Сорокин Владимир
Деловое предложение
Владимир Сорокин
Деловое предложение
- Понимаете, ребята, мы романы с продолжением не печатаем, - Авотин сунул окурок в банку с водой, помахал рукой, разгоняя повисший возле лица дым. - У нас не ежемесячный журнал, а всего лишь институтская многотиражка.
Савушкин усмехнулся:
- Да это ясно, конечно. Но все-таки это же не роман какой-нибудь, а беллетризованный дневник геологической экспедиции. Это разные вещи.
- Но объем-то чудовищный, Витя! - Авотин встал и, сунув руки подмышки, заходил по узкой редакционной комнате. - Почти два печатных листа! У нас подвал - десять машинописных страниц. Растягивать ваш дневник на пять номеров, что ли?
- А почему бы и нет? - вмешался Кершенбаум, - Действительно, это ведь не Агата Кристи, а нужный актуальный материал. Работа геологов.
- И написано, по-моему, нормально, - пожал плечами Коломиец.
- Длинно, длинно написано, - пробормотал Авотин, прохаживаясь, - длинно и многословно.
- Почему длинно? Разве это длинно?
- Там ведь все по делу, четко!
- А о природе как хорошо! Саша постарался.
Авотин подошел к столу и крепко оперся на него ладонями:
- Ну, вот что. Если хотите, чтоб мы это напечатали - сокращайте вдвое. Тогда в двух номерах, так и быть, попробуем уместить. Иначе не выйдет ничего.
Сидящие напротив студенты удивленно переглянулись:
- Вдвое? Да ты что?
- Как - вдвое? А что останется?
- Что там сокращать-то, а?
Авотин сел за стол, зевнул, посмотрел на часы:
- Девятый... прозаседались опять...
Кершенбаум подошел к столу:
- Сереж, но это же невозможно. Как мы сократим? Там столько фактов, находок. А местный фольклор какой? А описание Урала? Что же - все это выкидывать?!
- Не выкидывать, а сокращать. Выкидывать я вас ничего не призываю. Сократите. Вы же литераторы. Вот и сократите так, чтоб остался и фольклор, и Урал, и все прочее...
- Но ты пойми, что у нас чрезвычайно плотный материал. Там пустот нет почти. Одни факты.
- Факты тоже надо уметь излагать коротко и ясно.
- Сереж, но ты сам себе противоречишь. Ты прошлый раз говорил, что ради хорошего актуального материала не пожалеешь и полосы. А теперь? Сразу сокращать? Это легче всего.
- Нет. Это труднее всего, дорогуша. Написать коротко и ясно - труднее всего. Да и в конце концов, что ты предлагаешь? Печатать в десяти номерах?
- А почему бы и нет? - встал Савушкин. - Такой материал не стыдно и растянуть.
- Конечно. И читать будут с удовольствием.
Авотин нетерпеливо вздохнул:
- Послушайте! Вы понимаете, что такое институтская многотиражка? Это две полосы! Две! Если б у меня было четыре, я б конечно без всяких пустил ваш материал в пяти номерах. Но сейчас это невозможно. Невозможно. И вообще, давайте закругляться, сколько можно сидеть...
- Как - закругляться? А материал?
- Сокращать. Другого не дано.
- Это невозможно, Сергей.
- Возможно. Когда сократите - еще лучше будет.
- Ну, это глупости...
- Ладно, орлы, по домам. Сокращайте, приносите и поговорим тогда.
Студенты молчали.
Авотин встал и принялся складывать в портфель лежащие на столе бумаги. Савушкин поднялся и твердо проговорил:
- Знаешь, Сереж: если дело так выходит, мы посоветуемся с комитетом комсомола.
- Правильно, - кивнул головой Кершенбаум, - покажем Лосеву. Пусть решает.
- Это ваше право, - сухо проговорил Авотин. - Мое мнение я высказал. Лосеву я скажу то же самое. В конце концов вопрос о размере материалов утверждался на парткоме... А теперь - до свидания. Мне еще дома работать...
Студенты стали молча выходить.
- Гена, останься на минуту, - проговорил Авотин, застегивая портфель. Тут из ДНД приходили насчет твоей статьи, я забыл совсем сказать тебе...
Коломиец подошел к дивану и снова сел.
Авотин застегнул портфель, потер подбородок, глядя в открытую дверь:
- Я вчера думал насчет этой катавасии со стройотрядом. Знаешь, у меня к тебе есть деловое предложение.
Улыбаясь, Коломиец кивнул.
- Закрой-ка дверь, - тихо проговорил Авотин.
Коломиец встал, подошел к двери и, прикрыв ее, повернул дважды круглую ручку замка.
Потом повернулся к Авотину и еще шире улыбнулся, обнажив ровные белые зубы.
Авотин медленно выбрался из-за стола, приблизился к нему и, протянув руку, провел дрожащими пальцами по его гладко выбритой щеке. Коломиец тихо засмеялся, положил ладони на широкие плечи Авотина. Мгновенье они смотрели в глаза друг другу, потом лица их медленно сблизились.
Они долго целовались, привалившись к двери. Авотин гладил курчавую голову Коломийца, потом стал расстегивать ему ширинку. Коломиец отстранил его руку:
- Не надо щас...
- Ну а чего, давай здесь! - зашептал ему в ухо Авотин.
- Да ты что.
- Никто не увидит. В окно же не видно ничего...
- Нет.
Авотин пожал плечами:
- Чего ты боишься?
Коломиец улыбнулся:
- Ничего.
- Ну а чего ж ты? Ну давай, Ген.
- Да не буду я, - капризно пробормотал Коломиец и, прислонившись к двери, посмотрел в потолок.
Авотин гладил его щеку:
- Ну, поехали ко мне тогда?
- К тебе? - вяло повторил Коломиец.
- Ко мне.
- Тащиться далеко.
- Так возьмем мотор, пятнадцать минут езды. Поехали.
Коломиец потянулся:
- Не хочу.
- Почему, Ген?
- Не хочу. Да и вообще, знаешь... - он подошел к окну. - Я тебе ведь главного не сказал.
- Чего? - настороженно спросил Авотин.
Коломиец вздохнул и после долгой паузы произнес:
- Я вчера у мамочки опять нюхал.
Авотин побледнел.
Коломиец обернулся к нему и повторил, странно усмехаясь:
- Нюхал.
Авотин молчал. Коломиец присел на подоконник и тоже молчал.
- Гена... - произнес Авотин сдавленным голосом, - ты же обещал, ты же...
Коломиец смотрел в окно.
- Гена! Гена! - Авотин опустился на колени, подполз к Коломийцу и, ткнувшись лицом в его колени, заплакал.
- Ну, кончай, ну что ты... - вяло отстранил его Коломиец.
- Я... я... это... ты же обещал, - всхлипывал Авотин. - Ты... ты же обещал... гад! Гад!
- Ну, хватит, в самом деле...
- Гад! Гад! - рыдал Авотин, тряся головой. - Ты мучить меня хочешь, да? Мучить? Мне что... что мне... убить ее? Или пове... ситься? Гад!
- Ну что ты городишь... встань... встань сейчас же.
- Гад! Я убью ее! Сука рваная! Гадина! Убью!
- Замолчи! Встань, что ты как какой-то... встань...
- Сволочь какая! А ты! А ты сам-то! Ты же обещал! Ты же поклялся тогда... в Ялте! Ты же поклялся!
- Ну, хватит...
- Нет! Я что... что я кукла тебе? Да? Пешка? Как Перфильев? Ты... ты меня совсем за человека не считаешь? Я кто для тебя? Скажи, скажи! А ей? Ей-то? Сволочь какая! Какая тварь!
Коломиец обнял голову Авотина руками и закрыл ему ладонью рот. Некоторое время они молчали, только глухо всхлипывал Авотин. Наконец, Авотин встал с колен, достал платок, вытер лицо и сухо проговорил:
- Да... ну, в общем, это, конечно, твое дело. Ты ведь у нас эгоист. О себе только и думаешь. А я вот о тебе подумал.
Он подошел к письменному столу, выдвинул средний ящик и достал сверток, перевязанный розовой ленточкой:
- Вот. Подарок тебе.
Он подошел к Коломийцу и бросил сверток на подоконник:
- За все хорошее.
Коломиец взял сверток, положил себе на колени и развязал ленточку. Потом он развернул бумагу и бросил на пол. В руках его осталась продолговатая пластмассовая коробка.
Коломиец открыл ее.
В коробку была втиснута грубо отрубленная часть мужского лица. Края рассеченной ссохшейся кожи были покрыты запекшейся кровью, единственная небритая щека ввалилась между посиневшей лоснящейся скулой и вывороченной челюстью; из-под разрубленных губ торчали прокуренные зубы, два из которых были золотыми; белесый глаз, выдавленный из почерневшей глазницы, лежал в углу коробки.
В изумлении уставясь на содержимое коробки, Коломиец приподнялся с подоконника.
Авотин сдержанно улыбался.
Вдруг Коломиец швырнул коробку на пол и бросился на шею Авотину:
- Сережка!
Авотин ответно обнял его. Коломиец восторженно целовал лицо Авотина:
- Сережка... Сережка...
Успокоившись, он покачал головой:
- Сережа!
Лицо его сияло восхищением.
- А ты говоришь - желе! - усмехнулся Авотин.
- Сережка! - Коломиец снова поцеловал его.
- А ты мне другие подарки подносишь, говнюк, - улыбался довольный Авотин. - Ну, что, едем?
Коломиец радостно кивнул.
- Ко мне? - тряхнул его за плечи Авотин.
Коломиец кивнул.
- Петечку берем?
Коломиец кивнул.
- А по вате будем? Потом?
Коломиец кивнул, озорно подмигнул Авотину и прошептал:
- А все-таки нюхнуть у маменьки по-тайному, ох, как сладко, Сереженька.
Авотин сжал кулак и поднес его к красивому лицу Коломийца. Коломиец поцеловал волосатый кулак и засмеялся.