«Вот, смотри! Двоечником был в школе!» — сказала бы (и, можно не сомневаться, еще скажет) мама. Про дворника, не про пса, разумеется. А потом бы последовала страшная сказка на ночь под названием «Неблагодарная дочь и ее кошмарное будущее». М-да, лучше пусть этот красавец моей маме на глаза не попадается…
— Мусорите, леди! Нехорошо!
Дарина вздрогнула.
Брюнет — а он симпатичный! — стоял под ее окном и гонял злополучный окурок кончиком метлы. Внезапно девушке стало очень стыдно. Услышь она нечто подобное от родителей или учителей, только фыркнула бы в ответ. А тут… Нахлынуло мутное, туманное. Как в детстве. Когда маленькая Даря разбила мамину вазу — самую-самую любимую. Или позже, когда потеряла ключи от классного кабинета. Или когда, не так давно, уже в новой школе, по ошибке зашла в раздевалку для мальчиков. Но там хоть было из-за чего стыдиться, а это? Сама от себя не ожидала. Тьфу! Проклиная все на свете, а в частности — дворовой фонарь (светит, окаянный, прямо в окно!) и второй этаж (ну почему мы не на восьмом живем?!), девушка соскользнула с подоконника. Резко задвинула шторы.
— …шка…р-ря!
Кажется, дворник еще что-то пытался сказать. А может, это он псу своему.
Дарина закуталась в одеяло. Свернулась клубочком на кровати. Теперь валяйся целый час без дела! И откуда только взялся этот? Вот уже полгода — практически с самого переезда — она просыпается раньше всех, часов в пять-шесть. Просто чтобы какое-то время побыть одной. Подумать о разном. Помечтать. Посочинять стихи, которые потом отправятся в самый дальний угол самого глубокого ящика. Ну и покурить, разумеется!
И за все это время ни разу не видела во дворе никаких подметальщиков, чтоб их!
Сегодня Дарина проснулась даже раньше обычного. И как не проснуться? Даря, несмотря ни на что, старалась быть хорошей дочерью. Да, она могла дымить тайком от родителей, слушать неправильную (не-ту-что-нравится-маме-папе) музыку, препираться с учителями (и это в выпускном-то классе!)… Но! Ни при каких обстоятельствах не посмела бы забыть о мамином юбилее — сорок лет сегодня исполняется.
Дарина погладила школьную сумку. Коралловые бусы и браслет, ради которых пришлось любимый рок-концерт пропустить, она припрятала еще вчера. В потайном карманчике. А декоративные гвоздики — любимые мамины цветы — должен скоро Ванька принести. Растение, пылающее алым огнем, ведь так просто в комнате не спрячешь, под подушку не засунешь. Нет, в принципе цветочный горшок можно в шкафу или тумбочке пристроить, всего на сутки-то. При одном лишь условии: что не станет любимая именинница эти самые шкафы с тумбами пять раз на дню проверять. В поисках… а пень его знает, в поисках чего! В общем, безопаснее оставить цветы у соседа и единственного друга в этом так и не ставшем родным районе. Договорились, что в шесть утра он подойдет к окну, а она спустит пакет на веревке… Хоть бы дворник к тому времени свалил!
Радуга, яркая радуга перед глазами.
Чей-то крик, то ли испуганный, то ли радостный — не разобрать.
Радуга рассыпается на сотню разноцветных искорок, летят искорки, слепят глаза и смеются, смеются…
Солнце ослепляло даже сквозь задвинутые шторы. В коридоре звенел мамин смех. Дарина подпрыгнула на кровати. Заснула! Где часы? Восемь! Ванька! Девушка метнулась к окну. Никого! То есть двор, конечно, не пустовал, но соседа с гвоздиками не наблюдалось в упор. Как, впрочем, и дворника.
Проклятье!
Ушел! Не увидел меня на подоконнике и ушел. Если вообще приходил, конечно… Нет, не мог он не прийти! Елки-палки, лес заросший! Слабо, что ли, было на мобильник позвонить? ГДЕ МОЙ МОБИЛЬНЫЙ?! Ах да, под кроватью.
Ваня, Ваня, ответь! Ну, ответь же!!!
«Абонент вне зоны».
Мать! Мать! Мать!
Кстати о матери — уйдет ведь сейчас на работу. А так хотелось именно с утра поздравить! И именно с цветами!
— Даря, ты встаешь?
— Да, мама. — Девушка нерешительно выглянула в коридор. — Это… с днем рождения тебя! А ты не обидишься, если я тебя вечером поздравлю?
— Смертельно обижусь! — Именинница, смеясь, обняла дочь. — Завтрак на сковородке. В школу не опоздай. Все, цем-цем!
И хлопнула дверью.
Встречу Ваньку — убью! А дворника так вообще — закопаю! Из-за него заснула! Зудящую мысль: «Был ли дворник?» — девушка настойчиво гнала прочь.
* * *
В минуту, когда Степан заметил худенькую растрепанную девушку на подоконнике, он понял, что приехал не зря. От мысли этой дворник не отказался даже после того, как безнадежно оплошал в первый же день. И даже когда выяснил, что оплошал он отчасти по вине той, которой так обрадовался…
— Девушка, кажется, я должен перед вами извиниться. — Незнакомка-с-подоконника вздрогнула, недоуменно посмотрела на Степана, выглядывающего из жасминовых кустов. «Да она ж совсем ребенок! Школьница небось». — Меня Степан зовут. Я… Я, кажется, напугал вас утром…
— А! Не страшно! — Школьница на секунду задумалась, покосилась на него с сомнением, подошла поближе. — Скажите, а вы утром никого здесь не видели? Ко мне мальчик должен был прийти… Около шести утра…
Она замялась. Степан закусил губу. Да уж, шустрые детки!
— Это не то, что вы думаете… — Девушка осеклась, в глазах читалось: «С какого перепуга я вообще оправдываюсь?» — Он меня младше на год… Он просто нес мне гвоздики… И не пришел. И в школу не пришел тоже.
Степан подавил вздох. Неопределенно пожал плечами. Внезапно стало очень холодно, промозгло. Как осенью. Замечаете, люди? Нет, у вас по-прежнему апрель…
— Ой, посмотрите-ка! У Дарьки новый поклонник! Да еще какой — с метлой! — Степан обернулся — долговязая девица язвительно улыбалась под одобрительное «гы-гы» приспешников. — Эй, красавчик… — и осеклась. Попятилась.
Степан, усмехнувшись, погладил рычащего ньюфаундленда.
— Тише, Ласун. Это всего лишь дети.
— Ласун?! Ты назвал громадного пса Ласуном? — Даря, забыв о насмешниках, аж подпрыгнула на месте.
— За что они тебя не любят? — Степан, пропустив вопрос мимо ушей, смотрел на притихшую компанию сквозь прутики метлы.
— Ай, не обращай внимания. — Дарина махнула рукой. — Я обсмеяла школьный фан-клуб, — девушка закатила глаза, кривляясь, — супермегапопулярной поп-звезды Дино Ерлана! Вот Кирка и бесится.
— А еще в Дарьку Игорь влюбился! — пропищала пробегающая мимо мелюзга.
— Заткнись, мелочь! — Кирка покраснела до ушей.
— Игорь? — поднял бровь Степан.
Дарька вздохнула.
— Наш староста. И копия Ерлана. Некоторые по нему с ума сходят…
— Что?! Да ты…
— Кира, пойдем отсюда! — затоптались нетерпеливо приспешники, попятились, косясь то на дворника, то на лохматого пса. А Кира и рада бы их послушать, да отступать, поджав хвост, не хочется.
Эх, молодежь! Степан усмехнулся. Ласун, рыкнув, вывалил язык.
— Значит, Кира, любишь Ерланов?
— Очень они мне нужны… Веником своим тут не размахивай!
Скривившись, долговязая оттолкнула от себя щетинистые прутики. Дернулся Степан, убирая метлу, да поздно. Всколыхнулся невидимый калейдоскоп. Вскрикнула Кира, как от удара, отшатнулась.
— Дурочка! Стой, помогу!
— Пошел ты! Пошел… — и разрыдалась вдруг. Нет, она не видела того, к чему уже привык Степан. И хорошо, что не видела. Для нее хорошо. Радуга — она ведь не для человеческих глаз. Не та, которая разноцветная и на небе, а та, что черная и на земле.
Черная лента. Черная и разноцветная одновременно. И пустота. Да, я знаю, как это. Когда ты одна во всем мире.
— Уберите от меня… не надо! Мамочки!
— Кирка, что с тобой?
— Да подожди, глупая!
Отчаяние, стыд, боль, безумная боль рвет душу на части — Степан видел все то, что Кире пришлось сейчас чувствовать.
— Уйдите! Не хочу… вас… видеть!
И, рыдая, бросилась прочь. Ее свита, с опаской озираясь, побрела следом. Степан проводил их взглядом, укоризненно покачал головой.
— Ладно, оклемается через пару часов. Не так уж сильно ее зацепило, — пробормотал он и осекся, вспомнив о Дарине.
— Степан, — она стояла, обхватив себя руками, широко раскрыв глаза, — мне страшно.
Он усмехнулся — не привыкать к подобному.
— Боишься меня?
Она покачала головой. Посмотрела ему в глаза — какой-то не детский взгляд получился.
— Я пойду. У мамы день рожденья…
* * *
«Странный он, этот дворник! — думала Дарина, ускоряя шаг. — Днем не работает, а с метлой таскается. Зачем, спрашивается? А Кирка сама виновата. Нечего было лезть. И что это за ленты черные? Или от недосыпа уже в глазах темнеет?»
Запыхавшись, девушка взлетела на пятый этаж соседнего подъезда. Долго звонила в Ванькину дверь. Дверь ответила полным равнодушием. За что и получила несколько ударов кулаком и еще один — пяткой.
— Они сегодня ночью уехали, — проскрипело над ухом. — На машине. Шумели машиной своей под окнами…
— И Ванька? — Дарина недоверчиво покосилась на карабкающуюся по лестнице старушку.
— Откуда мне знать? Сторож я вашим Ванькам, что ли?
Даря обескураженно села на ступеньки. Вот оно что — просто уехал! Друг, называется. Не предупредил даже. Да еще и телефон отключил! Ладно, вернется — получит по ушам. А гвоздики маме в любой день подарить можно.
Пнув напоследок многострадальную дверь, Дарина побрела вниз, продолжая бурчать от возмущения. И сама не понимала, что бурлящее возмущение всего лишь пытается заглушить нарастающую тревогу…
ВТОРНИК
Степан понимал, что времени у него — с воробьиный клюв. То, что его еще никто не ищет, не допрашивает, — это чудо. То, что за ним еще не прислали из Леса — не за досадную ошибку (со всеми бывает), за очередную попытку вернуть невозвращаемое, — это чудо вдвойне. Однажды он прочел в газете заметку о хирурге, у которого умирали все пациенты. Абсолютно все. Без особой причины. Сейчас он сам себя почувствовал таким хирургом.
Вздохнув, дворник взялся за метлу. Провел по асфальту. Вот здесь. Вчера не закончил. Осторожно, гадость открывается…
Навалилось в момент — звук пощечины, боль, беззвучный крик, немая мольба о помощи, дым, радужный дым поднимается, вырастает словно из асфальта, окутывает дворника с головы до ног. Плач, огонь, дым черный зловонный, дым разноцветный, кровь, удар снова и снова, чьи-то волосы, слипшиеся от грязи.
Да, люди, постарались вы на славу. Вот. Вот он, главный момент. Степан украдкой обернулся — не бежит ли кто с гвоздиками в руках? Последний штрих. Самый сложный. Не останавливаться, главное, не останавливаться. Что бы там ни чудилось. Как бы тяжело ни дышалось. Второй раз нельзя. Сейчас. Еще немножко. Пляшет метла по асфальту. Задыхается от едкого дыма дворник. Не от того, который разноцветный. От другого, который черный.
Уже почти.
Осталось самое трудное.
Топот ног, запах гвоздик… Стой, не надо!!! Звонкий вскрик — удивление и отчаяние слились воедино.
Все, заполировано! Наглухо. На этот раз наглухо.
Дворник повалился на землю, под жасминовые кусты, вытер вспотевший лоб. Перевел дух.
Почему? Почему у меня все так сложно?
Немного отдышавшись, огляделся. Осталось еще чуток мусора, но это уже завтра. Подождет. Сегодня нет сил. Лежать, просто лежать. Степан закрыл глаза. За спиной у него заворочался Ласун.
* * *
Даря крутилась в постели, с каждой минутой проигрывая все больше очков коварной бессоннице. Вместо долгожданного сна к ней снова и снова возвращался ночной разговор.
— Мы уехали, у меня мать заболела, оставили его всего на два дня. Вчера мобильник «вне зоны» целый день, я старалась не волноваться — он часто забывает на подзарядку поставить. Но домашний телефон тоже не отвечал. Вернулись на день раньше — его нигде нет. Учительнице звонили — говорит, в школу не приходил. Он… Он… Что-то случилось с ним! — Ванина мама всхлипнула, потянулась за салфеткой.
— Ваша девочка дружила с нашим сыном, может, она что-то знает? — Это Ванин папа. Голос почти спокойный, но руки предательски теребят подол клетчатой рубашки.
Кровь в виски. Боже мой, Ванечка!
Как же ты? Неужели… Нет, не верю! Это недоразумение.
Дурной сон.
Ты найдешься!
И получишь же от меня за свою злую шутку!
ВАНЯА-А-А!
Вздохнув, Дарина подошла к окну. Помедлив немного, отодвинула шторы. Вгляделась в предрассветную темень, слабо разбавленную светом уличного фонаря. Степан, как и вчера, крутился у жасминовых кустов. До блеска хочет их вылизать, что ли? И что за лужи вокруг него разноцветные? Или они черные? Или это и не лужи вовсе? Странный он все-таки…
Ох, что за?..
Дворник рухнул на землю как подкошенный. Заворочался во тьме огромный пес. Или это тень от кустов? Не разобрать ничего в такой темени. Что со Степаном? Сначала Ванька пропал, теперь этот… валяется. Может, плохо? Может, сердце? Или перепил? Да вроде не похож на алкоголика…
— Степочка, ну вставай, поднимайся, пожалуйста! — пролепетала с мольбой.
Не слышит. Вздохнув, девушка побрела к шкафу, вытащила спортивные брюки и курточку. Натянула поверх пижамы. Еще раз выглянула в окно — лежит, не шевелится.
— Зря я на него вчера фыркнула. Он заступиться пытался, а я… — Даря на цыпочках вышла в коридор, в темноте нащупала кроссовки, аккуратно открыла дверь, выскользнула в подъезд. И наконец припустилась бежать со всех ног.
* * *
Топот ног.
Лес Всечистейший, нет, только не это опять. Он вздрогнул, сел. Задремал! Затекшее тело отдало болью. Фух! Проснулся, слава богу. Вот только кошмар, похоже, остался.
Топот ног.
Стремительный, быстрый.
Топот.
Очень медленно Степан обернулся. Вообще-то он хотел обернуться резко, но тело не слушалось, ныло каждым суставом. Как и всегда после уборки.
— Дарька?! Стой! Остановись, немедленно! — Он пытается кричать, но горло выдает лишь приглушенный хрип.
…нет, нет, не переживу еще раз, нет…
Девушка в спортивном костюме бежит прямо на него. А значит, прямо на радугу. Хотя чего это он? Сейчас мусор черный, безопасный. Ласун заворчал недовольно, но остался на месте, наблюдая, как бегунья старательно перепрыгивает через черно-радужные капли. Удивительно? Вряд ли…
— Степан! — Она повалилась рядом. — Я видела, как ты упал. Я так испугалась! И чего ты все время возле этих кустов? Это плохие кусты! Так все говорят. Степ, с тобой все в порядке?
— Ты что, каждый день в пять утра просыпаешься? — пробурчал дворник, отряхиваясь.
— Практически каждый. — Дарина ласково улыбнулась. — За очень редким исключением! А что это за лужи?
— И близко к ним не подходи! Стоп! Ты их видишь? А впрочем, — крякнув, он поднялся на ноги, — да… Я не ошибся…
— О чем ты?
— Ты говорила, это плохие кусты. — Степан задумчиво посмотрел на девушку сверху вниз, Дарина растерянно моргнула. — Пойдем, покажу тебе кое-что…
* * *
Степан жил в соседнем дворе, в крохотной квартирке на первом этаже. Дарина осторожно переступила через сваленные у порога картонные коробки, осмотрелась по сторонам. Вполне себе холостяцкая берлога. Даря не раз приходила в гости к двоюродному брату в общагу — его комната примерно так же и выглядела: разбросанные шмотки, толстый слой пыли. Но в целом — нормальное жилище.
— Это съемная квартира, — словно услышав ее мысли, бросил Степан. — Хозяева обещали коробки забрать…
— Слава богу, я уже начала думать, что ты в тех кустах и живешь! — Она осторожно присела в старенькое кресло. Степан возился на кухне. Пахло чем-то пряным и пыльным.
Внезапно девушке стало страшно — притащилась домой к незнакомому мужчине, которого иначе как «странным» не назовешь. Пять утра. Ладно, начало шестого. Но все равно — ночь, считай, еще. Родители понятия не имеют, где она.
Даря покосилась на дверь. Интересно, запер? Может, выскочить, пока не поздно? У ног примостился Ласун, высунув язык, заглянул гостье в глаза. «Нет, не выскочишь», — так и читалось в смышленом, почти человечьем взгляде.
— Чаю хочешь? — Девушка вздрогнула, Степан стоял над ней с чашкой в руках.
— Нет… я…
— А мне надо. Сладкий чай. После работы необходим просто.
— Ты хотел что-то показать? — Почему-то ей стало очень спокойно. Дворник присел на корточки рядом с креслом. Поставил чашку на пол. Потянулся за метлой.
— Сейчас. Попробуем. Смотри, почувствуешь себя плохо, говори, кричи — я остановлю! — и отломал от метлы прутик. Даря медленно протянула руку.
Радуга. Огромная черная лужа (лужа ли?) расцветает на глазах, клубится облаком, переливается яркими цветами.
Степан согнулся у жасминовых кустов.
Тяжело дышать. Ему. И мне…
Радуга беснуется, мигает. Дворник с трудом выпрямляет спину, катится градом пот, темнеет в глазах.
Топот ног.
Пристроился за кустом Ласун, удобряет красавец-жасмин.
Топот.
Запах гвоздик.
Ваня!
— Стой! Назад! Не приближайся! Ласун, сюда!!! — Степан кричит, нет, хрипит только. А я? Кричу-хриплю вместе с ним.
Спешит по важному делу подросток, прижимает к груди горшочек с гвоздиками. Что там этот крендель с метлой бормочет? Не разобрать… Откуда он тут вообще взялся? А! Какая разница! Быстрее надо! Дарька ждет!
Мчится парень с цветами на встречу с радугой. С блестящей, опасной, но невидимой для большинства людей.
Летит ему наперерез верный пес Ласун — услышал, дружочек, почуял…
Глаза, яркий свет, как же режет глаза, мамочки!
С размаху влетел в радужное облако Иван. Жалобно заскулил опоздавший на долю секунды Ласун.
Темнота.
Жуткая боль в висках. Слабость по всему телу. Даря с трудом открыла глаза. Поняла, что Степан успел перетащить ее на диван. Мокрое полотенце на лбу приятно охлаждало, приводило в себя.
— Говорил же — станет плохо, кричи. Много увидела?
— Думаю, все. — Слова давались через силу. — Что это было? Ваня… Что с ним?
— Вот это я подобрал возле радуги. — Степан поднес к ее глазам самодельную открытку в форме гвоздики.
«С юбилеем, мамуль!
Не живи уныло,
Не жалей, что было,
Не гадай, что будет,
Береги, что есть!
Твоя Дарина», — прочитала девушка, подавив подступающий к горлу комок.
— Узнаешь?
— Это… Это было в горшке с цветами… — Она приподнялась на локтях, кружилась голова, жутко хотелось проснуться дома, в родной кровати. — Ванька… Я хочу знать: где он?
Дворник вздохнул.
— Знала бы ты, как этого хочу я… Сигарету? — Он протянул ей помятую пачку.
— Нет, я только утром курю… Это просто… неважно. Где Ваня?
— Как думаешь, чем я занимаюсь?
Даря пожала плечами, чувствуя себя полной идиоткой.
— Подметаешь улицы… И… И людей гипнотизируешь! — Внезапно она закричала, сдалась натянутым нервам, дала волю сжавшим горло слезам. — Что это за БРЕД, скажи?! Что за фокусы? Сначала с Кирой, потом со мной! Откуда мне знать, что Ваня… что это правда? Да я ж тебя совсем не знаю! А Кирка кого увидела?!
— Никого. Она не способна это видеть. С нее хватило эмоций. Впрочем, она бы и не почувствовала ничего, не будь радуги рядом… Метлу держал активированной.
— Какая… Да кто ты такой?
— Я — дворник, Даря. Настоящий. И мусор я подметаю настоящий — не ветки с окурками, хотя и на них приходится отвлекаться. Для отвода глаз.
— Как-кие окурки?
— Видишь ли, Даря. — Он присел на край дивана. — В мире очень много мусора. Люди сорят постоянно. А убирать за собой никто и не думает…
— Не понимаю!
— В жасминовых кустах месяц назад погибла девушка. От рук жестоких подонков. А еще раньше другая девушка дала там пощечину своему парню. Ни за что практически. А где-то за месяц до этого ребенок пнул котенка. Все под теми же кустами.
Даря молчала. Хотела о многом спросить, с чем-то поспорить, с чем-то согласиться, но вместо этого сидела и молчала, уставившись в одну точку.
— Если бы я пришел сюда на полгода раньше и вымел мусор до того, как он разросся… Но дворников мало, а мусора так много!
— А Ваня? — прошептала наконец девушка. — С ним что случилось?
— Он… Ему просто не повезло, прости. Понимаешь, чтобы вымести и заполировать мусор, надо сначала активировать все то зло, которое он в себе несет…
Дарина грустно улыбнулась.
— Ты говоришь, как учитель в школе.
— Надо поднять его на поверхность, — Степан, кажется, ее не слышал, тараторил, словно студент на экзамене, — мусор, в смысле. Довести до точки кипения! Только так его можно уничтожить. Но проблема в том, что такая активированная грязь очень опасна для простых людей. Про Бермудский треугольник слышала?
Даря ответила возмущенно-снисходительным взглядом.
— Ах, ну да. В общем, если вовремя не убрать мусор, если позволить ему накапливаться и разрастаться, то лет через сто таких треугольников по миру будет — греби не хочу! Но когда дворник заканчивает уборку, когда доводит грязь до крайней точки, то в итоге получает такой же треугольник. Всего на несколько минут. Пока не заполирует. Но иногда этих минут оказывается достаточно…
Радуга.
Ванька.
Яркий свет.
— Радуга, — растерянно пробормотала девушка.
— Да. Так мы называем это. Мусор — он черный. Но в последние минуты своего… гм… существования становится разноцветным. Прекрасным просто. Иногда мне даже жаль, что другие люди его не видят. А он… он прощается. И на прощанье забирает все, что попадает в его лапы. Поэтому и работаю ночью. Когда людей нет. Почти…
— Как мне Ваньку вернуть? Скажи!!! Ты же знаешь, ты должен знать! Ты… ты… да кто же ты? Постой, а я кто? Я ведь вижу это… Я…
Дворник печально покачал головой.
— Ты не понимаешь. Мы не волшебники. Мы просто люди, которые видят немного больше. Которые замечают то, мимо чего остальные проходят, не оглядываясь. И которым потом приходится за это расплачиваться…
Он помолчал, беззвучно шевеля губами.
— Я не знаю, где твой друг. Я пытался ему помочь, и за это мне тоже придется ответить.
— Он найдется! — Дарина почувствовала, как в ней закипает отчаяние. — Обязательно! Иначе! Не может! Быть!
Она встала, подошла к двери. Мысли путались. Какая-то одна крутилась в извилинах, никак не желая ловиться. Почему-то очень хотелось верить Степану. Не про Ваньку — а в принципе. Вот только верилось с трудом.
— Родители Ивана, — мысль-бегунья наконец остановилась, оформившись в слова, — они спрашивали о тебе. Они придут. Скорее всего с милицией. Уезжай отсюда! И это… открытку мне отдай!
— Не могу. Я храню все, что осталось, от них. Школьный дневник, кепочка, тапочек даже есть… На них — брызги радуги. Если кто-то из пропавших все-таки вернется, я о них узнаю. По этим брызгам. И помогу им вспомнить. Я надеюсь… Ну что смотришь, как на сумасшедшего? Даже Управление разрешило оставить вещи. Сказали: «Пусть будут брызги, только в саму радугу больше не лезь…»
Даря сокрушенно вздохнула и вышла.
СРЕДА
«Уезжай отсюда!» — Степан лежал, глядя в потолок. Уедешь тут, когда дело не закончено! Он покосился на часы. Пять минут назад вторник уступил место среде. Скоро подростки окончательно разбредутся по домам… С улицы раздался беззаботный девичий смех. Что ж, может, и не скоро… Звуки гитары. Звон стекла. Снова смех, теперь уже мальчишечий. Ох уж эта молодежь, шастает вечно до самого утра, работать мешает! Этой ночью он закончит дело. Осталось совсем чуть-чуть. Основную — самую большую и опасную (и — да! — самую прекрасную) — радугу он уничтожил вчера. Сегодня его ждут четыре маленьких — даже не радуги — осколка. Но достаточно опасных — днем лучше не трогать…
Дворник устало погладил метлу. Старушка моя! Сколько мы уже с тобой вместе? Пятый год пошел. Скольких он потерял за это время? Девять человек. Без Ваньки. За позавчерашнего мальчика почему-то больнее всего.
Он всегда умудрялся оказаться там, где больше всего грязи. Окунался в самые громадные радуги страны. Таких, как он, называют «дворниками запаса». Когда ты живешь и работаешь на одном месте несколько лет подряд, бороться с грязью легко — надо только сидеть и наблюдать. Заметил, как у клена ссорятся друзья-супруги-родители-с-детьми, — подошел, смел на скорую руку следы ругавшихся — и все чисто, не испортит больше клен никому настроения, не притянет магнитом новые неприятности. Такую радугу можно и днем полировать — она маленькая, почти безобидная, случайного прохожего утянуть с собой не сможет — сил не хватит. А если, не дай бог, пожар во дворе или драка серьезная, опять же, по свежим следам легче мусор смести, хотя и придется ночи дождаться.
А вот когда эта грязь полгода балластом лежит, когда радуга себя уже практически полной хозяйкой почувствовала, а ты, наоборот, представляешься новичком среди вражин-одноклассников, вот тогда-то настоящая работа и начинается.
Чем больше мусора, тем ярче радуга. Сильнее боль. Опаснее контакт.
Девять человек. Десять, уже десять. Когда исчез самый первый — бездомный глуховатый старик, — Степан целый час сидел у сверкающей радуги, бессмысленно вглядываясь в цветастый калейдоскоп. За что и получил потом от Управления на орехи — нельзя останавливать уборку, любое промедление может обернуться еще большей трагедией.
Потом была компания подростков. Заброшенный пустырь. Несколько убийств за последний год, когда он добрался туда, мусор, кажется, даже на зубах скрипел. А радуга — о, люди! Если б вы ее видели! Такую красоту описать невозможно. Малолетки появились неожиданно. Да, был день, но место пользовалось такой дурной славой, что Степан и подумать не мог, что кто-то сюда сунется. Он кричал, пугал, прогонял, он бросился в драку, чтоб только не пустить их туда, где сверкал, прощаясь, мусор. Невидимый для четверки глупых юнцов. Очень упрямых юнцов — удар по коленной чашечке, под дых, дворник покатился по земле, а малолетки, хохоча, помчались прямо на радугу.
Тогда Степан подумал, что она пусть и невидима, но все же привлекает к себе внимание. Зовет. Заманивает. Знать бы, зачем ей это…
После этого случая Управление на целых полгода запретило ему даже близко приближаться к метле и мусору. И вообще к людям. Жил в Лесу шесть месяцев. А вернувшись, завел себе Ласуна.
* * *
— Я! Я из-за тебя встречу отменил! Мать на работу опоздала!
— Ты что творишь? И это после того, как Иван пропал! Да мы… мы чуть с ума не сошли с отцом, когда увидели, что тебя в спальне нет!
— Уже в милицию хотели звонить!
— Почему не в морг?
— Что?! Ах ты ж…
Утром ей чудесным образом удалось избежать долгих расспросов и нудных нотаций — родители ограничились фразой: «Вечером поговорим, бегом в школу!» Зато сейчас… Уже за полночь перевалило, а они все зудят, успокоиться не могут. Дарина в сотый раз мысленно обложила свою растерянность красочными эпитетами. Надо ж было так заболтаться со Степаном, чтобы счет времени потерять совершенно! А они, блин, решили, что дочку маньяк похитил. Прямо из спальни!
Даря уныло вертела в руках часы.
— К парню она побежала… И что это за парень — дворник ничтожный!
— Мама, он просто друг!!!
— Не ори на мать! Может, этот друг тебя в университет устроит? Или аборт оплатит?
— ПАПА!!!
— За нее волнуешься, а ей вообще наплевать на все! Ты же юрист будущий!
— Да сколько ж можно? Не юрист я… мне совсем другое нравится. Я рисовать люблю. И стихи писать!
— В переходе метро рисовать будешь?
— НЕ-ХО-ЧУ на юридический!
— Замолчи! — Тяжелый кулак опустился на стол.
— Володя, не волнуйся так. — Дарина исподлобья смотрела, как мать бережно сжимает отцовскую ладонь. И как тот раздраженно ее вырывает. Внезапно стало очень тоскливо и скучно.
— Я спать пошла! — Она резко вскочила со стула, даже слишком резко — стул с грохотом загремел на пол.
— Ты еще за утреннюю выходку не извинилась!
— Извините! — процедила сквозь зубы, закрывая за собой дверь в ванную.
* * *
Степан уныло полировал радужные осколки. Один за другим. Вот закончу, и можно уезжать. Конечно, не планировал съезжать так быстро — работа здесь есть еще, и вообще, можно было бы осесть, наконец. Но… Даря права — опасно. Да и сил нет на эти кусты смотреть. И почему этот мальчик его так задел? Больше остальных… Из-за Дарины? Или просто накипело уже, взбурлило молочной пеной, зашипело угрожающе, готовясь выплеснуться наружу…
Не уберег. Не вернул.
Никого из них.
Воротившись из полугодового отпуска, он бросился на поиски выхода. Выхода из радуги. Он оставлял коварный калейдоскоп незаполированным и потом сутки крутился возле него, надеясь увидеть троицу ночных подвыпивших драчунов, буквально ввалившихся в разноцветное облако. Увы! Он несколько раз за день приоткрывал уже заполированное, но мама с дочкой, выбежавшие во двор в одних халатах и тапочках вслед за спрыгнувшей с балкона (а затем и нахально отвлекшей Ласуна) кошкой, так и не появились. Наконец, он оставил в полировке три отверстия, маленькие трещинки, безопасные для людей, но спасительные — по его мнению — для провалившегося Ивана. И снова неудача.
Радуга заманивает.
Радуга не отпускает.
В Управлении говорят, что за всю историю лишь считаному десятку удалось вернуться. В течение первых суток. И только единицы возвращались спустя несколько лет. Но никто из счастливчиков не смог внятно объяснить, что с ними произошло.
Степан вздохнул. Машинально активировал новую — последнюю на сегодня — радугу. Машинально ею залюбовался. В Управлении не знали о его опытах. Хотя кому он врет? Утаишься от них…
Ну вот, все. С жасминовым мусором покончено. Дело сделано. Теперь можно…
— Ты уедешь, да? — Дворник вздрогнул. Но не удивился. Почти.
— Снова не спится? — слабо улыбнулся темноволосой девушке.
— Забери меня с собой! — Дарина схватила его за руку. — Я ведь могу, я знаю, могу делать то же, что и ты. А ты говорил, что дворников не хватает. Забери меня! Я прямо сейчас готова уйти куда угодно! Я больше не могу оставаться здесь, с ними…
— Даря, — он мягко освободился от ее хватки, устало вздохнул, — ты хоть понимаешь, о чем просишь?
— Только не надо пафосных фраз! Скажи еще, что сам не хочешь, чтобы я ушла с тобою!
— Хотел… В какую-то минуту. Но пойми, я ведь не в игры здесь играю. Как думаешь, сколько мне лет?
— Ну… Сначала ты мне показался совсем молодым. Но теперь… Тридцать… пять?
— Ровно на десять лет меньше! Мы, дворники, не просто убираем за вами мусор, мы фактически пропускаем его сквозь себя, через свою жизнь. И это, поверь, совсем не похоже на сказку.
— Степа! Степочка! Ну послушай, я не могу так больше! — Она затараторила быстро-быстро. — Жизнь с моими родителями — тоже сказка еще та. Говорят — юридический. Круто типа! Они никогда не хотели понять, чего я хочу. Им лишь бы похвастаться: «Во-о-от, наш ребенок!» А хоть бы раз спросили, чем я живу, чем дышу. Им пофиг! Я… я согласна улицы драить, только бы от них не зависеть!
Степан грустно улыбнулся. Зашевелилось в глубине души что-то серое, мутное. Что-то из его собственного детства, юности — кем он был в ее возрасте? Не вспомнить. Только муть и осталась.
— Ты сейчас пытаешься прийти ко мне или уйти от родителей?
— Да какая разница?! Я думала, я тебе небезразлична…
— Совсем небезразлична. Поэтому и не хочу для тебя такой судьбы. Я уеду. Сегодня же. А ты меня забудешь скоро. Все они забывали. ВСЕ, кто хотел пойти за мной. Хоть их я уберег, если уж других не сумел.
— Зачем же ты мне это все показал? — недоуменный отчаянный шепот.
— Уж лучше я, чем кто-то из моих коллег… Мы ведь должны информировать потенциальных дворников. Но тащить их с собой насильно не обязаны.
— Не насильно, Степка! — Она бросилась ему на шею. — Я сама, я хочу…
— Степан Ковальский? — Резкий голос, мужские фигуры, выплывшие из утреннего полумрака. — Оперуполномоченный Кириленко, уголовный розыск! Хотим задать вам несколько вопросов, пройдемте с нами, пожалуйста.
* * *
— Не трогайте его!
— Я арестован? Ласун, сидеть!
— Пока нет. Поговорить хотим. Ребенок, иди домой!
— Это Я ребенок???
— Хорошо, пройдемте. Даря, отойди!
— Оставьте его!!! Степан, не ходи, не надо!
— Даря, иди домой. Да успокойся же! Отойди. Только хуже сделаешь.
— Не ходи с ними!!!
— Я просто отвечу на несколько вопросов, — тихо, будто и впрямь говоря с капризным ребенком, сказал Степан. — Возьми лучше мою метлу на хранение. Держи, не потеряй!
Весь день, как в тумане.
Нет. Этого быть не может. Все сон. Дурной сон. Реальность не должна быть такой жестокой. Иначе кому она нужна такая? Сначала Ваньку потеряла. Теперь Степана. Теряю…
Даря бледной тенью бродила по школьным коридорам. Большая перемена. Все радуются, а она дождаться не может, когда уже урок начнется. Геометрия. Там хоть как-то можно отвлечься, обмануть воспалившееся воображение, заставить его теоремы доказывать, а не мрачные картины рисовать. У Клавдии Максимовны особо не поразмышляешь, только попробуй зазеваться… Эх, скорей бы урок.
— Скляровская! Дарька! Где бродишь? — Она тупо уставилась на старосту («Смазливая все-таки рожа», — подумалось абсолютно невпопад). — По всей школе тебя ищу! Там милиция в учительской, Кирку расспрашивают и подружек ее. Тебя тоже вызывают. Пошли быстрей!
Даря растерянно моргнула. Идти никуда не хотелось. Хотелось на геометрию, забиться на заднюю парту и решать-решать задачки, пока не закипят мозги, вычеркнув весь этот кошмар из памяти.
— Эй! Заснула, да? — Игорь схватил ее за руку.
— Короче, я им и сказала: дворник — гипнотизер! Что захочет, то человек и сделает. Светка подтвердит, как он меня тогда… Э-э-э… Кхм… Уверена, это он Наташку… И Ваньку тоже он. Гипнотизировал и убивал. И Дарьку загипнотизировал. Ей еще повезло, легко отделалась. Она, конечно, дура, но все равно жалко…
— СССУКА! — Дарина наскочила сзади, вцепилась гадине-Кирке в волосы. — Врешь ты все! Что ты знаешь вообще? Тварь!