Фредерик Форсайт

Кулак Аллаха

Посвящается вдовам и сиротам офицеров и солдат полка специального назначения британских ВВС.

А также Сэнди, без чьей постоянной поддержки эта книга вряд ли увидела бы свет.

Моя искренняя благодарность тем, кому известно, что и как на самом деле происходило в Персидском заливе, и от кого я услышал об этом. Вы узнаете себя…

Действующие лица

США

Джордж Буш, президент.

Джеймс Бейкер, государственный секретарь.

Брент Скаукрофт, председатель Совета национальной безопасности.

Колин Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов.

Норман Шварцкопф, командующий вооруженными силами коалиции в Персидском заливе.

Чарлз («Чак») Хорнер, командующий авиацией коалиции в Персидском заливе.

Билл Стюарт, заместитель директора Центрального разведывательного управления, ЦРУ, по оперативной работе.

Уильям Уэбстер, директор Центрального разведывательного управления (ЦРУ).

Дон Уолкер, пилот истребителя ВВС США.

Стив Тернер, командир эскадрильи ВВС США.

Рэнди Робертс, ведомый Дона Уолкера.

Джим Генри, другой ведомый Дона Уолкера.

Гарри Синклэр, глава лондонского бюро Центрального разведывательного управления (ЦРУ).

Сол Натансон, банкир и филантроп.

«Папаша» Ломакс, физик-ядерщик, пенсионер.

Великобритания

Миссис Маргарет Тэтчер, премьер-министр.

Джон Мейджор, преемник Маргарет Тэтчер на посту премьер-министра.

Сэр Питер де ла Бильер, генерал-лейтенант, командующий вооруженными силами Британской армии в Персидском заливе.

Сэр Колин Макколл, шеф Британской секретной разведывательной службы Интеллидженс сервис.

Сэр Пол Спрус, председатель комитета «Медуза».

Дж. П. Ловат, бригадир, командующий войсками специального назначения Британской армии.

Брюс Крейг, полковник, командир 22-го полка специального назначения ВВС.

Майкл Мартин, майор, офицер полка специального назначения ВВС.

«Спарки» Лоу, майор, офицер полка специального назначения ВВС.

Терри Мартин, доктор, ученый-арабист.

Стив Лэнг, руководитель оперативной службы Средневосточной инспекции Интеллидженс сервис.

Саймон Паксман, руководитель сектора Ирака в Интеллидженс сервис.

Стюарт Харрис, британский бизнесмен в Багдаде.

Джулиан Грей, руководитель бюро Интеллидженс сервис в Эр-Рияде.

Брайант, доктор, бактериолог в комитете «Медуза».

Райнхарт, доктор, специалист по отравляющим веществам в комитете «Медуза».

Хипуэлл, доктор, специалист по ядерному оружию в комитете «Медуза».

Шон Пламмер, руководитель арабской секции Управления правительственной связи.

Филип Керзон, подполковник ВВС, командир 608-й эскадрильи.

Лофти Харрисон, майор ВВС, летчик 608-й эскадрильи.

Сид Блэр, лейтенант ВВС, штурман Лофти Харрисона.

Питер Джонс, лейтенант ВВС, летчик 608-й эскадрильи.

Ники Тайн, лейтенант ВВС, штурман Питера Джонса.

Питер Стивенсон, сержант полка специального назначения ВВС.

Бен Истман, капрал полка специального назначения ВВС.

Кевин Норт, капрал полка специального назначения ВВС.

Израиль

Якоб («Коби») Дрор, глава Моссада.

Сэми Гершон, глава боевого отдела Моссада.

Давид Шарон, руководитель секции Ирака в Моссаде.

Бенъямин Нетаньяху, заместитель министра иностранных дел.

Ицхак Шамир, премьер-министр.

Гидеон («Гиди») Барзилаи, инспектор операции «Иисус» в Вене.

Моше Хадари, профессор, арабист университета Тель-Авива.

Ави Херцог, он же Карим Азиз, агент Моссада в Вене.

Австрия

Вольфганг Гемютлих, вице-президент банка «Винклер».

Эдит Харденберг, личный секретарь Вольфганга Гемютлиха.

Кувейт

Ахмед Аль Калифа, кувейтский торговец.

Абу Фуад, руководитель движения кувейтского сопротивления.

Асрар Кабанди, героиня кувейтского сопротивления.

Ирак

Саддам Хуссейн, президент.

Иззат Ибрагим, вице-президент.

Хуссейн Камиль, племянник Саддама Хуссейна, министр промышленности и военной техники.

Таха Рамадан, премьер-министр.

Садун Хаммади, заместитель премьер-министра.

Тарик Азиз, министр иностранных дел.

Али Хассан Маджид, губернатор оккупированного Кувейта.

Саади Тумах Аббас, генерал, командующий Республиканской гвардией.

Али Мусули, генерал, командующий инженерными войсками.

Абдуллах Кадири, генерал, командующий бронетанковыми войсками.

Амер Саади, заместитель Хуссейна Камиля.

Хассан Рахмани, шеф отдела контрразведки.

Исмаил Убаиди, доктор, шеф разведывательных операций за пределами Ирака.

Омар Хатиб, шеф секретной полиции (Амн-аль-Амма).

Осман Бадри, полковник инженерных войск.

Абделькарим Бадри, полковник ВВС Ирака, летчик-истребитель.

Джаафар Джаафар, доктор, руководитель работ по ядерному вооружению.

Сабаави, полковник, руководитель секретной полиции на территории оккупированного Кувейта.

Салах Сиддики, доктор, инженер-ядерщик.

Глава 1

Человек, которому оставалось жить десять минут, смеялся. Его рассмешила история, только что рассказанная его личным помощником Моник Жамине. Холодным сырым вечером 22 марта 1990 года она отвозила своего шефа с работы домой.

История касалась женщины, работавшей вместе с Жамине и ее шефом в штаб-квартире Корпорации космических исследований на улице де Сталь. Все считали ее грозой мужчин, отчаянной соблазнительницей, а теперь выяснилось, что она лесбиянка. Анекдотическая история пришлась по вкусу не слишком утонченному мужскому чувству юмора.

Без десяти семь Моник и ее шеф вышли из здания корпорации, располагавшемся в брюссельском пригороде Юккле. Моник села за руль «рено-21» типа «универсал». Несколькими месяцами раньше она продала «фольксваген», принадлежавший ее шефу; тот водил машину так неосторожно, что Моник всерьез опасалась, как бы он не угробил и себя и автомобиль.

От здания корпорации до его квартиры было всего минут десять езды. Шеф жил в центральном из трех корпусов комплекса Шеридре, что на улице Франсуа Фоли. По пути они решили заглянуть в булочную. В магазин вошли и Моник и ее шеф; он купил булку своего любимого развесного хлеба. Ветер швырял капли в лицо; они наклонили головы и не обратили внимания на то, что рядом остановился и неотступно преследовавший их автомобиль.

В этом не было ничего удивительного. Ни Моник, ни ее шеф не были искушены в тайной слежке. Уже несколько недель двое смуглолицых мужчин в автомобиле без номерных знаков следовали за их машиной по пятам, никогда не теряя ее из виду, но и никогда не приближаясь вплотную. Преследователи только наблюдали, а шеф их не замечал. Другие все видели, а он ничего не подозревал.

Он вышел из булочной – дверь располагалась прямо напротив кладбища, – бросил булку на заднее сиденье, потом устроился в машине сам. Было десять минут восьмого, когда Моник остановила машину перед массивной стеклянной дверью подъезда. Дом стоял немного в стороне, метрах в пятнадцати от тротуара. Моник предложила было шефу проводить его до квартиры, но он отказался. Она поняла, что шеф ждет свою подругу Элен и не хочет, чтобы Моник столкнулась с ней. Он тщетно доказывал своим сотрудницам, которые обожали своего шефа и прощали ему понятную человеческую слабость, что Элен – всего лишь приятельница, помогавшая скоротать вечера, пока он работает в Брюсселе, а его жена живет в Канаде.

Он выбрался из машины. Как всегда, воротник его подвязанного поясом плаща был поднят. Он взял на плечо большую черную матерчатую сумку, с которой не расставался почти никогда. В сумке было больше пятнадцати килограммов документов, научных статей, проектов, расчетов, других бумаг. Он не доверял сейфам и почему-то полагал, что на его плече все детали его последних проектов будут в большей безопасности.

Когда Моник увидела своего шефа в последний раз, тот стоял перед стеклянной дверью, роясь в карманах в поисках ключей. На его плече висела сумка, локтем другой руки он прижимал пакет с только что купленной булкой. Моник проводила его взглядом, а когда за ним автоматически захлопнулась стеклянная дверь, она уехала.

Ученый жил на седьмом этаже девятиэтажного дома. У задней его стены располагались два лифта, вокруг их шахт вилась лестница, а каждую ее площадку отделяла дверь пожарного выхода. Ученый вошел в кабину и поднялся на седьмой этаж. Как только он ступил в холл, у самого пола зажглась неяркая подсветка. Поигрывая ключами, слегка согнувшись под тяжестью сумки и все еще прижимая локтем пакет с булкой, он прошел по коридору, устланному красно-коричневым ковром, повернул налево, потом еще раз налево и уже собрался вставить ключ в замочную скважину, чтобы отпереть дверь своей квартиры.

Убийца ждал, спрятавшись с другой стороны за шахтой лифта, уступом выходившей в тускло освещенный холл. Он бесшумно покинул укрытие. В руке убийца держал «беретту» калибра 7,65 миллиметра с глушителем. Оружие было завернуто в пластиковый пакет, чтобы выброшенные гильзы не разлетались по ковру.

Пяти пуль, выпущенных с расстояния меньше метра в голову и шею, было более чем достаточно. Выстрелы бросили ученого – высокого, плотного мужчину – лицом на дверь, потом его тело медленно соскользнуло на ковер. Убийца не стал проверять пульс, да в этом и не было нужды. Он практиковался на заключенных и знал, что дело сделано. Он легко сбежал по лестнице, прошел черным ходом, пересек окаймленный деревьями двор и сел в поджидавший его автомобиль. Через час он был на территории посольства своего государства, а на следующий день покинул Бельгию.

Элен пришла пятью минутами позже. Первой мыслью ее было, что у любовника случился сердечный приступ. Растерявшись, она открыла квартиру и вызвала «скорую помощь». Лишь после этого Элен вспомнила, что лечивший ее друга врач живет в том же корпусе, и позвонила ему. «Скорая помощь» прибыла первой.

Один из санитаров попытался приподнять тяжелое тело, все еще лежавшее лицом вниз, и отдернул руку – она была в крови. Почти сразу санитар и врач констатировали, что ученый мертв. На этаже было еще три квартиры, но из всех жильцов оказалась дома лишь пожилая дама, которая наслаждалась концертом классической музыки и за толстой деревянной дверью ничего не слышала. Обитатели жилого комплекса Шеридре общительностью и разговорчивостью не отличались.

Убитым оказался доктор Джералд Винсент Булл, капризный гений, известный всему миру конструктор оружия, который до своего появления в Брюсселе был главным оружейником у Саддама Хуссейна.

После убийства доктора Джерри Булла по всей Европе стало твориться что-то странное. В Брюсселе представитель бельгийской контрразведки признал, что последние месяцы за Буллом почти неотрывно следовал автомобиль без номерных знаков, в котором постоянно находились двое смуглых мужчин, по виду – уроженцев восточного Средиземноморья.

Одиннадцатого апреля в доках Мидлсборо британские таможенники обнаружили подготовленные к отправке восемь огромных стальных труб. Трубы были изготовлены из высококачественной стали и подвергнуты обработке по высшему классу точности. С помощью гигантских фланцев, крепившихся мощными болтами и гайками, восемь труб можно было собрать в одну. Таможенники с торжеством объявили, что эти трубы предназначались вовсе не для нефтехимического завода, как утверждалось в экспортных сертификатах и транспортных накладных, а представляли собой основные детали ствола огромной пушки, сконструированной Джерри Буллом по заказу Саддама Хуссейна. Так родилась история о суперпушке, которая постепенно обрастала все новыми и новыми подробностями; попутно вскрывались все новые и новые случаи двурушничества, незаконной деятельности секретных служб многих стран, глупости чиновников (таких случаев было особенно много), политического крючкотворства.

Не прошло и двух недель, как по всей Европе стали всплывать другие детали суперпушки. 23 апреля турецкие официальные лица заявили, что они задержали венгерский грузовик, перевозивший в Ирак десятиметровую стальную трубу, которая, по общему мнению, предназначалась для ее сборки. В тот же день греческие власти остановили другой грузовик с какими-то стальными деталями и на несколько недель посадили незадачливого британского водителя – за соучастие в перевозке контрабандных товаров.

В мае итальянские службы безопасности перехватили стальные детали общей массой семьдесят пять тонн, изготовленные компанией «Сосьета делла Фучине», а сверх того конфисковали еще пятнадцать тонн на заводе той же компании недалеко от Рима. Последние были сделаны из титанового сплава и, как и другие детали, обнаруженные на одном из складов в Брешии, Северная Италия, должны были стать затворным механизмом суперпушки.

Потом пришла очередь немцев. Во Франкфурте и в Бремерхафене они нашли странные изделия, произведенные на заводах компании «Маннесманн» и, если верить оценкам экспертов, также являвшиеся деталями суперпушки, которая теперь приобрела мировую известность.

Надо признать, что Джерри Булл очень умно разместил заказы на изготовление частей своего детища. Трубы, из которых предстояло собрать ствол, были сделаны в Англии двумя компаниями: «Уолтер Сомерз» в Бирмингеме и «Шеффилд Форджмастерс». Но самое главное заключалось в другом: перехваченные в апреле 1990 года восемь труб были последними из пятидесяти двух аналогичных секций. Этого количества секций как раз хватало на то, чтобы собрать два ствола длиной по сто пятьдесят шесть метров невиданного метрового калибра. Такая пушка могла бы выстрелить снарядом размером с цилиндрическую телефонную будку.

Крепежные детали были заказаны в Греции, трубы, насосы и клапаны откатного устройства – в Швейцарии и Италии, детали затворного механизма – в Австрии и Германии, метательный заряд – в Бельгии. В общей сложности подрядчиками оказались десятки компаний из семи стран, и ни один из подрядчиков не знал, что именно он взялся изготовить.

Средства массовой информации упивались скандальными новостями. От них старались не отстать ликующие таможенники и британское правосудие, которое поспешило предъявить обвинения ничего не подозревавшим подрядчикам. Никто не понял, что лошадь уже понесла. Перехваченные детали предназначались для второй, третьей и четвертой суперпушек.

Что же касается убийства Джерри Булла, то в газетах на этот счет появилось несколько самых невероятных гипотез. Само собой разумеется, прежде всего обвинили ЦРУ, руководствуясь популярным лозунгом: «ЦРУ виновато во всем». Это была очередная нелепость. Хотя в прошлом в определенных ситуациях Лэнгли действительно санкционировало физическое устранение отдельных лиц, основным занятием ЦРУ всегда была вербовка скомпрометировавших себя чиновников, предателей и двойных агентов. Россказни о том, что фойе в Лэнгли битком набито трупами бывших агентов, убитых их же коллегами по приказу людоеда-директора, разместившегося на верхнем этаже того же здания, очень занимательны, но чрезвычайно далеки от истины.

Кроме того, Джерри Булл никогда не имел ни малейшего отношения к миру тайных операций. Он был известным ученым и предпринимателем, конструктором артиллерийского вооружения, как обычных видов, так и выходящих за рамки этого понятия, гражданином США, долгие годы работавшим на американскую армию и детально обсуждавшим свои идеи и планы с друзьями в армейском обмундировании. Если взять за правило «ликвидировать» каждого американского конструктора оружия и предпринимателя, который работал на военную промышленность страны, не считавшейся (по крайней мере в то время) врагом США, то придется перестрелять около пятисот весьма уважаемых джентльменов, рассеянных по Северной и Южной Америке и по всей Европе.

Наконец, по меньшей мере последние десять лет Лэнгли не дают свободно вздохнуть бесчисленные чиновники разных наблюдательных советов и контрольных комиссий. Без письменного приказа ни один офицер разведки не решится отдать распоряжение о «ликвидации», а если речь идет о таком человеке, как Джерри Булл, то приказ должен быть подписан самим директором ЦРУ.

В то время директором ЦРУ был Уилльям Уэбстер, ранее работавший судьей в Канзасе. Получить у Уилльяма Уэбстера подпись под приказом о «ликвидации» было бы не проще, чем сбежать из Марионской тюрьмы, вырыв подземный ход тупой чайной ложкой.

Но безусловным лидером в списке претендентов на звание убийцы Джерри Булла был, разумеется, израильский Моссад. Эту организацию называли все средства массовой информации, большинство друзей и родственников Булла. Булл работал на Ирак, а Ирак был врагом Израиля – все совершенно ясно, как дважды два четыре. Беда в том, что в мире теней и кривых зеркал то, что на первый взгляд кажется двойкой, может быть равно двум, а может и отличаться от двух, а если эту то ли двойку, то ли нет умножить на другую то ли двойку, то ли нет, то в принципе не исключено, что получится четыре, но скорее всего результат будет иным.

Из разведывательных служб всех ведущих стран мира Моссад – самая малочисленная, самая безжалостная и самая фанатичная. Не приходится сомневаться, что в прошлом Моссад организовал не одно политическое убийство. Для этой цели были созданы специальные команды кидонов (на иврите «кидон» означает «штык»). Кидоны подчинялись боевому отделу, или Комемиуту, тщательно законспирированной организации, ударной бригаде Моссада. Но даже Моссад подчиняется определенным правилам, хотя сам же их и устанавливает.

Политические убийства можно подразделить на две категории. Убийства первой категории вызываются «оперативными соображениями», то есть возникшими в ходе выполнения операции непредвиденными обстоятельствами, угрожающими жизни друзей. Для устранения этих обстоятельств приходится убирать с пути того или иного человека, убирать быстро и надежно. В таких случаях руководитель операции или наблюдающий «каца» имеет право приказать ликвидировать противника, грозящего сорвать операцию; разрешение от тель-авивских боссов он получает задним числом.

К другой категории относятся убийства тех, кто уже внесен в список лиц, подлежащих уничтожению. Этот список существует в двух экземплярах: один хранится в личном сейфе премьер-министра, другой – в сейфе главы Моссада. При вступлении в должность каждый премьер-министр должен просмотреть этот список, в котором может быть от тридцати до восьмидесяти фамилий. Премьер-министр имеет право поставить свою подпись рядом с каждой фамилией и тем самым дать добро Моссаду на убийство этих лиц при определенных обстоятельствах и в определенное время. В альтернативном варианте премьер-министр может настаивать на консультациях перед каждой новой операцией. В любом случае, он должен подписать приказ о приведении приговора в исполнение.

Тех, чьи фамилии внесены в список, в самом грубом приближении можно подразделить на три группы. В первую группу входят немногие из оставшихся в живых лиц, занимавших высокое положение в нацистской иерархии. Впрочем, таких практически не осталось. Несколько десятилетий назад Израиль потратил немало сил и средств на похищение Адольфа Эйхмана лишь для того, чтобы суд над ним превратить в показательный процесс невиданного масштаба. Однако в те же годы Моссад ликвидировал других нацистов без какой бы то ни было огласки. Вторая группа – это почти исключительно ныне действующие террористы, главным образом арабы, как Ахмед Джибрил или Абу Нидал, которые уже пролили еврейскую кровь или намеревались сделать это. Здесь попадалось и несколько неарабских фамилий.

Третью группу составляют лица, выполняющие по заказу врагов Израиля такую работу, которая, если ее удастся довести до конца, представит большую угрозу для безопасности Израиля и его народа.

Словом, в список вносят имена тех, кто уже обагрил или собирается обагрить свои руки еврейской кровью.

Если Моссад запрашивает разрешение на ликвидацию того или иного человека, то премьер-министр сначала передает запрос судебному следователю, настолько засекреченному, что о его существовании слышали лишь несколько израильских юристов и никто другой. Следователь созывает «судебное заседание», на котором присутствуют прокурор, зачитывающий обвинительное заключение, и защитник. Если запрос Моссада признается оправданным, то дело передается премьер-министру на подпись. Остальное делают – если могут – кидоны.

Гипотеза о том, что Булла убил Моссад, была всем хороша, однако при более детальном рассмотрении она не выдерживала никакой критики. Булл действительно работал на Саддама Хуссейна, участвуя в модернизации обычного артиллерийского вооружения (для которого Израиль был недосягаем), разработке ракет (которые, возможно, в будущем смогут поражать цели и на территории Израиля) и гигантской пушки (которую израильтяне вообще не принимали всерьез). Но таким был не один Булл, на Саддама Хуссейна работали сотни европейцев. В создании иракской промышленности боевых отравляющих веществ, которыми Ирак уже не раз угрожал Израилю, участвовали с полдюжины немецких компаний. Немцы и бразильцы работали над ракетой в Сааде-16, а французы фактически были вдохновителями работ по созданию иракского ядерного оружия; они же поставляли необходимые для этого материалы и оборудование.

Нет сомнений, что сам Булл, его идеи, его проекты, его предпринимательская деятельность и достигнутые им результаты представляли большой интерес для Израиля. После убийства Булла предметом множества спекуляций стал тот факт, что в последние месяцы жизни его квартиру не раз тайком вскрывали в отсутствие хозяина. Таинственные взломщики никогда ничего не брали, но всегда оставляли следы посещения: сдвинутые с места или переставленные бокалы, открытое окно, перемотанную или вынутую из видеомагнитофона кассету. Булл не раз задумывался, не являются ли эти таинственные посещения своеобразным предупреждением и не стоит ли за всем этим Моссад? Однако даже если эти догадки были верны, то суть предупреждения оставалась совершенно непонятной.

В конце концов журналисты пришли к единому мнению, что смуглолицые иностранцы со своеобразным акцентом, следовавшие за Буллом по пятам по всему Брюсселю и его пригородам, были израильскими профессиональными убийцами, выжидавшими удобный момент для приведения приговора в исполнение. Однако агенты Моссада предпочитают оставаться невидимками и уж тем более никогда не действуют, как Панчо-Вилла.[1] Конечно, они есть и в Брюсселе, но их не видел и не видит никто: ни сам Булл, ни его друзья или родственники, ни бельгийская полиция. Они могут внешне не отличаться от бельгийцев или от американцев – как им будет выгодно в конкретный момент. К тому же именно они намекнули бельгийцам, что за Буллом следят другие.

Больше того, Джерри Булл был фантастически неосмотрителен. Достаточно было просто усомниться в его компетентности, чтобы выведать у него все что угодно. Прежде он работал на Израиль, любил эту страну и ее жителей, у него было множество друзей в израильской армии, в разговорах с которыми Булл никак не мог держать рот на замке. Стоило ему сказать, например, что-нибудь вроде: «Джерри, держу пари, тебе никогда не удастся запустить эти ракеты в Сааде-16», – как Булл разражался трехчасовым монологом, в котором во всех деталях объяснял, что он делает, насколько успешно продвигается работа над проектом, какие трудности ему встретились, как он намеревается их преодолеть и многое-многое другое. Для служб безопасности он был настоящим кладезем информации. Даже за неделю до гибели он в своем кабинете развлекал двух израильских генералов, между делом выложив им всю самую последнюю информацию. Разумеется, эта информация была записана на пленку магнитофонами, спрятанными в портфелях генералов. Зачем же израильтянам было уничтожать этот рог изобилия ценнейших сведений?

Наконец, имея дело с учеными или промышленниками (но, разумеется, не с террористами), Моссад строго придерживался правила давать приговоренным к смерти последнее словесное предупреждение – вполне конкретное предупреждение, а не затевать непонятную игру со взломом квартиры, перестановкой бокалов и перемоткой видеоленты. Это правило было соблюдено даже в случае с доктором Яхья Эль Мешадом, египетским физиком-ядерщиком, который принимал участие в создании первого иракского ядерного реактора и который был убит в своем номере парижского отеля «Меридьен» 13 июня 1980 года. К нему в номер пришел каца и на хорошем арабском языке объяснил, какая судьба ему уготована, если он не прекратит работать на Ирак. Физик поступил необдуманно: он не пустил незнакомца дальше порога и послал его к черту. После такого разговора с кидоном ни одна страховая компания не взялась бы за страховку жизни египтянина. Два часа спустя Мешал был мертв. Но все же Моссад дал ему последний шанс. Через год весь построенный французами ядерный комплекс в Осираке был уничтожен израильскими ВВС.

Булл, уроженец Канады и гражданин США, ничем не напоминал гордого египетского физика. Он был умным собеседником, общительным человеком, к тому же обладал завидным талантом поглощать огромные количества виски. Израильтяне всегда могли разговаривать с ним как с другом; обычно они старались не упускать такой возможности. Проще всего было бы послать к нему одного из приятелей, который без обиняков выложил бы ему, что если он не прекратит делать то-то и то-то, то к нему наведаются ребята, которые шутить не любят: мы ничего не имеем против тебя лично, Джерри, просто так нужно.

Булл не стремился посмертно получить медаль конгресса США. Больше того, он не раз говорил и израильтянам, и своему близкому другу Джорджу Вонгу, что ему надоел Ирак, что он хочет разорвать все контракты с Багдадом. С меня достаточно, говорил он. Однако связям Булла с Ираком было суждено завершиться совсем по-другому.

Джералд Винсент Булл родился в 1928 году в городе Норт-Бей (провинция Онтарио). Уже в школе он выделялся незаурядным умом и фантастическим честолюбием. В шестнадцать лет он закончил школу, но из-за возраста смог поступить только на инженерный факультет Торонтского университета. Здесь Булл доказал, что он не просто умен, а невероятно талантлив. В двадцать два года он стал самым молодым доктором философии в области техники. Булла увлекла аэронавтика, а в еще большей мере баллистика – наука о законах движения снарядов и ракет. Баллистика стала первым шагом на пути Булла к артиллерии.

После Торонтского университета Булл перешел на работу в Канадское бюро по разработке новых видов вооружений, располагавшееся тогда в крохотном городке Валкартье, недалеко от Квебека. В начале пятидесятых годов человек стал не только смотреть на небо, но впервые попытался заглянуть гораздо дальше – в космическое пространство. У всех на слуху было слово «ракеты». Именно в то время Булл доказал, что он не просто блестящий инженер и ученый, а во всех отношениях неординарная личность, обладающая изобретательностью, чрезвычайно развитой фантазией и богатейшим воображением. В Канадском бюро Булл проработал десять лет; там он впервые взялся за разработку проекта, который стал целью всей его жизни.

Как и все гениальное, мысль Булла на первый взгляд казалась очень простой. В конце пятидесятых годов он обратил внимание на то, что во всех американских ракетах – а тогда разрабатывалось множество различных типов этого внешне очень впечатляющего вида оружия – девять десятых приходится на первую ступень. На вершине гигантского цилиндра пристраивались вторая и третья ступени, а над ними размещалась совсем крохотная пуговка полезного груза.

Гигантская первая ступень должна была преодолеть первые сто пятьдесят километров высоты, где плотность атмосферы и сила притяжения планеты максимальны. Выше стопятидесятикилометровой отметки для выведения спутника на орбиту, удаленную от поверхности Земли на четыреста – пятьсот километров, требовалась намного меньшая мощность. При каждом запуске вся огромная и чрезвычайно дорогая первая ступень ракеты уничтожалась: или полностью сгорала в атмосфере, или ее остатки навсегда исчезали в пучине океана.

А что если, рассуждал Булл, попытаться забросить на высоту 150 километров вторую и третью ступени ракеты вместе с полезным грузом, выстрелив ими из гигантской пушки? Он доказывал тем, кто распоряжался финансированием проектов, что это не только возможно теоретически, но должно быть проще и дешевле – ведь пушку можно использовать неоднократно.

Это была первая серьезная схватка Булла с политиками и чиновниками. Булл проиграл, главным образом из-за своих личных качеств. Он ненавидел чиновников и не умел скрыть свою ненависть, а те платили ему той же монетой.

В 1961 году Буллу повезло. Университет Макгилла увидел в его идее богатые возможности для рекламы своей деятельности, а американская армия поддержала Булла по другой причине: армейские генералы, эти ангелы-хранители американской артиллерии, не хотели уступать военно-воздушным силам, которые стремились забрать под свой контроль все ракеты и артиллерийские средства с дальностью полета снарядов более ста километров. При финансовой поддержке армии и университета Буллу удалось создать небольшой испытательный центр на острове Барбадос. Генералы предоставили в его распоряжение списанное морское орудие калибра шестнадцать дюймов – самого большого в мире – с запасным стволом, небольшую систему радарного слежения, подъемный кран и несколько грузовиков. Университет взялся изготовить необходимые металлические детали. Все это напоминало попытку выиграть чемпионат мира по автогонкам, пользуясь услугами захолустной авторемонтной мастерской, но каким-то чудом Булл выиграл эти гонки. В те годы этот тридцатитрехлетний ученый, пугливый, застенчивый, неопрятный, но невероятно изобретательный, делал открытие за открытием.

Свои работы на Барбадосе Булл назвал «Высотным исследовательским проектом». Вскоре списанное морское орудие было успешно установлено, и Булл начал работу над снарядами. В честь фантастической птицы, изображенной на гербе университета Макгилла, он назвал их «Мартлет».

Булл хотел запустить спутник на околоземную орбиту быстрее и с меньшими затратами, чем это делалось с помощью ракет. Разумеется, он понимал, что его проект не годится для запуска человека в космос, ибо человеческое существо ни при каких условиях не выдержит нагрузок, возникающих в момент выстрела. Но Булл справедливо полагал, что в будущем девяносто процентов исследований и других работ в космосе будет выполняться машинами, а не людьми. В те времена, когда президентом США был Кеннеди, американцы, раздраженные тем, что первым в космосе побывал русский, одну за другой запускали ракеты с мыса Канаверал: сначала с мышами, собаками и обезьянами, а потом и с людьми. Эти полеты широко рекламировались и преподносились прессой как высшие достижения человеческого разума, но в конце концов оказались практически бесполезными.

Тем временем на Барбадосе Булл чуть ли не в одиночку упрямо продолжал возиться со своей единственной пушкой. В 1964 году снаряд «Мартлет» достиг высоты 92 километра. Потом Булл удлинил ствол своей пушки еще на шестнадцать метров (что обошлось в четырнадцать тысяч долларов). Модернизированный тридцатишестиметровый ствол тогда был самым длинным в мире. Из этого ствола Булл выстрелил ста восемьюдесятью килограммами полезного груза, и этот груз достиг магической высоты – 150 километров.

Булл решал проблемы по мере их возникновения. Одной из важнейших и труднейших проблем оказался подбор метательного заряда. В обычной пушке заряд переходит из твердого состояния в газообразное за тысячные доли секунды; немногим больше длится и импульс, который сообщают снаряду расширяющиеся газы, поскольку расширяться и в конечном счете выйти из ствола они могут только одним путем: толкая перед собой снаряд. В сверхдлинной пушке Булла такой заряд просто разорвал бы ствол; здесь требовалась совершенно другая, постепенно выгорающая смесь. Буллу был нужен «порох», который с ускорением выталкивал бы «Мартлет» все то время, что снаряд движется вдоль ствола. Булл разработал и такое взрывчатое вещество.

Булл также понимал, что ни один прибор не выдержит ускорение, превышающее земную силу тяготения в десять тысяч раз, а именно такое ускорение давало найденное им медленно выгорающее взрывчатое вещество. Поэтому он разработал специальную систему амортизаторов, снижавшую ускорение снаряда до 200g. Третьей проблемой был откат пушки. Сила отдачи возрастает пропорционально массе ствола, снаряда и величине полезной нагрузки и у огромной пушки Булла была бы гигантской. Буллу пришлось заняться конструированием сложной системы из множества пружин и гидравлических устройств, которая должна была ослабить силу отдачи до приемлемых величин.

В 1966 году старые недруги Булла из чиновничьего аппарата министерства обороны Канады вынудили министра прекратить финансирование работ. Напрасно Булл протестовал, доказывая, что он может вывести на орбиту спутник с приборами, потратив на это во много раз меньше средств, чем при запуске ракетой с мыса Канаверал. Чтобы защитить свои интересы, генералы перевезли испытательный центр Булла с острова Барбадос в городок Юма в штате Аризона.

Отсюда в ноябре того же года Булл запустил полезный груз на высоту 180 километров; этот рекорд продержался двадцать пять лет. Однако уже в следующем году канадцы – и правительственные организации, и университет Макгилла – полностью отказались от дальнейшего финансирования работ, а их примеру вскоре последовало и правительство США. «Высотный исследовательский проект» был закрыт, а Булл купил себе участок земли в Хайуотере, на границе штата Вермонт и Канады, где занимался главным образом консультациями.

История с «Высотным исследовательским проектом» имела любопытные последствия. В 1990 году стоимость выведения на орбиту одного килограмма полезного груза на челночных кораблях типа «Шаттл», стартующих с мыса Канаверал, составляла десять тысяч долларов. Примерно в это же время (то есть незадолго до смерти Булла) по расчетам Булла получалось, что с помощью его сверхпушки такую же работу можно было выполнить всего за шестьсот долларов. В 1988 году в Национальной лаборатории Лоуренса (штат Калифорния) началась работа над новым проектом. Конечной целью проекта также являлось создание гигантской пушки, но на первом этапе предполагалось построить орудие калибром всего лишь четыре дюйма с длиной ствола пятьдесят метров. В конце концов, затратив сотни миллионов долларов, планировалось сконструировать гораздо большую пушку, способную запускать полезный груз в космос. Эти работы получили название «Сверхвысотный исследовательский проект».

Джерри Булл прожил в Хайуотере, на границе двух государств, около десяти лет. Он бросил мечты о сверхпушке, способной выводить спутники в космос, и применил свои богатейшие познания в другой области, а именно в обычной артиллерии, что, кстати, приносило гораздо больший доход.

Булла заинтересовала проблема дальнобойности артиллерии. В то время основой артиллерийского вооружения едва ли не всех армий мира была универсальная 155-миллиметровая полевая гаубица. Булл понимал, что при обмене артиллерийскими ударами всегда выиграет тот, чьи орудия обладают большей дальнобойностью: он сможет безнаказанно стереть противника с лица земли. Булл решил увеличить дальнобойность 155-миллиметрового орудия и одновременно повысить точность стрельбы. Он начал с боеприпасов. Эту задачу не раз пытались решить и до Булла, но все попытки оказались безуспешными. Булл за четыре года добился поразительных результатов.

По сравнению с принятым на вооружение в НАТО снарядом на контрольных стрельбах из стандартной 155-миллиметровой гаубицы снаряд Булла улетел в полтора раза дальше, точнее попадал в цель и взрывался примерно с такой же силой, однако давал при этом 4700 осколков, а не 1350, как натовский снаряд. Руководство НАТО не заинтересовалось снарядом Булла. К счастью, не заинтересовался им и Советский Союз.

Не сломленный Булл продолжал упорно работать и скоро создал новый снаряд полного калибра, обеспечивавший еще большую дальнобойность. И опять-таки генералы НАТО не проявили к нему ни малейшего интереса, предпочитая иметь дело со своими традиционными поставщиками и их менее дальнобойными снарядами.

Но если великие державы не принимали Булла всерьез, то другие страны придерживались иного мнения. На консультации к Буллу в Хайуотер зачастили военные эксперты со всего света, в том числе из Израиля (тесная дружба Булла с которыми завязалась еще на Барбадосе), Египта, Венесуэлы, Чили и Ирана. Кроме того, Булл консультировал специалистов по артиллерийскому вооружению из Великобритании, Голландии, Италии, Канады и США, которые в отличие от чиновников Пентагона с благоговением следили за его успехами.

В 1972 году Буллу без особых торжеств было предоставлено гражданство США, и уже через год он начал работы над самой 155-миллиметровой гаубицей. За два года он добился поразительных успехов. В частности, Булл установил, что для достижения наилучших результатов стрельбы длина ствола любого орудия должна быть равна сорока пяти калибрам. Булл усовершенствовал обычную полевую гаубицу, назвав модернизированный вариант GС-45 (от Gun Calibre – калибр орудия). Новая гаубица, тем более оснащенная дальнобойными снарядами, намного превосходила все, имевшееся в арсеналах армий коммунистического блока. Но если Булл рассчитывал на выгодные контракты, то ему снова пришлось испытать горечь разочарования. Опять-таки Пентагон уступил мощному лобби военно-промышленников и предпочел их новое детище – ракетные снаряды, которые при равных технических характеристиках стоили в восемь раз дороже снарядов Булла.

В конце концов Булл впал в немилость и американских властей, хотя начиналась эта история вполне невинно. При молчаливом поощрении ЦРУ его пригласили помочь усовершенствовать артиллерию и боеприпасы Южно-Африканской Республики, которая в то время сражалась в Анголе с кубинцами, получавшими широчайшую поддержку Москвы.

Политическая наивность Булла иной раз просто поражала. Он поехал в ЮАР, нашел южноафриканцев очень милыми людьми, с которыми приятно работать. Его ни в коей мере не беспокоило то обстоятельство, что из-за политики апартеида Южно-Африканская Республика была изгнана из всех международных организаций. Булл помог своим новым друзьям модернизировать артиллерию, конечно, на базе своего детища – завоевывавшей все большую популярность дальнобойной, длинноствольной гаубицы GС-45. Позднее южноафриканцы наладили собственное производство орудий Булла, и именно эти орудия нанесли советской артиллерии сокрушительный удар, заставив отступить кубинцев и русских.

Булл возвратился в Америку, но продолжал продавать свои снаряды. Тем временем в США вступил в должность новый президент, Джимми Картер, который провозгласил своим кредо политическую благопристойность. Булл был арестован. Ему предъявили обвинение в нелегальной торговле оружием. ЦРУ бросило Булла, словно обжигающую руки горячую картофелину. Его убедили ни о чем не рассказывать и признать себя виновным. Ему обещали, что суд будет чистейшей формальностью: его лишь пожурят за нарушение международных соглашений.

Шестнадцатого июня 1980 года американский судья огласил приговор: год тюремного заключения, из них шесть месяцев условно, и штраф в размере ста пяти тысяч долларов. Булл и в самом деле отсидел четыре месяца и семнадцать дней в Алленвудской тюрьме, в штате Пенсильвания. Но для Булла самым страшным было не тюремное заключение.

Больше всего Булла потрясли обрушившийся на его голову позор и чувство, что его предали. Как могли американцы так поступить, спрашивал себя Булл. Он помогал Америке всем, чем мог, принял американское гражданство, уступил просьбам ЦРУ в 1976 году. Пока Булл сидел в тюрьме, его компания обанкротилась и была ликвидирована. Булл стал нищим.

Выйдя из тюрьмы, Булл навсегда покинул США и Канаду и эмигрировал в Брюссель. Он начал все сначала и поселился в однокомнатной квартирке с крохотной кухней в многоквартирном доме без лифта. Позднее друзья говорили, что после суда Булл стал совершенно другим человеком. Он никогда не простил предательства ни ЦРУ, ни Америке и тем не менее годами добивался пересмотра решения суда и оправдания.

В Брюсселе Булл снова активно занялся консультациями и вскоре принял предложение, сделанное ему незадолго до суда: потрудиться над модернизацией артиллерии КНР. В начале и середине восьмидесятых годов Булл работал главным образом на Пекин; под его руководством китайская артиллерия была обновлена в соответствии с принципами, заложенными в конструкции гаубицы GС-45. Теперь эта гаубица поставляется во все страны мира австрийской компанией «Вест-Альпине», которая выкупила патенты у Булла, заплатив ему единовременно два миллиона долларов. Если бы не полное отсутствие таланта предпринимателя, Булл давно стал бы мультимиллионером.

Пока Булл отсутствовал, произошли кое-какие события. Южно-африканцы, взяв за основу GС-45 Булла, значительно усовершенствовали ее и создали буксируемую гаубицу G-5 и самоходную артиллерийскую установку G-6, дальнобойность которых при стрельбе снарядами Булла достигала сорока километров, то есть столько же, сколько и у гаубицы Булла. ЮАР продавала свои гаубицы всему миру, а Булл не получил ни пенса, так как выплаты такого рода не были оговорены в контракте.

Среди покупателей южноафриканских орудий был и некий Саддам Хуссейн из Багдада. Именно эти орудия помогли иракской армии разогнать бесчисленные толпы иранских фанатиков, а затем нанести им сокрушительное поражение в болотах у Фао, положив тем самым конец восьмилетней ирано-иракской войне. Но Саддам Хуссейн внес свои усовершенствования, особенно в сражении при Фао. Он начинил снаряды отравляющими веществами.

Потом Булл работал на Испанию и Югославию. В частности, он помог югославской армии превратить устаревшие 130-миллиметровые пушки советского производства в современные 155-миллиметровые орудия, стреляющие дальнобойными снарядами. Сам Булл не дожил до тех дней, когда после развала Югославии его орудия, унаследованные сербами, в жестокой гражданской войне разрушали города хорватов и мусульман. В 1987 году он узнал, что Америка все же намерена создать сверхпушку, способную запускать полезный груз в космос, но только без участия Джерри Булла.

Зимой того же года ему неожиданно позвонили из иракского посольства в Бонне. Не будет ли угодно доктору Буллу посетить Багдад в качестве почетного гостя Ирака?

Булл не знал, что в середине восьмидесятых годов Ирак стал свидетелем так называемой «Операции изоляции» – широкомасштабных действий США по перекрытию всех каналов, так или иначе связанных с поступлениями вооружения в Иран. Эта операция явилась ответом на варварскую резню, устроенную фанатиками из организации «Хезболла» в бейрутских казармах американских моряков. Террористам открыто помогал Иран.

«Изоляция» была на руку Ираку, воевавшему в то время с Ираном. Тем не менее, реакцию иракских властей можно было сформулировать примерно следующим образом: «Если американцы так поступают с Ираном сегодня, то завтра они могут сделать то же самое и с Ираком». С этого момента иракское правительство решило импортировать не вооружение, а технологию его производства – разумеется, в тех случаях, когда это представлялось возможным. Булл был одним из талантливейших конструкторов оружия, поэтому он и привлек внимание Ирака.

Вербовка Булла была поручена Амеру Саади, второму человеку в Министерстве промышленности и военной техники, которое обычно называли сокращенно МПВТ. Булл прибыл в Багдад в январе 1988 года, и Амер Саади, великолепный дипломат и неплохой инженер, владевший, помимо арабского, французским и немецким языками, отлично разыграл спектакль.

Ирак, сказал Саади, нуждается в помощи Булла, чтобы воплотить в жизнь свою давнишнюю мечту: запускать мирные спутники в космос. Для этого им пришлось конструировать ракету, которая смогла бы выводить полезный груз на околоземную орбиту. Египетские и бразильские консультанты предложили в качестве первой ступени использовать конструкцию из пяти ракет типа «скад»; девятьсот таких ракет Ирак уже купил у Советского Союза. Но все оказалось не так просто, возникло множество технических проблем. Ирану был необходим доступ к суперкомпьютеру. Не может ли доктор Булл помочь им?

Булл обожал проблемы, решение технических головоломок было смыслом всей его жизни. Доступа к суперкомпьютеру у него, к сожалению, не было, но его голова работала не хуже самой лучшей вычислительной машины. Кроме того, если Ирак действительно хочет стать первым арабским государством, пробившим дорогу в космос, то есть и другой путь… между прочим, более дешевый, более простой, особенно если приходится начинать с самого начала. Саади попросил рассказать подробнее. Булл рассказал.

Всего за три миллиона долларов, объяснил Булл, он может построить гигантскую пушку, которая заменит множество ракет. А вся программа будет рассчитана на пять лет. Он сможет опередить американскую команду. Это будет триумфом арабского мира. Доктор Саади не сводил с Булла восхищенного взгляда. Он обязательно доведет предложение Булла до сведения иракского правительства и будет настоятельно рекомендовать принять его. А тем временем не сочтет ли доктор Булл возможным взглянуть на иракскую артиллерию?

К концу недельного визита Булл согласился помочь делать из пяти «скадов» одну первую ступень межконтинентальной или космической ракеты, разработать два новых артиллерийских орудия для иракской армии и официально предложил Ираку заключить контракт на создание суперпушки, способной запустить полезный груз на орбиту.

В истории с Южно-Африканской Республикой Буллу удавалось не задумываться о политике правительства, которому он служил. Друзья предупреждали его, что Саддам Хуссейн не зря считается самым кровавым диктатором, если не во всем мире, то уж во всяком случае на всем Среднем Востоке. Но, с другой стороны, в 1988 году тысячи вполне респектабельных компаний и десятки правительств совершенно открыто устанавливали деловые связи с не скупившимся на затраты Ираком.

Для Булла величайшим искушением была его суперпушка, его любимое детище, мечта всей его жизни. Наконец-то нашелся денежный мешок, богатый спонсор, готовый помочь Буллу воплотить его мечту в реальность. Тогда Булл присоединится к пантеону великих ученых.

В марте 1988 года Амер Саади направил одного из дипломатов в Брюссель для переговоров с Буллом. Булл сказал, что он уже добился определенных успехов в решении технических проблем, возникших при разработке первой ступени иракской ракеты, и будет рад передать техническую документацию после подписания Иракской стороной контракта с его компанией, которая и на этот раз носила название «Корпорация космических исследований». Договоренность была достигнута. Иракская сторона понимала, что названная Буллом сумма в три миллиона долларов за разработку суперпушки просто смешна; они повысили сумму до десяти миллионов, но просили ускорить работы.

Если Булл начинал работать, то он работал поразительно быстро и продуктивно. Уже через месяц он сколотил команду из лучших независимых ученых и инженеров. Иракскую бригаду, работавшую над сооружением суперпушки, возглавил британский инженер-конструктор Кристофер Каули. Булл назвал эту программу проектом «Вавилон», а работы по созданию космической ракеты, проводившиеся на севере Ирака, – проектом «Птица».

К маю были готовы технические условия и детальная спецификация проекта «Вавилон». Булл вознамерился создать невероятную машину. Ствол метрового калибра длиной 156 метров и массой 1665 тонн будет вдвое с лишним выше колонны адмирала Нельсона в Лондоне, такой же высоты, что и монумент Вашингтону. Казенная часть будет весить 182 тонны, два буферных цилиндра – по 7 тонн, четыре цилиндра механизма отката – по 60 тонн каждый.

Сталь должна быть высокопрочной, выдерживающей внутреннее давление 5000 атмосфер и обладающей прочностью на растяжение не менее 1250 мегапаскалей.

В Багдаде Булл объяснил, что сначала ему придется построить прототип суперпушки калибром всего лишь 350 миллиметров и массой 113 тонн. С помощью этого «мини-Вавилона» Булл смог бы испытать носовые конусы, которые потом могут пригодиться и для проекта «Птица». Иракскому правительству очень понравилась эта мысль; они хотели научиться изготавливать и носовые конусы ракет.

Возможно, в то время Джерри Булл не понял истинных причин того ненасытного аппетита, который проявило иракское правительство, услышав о носовых конусах ракет. Не исключено, что он, подталкиваемый неуемным желанием увидеть, наконец, наяву мечту всей своей жизни, просто закрывал глаза на то, что могло бы ему помешать. На самом деле сложные носовые конусы необходимы для предохранения спускаемого аппарата от сгорания при его вхождении из космоса в атмосферу, а космические спутники не возвращаются на Землю, они навсегда остаются на орбите.

В конце мая 1988 года Кристофер Каули уже размещал первые заказы на заводах компании «Уолтер Сомерз» в Бирмингеме. Эти заказы предусматривали изготовление секций ствола «мини-Вавилона». Что касается секций стволов четырех настоящих суперпушек, то их очередь подойдет позднее. По всей Европе были заключены договоры на изготовление других странных стальных деталей.

Темпы работ Булла поражали воображение. За два месяца он покрыл такое расстояние, на которое правительственным чиновникам понадобилось бы два года. К концу 1988 года он закончил разработку двух новых орудий – не неуклюжих буксируемых орудий, которые поставляла ЮАР, а маневренных самоходных артиллерийских установок.

Модернизированные Буллом орудия могли сокрушить артиллерию всех граничащих с Ираком государств – Ирана, Турции, Иордании и Саудовской Аравии, которые закупали вооружение у НАТО и США.

Буллу удалось также решить проблему связывания воедино пяти «скадов» и таким образом создать работоспособную первую ступень будущей ракеты, которую хозяева назвали «Аль-Абейд», что значит «правоверный». Булл обнаружил, что иракские и бразильские инженеры работали с негодной базой данных, причем источником ошибки была неисправность в аэродинамической трубе. Булл сделал новые расчеты, передал их бразильцам и предоставил им возможность работать дальше.

В мае 1989 года в Багдаде состоялась большая выставка новых видов вооружения, которая привлекла внимание большинства крупных военно-промышленных предприятий со всего света, прессы, правительственных наблюдателей и сотрудников секретных служб множества государств. Большой интерес вызвали модели двух гигантских пушек, выполненные в натуральную величину. В декабре успешно прошли испытания ракеты «Аль-Абейд», которые спровоцировали настоящий переполох в средствах массовой информации и серьезно поколебали позиции западных экспертов-аналитиков.

Под неусыпным оком множества видеокамер иракского телевидения огромная трехступенчатая ракета с оглушительным ревом поднялась над базой космических исследований Аль-Анбар и исчезла в небе. Три дня спустя Вашингтон был вынужден признать, что, по-видимому, иракская ракета и в самом деле способна вывести спутник на околоземную орбиту.

Эксперты-аналитики в своих рассуждениях пошли дальше и между прочим отметили, что если ракета способна запустить спутник, то ее можно использовать и в качестве средства доставки ядерного оружия в любую точку земного шара. Неожиданно для себя западные службы безопасности потеряли уверенность в том, что Саддам Хуссейн не представляет опасности, что пройдут годы и годы, прежде чем он сможет реально угрожать развитым странам.

Службы безопасности трех стран – Центральное разведывательное управление, ЦРУ, в Америке, Секретная разведывательная служба, Интеллидженс сервис, в Великобритании и Моссад в Израиле – пришли к единодушному мнению, что обе суперпушки являются занимательными игрушками и не более того, а реальную угрозу представляет лишь ракета «Аль-Абейд». Трудно было сделать более далекие от истины выводы. На самом деле ракета «Аль-Абейд» была неработоспособной.

Что и как произошло на самом деле, Булл знал лучше других. Он рассказал израильтянам, что испытания ракеты завершились провалом. Она поднялась до высоты двенадцать километров и скрылась из виду. Затем первая ступень не захотела отделяться, а третьей ступени не существовало вовсе. Ракета была бутафорской. Булл знал это совершенно точно, потому что в феврале ему было поручено поехать в Пекин и постараться убедить китайских чиновников продать Ираку третью ступень.

Булл прилетел в Пекин, но китайцы наотрез отказались продавать детали ракет. В КНР Булл встретил своего старого друга Джорджа Вонга и довольно долго беседовал с ним. После этого в отношении Булла к Ираку наметился резкий перелом. Что-то напугало Джерри Булла до смерти, и источником его страхов были не израильтяне. Несколько раз он пытался досрочно расторгнуть контракты с Ираком. В настроении Булла произошел какой-то сдвиг, который заставил его порвать все связи с иракским правительством. Это было правильное решение, только пришло оно к Буллу слишком поздно.



Пятнадцатого февраля 1990 года президент Саддам Хуссейн созвал своих ближайших советников. Местом совещания он выбрал свой дворец в Сарсенге, одном из самых высоких мест Курдистанских гор.

Хуссейну нравился Сарсенг. Дворец стоял на вершине высокого холма. Через пуленепробиваемые стекла открывался великолепный вид на сельские районы Курдистана. Холодными зимами курдские крестьяне теснились в своих жалких хибарках. Отсюда было недалеко и до города Халабжа, до сих пор не оправившегося от потрясения. В 1988 году Саддам приказал покарать семьдесят тысяч жителей городка за то, что они якобы помогали иранцам.

Когда его артиллерия замолчала, пять тысяч «курдских собак» были убиты, а еще семь тысяч изувечены на всю жизнь. На Хуссейна особенно большое впечатление произвели результаты обстрела снарядами, начиненными синильной кислотой. Он щедро вознаградил немецкие компании, помогавшие освоить производство не только этого газа, но и нервно-паралитических отравляющих веществ – табуна и зарина. Немцы честно заработали свои деньги; табун и зарин не так уж сильно отличались от циклона В, который столь успешно применялся ими для уничтожения евреев несколько десятилетий назад. Не исключено, что отравляющие вещества скоро снова потребуются для той же цели.

Утром этого дня Саддам Хуссейн стоял перед окнами своей гардеробной, уставившись в одну точку. Вот уже шестнадцать лет он обладал огромной, практически неограниченной властью. Да, ему приходилось наказывать непокорных. Но и достижения были велики.

На развалинах Ниневии и Вавилона родился новый Ашурбанипал и Навуходоносор в одном лице. Те, кто покорились, легко усвоили эту истину. Другие никак не могли или не хотели понять очевидного; большей частью они давно мертвы. А нужно учить еще многих других. Но и они научатся, непременно научатся.

Хуссейн прислушивался к шуму вертолетов охраны, доносившемуся с юга, а тем временем личный камердинер президента суетился, тщательно расправляя в V-образном вырезе его военной куртки зеленый шейный платок. Хуссейну нравилось прикрывать шею: так меньше бросался в глаза слишком тяжелый подбородок. Когда с платком наконец было покончено, Хуссейн повязал поясной ремень с кобурой, в которой лежало его личное оружие – позолоченный пистолет «беретта» иракского производства. На заседаниях кабинета министров он уже прибегал к помощи «беретты» как последнего аргумента. Возможно, такое желание возникнет у него и на этот раз. Он всегда носил с собой свой пистолет.

В дверь постучался лакей. Он сообщил, что все вызванные им советники ждут его в конференц-зале. Хуссейн вошел в длинный зал с огромными окнами, из которых открывался вид на заснеженные холмы. Все дружно встали. Лишь в Сарсенге Хуссейна на время покидал страх перед покушением. Он знал, что дворец окружен тремя кольцами специальной президентской охраны Амн-аль-Хасс, которой командовал его родной сын Кусай, а потому никто не сможет подойти к огромным окнам. На крыше дворца были установлены французские зенитные ракеты «кроталь», а в небе над плоскогорьем кружили истребители.

Хуссейн уселся в кресло, скорее напоминавшее трон. Кресло стояло в центре Т-образного стола, посреди более короткой его части, По обе стороны от Хуссейна сидели два его самых верных помощника. Хуссейн требовал от подчиненных только одного – преданности. Полнейшей, рабской, собачьей преданности. Жизнь научила его, что преданных людей можно подразделять на три категории: на первом месте были члены его семьи, на втором – более отдаленные родственники, а на третьем – другие соплеменники. У арабов есть такая поговорка: «Я и мой брат – против нашего двоюродного брата; я и мой двоюродный брат – против всего мира». Хуссейн считал эту поговорку вполне справедливой. Так уж устроена жизнь.

Саддам Хуссейн вышел из трущоб крохотного городка Тикрита, в котором жили люди племени аль-тикрити. И теперь все правительственные учреждения Ирака были забиты родственниками и соплеменниками Хуссейна. Им прощались невежество, любые жестокости, любые ошибки, любые злоупотребления – до тех пор, пока они оставались преданными Саддаму. Его второй сын, психопат Юдай, до смерти забил слугу и был прощен.

По правую руку Хуссейна сидел Иззат Ибрахим, его первый заместитель, а справа от него – Хуссейн Камиль, министр промышленности и военной техники, тот человек, который отвечал за обеспечение Ирака оружием. Слева от Хуссейна расположились премьер-министр Таха Рамадан и вице-примьер Садун Хаммади, истовый мусульманин-шиит. Саддам Хуссейн был суннитом, но к другим религиям – и только к религиям! – относился терпимо. Мусульманские обряды он соблюдал лишь в тех случаях, когда это было необходимо или выгодно, а во всем остальном религия его мало интересовала. Его министр иностранных дел Тарик Азиз был христианином. Ну и что? Он все равно выполнял все приказы Хуссейна.

За длинной частью стола ближе всего к Саддаму сидели генералы, командовавшие республиканской армией, пехотой, бронетанковыми частями, артиллерией и инженерными войсками. За ним расположились четыре эксперта; чтобы выслушать их доклады, Хуссейн и собрал это совещание.

Места справа заняли доктор Амер Саади, хороший инженер и заместитель Хуссейна Камиля, племянника президента, а также бригадный генерал Хассан Рахмани, возглавлявший отдел контрразведки Мухабарата. Напротив них сидели Исмаил Убаиди, руководивший иностранным отделом, точнее секретной разведывательной службой Мухабарата, и бригадный генерал Омар Хатиб, шеф секретной полиции, или Амн-аль-Амма, от одного упоминания которой холодело сердце любого иракца.

Трое руководителей секретных служб четко делили свои обязанности. Доктор Убаиди организовывал шпионаж за рубежом, Рахмани вылавливал забравшихся в Ирак иностранных шпионов, а Хатиб наводил порядок среди иракцев, подавляя любую попытку создать оппозицию внутри страны, с помощью широко разветвленной сети доносчиков и информаторов. Работу Хатибу существенно облегчал безмерный ужас, который порождали слухи о судьбе тех, кого он арестовывал и бросал в тюрьму Абу-Граиб (к западу от Багдада) или в свой собственный следственный изолятор, располагавшийся в подвалах штаб-квартиры Амн-аль-Амма и в шутку называвшийся «гимнастическим залом».

Саддаму Хуссейну не раз жаловались на жестокость шефа секретной полиции, но президент лишь усмехался и отмахивался от жалобщиков. Говорили, что он сам дал Хатибу прозвище «Аль Муазиб», что значит «мучитель». Разумеется, Хатиб был из племени аль-тикрити и останется верным президенту до конца.

Некоторые диктаторы предпочитают вовлекать в обсуждение щекотливых проблем как можно меньше людей. Саддам придерживался иного мнения; он считал, что если предстоит грязная работа, то в ней должны принять участие все. Тогда никто не может сказать, что он ничего не знал, что его руки не обагрены кровью. Президент как бы лишний раз напоминал своему окружению: если погибну я, то вместе со мной погибнете и все вы.

Когда все заняли свои места, президент кивнул племяннику, и тот предоставил слово доктору Саади. Саади прочел доклад, не поднимая головы. Только сумасшедший станет смотреть Саддаму в глаза. Президент утверждал, что может заглянуть в душу человека, и многие этому верили. Смотреть в глаза Саддаму Хуссейну могло означать непокорность, вызов, а если президент заподозрил неладное, то непокорный обычно умирал в страшных муках.

Когда доктор Саади закончил доклад, Саддам какое-то время молча размышлял.

– Этот человек, канадец, многое знает?

– Не все, но, я думаю, достаточно, чтобы оправдать наш план, сайиди.

Саади воспользовался арабским обращением, примерно отвечающим английскому «сэр», но более почтительным и даже подобострастным. Допускалось и равноценное обращение «сайид раис» или «мистер президент».

– Когда?

– Скоро. Если дело уже не сделано, сайиди.

– И он все рассказывал израильтянам?

– Постоянно, сайид раис, – ответил доктор Убаиди. – Он давнишний друг евреев, часто ездил в Тель-Авив и читал лекции по баллистике офицерам-артиллеристам израильского штаба. У него там много друзей, возможно, среди них есть и люди из Моссада, хотя он сам мог этого и не знать.

– Мы сможем закончить работы без него? – спросил Саддам Хуссейн.

На этот раз с ответом президенту поспешил его племянник Хуссейн Камиль:

– Он очень странный человек. Он не расстается с большой полотняной сумкой, в которой носит все самые важные бумаги. Я дал указание нашим контрразведчикам заглянуть в эту сумку и скопировать бумаги.

– Указание было выполнено? – спросил президент, глядя на шефа контрразведки Хассана Рахмани.

– Немедленно, сайид раис. Примерно месяц назад, когда он был здесь. Он много пьет. В виски добавили снотворное, и он заснул крепко и надолго. Мы взяли его сумку и сфотографировали каждый листок. Кроме того, мы прослушивали все его разговоры на профессиональные темы. Фотокопии документов и расшифровки разговоров были переданы нашему товарищу, доктору Саади.

Президент снова повернулся к инженеру:

– Итак, я еще раз спрашиваю, вы сможете закончить работы без него?

– Да, сайид раис, уверен, мы сможем. Кое-какие из его расчетов понятны лишь ему самому, но еще месяц назад я посадил наших лучших математиков за их расшифровку. Они разберутся. Остальное сделают инженеры.

Хуссейн Камиль бросил на своего заместителя предостерегающий взгляд. Теперь, друг мой, тебе лучше не отступать от своих слов.

– Где он сейчас? – спросил президент.

– Он улетел в Китай, сайиди, – ответил шеф разведки Убаиди. – Он пытается купить третью ступень для ракеты «Аль-Абейд». Увы, у него ничего не получится. Он должен вернуться в Брюссель в середине марта.

– Там есть наши люди? Надежные люди?

– Есть, сайиди. В Брюсселе я не спускаю с него глаз уже десять месяцев. Именно так мы узнали, что в своем офисе он принимает израильские делегации. Есть у нас и ключи от его квартиры.

– Тогда это нужно сделать. Когда он вернется.

– Сделаем безотлагательно, сайид раис, – ответил Убаиди, уже вспоминая своих четырех агентов, которые ведут круглосуточное наблюдение. Один из них не раз выполнял такую работу.

Абдельрахман Мойеддин. Надо будет поручить ему.

Трех шефов служб безопасности и доктора Саади отпустили. Остальные пока остались. После долгой паузы Саддам Хуссейн обратился к племяннику:

– И еще один вопрос. Когда все будет готово?

– Меня заверили, к концу года, Абу Кусаи.

Будучи довольно близким родственником президента, в узком кругу оставшихся Камиль мог обращаться к нему чуть более фамильярно. Абу Кусаи значит «отец Кусаи». К тому же не мешало лишний раз напомнить, кто является членом семьи президента, а кто нет. Президент ворчливо сказал:

– Нужно будет особенно тщательно подобрать место. Совершенно новое место, неприступную крепость. Любой существующий объект не подойдет, как бы засекречен он ни был. Новое, тайное место, о котором не будет знать никто. Никто, кроме ничтожной кучки посвященных, а в нее войдут даже не все присутствующие. Это будет военный объект, не гражданская стройка. Вы сможете обеспечить выполнение этих условий?

Генерал Али Мусули, командующий инженерными войсками, выпрямился и, уставившись в грудь президенту, отчеканил:

– Почту за честь, сайид раис.

– Поручите руководство объектом лучшему, самому лучшему офицеру.

– Есть такой человек, сайиди. Полковник. В военном строительстве и маскировке лучше его не найти. Русский инструктор Степанов сказал, что более способного ученика у него не было.

– Тогда приведите его ко мне. Не сюда, через два дня в Багдад. Я сам дам ему задание. Этот полковник, он хороший баасист? Предан партии и мне?

– Беззаветно предан, сайиди. Он с радостью отдаст жизнь за вас.

– Полагаю, что так поступил бы любой из вас. – Президент помолчал, потом вполголоса добавил: – Будем надеяться, что до этого не дойдет.

Последняя фраза у всех отбила охоту продолжать обсуждение. К счастью, тема была исчерпана.



Доктор Джерри Булл вернулся в Брюссельиз Китая 17 марта, вернулся измотанным и подавленным. Коллеги решили, что депрессия шефа вызвана провалом его миссии, но дело было не только в этом.

Больше двух лет назад, еще во время первой поездки в Багдад, Булл дал себя убедить – прежде всего потому, что сам хотел верить в это, – что и ракеты, и суперпушка нужны иракскому правительству для выведения на орбиту небольших спутников с приборами. Булл полагал, что успех Ирака обернется огромным благом и для него лично, и для всего арабского мира, который сможет по праву гордиться своими достижениями. Больше того, позднее все расходы могут окупиться, если Ирак станет запускать спутники связи и метеорологические спутники для других стран.

Насколько Булл понимал планы иракского правительства, оно хотело установить суперпушку так, чтобы выпущенный из нее снаряд со спутником, пролетев в юго-восточном направлении над территорией Ирака, Саудовской Аравии и над южной частью Индийского океана, в конце концов вышел на околоземную орбиту. С учетом таких планов он ее и конструировал.

Вместе с тем Буллу пришлось согласиться с коллегами, уверявшими его, что западные страны смотрят на суперпушку с иной точки зрения, считая ее исключительно военным объектом. Этим объяснялись и разные уловки при размещении заказов на изготовление секций ствола и других деталей пушки.

Только он, Джералд Винсент Булл, знал истину, и эта истина была очень проста: суперпушку нельзя использовать как артиллерийское орудие, стреляющее обычными снарядами, как бы мощны они ни были.

Во-первых, суперпушку с ее стопятидесятиметровым стволом невозможно установить без жестких опор. Даже если, как и предлагал Булл, расположить пушку на склоне горы с сорокапятиградусным уклоном, то и в этом случае каждая вторая из двадцати шести секций ствола должна иметь жесткую опору или цапфу. Без таких опор ствол согнется, как вареная макаронина, и лопнет под собственной тяжестью.

Следовательно, ни уменьшить, ни увеличить угол наклона ствола суперпушки, ни изменить его направление будет невозможно. Значит, пушка сможет стрелять по крайне ограниченному числу целей. Для изменения угла наклона или направления ствола пушку придется демонтировать, а на это уйдут недели. Даже для того, чтобы прочистить канал ствола и перезарядить пушку, потребуется дня два.

Кроме того, слишком частые выстрелы быстро выведут из строя чрезвычайно дорогой ствол. Наконец, суперпушку «Вавилон» невозможно замаскировать и надежно защитить от поражения.

Каждый выстрел будет сопровождаться выбросом из ствола языка пламени длиной девяносто метров, который сразу зарегистрируют все спутники и любой самолет. Через несколько секунд после выстрела американцы будут знать точные координаты суперпушки. К тому же ударную волну почувствует любой хороший сейсмограф, будь он хоть в Калифорнии. Поэтому Булл повторял всем, кто соглашался его слушать: «Суперпушку нельзя использовать как оружие».

Однако проработав два года с иракскими инженерами, Булл понял, что для Саддама Хуссейна наука – это только средство разработки новых видов оружия (а стало быть, укрепления его личной власти) и ничего сверх того. Тогда почему же Хуссейн так щедро финансировал проект «Вавилон»? Из суперпушки он успеет выстрелить один-единственный раз, выведя на орбиту один спутник или выпустив один снаряд; после ответного удара истребителей-бомбардировщиков от пушки останутся тонны металлолома.

Ответ на этот вопрос Булл нашел в Китае, в беседах с милейшим Джорджем Вонгом. Это была последняя проблема, которую удалось решить Буллу при жизни.

Глава 2

По главной автомагистрали Объединенных Арабских Эмиратов на отрезке от Катара до Абу-Даби мчался большой «чарджер». В кабине кондиционер обеспечивал приятную прохладу, а кассета с записями в стиле «кантри» и «вестерн» ласкала слух водителя родными мелодиями.

После Рувейса автомагистраль вела по безжизненной равнине. Слева в просветах между дюнами изредка мелькало море, а с правой стороны на сотни миль вплоть до Дофара и Индийского океана тянулись унылые пески великой пустыни.

Сидевшая рядом с мужем Мейбел Уолкер не сводила восторженного взгляда с желто-коричневой пустыни в мареве раскаленного воздуха, нагретого лучами полуденного солнца. Ее муж Рей больше следил за дорогой. Проработав всю жизнь нефтяником, он часто видел пустыни. «Все они одинаковы», – ворчливо отзывался он, когда его жена в очередной раз восторженно вскрикивала, увидев что-то необычное или услышав новый для нее звук.

Для Мейбел Уолкер все здесь было в новинку, и она искренне радовалась каждой минуте двухнедельного путешествия по странам Персидского залива, хотя перед отъездом из Оклахомы запаслась таким количеством лекарств, что могла бы открыть в пустыне аптеку.

Путешествие Уолкеров началось на севере Кувейта. На предоставленном им компанией вездеходе, миновав Хафджи и Эль-Хобар, они проехали на юг, на территорию Саудовской Аравии, пересекли дорогу, ведущую в Бахрейн, повернули и через Катар направились в Объединенные Арабские Эмираты. При удобном случае Рей Уолкер кратко «инспектировал» очередной офис своей компании – официально инспекция и была целью их путешествия – а Мейбел, взяв в качестве гида кого-нибудь из служащих местного отделения компании, изучала здешние достопримечательности. Прогуливаясь по узким улочкам в сопровождении только одного европейца, она всерьез считала себя очень смелой женщиной, не понимая, что подвергалась бы куда большей опасности в любом из пятидесяти больших американских городов, чем в странах Персидского залива.

Мейбел была очарована всем увиденным в этом ее первом и, скорее всего, последнем путешествии за пределы США. Ее приводили в восторг минареты и дворцы, она восхищалась изобилием изделий из чистого золота в лавках ювелиров, с благоговением и страхом смотрела на бесконечные потоки смуглолицых людей в пестрых одеждах, от которых в старых кварталах рябило в глазах.

Мейбел фотографировала все подряд, чтобы по возвращении домой в женском клубе можно было не только рассказать, где она была, но и показать, что она видела. Мейбел очень серьезно отнеслась к предупреждению катарского представителя компании, который сказал, что ни в коем случае не следует фотографировать бедуина без его разрешения, так как многие из жителей пустыни еще верили, что вместе с фотографией от человека уходит часть его души.

Мейбел часто напоминала себе, что ей очень повезло в жизни, что у нее есть все, о чем только может мечтать женщина. После двухлетнего знакомства она, едва успев закончить среднюю школу, вышла замуж за хорошего, надежного человека, который работал в местной нефтяной компании и по мере ее расширения постепенно поднимался по служебной лестнице, пока не стал одним из вице-президентов.

У них был прекрасный дом на окраине Талсы и летний домик в Северной Каролине, на острове Хаттерас, как раз в том месте, где залив Палмико соединяется с Атлантическим океаном. Они счастливо прожили вместе тридцать лет, у них был хороший сын. А теперь еще и это двухнедельное турне за счет компании по странам Персидского залива, своеобразному миру со всеми его экзотическими достопримечательностями и звуками, обычаями и запахами.

– Хорошая дорога, – заметила Мейбел, когда их автомобиль поднялся на высокую точку, откуда была хорошо видна уходящая вдаль бесконечная асфальтовая полоса. Над ней поднималось марево раскаленного воздуха. Если в кабине было не выше двадцати двух градусов, то в пустыне температура достигла почти сорока.

– Чего ей не быть хорошей, – проворчал в ответ Рэй, – это мы ее строили.

– Компания?

– Нет. Дядя Сэм, черт его побери.

У Рея Уолкера давно вошло в привычку добавлять «черт его побери» к любому, даже самому короткому предложению. Муж и жена на какое-то время замолчали, а тем временем магнитофон голосом Тэмми Уайнетта убеждал ее хранить верность своему мужу, хотя она и без того всегда была ему верна и уж наверняка останется такой после его ухода на пенсию.

Разменяв седьмой десяток, Рей Уолкер оставлял работу с очень хорошей пенсией и толстой пачкой прибыльных акций, а благодарная компания предложила ему еще и первоклассное двухнедельное, полностью оплаченное турне по странам Персидского залива, якобы для того, чтобы «проинспектировать» множество филиалов компании, разбросанных по берегу залива. Рей тоже впервые был в этих краях, но восточные достопримечательности не приводили его в восторг; впрочем, ему было довольно и того, что от путешествия большое удовольствие получала жена.

Честно говоря, Рею не терпелось поскорее покончить со всеми этими Абу-Даби и Дубаями и удобно устроиться в салоне первого класса пассажирского лайнера, направляющегося через Лондон прямо в США. На борту самолета можно будет, наконец, заказать хорошую порцию холодного «Будвейзера» и при этом не прятаться в тесном офисе компании. Возможно, ислам кому-то действительно нравится, размышлял Рей, но что это за странная религия, если она запрещает человеку выпить стакан холодного пива в жаркий день, если даже в лучших отелях Кувейта, Саудовской Аравии и Катара тебе говорят, что у них нет ни капли спиртного.

Рей Уолкер был одет так, как, по его мнению, и должен одеваться нефтепромышленник в пустыне: джинсы, высокие ботинки, широкий пояс, рубашка и стетсоновская шляпа. Последняя была, строго говоря, не обязательна, так как на самом деле Рей был не геологоразведчиком, а химиком и отвечал за контроль качества продукции.

Он бросил взгляд на счетчик спидометра; до поворота на Абу-Даби оставалось восемьдесят миль.

– Я остановлюсь и отолью, – пробормотал Рей.