Удивительно, но перспектива превратиться в пассивного педераста произвела на жертву куда большее впечатление, нежели остальные угрозы. Приподняв голову, насколько это было возможно, он произнес:
Я, в натуре, не знаю, где они прячутся! Они ведь никому не доверяют! Вроде бы Силантий в Чертаново, на улице Янгеля живет, а телка его, у которой он постоянно зависает, — где‑то в Бибирево, точно говорю.
Номер дома знаешь? — оживился Сытый.
Да нет, про Чертаново и Бибирево мне пацаны наши говорили, которые его туда возят иногда.
А адреса пацанов? Можешь назвать? Ну?
М–могу, — дрогнувшим голосом отозвался Минька, цепенея от своего страшного предательства.
А еще за тобой какие косячки водятся? — продолжил, заметно повеселев, Сытый и многозначительно покосился на Прозектора, тот по–прежнему сжимал в руках страшные «утконосы».
Не так давно с одним вашим в магазине схлестнулись. Постреляли немного. Он Валька нашего ранга, — сглотнув слюну, сообщил пленник, видимо, понимая, что терять ему больше нечего. Как говорится, семь бед — один ответ.
Ну‑ка, давай поподробней! Где это было?
На Новочеремушкинской улице.
И дальше что?
Да ушел он. Мы его маленько подранили. Потом выяснили — тачку какую‑то тормознул и свалил.
А кто это был?
Как выглядел? — неожиданно для всех спросил Лютый.
Ну, такой невысокий, черные волосы, седоватые… Интеллигентный типа. Мы его в Тушино на фирме видели, какие‑то видеокассеты скрытой съемки нашим пацанам показывал. Он даже свою тачку бросил — древняя такая «Волга», двадцать первая.
Неожиданно Максима кольнуло недоброе предчувствие. Почему‑то вспомнилось Рязанское шоссе, встреча с Прокурором, на которую он приехал на разбитых «Жигулях», слегка загримировавшись. Тогда они беседовали о перспективах конечного передела Москвы бандитской.
Прокурор еще говорил, что Вист и Силантий, в то время союзники, ездили за советом к Коттону. И как раз в тот момент неподалеку остановился какой‑то мужик на двадцать первой «Волге». Предохранители у него якобы сгорели. Вроде типичный колхозник со шрамом на щеке, но его манера держаться эдаким забулдыгой выглядела чересчур наигранной. Да и руки — чистые, белые, только вымазанные машинным маслом, явно без следов тяжелого физического труда.
Нечаеву тогда показалось, что где‑то он уже видел этого мужика, и его охватила тревога. Так же, как и сейчас. «…Какие‑то видеокассеты скрытой съемки нашим пацанам показывал», — кольнуло мозг электрическим разрядом.
Резко обернувшись, Лютый скомандовал:
Пацаны, выйдите на пару минут, я с ним один перебазарю.
Да ладно тебе… — начал было Сытый, но суровый и жесткий взгляд Максима заставил его ретироваться.
Следом потянулись и остальные.
Мне тоже уйти? — удивился Прозектор.
Я сказал — выйти всем, — угрюмо бросил Лютый. — Не понятно говорю, что ли?
Аккуратно закрыв дверь и подвинув к гинекологическому креслу табурет, Максим начал вкрадчиво:
Понимаешь, Минька, или как тебя там, — тебе все равно не жить. Не мы тебя замочим — так свои же. За то, что скурвился, пацанов сдал. — Сделав выжидательную паузу, чтобы сказанное отпечаталось в мозгу пленника, Нечаев продолжил: — Но я могу тебе помочь. Ты ведь знаешь, кто я?
Не–ет…
Лютый. Никогда не слыхал о таком?
Естественно, звеньевой не мог не слышать о Лютом — великом и ужасном человеке, давно превратившемся в легенду криминального мира. Но только слышал — и не более того. Так же, как простые казаки Емельяна Пугачева слышали о Екатерине Второй или рядовые солдаты вермахта — о Сталине. И сейчас, когда Минька увидел Лютого собственными глазами, его передернуло и взгляд его наполнился животным ужасом.
Но я могу тебе помочь, — негромко повторил Максим. — Отстегнем тебе бабок, вполне достаточно, чтобы свалить куда‑нибудь в ближнее зарубежье, и будешь там жить спокойненько. А? Выбирай. — Взяв со стола садиста «утконосы», Нечаев щелкнул ими перед Минькиным лицом.
Что… я должен сделать? — не отводя взгляда от пассатижей, спросил пленник.
Рассказать о той стрельбе. В магазине на Новочеремушкинской улице.
Ну что рассказывать… Вы ведь это… наши враги. Решили мы с пацанами бухала и закуси взять, снять телок и на дачу рвануть. Заехали в магазин. Ну, и на кассе наш старшой этого вашего и увидел.
Дальше, — прищурился Лютый, положив «утконосы» на место, чтобы парню не было страшно.
Заметив это, Минька сглотнул слюну и, осмелев, продолжил:
Попытались тормознуть, но тот дернул, аж пятки засверкали, через служебный вход и ушел.
Как он выглядел?
Я же сказал — невысокий, черные волосы с проседью… стреляет хорошо.
Еще что?
У него с собой сумка была. Видно, сберечь ее очень хотел — телом прикрывал.
Ладно, о сумке потом. Еще!
Да не помню я ничего! Я все честно рассказал, как оно, в натуре, и было.
А машину его помнишь?
Да… — Парень наморщил лоб. — Я же сказал — старая–старая «Волга» такая.
Двадцать первая?
Да.
Серого цвета?
Серого… — не без удивления протянул Минька. — Мы ее потом во двор отогнали, раздербанили всю со злости. Наткнулись на какие‑то видеокамеры, какие‑то коробочки с антеннами. Наш старшой потом говорил, что это вроде бы как шпионская техника.
Где находится этот магазин? — перебил Максим, совершенно уверенный в том, что обладатель шпионской техники — жертва наезда внуковских и тот самый странно–знакомый мужик на Рязанском шоссе — одно и то же лицо.
Пленник назвал.
Вы того типа, которого подстрелили, еще пытались искать или махнули рукой?
Да нет, я же говорю — ушел он. Мы, правда, его подранили, дважды вроде бы. Точно, дважды! Кровищи потерял он — ужас! Весь асфальт «чернилами» выпачкал. Но больше мы его не видели. Сел в тачку и отвалил.
Неожиданно у входа в пыточную послышался какой‑то шорох, и Лютый, пружинисто поднявшись, подошел к двери, прислушался… С той стороны отчетливо доносилось чье- то сопение. Резко дернув дверь, Максим увидел Сытого — он явно подслушивал.
Ты что это, браток, — с ледяной вежливостью гангстера произнес Нечаев, — подслушиваешь? Подсматриваешь? И кто это тебя такому научил? Кто надоумил, а? И не работаешь ли ты, мил человек, на ментов?
Да ты чо, Максим! — с преувеличенной горячностью воскликнул Сытый. — Я типа просто так стою…
Зачем?
Ну, а если этот сучонок вырвется, на тебя набросится?
А кто его браслетами приковывал, не ты ли случайно? — выдохнул Лютый.
Прозектор…
Если вырвется, я Прозектору сам яйца вырву и без соли сожрать заставлю, — посулил Нечаев и, недобро взглянув на Сытого, вернулся в пыточную.
Закрыл за собой дверь, подошел к столику и, взяв небольшой шприц, плавно отвел поршенек на себя.
Нечаев стоял спиной к жертве, и Минька не мог видеть, что он делает.
Зажав шприц в кулаке, чтобы пленник не заметил пустого стеклянного цилиндрика, Максим подошел к креслу.
Тебя ранили… — произнес он, стараясь не встречаться с жертвой взглядом.
Да. — Удивительно, но в голосе внуковского звучали нотки доверия.
Я тебя сейчас обезболивающим уколю, — задумчиво произнес Лютый. — Будет немного больно, но ты уж потерпи… А потом придумаем, что с тобой делать.
Если ввести в вену даже небольшое количество воздуха, человек умирает, а уж от нескольких кубиков смерть наступает мгновенно. Тут не помогут ни медикаменты, ни искусственное дыхание. Тем более раненому, потерявшему много крови.
Спустя несколько секунд все было кончено. По телу пленника пробежала судорога, как от электрического разряда, голова дернулась и упала набок.
Нечаев, не теряя самообладания, пощупал уже холодеющее запястье — пульса не было, припал ухом к груди — сердце не билось, на всякий случай отвернул веко — расширенный зрачок уже не реагировал на свет.
Выйдя из камеры, он поманил Прозектора пальцем.
Что такое? — спросил тот, подходя ближе.
Не хотел говорить, подлюка, пришлось приложиться… Экзитус, — по–латински прокомментировал Максим, и садист механически перевел.
Летальный исход.
Повезло суке, — сплюнул Сытый.
18
Особенности национальной охоты
Чем больше размышлял Лютый над словами покойного Миньки, тем больше утверждался в мысли, что не ошибся в своих предположениях: Кактус действительно поручил некоему, пока еще неизвестному, но, судя по всему, высококлассному профессионалу начать за Нечаевым слежку. Встреча с руководителем совсекретной структуры КР на Рязанском шоссе несомненно была зафиксирована, и записи эти где‑то хранились.
Однако соглядатай по каким‑то причинам не спешил делиться столь деликатной информацией с заказчиком, Василием Фалалеевым. В противном случае Кактус не преминул бы воспользоваться таким отличным шансом — обвинить Максима в ссученности и, ликвидировав его, взять бразды правления в свои руки.
Но Фалалеев не имел никакой информации — это было бесспорно.
Но почему соглядатай так и не передал записи Кактусу?
Вариантов было, как минимум, два.
Либо тот подозрительный тип на двадцать первой «Волге» (а в том, что тогда, на Рязанском шоссе, за Нечаевым и Прокурором следил именно он, сомневаться не приходилось) решил выждать контрольное время, чтобы предложить аудио- и видеозаписи объекту недавнего наблюдения за большую сумму. Либо в результате случайной перестрелки с внуковскими в магазине по Новочеремушкинской улице тот мужик временно вышел из строя, и теперь записи лежали где‑нибудь мертвым грузом.
Прикинув все «за» и «против», Лютый решил, что второй вариант более вероятен. «Мы его маленько подранили», — признался перед смертью Минька. Человек с огнестрельными ранениями первым делом обращается в больницу, но покойный, звеньевой внуковских, утверждал, что у противника была какая‑то сумка, которой он дорожил настолько, что даже прикрывал ее своим телом во время перестрелки. Получалось, что сначала наймит Кактуса должен был спрятать сумку и лишь потом заняться собой.
Нечаев, прекрасно разбиравшийся в подглядывающей и подслушивающей технике, понимал: записать его беседу с Прокурором с расстояния пятидесяти метров (приблизительно на таком удалении и находилась та двадцать первая «Волга») — не проблема.
Все это означало лишь одно: Максиму следовало как можно скорей отыскать и самого соглядатая, и собранную им информацию. Надо было спешить, надо было приложить все усилия, чтобы успеть первым.
Но сперва предстояло решить еще один вопрос.
Сытый, который ошивался под дверью пыточной, мог слышать слова внуковского и истолковать их по–своему. А в том, что этот тип непременно передаст их Кактусу, сомневаться не приходилось. И потому прежде всего предстояло ликвидировать Сытого.
Сидя за рулем тяжеловесного «Шевроле- Блейзера», Лютый неторопливо катил по Ленинскому проспекту. Снег, выпавший за ночь, уже растаял, превратившись в холодную водянистую жижу. Низкое небо было серым и мрачным, и лишь разноцветные огоньки предновогодней иллюминации на столбах да огни реклам напоминали, что до конца старого года оставалось всего несколько дней.
У перекрестков и выходов из метро суетились люди, тащили продуктовые сумки и растрепанные елки, торопились домой — к семье, к уюту.
Когда‑то и Максим жил такой жизнью: ходил по магазинам, выбирая подарки родным и близким, а вернувшись домой, окунался в атмосферу предпраздничной суеты. И молодая жена, встречая его в прихожей, виновато улыбалась: «Опять у меня пирог не получается…».
А маленький сын, едва проснувшись утром нового года, спешил в зал, где стояла елка: «А что мне Дедушка Мороз подарил?».
Когда это было? И было ли вообще?
Лютый тряхнул головой, стараясь прогнать так некстати всплывшие в памяти воспоминания. Теперь ему следовало думать о другом…
Неслышно шелестел двигатель, и этот звук навевал ощущение спокойствия и относительной безопасности. Проехав несколько перекрестков, Нечаев перестроился вправо — неподалеку отсюда, в тихом переулке, снимал квартиру Сытый. Притормозив, Максим сунул руку в карман и, нащупав черную коробочку пейджера, положил ее на приборную панель. Затем достал из‑под сиденья небольшой пакетик и зашелестел целлофаном, извлекая взрывчатку.
После непродолжительных манипуляций взрывчатка была должным образом подсоединена к пейджеру — получилось готовое радиоуправляемое взрывное устройство. Достаточно замаскировать это устройство в подъезде, дождаться появления жертвы, после чего передать через диспетчера любое сообщение «абоненту», чтобы взрывчатка, управляемая невидимым импульсом, сработала.
Именно на это и рассчитывал Лютый.
Слегка загримировавшись, Максим оставил джип в нескольких кварталах от дома Сытого и неторопливо двинулся в нужном направлении. Сперва внимательно осмотрел прямоугольник двора: припаркованные на ночь машины, покосившаяся беседка, мусорные баки, испещренные аэрозольной краской.
Темно–серого джипа «Ниссан–Террано», на котором в последнее время разъезжал авторитет, не было. Максим незаметно провел рукой по капотам припаркованных машин — они были холодными. Бросил взгляд на окна, осмотрелся вокруг, наметив несколько возможных путей отступления.
Сунув самодельное взрывное устройство в почтовый ящик, он двинулся в дом напротив, откуда хорошо просматривался подъезд с заряженным взрывчаткой почтовым ящиком. Еще раз прикинул, за какое время диспетчер пейджинговой станции передаст информацию, вновь и вновь прокручивая в памяти возможные форс–мажоры: загруженность операторов вечером, любопытство детишек, которые иногда интересуются чужой почтой.
Вроде бы все сделано грамотно, и теперь оставалось лишь ждать.
Глядя, как по улице за домом Сытого проносятся автомобили, унося в темноту морковнокрасные огоньки габаритов, Лютый невольно задумался над своим теперешним положением. Выходило, что он, Максим Нечаев, становился одновременно и преследуемым, и преследователем. Так издавна повелось в России: даже самый влиятельный человек, вступив на тропу войны, зачастую становится охотником и дичью, палачом и жертвой в одном лице.
М–да, такие вот «особенности национальной охоты», — невесело прошептал Лютый, вглядываясь в разреженную огоньками тьму двора.
Постоял, бросил окурок, вновь оглянулся и двинулся на последний этаж.
Во дворе по–прежнему никого не было — у мусорного бака истошно орали коты, в подъезде изредка гудел лифт, да иногда в соседнем дворе срабатывала автомобильная сигнализация, и каждый звук заставлял Нечаева чуть заметно вздрагивать.
Неожиданно внизу послышался негромкий шелест автомобильного двигателя, и Максим осторожно выглянул наружу. Во двор, поблескивая хромированными дугами кенгурятника, медленно и важно въезжал «Ниссан–Террано» — в холодном электрическом свете резкие контуры джипа выглядели рельефно и зловеще.
Лютый извлек из кармана мобильный, быстро набрал номер диспетчера пейджинговой станции.
Алло, девушка! Добрый вечер. Передайте, пожалуйста, абоненту номер пять ноль четыре шесть восемь следующее: «С Новым годом, с новым счастьем!». И подпись: «Привет из Очакова».
Максим слышал, как диспетчер зашелестела клавиатурой компьютера, — это означало, что радиоимпульс будет послан на пейджер через несколько секунд.
Нажав отбой, Максим вновь выглянул во двор. Из джипа выходили двое — огромный амбал в коротком кожаном плаще (личный водитель и телохранитель Сытого) и сам хозяин.
Первым в подъезд вошел охранник. Осмотрелся, махнул рукой Сытому: мол, все чисто, можешь идти.
— С новым счастьем! — тихонько проговорил Максим, весь обратившись в слух.
Спустя мгновение мирную тишину предновогоднего московского дворика расколол страшной силы взрыв: жалобно зазвенели стекла, на землю с глухим стуком посыпались кирпичи, куски штукатурки, испуганно закричали вороны, пронзительно полыхнул и тут же смолк чей‑то крик.
Уже через пять минут неповоротливый «Шевроле–Блейзер» медленно выкатывал из соседнего двора.
По дороге на конспиративную квартиру Нечаев еще и еще раз прокручивал в голове подробности покушения, стараясь обнаружить проколы.
Все вроде было сработано чисто. Зато руоповцам, которые наверняка займутся этим делом, был аккуратно подброшен ложный след.
Экспертиза, конечно же, установит источник взрыва — пейджер плюс взрывчатка. Информация, передаваемая на пейджер, сохраняется в диспетчерских компьютерах до полугода, а потому менты начнут пересматривать компьютерные винчестеры, обращая внимание на любые подозрительные сообщения, отправляемые абоненту во время убийства. И уж конечно, обратят внимание на скромную приписочку «Привет из Очакова».
Кто оказался жертвой покушения, какое место занимал в сабуровской организованной преступной группировке — для РУОПа, естественно, не секрет, так же, как и непримиримая вражда сабуровских и очаковских бандитов. Вот и ищите, дорогие граждане менты, вот и пробивайте Силантия и его окружение. Да и сабуровские после этого наверняка воспылают жаждой мести.
А это означает, что братва вновь будет валить друг друга.
Ликвидация одних бандитов руками других — не эта ли цель преследовалась при создании «короля крыс»?
Информация, предоставленная Бешеному Константином Ивановичем Богомоловым, была достаточно полной, но далеко не исчерпывающей.
Да, Максим Нечаев действительно хороший организатор; да, он и в самом деле человек умный, хитрый, расчетливый; да, Лютый — личность, безусловно, незаурядная, на голову выше любого московского авторитета.
Но, начав охоту на лидера сабуровских, Савелий даже представить себе не мог, с какими трудностями ему придется столкнуться.
Бешеный подошел к вопросу предельно педантично. Первым делом предстояло определить те места, где мог появиться Нечаев: квартиры, офисы фирм, ночные клубы, сауны, рестораны. Таковых, как ни странно, оказалось немного, и уже через несколько дней Говорков пришел к выводу, что у «объекта» нет постоянного места жительства (в его распоряжении было больше десятка съемных квартир), что он почти никогда не ночует в своем коттедже на Рублевском шоссе и очень редко появляется в офисах фирм и банков подшефных бизнесменов. А ночные клубы, рестораны, спорткомплексы и сауны с развеселыми телками вообще не посещает.
Как ни странно, но большую часть времени Лютый проводил за рулем. Бешеный уже знал, что кроме шикарного джипа «Шевроле–Блейзер» Нечаев пользуется еще тремя автомобилями: старенькой «копейкой», тридцать первой «Волгой» и «Фордом–Мондео».
Но что самое удивительное, некоронованный король мафиозной Москвы (каковым в представлении Савелия являлся Лютый) никогда не прибегал к услугам телохранителей: то ли не хотел привлекать к себе внимания, то ли полагался на собственные силы.
За неделю до Нового года Бешеный решил, что пора переходить к более активным действиям. Что может быть проще ликвидации Нечаева на московской дороге?
Стратегия и тактика многочисленных бандитских покушений подсказывала наиболее эффективный вариант: отследить маршруты передвижения жертвы, заблокировать автомобиль Лютого и, расстреляв его из автомата, скрыться. Или же подложить в его машину радиоуправляемое взрывное устройство: убийство Сильвестра на 3–й Тверской–Ямской многие до сих пор не забыли.
Казалось, застрелить или взорвать Нечаева не составит большого труда, но это только так казалось.
Лютый был слишком опытным, слишком проницательным, а главное — слишком умным, чтобы попасться в такую незамысловатую ловушку.
Попытка запеленговать, а тем более прослушать мобильный телефон главаря сабуровской организованной преступной группировки провалилась — несомненно, его аппарат был оснащен сканером, антисканером и противолокационным устройством. Это означало, что проследить его передвижения по Москве практически невозможно, так же, как и выяснить планы Нечаева на ближайшее время.
«Объект» знал основы прикладной психологии, постоянно менял свой облик и автомобильные номера, использовал театральный грим и подложные документы, что еще больше усложняло задачу: в течение одного дня Лютый мог предстать в образе разбитного таксиста, строгого работника налоговой инспекции, иностранного предпринимателя, майора МУРа, откинувшегося с зоны зэка и даже мелкого клерка из Администрации Президента.
Савелий решил поменять тактику. Зная наверняка, в какой из съемных квартир заночует «объект», он решил ликвидировать его там.
Сперва все вроде бы шло по плану — нечаевский «Форд–Мондео» появился у подъезда незадолго до полуночи. Стоя на лестничной площадке второго этажа, Бешеный сжимал в кармане рукоять пистолета, мысленно успокаивая себя: мол, все рассчитано верно и жертве некуда скрыться. Савелий слышал, как внизу хлопнула дверь, и, крадучись, двинулся вниз, навстречу Лютому.
Но каково же было удивление охотника, когда он увидел, что в подъезде никого нет. Нечаев не мог уехать — «Форд–Мондео» по–прежнему стоял рядом с крыльцом.
И лишь через минуту, услышав, как наверху хлопнула дверь квартиры, Говорков понял свою ошибку.
В ожидании Лютого Савелий на всякий случай вывернул в подъезде лампочки. Он рассчитывал, что в темноте жертва потеряет ориентацию и внезапность нападения даст нужный эффект. Но, видимо, отсутствие света и насторожило Нечаева. Зайдя в соседний подъезд, он поднялся на последний этаж, затем на крышу и, спустившись оттуда в свой подъезд, благополучно зашел в собственную квартиру.
Эта неудача лишь разожгла охотничий азарт Савелия, и он караулил у подъезда до утра, решив во что бы то ни стало дождаться главаря сабуровских. Его внимание было приковано ко всем четырем подъездам, Бешеный теперь знал, что жертва может появиться из любого.
Жильцы дома стали выходить задолго до рассвета. Сонные, хмурые, они спешили на заводы, стройки, в институты и офисы. Нечаева среди них не было, Говорков, уже изучивший моторику будущей жертвы, знал это наверняка.
В восемь утра рядом с подъездом Лютого остановился неброский микроавтобус с надписью «Мебель» по всему борту. Из кабины вышли три грузчика, которые, сверившись с какой‑то бумажкой, проследовали в подъезд и вскоре, с трудом удерживая холодильник в картонной упаковке, стали спускаться с лестницы.
Осторожно, не урони… — донеслось до слуха Савелия, стоявшего неподалеку.
Тяжелый, зараза, — откликнулся второй грузчик.
«Форд–Мондео» по–прежнему стоял у подъезда, и Говорков, будучи совершенно уверенным, что Лютый не бросит автомобиль, не обратил никакого внимания ни на микроавтобус с надписью «Мебель», ни на грузчиков, которые несли холодильник.
Микроавтобус быстро уехал, а Савелий осознал свою очередную ошибку, лишь когда во дворе появился неповоротливый грузовичок канареечно–желтого цвета со специальным подъемником, так называемый автомобильный эвакуатор. Подцепив «Форд–Мондео» за передок, грузовичок выкатил со двора, и Говорков понял: Лютому и на этот раз удалось уйти.
Несомненно, в картонной упаковке, которую грузчики выносили из нечаевского подъезда, был не холодильник.
Он дьявольски умен и хитер, — сказал Бешеный Константину Ивановичу через несколько недель после той истории. — Иногда мне кажется, что он читает мои мысли.
Богомолов понимающе кивнул.
Да, знаю: ликвидировать Лютого — задача не из легких. Именно поэтому я и поручил ее тебе, Савелий.
Даже не представляю, как это сделать, — поджал губы Говорков. — С таким трудом отследил его конспиративную квартиру, казалось — деться ему некуда. Ничего не скажешь — профессионал. — В голосе говорившего зазвучали нотки уважения к достойному противнику.
Как ни странно, но профессионалы зачастую самые ограниченные люди, — напомнил генерал ФСБ.
Почему?
Их опыт укладывается в несколько привычных схем. Отслеживать передвижение Нечаева по Москве, чтобы банально пристрелить в подъезде, — это для него слишком просто. Да, он действительно профи. Я смотрел его досье — Высшую школу КГБ он окончил с блестящими результатами. Надо менять тактику.
Вы предлагаете что‑то другое?
Пока ничего предложить не могу, — вздохнул Константин Иванович, — продолжай наблюдение, накапливай информацию. Она всегда пригодится. А я, в свою очередь, постараюсь помочь тебе через свои каналы.
Легко сказать, накапливай, — буркнул Савелий. — Он какой‑то неуловимый.
Слышал анекдот про «неуловимого ковбоя Джо»? — вдруг спросил Богомолов.
Нет, не слышал.
Один ковбой спрашивает другого: «Слушай, Том, почему Джо называют неуловимым?» Другой отвечает: «Разве ты не знаешь?» — «Не знаю…» — «Его называют неуловимым потому, что он на фиг никому не нужен!» — Богомолов заразительно рассмеялся.
Смешно, — вяло согласился Савелий, — но, к сожалению, этот «неуловимый» нам как раз и нужен.
Вот и найди его!
Придется, — без особого энтузиазма произнес Савелий и добавил: — Нет, в Афгане было куда легче…
19
Подстава
В современной бандитской России существует великое множество способов избавиться от ненужного человека.
В эпоху научно–технического прогресса вовсе не обязательно мерзнуть в темном подъезде с «одноразовым» пистолетом Макарова или ТТ, пугаясь каждого встречного, и терпеливо ждать появления жертвы.
Один криминальный авторитет невзначай переходит дорогу другому. Но оскорбленный и виду не подает, наоборот, якобы в знак вечной дружбы дарит обидчику массивную золотую цепь. Счастливый обладатель дорогого подарка по неизвестной причине чахнет на глазах и через несколько месяцев умирает, а потом выясняется, что цепь была облучена радиоактивными изотопами.
Банкир категорически отказывается отдать свой бизнес под «крышу» некой группировки, более того, натравливает на братву РУОП. Оставшиеся на свободе пацаны, естественно, полны чувства праведной мести. Однако подступиться к банкиру и его близким нет никакой возможности. Их охраняют бывшие офицеры «Альфы», «Вымпела» и «Алмаза», грамотные и проницательные профессионалы.
Но безвыходных положений, как известно, не бывает. И вскоре в головном офисе банка появляется молоденькая сексапильная юная особа. В ее обязанности входит: во–первых, периодически отдаваться хозяину, а во–вторых, варить ему кофе. И с первым, и со вторым секретутка справляется просто блестяще; особенно со вторым, потому что спустя несколько месяцев подлец банкир тихо умирает. Вскрытие показывает обезвоживание организма и полное отсутствие известных медицине ядов, а потому оснований для возбуждения уголовного дела нет и быть не может.
Только бандиты, приставившие к бизнесмену секретутку, знают, что обезвоживание организма происходит в результате пусть даже однократного употребления так называемой «тяжелой воды», которую не отличишь от обычной, тем более если варить на ней кофе.
Кактус прекрасно понимал, что Лютого можно убрать тихо и без шума. Но это его не устраивало — чтобы стать во главе сабуровской мафиозной империи, необходимо громкое, резонансное убийство. Или кара за ссученность, или (что менее эффектно, но тоже действенно) смерть в результате кровавой разборки с конкурирующими группировками. В первом случае само имя Максима Нечаева предали бы анафеме, и Фалалеев, как главный разоблачитель, занял бы место лидера. Во втором — Лютый посмертно стал бы в Сабурово героем, человеком–легендой. Кактус, исполненный праведного гнева, безжалостно отомстил бы козлам, завалившим пахана, и, само собой, занял бы его место. Король умер — да здравствует король!
Но первый вариант не проходил — Петров со своим компроматом так и не появился. Оставался второй, и Фалалеев, третий месяц безвыездно живший в Крыму, уже знал, что предпринять.
Сразу после Нового года Кактус откомандировал в Москву Шмаля. В последнее время они близко сошлись: человек слабый, трусливый, но хитрый и расчетливый, Артемьев нуждался в покровительстве более сильного Фала- леева. Кактус понимал эту его выгоду и попытался извлечь из нее максимум пользы.
Разыщешь в Москве Силантия, перебазаришь и предложишь, что я сказал, — напутствовал Кактус порученца в симферопольском аэропорту.
А вдруг он не согласится? А вдруг он меня… типа как в заложники возьмет? — струсил Артемьев.
После того, что ты ему скажешь, не возьмет, не бздимо. Дела у него теперь хреново идут. Знаю, пробивал — я ведь с нашими каждый день созваниваюсь. Согласится, согласится — куда ему с подводной лодки‑то деться? — криво усмехнулся Кактус.
Первые три дня Артемьев внимательно изучал сабуровскую ситуацию. Сытый, оставшийся за Кактуса, погиб в собственном подъезде от взрыва. Как показали менты, купленные бандитами, подозрение пало на очаковских. Плохая новость, но были и другие, получше. Несколько дней назад уральская братва предложила встретиться в Екатеринбурге: наметить новые пути преступного бизнеса, уточнить стратегию и тактику. И естественно, полноправным представителем сабуровских они желали видеть только Лютого.
После подробнейших телефонных консультаций с Ялтой Шмаль, хоть и трусил, вышел‑таки на очаковских.
Дела у Силантия были далеко не блестящими. Временный союз с внуковской братвой оказался шатким и не дал ожидаемых результатов. Внуковские с самого начала отнеслись к временным союзникам как к меньшим братьям: мол, это раньше вы были сильными и страшными, а теперь времена изменились, хотите держаться на плаву, делайте, что говорят.
И действительно, никогда еще очаковская ОПГ не выглядела так беззубо: руоповские репрессии, достигшие к концу прошлого года своего пика, окончательно подорвали мощь некогда влиятельной бригады. Как следствие, братва уже не могла отбивать наезды на подшефных бизнесменов, конкуренты автоматически переадресовали «налог на охрану», и вскоре на ментовских планерках и бандитских сходках заговорили о закате группировки.
Суть предложений Кактуса, переданных Шмалем, сводилась к следующему. Москва — замечательно большой и богатый город, места там хватит всем. Жизнь прекрасна, поэтому давай, братва, мириться на веки вечные.
Чего же вы раньше так не думали? — мрачно поинтересовался Силантий, сверля Шмаля маленькими кабаньими глазками, когда тот передал ему предложение Кактуса.
Встреча происходила в небольшом тихом ресторанчике на окраине города. Шмаль демонстративно прибыл на «терку» один, не взяв с собой даже охранников. Он хотел показать, что никого и ничего не боится, но главное — переговоры предполагали полную конфиденциальность…
Да мы бы давно мировую вам предложили, — хитро улыбнувшись, Артемьев пустил в ход свой козырь, — если бы не смерть Сытого.
Очаковский авторитет округлил глаза.
А что — Сытый? Ну, замочили его в подъезде, знаем, скрывать не станем… Ты, чо это, подозреваешь нас, что ли?
С какой стати? Я не ментовский следак, чтобы подозревать. Только на Шаболовке, в РУОПе, считают, что это ваших рук дело. — И чтобы не быть голословным, порученец Кактуса рассказал о странном звонке на пейджер приблизительно в то время, когда взорвали Сытого.
Может, подстава, может, отмороженные какие сотворили… В Очакове‑то не только наши пацаны живут, — напомнил Силантий и тут же продолжил: — Да нет, в натуре, не наши его завалили, отвечаю на курочку рябу.
Артемьев, разумеется, не поверил ни единому слову Силантия, но не стал развивать эту тему. Силантий с его бригадой требовался ему как ударная сила.
И Шмаль продолжал свои построения: мол, сабуровские пацаны, в натуре, нормальные люди. Они бы с радостью жили в мире со всей братвой. Но есть, мол, один человек, который всю эту войну и замутил.
Что за человек такой? — недоверчиво прищурился очаковский авторитет.
Артемьев произнес вяло одно слово, и слово это заставило Силантия вздрогнуть.
Лютый.
Над столиком зависла тяжелая, томительная пауза. Было слышно, как гудит люминесцентная лампа да где‑то на кухне бежит из крана вода.
Ну и что?.. — свистящим полушепотом спросил Силантий через минуту, не в силах переварить услышанное.
А то! Если бы нам избавиться от него… всем было бы хорошо. Въезжаешь?
Очаковский глухо кашлянул и, стараясь не встречаться взглядом с Артемьевым, произнес:
Так избавьтесь.
Не с руки нам. — Памятуя об инструкциях Кактуса, Шмаль принялся осторожно, исподволь развивать свою мысль, подводя Силантия к главному. — Все‑таки часть пацанов за него. Так что если нам Нечаева завалить — сабуровские распадутся на несколько бригад. А вот если бы вы за это дело взялись… — вкрадчиво продолжал говоривший, — все встало бы на свои места. Сто пудов говорю, верь мне…
Ага, а потом нас за это в мелкую капусту покрошите! — ощерился Силантий; поднаторевший во внутриклановых интригах, он отличался завидным опытом.
Да нет, наоборот! — воскликнул Шмаль. — Вот, послушай…
Артемьев говорил долго и, в общем‑то, убедительно.
Те пацаны в Сабурово, которые недовольны Лютым, не могут ликвидировать старшого сами — факт. Иначе начнется война всех против всех, и война эта неминуемо затронет и очаковских. Брать какую‑нибудь стороннюю бригаду из провинции, специализирующуюся на киллерских отстрелах, тоже не с руки. Вражда сабуровских и очаковских известна всей Москве бандитской. А потому завал Лютого очаковскими будет выглядеть вполне натурально.
Мы вот как сделаем. — Артемьев сказал «мы», будто уже получил согласие Силантия на участие очаковских в ликвидации Нечаева. — Поручите это дело каким‑нибудь не самым козырным пацанам. Ну, у вас наверняка есть такие, кто в авторитеты стремится, жопу рвет, чтобы главным стать. Они пусть и завалят Лютого.
И что? — Силантий нервно потянулся за сигаретной пачкой.
Они завалят, а потом вы им за это типа по ушам дадите… Ну, накажете.
А дальше?
А дальше — нормально заживем, пацаны! Вы — сами по себе, мы — сами по себе. Будет желание — вместе как‑нибудь сработаем… А так, сам пойми: до лета вашей бригаде не дотянуть. Вы‑то, очаковские, давно уже не те, что прежде… Да ты и сам все знаешь.
Авторитет задумался: предложение сабуровских сулило практическую выгоду. Да, Шмаль прав: еще месяц, два, три — и от очаковской группировки останется одно воспоминание. РУОП, межклановые разборки, переход пацанов в более сильные бригады.
Если верить Артемьеву, корень зла в одном Лютом. И если принять это предложение…
Силантий откашлялся.
Я не могу пока сказать ни да, ни нет, — медленно, подбирая слова, проговорил очаковский авторитет. — Такие решения с ходу не принимаются. Мне надо подумать.
А сколько тебе надо? — напирал Артемьев.
Ну, дня два… Три, может. С братвой перетереть, прикинуть, что к чему, что мы иметь с этого будем.
Идет, через три дня встретимся. — Шмаль поднялся из‑за стола, давая понять, что переговоры закончены. — Звякнешь на сотовый, кинешь стрелку. Ну, до скорого!
Через три дня Артемьев снова встретился с Силантием. Последнему ничего не оставалось, как дать согласие — слишком уж незавидные перспективы открывались очаковской ОПГ в случае продолжения войны.
Спустя полчаса после встречи Артемьев связался с Ялтой.
Ну, ништяк, — довольный собой, проговорил Шмаль.
Вот видишь, а ты ссал, — хохотнул Кактус. — Выхода у них другого нету, вот что!
Силантий спрашивает, когда начинать «уборку»? — Порученец перешел к технической стороне вопроса.
Лютый вроде как в Екатеринбург собрался, к тамошней братве?
Они только с ним базарить хотят, — сообщил Артемьев.
Надолго?
Дня на три, не больше.
Вот пусть и действуют, когда вернется. Хоть в тот же день, хоть прямо на аэродроме. Ты им на Лютого всю информацию дай, а как они его завалят — нас с тобой не колышет.
А потом?
Как решили, — не без удивления ответил Кактус, — объявляем очаковским войну. Мол, гниды, совсем оборзели, старшого нашего завалили, за такое отвечать надо. И не будет больше ни Лютого, ни Силантия. Одним выстрелом двух зайцев убьем. Понятно?
Понятно‑то понятно, — вяло отозвался Шмаль, — но как бы чего не случилось…
Да что же ты за ссыкун такой! — разозлился Кактус. — Канючит, каркает, что тот ворон. Ничего не случится: все будет тип–топ, верь мне.
Верь не верь, а делать нечего: машина запущена и заднего хода не дашь, — тяжело вздохнул Шмаль, задницей чуя, что напрасно впутался в это опасное дело. В общем, как говорят, влип в историю.
Константин Иванович Богомолов знал, что говорил, когда обещал Бешеному «помочь через свои каналы». Конечно, нынешние возможности Федеральной службы безопасности не шли ни в какое сравнение с возможностями союзного КГБ, но и в теперешнем своем состоянии «контора» могла немало.
О предстоящем визите сабуровских лидеров на Урал Богомолову стало известно от коллег из ФАПСИ — ни для кого не секрет, что соответствующие отделы Федерального агентства правительственной связи и информации усиленно контролируют телефонные переговоры лидеров организованных преступных группировок (о явной антиконституционности подобных действий никто, как правило, не задумывается). Мобильный телефон Максима Нечаева невозможно было прослушать даже профессионалам наивысшего класса, однако предстоящая поездка обсуждалась в телефонных переговорах не только лидером сабуровских.
Двадцатого января Лютый со своими дружками отправляется в Екатеринбург на переговоры с уральской братвой, — сказал Богомолов на очередной встрече с Бешеным. — Уже и самолет арендовали — Ан-24.
И что?
Савелий, ты никогда не задумывался, почему большинство самолетов терпят крушение на взлете или посадке, — хитро прищурился генерал ФСБ, — причем, согласно статистике, при посадке чаще, чем на взлете?
Мало ли почему, — хмыкнул Говорков. — Тяжелые метеоусловия, неопытность летчиков, дезинформация диспетчеров…
Любой транспорт, особенно воздушный, всегда связан с повышенным риском, — невозмутимо продолжал Константин Иванович. — Мне кажется, что…
Богомолов мог и не продолжать, Савелий понял его с полуслова.
Ну, Лютого ликвидировать — понятно. Бандитов, которые с ним прибудут, — тоже. А члены экипажа? — Савелий вопросительно взглянул на Богомолова.
Это рейс коммерческий, чартерный, и экипаж, насколько мне известно, покинет самолет первым, — поджал губы Константин Иванович.
А мне что с этим самолетом делать? Дадите зенитную установку, — пошутил Говорков, — или, того похлеще, МиГ-31?
МиГ-31 мы тебе, конечно же, не дадим. Есть вариант попроще. Ты в Афганистане стрелял из «стингера»?
Приходилось. Тот же гранатомет, только чуть посложней. По сути, самонаводящаяся на теплоизлучение ракета.
Так вот, нам известно, что Ан-24 вылетает в Екатеринбург из Быково, а возвращается на небольшой подмосковный аэродром, бывший когда‑то военным. Подъезды к этому аэродрому не охраняются. — Достав карту, Богомолов зашелестел бумагой, раскладывая ее на столе. — Смотри: вот взлетно–посадочная полоса, вот цистерны с ГСМ, вот трасса, а вот лесок. Если свернуть с дороги в этот лесок, — Константин Иванович взял со стола карандаш и очертил зеленое пятно лесопосадок кружком, — то самолет пойдет на посадку как раз над тобой. И после того, как экипаж покинет самолет, накрыть его «стингером» — дело минуты. Промахнуться практически невозможно.
Но ведь не исключены и непредвиденные обстоятельства! — напомнил Говорков.
Я об этом уже думал. Итак, со «стингером» мы определились. У нас еще будет время обсудить остальные технические моменты. — Разгладив карту ладонью, Богомолов снова взялся за карандаш. — Вот взлетно–посадочная полоса, вот — приаэродромные лесопосадки, здесь дорога. Съезди туда сегодня, осмотрись на местности, а потом встретимся и обговорим вопрос более детально. Идет?
Идет.
Вот и отлично! — Генерал, довольный, потер руки.
Ох, и шуму будет…
За шум не беспокойся: «черный ящик» найдем мы, и он «скажет» то, что нам нужно, — заверил генерал.
20
Летайте самолетами Аэрофлота!
Максим вылетал в Екатеринбург с тяжелым чувством, как человек, который сделал все, кроме самого главного. Все дни, проведенные на Урале, Лютый не находил себе места, он выглядел мрачным, усталый, заметно нервничал.
И было из‑за чего.
Аудио- и видеозаписи, зафиксировавшие ту встречу с Прокурором на Рязанском шоссе, по–прежнему лежали невесть где мертвым грузом и в любой момент могли всплыть. А это означало гибель самого Нечаева, окончательный захват власти Кактусом и, как результат, неминуемый выход из‑под контроля «короля крыс».
Максим думал об этом на банкете, который закатила в его честь екатеринбургская братва.
Банкет, проходивший в лучшем городском кабаке, полностью соответствовал выработанному десятилетиями бандитскому протоколу: строгая очередность тостов, пожелания взаимного процветания и, естественно, здравицы в честь дорогого и уважаемого Лютого.
Лидерам уральского криминалитета не хотелось ударить перед московскими коллегами лицом в грязь, и потому кроме банальной пьянки–жрачки они предусмотрели и культурно–развлекательную программу: на подиуме, где обычно изголялись кабацкие лабухи, выступал фокусник–лилипут.
Ресторанный зал переливался и сверкал, дробя в тысячах граней хрустальной посуды вспышки огней, рождаемых виртуозным мастерством иллюзиониста. Облаченный в черный фрак лилипут ловко раскручивал свой блестящий цилиндр, и головной убор незаметно превращался в светящийся шар, от которого во все стороны сыпались пронзительносиние искры. Еще поворот — и шар снова превратился в цилиндр, и из него, сердито хлопая крыльями, вылетел роскошный разноцветный петух.
Браво, мелкий! — орали пьяные бандиты. — Давай еще!
А другой петушок, главмент России, у тебя там, часом, не живет? — надрывался в хохоте местный розовощекий мафиози — двухметровый гигант с татуированными пальцами и жизнерадостным лицом дебила.
Нечаев не переставал думать о своих проблемах и в сауне, куда вынужден был пойти: именно там местные гангстеры решили обсудить с москвичами детали дележа доходов от продажи за кордон уральских самоцветов.
В просторной комнате отдыха, обставленной в соответствии с бандитским представлением о роскоши, и происходили официальные переговоры.
«Пристяжь» авторитетов — трое уральских и двое сабуровских — лупили друг друга на полках вениками, плескались в бирюзовой воде бассейна, наливались дорогим спиртным, делились профессиональным опытом в нелегком ремесле «кидалова» и «разводов» да предавались нехитрому блуду с малолетними блядями, выписанными по случаю банной расслабухи.
Шницель, главарь дружественной группировки, выглядел показательно–предупредительным, и только хищное выражение лица и осторожность движений выдавали его напряженность.
Уральский авторитет подливал Нечаеву водки, пододвигал тарелку с богатой закуской, подносил к сигарете зажигалку с таким видом, словно играл с ним в карты, пытаясь прикинуть, какая у партнера на руках сдача, стоит ли поторговаться за прикуп или лучше не рисковать, сказав «пас». Отправляя в рот очередной кусок мяса, бандит низко наклонял над столом свое лицо с острыми чертами и в этот момент напоминал грифа, пожирателя падали.
Екатеринбуржец осторожно гнул свою линию, стараясь выторговать больший процент. Нечаев вроде бы соглашался, выдвигая при этом встречные условия, заведомо неприемлемые, как он знал, для прижимистых екатеринбуржцев.
Согласие было достигнуто лишь через три с половиной часа, и Шницель, не проигравший, но и не выигравший, оставшийся, так сказать, при своих, поднялся и, сделав вид, что очень доволен результатами переговоров, кивнул в сторону двери.
— Пошли, у меня для тебя кое‑что есть.
В смежной комнатке терпеливо дожидалась высокая длинноногая девушка с кукольной физиономией, лет восемнадцати, не больше. Огромные настенные зеркала отразили простыню на полу, острые, торчащие вправо–влево груди, точеную фигурку с осиной талией и алый очень даже рабочий ротик.
Совершенно голая, девушка при появлении мужчин вскочила, прикрывая одной рукой чернеющий треугольник подстриженного лобка, а другой груди, видимо, изображая застенчивость, которая, как известно, во все времена дорогого стоит.
Это тебе, Лютый, от нашей братвы подарок, — прокомментировал Шницель, — «Мисс Екатеринбург» прошлого года, или как там ее. Бери, пользуйся на здоровье. Все, как говорится, оплачено.