже по трое. Две мыши несут сетку, одна — палку. Сетка нужна не какая-нибудь, а упругая. Лучше всего — пластиковая сеточка, раньше в таких овощи продавали, а теперь, кажется, только фрукт киви. Мыши-подростки специально бегают, ищут такие сеточки, а их найти трудно, один мыш на такую сеточку даже свою коллекцию бусинок променял. Зато когда у тебя есть сеточка, ты настоящий охотник.
Так вот, придя под помидорный куст, две мыши растягивают сеточку, вкапываются лапками в землю, а третья мышь палкой тыкает в плодоножку, чтобы сбить помидор с куста. Для этого нужно умение и расчет: если помидор не вызрел как следует, его еще фиг оторвешь. Зато потом помидор падает на сетку, мыши его уносят в малину, а там под сенью кустов втроем и пожирают. И несут домой на палке пустую кожуру побежденного помидора.
В один прекрасный день церковные мыши в этой деревне возмутились и сказали, что жить воровством плохо, а уж красть ради забавы совсем постыдно, что охотники на помидоры и себя позорят, и весь мышиный род, и подвергают его опасности, потому что ради их удовольствия съесть помидор теперь на всех наставят мышеловок.
И тогда мыши-охотники распищались, что где вы видели мышеловки, да вообще никто его не заметил, этого помидора, вам лишь бы любое удовольствие испортить.
Словом, дело зашло очень далеко, и мыши решили собирать Большой мышиный совет, это у них вроде парламента, и проводить дебаты о запрете охоты на помидоры.
Собрались в зале под печкой, поставили железную кружку вверх дном, как трибуну, зазвонили в колокольчик и начали.
И встал седоусый мыш, нечто вроде местного лорда, и сказал, леди и джентльмены, у нас не так много осталось прекрасных традиций, завещанных нам предками, и не следует ради ложно понятого гуманизма жертвовать одной из последних таких традиций. И сказал еще, пока я дышу, я буду охотиться на помидоры, даже если мне это запретят законодательно, потому что культура выше глупых запретов.
И встала негодующая мышь в платочке и сказала, что если культура вступает в противоречие с этикой, то это повод для переоценки культурных ценностей, и если бы предки завещали нам спать в навозе ради тепла, то вряд ли мы стали бы это делать, а это даже не этика, а только чистая эстетика, и если ради эстетики можно пожертвовать традицией, то уж ради этики это само собой разумеется.
И тут вскочили мышиные подростки и стали пищать, что это просто прикольно, и распищались так ужасно, что председатель устал звонить в колокольчик, а одного пискуна просто за хвост вывели из зала.
А положила конец дебатам молоденькая мышка, которая залезла на кружку, подняла вверх мешок и сказала, что в нем семена помидоров, и их можно растить самим.
Да мышам позорно работать, сказал лорд, но на него зазвонили колокольчиком. И решили мыши растить помидоры для охоты самостоятельно. Охотники рассердились и заявили, что охотиться на собственные помидоры — все равно что тырить бублики из собственной кладовки.
Но в конце концов решили сговориться с соседями, чтобы ходить воровать помидоры друг у друга. И квоту выделить, чтобы было поровну.
Решить-то все можно на самом деле.
А в мешках у мышей семена, вот и вся тайна.
СКАЗКА О ЦВЕТНЫХ СТЕКЛЫШКАХ
* * *
Вниманию родителей! Это специальная воспитательная сказка. Если вы хотите обратить своего ребенка к добру, внушить ему шалость ко всему живому и вызвать благодетельные слезы раскаяния, непременно расскажите ему эту сказку на ночь. Возможно, к утру он все благополучно заспит, но семена добра уже дадут в его душе полезные ростки. Если же вы не хотите обращать ребенка к добру и вызывать благодетельное хлюпанье носом, вам и самим не помешает такая сказка.
* * *
Поскольку зверюши считают своим долгом просвещать зверьков и обращать их на путь истинный, они обязательно хоть раз в неделю, но прокрадываются в зверьковый городок с намерением принести бедным, неухоженным зверькам немного домашней еды (жены зверьков не умеют готовить и в лучшем случае разогревают полуфабрикаты), а заодно и поговорить с ними о божественном. Зверьки в душе очень ждут прихода зверюш, поскольку все время хотят еды и сострадания, но из гордости никогда в этом не признаются не то что зверюшам, но и себе. Поэтому на каждом входе в зверьковый городок обязательно висит запретительный дорожный знак — круг, внутри которого издевательски изображена круглая ушастая зверюша, и надпись: «Зверюши не пройдут!»
Как мы знаем, большую часть своего времени зверюши посвящают домашнему хозяйству. У каждой зверюши в уютном хлеве или сарайчике живут веселые, толстые коровы. Поскольку зверюши — убежденные вегетарианки, они никогда не едят мяса и вообще не убивают живых существ ради еды (они и клопов-то стараются не давить, а тараканы у них и так не заводятся). С крыночками свежего парного молока, с кувшинчиками простоквашей, с кругами домашнего сыра и прочими прелестными молочными продуктами (среди которых особенно славится сливочное масло, лучше всего удающееся вологодским зверюшам) они спешат на зверьковый базар, чтобы подкормить несчастных соседей.
Зверьки толком не охраняют своего города и не очень-то следят за тем, чтобы не пускать туда зверюш, но зверюши все равно стараются пробраться на базар незаметно, поутру, когда ленивые зверьки с женами еще дрыхнут. Заняв привычные места в торговых рядах, аккуратные пушистые зверюши терпеливо ждут первых покупателей. Когда зверьки начинают печальными похмельными вереницами стягиваться на базар, зверюши выставляют товар на прилавки и завлекательно зовут:
— Звере-ок!
Перед этим напевным и умильным призывом, как говорится, устоять невозможно. Зверьки, косясь по сторонам, чтобы никто из товарищей не видел их падения, воровато подходят к прилавкам:
— Ну, чего тебе?
— Молочка парного хочешь? — спрашивают хитрые зверюши.
* * *
(Вниманию родителей! А особенно — вниманию родителей-зверюш! Далее рассказывается сказка, содержащая измышления, неприятные и обидные для зверюш, а также неподходящие для детей младше десяти лет. Зверьки всегда все путают и рассказывают ерунду. Ее можно просто пропустить и читать с того места, где зверюши рассказывают свою версию событий).
* * *
— Ммм… можно, — не сразу соглашается зверек. Все-таки у него есть принципы. Он лезет в карман потрепанных штанов за мелочью, но добрая зверюша останавливает его:
— Да не надо, зверек! Ты лучше вот что: ты приходи вечером на сеновал!
— На сеновал? — недоверчиво переспрашивает зверек. — А сама-то придешь?
— А как же! — завлекательно пищит зверюша.
— Обманешь! — презрительно тянет зверек. — Забожись!
— Святой истинный крест, — убедительно говорит зверюша, которая и так-то никогда не врет, а после такой важной клятвы — особенно.
Вечером зверек, напившись молока и намечтавшись о приятном свидании, является на сеновал. Ему в глубине души очень нравится опрятная, белая зверюша с бантиком, но поскольку он воспитан в убеждении, что от зверюш одно зло, он сильно колеблется, не заманивают ли его в ловушку. Взрослый папа-зверек не раз говорил ему, тогда молодому, что зверюши любят заманить зверька на сеновал и там заняться с ним гадостями. Например, подергать за усы или засыпать в глаза сенной трухи.
На сеновале вечно опаздывающего зверька уже ждет аккуратная, веселая зверюша с новым бантиком. Зверек, естественно, к ней тут же пристает и лезет целоваться. Это считается у молодых зверьков хорошим тоном. Оправляя платьице, зверюша, которая и сама не прочь поцеловаться, строго говорит зверьку:
— Скажи три раза «Отче наш», и тогда посмотрим.
— Не могу! — кричит зверек. — Это совращение! Научишь меня сейчас всяким гнусным заклинаниям… правду же мне папа говорил, что вы изуверская секта…
— Это не заклинание, — назидательно говорит зверюша, — а душеполезная молитва.
Тут же она — как бы ненароком — подсовывает зверьку душеспасительную брошюру «Христос стучит в твою дверь» или что-нибудь в этом роде. Впрочем, о душеспасительных брошюрах будет рассказано отдельно.
— Ну… отче наш… — нехотя бормочет зверек себе под нос.
— Да ты не под ноги смотри, а в небо! Видишь, сколько звездочек! И не нукай, — ласково говорит зверюша. — Ну, начали: Отче наш…
— Иже еси… это… на небеси…
— Без «это». Иже еси на небеси, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли, хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим…
— Как же… оставляете вы, — бурчит зверек, но, вспомнив о бесплатном молоке, добросовестно повторяет молитву.
— И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого…
— От кого? — переспрашивает зверек.
— Будто не знаешь, — говорит зверюша. — От того, кто питает гордыню твою сатанинскую. Ну же: слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне, и присно, и во веки веков, аминь.
— Аминь, — повторяет зверек и тут же взрывается:
— А все-таки все это фарисейство и лицемерие! И ничего вы не верите, а только так, для виду! Ну сама подумай, ну если бы Он был, то разве стал бы терпеть то бедственное положение, в которое ввергнуто все живое? Ну ты подумай, разве это допустимо, чтобы такие существа, как зверьки, страдали от комаров и насморка? И разве можешь ты всерьез допустить, что какая-то высшая воля предусмотрела все вокруг…
— Ну ладно, — перебивает его зверюша, — мы целоваться сегодня будем или нет?
Через некоторое время зверек уже не смотрит на мироздание так скептически, и вообще ему начинает казаться, что в мире есть место добру и справедливости. А убегая, раскрасневшаяся зверюша с блестящими глазами кричит зверьку:
— Звере-ок! Приходи завтра на пирожки с черешней!
Так обычно возверюшиваются зверьки.
Версия зверюш
— Молочка парного хочешь? — спрашивает зверюша.
— Да ну вас, с вашими глупостями, — бормочет зверек, не отрывая голодного взгляда от крынки молока и выворачивая карманы в поисках мелочи.
— Да я тебе так налью, — смеется зверюша и наливает зверьку целый стаканчик. Зверек быстро выпивает молоко и вытирает побелевшие усы.
— Ничего себе молочко, — замечает он как бы в сторону. — Отчего так мир устроен, что у вас, зверюш, и молочка сколько хошь, и усы причесаны…
— Ты, зверек, если хочешь, — говорит зверюша безо всякой задней мысли, — заходи вечерком. Как раз молочка принесу с вечерней дойки, посидим, поговорим.
«Нет уж, — думает зверек, — меня не проведешь. Я приду, а ты меня смущать начнешь». Как именно будет его смущать зверюша, он и сам толком не знает, просто все детство ему внушали, что зверюша хитра, зверюша коварна, зверюша заманит лаской — и цап! «А с другой стороны, — думает зверек, — кто ее знает, эту зверюшу? Вдруг она в меня влюбилась?».
И, подбоченясь, говорит:
— Нет уж, я к тебе не пойду. Там вас соберется десять штук на меня одного, и начнете меня опушать-озверюшивать. Уж если тебе так сильно надо, ты приходи-ка на сеновал, там и поговорим.
Зверюша побаивается идти на сеновал после захода солнца. Но храбро говорит себе, что не съест же ее зверек, — и вообще, может быть, она убедит его в чем-то важном.
На сеновале тихо. Пахнет клеверное сено. В маленькие окошки под крышей заглядывают острые звездочки. Сверчит сверчок, негромко напевают птицы, невидимые в темноте. На сене рядышком сидят аккуратная зверюша с бантиком и всклокоченный зверек, который еле переводит дух: опаздывал и торопился.
— Как Божий мир-то хорош! — замечает зверюша, разглядывая звезды.
— Как же! Хорош! — выпаливает зверек. — Сейчас бежал, влетел в крапиву! В крапиву, понимаешь ты, глупая зверюша! А то еще бывает, босой лапой на стекло! А тот раз ураган был, крышу снесло, — это хорош, да? А когда у соседа все четверо зверят ветрянкой болели, — это тоже хорош?
Зверюше становится грустно. Она начинает защищать свой Божий мир от нападок зверька.
— Вы, зверьки, все думаете, что Бог — зверец какой-нибудь, — обиженно говорит зверюша, вертя в лапах кисточку собственного хвоста. — Будто налетит, поколотит, деньги наберет и убежит со смехом.
— А то не так! — хмыкает зверек.
— А вот не так! — сердится зверюша. — Испытания нам посылаются для того, чтобы мы учились стойкости!
— И какой же я такой стойкости научусь, ежели у меня зверец деньги отобрал? — издевается зверек.
Зверюша размахивает лапами, блестит глазами, доказывает. Потом, спохватившись, вскакивает и убегает:
— Ахти! У меня корова-то не доена!
Зверек, оставшись один, откидывается на сено, смотрит на звездочки, слушает, как где-то вдалеке скрипит дверь, густо мычит корова.
«Как Божий мир-то хорош!» — неожиданно приходит ему в голову, и зверек удивленно вскакивает на сене.
Но тут как раз прибегает зверюша с кувшинчиком парного молока и теплыми пирожками из печи. Зверек налопается от пуза, глаза посоловеют… Зверюша ему на сено постелит свежую простынку, прикроет лоскутным одеяльцем, чмокнет в щечку и перекрестит на ночь. И спит зверек, и не скрипит зубами во сне, и сны ему снятся прозрачные, разноцветные, душистые… Если зверюши чем и способствуют возверюшению зверька, то лишь любовью и заботой, а не глупым кокетством и хитрыми уловками, как то измышляют зверьки.
Впрочем, рассказать-то мы собирались не столько о сеновале, сколько о цветных стеклышках. Дело в том, что не только большие, но и маленькие зверюши приходят иногда в зверьковый городок — не столько с миссионерскими целями, сколько из любопытства. Им очень хочется посмотреть на тех несчастных существ, о которых взрослые зверюши говорят с неизменным состраданием и горячей любовью. Кроме того, зверьки в их представлении окружены ореолом какой-то романтической независимости, вроде босяков у известного революционного писателя Горького.
Итак, одна маленькая зверюша надела лучшее платьице в горошек и привила в зверьковый городок с самыми добрыми побуждениями.
— Все зверюши дуры! Все зверюши дуры! — услышала она ликующий крик. Это маленькие зверьки, поддергивая штанишки, скакали вокруг нее и показывали нос.
Зверьки дразнили зверюшу, задирая носы и важно прогуливаясь туда-сюда. Они дергали зверюшу за уши, за хвостик, показывали ей длинные языки, пока зверюша не рассердилась.
— Так нельзя! — вознегодовала зверюша, и щеки ее запылали. — Это очень плохие игры! Они глупые и обидные, да, и обидные. Они не меня оскорбляют, а вас самих.
— Зверюша дура, зверюша дура, — продолжали веселиться зверьки, но им было уже совсем не весело, просто ни один не хотел показывать другим, что ему стало стыдно.
— Я знаю много увлекательных игр, — сказала зверюша. — Можно играть в штандр, в лапту, в города, в цвета, в море волнуется раз…
— Лучше в лисички-собачки, — захихикал самый вредный зверек, отобрал у зверюши ее маленькую корзиночку (зверюши всегда ходят с корзиночками) и кинул ее другому. Не успела зверюша подбежать к нему, как тот бросил третьему. Но третий не стал кидать корзиночку первому, чтобы зверюша металась между ними и умоляла вернуть ее. Он просто отдал корзиночку хозяйке.
— Спасибо, добрый зверек, — серьезно сказала зверюша, и зверек, потупившись, стал скрести босой лапой пыль на дороге.
— Влюбился в зверюшу, влюбился в зверюшу! — заблажили его товарищи и ускакали прочь, хохоча во все горло.
— Вы на них не думайте… — пробормотал зверек. — То есть не обижайтесь. Они дураки. То есть обычно они ничего, но иногда дураки. Давайте играть в море волнуется раз.
— В него вдвоем нельзя играть. Вдвоем можно в чепуху, в каляки… Подождите, я посмотрю, где у меня карандаш.
Зверюша порылась в кармане фартучка, доставая оттуда гребешок, кружевной платочек, пуговицу, резинового пупса в тряпочном одеяльце, — и вдруг вытащила три восхитительных, волшебных, ярких цветных стеклышка: красное, синее и желтое.
— Можно смотреть сквозь стеклышки, — сказала зверюша. — Вот возьмите синее.
Зверек, которого, кстати, звали Митя, взял синее стеклышко, посмотрел сквозь него, и увидел синюю зверюшу, синие ромашки на обочине, черную траву и вечернее, густое небо. Мир был совсем чужой, незнакомый и странный. Синяя зверюша улыбнулась и протянула ему красное стеклышко. Красный мир понравился зверьку гораздо меньше, чем синий, да и красная зверюша выглядела как-то нехорошо, по больше всего зверька изумило, что с ее платья начисто пропали красные горошины. Без стеклышка смотришь — платье в горошек. Через стеклышко — нет горошка. Митя посмотрел сквозь синее стеклышко: горошины стали яркими, темно-фиолетовыми, зато его собственные синие штаны словно полиняли.
Потом они рассматривали солнечный, хотя и блеклый, желтый мир, и придумывали, где они сейчас, и почему в этом мире одних предметов нет, а другие, наоборот, становятся такими яркими и значительными.
А потом зверюша посмотрела на солнце и сказала, что уже далеко за полдень и ей пора домой, потому что мама будет беспокоиться. Мите было странно слышать, что мама будет беспокоиться, потому что зверки никогда не беспокоятся о том, где их детеныши.
— А чего ей беспокоиться, что с тобой могло такого случиться?
— Ничего такого, мама знает, что я не полезу в омут. Она мне доверяет. Просто я обещала прийти в час, и если опоздаю, мама огорчится, что я не умею держать слово и дорожить временем.
«Какие странности», — подумал Митя, но вслух только протянул «а-а…» и грустно посмотрел на стеклышки.
— Возьмите стеклышки, — сказала зверюша. — С ними можно и одной… то есть одному играть. И приходите к нам в гости: у нас голубая калитка, возле нее две вишни, а на доме нарисован павлин.
Митя прибежал домой, в кривой деревянный домик на окраине зверькового города. Он долго смотрел на зашелушившуюся коричневую краску стен и думал, можно ли на них нарисовать павлина. Потом со вздохов открыл скрипучую дверь.
Папа-зверек сидел в кресле, закинув задние лапы на журнальный столик, читал спортивные новости в газете и курил трубку.
— Пельмени в морозилке, — сказал папа.
— Папа, — замялся Митя, не зная, как сказать, и надо ли говорить. — Я сегодня познакомился с такой чудесной девочкой…
— Что, очень хороша? — усмехнулся папа, не отрываясь от газеты.
— Замечательная! — воскликнул зверек.
— Задние лапы от шеи и рот до ушей? — съязвил папа, вспоминая бывшую жену, когда она была совсем молоденькой зверкой, и даже не думая, что сын его еще только маленький зверек.
— Нет, у нее бант! Она такая пушистая! Она очень славная! Мы с ней так играли! Можно она к нам придет?
Папа отложил газету.
— Она мне вот что подарила! — Митя вытащил из кармана гвоздь, рыболовный крючок, плоский камушек, и, наконец, чудесные стеклышки.
— Ну-ка пойдем на крыльцо, — озабоченно сказал папа. — Дай стеклышки.
Зажав стеклышки в лапе, папа-зверек говорил, неодобрительно посматривая на пушистые зверюшливые облака:
— Это не чудесная девочка, а обыкновенная зверюша. Зверькам водиться со зверюшами что? — за-пре-ще…
— Но… но папа! Ты всегда говорил, что зверюши страшные, а она не страшная, она пушистая! Она столько игр знает! С ней интересно!
— Вот этими играми они таких, как ты, и заманивают. А потом эти несчастные зверьки с промытыми мозгами таскают зверюшам воду на их огородики и знай себе улыбаются.
— Может, им там хорошо, — дерзко предположил маленький зверек. — Если бы им там не нравилось — ушли бы.
— От зверюш так просто не уйдешь. Они тебя всего опутают своей ложью, обовьют, так что ты им еще и должен всю жизнь будешь. Привяжут тебя к себе, вытянут из тебя все, что смогут, используют… а потом выбросят, когда перестанешь быть им нужен. Ты к ним привяжешься, а они тебя выбросят. Да еще маленького зверька на тебя бросят, а сами хвостом виль! — так их и видели.
Папа-зверек так расстроился, что уже и сам не понимал, что говорит он, вроде бы, о зверюшах, а выходит все больше о зверках.
— Папа, да что ты такое говоришь! Они никогда своих маленьких не бросают! — закричал Митя, часто видевший на речке издалека, какими выводками приходят к реке зверюши, как играют со своими зверюшатами, как учат их плавать. (Зверьки учили своих малышей плавать очень просто — бросали в воду и кричали: лапами, лапами работай!)
— Слушай меня, сын, — продолжал папа. — Сейчас ты мне не веришь, но придет время, и ты сам скажешь мне спасибо. Запомни: главное для зверька — его свобода. Зверек должен быть свободен. Зверьку нельзя ни к кому привязываться, потому что всякий друг бросит, всякая любовь предаст, и всякое дитя вырастет и уйдет от тебя.
— Это неправда! — закричал Митя.
— Слушай меня, потому что это важно. В этом зверьковая мудрость, которую я слышал от своего отца, а он — от моего деда. Зверек — это гордое существо. Он никому не нужен, но и ему никто не нужен. Он свободен, и никому не даст привязать себя, чтобы потом не оплакивать утраты и не терять себя в этом горе. В мире зверькам и так живется непросто, чтобы еще связывать себя узами и обременять потерями. Ты сам поймешь это, когда вырастешь, и дай… — он хотел сказать «дай тебе Бог», но решил обойтись без ненужного зверюшества. — И желал бы я, чтобы ты понял это прежде, чем начнешь терять по-крупному. Пусть это будет самое твое большое горе и самая большая потеря.
Папа-зверек размахнулся и забросил цветные стеклышки далеко в колючие заросли выродившейся малины, крыжовника и крапивы.
— Папа! — захлебнулся Митя и побежал за стеклышками.
— Вернись сейчас же! — приказал папа, но маленький зверек его не послушался.
Он долго ползал среди кустов, ничего не видя от слез, весь исцарапался и обстрекался, но стеклышек не нашел. Содрогаясь от рыданий, вернулся зверек домой, но не пошел к себе в комнату, а упал в чулане на старые мешки и горько рыдал до тех пор, пока не заснул.
Папа слышал подвывания маленького зверька, но не шел утешать его, потому что считал, что сделанное им необходимо для правильного воспитания чувств. Лучше сразу отрезать, говорил он себе, лучше вовсе не иметь, чем иметь и потерять, и выходило это как-то неубедительно, и газета была скучна, и табак был горек, и даже пиво кончилось.
Папа-зверек сходил за пивом и орешками, и на обратном пути сам полез в колючие заросли и, кряхтя, отыскал на земле синее и красное стеклышки. Он вернулся в дом, закурил трубку и долго смотрел сквозь них на красный и синий мир, вспоминая, как много лет назад он так же играл в них с пушистой маленькой зверюшей, и что сказал его отец, выбрасывая цветные стеклышки в выгребную яму. Я все правильно сделал, сказал папа себе. Сын должен расти настоящим зверьком. И ему сделалось так невыносимо грустно, что он отложил трубку и стал зверьковствовать.
Так кончается сказка о трех цветных стеклышках.
* * *
На самом деле, разумеется, она на этом не кончилась. Мы же не звери какие, в конце концов. Мы хорошо понимаем ваши чувства и сами испытываем что-то подобное. И мы никогда не позволили бы себе оборвать эту историю на такой щемящей ноте.
Но сейчас мы, пожалуй, эту ноту еще потянем. И дадим вам возможность вместе с нами пожалеть двух зверьков — большого и маленького — и добрую зверюшу с ее корзиночкой. В целях же воспитания вашего собственного маленького зверька или зверюши, которым вы прочтете эту сказку на ночь, лучше бы пообещать продолжение на следующий вечер, чтобы они успели вполне прочувствовать всю грусть ситуации.
А на следующий вечер вполне можно рассказать оптимистическую сказку, которая называется…
СКАЗКА О СУРЕПКЕ
Зверек Митя обиделся на папу и все-таки пошел в зверюшливый городок, чтобы увидеться с чудесной девочкой. Он очень боялся, что маленькие зверюши его задразнят и затормошат, привяжут на макушку бантик, станут плясать вокруг и кричать: «Все зверьки дураки, все зверьки дураки!»
Он прошел по улице Сиреневой, и по Каштановой, и через большой парк, где были скульптуры, фонтаны и беседки, а мамы-зверюши катали вокруг пруда с утками и лебедями колясочки с крошечными зверюшами, и через площадь, где голуби клевали хлебные крошки, а в уличных кафе под цветными зонтиками сидели важные усатые зверюши и пили кофе с пирожными. И всюду росли огромные яркие цветы.
Познавательное отступление о цветах
Зверюши любят цветы. Зверьки презрительно говорят: «а, цветочки!», а зверюши уважительно поправляют: «цветочи». Зверюши сажают свои цветочи повсюду и в немыслимых количествах, поэтому в их городке цветы можно увидеть везде. За цветочами бережно ухаживают, поэтому они вырастают огромные и прекрасные. У зверюш много книжек по цветоводству, по которым всякий зверек безошибочно опознает зверюшу. Приходит, например, зверек в гости, и вдруг среди зверьковых книг («Кровавый хруст», «Ужас в ночи», «Ледяное отчаянье» или «Призрак дважды повешенного») видит аккуратный справочник по комнатному цветоводству.
— Фу, фу! — кричит зверек, подобно Бабе Яге. — Зверюшей пахнет!
Зверек обшаривает комнату и находит в уголке маленькую зверюшу, мирно спящую в пустом ящике для игрушек. Зверюша просыпается, степенно расправляет усы и говорит:
— Здравствуй, зверек. Как хорошо, что ты меня разбудил. Мы сейчас будем пить чай с плюшами, а потом у нас первое занятие. Хочешь вместе с нами изучать Писание?
Продолжение сказки о сурепке
И никто не задразнил зверька, только в парке две маленькие зверюши попросили его посмотреть, кто из них дальше прыгнет, и позвали с собой играть.
— Нет, — сказал Митя. — Мне нужен дом с павлином, а там девочка в платье в горошек.
— Мы ее знаем, мы ее знаем, — запищали Зверюши. — Это на Вишневой улице, она начинается сразу за площадью.
Не успел зверек выйти на Вишневую улицу, как встретил свою зверюшу, которая ехала на велосипеде из магазина. Зверюша слезла с велосипеда и чинно повела его рядом.
На зверюшливом домике и впрямь был нарисован павлин — почему-то с большими лихо загнутыми усами.
— Кто рисовал? — спросил Митя.
— Мама с бабушкой. И я немножко. Левую ногу и три пера в хвосте.
Зверек сразу нашел эти три пера: они были кривоваты и чуть-чуть размазаны.
— А усы?
— А усы я нарисовала, а то он уж очень важный получился.
— Небось, наругали, — убежденно сказал Митя.
— Не-а, — засмеялась зверюша. — Они когда просмеялись, сказали, пусть так и будет.
В доме было светло, чисто и уютно. Мебели было мало, но вся удобная и не громоздкая. На стенах картинки и веночки из сушеных цветов, в плетеных корзинках горшки с живыми цветами, по окнам и стенам вьются растения.
Зверюша увела Митю к себе в комнату на втором этаже. В комнате было так чисто, что это нельзя даже описать. Так бывает только у маленьких зверюш. Впрочем, под кроватью валялся фантик. Зверюша покраснела, быстро достала его и сунула в мусорную корзину под столом. Валяясь на мягком ковре, друзья рисовали, болтали и хихикали. Зверек долго собирался сказать, а потом вдруг вывалил все: как папа отобрал стеклышки, как он на папу обиделся и решил с ним больше не разговаривать.
— Так нельзя, — грустно сказала зверюша. — Он просто ошибается, он так сделал не потому, что он плохой, а просто он думает, что так правильно. Ты его прости. А стеклышек я тебе еще дам, у меня их много.
— Он мне не разрешает с тобой водиться, — жаловался Митя.
— Пойдем с мамой посоветуемся, — сказала зверюша.
— Нет! Не надо! — испугался зверек, привыкший с младенчества никогда и ничего не доверять родителям. Зверьки не советовались с родителями и не жаловались им: во-первых, все приятели бы засмеяли, а во-вторых, и смысла в этом не было, потому что все равно услышишь только: разбирайся сам, у меня и без тебя забот хватает. Так что разговаривать с родителями о важном у зверьков считалось неприличным.
— А что тут такого? — удивилась зверюша. — Разве мама нам что-нибудь испортит? Наоборот, она придумает, как лучше сделать.
— Идите обедать! — закричала из кухни мама-зверюша, и зверьку пришлось идти.
Обед у зверюш был вкусный, хотя и непривычный. Дочь рассказала матери про горести папообиженного зверька, и большая зверюша, не раздумывая, сказала:
— А вы приходите завтра с папой ко мне на день рождения.
— Папа меня не пустит, — растерялся Митя.
— А я ему записочку напишу, — улыбнулось мама-зверюша и написала:
«Уважаемый папа-зверек! Приходите, пожалуйста, вместе с сыном ко мне на день рождения. Мы вас будем очень ждать завтра в пять часов. Мы живем на Вишневой улице в доме с павлином.
Мама-зверюша».
Как видишь, ничего особенного она не написала. Маленький зверек пришел домой и заглянул к папе, который как раз пытался огромными стежками пришить полуоторванный от штанов лоскут.
— Папа, — кротко сказал Митя, внутренне дрожа от страха, но чувствуя свою правоту, — мне кажется, что ты ошибаешься про зверюш. Давай завтра пойдем к ним в гости, и ты сам все поймешь.