Георгий Глебович пересел к ней на диван, обнял за плечи. Не знал, что настолько тяжело переживают несмышленые дети разрыв родителей, что и став взрослыми, долго помнят удар, обиду. Его потянуло оправдаться, получить прощение, в конце концов, дочь ему нужна больше, чем он ей:

– Да, я тогда ошибся, мне понадобилось два года, чтобы понять: рядом пустышка, потом еще три, чтобы избавиться от нее – не желала «красивая тетя» терять жирный кусок, изменить себя тоже не старалась или не сумела. Я понял, что люблю Надю, но только через год смог подавить стыд и прийти с повинной, а она… она не стала со мной разговаривать. Много раз я пытался помириться с твоей матерью, но ты Платона великодушно простила, а она меня – нет.

– Знаешь… папа… – все же произнесла она слово, которое он хотел услышать. – Я ведь дочь своей матери, нелегко мне было пережить, когда Платон меня бросил. А наблюдая за ней много лет, я видела, как она мучается, потому что любила тебя, думаю, и сейчас… она ведь не вышла замуж, а знаешь, сколько у нее было возможностей? И не просто съехаться, а официально выйти замуж? Поэтому когда Платон снова появился, я, как истинный эгоист, не захотела повторять мамин путь, только Костю было жалко. Я очень виновата перед ним.

– Ничего, дорогая, случилось так, как случилось. Думаю, ты тут не при чем. Фатальность, она, видимо запрограммирована свыше. Марк! – позвал он, так как кто-то пришел и звонил.

– Я здесь, – появился Марк из кухни.

– Звонят. Сходи, узнай, кто там.

Всего несколько секунд отсутствовал Марк, вбежал он с вытаращенными глазами, отчего выглядел комично, однако новость принес далекую от комедии:

– Там… там следователь пришел!

Георгий Глебович с Камиллой вскочили с дивана, как по команде, он повернул дочь к лестнице, приказав:

– Быстро наверх. Забери Платона и на третий этаж…

– Там дедушкина зона, он не разрешает…

– Я сказал, быстро! Потерпит твой дедушка.

Камилла взлетела наверх, а он дал отмашку Марку, мол, впусти и уселся на место. Рука коснулась вязания, Георгий Глебович быстро затолкал его под диванную подушку, затем взял с кресла газету и положил рядом раскрытую, якобы до визита следователя читал. И ощутил себя полным дураком – вязание мог оставить кто угодно, та же домработница, а газета… какая разница, где она лежит? Решил нахмуриться, дабы придать умный вид своему лицу… Глупо.

Вошел симпатичный молодой человек, белобрысый и с торчащими ушами, но это его не портило, у него располагающее лицо, а это ничего не значит. Павел достал удостоверение, протянул раскрытым к хозяину особняка, представившись:

– Следователь Терехов Павел Игоревич… Что-нибудь не так?

Свой вопрос он задал потому, что Георгий Глебович та-ак смотрел на него, будто у Павла выросли рога и копыта. Ах, да! Следователи у бизнесменов вызывают шок, нервный тик, столбняк и прочие негативные эмоции…

* * *

В это время Камилла первой вбежала в зону деда, за ней вошел хмурый Платон. Кстати, на третий этаж в мансарду дед поднимался легко, уходил туда надолго и просил его не беспокоить, короче, никого не пускал, впрочем, никто и не рвался к нему. В мансарде солнечно, как на улице, где нет тени от деревьев, но кругом беспорядок, именно художественный без каких-либо подтекстов: рулоны бумаги, рамы, холсты, полки с принадлежностями для художников, незаконченные картины явно сохли. Из мебели диван, кресла, пара журнальных столиков. Глеб Егорович стоял у мольберта и наносил кистью короткие мазки, повернув голову в сторону вошедших, снова вернулся к своей работе, поинтересовавшись:

– Что вас занесло сюда?

– Следователь пришел к папе, нам велено спрятаться у тебя, – ответила Камилла, но, казалось, ее больше занимает мастерская и занятие деда. – Дедушка, что это?

– Что-что! – забрюзжал старик, вытирая тряпочкой кисточки. – Не видишь? Я здесь творю.

– Ты пишешь картины?!

– Я рисую картинки, хобби у меня такое. Чего стоишь? – бросил он Платону, который застрял у входа, прислонившись плечом к стене. – Падай, где понравится. Платон оттолкнулся от стены и неторопливо прошел к дивану, осмотрелся по сторонам, как бы оценивая мастерскую, только после осмотра уселся. К нему присоединилась Камилла, спросив деда:

– Значит, по всему дому развешены твои картины?

– Мои. Не нравятся?

– Что ты, очень нравятся. Я не думала, что это ты… рисовал.

Кинув кисти в ящик под мольбертом, он двинул к выходу:

– Пойду на разведку.

– Может, не стоит? – догнал его вопрос внучки.

Глеб Егорович не удосужился ответить, вышел, а Камилла прижалась к Платону, он тоже обнял ее.

– Почему ты такой унылый? – поинтересовалась она.

– Не могу сидеть без дела.

– Но ты же работаешь, ищешь…

– Ерунда вся моя работа, поиски. Эти двое как испарились.

– Значит, их нет в городе и области, они далеко.

– Похоже, и в стране нет. – Платон взглянул на Камиллу и спросил, словно она ответ знает: – Тогда кто застрелил Татьяну и Костю?

Выпрямившись, гладя его по щеке, она убеждала:

– Но ты же не знаешь все связи жены, как и я не знаю, с кем Костя конфликтовал, насолил кому-то, дорогу где-то перешел. С твоей Таней они вместе работали, наверное, у них были общие секреты.

– Она не моя, – буркнул Платон. – Давно не моя. Почему я не ушел раньше? Я же не выносил ее, не зависел от нее и терпел зачем-то. Зачем я терпел?

– Ты меня спрашиваешь?

– Нет. Рассуждаю, понять хочу себя.

Тряхнув головой, словно избавляясь от наваждения, он перевел внимание на Камиллу, провел пальцем по ее губам и прильнул к ним своими. После поцелуя предложил:

– Давай тихонько проберемся и послушаем?

– Подслушаем? – поправила его она.

– Пусть так.

* * *

Глеб Егорович, спускаясь по лестнице, слышал диалог сына и следователя, перед последним пролетом остановился, изучая нежеланного гостя, мало того, пугающего одним своим появлением.

– Вы Зарубин Георгий Глебович? – уточнил Терехов.

– Совершенно верно, это я, – выговорил тот настороженно.

– Разрешите присесть?

– Да! Да, конечно… Извините. – Едва Терехов уселся в кресло напротив, сразу задал интересующий его вопрос: – Чем обязан?

– Вы знали Лукьянову?

– М… Лукьяновых в городе много. Какую конкретно вы имеете ввиду?

– Татьяну Лукьянову. Напомню: год назад вы купили у нее магазин – склад стройматериалов…

– Да, да, да, – вспомнив, закивал Георгий Глебович.

– Значит, вы хорошо ее знали? – воодушевился Терехов, полагая, что мир бизнеса тесен, следовательно, этот человек даст полезные показания.

– Совсем не знал, – огорошил его Георгий Глебович.

– Как так! Вы же купили…

– И что? – усмехнулся тот. – С Лукьяновой я виделся один раз на сделке, даже не помню, как она выглядит, бывает, и на сделках не присутствую. У меня для этого есть штатные единицы, которые думают, как расширить предприятие, что присоединить… то есть приобрести на правах собственности, насколько это нам выгодно, мониторят рынок, где и что продается. Иногда и я продаю. Но чтобы всех знать… это нереально и мне лично неинтересно. А почему вы интересуетесь моей покупкой?

– Не покупкой, а Лукьяновой. Ее застрелили. Недавно.

– Ах, застрелили… – протянул Георгий Глебович.

– Да. А за несколько лет до этого, точнее семь лет назад, был взорван автомобиль ее родителей, оба погибли. Вы слышали что-нибудь об этом?

– Наверняка слышал, – пожал плечами Георгий Глебович, – но семь лет большой срок, за это время было много подобных взрывов.

– Я так понял, вы с родителями Лукьяновой не общались.

– Вы правильно поняли. Дружить с воротилами бизнеса опасно, всегда найдется тот, кто захочет узнать твои слабые места, мое правило – держаться от них подальше.

– А это возможно – держаться подальше?

Не верилось Павлу в автономию Зарубина, нынче все живут кружками, эдакими кланами, потому он и улыбался провокационно, что, естественно, заметил Георгий Глебович и улыбнулся в ответ:

– Но я же не утверждал, что живу в облаках, в моем положении это исключено, мигом съедят. Держаться подальше – это минимум общения, дружелюбие, при этом никаких тесных контактов и доверительных отношений.

– Тяжело, наверное, жить в таком режиме.

– Напротив, легко. Поверьте.

Честно говоря, у Павла больше не было вопросов, а уходить не хотелось. Уютный домик, хозяин симпатичный, который ждет, когда же уберется следователь (по лицу и глазам заметно), вот поэтому и не хотелось покидать сей приют богачей. Чаю попросить, что ли? Но пришлось от чая отказаться, позвонил Вениамин:

– Павел Игоревич, я у вашего кабинета, вас искал адвокат.

– Какой адвокат? Чей?

– Лукьяновой.

– И что он хотел?

– Рассказать о ее завещании, оно у нее особенное, с выкрутасами, утверждал, вам будет интересно.

– Где он сейчас? – спросил Павел, поднимаясь с места.

Это профессиональная привычка, доведенная до автоматизма, – отойти, разговаривая по телефону, чтобы никто случайно не услышал, о чем идет речь. И это несмотря на то, что отходить, в сущности, некуда, но привычка…

– Уехал, – тем временем говорил Вениамин. – Но оставил адрес адвокатской фирмы и свои телефоны, он будет у себя ждать вас до семи вечера.

– Хорошо, еду. – Павел повернулся к хозяину и стал прощаться. – Прошу прощения за беспокойство, приятно было познакомиться.

– Мне тоже, – встал Георгий Глебович и пошел проводить гостя.

Вернувшись, остановился прямо в дверном проеме, так как Камилла, Платон и родной отец сидели на диване и в кресле, повернув к нему головы. Тут и козе понятно: они все слышали, ибо в глаза у всех троих стоял немой вопрос. Что-то подсказывало ему – еще и четвертая пара ушей притаилась где-то между кухней и гостиной. Георгий Глебович, доставая телефон, прошел к свободному креслу, как только пошел звонок, он подключил громкую связь и демонстративно положил трубку на середину стола, чтобы слышали все.

– Я слушаю, – сказал Будаев.

– Спартак, скажи честно, ты говорил со следователем Тереховым о моей проблеме?

– Конечно, нет. А что случилось, почему такой вопрос?

– Терехов только что был у меня дома, расспрашивал о Лукьяновой. Оказывается, год назад именно у нее я купил магазин – склад стройматериалов.

– М-м! Не удивил, ей-богу, не удивил. Я же говорил, эти ребята докапываются до сердцевины, уверен, убийства они раскроют. Что еще?

– Это все.

– А чего запаниковал?

– Неожиданно, знаешь ли. Да! А твой Рома ничего не накопал?

– Пока пусто. Георгий, это тяжкие уголовные преступления, а у тебя было условие: никаких контактов со следствием.

– Да, понимаю, дело долгое.

– Георгий, самое разумное, что ты можешь сделать для своих ребят, это обратиться к Терехову. Не тяни. В нашей системе недоразумения равны неприятностям, забирают много времени и нервов, портят репутацию, а то и до инфарктов доводят.

– Спасибо, мы подумаем. Марк!

– Я тут, – вырос тот, как из-под земли.

– Кофе нам свари, а? С перцем, как ты варишь.

– Четыре вида перца, – поправил Марк надменно.

Он отправился на кухню, остальные сидели некоторое время, в этой тишине было бы слышно, как жужжат крылышки мухи, если бы она пролетала. Наконец Глеб Егорович поднялся:

– Я кофе не хочу, пойду к себе… – Сделав несколько шагов к лестнице, он повернулся к сыну. – Гоша, а кто такой Спартак?

– Из детективного агентства, – ответил Георгий Глебович.

– Советую прислушаться к нему, мне этот парень… следователь, да? Мне он понравился. А внучку с Платоном перевези куда-нибудь в более безопасное место, пока со следователем будешь общаться. На всякий случай.

– Куда? – И Георгий Глебович вздохнул.

В этот миг выглянул Марк:

– А хоть ко мне, в мою квартиру. У меня точно никто не будет искать их, там все удобства, еду буду привозить.

– Я бы так и поступил, – сказал дед. – Детвора, слышь? На меня смотреть! – Платон и Камилла выполнили приказ. – Следователь все равно докопается, что Гошка твой отец, Камилла.

– Не знаю, не знаю, – отмахнулся Георгий Глебович

– Ой! Кофе! – вскрикнул Марк и умчался на кухню

Дед стал величественно подниматься по лестнице, встал с кресла и Георгий Глебович, бросив, ни к кому не обращаясь:

– Я в кабинет. Марк! Кофе в кабинет принеси!

Снова наступила тишина, неуютная, тревожная.

– Твой отец знал Татьяну… – задумчиво произнес Платон.

Камилла поняла, что за мысли терзают его голову, приложила ладонь к его губам и, приблизив свое лицо к его, прошептала:

– Даже не думай!

А ему думалось. Но Платон не стал ничего говорить ей, взял за кисть и, приложив ее ладонь к своей щеке, прикрыл веки. Она умеет быстро переключаться, в отличие от Платона:

– Послезавтра первое сентября. Ваня пойдет в школу без меня?

Платон только крепче прижал ее к себе и откинулся на спинку, нечего ему пообещать ей, нечем утешить. Эх, вот так бы заснуть, потом проснуться и… Да что об этом мечтать.




Ляля взбесилась, выслушав дивный рассказ…


…о подвигах Ирэны в морге, больше негде совершать «геройские поступки», морг для этого самое то. И теперь она ходит от стены к стене, руками машет, за лоб хватается, вопли исторгает. Ирэна серьезно озаботилась ее здоровьем, посоветовала не кричать, а то вон жилы вздулись, рот перекосило, раскраснелась вся, как помидор, эдак дуба даст, а кого обвинят? Не помогло, Лялька не слышала, свое долбила:

– Ну, зачем… зачем ты потащилась туда? Сказала имя с фамилией и от связи отключилась. Неужели это трудно сделать? Нет! Она поперлась в морг, не поленилась, идиотка! Когда пол подмести просишь, у нее находится тысяча причин, чтобы переложить эту работу на других! А тут потащилась! Некрофилка!

Поскольку Ляля сделала паузу, чтобы выпить водицы, Ирэна, не чувствуя за собой вины ни на йоту, свое слово вставила:

– Ну, попросили люди опознать Лабуха, чтобы бумажки заполнить, ну, положено у них так. Я ж все-таки его знакомая, а больше никто не откликнулся.

– Правильно! – еще больше взбеленилась Лялька. – Одна нашлась идиотка и поперлась в морг. Остальные умные, время не тратят…

– Считаешь, это умные? Слышь, а если тебе станет плохо прямо на улице и умные не захотят пальцем пошевелить, но от их пальца может зависеть твоя жизнь, это нормально, да? Ну и как жить с такой нормальностью?

– Заткнись, моралистка! Как ты меня достала!

– Да ради бога, – поднялась Ирэна с места, собираясь уйти. – Ты мне тоже надоела, живи в своей нормальности. На прощанье только скажу по доброте душевной… Лабуха пришили. Предположительно ножом, заточенным с обеих сторон, прямо в сердце – бац! И на смерть. Я и поехала на опознание, чтобы узнать, каким ветром его туда занесло. Может, сердце остановилось, а может, помогли ему туда попасть – это же разные причины. Так вот, помогли. А сейчас я соберу манатки и рвану из города, пока светло. Без денег, которые ты нагло не отдаешь. Жаба давит? Да забирай, мне жизнь дороже.

Закинув ремешок сумочки на плечо, Ирэна потопала к двери, да не тут-то было, Лялька загородила собой выход.

– Лялька, отойди, – сказала Ирэна. – Если я махну ручкой, ты отлетишь и врежешься вон в ту стенку.

– Стой, стой! – выставила перед собой ладони Ляля, резко понизив тональность до миролюбивой. – Надо было начать со смерти Лабуха, а не рассказа, как ты убегала от следака.

– А я иначе не умею, мне постепенно надо, чтобы не упустить…

– Тсс! Тихо! Замри! – Для верности Ляля закрыла ладонью рот подружке по несчастью. – Слышишь?

Ирэна мотнула головой, освободившись от ладони, но у Ляли глаза стали в три раза больше, что и заставило прислушаться.

– Ну, шаги, – сказала она.

– Я закрыла салон, – прошептала Ляля. – Вон ключи, на столе.

Ирэна повернула голову – ключи лежат на середине стола…

Часть пятая

Главное – действовать решительно

Адвокат Лукьяновой дождался-таки Терехова, хотя время перевалило за семь часов вечера, встретил его в приемной, представился Юлием Сергеевичем и отвел в один из кабинетов, где можно спокойно переговорить. Человек он довольно пожилой, абсолютно седой, степенный. В кабинете два стола, за один Юлий Сергеевич уселся, указав ладонью на стул, после закопался в ящиках, видимо, некогда ему было подготовиться к встрече, однако, не теряя зря времени, поставил в известность Павла:

– У меня есть копия завещания Татьяны, я с ней давно работал. Оригинал вскроем, когда настанет срок, но поскольку у нас… у вас исключительные обстоятельства, я решил показать вам копию, думаю, содержание вам покажется интересным и принесет пользу. Так…

В его руках очутилась папка, он раскрыл ее, достал стопку бумаг, скрепленных степлером, количество бумаг привело в ужас Павла, он запротестовал, правда, тактично:

– Простите, вы не могли бы на словах… если не трудно. Читать юридические документы в конце рабочего дня выше моих сил.

– Понимаю, вы устали. – Он раскрыл ладони, стопка бумаг выпала из рук на стол. – У нас весьма схожие профессии: вы бегаете, мы бегаем… Итак. Татьяна составила завещание три месяца назад.

Адвокаты знают о своих клиентах много такого, что скрывается от посторонних глаз, а если не знают, то домыслят со стопроцентной уверенностью, что попали в точку. Исходя из этих соображений, Павел и решил прикинуться незнайкой, позволил себе перебить добровольного свидетеля:

– Прошу прощения, а почему молодая женщина решила написать завещание? У нее были на то причины?

– О причинах не говорила, захотела и все, сейчас это не редкость. Так вот, все ее имущество, а это квартира, драгоценности, машина и предприятие… их было два, осталось одно… все должно быть продано, а деньги переданы в детский онкологический центр. Все до копейки.

– А мужу она не захотела оставить часть наследства?

– Я задал ей похожий вопрос при составлении завещания, она ответила, что ее муж вполне самостоятельный человек, способен себя обеспечить. С другой стороны, Платон Лукьянов не может претендовать на наследство Татьяны, если только она сама не внесла его в завещание, так как драгоценности и предприятия достались ей от родителей, а квартиру она купила до замужества. За время супружества Татьяна приобрела дорогую машину, ну, пусть Платон оспаривает половину средств от продажи машины, даже половина – деньги серьезные.

Оказывается, адвокаты не все знают, например, о тяжелом заболевании клиентки Юлий Сергеевич понятия не имеет, Павел следующий вопрос задал:

– Вы сказали, было два предприятия…

– Склад она продала год назад.

– А почему?

– Не нравилось заниматься мужским делом, она сама так говорила, ну и устала от нелюбимой работы. Муж категорично отказывался взять на себя предприятия, полагаю, за это своим завещанием Танюша наказала его.

– Она же не знала, что скоро умрет.

Юлий Сергеевич, опустив уголки губ вниз, покивал, мол, что поделать, такова жизнь, а потом и добавил на словах:

– Предчувствие… Говорят, такое бывает.

– Выходит, своего мужа она оставила ни с чем.

– Ну, я бы не рассматривал сей факт так радикально, Лукьяновы были вполне современной парой, не обремененной устоями, что ли… Свободные люди.

Современные и свободные люди без устоев? Павел безнадежно отстал, но остался последний пункт:

– Как по-вашему, кто мог застрелить Татьяну и за что?

– Это уже по вашей части, а я не в курсе. Поэтому и позвал вас, в надежде, что моя информация тоже пригодится.

– Спасибо. Скажите, а Платон убить свою жену мог?

Адвокат задумался, поднял плечи к самым ушам, в этом неудобном положении отрицательно покачал головой и вдруг сказал:

– Ни за кого не поручусь. Главное, мотив, верно?

Выйдя от адвоката, Павел шел к машине, на душе как-то муторно стало, наверное, из-за погоды, она кардинально испортилась. Ветер агрессивно терзал ветки деревьев, в воздухе запахло дождем, холод заползал под одежду, как живой. Куда бы податься, стал вопрос. Разумеется, домой, дома мама… Усевшись за руль, Павел позвонил просто так:

– Тамара, привет. Ты сейчас где?

– Собираюсь домой ехать из театра.

– Так я заеду за тобой?

– Я на машине.

– Тогда давай… давай… давай…

– Давай, – согласилась Тамара, рассмеявшись. – Почему тебя заело?

– Хочу пригласить тебя поужинать в ресторан. Ты как?

Пауза. Ага, не ожидала Тамара такого поворота, он тоже от себя не ожидал, скорей всего, она придумывала отказ. Конечно, он расстроился, правда, совсем чуть-чуть, хотел дать отбой, но услышал:

– Павлик, я бы с удовольствием, но моя одежда рабочая, спортивного типа, для такого случая не годится. Да и не люблю я рестораны, там слишком громко играет музыка, к тому же не моего формата.

Отказ? Однако неуверенный, как будто Тамара хотела еще что-то добавить, но не решилась. Можно еще попробовать разок, откажет и на этот раз, больше не будет соваться к ней с глупыми предложениями:

– Ну, хоть чаем напои, что ли.

– А это сколько угодно, – опять рассмеялась она. – Даже ужином накормлю. Пробок нет, я подъеду к дому минут через сорок.

Тамара приехала раньше, успела погулять с Гретой, не уходя далеко от дома, чтобы видеть проезжую часть и въезд во двор. Поставив перед собакой миску с едой из пакета, отправилась на кухню готовить что-нибудь более праздничное, впрочем, мясо забросила в духовку до прогулки. Тамара давно научилась тратить день, чтобы самой приготовить полуфабрикаты, которые потом достает из морозилки и за считанные минуты готов ужин, а то и обед. Зато времени свободного остается море и надолго, сейчас ведь она одна живет.

Вскоре раздался звонок… Да, это Павел. И с цветами! Которые не знал куда деть, Тамара догадалась подсказать:

– Это, я думаю, мне?

– Конечно! – наконец протянул он букет нежно-розовых роз. – Это компенсация за то, что я отнимаю сегодня у тебя вечер.

– Вечеров у меня полно. Проходи. Ты голодный?

– Голодный, холодный, злой.

Пришли на кухню. Квартира у Тамары большая, просторная, четыре комнаты, кухня – хоть на велосипеде катайся.

– Ты располагайся и отдыхай, а я цветы поставлю и организую ужин, сразу подобреешь. Хотя не скрою, удивлена… что это тебе вздумалось чаю попить у меня на ночь глядя. Но я рада тебе.

Он снял пиджак, повесил его на спинку стула, расстегивая манжеты и закатывая рукава, сел, наконец-то, ответил:

– Давно не виделись, поговорить потянуло.

– Давно? Мы с тобой утром бегали в парке.

– Серьезно? – озадачился он. – Забыл.

– Да, Павлик, вижу, у тебя наступил тяжелый период.

Сказать, что он смутился… не-а, забыл и забыл, что в этом страшного? Тамара в курсе его рабочих будней, сдружились они как раз на данной почве, сдружились, но не более. В этом «не более» главную роль сыграл Павел, именно он не проявил инициативы к сближению, а Тамара тем более не делала этого, но и симпатии к нему не скрывала, кстати, он тоже не скрывал своей симпатии к ней.

– Как Аня? – заполнил паузу Павел.

– Хорошо. Правда, хорошо. В Москве у врачей большой опыт в данной области, она под присмотром матери… Даже имя своего мужа не могу произносить. Я отдала всю мебель, фотографии разместила в интернете с надписью «отдаю даром, самовывоз». Его личные вещи в церковь отнесла, даже постельное белье купила новое. Чтобы ничего не напоминало о нем. Я бы посоветовала девушкам, которые собираются выйти замуж, прежде чем вступать в близкие отношения, тем более дать согласие, познакомиться с мамой жениха, провести с ней какое-то время. И присмотреться трезво. Замечаешь надменность, подачу сына в ореоле святости, снисходительность по отношению к себе, в общем, все нюансы, не бросающиеся в глаза, но едва видимые и негативные, – надо бежать подальше от него самого и его мамы. Я об этом не догадывалась, а сомнения у меня были, только не прислушалась к себе и сделала роковую ошибку, которая разгромила мою жизнь. Из-за родного папочки моя Аня инвалид! Это же члены его кружка вкололи синтетику, а у нее непереносимость каких-то компонентов, хорошо хоть не аллергия, умерла бы от анафилактического шока.

В сердцах Тамара бросила ложку на стол рядом с плитой, оперлась руками о столешницу и опустила голову. Надо думать, даже малейшее воспоминание до сих пор возвращает ее в ту страшную ночь, когда пропала Аня, последствия оказались тяжелейшими. Павел поспешил подойти к ней, взял со спины за плечи, у него нашлись и нужные слова для нее в эту минуту беспомощности, когда эмоции начинают руководить:

– Царица Тамара… Ты же чертовски сильная женщина… и красивая… и мудрая… Оставь ту историю там, где она случилось. Все, что можно, было исправлено, а что не нельзя исправить, и ты знаешь, что нельзя, все равно надейся и бейся, чтобы исправить. Ты ведь царица, а царские особы не сдаются.

– Прости… прости, я… нечаянно…

В следующий миг, у нее глаза стали круглыми – губы коснулись ее щеки… шеи… виска… Это что, поцелуи? Павел?! Но никого другого здесь нет. Тамара повернула лицо к нему, она хотела только посмотреть в бесстыжие глаза, но встретилась с губами… и полностью развернулась, обхватив его шею руками. Он чуть-чуть оторвал ее от пола и потихоньку передвигался, вот и кухня позади… а вот и спальня… Кровать не застелила, неряха! Но тут она еще вспомнила:

– Павлик, а ужин? Остынет…

– Потом. Подогреешь.

Действительно, подогреть-то пара пустяков…




Утро началось с конфликта, причем на этот раз…


…Ирэна стояла твердо на своем: ни на какую работу и ни за какие деньги она не пойдет. Если раньше в спорах она становилась торговкой, хабалкой, а лексикой пользовалась – не всякий пьяньчужка знает столько своеобразных идиом, то в сегодняшнем споре с Лялей в ней проснулась аристократка, разумеется, в ее понимании. Ирэна кушала за завтраком пирожное, держа его в руке и оттопырив мизинец, запивала чаем, тоже оттопырив мизинчик и говорила нежно, мягко, певуче и спокойно:

– Катись ко всем хренам со своим барахлом. Оно твое? Вот и бейся за него. А я за свою жизнь обязана беспокоиться, мои тонкие нервы еще одного нашествия не выдержат, треснут. Да и тебе я бы посоветовала лечь в кроватку, положить на голову мокрую тряпку и сказаться умирающей.

Ляля поменялась с ней местами, пробить это цветастое и наглое существо не смогла, аргументы отлетали от Ирэны, как пинг-понг, потому заорала:

– Ты не понимаешь? У меня работают люди! Им всем нужны деньги! Чтобы жить, купить одежду, купить поесть… Не пирожные, а картошку!

Ее добили оттопыренные мизинчики, Ляля слегка ударила по руке с пирожным, которое воткнулось прямо в нос чучела с мизинчиками.

– А деньги появятся только с продаж! – закончила Ляля.

И на этот раз исключительно в аристократической манере, Ирэна, взяла салфетку, вытирая лицо от крема, посочувствовала хозяйке дома:

– Всегда говорила: торговля делает человека некультурным хамом, ты продемонстрировала свое некультурье.

– Бескультурье! Бес! – гаркнула Ляля, упав ладонями на стол. – Ты издеваешься? Хотя бы ради памяти Татьяны…

– Да не трожь ты ее, – перешла Ирэна на свой обычный тон без выкрутасов. – Я за ради Таньки хоть куда, но ее нет. А вы есть. Вы чего-то там накрутили, теперь за вами гоняется какая-то мразь, я хочу знать, почему она гоняется и за мной!

Ляля выпрямилась, не сводя глаз с несчастья за ее столом, тон снизила, вероятно, очень устала уговаривать:

– Узнаешь. В свое время. Когда все закончится.

– Закончится? Нашей смертью? В гробу мне все это будет до задницы. Не поеду с тобой, не уговаривай. Я боюсь. Ты понимаешь это слово? Бо-юсь!

Швырнув в нее полотенце, Ляля ушла в прихожую, а Ирэна продолжила есть пирожное и допивать остывший чай. Совесть не мучила ее, не-а. Вчерашние шаги убили совесть и все, что с нею связано. У Ирэны уже был наработанный опыт с вторжением чужого на ее территорию, вчера она и шепнула Ляльке:

– Звони в полицию. Громко. И говори, как есть…

– Алло, полиция? Ко мне в салон кто-то пробрался… Я нахожусь в салоне… Работаю здесь, это магазин… В салоне два входа, мой кабинет со стороны черного хода в конце коридора… Оба входа я лично закрывала, но по коридору кто-то ходит! Пожалуйста, срочно приезжайте.

И подействовало. Шаги рванули прочь. Полиция приехала быстро, салон был открыт! Нет, не взломан, а открыт! Да, да, открыт! Полиция сделала вывод: хозяйка салона забыла его закрыть, кто-то пробрался и решил удостовериться, что никого нет в магазине, поэтому ходил перед ограблением… если этот человек реально был, а не плод воображения двух экзальтированных женщин.

– Лялька, а ты точно закрыла салон? – спросила Ирэна, когда полиция отъезжала, а они, как две тумбочки стояли по бокам входа в салон.

– Не забыла, – ответила та. – Мой салон… это моя жизнь, после закрытия я хожу по залу, любуюсь им, поправляю модели. Это своего рода ритуал, никогда его не нарушаю. Ничего не понимаю.

– А твой Арик не мог спереть ключи?

Ляля посмотрела на нее с жалостью, после снова уставилась туда, куда уехала машина с полицейскими, выдержала паузу и наконец:

– Зачем Аристарху пробираться в мой салон тайком?

– Ну, не знаю… Вдруг он шпион чей-то… В бизнесе полно шпионов, я передачу смотрела. А ты стала поперек горла многим модным магазинам.

– Ключи всегда со мной…

– А слепок снять?

– Дослушай. – Ляля даже не повысила голоса. – Слепок можно снять с ключей, но не с таблетки, которая отключает сигнализацию. Или набрать код, который знаю только я.

– Тогда я не знаю… Но шаги мы слышали.

– Самое паршивое, что и я не знаю. Волшебник, что ли?

– Так я тебе и поверила, – буркнула Ирэна. – А запасная таблетка есть? Ну, на тот случай, если потеряешь ее – как откроешь?

– Есть. Дома.

Как выяснилось, запасная таблетка лежала на месте. Это было вчера, а сегодня с утра Ирэна устроила забастовку. С ее точки зрения – кто же попрется в салон после таких событий? Дома надо сидеть. Но у Ляли завал: на сегодня назначен показ новой коллекции и одновременно нового направления – одежды для полных теток. Вот чего не отнять – она трудяга, пашет днем и ночью, впрочем, последние три месяца ночи проводила со своим Ариком, но и там умудрялась после секса пахать. Она и за машинку регулярно садится, строчит свои наряды, постоянно рисует, носится по магазинам за тканями, а машины не имеет. Однако на том свете нет ни салонов, ни платьев, ни сумо. Ирэна отправилась в прихожую и привела последний аргумент:

– Понимаю, Лялька, я все понимаю, не дура. Твой труд… и… ну, такой талант не каждому дается, мне вот не дали товарищи с небес, я никчемная, знаю это. Но я хочу жить… А вдруг тот, который шагал вчера по твоему коридору, снова придет, только с пистолетом? И как Танюшку…

– Я вызываю такси и еду в салон, – бросила Ляля, идя к выходу.

Хлопнула входная дверь.

– Ну и катись, – сказала Ирэна.




Давно пора было собрать ребят всех вместе,


…обсудить успехи и недочеты, наметить новые направления, а то и версии. Да и вообще, поменьше разобщения, Павел с самого начала внушал им: расследование – это коллективное творчество. Во всех сферах должно присутствовать только творчество, строишь ли дом, поешь на сцене или выращиваешь огурцы, а там, где его нет, живут паразиты. Наконец этим дождливым утром собрались все, даже Сорин явился, Павел предложил ему первому отчитаться, но тот отрицательно покачал головой:

– Я на закуску.

– Ну-с, кто начнет? – спросил Терехов, оглядев ребят.

И заметил: странновато они смотрят на него, у всех троих приподняты бровки, в глазах замерло одинаковое любопытство.

– Что не так? Чего молчим? – решил он расшевелить их.

– Ладно, я отчитаюсь, – немного приподнял ладонь Вениамин. – Томов много, читать их заморишься, я поступил проще. Встретился со следователем, который занимался родителями Лукьяновой Татьяны. Обычно подобные дела туго идут, часто их не раскрывают, это дело тоже пролежало на полке полтора года, раскрыто в связи с подобным взрывом автомобиля, то есть попутно. А за год до Лукьяновых было еще одно устранение, в общем, почерк один…

– Веня, – прервал его Терехов, – я знаю, какой ты обстоятельный и ответственный парень, но давай покороче? Кто, за что и где они сейчас.

– Терки даже не из-за магазинов, какими б огромными они ни были, да и отняли б их у Лукьяновой, а из-за земли. Да, да, мотив банальный с девяностых годов. Те, которых убрали, хапнули раньше куски городской собственности за копейки. Два десятка лет эти земли простояли, зарастая сорняками, но внезапно стали перспективными. Да, забыл сказать, их еще до продажи планировали под жилые застройки. Представляете, какие это бабки? Но появились крутые парни и захотели купить по бросовым ценам, а владельцы продавать не хотели. Попались глупо, последний взрыв оставил адрес, стоило взять парочку исполнителей, они сдали всех. Заказчики дернули за границу, люди они состоятельные, колония не их мечта, остальные пошли по этапу, сроки у всех солидные, до сих пор они там.

– А что сделала Лукьянова с землями отца? – поинтересовался Феликс, явно проверяя, насколько Веник тянет нагрузку в качестве оперативника.

– Продала самому мелкому застройщику, у которого не было перспектив попасть в лидеры, – ответил Вениамин исключительно ему, разгадав замысел экзаменатора. – И продала за копейки.

Сорин подал голос со свойственным меланхоличным напевом:

– Замстила гадам.

– Боялась тоже погибнуть от взрыва, поэтому избавилась от головной боли, – возразил Вениамин. – Застройщик, надо сказать, взлетел на строительный Олимп, но к нашим трупам он не имеет отношения.

В сущности, исключение версии – тоже результат, приближающий развязку, Павел и вычеркнул этот пункт из блокнота, затем взглянул на Феликса.

– Наш клиент, наш, – закивал тот. – Рябко, по кличке Лабух, в юности играл на саксофоне, бас-гитаре и на клавишах, любимый инструмент – сакс. Играл в ресторанах, на корпоративах, свадьбах, а там атмосфера специфическая, тут налили, там покурить план предложили, так и залетел наш Лабух в колонию с наркотой. Потом еще две ходки, жизнь покатилась по наклонной и докатилась до плоского предмета, заточенного с обеих сторон, предположительно ножа. Я поехал к Лабуху на квартиру, внутри не был, обыск, конечно, сделать надо и срочно. Поехал поговорить с соседями. И вот что мне рассказали они. Последний раз его видела соседка вечером девятнадцатого августа, то есть на следующий день после убийства Лукьяновой и Пешкова.

– А каким образом он связан с нашими жертвами? – спросил Павел.

– Ирэна! – воскликнул Феликс. – Смотри, она пришла к Лукьяновой, когда мы делали там обыск. В своей квартире почему-то перестала жить, вдруг я встречаю ее в морге, а эта брехливая дрянь убегает от меня, даже не выяснив, что мне нужно от нее. Но! Соседи показали, что вульгарная девица приходила много раз к нему…

– Ирэна? – догадался Павел.

– Вторая приходила недавно вместе с ней, ее описали… худая, прилично одетая, с короткой стрижкой, черты лица тонкие, острые, особых примет не имеет. Я показал фотографии, которые сделала Тамара в салоне, ты же мне их перекинул. Обеих опознали, несмотря на то, что приходили девушки поздно вечером, очень шумели, когда пытались достучаться до него, таким образом и привлекли внимание соседей. К тому же Ирэна запоминающаяся, на ее фоне контрастная вторая женщина тоже запомнилась. Короче, к Лабуху с Ирэной приходила Алия Никитина.

Это уже серьезный поворот, можно сказать, успешный. Что понадобилось от маргинала Лабуха хозяйке салона одежды, которая имеет свой бренд, пользующийся спросом? Ирэна понятно, от нее хвост тянется в места не столь отдаленные, отсюда и знакомые из той же «корзинки», а в чем интерес Никитиной?

Теперь девушки не отвертятся. Павел взглянул на Феликса и со смешком напомнил:

– А ты не хотел ехать в морг.

– Ой, ой, ой… – недовольно сморщился Феликс, отвернувшись. – А рот растянул до самых ушей, смотреть противно.

– Я же любя, – рассмеялся Терехов.

– Да! – вспомнил Феликс, забыв про насмешки. – Когда в пятницу вечером Лабух уходил из дома, в его руках была тяжелая сумка, большая… типа баула. Деталь: сумка качественная, новая, не из дешевых.

– А в чем тут фишка? – спросил Женя Сорин.

– Лабух обитал в нищем квартале, – принялся объяснять ему Феликс. – Брался за любую неквалифицированную работу, так-то он аккуратный был, но дорогая сумка… не вязалась с ним. Хотя бы потому, что никогда такой у него не было. Я не прибавил ни слова, передаю со слов соседки.

Сумка может играть важную роль, а может ничего не значить, потому гадать, что в ней было, а также куда Рябко шел, это непродуктивно потратить время. Однако Павел уточнил:

– А где нашли его труп?