Тама Яновиц

Пейтон Эмберг

БЕТСИ ЛЕРНЕР ПОСВЯЩАЮ
* * *

Роман — плод фантазии сочинителя. Автору еще далеко до пятидесяти, и у нее нет вшей.
* * *


Автор выражает признательность за поддержку и помощь в написании этой книги Дайан Хиггинс, Люку и Марианне Курвиц, Сен-Амур Фестиваль, Эллен Сальпетер, Жерару и Нелите Ле Клери, Филлис Яновиц, Пейдж Пауэл, Тому Беллу, Розмари Дэвидсон, д-ру Фреду Брандту, Эрин Осье, Дону Вайнтраубу, Джону Мерфи, Грегу Салливану, Николь Аргирес, Ане Розенберг, Джокасте Браунли, д-ру Ларри Розенталю и моему дорогому мужу Тиму Ханту, неизменно вдохновлявшему и поддерживавшему меня.


У души нет морали



Мы не слышим стука копыт,
Хоть он с каждым часом все громче,
А лошади царственны,
Напыщенны и кичливы,
А экипаж черен и величав.


У души нет морали,
Одна надежда.
Абстракции не убегают
И не блещут умом.
Душа — не Гудини.


Экипаж катит по расписанию,
Плакальщики на каждом углу
Утопают в слезах, машут вслед.
Душа не плачет,
У нее другие заботы.


Душа даже не рядом.
Она в другой галактике,
Бодро кружится в танце,
Отбивает ритм ладонями
И напевает фальшиво «Голубую луну».

Филлис Яновиц


Глава первая

В ближайшем от вокзала отеле цены оказались не по карману: триста долларов в сутки — таких денег у нее не было.

— Пожалуй, я пойду в другую гостиницу, — сказала она. — Если там не понравится, то вернусь. У вас найдется свободный номер?

Она пожалела, что приехала в Антверпен. Должно быть, хуже только Стокгольм с его добропорядочными людьми, не способными даже на малейшее сумасбродство. Если и здесь такие же благопристойные нравы, то она в Антверпене не задержится. Она привыкла в поездках, вдали от дома, быть содержанкой и не считала это грехом, давно распростившись с несбыточными иллюзиями.

— Свободные номера в гостинице есть, и, если вернетесь, то удобно устроитесь, — ответил регистратор, слегка усмехнувшись, словно знал наперед, что Пейтон не возвратится. — Только номера будут готовы после одиннадцати. У вас есть время сходить в другую гостиницу.

Чемодан оттягивал руку. Одна радость — он был новым и презентабельным, не в пример замшевой сумке, поношенной и потертой, совершенно не подходящей по виду для дамы, претендующей на достаток и элегантность.

Женщина еле шла на подгибающихся ногах. Голова раскалывалась, тело ломило. Скорее снять номер, тогда можно перекусить, выпить кофе. Направляясь к гостинице подешевле, Пейтон решила, что снимет номер несмотря ни на что.

Ее левая рука онемела, и не только от тяжести, но и от чрезмерного возлияния: выпитая в поезде водка давала о себе знать. На лбу выступила испарина. Женщину бросало то в жар, то в холод. Однажды медики ей сказали, что у нее в крови низкий уровень сахара, и сейчас, внезапно вспомнив об этом, она замедлила и без того тихий шаг. Ей стало казаться, что она вот-вот споткнется о сахарницу с несколькими крупинками сахарного песка. Захотелось пить, но стакан сока пока был недоступен — она не знала ни французского, ни фламандского.

Гостиница оказалась невзрачной. В вестибюле от ковра тянуло сыростью, перемешанной с едким запахом вещества, которым обычно морят расплодившихся тараканов. Увидев Пейтон, из-за стойки, глухо ворча, выбежал мопс. Обнюхав кожаный чемодан, он тявкнул и, переминаясь с ноги на ногу, побрел восвояси. За стойкой, колыхая необъятными телесами, стояла старуха с глазами навыкат, точь-в-точь, как у мопса. Ее лицо было напудрено, но даже пудра не могла скрыть черные волоски на мясистом, бесформенном подбородке. Вряд ли в молодости она была привлекательной. Улечься с такой в постель, верно, можно было только в бесчувственном состоянии.

Цена за номер оказалась приемлемой — пятьдесят долларов в сутки. Отсчитав деньги старухе, женщина получила взамен увесистый ключ с круглым набалдашником на конце. О плоском пластиковом ключе здесь, видно, и понятия не имели.

Лифт не работал. С трудом преодолев лестничные ступени, женщина поднялась на третий этаж. Всю обстановку комнаты составляли узкая покоробленная кровать, платяной шкаф и скверное зеркало, висевшее на стене над небольшой раковиной. Туалета и ванны в номере не было. Единственное окно выходило на узкую улицу. Напротив виднелся дом, окруженный лесами, походившими на скелет динозавра.

Женщина вздохнула и, оставив мысли об обжигающей ванне, способной вернуть ей силы, подошла к койке. Откинув жесткое одеяло и потрогав простыни из грубого материала, она разделась и легла спать.

Стоило ей проснуться, как заурчало в желудке. Да и головная боль все еще не прошла. Неожиданно женщина ощутила, что по голове кто-то ползает. Она почесалась. Неприятное ощущение прекратилось. Женщина закрыла глаза, намереваясь еще немного поспать, но в это время явственно ощутила, что какое-то насекомое щекочет ей шею. Последовал укус. Неужели вши?

Она поднялась, достала из сумки гребень, подошла к раковине и, наклонившись, стала вычесывать голову. В раковину посыпались волосы. Женщина пригляделась и вздрогнула от неимоверного отвращения. Так и есть — вши! Да их целое полчище! Одни — большие с округлым брюшком — омерзительно шевелились, другие были с булавочную иголку. А это что? На волосах виднелись полупрозрачные зернышки и черные крапинки. Зернышки, видно, — яйца, а крапинки, наверное, — испражнения насекомых. Какая мерзость!

Женщина скривила лицо, но, заметив особо большую вошь, придавила ее ногтем. Раздался треск. К омерзению примешалось довольство. С одной покончено! Да она всех уничтожит. Расплодились за чужой счет. Женщина продолжила вычесывать волосы.

Покончив с этим занятием, она пришла к мысли купить средство от вшей. Да только это не просто. Не зная языка, не ткнешь в аптеке пальцем в нужную склянку, а объясняться на английском с понимающими этот язык поистине унизительно. Да она сгорит со стыда!

Но прежде чем купить средство от вшей, неплохо отыскать прачечную и выстирать кое-какую одежду. Что если яйца вшей попали на свитер? Стоит его надеть, и начинай все сначала. Женщина уложила волосы в «конский хвост». Укладывая волосы, почувствовала, как болят руки. Да что руки! Ломило все тело: и ребра, и грудь, и живот.

Мыла у нее не было. Не нашлось его и на полке под зеркалом. Помывшись холодной водой, женщина взглянула на себя в зеркало и недовольно поморщилась: косметика не смылась с лица, да еще веки припухли. Это никуда не годится. Ей пристало выглядеть свежей и молодой. Бессонная ночь, проведенная в поезде, не должна сказаться на ее внешности. Никто не должен догадываться об ее истинном возрасте. Немного подумав, женщина пожала плечами и наложила новый слой косметики поверх несмытого старого. Затем надела черные джинсы, они выглядели почище, чем те, что были на ней до этого. Покидав в чемодан грязные вещи, женщина направилась к двери и вышла на улицу.

Воздух был сырой и холодный. Тротуар под ногами, дома и даже небо над головой, казалось, были окрашены одной серой краской. Возможно, тому способствовала пасмурная погода, а может, то было просто обычное состояние индустриального города.

Пройдя два квартала, женщина остановилась у небольшого кафе, напоминавшего своим видом американскую забегаловку. За столиком у окна, склонив на грудь голову, сидел какой-то мужчина, по виду бедняк. В глубине помещения пили пиво. Что за люди, разглядеть трудно — окно было слишком грязным.

Женщина вошла внутрь. В нос ударило запахом табака. В помещении плавали сизые клубы дыма. Свободный столик нашелся рядом со столиком замеченного из окна бедняка. Теперь он сидел, опустив голову еще ниже. Перед ним стояла большая чаша с горчицей, и, казалось, если он еще чуть наклонится, его длинные волосы опустятся прямо в чашу.

Женщина уселась на банкетку, обитую бархатом. Материал давно выцвел, видно, это кафе знавало лучшие времена. К столику подошла официантка, тощая девица с помятым лицом и крючковатым носом, похожая на подбитого журавля.

— Чашку кофе, пожалуйста, — улыбнувшись, сказала Пейтон. — И принесите меню.

Официантка не заставила себя ждать. Она появилась с подносом, на котором стояли кружки с пенистым пивом, стаканы с апельсиновым соком и чашка с кофе. Кофе достался Пейтон.

— Принесите и мне, пожалуйста, апельсиновый сок, — попросила она, а затем, взглянув мельком в протянутое меню, быстро добавила: — И омлет тоже.

Тут дверь кафе отворилась, и в помещение вошла женщина, разодетая, по всей видимости, во все самое лучшее. На ней был костюм из твида и черные чулки с люрексом. Но одежда эта не спасала хозяйку — ее лицо было безнадежно измято чрезмерным употреблением алкоголя и, увы, возрастом. Женщина, однако, казалась весьма довольной собой. Но только со стороны это довольство походило на гордость свихнувшейся курицы. Волосы, уложенные в корону, претендовали на изысканную прическу дамы из общества, но цветом напоминали трупную муху — черную с зелеными разводами на спине. На шее женщины красовался бледно-лиловый шарфик из синтетического шифона, руки — в белых перчатках. Наряд ее дополнял зонтик, напоминавший засохшую новогоднюю елку, а вся она походила на сомнительную красотку фривольного поведения, сошедшую с помятой и поблекшей открытки.

Однако не вызывало сомнения: женщине невдомек, что она выглядит как пугало. Такое и в голову не придет, если потратить на туалет час-другой, заботясь о каждой мелочи. Труды должны окупаться, и женщина твердо намеревалась подцепить шикарного кавалера.

Кофе подали с имбирным печеньем, которое, хотя и пришлось Пейтон по вкусу, заставило вспомнить о зубной боли — в одном из ее передних верхних зубов было дупло. Однако боль, к счастью, быстро прошла, и Пейтон с интересом взглянула на поставленные на стол омлет с хрустящими чипсами и на две маленькие тарелочки — одну с белым хлебом, другую — с кубиками масла. Омлет оказался на редкость вкусным, а масло попросту удивило: оно было нежным и чуть соленым — не то, что та безвкусная масса, которую подают в американском кафе. Пейтон с аппетитом налегла на еду. Она бы и вовсе посчитала себя счастливой, если бы не грязная голова, которая неимоверно чесалась.

Тем временем мужчина, принятый ею за потрепанного нуждой и временем бедняка, — о человеке в вязаной замызганной шапочке и мешковатой одежде другого мнения не составишь — неожиданно поднял голову, снял головной убор и огляделся по сторонам. Увидев его лицо, Пейтон поперхнулась, раскашлялась. Вот это неожиданность! Мужчина оказался необыкновенно красивым, да к тому же и молодым — двадцать три года, не больше. Да это ариец с Баварских гор, а то и кинозвезда или модель с престижного подиума! У Пейтон перехватило дыхание. Она была поражена, чрезмерно потрясена, непомерно восхищена.

Молодой человек поднялся. Высокий, широкий в плечах и узкий в бедрах, с копной золотистых волос на круглой голове, изящно посаженной на крепкую мускулистую шею, он производил неизгладимое впечатление. Нордический бог, да и только!

Пейтон не отрывала от него глаз, хотя и понимала, что это предосудительно. Все горести последних нескольких месяцев, фатальное невезение, неудачи на ровном месте моментально забылись.

Парень надел шапку и достал из-под стола брезентовый рюкзак цвета хаки. Пейтон сидела, как завороженная, не переставая любоваться необыкновенным красавцем. Что значит молодость! Человек немного вздремнул и несказанно преобразился. Кто он? Куда направляется? Возможно, он тоже приезжий и собирается в порт, чтобы наняться на судно. Скорее всего, он честный, здравомыслящий человек, не мошенник и не небокоптитель. Если бы он был проходимцем, с такой внешностью давно бы разбогател за счет похотливых женщин. Да они бы дрались из-за него! Интересно, знает ли он цену себе?

Парень подхватил рюкзак и направился к выходу. Проходя мимо столика, за которым сидела Пейтон, он пристально посмотрел на нее.

Пейтон поднялась и положила деньги на стол. Она пойдет за красавцем! Пейтон считала и себя привлекательной: стройная фигура, высокая грудь, мягкие иссиня-черные волосы, неотразимый взгляд из-под шелковистых ресниц. Конечно, она бы чувствовала себя гораздо уверенней, если бы приняла ванну, сделала укладку и приоделась, но пока эти обыденные желания были недостижимы.

Пейтон вышла на улицу. Молодой человек шел впереди, в нескольких шагах от нее. Боже! Сейчас он свернет за угол и растворится среди прохожих на людной улице, исчезнет навсегда. Этого нельзя допустить. Она должна познакомиться с ним и договориться о встрече. За это время она приведет себя в надлежащий порядок, вымоется, сделает сногсшибательную прическу, наложит макияж — залюбуешься. А на свидание она явится в мини-юбке и в туфлях на шпильках. А когда они встретятся, то пообедают в каком-нибудь ресторанчике, а потом пойдут в бар и будут пить пиво, не отрывая глаз друг от друга. А после уединятся у нее в номере и проведут вместе ночь, которую она никогда не забудет. А если повезет, она проведет с ним неделю. Он сильный, и наверное, хорош в постели, доставит ей настоящее удовольствие. Конечно, между ними не будет настоящей любви. Тому научил ее горький опыт.

Утехи в горячей ванне, оральный секс… да чего только не было. Не было лишь любви. Впрочем, среди ее кавалеров встречались и благопристойные люди, но те, в большинстве своем, были безнадежными дураками. С такими лучше вовсе не иметь дела ни за какие богатства.

Парень шел впереди размеренным шагом, не торопясь, и все-таки она едва поспевала за ним — чемодан тянул руку. Еще хорошо, что он останавливался на каждом углу и не переходил перекресток на красный свет. Это давало ей время догнать его, но подойти к нему она все-таки не решалась. Он казался ей богом, сказочным принцем, и она бы не удивилась, если бы он, свернув за угол, внезапно пропал, растворился в воздухе. Однако молодой человек исчезать, видно, не собирался. Он не спеша шел по улице, тихонько посвистывая. Пейтон давно потеряла ориентацию и пришла к мысли, что следует купить карту города.

Видно, парень, наконец, понял, что за ним неотступно следуют, ибо дважды обернулся и мельком взглянул на нее с удивленным выражением на лице. В конце концов он остановился у автобусной остановки и, достав кисет и папиросную бумагу, стал скручивать сигарету.

Пейтон облегченно вздохнула — теперь можно и познакомиться. Когда она поставила рядом с ним чемодан, парень заговорил первым:

— Простите, у меня не лады с английским, но… — он замялся.

— Ваш английский вполне хорош. — Пейтон поощрительно улыбнулась.

— Мне показалось, вы хотите у меня что-то спросить, — он вопрошающе посмотрел на нее.

— Видите ли, — Пейтон перешла на доверительный тон, — я впервые в Антверпене, никого знакомых, и я оказалась в затруднительном положении. Увидела вас и подумала, может, вы…

Парень наморщил лоб, видно, предпринимая усилия, чтобы понять собеседницу. Пейтон подняла брови. Лет пятьдесят-шестьдесят назад английский в Европе знали немногие. Теперь положение изменилось, а среди молодежи по-английски говорит каждый второй. Однако, судя по всему, этот парень в английском не очень силен. Возможно, он из рабочих.

— Вы… что-то ищете? — наконец выдавил он из себя.

— Прачечную. Хотела отдать кое-что в стирку. Но когда увидела вас… — голос Пейтон стал притягательным.

Парень потряс головой и недоуменно пожал плечами.

— Чего вы хотите?

Пейтон вздохнула. Придется проявить активность самой, непривычная роль для женщины.

— Мне кажется, мы с вами родственные натуры, — вкрадчиво сказала она, — и могли бы весело провести время. Вы понимаете, что я имею в виду?

Пейтон смутилась и выжидательно посмотрела на парня. По тому, как он хмыкнул, стало ясно, что ее поняли. Парень выпустил из ноздрей дым, бросил окурок на тротуар и, растирая его ногой, медленно произнес:

— Не возьму в толк, почему вы обратились ко мне. — Он окинул ее пристальным взглядом с головы до пят, затем шмыгнул носом и потянулся за поставленным на тротуар рюкзаком. Надев лямки на плечи, он зашагал прочь, растворяясь в сером промозглом воздухе. Пройдя несколько шагов, он обернулся и, усмехнувшись, добавил:

— Мадам, вы годитесь мне в матери. Вам не меньше пятидесяти.

Глава вторая

Впервые это — что она позже расценила как «бес попутал» — случилось с ней в двадцать шесть лет, когда она была замужем уже третий год.

Она летела в Бразилию. Самолет был забит до отказа, и каждый пассажир, втиснутый в кресло, казался улиткой, выглядывающей из раковины. Место Пейтон оказалось в самом конце салона, рядом с проходом. Кресло у иллюминатора уже было занято коренастым чернявым мужчиной. Его лицо было изрыто оспой и походило на лунную поверхность после метеоритной атаки. Мужчина казался невозмутимым, видно, давно смирившись с непривлекательной внешностью.

Пейтон еле втиснулась в кресло и посчитала, что оно меньше других. Пожалуй, оно походило на камеру в бангкокской тюрьме, а может, было особой конструкции, дававшей возможность снять скрытой камерой забавный эпизод для популярной юмористической передачи.

По другую сторону прохода сидела тучная женщина, чьи оплывшие телеса растекались даже по подлокотникам. Ее глаза — ни дать ни взять изюминки в пышном тесте — хитро поблескивали. Несмотря на прозвучавшую просьбу занять места, около толстухи крутились мальчик и девочка, видимо, ее внуки, обещавшие в будущем походить статью на бабушку. Мальчику было не больше двенадцати, но прямо-таки бросалось в глаза, что у него рыхлая высокая грудь. Девочка, на год-два младше его, была дебелой и пухлой.

Едва Пейтон уселась в кресло, ей пришлось в него вжаться, ибо ее сосед беспрерывно передавал детям какие-то вещи, одновременно успевая бурно жестикулировать и раздавать наставления. Мужчина не оставлял вниманием и толстуху.

— Моя матушка, — пояснил он, обдав Пейтон чесночным запахом. — Прихворнула, бедняжка.

Пейтон участливо улыбнулась. Бедняги, решила она. Верно, возвращаются домой, в глушь, где ютятся в жалкой лачуге, из которой не выбраться до конца жизни. Наверное, крестьяне, считающие лучшей пищей цыплят, которых сами же пичкают гормональными веществами. Если бы она не вышла замуж за Барри, ей была бы уготована похожая участь.

Пейтон отправилась в туалет. Отстояв небольшую очередь, зашла внутрь. Пол был мокрым, в моче; повсюду валялись обрывки скомканной туалетной бумаги. А запах… Пейтон поморщилась. Впрочем, он был ненамного резче того, что доносился до ее кресла.

Прошел час, и принесли ужин, оказавшийся вполне удобоваримым: куриная грудка с кетчупом и ломтики ананаса. Поев, она встала и снова направилась в туалет, чтобы помыться, решив обойтись этой единственной гигиенической процедурой. Зубная щетка лежала в сумке, застрявшей намертво под сидением. Там же лежала и косметичка, но с губной помадой и пудрой можно было повременить: близилась ночь; к тому же в салоне притушили огни.

Вернувшись, она снова с большим трудом втиснулась в кресло и в скором времени задремала. Внезапно она почувствовала, как по ее ляжкам, подбираясь к влагалищу, ползают какие-то слизняки. Пейтон поерзала, но ощущение не пропало. Она открыла глаза. У нее между ног копошилась рука соседа. Пейтон вытаращила глаза и издала крик:

— Убери свою вонючую руку, паршивец!

Рука исчезла. Пейтон нажала на кнопку вызова стюардессы.

— Этот человек пристает ко мне! — вознегодовала она, встретив вопросительный взгляд появившейся женщины.

— Пристает, — стюардесса недоуменно подняла брови. — Что вы имеете в виду?

— Он щупал меня.

Пояснение Пейтон заглушил громовой бас старухи, к которому тут же присоединились визгливые голоса сидевших рядом с ней малолеток. Когда шум немного утих, волосатый мужчина возмущенно сказал:

— Ничего подобного не было.

Затем он добавил что-то по-португальски, покрутив у своего виска пальцем.

Стюардесса перевела взгляд на Пейтон.

— Не пойму, что вас так напугало, — холодно сказала она. — Может, вас укачало, и вы желаете пересесть, но самолет забит до отказа. Могу пересадить вас на служебное место, но не вижу для этого оснований. Вероятно, вам все приснилось. К тому же ваш сосед, вместе со всей семьей, выходит в Сан-Паулу. Потерпите немного. — Услышав, что ее требовательно позвали, стюардесса отошла и тотчас вернулась. — Жена этого человека уверяет, что он спал.

Пейтон возмутилась:

— Что, у нее глаза на затылке?

Поднялся гвалт. Родственники волосатого наглеца вскочили со своих мест и замахали руками. Пейтон поежилась, вжалась в кресло. Ей вспомнились вши. Все эти недружелюбные люди напоминали ей назойливых насекомых с гладкими лоснящимися животиками и мерзостными цепкими ножками. Пейтон опустила глаза. Только этого не хватало: из-под переднего кресла выползал толстый младенец, видно, младший отпрыск семейки. Пейтон поджала ноги.

В шесть часов утра самолет приземлился в Сан-Паулу. Стюардесса не обманула: место рядом с Пейтон освободилось. Дружная семья потянулась к выходу. Покидая салон, все слаженно голосили, враждебно поглядывая на Пейтон.

Оказалось, что до Сан-Паулу летели чуть ли не все. Проход заполнился пассажирами. Мужчины, все, как один, в грубых сандалиях, прокладывали себе путь мешками и рюкзаками. За ними, орудуя бедрами и локтями, пробивали дорогу женщины, в основном толстозадые, с кривыми ногами.

Когда пассажиров в проходе сменили уборщицы, Пейтон закрыла глаза. Первое время после замужества она и шагу не ступала без Барри, а мысль отправиться одной в путешествие ей даже не могла прийти в голову. Теперь она вспоминала о нем с неприязнью. Похожее на луковицу лицо, отрывистый громкий голос, непомерное самомнение — все это постепенно отрезвило ее. А его постоянные замечания, так называемые дружеские советы — да как она от них еще не рехнулась? Он даже советовал, что надеть. Как будто она не знала, что с ее экзотичной внешностью ей идет любая одежда.

Когда самолет взлетел, Пейтон снова предалась размышлениям. Надо бы купить путеводитель по Рио, чтобы не плутать в незнакомом городе. К тому же в путеводителе можно найти интересные сведения о достопримечательностях и истории города. А в аэропорту следует купить книжку с отрывными талонами на такси: с ней гораздо удобнее — если расплачиваться наличными, можно и сдачу не получить. Пейтон улыбнулась: она едет на шикарный курорт, и, хотя в ее распоряжении не больше трех дней, она вдоволь накупается в теплом море, да и в бассейне поплещется.

Выйдя из самолета и заняв очередь для прохождения паспортного контроля, Пейтон открыла сумочку и достала билет и паспорт из бокового кармашка. А где портмоне? Пейтон похолодела. Портмоне не было, а ведь в нем кредитная карточка,[1] деньги и листок с адресом курортного учреждения. Она порылась в сумке и застонала, затем нагнулась и вытряхнула содержимое сумочки прямо на пол. Впустую! За спиной раздались недовольные голоса. Пейтон лихорадочно собрала вещи. Может, заглянуть в дорожную сумку? Открыла молнию — никакого следа. Значит, украли! Украл тот чернявый паршивец, похожий на обезьяну!

У Пейтон голова пошла кругом. Что делать? Разве кто ей поможет? Кругом одни равнодушные, безучастные лица. А может, ее наказал Господь за нечестивые мысли? Она осуждала, чернила мужа, порицала окружающих в самолете…



Пейтон поступила на службу три недели назад, возобновив трудовую деятельность, прерванную замужеством. Впрочем, в те два с лишним года, что она была замужем, у нее дел хватало, особенно в первые шесть месяцев после свадьбы, когда она буквально разрывалась на части, руководя ремонтом в квартире и покупая новую мебель. К тому же приходилось заниматься и вовсе непривычным многотрудным занятием: писать благодарственные письма за поднесенные ко дню свадьбы подарки. Она была довольна, что вышла замуж. Замужество избавило ее от нужды, подачки Армии спасения[2] ушли в прошлое. Теперь в ее распоряжении появились даже бытовые приборы — игрушки для взрослых, о которых она знала раньше лишь понаслышке: кухонный комбайн, посудомоечная машина, тостер, микроволновая печь. У нее появился непривычный достаток, и все же они с мужем не позволяли себе излишеств, считали деньги.

Через шесть месяцев после свадьбы Барри отважился на решительный шаг: купил частную практику у пожилого дантиста, ушедшего на покой. Пейтон попыталась воспрепятствовать этой сделке, полагая, что выгоднее просто обзавестись собственным кабинетом и дать в газетах объявления об услугах. Однако Барри настоял на своем, ввергнув Пейтон в недоумение.

Конечно, пациентов у Барри прибавилось, да и расположение купленного зубоврачебного кабинета оказалось вполне приемлемым. Он находился в ближней части Лонг-Айленда,[3] неподалеку от дома, что позволяло не особенно долго мучиться в часы пик, пребывая в дороге. Но разве стоило из-за этого потратить три тысячи долларов на обшарпанный кабинет, требующий ремонта, и на допотопное оборудование? Видно, Барри вскоре понял свою ошибку, ибо мрачнел с каждым днем. Денег стало катастрофически не хватать: приходилось платить за аренду, за новое оборудование да и за мебель, купленную в кредит.

Богатая практика не спасала, и, даже по оптимистичным расчетам Барри, он мог окупить затраты только через три года. Тогда Пейтон решила найти работу. Она попыталась устроиться в туристическое агентство (по своей старой специальности), но ей повсюду отказывали, что было неудивительно: безработных хватало. Однако вскоре случилось чудо: она получила письмо с приглашением на работу. На службе ее заметили и предложили поехать в Рио-де-Жанейро, чтобы договориться на месте о приеме туристов.

— Ты не против, если я слетаю в Бразилию? — спросила Пейтон у мужа, придя домой со сногсшибательной новостью.

— Ты хочешь полететь одна, без меня? — Барри удивился сверх всякой меры и заморгал с видом полной растерянности.

Он был слегка тучен, неповоротлив, со взглядом меланхоличного человека, которому особую кротость придавали курчавые волосы и очки, которые он почти никогда не снимал — без них он выглядел беспомощным и потерянным.

— Я ненадолго, через три дня вернусь, — ответила Пейтон. — Признаться, встревожена и сама. Ты же знаешь, что за пределы Соединенных Штатов я ни разу не выезжала… Разве что была с тобой на Ямайке. Но теперь у меня работа, при которой без поездок не обойтись.

— Через три дня вернешься… — Барри задумался. — Ну что же, ничего не поделаешь, поезжай. Я бы составил тебе компанию, но у меня пациенты — их не оставишь.

Пейтон стала собираться в дорогу. Прежде всего это значило оставить мужу еду. Она улетала вечером в воскресенье. Выходит, надо подумать о понедельнике, вторнике и среде. На завтрак вполне сойдут гамбургеры — Барри их любит. На обед в понедельник — куриные грудки в грибной подливке — в холодильнике не испортятся. Во вторник Барри сможет пообедать в кафе, а в среду сварит спагетти — дело нехитрое. В четверг утром она вернется. Барри с голоду не умрет, в крайнем случае о нем позаботится Грейс.

Свекровь звонила почти ежедневно, видно, находя в разговоре по телефону изрядное удовольствие. Ее интересовала любая мелочь, и каждый разговор затягивался надолго. С этим можно было бы и мириться, если бы Грейс не умудрялась звонить, главным образом, во время обеда.

Узнав о поездке Пейтон, Грейс не замедлила позвонить.

— Пейтон, милочка, ты, никак, собираешься уезжать… Ах, так… Да, да, понимаю: работа такая. Но как это можно одной, без Барри?… Мне бы оставить мужа и в голову не пришло. Я расставалась с Леонардом всего несколько раз: когда рожала и когда ездила к матери, находившейся при смерти. Послушай, пусть Барри приезжает ночевать к нам, а если не захочет, тогда пускай приезжает обедать.

— Спасибо, Грейс, я ему уже наготовила. Еда в холодильнике, Барри останется только разогреть ее в микроволновке. Готовить самому ему придется только однажды, в среду.

— Тогда пусть в среду приезжает обедать к нам.

— Это долго, а у него масса работы. Закончив прием, он корпит над бумагами. Освобождается только в девять.

— Ему надо нанять ассистента, я ему говорила.

— Лишние траты… — Пейтон вздохнула.

— Ладно. Я ему позвоню. Мы с Леонардом и сами можем приехать в город. Не оставим сына голодным, бедняжка тянет тяжелый воз. А за тебя я рада. По крайней мере, ты отдохнешь.

— Надеюсь, — сказала Пейтон, придав голосу жизнерадостность.

Наступил день отъезда. Оставалось собрать вещи в дорогу. Паспорт Пейтон получила еще два года назад, когда собиралась с Барри в свадебное путешествие на Ямайку. Не доставило хлопот и получение визы — в бразильском консульстве обошлись без крючкотворства и проволочек.

Пейтон и Барри только что вернулись домой, отобедав у Грейс. Обычно по выходным Барри отправлялся или на север штата ловить рыбу на муху, или в спортивный клуб — играть в гольф с отцом. В клуб обычно приезжала и Грейс, неизменно приглашая невестку поплескаться в бассейне, но Пейтон всегда отказывалась под благовидным предлогом и приезжала к свекрови только к обеду, без которого не обходилось ни одно воскресенье. У свекрови стол всегда ломился от яств. Вот и сегодня на столе было изобилие: рыбный салат, жаркое в горшочках, отварная индейка, жареные цыплята, а на десерт — мусс. Съесть все было попросту невозможно, а вот восхититься кулинарными способностями хозяйки являлось поистине обязательным. Кроме того, надлежало выслушать с искренним интересом секреты приготовления каждого блюда.

В обществе свекрови и свекра Пейтон чувствовала себя неуютно. Родители Барри относились к ней снисходительно, особенно Грейс, которая не оставляла ее советами и даже заботилась о ее туалетах, время от времени презентуя невестке свою поношенную одежду: длинные цветастые юбки, да еще платья и кофточки, обычно с жуткими блестящими пуговицами. Доставалась Пейтон и одежда Белинды, сестры Барри. Но и Грейс, и Белинда были значительно выше Пейтон, и одежду приходилось перешивать. Правда, иногда Пейтон доставались и новые с виду вещи. Казалось, Грейс их ни разу не надевала и купила лишь для того, чтобы обрядить невестку по своему вкусу. Впрочем, презентованную одежду Пейтон почти не носила, надевала в основном только по воскресеньям, чтобы доставить Грейс удовольствие. Обычно Пейтон ходила в джинсах и сатиновой кофточке и только по особому случаю надевала нарядную блузку и мини-юбку.

Но что же надеть в дорогу и что взять с собой? Грейс со знанием дела советовала надеть шелковые брюки, свободную блузку и спортивные туфли. — Удобно и элегантно, — заключила она.

Однако Пейтон решила по-своему. В Бразилии сейчас зимнее время года, а прилетит она в Рио утром. Одеться потеплее не помешает. Она остановилась на свитере, джинсах и туфлях-лодочках. А вот с собой следует взять одежду полегче. Пожалуй, действительно подойдут юбка ниже колен, декорированная цветами, и кофточка с длинными рукавами — очередные подарки сердобольной свекрови, авторитетно уверившей неопытную невестку, что на улицах Рио следует появляться только в строгой одежде, прикрывающей все женские прелести — иначе недалеко до беды: страстные латиноамериканцы своего не упустят.

Укладывая вещи, Пейтон вздохнула. Как быстро прошло то время, когда она, подражая другим студентам, носила вычурную одежду и необычную обувь, вроде башмаков на деревянной подошве. Тогда она училась на ветеринара, однако быстро уразумела, что лечить животных не для нее.

Барри вызвался отвезти ее в аэропорт на машине.

— Даже и не думай об этом, — ответила Пейтон. — Отдохни, посмотри футбол. Я возьму такси, не волнуйся.

Барри попытался настаивать, но Пейтон отговорила его. Она не хотела появляться в аэропорту в сопровождении мужа.

— Но я обязательно встречу тебя, — сказал Барри.

— Зачем? Я прилечу рано утром. Лучше поспи. Я доберусь до дому на такси.

— К чему платить лишние деньги? — возразил Барри. — У нас машина.

Пейтон сдалась. Поужинав вместе с мужем, она подвела его к холодильнику. Открыв морозилку, показала, что наготовила.

— Еще есть яйца и сыр, — сказала она. — А если захочешь просто перекусить, вот чипсы, сдоба и фрукты.



Паспорта проверял высокий, сухой, как жердь, офицер с бесстрастным лицом. Подойдя к офицеру, Пейтон пролепетала:

— Вы не поможете мне? В самолете у меня украли портмоне. В нем были деньги и кредитная карта.

Казалось, ее не поняли.

— Билет и паспорт, — произнес офицер с холодным достоинством на лице.

Пейтон протянула ему документы.

— Вы говорите по-английски? — спросила она. Ответа не последовало.

— Но я не знаю, что делать, — с отчаянием в голосе произнесла Пейтон. — Кто мне может помочь? Я даже не знаю, куда идти. Листок с нужным мне адресом был в портмоне. — Голос Пейтон срывался. — Вы меня понимаете? Скажите, можно узнать фамилию человека, сидевшего в самолете рядом со мной?

Офицер нагнулся, поставил в паспорте штамп и небрежно махнул рукой, несомненно, повелевая надоедливой пассажирке освободить место у стойки. Увидев, что она не сдвинулась с места, офицер обернулся через плечо, видно, для того чтобы позвать полицейского.

В это время Пейтон тронули за рукав. Она повернула голову и увидела черноволосого мужчину среднего роста, одетого в элегантный костюм, с дорогим кожаным чемоданом в руке. Его лицо казалось несколько грубоватым, чему были виной густые черные брови, мясистый нос, полные губы и большой подбородок. Но эту грубость скрашивали глаза, сияющие, как у доброго дядюшки.

— Простите меня, — мягко произнес он, — но я краем уха услышал, что у вас неприятности. Попробую вам помочь. — Мужчина говорил по-английски, но в речи его слышался испанский акцент с кастильской мягкостью интонации.

— Благодарю вас, — сказала Пейтон. — Признаться, я совсем растерялась. — Забрав со стойки билет и паспорт, она отошла в сторону и, достав носовой платок, принялась приводить в порядок раскрасневшееся лицо. Шмыгая носом, в сердцах решила: «Вот дура! Нельзя быть такой разиней. Теперь придется зависеть от незнакомого человека».

Тем временем мужчина заговорил с офицером. Разговор закончился взрывом хохота. Когда незнакомец подошел к Пейтон, она почувствовала запах дорогого одеколона. От самого незнакомца веяло благодушием и уверенностью в себе.

— Дорогая! — воскликнул он, широко улыбаясь, так что глаза его превратились в две искристые щелочки среди загорелых складок лица. — Положитесь полностью на меня. Пробудить участие в этом офицере совершенно немыслимо. Если б вы еще ему досадили, то попали бы в полицейский участок, а там мало хорошего. Что вы потеряли?

— Меня обокрали.

— Украли паспорт?

— Нет, портмоне с кредитной карточкой и деньгами.

— Ну, это менее неприятно. — Незнакомец не переставал улыбаться. Ему было под пятьдесят, и он явно не был из числа тех насильников, которыми пугала неопытную, беззащитную Пейтон предусмотрительная свекровь.

— Но дело не только в этом, — сказала Пейтон. — В портмоне был листочек с нужным мне адресом. Не знаю, куда идти. Я в полной растерянности.

— Если хотите, остановитесь пока у меня. Я тоже приезжий и направляюсь в гостиницу. Сниму номер люкс и предоставлю вам отдельную комнату.

— А нельзя задержать тех людей, которые меня обокрали?

— Они сошли в Рио?

— Нет, в Сан-Паулу. Даже не думала, что обокрасть могут и в самолете. Когда ходила в туалет, оставляла сумочку на сиденье.

— А сколько денег у вас пропало?

— Двести долларов, а еще кредитная карта. Правда, для того чтобы ею воспользоваться, нужно знать шифр, но мне от этого нисколько не легче. — Пейтон тяжко вздохнула.

— Двести долларов, — беззаботно повторил незнакомец. — Потеря невелика. О кредитной карточке не волнуйтесь. Позвоните от меня в банк, и карточку аннулируют. Не беспокойтесь и о деньгах. Сотню-другую получите от меня, на первое время хватит, а там, глядишь, все образуется.

— Я не могу взять деньги у первого встречного, — строго сказала Пейтон.

— Не глупите, — незнакомец потрепал ее по плечу. — У меня дочь вашего возраста. Надеюсь, если она окажется в безвыходном положении, ей тоже помогут.

Пейтон обреченно кивнула. Придется принять помощь от незнакомого человека. Другого выхода нет. Она устала, вся взмокла. К тому же бюстгальтер, который она не снимала на ночь, нестерпимо тер грудь. Впереди мерещилась ванна.

— У вас только сумка? — спросил незнакомец. — Другого багажа нет?

— Только сумка.

— Тем лучше — для меня, разумеется. Можно обойтись без носильщика. Кстати, мое имя — Джермано. Пойдемте. Доверьтесь мне.

Глава третья

У Пейтон внезапно, совсем не в урочный день, началась менструация. Сгустки крови оседали на трусиках, холодя тело. Скорее назад, в гостиницу, пока кровь не просочилась на джинсы, а то позору не оберешься.

В Антверпен Пейтон приехала из Милана, а перед этим была в Гонконге. Перелет до Гонконга был долгим и утомительным. Казалось, она провела в самолете целую вечность. Сначала она летела шесть часов до Ванкувера, а затем почти двенадцать часов до Гонконга.

Суета сует, бессмысленное препровождение времени — жизнь, проведенная в самолетах и потраченная на то, чтобы загонять в такие же самолеты толпы туристов, жаждущих развлечений. Города, в которых она бывала, почти ничем друг от друга не отличались. Можно сказать, что путешествовала она, оставаясь на месте. И все же это была ее жизнь, только ее. Стоило ей усесться в самолетное кресло, она тут же забывала и о муже, и о сыне, и о собаках.

Она привыкла к воздушным лайнерам и вполне доверяла им, обычно погружаясь в дремоту. Однако на этот раз, когда летела в Гонконг, она чувствовала себя на удивление неуютно. И хотя, как всегда монотонно, гудели двигатели и самолет не проваливался в воздушную яму, голова у нее разламывалась, в ушах звенело, нос заложило. Казалось, она медленно летит в ад в сопровождении отоларингологов, мучителей, принадлежащих к террористической группировке, почему-то избравшей ее для своей чудовищной акции.

Чтобы отвлечься, Пейтон достала из сумки почту, взятую из дому и не просмотренную. Как обычно, ничего интересного: проспект строительной фирмы, приглашения на заседания благотворительных обществ, просьба о пожертвовании бездомным, реклама о сезонной распродаже одежды… В последнем конверте оказалось письмо. Пейтон развернула листок и удивленно подняла брови. Вот что она прочла: «Дорогая Пейтон! Как поживаешь? Мы давненько не виделись. Помнишь ли ты меня и то веселое время, проведенное вместе в Рио? Я приеду в Нью-Йорк (Пейтон скользнула взглядом по дате и номеру мобильного телефона) и буду счастлив вновь увидеть тебя. С любовью, Джермано».

Пейтон пожала плечами, задумалась. Рио-де-Жанейро… Джермано… Как давно это было. С тех пор прошло больше двадцати лет. Джермано уже старик, хотя, несомненно, все еще молодится. После Рио она часто вспоминала его, надеялась, что он позвонит, и даже сама пыталась найти его. Потом, конечно, забыла. И вот на тебе — объявился. Пейтон медленно сложила письмо и сунула его в кармашек впереди стоявшего кресла.

Ее ждал Гонконг, в котором ей еще не приходилось бывать. Впрочем, три дня быстро пройдут, не оставив существенного следа, как мороженое, растаявшее во рту.

Выйдя из самолета и оказавшись на площади, залитой ярким солнечным светом, Пейтон огляделась по сторонам, собираясь поймать такси или сесть на автобус. Неожиданно невдалеке от себя она увидела человека в темно-зеленых плисовых брюках, явно выделявшегося внешностью из толпы. Как выяснилось позднее, его звали Сянь Жун Чен.

Он был так худ, что казался вовсе без ягодиц, его плечи прикрывали длинные волосы, подбородок был свернут набок, но зато из-под длинных черных ресниц дерзко поглядывали на мир маленькие блестящие глазки. В его облике было что-то хитрое, лисье, и Пейтон решила, что видит гангстера.

Ее внимание от незнакомца не ускользнуло. Он улыбнулся во всю ширину лица, сжал руки, сделав приветственное движение, и весело подмигнул, словно старой знакомой. Пейтон непроизвольно улыбнулась в ответ и тотчас же отвернулась. Не хватало связаться с гонконгским гангстером. В чужом городе надо быть осторожнее.

Когда она приезжала в город, в котором никогда не была, ей поначалу всегда казалось, что в нем не только чужие люди, но и другие улицы, другие дома, и даже такси, автобусы и подземка выглядят по-другому. Но стоило ей проехаться на автобусе, зайти в кафе, расплатиться с продавцом в магазинчике, как она брала в толк, что этот город ничем не отличается от других.

Пейтон села в автобус, который покатил по сменявшим друг друга высоким длинным мостам с нависшими над ними строгими проводами, похожими на струны арфы или рояля. Сам город выглядел необычно, являя собой скопление зданий, возведенных в разные времена. Рядом со старыми обшарпанными домами высились небоскребы или более низкие, но тоже современные здания, построенные из стекла и бетона. От рекламы на улицах рябило в глазах.

Оказавшись в гостинице, Пейтон зарегистрировалась и поднялась к себе в номер. Ее клонило ко сну: сказывался утомительный перелет. Давала о себе знать и смена нескольких часовых поясов. Подойдя к кровати, Пейтон откинула одеяло и остолбенела от неожиданности: простыня и пододеяльник были в крови, являя несомненные следы менструации. Выходит, горничная не сменила белье. Пейтон зашла в ванную комнату. Та же омерзительная картина: все полотенца в засохшей крови.

Пейтон вызвала управляющего. Им оказался высокий грузный мужчина европейской наружности с бледным продолговатым лицом. Синева под глазами, прикрытыми набрякшими веками, подчеркивала блеск его взгляда, полного меланхолии. Когда он увидел неприбранную постель, его лицо моментально преобразилось, начав покрываться багровыми пятнами. Однако он быстро взял себя в руки и, постаравшись придать лицу былую невозмутимость, сказал размеренным голосом:

— Мадам, я приношу вам глубочайшее извинение и буду счастлив, если вы останетесь в нашей гостинице на уик-энд, естественно, проживая совершенно бесплатно. Если вы сочтете желательным, оставайтесь у нас и дольше за вполне умеренную символичную плату. В свою очередь, я надеюсь, что это недоразумение останется между нами.

Пейтон кивнула, хотя задерживаться в Гонконге не собиралась. Со всеми делами она вполне управится за три дня.

Оставшись одна, Пейтон задумалась. Увидеть кровь — не к добру. Неужто ее опять ждут неприятности? И как она умудряется вечно во что-то вляпаться? Впрочем, если послушать Барри, все приметы — глупое суеверие.

Барри был здравомыслящим человеком. Он не верил ни в приметы, ни в толкование снов, пренебрежительно относился к гаданию, смеялся над астрологическими прогнозами и даже отрицательно относился к новым веяниям в медицине: гомеопатии и акупунктуре. Однажды он вычитал, что в прежние времена женщины, чтобы сохранить привлекательность, принимали микроскопические порции мышьяка, и долго потешался над этим.

Если забыть об окровавленных простынях, которые горничная быстро сменила, отель казался поистине фешенебельным. Пейтон успела заметить и стены из отполированного гранита, и мраморную лестницу, и огромные зеркала в холле. Роскошным оказался и номер: кондиционер, удобная мебель, большая ванная комната, в которой никель соперничает с кафелем и фаянсом. Сам отель походил на живой, не обремененный болезнями организм со своими легкими, сердцем и кровеносной системой, подчиненный одной задаче: освободить постояльцев, способных раскошелиться, от любых тягот жизни, предоставив им в качестве компенсации тренажеры и штанги в спортивном зале.

На столе в номере Пейтон стояла ваза с ягодами и фруктами. Она окинула ее взглядом: белые персики (таких она не видала), желтовато-розовые бананы, апельсины, лимоны, вишня, крупная земляника, виноградные гроздья. Рядом стояло большое блюдо с обложенными льдом несколькими кумкватами, арбузом и дыней.

Пейтон вздохнула. В детстве она ела только бананы, апельсины и яблоки. Другие фрукты семье были не по карману.

Из окон комнаты виднелся пролив, а за ним — Коулун,[4] огромное нагромождение зданий на другом берегу, под которым ютились лодки и катера, похожие издали на игрушечные кораблики.

Пейтон разделась, залезла под одеяло и предалась размышлениям. Хорошо бы познакомиться с состоятельным бизнесменом, который, прежде чем кинуть ее в постель, заставив шире раздвинуть ноги, купит ей вечернее платье, преподнеся его в шикарной коробке. Ну а если этот воображаемый кавалер проявит прыть и в постели, она не станет противиться. Это в двадцать лет она о сексе даже не помышляла, мечтала о чистой большой любви, только настоящих кавалеров не находилось. Сверстники, крутившиеся вокруг, горели одним желанием: перепихнуться и смыться — сунуть, вынуть и бежать, на их языке.

В холле Пейтон успела прочесть, что менеджеров туристских агентств приглашают в бар на коктейль и на фуршет в ресторан. Однако после долгого перелета принимать участие в шумном сборище не хотелось. На таких приемах, похожих друг на друга как две капли воды, она бывала не раз. Среди посетителей почти одни женщины, молодые и молодящиеся со сногсшибательными прическами, кричащими за хозяйку: «Я девчонка что надо». Разговоры вечно одни и те же: о Марокко, Намибии, Индии, красотах Ниагарского водопада…

Мужчин мало — в туристическом бизнесе прилично не заработаешь. К тому же менеджеры, а скорее, просто агенты — мелкие сошки. На таких приемах все мужчины невзрачные, словно выжатые лимоны. Между тем каждый из них, у кого завалялись в кармане хоть какие-то деньги, мог не только рассчитывать на успех, но и имел неплохую возможность выбрать даму по вкусу. Такие не обходили вниманием и ее, и, если не подворачивался кавалер побогаче, она принимала приглашение пообедать, но только сидя в каком-нибудь ресторанчике, ей неизменно казалось, что она не за тысячи миль от Штатов, а в Миннеаполисе или Скоттсдейле.

Сон не шел. Пейтон ворочалась с боку на бок, но заснуть не могла. Видно, переутомилась в дороге, взвинтили нервы. Она встала, достала из сумки вибратор на батарейке и легла снова. После мастурбации уснет непременно. Пейтон представила, что рядом с ней улыбчивый незнакомец, похожий на гангстера, а у кровати ждет своей очереди целая вереница обнаженных мужчин, пожирающих ее взглядом.

Вот на ней уже один, другой, третий, и Пейтон стало казаться, что она поднимается по холму, но вот силы тают, и она катится вниз. Пейтон застонала, вскрикнула, затихла в изнеможении и погрузилась в сладкое забытье.

Для Пейтон мастурбация была обычным занятием, стоявшим в одном ряду с чисткой зубов и едой. Разница заключалась лишь в том, что мастурбация не обходилась без соответствующего настроя, в котором главную роль играло воображение, обычно не сопутствующее другим обыденным действиям. Разве кто ест рыбу, представив ее себе мирно плавающей в воде?

Пейтон даже отдавала предпочтение мастурбации. Секс с партнером доставлял удовольствие не всегда. Не каждый раз попадался привлекательный, хорошо сложенный партнер, способный доставить женщине наслаждение.

А вот мужчины мастурбируют постоянно. Пейтон знала об этом доподлинно. Для того и покупают эротические журналы. Зато полагалось, что среди женщин мастурбацией занимаются лишь проститутки, лесбиянки и порнозвезды. Пейтон такое мнение не смущало. Правда, свои занятия она держала от мужа в тайне. Впрочем, он никогда не лез в душу, не копался в ее бюро и не вскрывал ее почту. А если Пейтон иногда и задумывалась над своим неотвязным пристрастием, то отвечала себе словами из популярной песенки «Ну и что?»



Пейтон медленно просыпалась, нежась в мягкой постели и непроизвольно прислушиваясь к непривычным шумам: монотонному гудению кондиционера, шагам в коридоре, кем-то оброненному сердитому восклицанию. В гостинице все шумы звучат по-другому, иначе, чем дома, но через день-другой к ним привыкаешь, не обращаешь на них внимания.

Приняв душ и одевшись, Пейтон вышла на улицу. Перед приездом в Гонконг туристов ей следовало ознакомиться с городом. Был конец рабочего дня, и из небоскребов, окружавших отель, находившийся в деловой части города, высыпали толпы людей, казалось, не отличавшихся друг от друга, — и мужчины, и женщины были одеты почти одинаково: в серую, одного фасона одежду. На перекрестках толпа делилась, чтобы наполнить серой безликой массой соседние улицы.

Пейтон не спеша шла по улице, которая неожиданно привела на площадку, расположенную у высокого крутого холма, где находился громадный, с промежуточными площадками, эскалатор. По лестницам — вверх и вниз — двигалась все та же серая безмолвная масса. Казалось, произошла ужасная катастрофа, и души погибших в ней, исполняя волю Всевышнего, направляются в иной мир, одни наверх — в рай, другие вниз — в преисподнюю.

Пейтон ступила на лестницу и неожиданно увидала, как на встречной ленте вверху, в воздухе, мелькнула дамская сумочка, схваченная мускулистой, несомненно, мужской рукой. Мгновение, и мимо Пейтон по свободной стороне встречной лестницы пробежал, держа в руке сумочку, черноволосый мужчина сродни опереточному злодею, но только ей показалось, что этот дерзкий грабитель походит на незнакомца, который утром ей приветливо улыбался, поймав ее опрометчивый взгляд. Правда, была и разница: убегавший мужчина одет по-другому, а его длинные волосы собраны в благообразный пучок.

Но вот он оглянулся, оскалив зубы и, казалось, взглянув на Пейтон, и она рассудила, что не ошиблась — тот самый мужчина, похожий на гангстера! Но только странное дело: произошло ограбление, а никто не всполошился, не поднял крик. Люди в сером, все так же спокойно, с бесстрастными лицами, двигались вверх и вниз.

Поднять тревогу самой? Но на нее станут оглядываться, сочтут, что она рехнулась. Да и без полицейских не обойдется. Пейтон похолодела, представив, что ей придется объясняться в полицейском участке, где ей предложат для опознания дерзкого вора кипу замусоленных фотографий подозрительных типов, один краше другого. Такая перспектива не из приятных. К тому же, может, ей все привиделось? Она устала в дороге, попала в непривычную обстановку. Неужто галлюцинации? После длинной изнурительной дороги может случиться всякое.

Так и не придя к разумному объяснению необычайного происшествия, Пейтон направилась в клуб «Тонг-Тонг», свободный для посещения гостями отеля, в котором остановилась. Клуб размещался на большом океанском лайнере, поставленном на прикол, на вид постройки времен «Титаника». Однако было трудно определить, выглядел ли этот корабль так изначально или ему придали специально восточно-колониальный стиль с характерными атрибутами: канапе из лакированного красного дерева с бархатными сидениями, широкими лестницами с осыпающейся с перил позолотой, помутневшими зеркалами и гравюрами, изображающими степенных китайцев, — то ли императоров, то ли национальных героев.

Пейтон поднялась в бар. За стойкой стоял бармен в цветистой феске, задумчиво протиравший салфеткой тонкий стакан. За одним из столиков сидели трое официантов, все в парадной матросской форме: фланелевой рубахе с широким воротом. Посетителей в баре не было. Пейтон почувствовала себя неуютно. Немного поколебавшись, она села за столик и заказала коктейль.

Коктейль принесли в бокале, из которого торчал зонтик в виде миниатюрной китайской пагоды. На дне бокала виднелось несколько блестящих ягодок; Пейтон потыкала их заостренным кончиком зонтика, и они дрогнули, как желе.

В бар вошли двое мужчин, по говору англичане. Один из них, по виду священник, был невысоким упитанным человеком с пухлыми щечками, носом пуговкой, невыразительным ртом и блекло-голубыми глазами. Его спутник внешне являлся ему полной противоположностью. Он был высок, а его необыкновенную худобу подчеркивала длинная шея, на которой, как на шесте, сидела круглая голова с глубоко посаженными черными глазками.

Мужчины сели за столик, заказали джин с тоником и дружно заговорили, перебивая друг друга. О чем шла речь, Пейтон не поняла, да и понять было сложно. Казалось, что рты собеседников забиты стучащими друг о друга мелкими камешками, и говорившие напрягали все силы, чтобы их случайно не выплюнуть.

В бар в сопровождении двух мужчин, по виду преуспевающих бизнесменов, вошла китаянка в шикарном платье, стоившем не менее двух тысяч долларов. Пейтон вздохнула. Хорошо жить в семье, обеспеченной на тысячу лет вперед.

В бар вошло еще несколько человек; помещение заполнялось. Была пятница, и желающих пропустить по стаканчику оказалось немало.

Но вот Пейтон вздрогнула: в бар в сопровождении японского бизнесмена вошел таинственный незнакомец — то ли гангстер, то ли грабитель, то ли оговоренный ею в душе обыкновенный добропорядочный горожанин. Пожалуй, он был последним из тех, с кем она хотела бы встретиться… Нет, он был единственным человеком, с кем она хотела бы познакомиться. Если бы она повстречала его на улице, то, не стесняясь, кивнула бы, а то бы и поздоровалась.

Размышления Пейтон прервал подошедший официант.

— Господа с того столика, — вкрадчиво сказал он, сопровождая речь жестом, — хотят заказать вам выпивку.

Не встретив возражений, официант направился к стойке и вскоре вернулся с бокалом вина. Пейтон взяла бокал в руку и, сделав приветственное движение, одарила улыбкой внимательных кавалеров.

— Один из этих господ просит вас пересесть за их столик, — добавил официант.

— Японец? — спросила Пейтон, поставив бокал на стол.

— Нет, другой, его друг.

— А кто он?

— Мистер Сянь Жун Чен. Он часто бывает у нас. Его имя хорошо известно в Гонконге.

Пейтон встала и едва не взяла бокал, но вовремя спохватилась — она вспомнила, что по заведенному этикету перенести бокал на другой столик должен официант. С этикетом Пейтон была не в ладах. Мудреные правила быстро вылетали из головы. Да и к чему помнить, что, к примеру, салфетку, усевшись в ресторане за столик, следует положить себе на колени, а если отправишься в туалет, оставить ее на стуле, и, наконец, аккуратно сложив, положить на стол перед тем как уйти?

Сянь Жун не замедлил перейти на дружеский тон. Он поднялся из-за стола и обратился к Пейтон как к старой знакомой.

— Как поживаете? Увидев меня, вы даже не улыбнулись. Вот уж не ожидал.

— Сянь Жун! Вот так встреча! — подыграв ему, ответила Пейтон. — Я, право, вас не заметила. Сидела, как в забытьи. Всему виной длительный перелет, смена часовых поясов. Не обижайтесь на меня, бэби.

Сянь Жун улыбнулся и произнес:

— Позвольте представить вам моего хорошего друга, мистера Хироси Ямамото.

Японец встал, поклонился, достал из бумажника визитную карточку и, сложив руки ковшиком, протянул ее Пейтон. Взяв карточку, Пейтон открыла сумку и протянула японцу свою визитку, сообразив, что ее имя не знают. Японец поклонился опять.

— Вы живете в Гонконге или приехали по делам? — спросил Сянь Жун.

— Приехала на несколько дней.

— Впервые в этих краях?

— К сожалению.

— И как вы нашли Гонконг?

— Я только что прилетела, успела только заметить, что город огромен.

Пейтон чувствовала, что говорит слишком раскованно, с американским апломбом. К тому же за два с лишним десятка лет она так и не сумела отделаться от бостонского говора. В обществе церемонного обходительного японца лучше было бы говорить холодно-слащавым голосом чопорных англичанок, распивающих чай из фарфоровых чашечек с серебряным чайником на столе и непременными щипчиками для сахара.

— К великому сожалению, должен покинуть вас, — вздохнув, произнес японец. — Дела. Миссис Эмберг, был чрезвычайно рад познакомиться с вами. Желаю приятно провести время. — Он встал, поклонился и направился к выходу.

— Все американки такие, как вы? — спросил Сянь Жун, проводив взглядом японца.

— Что вы имеете в виду?

— Способность быстро сориентироваться и… — он на секунду задумался и продолжил: — Скажем так: непосредственность. Вы назвали меня «бэби».

— Бэби? Что-то не помню. Наверное, просто вырвалось. Надеюсь, я не шокировала вашего друга. Я — американка, вы правы, но не все американки одного склада. Возможно, я и впрямь излишне непринужденна.

— Вам что-нибудь заказать?

— Я еще и с этим не справилась, а уже захмелела, — ответила Пейтон, поднимая бокал.

Она была счастлива. Наконец она встретила необычного человека с экзотической внешностью, да еще полного сил и скрытого обаяния.

— Может, нам продолжить знакомство где-нибудь в другом месте? — спросила Пейтон.

— Не возражаю. А где?

— В моей гостинице тоже бар, — сказала она и внутренне содрогнулась, ощутив эротическое влечение.

Дыхание ее сбилось, во рту пересохло, кровь отхлынула от лица.

Когда она поднялась, то почувствовала, что ее трусики увлажнились. Пейтон смутилась. Неужто одно присутствие этого человека довело ее до экстаза? Да, так и есть. Теперь Сянь Жун казался Пейтон настоящим красавцем. Даже исходящий от него запах — то ли корицы, то ли женьшеня, а, может быть, и фиалки — волновал, кружил голову, возбуждал, как наркотик.

На улице возбуждение не прошло. У нее подгибались ноги, хотя она и опиралась на руку кавалера. Скорее поймать такси, а то на нее обратят внимание. Должно быть, она в таком состоянии, в котором случается бывать и мужчинам, когда они, будучи на людях, стараются скрыть под одеждой следы внезапного похотливого возбуждения.

Бар в отеле был забит до отказа. От табачного дыма, казалось, нечем дышать.

— Пойдем ко мне в номер, — Пейтон перешла на доверительный тон.

Сянь Жун промычал нечто невразумительное. Она потянула его за руку.

Лифт сверкал сталью и алюминием и походил, казалось, на бункер, в котором мог укрыться и президент во время войны.

Пейтон изнемогала.

— У тебя есть презерватив? — спросила она, едва войдя в номер.

— Я совершенно здоров, — сказал Сянь Жун. — А разве ты не пользуешься противозачаточными таблетками?

— С резиной спокойнее, — нетерпеливо сказала она и принялась расстегивать ему пуговицы.

Сянь Жун отстранился.

— Ты слишком торопишься, — сказал он.

— Тороплюсь? — Пейтон опешила.

— Мы мало знакомы, — пояснил Сянь Жун. — Давай подождем… хотя бы до завтра. Узнаем друг друга получше, и тогда вполне вероятно…

Пейтон была уверена, что больше не увидит его. Секс для нее был только физическим удовольствием. Однако находились такие — и даже среди мужчин — кто искренне полагал, что секс не только плотское наслаждение, но и духовная близость между партнерами.

— Ну и ну! — в сердцах воскликнула Пейтон, оставшись одна. — Я же хотела только перепихнуться.