Иллюзия относится к Эолу,
Как к белизне — безмолвие и боль.
И, подчиняясь рифмы произволу,
Мне все равно — пароль или король.



Вбивая в палубу поочередно два метательных ножа, Герфегест пополз вперед сам. Форштевень стонал, грозя разлететься в щепы, через палубу струилась кровь глубинных чудовищ. Последний Конгетлар клял все мироздание от Хуммера до самой безвредной былинки, но они все еще непостижимым образом оставались живы, и Густая Вода все еще была где-то позади…

(«\"Желтофиоль\" — похоже на виолу…»)

Кошмар кончился так же внезапно, как и начался.



Меч Герфегеста дважды вошел в изрубленное дерево «воротила». Корабль освободился от последней упряжи и, как порожний стеклянный шар, выскочил на поверхность воды. И почти сразу же вслед за этим прямо по курсу показалась, безжизненно покачиваясь на волнах, огромная туша кашалота.

Роман Гуль писал об этом стихотворении, что существенно в нем «слово как таковое, его звучание, оно кладется краеугольным камнем… Эти и подобные им прекрасные стихотворения ввергают многих в состояние одеревенения с обвинением поэта в зауми. Думаю, что такая реакция может быть вполне естественной и закономерной. Но ни поэта, ни его искусства она не касается. Новую поэзию Георгия Иванова ведет музыка слова, как он ее слышит, а слышит он ее, на мой взгляд, изумительно».

Что же произошло там, на выходе из старого порта Калладир? Герфегест с замиранием оглянулся, страшась увидеть набегающий вал Густой Воды. Но сзади не было ничего. Ничего, кроме непроницаемой стены посверкивающего золотистыми искорками тумана…

9

Музыка не только звучит во многих стихотворениях, — о ней же и говорится во многих. Одно из них — «Мелодия становится цветком…», написанное в 1950-м, напечатанное через год и вошедшее в книгу «1943—1958. Стихи». Оно о метаморфозах и о Лермонтове и считается, пожалуй, столь же известным, как и потрясающе поэтический портрет царской семьи («Эмалевый крестик в петлице…»).

Корабль замер, уткнувшись носом в мертвого кашалота. На боку властелина глубин, среди многочисленных круглых ран, оставленных щупальцами каракатиц, едва заметно темнели в наступающих сумерках два лебединых силуэта.

О рождении «Мелодии…» рассказала Ирина Одоевцева: «Однажды сидя со мной за утренним чаем и ведя самый не­значительный разговор, он вдруг прервал самого себя на полуфразе… \"Вот я сейчас сочинил. Послушай!

– Конечно, Гамелины, – с едва заметной дрожью в голосе констатировал Двалара.



Туман… Туман… Пустыня внемлет Богу\" и т. д.



Это замечание Герфегест проигнорировал полностью. Зачем обсуждать очевидное? Его интересовало совсем другое.

Я почувствовала дрожь в груди и закрыла глаза от волнения. То, что эти гениальные стихи были созданы здесь, при мне, мгновенно, казалось мне чудом… Он совсем не понимал, не отдавал себе отчета, что эти стихи одна из вершин русской поэзии XX века».

– Ты видел Золотую Цепь? – сказал Последний Конгетлар. Это не было утверждением. Это было вопросом.

Одоевцева либо неверно процитировала приведенную выше строку, либо это был первоначальный вариант. В книге эта строка читается так:

– Да, – выдавил Двалара. – Она изъела Густую Воду и ушла в нее. И мне нечего к этому добавить.



Туман… Тамань… Пустыня внемлет Богу.



– Густая Вода пришла из Пустот, сожрала людей, сожрала скот. Цепь Золотая положена здесь. Калладир – ешь, остальное – нет, – сообщил Горхла с таким гордым видом, будто бы это он был разорителем порта Калладир и устроителем Золотой Цепи.

Мысль о перевоплощении, как она сказалась в стихотворении «Мелодия становится цветком…», встречается у Георгия Иванова часто, чаще всего в «Садах». Идея эта подчеркнута некоторыми из писавших о Г. Иванове, особенно поэтами. Зная отношение Георгия Иванова к поэзии, трудно себе представить, что идея перевоплощения для него только литературный прием, что противоречит мнению Ирины Одоевцевой. Она писала мне 4 мая 1984 года: «Г. Иванов абсо­лютно не интересовался перевоплощением, никогда о нем не говорил и не писал. Перевоплощением и доктором Штейнером занималась я, но философские наклонности и интеллект философии у него был большой. Он по ночам сидел один и все размышлял». Ирина Владимировна тут, конечно, многое напутала. Мотив метаморфоз звучит довольно настойчиво как в раннем, так и в позднем творчестве поэта.

Только теперь Герфегест мог позволить себе поддаться той нечеловеческой усталости, груз которой он почувствовал на себе, как только его нога ступила на палубу «морской колесницы». Ему стали совершенно безразличны перипетии минувшего кошмара. Сейчас, когда близкая опасность миновала, его интересовало только ближайшее будущее.

Стихотворение «Мелодия становится цветком…» Георгий Иванов любил и читал его изумительно. Об одном случае, когда «Мелодия…» была прочитана автором, рассказал Игорь Чиннов: «Георгий Иванов был большим поэтом и интересным человеком. Помню, как я после долгого отсутствия встретился с ним на собрании, где присутствовали Вейдле, Терапиано, Адамович. Георгий Иванов прочел свое стихотворение о Лермонтове. Он так прочитал последние две строки, что в них прозвучала вся скорбь мира:

– И что мы делаем теперь? – спросил он, скептически оглядывая осиротевшее «воротило».



И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.



– Теперь мы подымаем парус, – буркнул Горхла.

Это было незабываемо; обыкновенные слова \"серебряные шпоры\", но в них вложено столько содержания, столько пережитого за годы долгих мытарств, что я до сих пор вижу его читающим эти строки».

10

Столь же глубокое впечатление осталось у Юрия Иваска. Он говорил, что Лермонтов в этом стихотворении не столько поэт, сколько легендарный герой. «И здесь его творимая легенда оживает в потрясающих стихах, рядом с которыми (да простится мне это еретическое суждение) лермонтовские стихи кажутся тусклыми».

Они поставили парус и оставили мир суши за спиной. На запад от Пояса Усопших, на запад от Калла-дира – туда, где в оправе синих вод покоится зеленая жемчужина Свен-Илиарма, где воздвигся Рем Великолепный, где Ганфала, Надзирающий над Равновесием, лелеет надежду на появление Последнего из Конгетларов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Диапазон поэзии Георгия Иванова широк, хотя просторы и пространства приоткрываются не сразу. Личную неудачу он претворил в поэтическое счастье большого искусства. Эмигрантское разочарование, хождение по мукам, отчаяние преобразил в волшебную музыку, трагизм существования — в сладостную поэтичность жизни. Его стихи прекрасны вопреки их нередко отрицательному содержанию. В мировом ледяном эфире он слышал удивительную музыку. Кто-то из его современников сказал о нем: «Самые отрицательные стихи Г. Иванова повышают жизненный тонус, бодрят, укрепляют, как ледяной душ… Падший ангел русской лирики, он меньше, чем многие другие темные по смыслу поэты, поддается истолкованию». «Большей частью его вдохновляло отрицание, — писал неизвестный автор «Опытов». — Слова — самые неутешительные, но в тоне, в мелодии есть свет, сияние».

РЫБИЙ ПАСТЫРЬ

Он обладал своей, не высказанной до конца, тайной, стремился разгадать ее, разгадывал, не был удовлетворен «отгадками» или удовлетворялся совсем не надолго и возвращался к своей, загадочной для самого себя, тайне опять и опять. Очевидно лишь то, что это была тайна прирожденного ему и почувствованного им внутреннего духовного света.

Глава первая

ХРАНЯЩИЕ ВЕРНОСТЬ

1

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА ГЕОРГИЯ ИВАНОВА



Дыхание смерти за спиной – тяжелое, обжигающее, алчное – наконец ослабло.

Герфегест поднялся на палубу и, вбирая полной грудью соленый морской воздух, прикрыл глаза. Много, очень много дней прошло с тех пор, как он точно так же стоял на палубе «морской колесницы». Тогда за спиной растворялся в жуткой неизвестности старый порт Калладир, а впереди ждала встреча со столицей Синего Алустрала. И встреча с Ремом Великолепным, Ремом Двувратным, Ремом Моревладетельным, наконец состоялась. Кровавая встреча, окрашенная пурпуром пожаров…

1894—1909—29октября 1894 года в семье гвардейского офицера Владимира Иванова и его жены Веры (урожденной баронессы Бир-Брау-Брауэр ван Бренштейн) в имении Пуки Россиенского уезда Ковенской губернии родился сын Георгий. Семья живет в имении Студенки. Переезжает на жительство в Петербург. Георгий поступает во Второй кадетский корпус. Начинает писать стихи.

1910 — первая поэтическая публикация в журнале «Все новости литературы, искусства, театра, техники и промышленности». Стихи печатаются также в журнале «Весна». Знакомится с Георгием Чулковым, Александром Блоком, Николаем Кульбиным.

– Ты слышишь меня. Рожденный в Наг-Туоле? Лишенная каракатиц, их «морская колесница» прибыла в Рем с роковым опозданием на четыре дня. Оно могло бы быть значительно большим, если бы их парус с голубым полумесяцем не полнился щедрым ветром из Пояса Усопших. Но и четырех дней хватило Гамелинам, чтобы бросить на чашу весов достаточно стали и темного знания. .

1911, 3 марта — начало поэтических публикаций в еженедельнике «Гаудеамус».

Герфегест и его спутники попали в Рем Великолепный, когда над ним уже сгустились свинцовые тучи войны. Они встретились с Ганфалой. Герфегест еще не успел ответить на приветствие Ганфалы, а на рейде столицы уже показались сотни кораблей под знаменами благородных Домов Алустрала. «Лебеди» Гамелинов, «Ледяные Цепи» Лорчей, «Туры» Эльм-Оров появились сразу у обоих Морских Ворот Рема – на западе и на востоке. По указанию императора Лана Красного Панциря в столице и на холмах вокруг нее стояла его личная гвардия, а вместе с ней– армия Дома Хевров. Рем был превосходно укреплен, и ни Ган-фала, ни император не сомневались в том, что им удастся продержаться в столице до подхода с юга верного флота Ганантахониоров и Орнумхониоров.

Начало дружбы с поэтом и писателем Алексеем Скалдиным, знакомство с Михаилом Кузминым, Игорем Северяниным. Участие в северянинской Академии эгопоэзии.

18 ноября — впервые в гостях у Александра Блока.

На стенах Рема бдительная стража уже сорвала холщовые покрывала с метательных машин, и первые стрелы с горящей паклей уже воткнулись в палубы приблизившихся к Рему кораблей мятежников, когда в императорский дворец пришла страшная весть. Сухопутное войско Гамелинов, тайно высадившись в землях Хевров, подошло к Каналу. Его должны были защищать люди Хевров. Но три Немых Головы – герб Хевров – безучастно взирали со щитов на проходящие мимо отряды Гамелинов и в воздухе гремел общий боевой клич «Смерть Империи!».

Декабрь — вышел из печати первый поэтический сборник «Отплытье на о. Цитеру».

Хевры изменили своему властелину. Они не отважились преступить через слова клятвы и открыто пойти против Лана Красного Панциря, но попрали ее, отдав в руки Гамелинам Канал – мягкое подбрюшье столицы. Рем был обречен.

1912, 5 февраля — в газете «Нижегородский листок» опубликован коллективный манифест (в том числе за подписью Г. Иванова) Академии эгопоэзии.

Потом их осталось совсем немного – Герфегест, Ганфала, Лан Красный Панцирь, Двалара, Горхла, Киммерин. И около сотни бойцов из разных Домов Алустрала. Те, что служили Империи по заветам предков и даже теперь, когда их кровные родственники изменили своей вассальной клятве, остались верны своему властелину. Среди них был даже один Гамелин – угрюмый, молчаливый гигант с алебардой, от которого Герфегест услышал только одно слово.

12 февраля — вышел первый номер газеты эгофутуристов «Петербургский глашатай».

Они рубились на сходнях «Голубого Полумесяца» с пестрой ордой мятежников, и порт сильно обмелел в тот день от тысяч трупов в тяжелых железных панцирях. Они рубились на палубе, когда к «Голубому Полумесяцу», разбивая в щепу форштевни о четыре яруса весел, подвалили две полуторных галеры Лор-чей. В борта впились железные «кошки», и корабль наводнили обнаженные люди. Лорчи не носили доспехов – Лорчи вверяли свое тело широким мечам и дурманящим воскурениям. Они рубились, и их становилось все меньше, и рогатый посох Ганфалы не знал устали, и легендарный красный панцирь Лана окрасился в тот день вдвойне…

Принят в Цех поэтов. Первое посещение «Бродячей собаки», знакомство с Николаем Гумилёвым и Анной Ахматовой. Знакомство с Осипом Мандельштамом. Мандельштам пишет стихотворение «Царское Село» с посвящением Г. Иванову. Оставляет кадетский корпус, не окончив курса обучения.

Герфегест открыл глаза и увидел Ганфалу, но прежде чем ответить ему, он дописал в себе свою хронику до конца.

13 октября — встречается с Блоком.

Император погиб, погиб верный Гамелин, прошептав на прощание только одно слово – «Хармана», погибли почти все. Но «Голубой Полумесяц» все-таки пробился в открытое море, и преследователи остались ни с чем. Потому что когда свора быстроходных галер уже была готова вцепиться в многострадальные борта «Голубого Полумесяца», Ганфала решился…

Ноябрь — начало публикаций в журнале «Гиперборей». Опубликовано письмо Г. Иванова о его выходе из кружка «Эго».

2

1913, январь — первая публикация в журнале «Аполлон». Печатается в журнале «Нива».

Рыбий Пастырь стоял перед Герфегестом с белоснежной чайкой на плече. «Рыбий Пастырь, Птичий Пастырь…» – рассеянно подумал Герфегест.

Август — в «Аполлоне» напечатано письмо Г. Иванова о его непричастности к коллективным изданиям эгофутуристов.

13 октября — знакомится с Георгием Адамовичем.

– Тебя не было здесь, – сказал Ганфала, и в его голосе Последнему из Конгетларов послышалось легкое осуждение.

– Идущий Путем Ветра должен помнить свой вещный путь.

1914, май — вышел поэтический сборник «Горница». В «Аполлоне» (№ 5) опубликована рецензия Н. Гумилёва на «Горницу». Осень — замещает Н. Гумилёва в отделе поэзии в «Аполлоне». Начало публикаций в журнале «Лукоморье». Посещает собрания только что открывшегося общества «Медный всадник».

– Идущий Путем Ветра должен бдить, – резко возразил Ганфала.

1915 — вышел в свет сборник стихов Г. Иванова «Памятник славы». Сотрудничает в журнале «Аргус». Собирает книгу рассказов (издание не состоялось). Участвует в альманахах «Цевница», «Зеленый цветок», «Петроградские вечера».

– Ты прав. И я прав тоже. Весна в этом году выдалась урожайной, – ответил Герфегест так, как его некогда учил заканчивать пустые беседы Зикра Конгетлар.

Конец года — женится на Габриэль Тернизьен. Выходит поэтический сборник «Вереск» (на титульном листе дата выхода — 1916).

– Я получил плохие вести, – сказал Ганфала. – Священный Остров Дагаат больше не принадлежит Империи. Священный Остров Дагаат попал в руки Гамелинов.

1916 — участвует в литературном кружке «Трирема».

Герфегест имел достаточно хорошую память, чтобы понять, что означают слова Ганфалы. Плохие вести. Слишком плохие вести. Что вообще есть в этом проклятом мире, кроме плохих вестей?

15 апреля — читает стихи на вечере современной поэзии в Тенишевском училище. Рождение дочери. Участие в «Альманахе муз» и альманахе «Вечер Триремы».

20 сентября – первое заседание возобновленного Г. Ивановым и Г. Адамовичем Цеха поэтов.

Последний Конгетлар хотел промолчать, потому что после такого сообщения говорить было вообще не о чем. Но в этот момент у него возник один вопрос, и он не смог удержать его.

1917 — в «Лукоморье» опубликованы стихи Г. Иванова о Февральской революции.

– Тогда почему то, что мы видим вокруг, все еще цело? Почему, Надзирающий над Равновесием?

Вместе с О. Мандельштамом, Н. Гумилёвым, А. Ахматовой и другими участвует в альманахе «Тринадцать поэтов».

Ганфала явно ждал этого вопроса. Он ответил сразу же:

1918, январь — читает стихи (вместе с М. Кузминым, Н. Оцупом, Р. Ивневым и др.) на собрании в квартире Леонида Каннегисера. Основывает Литературно-художественное общество «Арзамас».

– Стагевду нужно время. Может быть час, может быть месяц – я не знаю. Но над миром уже занесен всесокрушающий молот. И он рано или поздно обрушится.

21 апреля — приглашает А. Блока выступить на поэтическом вечере «Арзамаса».

– Что мы можем и можем ли мы что-то?

13 мая — читает стихи на вечере поэзии в Тенишевском училище.

– Мы можем немногое, но это больше, чем ничего. Я намерен отправиться на юг, в земли Орнумхони-оров. Если они еще сохранили верность Империи, мы можем рассчитывать на их флот и на их людей. И мы отправимся прямо к Дагаату. Там решится все.

– Император мертв, и вместе с ним мертва Империя. Как могут Орнумхониоры хранить верность мертвецу?

Конец года — получает приглашение от издательства «Всемирная литература» переводить стихи с английского и французского языков.

– Над этим вопросом мы задумаемся, когда услышим его из уст Ваарнарка, главы Дома Орнумхониоров.

1919 — работа над переводами для «Всемирной литературы».

1920, январь — выступление на первом вечере поэзии в Доме искусств.

– Если только Стагевд не раскроет прежде тайну Дагаата и не подымет дно морское выше небес, – пессимистично заметил Герфегест.

30 апреля — присутствует на приеме в честь Андрея Белого. Знакомится с Ириной Одоевцевой.

– Выше небес не подымет, – успокоил его Ганфала. Оба рассмеялись. Над чем?

Июль — получил приглашение за подписью А. Блока вступить в Петроградский Союз поэтов.

3

11 сентября — читает стихи в Доме искусств. Поездка в Петергоф в дом отдыха. Переводит «Кристабель» С. Колриджа.

«Голубой Полумесяц» был отличным кораблем с заговоренной бронзовой обшивкой, которая не обрастала ни мелкими ракушками, ни водорослями. Гребцы на осиротевшем ныне флагмане императорского флота были вольнонаемными, откормленными мужиками из владений Хевров и трудились они не за страх, а за жалованье императорского гвардейца. После бегства из Рема прошла ровно неделя, когда на юге показались сторожевые башни Наг-Кинниста.

Ноябрь — совместно с Н. Гумилёвым основывает новый Цех поэтов (третий).

С кем сейчас Орнумхониоры? Знают ли они о том, что произошло в столице? Сколько еще стоять поднебесному миру? – эти вопросы теснились в голове Герфегеста, когда «Голубой Полумесяц», ослепительно сияя червленым золотом носовой статуи покойного ныне императора Лана Красного Панциря, входил в гавань Наг-Кинниста.

1921, февраль — избран секретарем Союза поэтов.

Флот Орнумхониоров пребывал на месте – несколько десятков файелантов были ошвартованы вдоль длинных деревянных причалов. Это немного успокаивало – по крайней мере, корабли Орнумхониоров не рыщут сейчас по морям Алустрала в надежде перехватить беглецов и не сражаются впустую с громадным флотом мятежников на траверзе Рема.

Март — издан первый выпуск альманаха Цеха поэтов при участии Г. Иванова.

На берегу Герфегест заметил с десяток пышно одетых людей. За их спинами стояли простые воины. По меньшей мере четыре сотни при полном вооружении. Их явно ожидали. Оглянувшись назад, Герфегест заметил, как из неприметных бухточек у входа в гавань выскользнули две полуторных галеры, по бортам которых теснились лучники. Галеры быстро перекрыли им путь к отступлению. «Ну, две полуторных галеры мы, положим, уже один раз отогнали… – с тоской подумал Герфегест, вспоминая кровавую баню в Реме, -…но тогда мы сражались против предателей, а сейчас перед нами – последние союзники; даже победа над ними означает полное поражение в войне с Га-мелинами. Тиара Лутайров. Игра окончена».

14 марта — читает стихи на вечере в Доме искусств. Попал в облаву, был арестован, сидел в тюрьмах на Гороховой и Шпалерной, был выпущен по ходатайству Академии наук. Вышел в свет сборник стихов «Сады».

20 апреля — участвует в вечере Цеха поэтов в Доме искусств.

4

1 сентября — газеты сообщили о расстреле участников контрреволюционного заговора, в том числе Н. Гумилёва.

10 сентября — женится на Ирине Одоевцевой. Переводит роман А. Мюссе «Исповедь сына века» для «Всемирной литературы». Юрий Анненков пишет портрет Г. Иванова.

На берег сошли только Ганфала и Герфегест. Даже неразлучные Двалара, Горхла и Киммерин остались на борту. Так приказал Ганфала.

Итак, десять первых среди равных из Дома Орнумхониоров. На нагрудниках переливается синевой зловещий тунец, рыба мощная, на лицах лежит печать Пустоты. Люди Алустрала.

1922 — Разбирает архив Н. Гумилёва. Участвует в альманахе «Петербургский сборник». Выходит поэтический сборник «Лампада». Работает над книгой о Гумилёве (издание не осуществилось). Выходит в свет книга Н Гумилёва «Стихотворения. Посмертный сборник», составленная Г. Ивановым и под его редакцией.

Первым заговорил Ганфала:

Осень — поездка в Москву. Последняя встреча с О. Мандельштамом. Отъезд в Германию.

– Приветствую тебя, благородный Ваарнарк из Орнумхониоров.

В Берлине готовит к изданию альманах Цеха поэтов. Выступает с чтением стихов в берлинском Доме искусств. Вторым изданием выходят «Сады».

– Привет и тебе, незнакомец. – Приосанившись, говорит щуплый мужчина неопределенных лет, в котором Герфегест мог бы заподозрить главу Орнумхониоров в самую последнюю очередь. Относительно «незнакомца» Герфегест в первый миг удивился, но быстро сообразил, что Ганфалу ведь видел в Синем Алустрале, мягко говоря, не каждый.

13 декабря — читает стихи на встрече Петроградского землячества.

1923 — выходит последний (четвертый) выпуск альманаха Цеха поэтов.

– Незнакомец? – Ганфала улыбнулся, и вместе с его улыбкой перед Орнумхониорами сверкнул перевернутый стальной полумесяц на посохе,-с неуловимой быстротой извлеченном из-под длинной белой хламиды.

«Жезл Рыбьего Пастыря… Надзирающий… Ганфала», – прополз шепоток среди рядовых воинов. Ваар-нарка, впрочем, посох Ганфалы вовсе не впечатлил.

23 февраля — устраивает вечер Цеха поэтов в берлинском кафе «Леон», посещаемом русскими эмигрантами.

По крайней мере, на лице главы Орнумхониоров не дрогнул ни один мускул.

Вторым изданием выходит сборник «Вереск». Вторым, дополненным изданием выходит посмертный сборник Н. Гумилёва под редакцией Г. Иванова. В Петрограде издана книга Н. Гумилёва «Письма о русской поэзии», составленная Г. Ивановым и под его редакцией. Переезжает из Берлина в Париж.

– Я не услышал твоего имени.

1 ноября — в Париже участвует в вечере Цеха поэтов.

С точки зрения Герфегеста это была неслыханная дерзость по отношению к Рыбьему Пастырю, и быстрее, чем он успел о чем-либо подумать, его уста уже чеканили:

1924 — выходит двухтомная «Орлеанская девственница» Вольтера в совместном переводе Г. Иванова, Н. Гумилёва и Г. Адамовича.

7июля — в газете «Звено» (Париж) начинает печатать серию мемуарных очерков «Китайские тени».

– Так услышь же мое, Ваарнарк из Дома Орнумхониоров. Я зовусь Герфегест из павшего Дома Кон-гетларов, и мой меч сейчас служит Ганфале Рыбьему Пастырю. И если ты сомневаешься в этом, то моя правота скоро будет прописана алым потом на твоей спине!

1925, 6 апреля — выступает на литературном вечере памяти Н. Гумилёва в Париже.

Орнумхониоры схватились за оружие. Все, кроме Ваарнарка. Тот скривился, будто бы ему в чашу с вином упала безобразная сколопендра, и, жестом придержав своих подчиненных, сказал:

В Москве напечатана большая подборка стихотворений Г. Иванова (в антологии «Русская поэзия XX века») — последняя прижизненная публикация в СССР. Переводит вместе с Г. Адамовичем «Анабасис» Сен-Жон Перса, будущего нобелевского лауреата.

– В Землях Орнумхониоров нет места произволу. Проклятый Дом Конгетларов получил свое сполна и не существует вот уже пятнадцатый год. Следовательно, ты лжешь и поэтому преступник. Проклятый Дом Конгетларов был назначен к истреблению волею Синего Алустрала. Если ты Конгетлар – ты преступник.

Октябрь — начинает печататься в газете «Дни» (Париж).

Орнумхониоры одобрительно зашумели. Их глава знает закон. Он справедлив и честен. Ваарнарк выдержал короткую паузу, в протяжении которой Герфегест преисполнялся гневом, но, чувствуя, что все висит на волоске, молчал. Молчал также и Ганфала, что было особенно странно. Почему он не сделает что-нибудь? Почему не вмешается словом или магией? Когда молчание истекло, Ваарнарк заключил:

Конец года — поездка в Ниццу.

– Преступник не заслуживает открытого поединка. Посему, кем бы ты ни был, ты подлежишь низкой казни незамедлительно.

1926 — печатается в журнале «Благонамеренный» (Брюссель). Знакомство с Зинаидой Гиппиус.

Ваарнарк хлопнул в ладони. Стоило его хлопку разорвать знойный полуденный воздух, как первые две линии воинов на флангах построения припали на одно колено. Видимо, все было оговорено заранее. За ними оказались лучники. Герфегест ожидал чего угодно, но только не такой быстроты в исполнении приговора. Когда в его грудь слева и справа устремились два десятка стрел, он только начинал прыжок «падающая башня». Это означало, что стрелы не попадут ему в грудь. Это означало, что он будет убит двумя-тремя стрелами в шею.

22 мая — читает стихи в Союзе молодых поэтов и писателей в Париже.

Но перед глазами обреченного на смерть Герфегеста вдруг мелькнуло белое крыло, и вместо стрел, пробивающих навылет его горло, он ощутил горячий камень набережной под закинутыми за голову ладонями и осознал, что остался жив.

1927, начало года — читает стихи на вечере Георгия Евангулова.

Ничего не понимая, Герфегест подымался на ноги, а над ошалевшими Орнумхониорами уже гремел нечеловеческий голос Ганфалы:

5февраля — открылась «Зеленая лампа» под постоянным председательством Г. Иванова.

– Довольно, Ваарнарк из Дома Орнумхониоров! Ты творил свой Закон на своей земле, и в этом было твое право. Ты никогда не видел нас, и я прощаю тебе твое недоверие. А сейчас ответь мне. Рыбьему Пастырю, и пусть твои люди будут нам свидетелями. Помнишь ли ты слова присяги на верность Императору?

31 мая — читает стихи на вечере памяти И. Анненского. Начинает печататься в газете «Сегодня» (Рига).

1928, 26 января — вечер памяти Ф. Сологуба с участием Г. Иванова в Тургеневском обществе.

– Да, Рыбий Пастырь, – ответил Ваарнарк побелевшими губами. Ганфала явно показал ему свое жестокое превосходство.

10 марта — читает стихи на поэтическом вечере «Зеленой лампы».

Семь с половиной лет тому назад Герфегест брел по опустевшему Варнагу – коленопреклоненной столице Октанга Урайна, Длани Хуммера. Год клонился к зиме, по неприютным каменным улицам вилась поземка, в арсеналах и кузницах Варнага хозяйничали грюты. Они взяли Варнаг без боя – ключом к городу послужила голова Октанга Урайна, погибшего за несколько дней до этого от руки Шета оке Лагина, звезд норожденного.

Август — в газете «Последние новости» (Париж) печатаются главы из романа «Третий Рим».

Тайа-Ароан, угрюмая цитадель Урайна, была совершенно безлюдна. Под страхом смерти Аганна, военачальник грютов, запретил своим людям посещать средоточие темного могущества Урайна. Герфегест не бьш грютом, Герфегест был уважаем всеми, Герфегест беспрепятственно прошел через огромные стрельчатые ворота парадного входа, у которого мялся и перетаптывался под жгучим осенним ветром усиленный караул. Щитоносцы с золотыми булавами проводили Герфегеста взглядами, в которых в равной пропорции были смешаны зависть, недоверие и восхищение.

Издана книга «Петербургские зимы». Выходит книга «Леонид Каннегисер», написанная совместно с Г. Адамовичем и М. Алдановым.

Герфегест из рода Конгетларов бывал в цитадели и раньше. Он приблизительно знал, куда следует направиться, чтобы попасть в подземные хранилища, где Урайн складировал свои чудовищные погремушки – дары Сумеречного Леса. Герфегест вырвал из стены вечногорящий факел. Пламя, сменив цвет с охряно-красного на ослепительно-белый, ударило в потолок и предостерегающе зашипело.

1929, 23 февраля — участвует в собрании Союза молодых поэтов и писателей.

Герфегесту было все равно. Пробормотав слова, которыми грюты обычно успокаивают своих коней, он пошел по крутой лестнице, начало которой скрывалось в темной глухой нише.

2 мая — вечер устной рецензии в объединении «Кочевье»: при обсуждении книги «Петербургские зимы» выступает Б. Поплавский и др.

В подземелье царили следы недавнего пребывания не то Урайна, не то безвестных мародеров. Двери, тянущиеся по обеим сторонам коридора, были распахнуты настежь. Заглядывая в них, Герфегест видел многое, о чем позже постарался забыть, и отчасти ему это удалось. Отчасти.

Опубликована первая часть романа «Третий Рим». В журнале «Иллюстрированная Россия» (Париж) печатаются рассказы Г. Иванова.

Коридор круто изгибался влево. За несколько шагов до поворота в пламени своего факела Герфегест увидел лицо человека. Немолодое, иссушенное многими недугами лицо мужчины. Герфегест знал этого человека. Его звали Синфит, он был кем-то вроде тюремного лекаря и обслуживал узников Урайна. Обслуживал в обе стороны. Кое-кого лечил, кое-кого травил -в тех случаях, когда Урайн брезговал пользоваться своей исполинской темной мощью.

22 декабря — участвует в вечере Союза молодых поэтов и писателей. Задумывает издание журнала «Числа».

Факел предупредил Герфегеста. И когда из темноты на него выскочил Синфит, выбрасывая вперед руку с длинным и узким стилетом, Герфегест ловко отступил в сторону и, сделав Синфиту подножку, оседлал незадачливого лекаря.

1930, февраль — выходит первый номер «Чисел» (Париж) с критической статьей Г. Иванова, направленной против В. Сирина.

Потом они поговорили. Синфит оказался общительным собеседником. За полтора часа, проведенных ими в подземелье, он, трясясь над своей жизнью, как нищий над медным авром, поведал Герфегесту многое о своем погибшем властителе, Октанге Урайне. Среди вороха разных малозначительных случаев, достойных украсить страницы грядущих хроник яркими историческими анекдотами, Герфегест запомнил лишь один – рассказ Синфита о его первой встрече с Урай-ном. В тот зимний день Урайн бьш всего лишь мелким мятежником, а Синфит – лекарем в войске, которое шло усмирять глупый провинциальный мятеж. На глазах Синфита пятьсот лучников разрядили свои луки в Урайна. И все стрелы были поглощены его изумрудным плащом без остатка, словно бы за его тканью была отверзта необъятная бездна.

21 марта — читает в «Зеленой лампе» доклад о символизме.

15 апреля — в «Зеленой лампе» участвует в прениях о журналах «Современные записки» (Париж) и «Числа».

– Ты знаешь, что все эти россказни не спасут твою жизнь? – спросил тогда Герфегест, теряя остатки терпения.

– Знаю, – неожиданно твердо ответил Синфит, словно бы моментально избавившись от опьянения страхом.

26 апреля — читает стихи на «Вечере романтики».

Герфегест, убил Синфита, и тотчас же Семя Ветра призвало его к себе. Оно приняло жертву.

10 мая — участвует в прениях на тему «О критике» в Союзе молодых поэтов и писателей.

11 мая — читает доклад о Пушкине на вечере «Чисел». Опубликована вторая часть романа «Третий Рим».

6

28 октября — участвует в вечере Союза молодых поэтов и писателей.

13 ноября — участвует в обсуждении темы «Блок в русской литературе» в обществе «Кочевье».

Вот какие картины воскрешала из небытия память Герфегеста, покаон, Ваарнарк, Ганфала и Горхла в сопровождении десяти воинов со знаком синего тунца спускались по полуразрушенной лестнице, вьющейся по склонам Молочной котловины. Наверху, под более чем условной сенью высохшей рощи, остался отряд носильщиков под охраной лучников и меченосцев. В случае удачного исхода задуманного Ганфалой дела, им предстояло вернуться в Наг-Киннист отнюдь не с пустыми руками.

12 декабря — принимает участие в диспуте «Искусство и политика» на вечере «Чисел».

Герфегест не жалел Синфита. Герфегест не думал о мраке, которого нет больше в подземельях Тайа-Ароан – грюты сровняли с землей ненавистную цитадель Урайна. Герфегест обошел вниманием даже Семя Ветра, которое сейчас жило внутри свинцовой миндалины у него на шее.

1931, начало года — выходит поэтический сборник «Розы».

Герфегест думал только о плаще Урайна и накидке Ганфалы – таких разных, таких похожих. Урайн десять лет назад заслонился своим плащом от герверит-ских стрел, вчера Ганфала спас его, Герфегеста, от стрел Орнумхониоров. Не сделай он этого, Герфегест сейчас был бы мертв. Служит ли одна и та же магия во зло и во благо?

14 марта — вечер, посвященный «Розам», в Союзе молодых поэтов и писателей.

– Мы на месте. Рожденный в Наг-Туоле.

В «Современных записках» напечатаны воспоминания Г. Иванова о Н. Гумилёве.

Что он знал о Молочной Котловине? Возможно, слышал в детстве. Возможно, что-то рассказывал ему Зикра Конгетлар. Но Герфегест не помнил этого. Кажется, впервые он услышал о Молочной Котловине вчера из уст Ганфалы.

1932 — в «Современных записках» опубликованы стихи Г. Иванова из несостоявшейся книги «Ночной смотр». Несколько месяцев живет в Риге.

Здесь, внизу, на дне древнего морского залива, который после Эпохи Сотрясений стал лагуной, а позже был осушен якобы по указанию самого Лишенного Значений, здесь располагался Арсенал. По крайней мере, должен был располагаться. И ключом к нему служило Семя Ветра.

1933 — Опубликованы рассказы «Невеста из тумана» и «Любовь бессмертна». Работает над «Книгой о последнем царствовании». В «Числах» напечатана статья «О новых русских людях».

Они стояли в центре котловины, у края круглой каменной плиты, которая, насколько можно было судить, служила затвором для подземного туннеля. На ней не было надписей, не было ничего, что могло бы подсказать, как открыть ее.

30 октября — вечер Г. Иванова в Париже: читает отрывки из «Книги о последнем царствовании» и стихи.

– У нас это место считается очень плохим. В полночь здесь исчезают люди, – заметил Ваарнарк, обходя каменную плиту по кругу.

– Сейчас полдень, – сказал Ганфала сухо. – И не все из нас вполне люди. Пробил твой час. Рожденный в Наг-Туоле.

1934 — опубликованы очерк «Московский Форштадт» и рассказы «Веселый бал», «Аврора», «Карменсита».

Герфегест посмотрел на него в некоторой растерянности. Потом достал Семя Ветра – как и прежде загадочное, непонятое, шершавое.

17 марта — читает стихи на вечере «Перекрестка». Персональный вечер поэзии Г. Иванова в Париже. Закрываются «Числа». Публикует стихи в первом номере нового журнала «Встречи» (Париж).

– Я не знаю ни слов, ни действий. Ваарнарк зловеще усмехнулся:

26 октября — читает стихи на вечере Объединения писателей и поэтов.

– Прости меня. Рыбий Пастырь, но я никогда не верил в избранность рода Конгетларов.

1935, 9 февраля — участвует в диспуте «О новом русском человеке в эмиграции».

– А я не прошу тебя верить в избранность Конгетларов, достойный Ваарнарк из Дома Орнумхониоров, – мягко сказал Ганфала. – Если можешь – открой сам, и я первый назову тебя Трижды Величайшим. Но вначале этим займется Рожденный в Наг-Туоле.

9 марта — приглашен на собеседование о критике (с участием Д. Мережковского, В. Ходасевича, Г. Адамовича).

Горхла, от которого за весь день Герфегест не слышал еще ни одного слова, неожиданно шепнул Герфе-гесту:

Конец года — выходит антология русской зарубежной поэзии «Якорь», куда вошли стихи Г. Иванова. Участвует в литературном объединении «Круг».

1936 — под редакцией Г. Иванова и с его предисловием выходит книга Н. Гумилёва «Чужое небо». Посещает объединение «Круг» и печатается в первом выпуске альманаха этого объединения. Готовит к изданию новую книгу стихотворений.

– Съешь это. Рожденный в Наг-Туоле. Герфегест почувствовал, как в его правой ладони оказалось что-то маленькое, сухое, на ощупь напоминающее истлевший прошлогодний лист липы. Герфегест исподтишка скосил глаза вниз. У него в руке была небольшая бледно-желтая бабочка. Зачем он должен съесть ее – оставалось совершенно неясным.

1937, 13 января — отпечатана в Берлине книга стихотворений «Отплытие на остров Цитеру».

– Тайен, – добавил Горхла одними губами. Герфегест вспомнил. Ложе и тело Тайен. Прощальное прикосновение. Клевер, лиса и дрозд. Сотни бабочек, которые долгое время служили плотью Тайен. Если это яд – Идущий Путем Ветра успеет убить Горхлу. – Если это злая шутка – Идущий Путем Ветра успеет убить Горхлу трижды. Карлик знает это. Он, Герфегест, будет выглядеть глупо перед всеми и в первую очередь перед заносчивым Ваарнарком только в одном случае – если не откроет Арсенал. Но тогда это уже не будет иметь никакого значения – без оружия, которое, по мнению Ганфалы, они разыщут здесь, у них не будет ни малейшего шанса в сражении с мятежниками. Ни малейшего шанса.

24 февраля — окончена работа над прозой «Распад атома».

Не боясь выглядеть глупо, Герфегест привселюдно съел бабочку без остатка.

Июнь — поездка в Ригу.

– Ну как? – без тени иронии поинтересовался Ганфала, который, как успел заметить за ним Герфегест, имел привычку воспринимать все происходящее как есть и не задаваться праздными вопросами.

1938 – выходит в свет книга «Распад атома».

Герфегест не ответил. Сухая пыльца, крошечные лапки, тщедушное тельце – они не должны были иметь вкуса, и они его не имели. Но вместе с ними в Герфегеста вошла свежая память о Тайен. О закатах и рассветах над Сармонтазарой. О ночах безумной любви. И еще – память об одной фразе из восьми слов, которых он никогда не слышал и не мог слышать.

1939 — ссора с Г. Адамовичем.

Герфегест ступил на каменную плиту. Сделал три шага и оказался точно в ее центре.

3 сентября — Великобритания и Франция объявляют войну Германии.

Переезд в Биарриц.

– Отойдите как можно дальше, – сказал он так, что все повиновались беспрекословно.

1939-1946 — живет в Биаррице. В мае 1945 года совершает поездку в Париж.

Герфегест сложил руки лодкой, зажав Семя между ладоней, и воздел их к небу. Потом произнес слова, которые он вкусил от частицы тела Тайен.

1946 — переезд в Париж. Живет в отеле «Англетер». Знакомство с Кириллом Померанцевым. Публикация стихов в альманахе «Русский сборник».

Орнумхониоры, наблюдавшие за этим со стороны, видели, как над головой Герфегеста сгустилась светло-зеленая полупрозрачная воронка, уходящая в заоблачную высь. Какое-то время воронка висела неподвижно, затем на ее краях обозначилось круговое вращение, затем раздался усиливающийся свист и острие воронки пронзило Герфегеста насквозь. Ноги Герфегеста словно бы срослись, образовав единую расползающуюся по каменной плите подошву. Казалось, будто на месте Последнего Конгетлара вырастает мощный узловатый бук. Прошло еще несколько минут, и каменная плита лопнула с утробным грохотом. Герфегест исчез.

1947 – публикация под заголовком «Десять стихотворений» в альманахе «Орион» (Париж).

Это видели Орнумхониоры. Ганфала видел иное. Он видел истинную суть вещей, и в бездонных омутах его души всколыхнулось едва ощутимое восхищение перед Рожденным в Наг-Туоле. Он, Ганфала, сделал правильный выбор.

1948 – живет в Русском доме в Жуан-ле-Пен. Общается с Ив. Буниным.

7

1949 – пишет статьи для журнала «Возрождение» (Париж). Публикует в «Возрождении» мемуарный очерк «Блок и Гумилёв». Начало сотрудничества в «Новом Журнале» (Нью-Йорк).

Ваарнарк первым подошел к краю провала, открывшегося в земле благодаря силе Рожденного в Наг-Туоле. На длинные черные волосы главы Дома Орнумхониоров неспешно оседала пыль. В десяти локтях под ногами Ваарнарка, на дне неглубокого провала среди мелкого каменного крошева стоял Герфегест. Его ладони все еще были сомкнуты над головой. Потом руки Герфегеста скользнули вниз, к животу, и он закашлялся, перегнувшись почти пополам. Потом Рожденный в Наг-Туоле поднял побагровевшее лицо к идеальному кругу света и тихо сказал:

– Все в порядке. Можете спускаться.

1950, 30 апреля — выходит поэтический сборник «Портрет без сходства». Ю. Иваск пишет в «Новом Журнале» о Г. Иванове как о лучшем поэте русской эмиграции. Написаны стихотворения «Мелодия становится цветком…» и «Эмалевый крестик в петлице…».

1951 – переезжает на жительство в парижский пригород Монморанси.

Двое молодых Орнумхониоров сбросили вниз веревочную лестницу, предусмотрительно прихваченную по приказанию Ганфалы.

Вскоре все оказались внизу.

1952 – в Нью-Йорке выходит второе переработанное издание «Петербургских зим».

На плечо Герфегеста легла крепкая ладонь Ганфалы.

1953 – печатается в журнале «Опыты» (Нью-Йорк). Стихи Г. Иванова публикуются в антологии зарубежной поэзии «На Западе». В «Возрождении» напечатан очерк «Закат над Петербургом». Начало «эпистолярной дружбы» с Романом Гулем.

– Спасибо тебе. Рожденный в Наг-Туоле. «Спасибо Горхле», – хотел ответить Герфегест, но промолчал.

1954 – примирение с Г. Адамовичем. Написаны стихотворения «Калитка закрылась со скрипом…», «Все на свете не беда…», «Художников развязная мазня…», «Сознанье, как море…», «Эти сумерки вечерние…», «Луны начищенный пятак…», «Жизнь пришла в по­рядок…», «Волны шумели…», «Я люблю безнадежный покой…», «Распыленный мильоном мельчайших частиц…».

Из небольшого круглого зала, в котором они оказались, в четыре стороны света расходились коридоры. На пороге каждого смальтой своего цвета были выложены короткие надписи. Герфегест не знал этого языка. Зато для Ганфалы, похоже, эти письмена не были тайной.

1955, начало года — переезжает в город Йер, где поселяется в международном старческом доме.

В «Новом Журнале» опубликована статья «Осип Мандельштам». Начало переписки с Владимиром Марковым.

– Три из них – весьма жестокие предостережения, – заметил Ганфала, криво усмехнувшись каким-то своим давним воспоминаниям. – Если бы я не знал этого наречия и мы случайно вошли бы, к примеру, в южный коридор, за последним из нас замкнулись бы ворота из заклятого железа, и мы бы остались в нем навеки.

1956 – последний вечер стихов Г. Иванова в Париже, в Русской консерватории.

8

1957 – отказался от предложения переехать в Русский дом в Севре.

Да, Ганфала оказался прав. Здесь был свет. И его было много. Пожалуй, чересчур много для изумрудно-зеленых глаз, идущих по кругу в три ряда под потолком.

Конец года — задумывает издать итоговое собрание своих стихотворений.

Они находились в круглом подземелье, никак не меньшим сотни шагов в поперечнике. Его стены изобиловали нишами самой различной формы. Больше всего было приблизительно одинаковых круглых отверстий, в которые взрослый человек мог без труда просунуть голову. Несколько меньше, но тоже в достаточном числе было высоких прямоугольных ниш, скрывавших в себе позеленевшие медные сосуды. Но попадались и вовсе странные – оплавленные, многогранные, содержащие в себе подозрительно поблескивающие предметы из металла и стекла. Некоторые углубления были похожи на погребальные «норы» смегов, и в них действительно лежали груды бурого праха. В центре зала был шестиугольный бассейн, огражденный парапетом высотой в половину человеческого роста. В нем тяжело дышала едва серебрящаяся олив-ково-черная жидкость. А над бассейном, на потолке зала, было начертано зловещее изображение косматой звезды.

1958 – перерабатывает старые стихи для задуманного собрания стихотворений. Готовит к изданию книгу «1943—1958. Стихи».

27 августа — умер утром на больничной койке в Йере. Погребен в Йере в общей могиле. В 1963 году прах Г. Иванова перенесен на русское кладбище Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем.

В общем, в Арсенале хватало пищи и рассудку мудреца, и рукам воина. Любой начинающий герве-ритский колдун мог бы захлебнуться здесь в собственных восторженных слюнях. Но с ними не было начинающих герверитских колдунов. Поэтому первым, что сказал Ганфала, было:

– Ничего не трогать! Обо всем подозрительном сразу же сообщать мне.

БИБЛИОГРАФИЯ

Он помолчал, хмурясь и покусывая нижнюю губу, и добавил тоном главаря шайки разорителей усыпальниц:

Книги Георгия Иванова

– Что сделаете не по мне – убью.

Отплытье на о. Цитеру. Поэзы. Книга первая. СПб.: Эго, 1912.