Кейт выпрямилась и потерла глаза, чувствуя, что она ужасно устала и проголодалась. До смерти хотелось выпить. Вот они и снова встретились – Кейт и ее старый добрый друг алкоголизм.

Она бросила взгляд на календарь и быстро подсчитала: последний раз она была на собрании группы восемь дней назад. Часы показывали без пятнадцати девять, и если она сейчас поторопится, то еще успеет на вечернюю встречу в Эшдине.

Кейт схватила со стола сумку и ключи, накинула на плечи теплую куртку и выскочила за дверь.

* * *

Тристан с Эдом ушли из «Головы вепря» уже после десяти вечера. По пути они прихватили с собой еды навынос и направились к набережной, болтая о всякой ерунде. Там их дороги разошлись: Эд отправился домой в одну сторону, а Тристан в другую, по пути обдумывая то, что удалось узнать о Ное Хантли и Джордже.

Горизонт все еще освещала слабая полоска последних лучей закатного солнца. В многочисленных барах, пабах и клубах толпились студенты, выстраиваясь в длинные очереди. Тристан и не заметил, как чуть не врезался в невесть как оказавшуюся здесь Кейт.

– Привет, – несколько удивленно произнес он.

– И тебе привет, – улыбнулась она в ответ. – Мне пришлось до самого твоего дома ехать, чтобы найти где припарковать машину. Вообще я возвращаюсь с собрания.

Тристан решил никак это не комментировать: в последнее время Кейт частенько посещала собрания анонимных алкоголиков.

– А я тебе как раз собирался звонить. У меня с моим другом Эдом только что состоялась крайне интересная беседа об Ное Хантли.

– Да ну? У меня тоже есть кое-какие новости. – Кейт огляделась. На другой стороне улицы стоял фургончик с бургерами – место, которое будет пользоваться чрезвычайной популярностью среди оголодавших студентов, когда пабы закроются на ночь. Один только запах жареного мяса заставил ее живот голодно заурчать. – Я еще не ужинала. Может, по бургеру?

И хоть Тристан уже ел, аромат гриля соблазнил и его. Он улыбнулся и согласно кивнул, так что они с Кейт пересекли дорогу, отстояли в короткой очереди у фургончика, а затем наконец заказали себе по чизбургеру и спустились вниз, к пляжу.

Вечер был тихим, безветренным, а прилив отступил, обнажая морское дно. Вокруг костра, разведенного у самого края воды, все еще сидела компания студентов. Кто-нибудь периодически подкидывал в костер просоленные поленья, и тогда пламя ярко вспыхивало. Уютно трещала древесина, и по пляжу то и дело прокатывались веселые выкрики и заливистый смех.

Найдя себе место потише, Тристан и Кейт опустились прямо на песок и развернули исходящие паром бургеры.

– Господи, как же вкусно, – промычала она с полным ртом. – Эта кунжутная булочка – просто нечто.

Откусив от своего бургера, Тристан одобрительно кивнул. Сочетание нежного, сочного мяса и тающего во рту сыра было просто восхитительным. Ел Тристан быстро, так что он закончил, когда Кейт не осилила еще и до половины своей порции. Чтобы не терять времени зря, он вкратце рассказал ей новости о Ное Хантли.

– А этот твой друг, Эд, он кто? – спросила Кейт, закидывая в рот последний кусочек.

– Раньше был полицейским, а сейчас он в отставке. Но на пенсию он вышел рано, ему вроде около пятидесяти.

– И долго вы с ним знакомы?

Что-то такое было в ее интонации – словно Кейт деликатно пыталась выяснить, не было ли между ним с Эдом чего-то большего.

– Нет-нет, ничего такого, – сказал он. – Мы с ним познакомились в «Голове вепря», когда там в очередной раз играли в гей-бинго.

– Звучит куда как веселее, чем гетеро-бинго, – с улыбкой заметила Кейт. – Впрочем, не то чтобы мне вообще нравилась эта игра.

– О, Эд просто ее обожает… Он, кажется, вообще со всеми на свете знаком. Рассказал, что Ной Хантли был довольно известен в наших кругах потому, что любил спать с хорошеньким мальчиками за спиной у собственной жены. Джоанна расследовала то же самое, но я не уверен, удастся ли извлечь что-то полезное из всей этой истории с барменом Джорджем. Эд вообще думает, что Джордж сбежал из города, потому что задолжал за квартиру.

– Эд помнит его фамилию? – спросила Кейт.

– Нет. Но он сказал, что поспрашивает.

В свою очередь Кейт рассказала Тристану о том, как нашла на крышке коробки имена Дэвида Ламба и Гейба Кемпа. Достав из куртки телефон, она продемонстрировала ему фотографии.

– И Бев говорит, что это точно почерк Джоанны? – уточнил Тристан.

– Звучала она, конечно, не слишком трезво… Коробка была еще и подписана, и Бев сказала, что это тоже писала Джоанна. Оба почерка совпадают.

– Думаешь, Джоанна говорила с этими ребятами о Ное Хантли?

– Дэвид Ламб исчез в июне 1999 года, а Гейб Кемп – в апреле 2002 года. Джоанна выпустила статью о Хантли только в марте 2002 года, хотя, конечно, могла работать над ней уже долгое время.

В кармане Тристана тренькнул телефон.

– Это Эд, – сказал он, открывая сообщение. В нем большими буквами было написано:



«БЫЛО КАК ВСЕГДА ЧУДЕСНО ПОВИДАТЬСЯ С ТОБОЙ, МИСС МАРПЛ. НАДЕЮСЬ, У ТЕБЯ НЕ ВОЗНИКЛО НИКАКИХ ПРОБЛЕМ ПО ПУТИ ДОМОЙ В СЕНТ-МЕРИ МИД. Я ТОЛЬКО ЧТО ПЕРЕКИНУЛСЯ СЛОВЕЧКОМ СО СВОИМ ПРИЯТЕЛЕМ НЕЙЛОМ. У НЕГО СОХРАНИЛОСЬ ФОТО С ТОЙ ХЭЛЛОУИНСКОЙ ВЕЧЕРИНКИ 96 ГОДА.
ВОТ ФОТОГРАФИЯ: ДЖОРДЖ „ТОМАССИНИ“, ОДЕТЫЙ КАК ФРЕДДИ МЕРКЬЮРИ, А РЯДОМ С НИМ АЛЬТЕР-ЭГО НЕЙЛА – МОНАЖРАТ КОБЫЛЬЕ:)
ЦЕЛУЮ»




Тристан развернул экран к Кейт, где уже открыл присланный Эдом снимок бумажной фотографии. На фото, сделанном позади то ли паба, то ли бара, стоял сам Джордж – высокий худощавый юноша, одетый в голубой смокинг с черными лацканами и такой же черной бабочкой-галстуком. На его лице красовались лихо закрученные усы, а длинные темные волосы были убраны в хвост.

Рядом стояла выдающихся размеров драг-квин, одетая в светло-голубое летящее платье, расшитое переливающимися стразами. Черные как смоль волосы она зачесала назад, чтобы открыть густо подведенное макияжем лицо.

Кейт улыбнулась.

– Ну да, Фредди Меркьюри и Монажрат Кобылье… – многозначительно произнесла она.

– Что-то я не понял, – признался Тристан.

– Фредди Меркьюри выпустил альбом «Барселона» вместе с оперной певицей – Монсеррат Кабалье, – объяснила Кейт. – Этому… В общем, Нейлу в драг-образе удалось неплохо передать сходство. Погоди, дай я проверю фамилию Джорджа.

Она потянулась за своим телефоном, зашла на сайт, посвященный поиску пропавших без вести людей, и быстро вбила: «Джордж Томассини». Ни одного человека с таким именем не обнаружилось.

– Ну да, – вздохнула Кейт. – Как будто все могло быть так просто.

Тусклая полоса света над горизонтом совсем померкла, и студенты подбросили в костер побольше дров, заставляя пламя разгореться еще ярче. С берега донеслись восторженные вопли, когда костер вдруг захлестнула внезапная волна, заставив языки огня с шипением угаснуть.

– Кипящая морская вода пахнет просто ужасно, – заметил Тристан. Он взглянул на часы и обнаружил, что уже почти одиннадцать.

– Может, продолжим завтра? Я уже замерзла. Да и поспать не помешало бы, – сказала Кейт. – Отличная работа, Трис.

– Спасибо, конечно, но думаю, от твоих имен будет куда больше пользы.

– Посмотрим. – Она явно не желала загадывать на будущее. Они поднялись с песка и неспеша отправились назад к аллее, теперь заполненной студентами, снующими туда-сюда между баров.

– Сент-Мери Мид? – вдруг спросила Кейт, когда они уже добрались до ее машины.

– Это деревня, в которой живет мисс Марпл. – Тристан приложил все усилия, чтобы скрыть охватившее его смущение.

– А, ну да. Ты завтра работаешь?

– К сожалению, – уныло ответил Тристан. – Но я могу прийти после работы.

– Хорошо. Тогда буду ждать, – и Кейт скрылась в машине.

Тристан обернулся к берегу и вгляделся в громаду университета, возвышающуюся над скалами, словно средневековый замок. Иногда ему ужасно хотелось навсегда забросить эту работу и всецело отдать свое время детективному агентству. И особенно сейчас, в этот замечательный день, когда дело наконец-то немного сдвинулось с мертвой точки.

Глава 12

Всю дорогу до дома Кейт напряженно раздумывала о таинственно исчезнувших молодых юношах. Вокруг все плотнее сгущались тени, и последние несколько километров она проехала в кромешной тьме: только фары выхватывали очертания голых пустых полей. С моря наползли тучи и затянули небо плотной пеленой.

Мысли Кейт вернулись к тому времени, когда она еще служила в столичной полиции. Как-то, помнится, к ним пришла глава благотворительной организации, занимавшейся поисками пропавших людей. Она рассказала, что каждые девяносто секунд кто-нибудь в Великобритании сообщает о пропавшем без вести человеке. Сто восемьдесят тысяч человек.

Девяносто восемь процентов находят спустя несколько дней – а значит, оставшиеся три тысячи шестьсот человек каждый год исчезают бесследно. И это данные за 1994 год, больше двадцати лет назад… Кейт с некоторым трудом подсчитала: семьдесят пять тысяч и шестьсот человек, которых так и не нашли.

Почему Джоанну так заинтересовали именно Дэвид Ламб и Гейб Кемп? Почему она записала их имена? И почему в конце концов она присоединилась к ним – к длинному списку из сотен тысяч человек, пропавших без вести?

Кейт свернула на дорогу, ведущую к дому. Свет не горел и тут: владельцы трех соседских домов жили здесь только на отдыхе, а еще два дома были выставлены на продажу. А вот в доме Миры круглый год приветливо горело окно, и сейчас Кейт снова остро почувствовала, как она по этому скучает. Обычно фонари горели и на трейлерной стоянке, но поскольку посетителей не ожидалось до следующей недели, Кейт решила не тратить зря электричество и не запрограммировала их на автоматическое включение.

Мимо пронеслись темные окна магазина, и вот Кейт уже свернула на подъездную дорожку. Припарковав машину у дома, она заглушила мотор и выключила фары, и все погрузилось в непроглядную темноту. Впрочем, стоило ей выйти из машины и добраться до задней двери, как сработал автомат, и фонарь над крыльцом зажегся мягким светом.

Она уже собиралась вставить ключ в замок, как вдруг услышала, что из-за дома, от скал, доносится какой-то шорох. С террасы зазвучали тихие шаги.

Кейт замерла, мертвой хваткой вцепившись в ключ. Как же ей сейчас хотелось оказаться внутри, в безопасном тепле ее дома. Включить везде свет и крепко-накрепко запереть двери.

Фонарь автоматически выключился, и шорох раздался снова. Что-то с громким шлепком приземлилось на песок, снова зазвучали шаги, на этот раз ближе и громче.

На Кейт уже два раза нападали в ее собственном доме – первым был Питер Конвей, а затем снова, через пятнадцать лет – сумасшедший преследователь. Это оставило на ней свой отпечаток, и Кейт до сих пор иногда страдала от панических атак и посттравматического синдрома. Вот и сейчас она почувствовала, как в груди яростно заколотилось сердце.

Она медленно двинулась назад к машине, и автомат среагировал снова, залив двор светом. Кейт шмыгнула в машину и заблокировала двери.

Из теней вышла высокая фигура, стремительно надвигаясь на Кейт.

– Мам! Это же я. Мам! – произнес голос. Ей понадобилось немного времени, чтобы узнать лицо, смотрящее на нее из-за оконного стекла – это был всего лишь Джейк. Волна облегчения затопила ее с головой, и она отперла дверь все еще слегка дрожащими руками.

– Ты меня до смерти напугал! – воскликнула она.

Сейчас Джейку было уже девятнадцать, и он прилично вытянулся – наверное, перемахнул уже за метр восемьдесят. Его темные волосы спускались ниже плеч, а на лице неожиданно обнаружилась бородка. За спиной – огромный походный рюкзак, и судя по теплой флисовой жилетке и обычным джинсам, он только что приехал. Глаза Джейк унаследовал от матери вместе с одной необычной особенностью под названием частичная гетерохромия: радужка у него была голубая, но около зрачка имелось яркое оранжевое кольцо.

– Дай мне минутку отдышаться. – Кейт сделала несколько глубоких, медленных вдохов и выдохов, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Джейк неуверенно переминался с ноги на ногу, не зная, что ему делать, и в конце концов присел на корточки и мягко взял ее за руку.

– Прости, мам. Я вроде как хотел сделать сюрприз.

– Ну, это определенно был сюрприз, – улыбнулась она, стараясь дышать как можно медленнее и размереннее. Джейк помог ей выбраться из машины, и они вместе дошли до входной двери.

Дышалось все легче и легче.

У входа Джейк забрал у нее ключ, отпер замок и вошел внутрь, чтобы включить свет.

– Может, хочешь чаю?

– Было бы неплохо, – согласилась Кейт. Ей, кажется, удалось взять себя в руки и избежать полноценной панической атаки. – Господи, ты так вырос с Пасхи! Еще и бороду отрастил! Тебе очень идет.

Джейк заключил ее в объятия.

– Я только что говорил по видеосвязи с бабушкой. Она сказала, что я как хиппи выгляжу… Спросил, где ты держишь запасной ключ. Она сказала поискать под цветочным горшком.

Кейт подошла к системе сигнализации и ввела пароль.

– Почему твоя бабушка вообще считает, что я держу запасной ключ под цветочным горшком? Она что, с луны свалилась?

Джейк виновато на нее покосился.

– Прости. Я в следующий раз позвоню, – пообещал он. Затем скинул с плеч свой огромный рюкзак и прислонил его к батарее.

– Я так рада тебя видеть. – Кейт крепко обняла его еще раз, а затем отстранилась. – Я думала, ты останешься в университете еще на две недели.

– Ну, четыре моих приятеля нашли себе работу на каникулы, и их попросили начать уже завтра. Мари и Верити вернулись в Лондон – их взяли на стажировку в магазин «Эппл». Мне не очень хотелось торчать там одному две недели.

Они скинули ботинки и прошли в гостиную. Вообще этот дом предоставил Кейт университет Эшдина, когда она еще работала там лектором, но к счастью, ее сбережений и наследства Миры хватило, чтобы выкупить его из собственности университета. Обстановка в гостиной была весьма цветастой: эта мебель досталась Кейт от прошлого квартиранта. У дальней стены стояло старинное пианино, а вдоль другой стены шел длинный ряд окон, выходящих на торчащие из моря клыки скал. Кейт этот вид очень любила. Кухня была обставлена слегка поновее, чем весь остальной дом, – с большой кухонной стойкой, гарнитуром из белого дерева и чисто выкрашенными кухонными шкафчиками она выглядела даже почти современно.

Они прошли на кухню, и Кейт села к окну, пока Джейк отправился ставить чайник.

– Все еще ходишь на собрания анонимных алкоголиков? – спросил Джейк.

– Да, только что вернулась с очередного.

– Так поздно?

– Я потом встретилась с Тристаном, – и Кейт вкратце рассказала Джейку про их новое дело. Он внимательно слушал, между делом успев налить им по чашке чаю и поджарить себе парочку тостов.

– А нового поручителя ты себе нашла? – спросил он, когда она закончила.

– Я тебе рассказываю, что нам впервые поручили действительно стоящее дело, а ты меня про поручителя спрашиваешь! – возмутилась Кейт.

– Я очень рад за тебя и агентство. Просто мне интересно, нашла ли ты поручителя вместо Миры.

– Нет. И вообще, не у всех есть поручитель, – защищаясь, произнесла Кейт. Джейк ничего не ответил – только молча откусил свой тост.

– Я спрашиваю, потому что люблю тебя и беспокоюсь, – сказал он, когда тарелка опустела, а грязная посуда отправилась в посудомоечную машину. – Я вымотался. Пойду к себе. Люблю тебя, мам.

Джейк поцеловал ее в макушку и вышел из кухни.

Целых тринадцать лет Кейт не брала в рот ни капли. Проблема была в том, что до этого она уже успела потерять доверие многих людей. Было непросто бороться и с чувством вины, и с пониманием, что люди в ней сомневаются – и особенно когда дело касалось Джейка. А то, как он поцеловал в ее макушку? Словно это он был ее родителем, а не наоборот. Словно Джейк был здесь ответственным взрослым, а Кейт всю свою жизнь будет обречена пытаться завоевать его доверие.

И когда происходило что-то подобное, Кейт наполняла решимость: никогда в жизни она больше не притронется к выпивке.

Глава 13

Везти Хайдена в багажнике пришлось долго: Том поехал по шоссе В, потому что там еще не успели установить камеры слежения. В туалет ему хотелось еще до того, как они вышли из бара, и на полпути он понял – все, больше ему не вытерпеть.

Так что Том свернул на обочину и вышел из машины, чтобы облегчиться. Вокруг клубилась плотная тьма, и только едва различимые силуэты деревьев, скрипя, покачивались на ветру.

Ему и самому было тошно от того, что он наделал. Всегда был момент, когда он еще мог остановиться, но сейчас он был безвозвратно упущен. И иногда Том действительно останавливался. Не позволял всему зайти слишком далеко, отпускал ничего не подозревающих жертв, позволяя им спокойно уйти. Но Хайдена он уже не отпустит – это дело придется довести до конца.

И одна мысль об этом вызывала в нем легкую дрожь предвкушения.

Том застегнул молнию на джинсах и подошел к багажнику. Открыв его крышку, он сдернул с Хайдена одеяло. Тот лежал, замерев в неестественной, неудобной позе, но его грудь едва заметно опадала и поднималась. Это хорошо: значит, еще живой. Том скользнул ладонью по его шее, нащупал ниточку пульса, и его рука замерла. Пальцы жадно ловили биение чужого сердца, отсчитывающего последние секунды отведенной ему жизни. Словно тиканье маленьких часов.

Пора было поменять номера на машине. Том перекатил Хайдена на бок и открыл отсек, где он хранил запасную шину, достал номерной знак и отвертку. Захлопнув багажник, Том принялся откручивать старые номера – делать ему это было не впервой, так что управился он быстро. Вскоре он уже снова открыл багажник, убрал все на свои места и перекатил Хайдена назад. Штанина у него задралась, обнажая мускулистую голень, обтянутую носком в бело-зеленую полоску. Сложен этот парнишка, конечно, был просто восхитительно.

Не сдержавшись, Том протянул руку и осторожно погладил покрытую тонкими волосками ногу. Затем зажал несколько волосков между пальцами и медленно потянул. Хайден тут же сдавленно застонал, попытался что-то пробормотать, сражаясь с кляпом во рту. Том потянул снова, любуясь гримасой боли, застывшей на его лице.

Зашумела приближающаяся машина, и Том поспешно накрыл Хайдена одеялом, захлопнул багажник и кинулся к водительской двери. Он успел сесть за руль как раз вовремя: мгновение спустя на дороге возникла машина, заливая все вокруг ярким светом фар.

Когда Том наконец-то заехал в гараж у дома, было уже поздно. Он вытащил бессознательное тело Хайдена из багажника, отнес его по лестнице в спальню и осторожно положил на кровать. Затем срезал с лодыжек и запястий скотч и немного помассировал его ладони и ступни, чтобы помочь побыстрее восстановить кровообращение.

Закончив с этим, он переложил Хайдена на спину, аккуратно распрямил ему руки так, чтобы они лежали вдоль тела, и наконец зажег свечи. Комната озарилась мягким светом, по стенам уютно заплясали трепещущие тени. В этом приятном полумраке Том ощутил, что теперь он готов раздеться. Вскоре было покончено и с этим, и настала пора браться за ножницы – такие использовали в больницах, когда требовалось срочно разрезать одежду на теле пациента.

Том старался не спешить. Сначала развязал шнурки Хайдена и стянул с его ног кроссовки, затем принялся за носки. Медленно, не торопясь, он стягивал носок с его безвольной ступни, держась за самый кончик, и эластичная ткань все растягивалась и растягивалась, словно лента жвачки. Потом – бам – одно резкое движение, и вот носок уже летит на пол. Так же он поступил и со вторым.

Том нежно пробежался пальцами по нежной подошве ног, и Хайден слабо застонал. На очереди были джинсы и футболка: их Том медленно срезал с его тела ножницами, и так же медленно, осторожно, чтобы ничего не повредить, разрезал по шву его белые трусы.

И вот уже Хайден избавлен от последнего элемента одежды. Том выпрямился, откровенно любуясь его обнаженным телом, перекатил на живот и обратно, чтобы рассмотреть получше. Такой мускулистый, но в то же время худой и поджарый. Хайден обладал той соблазнительностью, которая характерна только для двадцатилетних юнцов.

Насмотревшись, Том медленно опустился на кровать и лег на Хайдена сверху. Их обнаженные тела соприкоснулись, и дряблая старческая плоть Тома приняла в свои мягкие объятия твердое, скульптурно выточенное тело Хайдена. Он полежал так немного, делая все более и более медленные вдохи, пока ритм их дыхания не стал един, пока он не почувствовал, как колотится о его собственную грудную клетку чужое горячее сердце.

– Ты уже не спишь? – прошептал Том ему на ухо. Хайден застонал, и его ресницы затрепетали. Том сел, отлепил от его рта клейкую ленту, вытащил из горла ротоглоточный воздуховод, и Хайден, морщась, несколько раз болезненно сглотнул.

И тогда Том отвесил ему размашистую пощечину, чувствуя, как в нем пробуждается азарт от одной только мысли: этот высокий, сильный мужчина в его власти. Он ударил его еще раз, теперь сильнее, и Хайден наконец распахнул глаза.

– Где я? – прохрипел он, пытаясь сфокусировать взгляд.

– Может быть, в раю, а может, и в аду. Это зависит от того, как сильно ты будешь стараться меня порадовать.

— Девятиугольнику пора на патрулирование, а ты отдохни пока.

Глава 14

Встала Кейт рано утром, как обычно – поплавала в море, а затем позавтракала вместе с Джейком. О том, что случилось вчера вечером, они не говорили: вместо этого Джейк с энтузиазмом сообщил, что сейчас приберется в магазине и заодно проверит снаряжение для дайвинга и серфинга, которое они сдавали в аренду.

Как Девятиугольник поскакал на свое патрулирование, я еще видел: он прыгал чуть боком, занося задние лапы вперед головы, и любопытно блестел выкаченным глазом. Скрылся на подъеме, потом уже вверху подпрыгнул свечкой и сгинул. И у меня тут же начало мутиться в глазах, все исчезло, сойдясь в одну точку. Очнулся я лежащим на сыром овражном песке, а рядом со мною сидел на корточках Сур.

Чистое постельное белье им привезли в десять утра. Вместе они оттащили его в офис, а затем Джейк спустился вниз, чтобы заняться магазинчиком, а Кейт вернулась к делу о Джоанне Дункан.

Накануне она написала доктору Тревору Полсону – интересовалась, нет ли у него контактов Фамке ван Нурт, девушки, которая работала няней в их семье много лет назад. Сегодня ей пришел ответ – краткий и по существу. Доктор Полсон сообщил, что он не общался с Фамке с тех пор, как она вернулась обратно в Нидерланды в 2004 году. Все что он знает, сказал он, это адрес в Утрехте, по которому раньше жила Фамке. Затем доктор Полсон добавил, что вышел на пенсию, и вообще рассказал полиции все, что знал – а знал он немного – и попросил больше его не беспокоить.

Пришельцы

Кейт вбила в строку поиска «Фамке ван Нурт, Утрехт». На Linkedln – социальной сети для деловых людей – нашлись только Франк ван Нурт и Аннемике ван Нурт. У Аннемике имелась страничка в Фейсбуке, но просмотреть ее Кейт не смогла – для этого нужно было быть у нее в друзьях. Одну Фамке ван Нурт на Фейсбуке все же найти удалось, но вскоре оказалось, что записана она как «Фамке ван Нурт» (ван ден Бугард), а значит, фамилия ван Нурт досталась ей от мужа. К тому же сейчас этой Фамке было двадцать два – когда пропала Джоанна, она была не старше девяти-десяти лет.

Я сел. Сурен Давидович аккуратно устраивал в кармане куртки небольшой зеленый ящичек. Уложил, застегнул «молнию» и спросил:

Кейт попыталась переключить поисковую систему на нидерландский язык и поискать так. Нашлось множество женщин по имени Фамке, но никто не подходил ни по возрасту, ни по фамилии. Сдавшись, Кейт решила пробить в поисковике полученный от Полсона адрес, но тут как раз позвонил Тристан.

– Как там дела? – спросил он.

— Скажи, тебе лучше по самочувствию? (Я кивнул: лучше.) Замечательно! Я ведь хочу тебе добра, а сейчас открываются блестящие возможности для тебя…

Кейт рассказала ему и о письме от доктора Полсона, и о бесплодных поисках.

– У меня глаза уже в кучу от этих ванов, – пожаловалась она. – Ван Спандонк, ван Дейнен, ван ден Берг. Мне даже повстречалась одна Фамке ван Дам. Знаешь, как Жан-Клод.

Я снова кивнул. Я чувствовал себя неуклюжим и спокойным, как гипсовая статуя, что ставят в парках. Сурен Давидович это заметил и прихлопнул ладонями — верный признак удовольствия.

– Ага. Старый добрый Жан-Клод Ван Дамм. Помню, в тринадцать я впервые посмотрел «Универсального солдата» и понял, что, кажется, я гей. Ты знала, что в голландском «ван» означает «родом из»?

— Скажи, ты понял насчет пришельцев?

– Не знала, – призналась Кейт, посматривая на результаты выдачи поисковика по адресу в Утрехте.

– Скажем, актер Джеймс Ван Дер Бик. В переводе это имя означает Джеймс «родом из бухты». Что вообще-то довольно странное совпадение, потому что он играл Доусана в сериале «Бухта Доусона».

— Не понял.

– Я не могу найти ничего о Фамке. Разве что вот, адрес электронной почты бухгалтерской фирмы, которая находится в здании, где она раньше жила, – прервала его Кейт, вписывая в блокнот адрес почты.

– Ладно, послушай. Я позвонил, чтобы сказать, что не смогу зайти после работы, – сказал Тристан. – Оба наших смотрителя заболели, и мне придется помочь таскать стулья и парты для завтрашнего экзамена.

— Опять не понял! Спроси, я объясню… Не понимает! — Он пожал плечами.

Голос у него был расстроенный.

— Конечно, — сказал я. — Если я придумаю, будто я — не я, а вовсе киноартист или Петр Первый, вы тоже не поймете.

– Да, звучит невесело, – согласилась Кейт. Она открыла следующую ссылку и принялась читать. – А ты знал, что первым голландцем, совершившим кругосветное путешествие, был Оливер ван Нурт, а родом он был из Утрехта?

– И как это связано с Фамке?

Тогда он мне и объяснил сразу все. Ну, вы знаете. Как они выдумали машинки для записи сознания, стали бессмертными, а их тела умирали, и поэтому они двинулись в Космос за телами. Он сказал, что корабль Десантников совсем маленький. В него помещается несколько сотен кристаллических записей размером с крупнокалиберную пулю. В большом же корабле, для переселенцев, их помещается несколько миллионов, и такие корабли спустятся на Землю. Они так уже делали много раз — захватывали чужие планеты. Без выстрела. Они просто подсаживали в каждого «дикаря» сознание одного из своих. Для Земли приготовлено как раз три миллиарда кристаллических записей. По количеству людей.

– Может, фамилия ван Нурт как-то связана с Утрехтом.

Не путайте мои приключения со Степкиными. Он уже знал про «вишенки», а я — нет. Сурен Давидович называл их «Мыслящими». Он говорил, говорил… Может быть, пришельцу, который сидел в его мозгу, хотелось выговориться. Я слушал и с жуткой ясностью представлял себе зеленые корабли, летящие в черной пустоте. Не такие, как десантный, — огромные. Они расползались по всей Галактике, без экипажей, без запасов воды и пищи. Даже без оружия. Только у Десантников было оружие. А большие корабли шли, набитые кристаллическими записями, «Мыслящими» этими, как мухи, несущие миллионы яичек. Корабль Десантников отыскивал для них подходящую планету, спускался и выбрасывал «посредник». Понимаете? Некому было даже выйти наружу. Вылетал робот и неподалеку от корабля оставлял замаскированный «посредник». У нас его замаскировали под пень. И первый, кто случайно подходил к нему, становился первым пришельцем. Как этот несчастный заяц. Он просто подскакал к «посреднику», и — хлоп! — в него пересадили кристаллическую запись Десантника девятого разряда. Он стал одним из Девятиугольников. А под утро на пень набрел Федя-гитарист.

– И окажется, что Утрехт кишмя кишит ван Нуртами, – заметил Тристан.

– В этом-то и проблема интернета. Тут полным-полно информации, и большинство – чушь собачья. Нам очень нужно найти эту Фамке – она может опровергнуть алиби Фреда.

«Так был я всюду — везде, — слышал я странную, слитную речь. — Тысячелетия мы шли по Космосу. Сотни, сотни, сотни планет!»

– Если она тогда соврала, то с чего бы ей говорить правду сейчас?

– Не знаю. Мне просто нужно с ней поговорить. Часто люди случайно говорят что-то, что кажется им мелким и незначительным, но в итоге это может привести к настоящей зацепке.

Потом он замолчал, а я сидел съежившись, и было очень холодно. Озноб вытекал из меня в жаркий, стоячий воздух оврага. Я знал, что вокруг тепло, и ощущал теплую, твердую поверхность, на которой сидел, и теплый, плотный песок под ногами, и жар, излучаемый кораблем. Но я замерзал. У меня в глазах был черный, огромный, ледяной Космос, и в нем уверенно ползущие огни кораблей. С трудом я пошевелил губами:

– Ладно, удачи. Еще раз прости, что не смогу помочь, – сказал Тристан.

— Какой у вас вид на самом деле?

– И тебе удачи со столами. До завтра.

Отложив телефон в сторону, Кейт набросала для бухгалтерской фирмы коротенькое электронное письмо, в котором рассказала, кто она, чем занимается и почему ей нужно связаться с Фамке. Шансов, что из этого выйдет что-то путное, было мало, но почему бы и не попробовать. Еще у Кейт был электронный адрес Марни, старой школьной подруги Джоанны, так что она написала письмо и ей, попросив о встрече.

Он сказал:

Наскоро перекусив, Кейт перешла к поискам Дэвида Ламба и Гейба Кемпа. Первые часа два ей не попадалось абсолютно ничего путного, и она уже начала отчаиваться, но затем ее внимание кое-что привлекло. Ссылка, похороненная на двадцатой по счету странице выдачи Гугла по поисковому запросу «Дэвид Ламб». Это был сайт по сбору пожертвований – женщина из Эксетера пыталась собрать деньги на то, чтобы открыть в городе небольшой парк под названием «Сад памяти на Парк-стрит». Приписка к одному из пожертвований и привлекла взгляд Кейт.

— Тебе будет непонятно. Нет «на самом деле».

«Шелли Морден пожертвовала 25 фунтов в память о ее добром друге, Дэвиде Ламбе, пропавшем без вести, но не забытом».


Я пожал плечами и спросил:

На сад предполагалось собрать 2750 фунтов, но набрать им удалось не больше девятисот. Кейт набрала в поисковике «Парк-стрит» – оказалось, что это улица на окраине Эксетера. Тогда она вбила: «Шелли Морден, Парк-стрит».

— Как вас зовут?

– Ладно, уже лучше, – пробормотала она, когда отобразились результаты. Шелли Морден жила в Эксетере на Парк-стрит, дом одиннадцать вместе с Кевином Джеймсом Морденом – вероятно, ее мужем. Кейт выпрямилась, чувствуя, как глаза горят от долгой работы за компьютером.

Кейт помнила, что на одной из полок, где хранился всякий хлам для трейлерной стоянки, должен был лежать старый телефонный справочник. Когда-то давно его купила еще Мира, и сейчас Кейт раскопала его и сдула пыль.

— Квадрат сто три. Такие имена у Десантников. «Квадрат» — я Десантник четвертого разряда. «Сто три» — мой номер в разряде. Квадрат сто три.

– Попробуем по старинке.

— А настоящего имени у вас нет?

Она множество лет не держала в руках телефонный справочник, но справиться тут было нетрудно. Кейт просто долистала до буквы «М», нашла Кевина Джеймса Мордена, который жил на Парк-стрит, дом одиннадцать, и набрала указанный номер.

— Мы служим Пути. Наша работа — готовить плацдарм для больших кораблей. Они приходят — мы уходим. Пятьсот — семьсот тел, которые мы временно занимаем, освобождаются, и их берут переселенцы. Мы уходим дальше, высаживаемся на другой планете, с иными языками, на которых нельзя произнести имени, свойственного предыдущей планете…

Ответом ей был обычный автоответчик, и Кейт почувствовала острый укол разочарования. Делать было нечего: она оставила сообщение, в котором представилась и объяснила, что хочет узнать, что случилось с Дэвидом Ламбом. Закончив, Кейт вышла на маленькую кухоньку и заварила себе чашку кофе. Она уже собиралась пойти подышать свежим воздухом, как ее телефон зазвонил.

Кейт подняла трубку, и первое, что она услышала – детские перекрикивания где-то на фоне.

— Погодите, — сказал я. — У вас что, нет своего языка? Есть? А как вас звать на вашем языке?

– Здравствуйте, я Шелли Морден, – произнес измученный женский голос. – Простите, что пропустила ваш звонок.

— Квадрат сто три. Объясняю тебе: я — Десантник. Мы не носим настоящих имен.

– Спасибо, что перезвонили.

– Я знала Дэвида. Я единственная сообщила в полицию, что он пропал, но никому и дела не было… Я свободна завтра в два, так что если хотите поговорить, то приходите, – сказала она. – Я расскажу вам все, что знаю.

— Погодите… На своей планете тоже?

Он хрипло рассмеялся.

Глава 15

— Когда наступит ночь, посмотри вверх. Выбери любую звезду и скажи нам: «Это ваше солнце!» Мы ответим: «Может быть».

Запястья Хайдена были пристегнуты к деревянной спинке кровати, лодыжки привязаны тонкой веревкой к столбикам. Его тело звенело от напряжения, пока он слабо барахтался, тщетно пытаясь сопротивляться.

Том стоял над ним на коленях, и его ладони крепко сжимали чужую шею.

Я почему-то кивнул, хотя и не понял его слов. Потом все-таки переспросил, почему любая звезда может оказаться их солнцем.

– Да. Давай, борись со мной, – прошептал он, склонившись к уху Хайдена. – Не получается, да? Потому что я здесь главный. Я тут главный задира, и тебе меня не победить.

— Мы не знаем, откуда начался Путь, — ответил он.

Том сжал хватку сильнее, вдавил большие пальцы прямо под кадык Хайдена. Там, он знал, находится волшебная точка – если надавить на нее, то глаза открываются рефлекторно, и ему нужно было, чтобы глаза Хайдена были открыты. Еще чуть-чуть. Важно не пропустить самый главный момент, то мгновение перед смертью, когда взгляд замирает, а глаза заволакивает мрак.

— Не знаете? Как это может быть?

Тому нравилось душить своих жертв, пока он их насиловал. Первые несколько раз он просто играл в удушение – ничего серьезного, просто небольшое кислородное голодание, достаточное, чтобы внушить ужас. Но затем он сжимал пальцы все сильнее и сильнее – было что-то такое в том, чтобы поставить человека на грань смерти, а затем ослабить хватку, позволив ему вернуться из небытия.

Ночь закончилась слишком быстро, и вскоре за окном забрезжил рассвет. Том осознал, сколько прошло времени, только когда солнечный луч проник сквозь щелку в шторе, осветив опухшее, покрытое синяками лицо Хайдена полоской золотистого света. Белки его глаз были залиты кровью.

— Космос огромен. Путь начался, когда звезды еще были иными. Путь велит нам смотреть вперед.

Тома всего трясло от напряжения, по спине и подбородку крупными каплями стекал пот.

Он говорил равнодушно, будто о гривеннике, потерянном из дырявого кармана, и меня это поразило. Сильнее всего остального. Я получил масштаб для сравнения: планета дешевле гривенника! А я? Наверно, как гусеница под ногами. Захотели — смахнули с дороги, захотели — раздавили. И не захотели, а просто не заметили. Разве мое тело им понадобится под Мыслящего.

Тело Хайдена вдруг тоже задрожало в унисон, и Том склонился ниже, наваливаясь всем своим весом. Кровать заскрипела, а Том все сжимал и сжимал пальцы, стискивая чужое горло до боли в руках.

Еще чуть-чуть. Уже почти.

И я замолчал. Хоть режьте, буду молчать и все равно удеру. А если вы захватите всю Землю, уйду на край света, и вы до меня не доберетесь.

Налитые кровью глаза Хайдена слепо таращились в ответ расширенными зрачками. Он издал дребезжащий стон, тихий и слабый, абсолютно не передающий ни его страха, ни боли. Том склонился еще ниже, их лица разделяли считаные сантиметры, кончики носов соприкоснулись. Блики солнечного цвета танцевали на радужке Хайдена, отражая последнюю вспышку сопротивления, последние капли воли к жизни. А затем к нему пришло осознание: смерть уже здесь. Тело Хайдена расслабилось, внутренний свет угас, глаза его заволокло мраком, и в них больше не отражалось ничего, кроме пустоты.

Так я решил и повернулся спиной к Квадрату сто три. Больше я не звал его Суреном Давидовичем. Баста.

В доме было тихо. Когда Том принес Хайдена домой, то не стал включать ни музыку, ни телевизор. Теперь, когда он сидел, сгорбившись, и молча смотрел на мертвое тело, тишина стала густой и липкой.

Том сжал и разжал пальцы, пытаясь избавиться от ломоты в суставах. Пытаясь отдышаться, он сделал несколько глубоких вдохов. Зловоние смерти, повисшее в воздухе, заставило его желудок судорожно сжаться, и Том опрометью бросился в ванную комнату. Его вырвало.

Он заговорил снова — я молчал. Но тут прикатился заяц Девятиугольник, вереща Нелкиным голосом:

Он обессиленно опустился на колени перед унитазом, чувствуя, как холодит кожу кафельная плитка. Его трясло крупной дрожью – Том всегда впадал в состояние шока, когда все заканчивалось. После того, как их глаза заволакивала тьма. Страх, восторг, разрядка, когда все напряжение разом спадало – от этого Тома всегда начинало тошнить. Еще какое-то время он провел, скорчившись, на полу, кашляя в перерывах между позывами рвоты. Когда его желудок наконец опустел, он встал и умылся холодной водой. Избегая смотреть на свое отражение, Том отвернулся от раковины и вернулся в спальню.

— Дрянь, дрянь, собака! Понимает о себе много! Уф! Она околачивается у прохода, Квадрат сто три.

Хайден лежал неподвижно. Его нежно-кремовая кожа потеряла всякий цвет, мускулы обмякли, тело наливалось восково-желтым нездоровым оттенком. Том добрался до окна и открыл его настежь, выпуская дух Хайдена прочь из стен этой комнаты.

Квадрат быстро пошел наверх. Я выждал минуту. Заяц опять таращился на меня и подпрыгивал. А когда я встал и попробовал уйти, корабль ослепил меня лучом. Заяц предупредил:

Оперевшись на подоконник, Том немного постоял у окна, глядя на восходящее солнце, и холодный ветер обдувал его обнаженное тело.

Затем он вернулся в ванную, заткнул сток пробкой и включил горячую воду. Заклубился пар, каплями оседая на белой кафельной плитке, и на Тома вдруг нахлынули старые воспоминания – такие же свежие и болезненные, сколько бы лет ни прошло.

— Сидел бы ты, щенок… Лучемет головешки от тебя не оставит…

* * *

Я сел и на всякий случай прижался спиной к кораблю — туда луч не достанет… Я помнил, как Девятиугольник требовал, чтобы меня пристукнули. Все-таки я хотел жить и выбраться отсюда.

Ему тринадцать. Только что закончился футбольный матч, и теперь он стоит, обнаженный, посреди школьной душевой, и вокруг выстроились его одноклассники. Воздух пропитан триумфом и духом товарищества – но к нему это не относится. Он в проигравшей команде. Весь матч он держался поближе к краю поля, как мог избегал мяча и горячо надеялся, что его команда победит. Было бы куда проще, если бы его команда победила. Будь он среди победителей, никто бы не обратил на него внимания, но в этот раз он оказался среди проигравших. А проигравшим всегда нужен кто-то, кого можно обвинить.

От грязных кафельных стен эхом отражаются радостные вопли победителей, и он спиной чувствует, как все сильнее распаляются его сокомандники. Сегодня удача от них отвернулась, и на кого они сорвут злость? На главном неудачнике.

А заяц тряс ушами — смеялся.

Том стоит в окружении голых тел, чувствуя, как его пробирает нервная дрожь. Вокруг витает запах пота и грязных носков, кругом – только чужие разгоряченные тела и грязь. О, как ему хочется, чтобы мистер Пайк, учитель физкультуры, включил наконец воду в душевых. Тогда он сможет быстро ополоснуться и наконец завернуться в полотенце. Том пытается прикрыть свою наготу руками: его тщедушное тело кажется таким уязвимым по сравнению с атлетически сложенными, полностью развитыми телами его одноклассников.

… Я закрыл глаза и вообразил, будто сплю, лежа в своей кровати у открытого окошка. Сейчас зазвонит будильник, я проснусь, мать накормит меня завтраком. Пойду в школу, высматривая по дороге Степана, а на ступеньках универмага будет совершенно пусто, и сегодняшний день ничем не будет отличаться от всех весенних дней.

Не говоря уже о постыдной похоти, которую он испытывает при одном взгляде на их загорелые фигуры. Он ненавидит себя за то, что жаждет их так же сильно, как и страшится. Он просто хочет, чтобы холодный кафельный пол разверзся и поглотил его.

— Собака ушла, — сказал заяц. — Квадрат сто три возвращается. — Он подпрыгнул несколько раз, все выше и выше, и начал расписывать, какая страшная была собака.

Мистер Пайк возникает в конце длинного коридора, ведущего к душевой, и поворачивает большой металлический вентиль. Трубы шумят и плюются, и наконец спустя мгновение душ оживает и комната наполняется паром.

– Давайте мойтесь быстрее! – выкрикивает мистер Пайк. – Пошевеливайтесь!

В породах он, понятно, ничего не смыслил. По описанию получалось — дог. Огромная, с короткой шерстью, светло-серая. Морда квадратная, тупая. Хвост длинный, юный, как змея, — тут зайца передернуло. Я злорадно спросил:

В холодном воздухе завиваются клубы пара. Том стоит за Эдвином Джонсоном – капитаном проигравшей команды. У него широкая мускулистая спина и подтянутые ягодицы. За спиной слышатся смешки, они становятся все громче и громче, и вдруг Том чувствует, как его толкают сзади, слышит неразборчивый шепот, потом – громкий издевательский смех. На его спину ложится холодная ладонь, и в следующее мгновение он уже летит вперед. Его слабое тело врезается в крепкий мускулистый зад Эдвина, кожа к коже.

— Боишься собак, гаденыш?

Он отскакивает назад, но Эдвин уже стремительно разворачивается к нему, и лицо у него покраснело от гнева.

– Какого хрена ты творишь? – говорит он.

Вернулся Квадрат сто три, прогнал зайца на патрулирование. А мне приказал:

Том дрожит. По телу пробегает холодок, словно кровь враз замерзла у него в жилах, к горлу подкатывает тошнота. Его охватывает страх.

— Алеша, твой микрофон! — и подставил руку.

– Прости, – произносит он, отступая назад. Смех раздается снова, и еще одна рука ложится на его спину и пихает вперед. Том спотыкается и влетает в Эдвина, лицом к лицу, абсолютно голый.

– Отвали от меня, сраный педик! – в ярости орет Эдвин, но Том видит: злость в его глазах смешивается со страхом.

Я выплюнул в нее «слизняк». Квадрат сто три небрежно опустил его в карман и пошел следом за зайцем. Я не мог удрать, для того у меня и отобрали эту штуку — она служила пропуском в «зону». Остался в проклятом пузыре и мог молчать, сколько мне было угодно.

– Он на тебя запал, Эд, – произносит голос.

– Не позволял бы ты ему так себя лапать, – подхватывает второй голос.

Допрос

– А то люди подумают о вас что-нибудь не то!

Вокруг них стелется пар. Кулак Эдвина вылетает словно бы из ниоткуда и с размаху бьет Тома в челюсть, и его голова безвольно откидывается. Затылок звонко ударяется о кафельную стену. Его охватывает боль, и он сползает вниз по стене, с силой ударяясь об пол копчиком. Тошнота становится все сильнее.

Я отполз от корабля, забился в моховые кочки под откос и там лежал. Слышал, как вернулся Квадрат сто три. Потом ухо, прижатое к земле, уловило чужие шаги. Они дробно простучали по откосу и стихли поблизости. А мое тело отказывалось двигаться. Веки не хотели подниматься… Решайте свои дела без меня, я полежу, здесь мягко. На свете два миллиарда больших людей. Что вы привязались, почему я обязан заботиться и где это сказано, что один мальчишка на огромной Земле обязан и должен? У вас армии, ракеты. Кидайте сюда ракеты, и пусть все кончится, я согласен. Не хочу подниматься.

По выложенной кафельной плиткой стене тянется тонкая полоса крови.

Том поднимает взгляд и видит лицо Эдвина, перекошенное в гримасе ненависти и ужаса. Том пытается встать, но боль не дает ему сдвинуться с места.

… Еще шаги. Что-то тяжело ударилось о землю. Потом голоса. Опять Киселев — Угол третий! Он говорил где-то поблизости…

– Вставай, гребаный гомик! – кричит чей-то голос. Да, встать было бы неплохо. Это было бы по правилам. Встать, когда тебя бьют – это мужественно. Том уже знал, что когда ты лежишь на полу, они злятся только сильнее.

Пусть. Меня это не касается. Слышать не хочу их разговоров. Я один, мне еще четырнадцати нет, сопротивлялся я. И вдруг над лесопарком затрещал самолетный мотор. Звук приблизился, стал очень сильным, загрохотал и умчался.

Внутри наконец разгорается злость. Словно наяву, он слышит голос своего отца: «В драке главное твердо стоять на ногах, даже если из тебя сейчас последнее дерьмо выбьют. Позволишь повалить себя на землю – и тебе конец».

— Зашевелились…

И в тот же момент его настигает еще один удар. Мощная затрещина впечатывает его голову в бетонный пол, и он чувствует, как хрустит выбитый передний зуб. Затем – удар ногой в живот. Эдвин хватает его за лодыжки и тащит по бетону, и вот на него обрушиваются струи горячей воды, и кулаков, и босых ног.

Последним Том запоминает мистера Пайка: как его красное лицо мелькает в конце коридора. Помнит взгляд его глаз, полных предвкушения и любопытства.

Это сказал плотный человек, седой, важный. В Тугарине я его никогда не видел. Он восседал на плите корабля, подтянув на коленях дорогие серые брюки, а пиджак держал на руке. Рядом примостился Федя-гитарист. Вертя головой — шнур бластера, видимо, резал ему шею, — он проговорил:

Мистер Пайк молча стоит и смотрит, как на Тома, объятого облаками пара, наступает разъяренная толпа.

А потом на него обрушиваются десятки ударов.

— Еще девяносто пять минут. Придется драться, Линия восемнадцать?

* * *

Седой неторопливо ответил:

Том понял, что выпал из реальности, но как надолго, он не знал. Взглянув вниз, он обнаружил, что стоит в душевой кабине, а его руки механически трут мочалкой кожу. Остановившись, он дотронулся ладонью до левого бока, пробежался пальцами по длинному толстому шраму. Синяки и сломанные кости – это чепуха, они давным-давно зажили, но этот шрам… Когда Эдвин с размаху наступил ему на грудь, его ребра треснули, прорвав кожу, и этот шрам останется с ним навсегда.

Том тщательно вытерся полотенцем и вышел из душа. Наклонился к раковине и достал из шкафчика пару длинных белых гольф, костюм химзащиты такого же цвета, латексные перчатки, бутылку антибактериального мыла и щетку на длинной ручке. Выгрузив все это на стул, Том натянул гольфы, затем облачился в костюм химзащиты. Опустив капюшон, он приладил на лицо маску так, что видны теперь были только его глаза. Последним Том надел латексные перчатки.

— Потребует служба — будем принимать меры. Решим вопрос. — Он выпятил губы и искоса взглянул на Киселева. — Самочувствие-то как, Угол первый?

Большая ванная заполнилась уже на две трети, и зеркало окончательно запотело. Том этому был только рад: сейчас он не смог бы взглянуть себе в глаза.

Я подумал, что Линия — большой начальник у Десантников и путает их имена. Наш завуч, например, старается каждого ученика звать по имени и всегда путает. Но Киселев не поправил седого. Пожал плечами и стал отряхивать песок с брюк и рубашки.

Он вернулся в спальню, неспешно отвязал ноги Хайдена, затем расстегнул наручники. Взяв его безжизненное тело на руки, Том перенес его в ванную и осторожно, почти нежно погрузил в воду.

Свежую смену одежды для Хайдена он уже приготовил. Когда полиция найдет его тело, на нем уже не останется никаких следов чужого ДНК.

— Да-а, начудил Угол третий, начудил… — сказал седой.

Если, конечно, тело вообще найдут – ведь Том спрячет его далеко-далеко.

— Отличный, проверенный Десантник, — вступился Киселев. — Это обстановка. Абсолютно!

Глава 16

— Мне адвокатов не надо, Угол первый, — сказал седой. — Утечка информации, — он загнул толстый палец, — утрата оружия да еще история с Портновым. Мало? О-хо-хо… За меньшее Десантников посылают в распылитель!

На следующий день, к двум, Кейт и Тристан подъехали к дому Шелли Морден. Этот небольшой домик, стены которого были отделаны каменной штукатуркой, примостился на пологом склоне холма, и отсюда, сверху, открывался вид на весь Эксетер. Парк-стрит оказалась тихой, немноголюдной улицей, а весь асфальт перед домом, заметила Кейт, был разрисован мелом и расчерчен квадратиками для игры в классики.

Я даже заморгал. Утечка информации — понятно, Анна Егоровна доехала до района. Вот почему самолеты летают, у-ру-ру! Оружие — тоже понятно. Это бластер, который мы увезли из подвала и который сейчас лежит у самого входа в «зону». Какая-то «история с Портновым» меня не интересовала. А вот почему Киселев сменил номер?…

Дверь им открыла невысокая пухленькая женщина лет, наверное, за тридцать. Светлые волосы ее спускались на плечи, на носу сидели слишком большие очки в красной оправе. Лицо у нее было приветливое, улыбчивое, карие глаза так и лучились добротой, а когда она поприветствовала их и пригласила внутрь, то Кейт различила слабую нотку бирмингемского акцента.