Илья Стогов (СТОГoff)

Четвертая волна

Глава 1: 2 июня 2006 года. 18:05.

У входа в петербургский «Red-Club»

Со Старо-Невского я свернул на Полтавскую. Очередь перед входом в «Red-Club» была видна от самого перекрестка. Человек сто-сто пятьдесят. Совсем молодые люди. Много красивых девушек. До начала концерта оставался еще час, а до выхода на сцену группы «Психея» - часа три. Но перед входом в «Red-Club» натрамбовалось уже столько народу, будто попасть внутрь мне не светит.

Я подошел к клубу поближе. Терпеть не могу этот район. Достал сигареты, выковырял одну из пачки, щелкнул зажигалкой. Прежде чем протискиваться к дверям, я должен был еще дождаться фотографа. Пару минут назад фотограф звонил, предупреждал, что немного опаздывает. Я курил и рассматривал молодых людей в очереди. Что-то общее в том, как все они были одеты, конечно, присутствовало, но в чем именно это общее заключается, вычленить у меня не получалось.

Много военного камуфляжа. Но не тупая милитари-дерюга из магазина «Солдат Удачи», а чистенькие пятнистые брючки. Или, скажем, t-short в зеленых разводах, а из-под них у девочек торчат.дорогие лифчики. Кроссовки с толстыми шнурками. Мой старший сын недавно просветил отсталого отца: называть такие кроссовки нужно «патрули». И очень много кофт с капюшонами. К таким кофтам я неровно дышу лет с пятнадцати. Пусть у девушек будут коротковатые ноги и неидеальная фигура, но если она носит кофту с капюшоном - я все ей прощу.

«Red-Club» - совершенно не мое место. Неудобно добираться, вечная духота внутри, да и других недостатков навалом. До сегодняшнего дня я был в этом клубе всего два раза. Один раз случайно заскочил с приятелем, а второй - ходил на концерт группы «П.Т.В.П.». Концерт был что надо. Парни в дредах, девочки в камуфляжных штанах, стейдж-дайвинг, школьницы стаскивают с потных тел футболки и трясут голыми грудками, а в паузах между трехминутными композициями лидер «П.Т.В.П.» Леха Никонов читал стихи. Стихи публика знала, похоже, наизусть.

За точность не ручаюсь, но выглядело это приблизительно так. С прической, как у Роберта Смита из «The Сurе», с накрашенными ногтями и подведенными глазами, Никонов делал шаг к самому краю сцены и выкрикивал:

Вчера я присутствовал при расстреле шлюх!

Их расстреливали голыми, а они руками прикрывали груди.

Командовал же расстрелом самый главный палач...

Микрофон в зал. Четыреста зрителей в один голос орут:

Владимир!

Владимирыч!

Путин!

Два предыдущих года я отработал на петербургском телевидении. Там у меня было собственное сорокаминутное шоу. Программа выходила вечером в воскресенье: четыре сюжета и три гостя в студии, обзор главных событий недели.

Прежде нигде и никогда я не работал дольше девяти месяцев. Да и девять месяцев непрерывной работы казались мне бесконечными, словно жизнь. А вот на канале я отработал два года. То есть в три раза дольше, чем где бы то ни было прежде.

Позапрошлым летом я с женой съездил в оплаченный отпуск, а ведь прежде я никогда не пользовался оплаченным отпуском. Зарплата у меня была огромной... почти неприличной. Она регулярно, каждое десятое число, поступала на пластиковую карточку. Жена настояла на том, чтобы мы купили квартиру побольше, - и мы купили. К концу первого года работы я вдруг заметил, что мне совершенно не хочется с телевидения увольняться. Жена затеяла сложносочиненный ремонт, и пластиковой зарплаты хватало на все ее фантазии. Руководство канала хвалило мою передачу и обещало повысить жалованье. Я понятия не имел, куда девать и те деньги, что мне уже платили.

Я привык, что, завидев меня, люди на улице улыбаются и шепчут друг другу:

Знаешь этого парня? Он телеведущий! Да-да! Телеведущий!

Следующим, вторым по счету летом история с оплаченным отпуском повторилась. Жена начала поговаривать о покупке дачи. Жизнь впервые стала понятна на много-много ходов вперед. И именно в этот момент с канала я вылетел.

Что именно произошло - если позволите, об этом я расскажу чуть попозже. Важным здесь была не причина, а следствие. Что делать дальше, куда идти и как теперь жить, я не понимал.

Итоговая воскресная программа - это всегда лицо канала. Для того чтобы вытянуть программу на подобающий уровень, средств каналы не жалеют. В Петербурге такую программу делал я. В течение недели четыре девушки-костюмерши обшаривали город в поисках того единственного пиджака, в котором в воскресенье я появлюсь на экране. Еще одна девушка, рангом пониже, отвечала за мою обувь. В день записи на студию я подъезжал к полудню, и там меня уже ждала вся съемочная бригада: режиссер, звукорежиссер, три ассистента режиссера, ассистент звукорежиссера, шесть операторов, три осветителя и еще два парня, ответственных за работу с телескопическим краном. Декорации для моего шоу каждый раз начинали монтироваться за девять часов до начала съемок. Декорации были дорогостоящие. Эскиз, по которым они были изготовлены, разрабатывался в Великобритании, а на месте детали доводил до ума тот же художник, который отвечал за декорации в фильме «Дневной дозор». Это была всесметающая машина, и я был самой главной деталью этой машины.

А кроме того, в работе телеведущего имеется еще и куча приятных нюансов. Любая проблема теперь

очень быстро решалась просто потому, что я был парнем с телеэкрана. У меня заболел ребенок, и, узнав меня в лицо, врач отвез его на консультацию к лучшему специалисту в городе. Что бы со мной ни происходило, спина всегда была прикрыта. Доходило до того, что как-то в магазине меня пытались пропустить к кассе без очереди. Жизнь была похожа на неправдоподобное кино.

Все изменилось стремительно. Вечером в воскресенье мое шоу было в последний раз показано по телевизору, а в понедельник с утра я остался без работы и больше не понимал, что делать. За два года я привык куда-то бежать, привык к лихорадочной активности - но больше бежать было некуда. Я лежал дома на диване, и никто на свете больше не показывал на меня пальцем. О покупке дачи пришлось забыть. Жена плакала: больше не будет ни регулярной зарплаты, ни улыбающихся на улице прохожих.

На дачу и на прохожих мне было наплевать. А вот с зарплатой предстояло что-то делать. Причем лучше прямо сегодня. За последние два года я привык, что деньги появляются сами, как только понадобятся. Чем-то они, деньги, были похожи на телевизионных девушек-костюмерш: тоже не лезли в глаза, но были всегда где-то рядом. На что именно я стану жить дальше, теперь было непонятно. Короче, времечко наступило так себе.

Первое, что пришло мне на ум, - нужно снова браться за диктофон. Двенадцать лет подряд я отбегал газетным репортером. По всему было видать: пора вспомнить, как это делается. Пролежав на диване первые два дня после увольнения, на третий день я поднялся, дошел до письменного стола, долго рылся в ящиках, но нашел-таки свой старый диктофон. За два года тот совсем не изменился - изменился я, но это можно было поправить.

Теперь я стоял перед входом в «Red-Club», а диктофон лежал во внутреннем кармане моей куртки. Организатором сегодняшнего мероприятия в клубе выступил московский музыкальный канал «A-ONE». Специализировался канал на «новой альтернативе», и все главные звезды этого направления были заявлены в концерте. Главной звездой являлась группа «Психея».

Накануне я позвонил в редакцию журнала «Rolling Stone» и спросил: не желают ли они, чтобы я написал для них о данном мероприятии? Все-таки совсем свежее музыкальное веяние? И, опять-таки, «Психея», о которой прежде они вроде бы не писали, - как им такой материал? В «Rolling Stone» о моем увольнении с телевидения уже знали. Выпускающий редактор журнала Леонид Новиков разговаривал со мной как с человеком, только что узнавшим о том, что он болен СПИДом. В смысле - бережно и стараясь не травмировать. Конечно! О чем речь?! Разумеется, они меня поддержат и купят репортажик про сегодняшний концерт! И вообще, все будет нормально, отчаиваться не стоит! Концерт начинался в семь вечера. Часы на экранчике моего мобильного телефона показывали без пяти шесть. Я ждал фотографа. Телефон у меня был старый. На его панели не хватало кнопки с цифрой «4». То есть позвонить по нему было можно, а вот чтобы набрать в тексте смс буквы «И», «Й», «К» или «Л», приходилось тыкать на место выпавшей кнопки карандашом или ручкой. Неудобно и очень долго.

Я докурил вторую подряд сигарету. В этот момент фотограф все-таки подошел. Мы пожали друг другу руки. Фотограф извинился за опоздание, а я сказал, что ничего страшного. Он спросил, не знаю ли я, сколько именно понадобится карточек, чтобы проиллюстрировать мой репортаж. Я сказал, что без понятия.

- А большой вообще у тебя будет текст?

- Тоже без понятия. С Новиковым я общался только по телефону. Спросить не успел.

- И я не успел. Они мне позвонили и попросили сходить с тобой. А что именно снимать, не сказал. Ты, если будешь с кем-то подробно разговаривать, позови меня, ладно? Я подсниму портреты.

Я сказал: «Ладно». Мы стали протискиваться ко входу. Честно говоря, я думал порасспросить фотографа о том, хорошо ли в «Rolling Stone» платят, ведь прежде для этого издания я не писал. Последние два года я вообще ни для кого не писал. Чертово телевидение! Были времена, когда я искренне считал себя лучшим журналистом страны, но это было давно, я умудрился забыть какие-то элементарные вещи и больше не был уверен в себе. Я вдруг стал бояться, что даже небольшой репортажик о концерте группы «Психея» у меня может не получиться... или получится, но очень плохой... и что тогда я стану делать? Как прокормлю семью? Впрочем, с другой стороны, не мог же я забыть вообще все? Какие-то профессиональные навыки должны были у меня остаться, ведь правда?

Фотограф протискивался к дверям впереди меня. Он был невысокий и плотный. Кофр с камерой он локтем прижимал к себе. Мы почти добрались до дверей, когда мне на плечо положил руку совсем молодой парень весь в татуировках и в футболке с надписью «Психея». У парня были странные глаза: то ли гашиш, то ли водка. Я так давно не ходил в заведения вроде «Red-Club\'a», что даже отучился различать гашиш и водку.

Парень мне улыбнулся:

- Ты на концерт?

Я кивнул. Алкоголем от парня не пахло. Наверное, все-таки гашиш.

- У меня не хватает на билет. Добавь немного, а? Там сегодня будет то, что я обязательно должен посмотреть! Я бы не стал просить, поверь, но мне просто необходимо попасть на этот концерт, понимаешь? Такого концерта не было никогда и не будет больше, понимаешь? А чтобы ты не думал, будто я попрошайка, взамен, в качестве платы, я готов, дружище, отдать тебе свои трусы.

Парень действительно вынул из кармана трусы и протянул их мне. Трусы были довольно грязными.

Глава 2: За два года до концерта

Той весной, когда на экраны вышла последняя серия фильма «Властелин Колец», один поклонник писателя Толкина долго просвещал меня насчет того, как именно появился мир, в котором живут герои фильма. Сам я Толкина не читал, поэтому слушал внимательно.

- Понимаешь, - объяснял собеседник, - всего мир насчитывает четыре эпохи.

- Понимаю, - кивал я.

- Как бы четыре поколения, понимаешь?

- Понимаю-понимаю.

- Сперва на свете жили древние боги. Но это было так давно, что от той эпохи нам, нынешним, почти ничего не досталось. Только воспоминание о древних богах. Потом наступила эльфийская эра. Это было самое лучшее время, воистину великая эпоха, - и она не могла не закончиться катастрофой. После эльфов миром правили гоблины, гномы, орки и всякая прочая подземная нечисть. Вернее, они не то чтобы нечисть - просто им досталось сложное время, и, чтобы выжить, все они вели чисто подземное существование. А уже после них наступило то время, в которое все мы живем. Понимаешь?

А еще той же весной в наш город приехал Алексей Хвостенко. Также известный как Хвост. Личность эта легендарная, но той легендарностью, когда бывает очень трудно объяснить, в чем именно эта легендарность состоит.

Ну Хвост. Ну приехал. Кто хоть такой-то? То есть все краем уха слышали, что вроде бы именно Хвост придумал весь русский рок-н-ролл и написал знаменитую песню «Над небом голубым». Но на полноценную легенду это не тянуло.

На самом деле по основной специальности Хвостенко поэт. Ну и еще немного скульптор. На протяжении всех 1960-х годов он только и делал, что пьянствовал с парочкой приятелей. В перерыве между попойками Хвост создал целых два новых литературных течения, написал десяток пьес, расшифровал иероглифы острова Пасхи и изобрел весь русский рок-н-ролл. Но это мелочи, потому что в основном-то он просто пил красное вино.

В 1968-м Хвост уехал из Петербурга. Сперва в Москву, потом в Париж. Там он продолжал вести ту же жизнь, к которой привык на исторической родине. В Париже он завел себе огромный сквот. Там у него было много музыки, алкоголя и женщин, готовых ради своего шестидесятитрехлетнего секс-символа на все. Жизнь была настолько расслабленной, что на протяжении почти двадцати лет у Хвоста не было даже внятного гражданства. Только весной 2004-го президент Путин распорядился оформить бездомному парижанину российский паспорт. Ради этого-то легенда и посетила мой город.

Черт его знает, когда он появился, этот русский рок-н-ролл. Черт его знает, кто его на самом деле придумал. Может быть, действительно Хвост, но может статься, что вовсе и не он. Говорят, уже в середине 1960-х какие-то петербургские умники уже пилили что-то забористое на самодельных гитарках, да только было это так давно, что от той эпохи нам, нынешним, почти ничего не досталось.

только воспоминания о древних богах

эмигрировал в Великобританию и сделал там кое-какую карьеру в кино: вместе с Брюсом Уиллисом снялся в фильме «Шакал», а потом еще и в какой-то ленте Гая Ричи. Иногда Степанов приезжает в Петербург. Можно было бы позвонить ему и спросить: кто же, черт возьми, выдумал этот русский рок-н-ролл? Да только кто будет этим заниматься? Все это было так давно, что нам, нынешним, от той мифической поры почти ничего не досталось.

Осколки исчезнувшего мира все еще целы. В принципе, если заняться этим всерьез, то можно было бы навести справки. Все эти люди живы: жив Владимир Рекшан, написавший в перестроечные годы книжку, в которой уверял, будто самая первая звезда рок-н-ролла - это созданная им в 1968 году группа «Санкт-Петербург». Сегодня Рекшана можно запросто встретить в галерее «Борей». Там для знакомых открыт недорогой буфетик, и Рекшан заходит в «Борей» перекусить. Садится за столик, не торопясь кушает гречневую кашу. Долговязый немолодой человек. Ни за что не поверишь, будто рок-концерты с визжащими фанатками и летящими на сцену мокрыми трусиками он давал в Петербурге еще при Хрущеве. Живы участники допотопной группы «Лесные братья», которые даже для Рекшана были древними. Сегодня под названием «Братья Жемчужные» эти люди играют русский шансон. Жив Юрий Степанов из совсем уж мифической группы «Мифы». Лет тридцать назад Степанов Хвост отсутствовал в Петербурге почти сорок лет. А позапрошлой весной он наконец вернулся, получил российский паспорт и выступил вместе с группой «АукцЫон». Совместный концерт двух легенд обещал стать взрывом... но не стал.

Выступление выглядело как плохо срежиссированный цирк. Музыканты бестолково бродили между динамиками, болтали со зрителями, махали рукой кому-то в задних рядах и вытаскивали на сцену не очень понятных бородачей. Сам Хвост выполз на сцену смертельно пьяным. Он кривлялся, ронял гитару, хихикал в нечесаную бороду и толком не смог сыграть ни единой песни. Пару раз он чуть не кувырнулся со сцены.

В толпе меня прижало к взрослому, официально одетому мужчине. Тот покачал головой, повернулся ко мне и прокомментировал:

- Хорошо, что Хвост живет во Франции. Там его научили пить красное вино. Жил бы в России, пил бы водку - давно бы умер.

Хвост придумал весь русский рок-н-ролл. В мифической древности он написал песню «Над небом голубым», которую потом пел Гребенщиков, и песню «Орландина», прославившую группу «Колибри». А вот «АукцЫон» - это уже совсем другая история. «АукцЫон» - это следующее, «рок-клубовская» волна. Парни, заставшие самое лучшее время.

воистину великую эпоху в 1960-х русский рок-н-ролл уже существовал. Да только знали об этом редкие счастливчики. В 1980-м эта музыка взорвала страну. Поколение Рок-клуба дернуло струны своих бас-гитар, и от этого звука СССР пал. Эхо взрыва и до сих пор звучит из каждого радиоприемника. Но герои великой рок-революции по одному сходят со сцены. Издалека фронтмен группы «АукцЫон» Олег Гаркуша до сих пор выглядит все тем же долговязым подростком, что и двадцать лет назад. И его танцы, напоминающие эпилептический припадок, тоже совсем не изменились. Но вблизи видно: Гаркуша - пожилой человек. Седой и усталый.

Хвосту уже исполнилось шестьдесят. Гаркуше уже исполнилось сорок пять. В этом году русскому рок-н-роллу исполнилось сорок. Кажется, эта музыка появилась вчера. Хотя на самом деле за сорок лет на сцене успело смениться четыре поколения музыкантов. Сперва это был Хвост и косматые хард-рокеры 1970-х. Потом - живые боги Ленинградского Рок-клуба. Потом - панки из клуба «TaMtAm».

это было самое лучшее время... воистину великая эпоха... и она не могла не закончиться катастрофой...

Каждое следующее поколение считало себя революционерами. Музыканты верили, что дают этой музыке какую-то новую жизнь. Но в чем именно состоит новизна из нынешнего, 2006 года уже и не разглядеть.

Хвост... Гаркуша... Те, кто пилил свои гитары в 1990-х... Теперь они просто взрослые и усталые люди... Их кожаные джинсы здорово вытерлись. Да и кожа на лицах уже не так свежа, как в 1980-х...

Так получилось, что интервью, которое Хвост дал моей телевизионной программе, оказалось последним в его жизни.

Мне позвонил хозяин рок-н-ролльного магазинчика «CastleRock». Он сказал, что сегодня у него в магазине Хвосту будут делать татуировку. Не интересует ли меня все это дело снять?

- Хвосту? Татуировку? Ему же семьдесят лет! Куда ему татуировка?

- Вот-вот! Ему семьдесят лет, он изобрел русский рок-н-ролл, а татуировок на теле у Хвоста до сих пор нет. Самое время этим заняться.

Я задумался. В принципе, событие могло быть действительно интересным.

- Во сколько все это начнется?

- Часов в шесть. Но если хотите, можете подъехать попозже.

- Хорошо. В шесть. Если будут пробки - чуть позже.

- Приезжайте. Правда, будет интересно.

К «CastleRock’y» я подъехал из дому на метро. А съемочная бригада пробивалась из телецентра на редакционном автобусе. Разумеется, в пути они застряли. Иногда администратор группы звонила мне и спрашивала: не пропускают ли они чего-нибудь интересненького? Я отвечал, что нет.

- Вообще ничего?

- Что вы тут можете пропустить? Пока что все просто пьют. Добирайтесь спокойно.

«CastteRock» расположен в самом криминальном районе города: ровно напротив Московского вокзала в проходных дворах между Лиговкой и Пушкинской улицей. Огибаете толпу цыганских попрошаек, проходите мимо бабулечек, предлагающих приезжим недорогую девочку, сворачиваете под арку, долго шагаете через длинный, похожий на туннель проход и попадаете во двор. По проваленным кособоким ступеням нужно спуститься в подвал. Там вас оглушает звучащая сразу из двадцати колонок музыка. Это и есть старейший в городе рок-н-ролльный магазин «CastleRock».

Хозяин магазина - здоровый наголо бритый мужчина по имени Леонид. По слухам, какое-то время назад Леонид был профессиональным военным и служил в армии Израиля. А потом плюнул, вернулся в Россию и теперь торгует альбомами русских хэви-металистов в самом криминальном районе города.

Чтобы посмотреть на прилюдное татуирование Хвоста, в магазин пришло довольно много народу. Зрители бродили по залу. Хвост пил свое вечное красное вино. Потом Леонид сказал, что можно, наверное, и начать. Хвост стащил свитер и футболку, а тату-мастер натянул резиновые перчатки. Под футболкой Хвост был пьяный и тощий. Тело у него было таким, каким только и может быть тело почти семидесятилетнего беспробудно пьющего человека. Тату-мастер начал наносить на дряблую кожу татуировку. Сперва зрители столпились вокруг и наблюдали, а потом всем надоело. Моя бригада все еще стояла в пробках. Хвост вроде бы задремал в кресле. Приехавшие с ним из Парижа патлатые типы в косухах старались особенно не звенеть бутылками и покрикивали на мастера, чтобы он аккуратнее иголкой своей махал не видит, что ли, устал человек? Потом редакционный автобус въехал-таки во двор. Оператор с камерой спустился в подвал. Хвоста разбудили. Он водил по сторонам ничего не понимающим взором. Оператор протиснулся поближе, осмотрел помещение и скривился: - Здесь очень темно. Может, на улицу? Про себя я подумал, что в таком состоянии Хвост до улицы просто не дойдет. И вообще, зря я все это затеял. Почитатели хвостовского таланта помогли расклеившемуся кумиру натянуть свитер, подхватили под руки и помогли выбраться на улицу. Я сильно сомневался, что Хвост соображает, где находится. Интервью вышло никудышным. Вспомнить, в каком именно году он его придумал, этот русский рок-н-ролл. Хвост так и не смог. Через десять минут оператор выключил камеру, и Хвоста увели назад в подвал, доделывать тату. А потом он уехал к себе в Париж и через три месяца там умер...

Считается, будто рок-н-ролл - дело молодых. Музыка бунта и все такое. Но только не в России. У нас всем главным рок-звездам давно исполнилось сорок. За четыре десятилетия в этой музыке успело смениться четыре поколения. Каждое из них пробивалось наверх с трудом и достигало вершины как раз к сорока.

Неплохой возраст, чтобы получить негласный сертификат соответствия: только после сорока каждый из них и становится реальной рок-звездой. Отныне за . будущее можно быть спокойным: до конца дней тебя будут показывать по телевизору и печатать в глянцевых журналах рецензии на твои альбомы. Слушать эти альбомы никто уже не станет, зато рецензии тебе гарантированы.

В XXI веке на смену Хвосту, на смену Гаркуше, на смену панк-поколению 1990-х пришли новые люди. «Четвертая волна» русского рок-н-ролла. Этих музыкантов никто не ждал, и никто не обрадовался их приходу. Замечать новичков никто не собирался - вот стукнет им сорок, тогда и поговорим, а пока говорить не о чем.

Однако к 200б-му стало ясно, что совсем не замечать двадцатилетних негодяев уже невозможно.

потому что после всяких легендарных эпох теперь наконец наступило время, в которое все мы живем.

Глава 3: 2 июня 2006 года. 18:52. В «Red-Club\'e»

Я вполуха слушал, как корреспондентик неизвестного мне издания пытает парня из руководства канала «A-ONE».

- А все-таки, что вы будете показывать?

- Мы будем показывать у себя на канале новую альтернативную музыку.

- Только иностранную? Или русскую тоже?

- Русскую тоже.

- Вы считаете, такой музыки наберется на полноценное вещание? Не боитесь, что через неделю вам будет нечего показывать?

- Да ладно! «Новая русская альтернатива» - штука помассовее, чем русский хип-хоп. Есть радиостанции, крутящие только хип-хоп, и никакого дефицита исполнителей они не испытывают.

- Хип-хоп - хип-хопом. А что с «альтернативой?»

- В одном только Лос-Анджелесе эту музыку играет несколько сотен групп.

- А у нас?

- И у нас.

- Несколько сотен?

- Несколько сотен! Может быть, даже несколько тысяч.

- И вы будете их показывать?

- И мы будем их показывать. Корреспондентик был настырен. Что, черт побери,

за издание он представляет? Надо будет потом спросить. Я закурил новую сигарету.

Сегодняшний концерт был посвящен важному событию. Московский канал «A-ONE» начинает вещание

на Петербург. Новый музыкальный канал будет транслировать на мой город новую альтернативную музыку.

Что это за музыка, внятно объяснить никто не может. Зато посвященный ей телеканал уже есть. Музыка, которую москвичи собираются гнать в эфир, настолько новая, что у нее толком и названия-то нет. В разговорах все предпочитают использовать ничего не значащий псевдоним «новая альтернатива».

Впрочем, когда в 1950-х рок-н-ролл только-только появился, каждый исполнитель тоже сам придумывал этому стилю особое название. Какое именно словечко приживется для обозначения музыки, которую играют сегодня, ясно станет лет через семь. К тому времени прыгающим в зале грудастым девочкам уже стукнет тридцать, мне будет здорово за сорок, а кто-то из выступающих сегодня музыкантов нелепо и ужасно погибнет.

- Вы это всерьез, насчет нескольких сотен групп? И все хорошего качества?

- Качество - вопрос сложный. В основном, конечно, то, что они играют, - полная туфта. Но их сотни, понимаете? И уж три-четыре, конечно, очень интересны.

- Какие это «три-четыре»?

- «Психея». «Amatory». «Jane Air». Именно на эти три коллектива мы делаем особую ставку.

Я докурил сигарету, раздавил ее в пепельнице с логотипом «Red-Club\'a» на боку и усмехнулся. «Психея», «Amatory» и «Jane Air». Или «Психея», «Jane Air» и «Amatory». Всегда только эти трое. «Четвертая волна».

Три группы, которые олицетворяют то, чем русский рок-н-ролл станет завтра. Три группы, про которые я пришел написать для журнала «Rolling Stone».

Все три команды - петербургские. А денег на их музыке наживут москвичи. Что, впрочем, и нормально. Сами-то петербуржцы такой ерундой заниматься не станут. Мы, северяне, всегда были склонны усложнять простые вещи.

Вот. Скажем, ночные клубы. Казалось бы, очень простая штука. Договорись с контролирующими органами, чтобы тебе разрешили работать до шести утра, пригласи приятных людей, закупи достаточное количество водки, или что там станут потреблять твои клиенты, - вот тебе и найт-клаб. В Москве так и делают - и это неплохо.

В моем городе начинается все тоже так. Только потом выясняется, что вместо улыбчивой молодежи твое заведение вдруг стали посещать какие-то депрессивные типы с гитарами... или с недописанной поэмой в кармане плаща... и вместо того, чтобы просто повеселиться, они вдруг открыли новую страницу культуры, сразу после этого поумирали, и выручки у тебя нет, зато на твоем клубе висит дюжина мемориальных досок. Охрана «Red-Club\'a» вела себя нагло, как постовые милиционеры где-нибудь ночью в новостройках, когда они уверены, что никакая скотина не помешает им вдоволь наиздеваться над подвернувшимся прохожим. Клубные охранники заставили меня вывернуть карманы, ткнули кулаком в живот и несколько раз, брызгаясь слюнями, прокричали прямо в лицо совет не переть напролом, пока не схлопотал в дыню.

В этом клубе наглая охрана и крошечный первый этаж. Если ты не профессиональный регбист, о том, чтобы протиснуться к барной стойке, можешь даже не мечтать. Но концерты «новой альтернативы» проводятся только здесь, и еще в клубе «Порт», а больше нигде. В «Порту» все помягче и не так тесно, но все равно - это совсем не мои места. Я - почти сорокалетний лысый парень с избыточным весом и двумя детьми. По своей воле ни в «Порт», ни в «Red-Club» я не пошел бы никогда в жизни.

После того как мы прошли внутрь, фотограф сказал, что пойдет немного поснимает, и исчез. На первом этаже клуба было нечем дышать и постоянно толкались. Я попробовал закурить, но даже это здесь было проблематично. Я поднялся на второй этаж. Там было посвободнее. В дальнем левом углу, отгороженные от остального клуба цепочкой, начинались служебные помещения. Я приподнял цепочку, кряхтя пролез под ней и зашел в гримерку группы «Психея».

Вдоль стен в гримерке стояли невысокие диванчики. На диванчиках сидели музыканты. Посреди помещения стоял невысокий стол. Он весь был заставлен пустыми пол-литровыми бутылочками из-под кока-колы. Когда я увидел эти бутылочки в первый раз, то, помню, удивился: почему столько мусора? Сейчас я уже знал: бутылочки - не мусор, а важный инвентарь. С их помощью музыканты курят гашиш: набрасывают внутрь курящихся комочков и потом вдыхают дым через горлышко.

Или не через горлышко?.. Или не вдыхают?.. Я не очень хорошо во всем этом разбираюсь. И вообще, для последних веяний в сфере культуры я чересчур староват.

Группа «Психея» была на месте. Я вошел и поздоровался. Парни пожали мне руку. Гримироваться в своей гримерке никто из них даже и не собирался. В основном музыканты прикладывались к бутылочкам и молчали. До выхода на сцену у «Психеи» оставалась еще куча времени.

Самая первая песня, которую я услышал в исполнении «Психеи», называлась «Убей мента!». Песня была просто отличная. Какое-то время тому назад директор звукозаписывающей компании «КапКан-Records» подарил мне DVD-диск, на котором я нашел даже снятый на эту песню клип. Клип тоже был очень хороший. Концертные записи группы я вообще смотрел много раз, но вот сколько именно народу выступает в «Психее», сосчитать ни разу так и не смог.

Вокалист по имени Фео. Басист по кличке Слесарь. Компьютерщик, которого все зовут Кита. Вроде бы есть еще штатный диджей, барабанщик и вроде бы второй фронтмен. Но сколько, черт возьми, их всего? я сажусь на диванчик возле Фео. На лице у Фео десять сережек: в носу, в губе, в бровях... На предплечьях - длиннющие сложносочиненные татуировки; на левой написано MY LIFE, а на правой - IS MINE. Все вместе означает: «Эта жизнь принадлежит мне!». Музыканты болтают, спускаются побродить в зал, но в основном просто молчат. Они вообще не очень разговорчивые. Парни курят гашиш, а я достаю из пачки все новые сигареты. Наверное, с их точки зрения, я занимаюсь несусветной глупостью.

Даже в гримерке слышен грохот, доносящийся с первого этажа. Там на сцену уже вышла первая группа. Хэдлайнером сегодняшнего концерта является «Психея», однако до нее на сцену выйдет еще несколько коллективов. Я в сотый раз думаю о том, что «Red-Club» - совсем не мое место.

Клубы не живут долго. От двух до пяти лет - и привет. Клуб со стажем работы семь лет- ветеран. Клуб, работающий десятилетие, неправдоподобен, как живой мамонт.

Те клубы, в которые я начинал ходить десять лет назад, давно закрылись: перекрытия снесены, стекла замазаны краской, вывески проржавели, названия забылись. Была бы моя воля, я бы и до сих пор сидел в «Wild Side» или в «Цинике». Да только кто их сегодня вспомнит, а?

С этими клубами у меня много чего связано. Например, в клубе «Циник» я познакомился с Леонидом Новиковым, выпускающим редактором журнала «Rolling Stone». Тогда Леонид стоял в очереди передо мной, а я был смертельно пьян. Слово за слово; развернувшись, я саданул собеседнику кулаком в лицо и был тут же выведен милицией из клуба вон, но не успокоился, вернулся в «Циник», подскочил к столу, за которым сидел Леонид, и попытался садануть еще раз. Так и познакомились.

Прошло несколько лет, и именно к этому парню я пришел просить средств на жизнь. Меня выгнали с работы, у меня не осталось никаких иных источников заработка, я с ужасом смотрел в завтрашний день и, чтобы хоть как-то выжить, должен был обращаться с просьбой к человеку, с которым познакомился, треснув ему по носу в «Цинике». Нормально, да?

Мне неловко вспоминать о том давнишнем эпизоде. Тем более что такая манера поведения - вовсе не мой стиль. При первом подвернувшемся случае я принес Леониду извинения. Но дружить домами после такого начала, сами понимаете, не вышло.

Когда мне было двадцать лет, драться в клубах считалось хорошим тоном. Да только времена эти давно прошли. Во времена моего тинейджерства панки, наслушавшись «Объекта Насмешек», били морду всему, что двигалось. Металлисты трясли башками под «АС/DC» и цепями молотили тех, кто слушал «Ассерt» Рокабилы выходили из самого первого в России музыкального клуба «TaMtAm» и с бритвами наперевес бросались резать ментов. Это было нормально. Тот, кто слушает агрессивную музыку, и сам должен быть агрессивен. А вот нынешние двадцатилетние - вовсе не таковы. Это первое поколение молодых людей, четко проводящих границу между музыкой и жизнью. Несколько сотен человек, набившихся сегодня внутрь «Red-Club\'a», выглядят как папуасы... они покрыты пирсингом, завиты в дреды, разрисованы татуировками... они прыгают вниз головой со сцены, а в лица у них вставлено по полкило металла... но если кто-то из] них случайно наступит тебе на ногу, то улыбнется и скажет: «Извините, пожалуйста!»

Может быть, дело в гашише?.. Гашиш делает человека мягче... покладистее... а может, и не в гашише... а в том, что к концу 1990-х обычай драться в клубах сам собой исчез. Как тут подерешься, если ты бьешь парня кулаком по лицу, а он в ответ достает ствол и сносит тебе полчерепа? Кто не научился быть добрее, давно уехал на кладбище. Выжившие предпочитают улыбаться.

Клубы, к которым я привык, давно закрыты. Манера поведения, которая для меня естественна, считается бестактной. Группы, которые я люблю, - давно ретро. Или вот еще штука, которой не было во времена моего двадцатилетия, - стейдж-дайвинг. В смысле разбежаться и головой вниз сигануть со сцены. В руки зрителей - как в волну.

Никогда не мог понять эту забаву. Еще в конце XX века я как-то зашел на концерт группы «Bloodhound Gang». Во время выступления кто-то из команды разбежался и лихо нырнул в объятия фанатов. Да только фанаты не поняли порыва и расступились... Обратно за кулисы прыгуна унесли. Концерт группа доигрывала уже без него.

Я все еще сидел на втором этаже «Red-Club\'a». Вокруг меня сидели, болтали, ходили и вдыхали черт знает что музыканты лучшей отечественной группы 2000-х годов. А я был толстый, лысый и безработный. Мнe было душно, и из всех, кто пришел сегодня послушать «Психею», я был, наверное, самым старым.

Я выковырял из кармана мобильный телефон и посмотрел на часы. Некоторое время я думал над тем, что, может быть, стоит плюнуть на все это и уехать домой? Но тогда что бы я написал для журнала «Rolling Stone»? И что бы тогда стала есть моя большая семья?

Глава 4: За 7 месяцев до концерта.

Утром мне позвонил Саша Долгов. Вежливо спросил, удобно ли мне говорить. Я сказал, что да, удобно.

- Знаете, по какому поводу я вам звоню?

- Думаю, что по тому же, что и в прошлом году. Да? -Да.

- Опять вручаете свои премии?

- Опять вручаем. Саша Долгов - главный редактор журнала «FUZZ».

И организатор ежегодного FUZZ-фестиваля. В рамках этого мероприятия он ежегодно вручает лучшим рок-музыкантам страны призы: «Лучшая группа»... «Лучший альбом»... «Лучшая песня»... С музыкантами у Долгова проблем нет. Уже десять лет победители его конкурса - это одни и те же люди. Проблемы возникают с теми, кто мог бы выйти на сцену и вручить победителю статуэтку. В прошлом году одну из премий вручал я.

- Спасибо, Александр, за ваше ко мне доверие. Кому вы хотите, чтобы я выдал приз на этот раз?

- Приходите в «Юбилейный». Все объясню на месте.

- Ну хотя бы намекните! Кто победил в вашем конкурсе на этот раз?

- Исключительно достойные люди!

День только начинался. Плечом прижимая телефонную трубку к уху, я дошагал до кухни и копался с кофеваркой. Мне хотелось сказать Долгову, что «исключительно достойные» люди, которым он уже полтора десятилетия раздает свои статуэтки, всем давно осточертели и не пора ли обратить внимание на новое поколение, но долго разговаривать по мобильному телефону экономный Долгов не стал. Сказал, что увидимся уже на концерте, и попрощался. Я положил телефон на кухонный стол, все-таки сварил себе кофе и закурил первую утреннюю сигарету.

в прошлом году на долговском FUZZ-фестивале я вручал премию в номинации «Лучшая песня». Победил в тот раз Вячеслав Бутусов с песней «Девочка».

Прежде чем заняться изданием рок-ролльного журнала. Долгов был флотским офицером. Я видел фотографии, где он в черной форме и белой фуражке стоит на корме здоровенной подводной лодки. Не исключено, что атомной. Не исключено, что там на своей лодке Долгов получил какое-нибудь секретное флотское облучение, потому что за последние лет пятнадцать этот парень совсем не изменился. По всем прикидкам, сегодня ему должно быть к пятидесяти. Но выглядит он куда лучше тридцатипятилетнего меня.

Организовано у Долгова на фестивале все было по-военному четко. За семь минут до того, как я должен был выйти на сцену. Долгов выловил меня в коридорах Дворца спорта «Юбилейный» и отвел к сцене. Велел стоять здесь и никуда не уходить.

На сцене заканчивала выступать предыдущая группа. Я послушно пристроился на металлической лесенке, ведущей за кулисы. Группа докривлялась, собрала инструменты, смотала за собой провода и освободила место. Рядом со мной стоял парень, громко, через микрофон, объявлявший следующую номинацию. По основной профессии парень был радиоведущим. Орать в микрон у него получалось здорово.

Сама процедура несложна: забираешься на сцену, если хочешь, можешь сказать какие-то слова от себя, потом распечатываешь конверт и громко зачитываешь имя победителя. Я вышел на сцену и огляделся.

Пол у меня под ногами был выложен грязными нестругаными досками. Снизу, из зала, сцена кажется не очень большой, хотя на самом деле она огромна, как стадион. Аккуратно переступая через провода, я подошел поближе к краю. Отсюда Дворец казался крошечным, как чашка утреннего кофе.

Что за слова положено говорить, я не знал, а на месте придумывать было поздно. Я просто распечатал конверт и прочел:

- Вячеслав Бутусов! Песня «Девочка»!

Из зала что-то заорали. Отсюда, с высоты, это было даже не очень громко. Стоявший в тени Бутусов подошел поближе. Я отдал ему статуэтку и пожал руку. У Бутусова были черные, сросшиеся на переносице брови. Говорят, это признак мизантропии, и в данном случае это правда. Людей Бутусов не любит. А уж пьяных подростков, верещавших в зале у него под ногами, он не любит особенно.

Забрав у меня из рук статуэтку, Бутусов помахал ею в воздухе, а потом незаметно передал в руки Долгову. В тот вечер статуэтку всем победителям вручали одну и ту же. То ли спонсоры не успели подвезти остальные статуэтки, то ли Долгов сэкономил на металле. Оно и правильно: думаю, у того же Бутусова статуэток столько, что одной больше, одной меньше, - роли уже не играет.

После прошлогоднего FUZZ-фестиваля я дошел до ближайшего музыкального магазина и купил себе mpЗ-пластинку со всеми альбомами бутусовской группы «Наутилус Помпилиус». В середине 2000-х годов я впервые в жизни послушал то, что вся остальная страна слушала двадцать лет назад. Ранние альбомы Бутусова показались мне действительно очень хорошими.

На диске имелись не только студийные треки, но и концертные записи группы. На них в паузах между песнями слышны крики тысяч слушателей. Но вот моего голоса на этих записях нет. Великий русский рок-н-ролл 1980-х грохотал в моем собственном городе, будущие легенды ходили по тем же улицам, что и я, сидели в тех же кафе, что и я, даже девушки у нас иногда бывали общие. Но ничего кроме презрения к этим типам с сальными волосами двадцать лет назад j я не испытывал. Сегодня я искренне уверен, что все эти люди - живые легенды. Тогда я бы лишь рассмеялся, если бы кто-то высказал подобную глупость в моем присутствии.

Скажу честно: вообще-то, я лузер. Я никогда не бываю в правильном месте в правильное время. Обо всех самых важных вещах я узнаю с опозданием на годы. Конец 1980-х был славной рок-н-ролльной революцией. Но я ее не застал. Пятнадцать лет подряд я жил почти напротив Рок-клуба - и ни разу туда не зашел. В конце 1980-х я слушал «The Сиге», по-английски читал Хантера Томпсона, и если при мне упоминали русский рок-н-ролл, не мог пересилить брезгливость. Прошло двадцать лет, и я понимаю: именно там ковалась моя сегодняшняя страна. Но как это происходило, я не заметил.

В 1991 году я встречался с несовершеннолетней, но дико красивой девушкой. Встречаясь, мы часами не вылезали из постели... она вела себя так, что часы заканчивались моментально, и сразу хотелось, чтобы они начались снова... правда, в остальное время пойти нам было некуда. Ленинград начала 1990-х был очень тоскливым городом. Как-то случайно мы зарулили во Дворец спорта «Юбилейный». Оказалось, что в тот день в «Юбилейном» выступает группа «Кино».

Со временем выяснилось, что это было самое последнее выступление Цоя в родном городе. Я помню, что свет в зале почему-то горел на полную. И сам Дворец спорта был заполнен от силы на треть. Еще помню, как после концерта мы дошли до безлюдной набережной Невы и подружка прямо там сползла на корточки и я был уверен, что потеряю-таки сознание прямо здесь, на набережной... Но вот самого концерта я не помню совершенно. Ни лица Цоя, ни единой песни - ничего!

Тогда страна переживала великую рок-н-ролльную революцию. Эхо эпохи гремит по стадионам и до сих пор. Но музыка 1980-х не была интересна мне тогда - не интересна и сейчас.

в этом году на FUZZ-фестивале все происходило точно так же, как и в прошлом. За исключением того, что пожарная инспекция запретила курить в гримерках и музыканты выходили на улицу. Бутусов в закончившемся году ничем особенным не отличился, и премию на этот раз я вручал группе «Агата Кристи».

В «Юбилейный» я подъехал к семи вечера. Концерт уже начался. Долгов поймал меня у входа и проинструктировал, куда именно и во сколько я должен подойти. Я пообещал следовать инструкциям.

По ту сторону сцены бродила целая толпа уродливых девушек и сальнорожих молодых людей. Именно так выглядела отечественная музыкальная пресса. Люди, не способные сформулировать ни единого вопроса. Люди, не интересующиеся ничем на свете. Люди, не способные увидеть событие, даже если событие само на танке въедет к ним в редакцию. Люди, которые в любой стране мира были бы признаны «лицами с ограниченными умственными возможностями» и отправлены проходить курс реабилитации - и только в России формирующие общественное мнение. Русские журналисты. Люди, каждый из которых несет персональную ответственность за то, что в России столь ущербный шоу-бизнес, у русских столь чудовищные вкусы, а у страны в целом - абсолютно беспросветное будущее.

Общаться с коллегами мне не хотелось. Ничего кроме омерзения русские журналисты у меня уже давно не вызывают. Большую часть времени перед выходом на сцену я просидел в гримерке у знакомых музыкантов. Сальнорожие иногда совали нос внутрь, но зайти не решались. Около половины десятого Долгов позвонил мне на мобильный телефон и сказал, что пора подойти к сцене. Следующий выход - мой. Я вышел из гримерки и стал протискиваться поближе к сцене.

Возле лесенки, ведущей за кулисы, уже стояли парни из «Агаты Кристи» и стоял, держа в руках статуэтку. Долгов. Музыканты были смешными, невысокими и полными. Они напоминали медвежат из «StarWarsVI». Стоявшая здесь же девушка-фотограф навела на гитариста группы Глеба Самойлова камеру. Он поморщился, замотал шею шарфом и, перекрикивая музыку, пояснил:

- Второй подбородок!.. Снимите меня так, чтобы второго подбородка было не разглядеть!..

Долгов замахал руками: хватит болтать! Все выходим на сцену. В этом году статуэток хватило уже на всех - может быть, Долгов нашел спонсора посостоятельнее? Правда, победители были все те же. Премия FUZZ существует лет десять, и получают ее каждый год одни и те же люди. Ну, может, иногда меняясь очередностью. Весь русский рок-н-ролл - это уже давно пятнадцать названий, и ничего кардинально нового в этой области вроде бы не предвидится.

Я распечатал конверт, громко прочитал: «Агата Кристи!», отдал музыкантам статуэтку, спустился по металлической лесенке со сцены, выбрался из зала и решил выкурить сигарету на улице.

Дело происходило весной. Снаружи было даже еще не темно. У самого выхода стоял мультипликатор Олег Куваев. От него, конечно же, пахло алкоголем, но совсем пьяным Олег не был. На фестивале он тоже вручал кому-то статуэтку.

Мы помолчали. Потом я спросил, как ему концерт. Как ему выступающие коллективы.

- Говно, а не коллективы.

- Все до единого? Кому ты вручал статуэтку?

- «Королю и Шуту».

- «Король и Шут» тоже говно?

- Почему сразу говно? «Король и Шут» очень нравятся моему сыну.

- Что же в таком случае слушаешь ты?

- Что-то поновее. Что-то сегодняшнее. Не обязательно же всю жизнь слушать рок-клубовское ретро. Знаешь, кто писал музыку для наших последних мультфильмов с Масяней?

- Кто?

- Группа «Психея». Вернее, не вся группа, а их компьютерщик Кита. Знаешь его?

Куваев посмотрел на меня. Последний раз затянулся и выкинул докуренную сигарету.

- На самом деле я думаю, что эти парни - главное, что есть в сегодняшней музыке. А как думаешь ты?

Глава 5: Клуб «Полигон».

Все началось в холодном и голодном 1996 году. Тогда стало окончательно ясно: никакого русского рок-н-ролла больше не будет. Эта старая, дряхлая, смертельно больная музыка никому не нужна. Отныне ее место займут веселые танцы со стриптизерками и ди-джеями. Группы, успевшие сделать себе громкое имя во времена Перестройки, теперь не вылезали с европейских гастролей. Музыканты следующего поколения, попробовавшие поднять голову в 1990-х, теперь массово гибли от героина. Первый независимый русский рок-н-ролльный клуб «TaMtAm» доживал последние дни, а клубы, пытавшиеся продолжить его дело, влачили жалкое существование.

Середина 1990-х - наиболее жесткий кризис идей за всю историю рок-н-ролла. Так было не только в России - так было по всему миру. Сколько существует эта музыка, столько идут разговоры о том, что, мол, реальный-то рок-н-ролл давно мертв. Но тут дело обстояло действительно серьезно. Ничего нового в гитарной музыке не появлялось уже больше десятилетия. Изо всех окон звучало техно, и даже самые упертые стали сдаваться: да, похоже, рок-н-ролл действительно сдох.

В начале 1990-х в клубе «TaMtAm» произошли две последние русские рок-революции. Именно там появились русский панк и русское рокабилли. Эти революции остались никем не замеченными и никого не потрясли. Рок-н-ролл давно потерял способность кого бы то ни было поражать.

Главной звездой середины 1990-х была группа «TequillaJazzz». Коллектив действительно недурен, вот только аудитория его даже сегодня составляет максимум пятьсот человек. А десять лет назад не было и того. Это была проблема не группы, а времени. У тех, кому сейчас чуть за тридцать, украли десять лет карьеры. У них украли стадионы, клипы на музыкальных каналах, вопящих фанаток и лица на обложках глянцевых изданий. Десять лет назад в России не было ничего из перечисленного. На стадионах тогда звучал только рейв, первые глянцевые журналы явились только к 1997-му, а музыкальный канал и на три года позже. Если же говорить о девушках, то они в 1990-х на нищих рок-идолов даже не смотрели. Девушки тогда мечтали отдаться первому встречному бандосу. Пусть не очень крупному, но бандосу. С бритой головой, мобильным телефоном и в пестром пиджаке. Потому что лучше уж так, чем двинуть коней от голода.

Тогда, десять лет назад, задача была простая: выжить. Ни о какой внятной музыкальной политике речь не шла. Кто-то пытался привозить в страну иностранных знаменитостей - но выступать им было негде, да и зрители не хотели их видеть. Кто-то пытался открыть звукозаписывающую компанию, но быстро разорялся, потому что продавать кассеты было тоже негде, да и желающих купить находилось немного. Музыканты рок-клубовских команд пытались открывать собственные музыкальные клубы. Обычно через пару месяцев клубы закрывались, потому что выступать в Сперва «Полигон» открылся черт знает где - в Ленинградской области, в поселке Сертолово. По сл хам, там имелся реальный танковый полигон. В честь клуб и получил свое название.

В Сертолово «Полигон» просуществовал года полтора, а потом начал кочевать с точки на точку. Из Ленобласти клуб переехал в актовый зал Университета профсоюзов. Оттуда - в хэви-металический клуб «Гора» на Лиговском проспекте. Оттуда - в Дом культуры «Красный Октябрь». Открывая «Полигон», его хозяева не были даже уверены, что найдутся группы, которые смогут в новом клубе выступать. Надо всем витало ощущение конца света.

За музыкальную политику «Полигона» отвечал молодой человек, которого звали Павел Клипов. Задача у Павла была сложная. В какую сторону идти? По сотому разу играть осточертевший русский рок? Тупо пилить метал? Клипов нюхал ветер, всматривался в горизонт, но перспективы у его корабля были туманны.

Клинову было чуть за двадцать. Выше среднего роста, лоб с залысинами, очень тонкие губы. Говорил мало и неохотно. В те годы он хватался за все сразу, пытался экспериментировать, выпускал на сцену всех, кто хоть что-то из себя представлял. Он пробовал смешивать их в разных пропорциях: а вот что получится, если в первом отделении сыграют рокабиллы, а во втором - хэви-металисты? А если еще и добавить панка? Он без конца слушал демо-записи, разговаривал с музыкантами, отсматривал всех, кто приходил. Ситуация не менялась.

«Alice In Chains» для тех лет были действительно свежим ветром. В середине 1990-х до Петербурга дошли первые записи новой американской металлической волны. Самыми заметными среди этих музыкантов были лос-анджелесские подонки из группы «КОЯМ». И молодые русские тут же стали пытаться играть «под «КОЯМ». Но дальше нескольких продвинутых меломанов эта мода не шла. Аудитории у такой музыки не существовало. Стиль оставался полным андеграундом, и никаких надежд на то, что ситуация изменится до самого начала XXI века, не было. Но по крайней мере, теперь становилось понятно, в какую сторону двигаться. 4

В 1996-м в «Полигоне» Павел Клипов провел самый первый в стране концерт «новой альтернативной» музыки. Рекламы не было, да и быть тогда не ^ могло. «Новая альтернатива» в те годы означало: \' «что-то хоть немного похожее на «КОЯМ». На сцену \' вышли группы «Кирпичи», «Military Jane», «Джан-Ку» и еще парочка совсем забытых коллективов. На «КОЯN» никто из них похож не был. Концерт собрал 150 человек. Как именно относиться к новой музыке, никто не понимал. Но 150 человек все-таки пришло. Для первого раза это было даже и неплохо.

Ни о каких выступлениях за деньги в 1990-х речь не шла. Группы, игравшие в клубах, в лучшем случае могли рассчитывать на несколько бутылок бесплатного пива.

Павел Климов, бывший директор группы «Психея»:

В «Полигоне» гонорар могла получить группа-хедлайнер. Каждый вечер у нос выступало несколько групп: одна, на которую публика покупало билеты, и три-четыре на разогреве. Деньги мы делили пополам: половину выручки от входных билетов забирал себе клуб, а вторую половину я отдавал главной выступающей команде. Соответственно, группы разогрева не получали ничего. Они играли на будущее: нарабатывали опыт, обзаводились поклонниками, хватались за возможность себя показать. Большинство не выдерживало и сходило с дистанции. Зато те, то продержался первые год-два, дальше стремительно становились звездами.

Первыми звездами «новой альтернативы» попробовали стать группы «SCANG» и «Military Jane». Но те, кто под шквальным огнем первым поднимается из окопов, первыми, как правило, и гибнут.

Лидер «Military Jane», Илья «Черт», плюнул на «альтернативу» довольно быстро. Уже в конце 1990-х он полностью сменил музыкальную ориентацию. Его сегодняшняя группа «Пилот» - довольно типичный русский рок, что-то вроде «Алисы» двадцатилетней давности. О радикальной молодости «Черта» сегодня не напоминает ничто.

Вторые отцы-основатели русской «новой альтернативы» держались дольше. Если послушать «SCANG» сегодня, то звучит это как клонированный «КОЯN». Впрочем, для 199Q-X неплохо было и это. Лидера команды звали Нильс. Как каждый приличный музыкант того времени, Нильс имел огромные проблемы с наркотиками. К концу десятилетия он пропал, бросил группу, и несколько месяцев никто не зал, где он находится. А потом Нильс выплыл при каком-то монастыре в Ленобласти. Бывший главный альтернативщик страны завязал с наркотиками, изменил свою жизнь и музыку больше не играет. Зато, по крайней мере, он выжил. Остальные пионеры «альтернативы» к 1999-му вымерли почти поголовно.

Проблемы с помещением у «Полигона» продолжались. В 1997-м из Дома культуры «Красный Октябрь» клуб уехал на северную окраину города, к станции метро «Лесная». Там он и прожил лучшие денечки своей биографии. Правда, тогда никто еще не знал, что именно эти денечки будут лучшими.

Павел Клипов продолжал биться лбом о стену. Аудитория новой музыки по-прежнему составляла 150 человек. И никаких надежд на то, что ситуация изменится, не было. Иногда на «альтернативные» концерты вместо ста пятидесяти слушателей приходило триста, и всем казалось - вот оно! дело сдвинулось с мертвой точки! Но спустя неделю на точно такой же концерт не приходил вообще никто, и от отчаяния можно было опустить руки.

Какие-то группы Клипов пытался прямо во время концертов записывать. Он говорит, что у него дома и до сих пор валяется несколько коробок, внутри которых - вся история русской независимой сцены. Именно таким образом появились первые концертные альбомы группы «Кирпичи» и Ильи «Черта». Конечно, это была полная самодеятельность, но ничего другого в стране тогда не существовало.

Из этих концертных треков в конце каждого года Клипов составлял аудиосборники. Он выпустил сборник «Альтернатива-1995»... потом «Альтернатива-1996»... потом «Альтернатива-1997»... потом «Аль-тернатива-1998»... Думаю, если бы ситуация не изменилась, упорства этого парня хватило бы на то, чтобы в том же духе продолжать до «Альтернативы-2037»... Но после 1999 года ситуация хоть и медленно, но начала выправляться. Вo второй половине 1990-х рабочий день Павла Клинова начинался с того, что он наугад выуживал из коробки с демо-записями несколько кассет и выбирал группу для сегодняшнего выступления. В офисе Павла стояла громадная коробка, доверху наполненная демо-записями. Выудив оттуда кассету-претендента, Павел втыкал ее в магнитофон и слушал половину первой песни. Если музыка казалась ему более или менее, Павел проматывал немного вперед и слушал половину второй песни. Десять минут - и программа сегодняшнего вечера составлена. Девяносто процентов кассет отправлялось в мусорное ведро, а три-четыре группы начинали готовиться к выступлению.

Павел Климов, бывший директор группы «Психея»:

На «Психею» я нарвался тоже случайно. В тот момент ничего выдающегося группа собой не представляла. Но я все равно решил дать им шанс выступить. О том, что группа приехала из Кургана, я, разумеется, не знал. Я послушал их демку и по указанному электронному адресу написал парням письмо. Так, мол, и ток. Есть возможность сыграть. Если согласны, то такого-то числа - ждем. Вышло тан, что на тот момент «Психея» как раз была в Петербурге. Они пришли в «Полигон» и выступили. С этого все и началось.

Глава 6: «Психея» перебирается в Петербург.

Позапрошлым летом я как-то пошел выпить кофе со знакомым главным редактором небольшого петербургского издания. Вроде бы нам нужно было поговорить о деле, но вместо этого редактор купил алкогольный коктейль, выпил его залпом и стал жаловаться на жизнь.

В семье редактора подрастает двое сыновей. Он хороший отец: покупает детям свежие компьютерные игры, в выходные вместе с ними катается на велосипедах и, если есть время, ходит на рок-концерты.

- Все, что слушают мои парни, и я тоже готов слушать. Если они просят у меня купить им футболки мордами каких-нибудь очередных панков, я всегда покупаю. А вот вчера вместе с ними послушал «Психею» - и эти парни сделали меня стариком.

- Сделали стариком? Как это?

- Вместе со своими детьми я мог слушать любую музыку, и она мне нравилась. Честно нравилась! Я ходил с детьми на футбол и на любые концерты. Мы все тогда отжигали вместе. Музыкальные вкусы у нас были общие, и я чувствовал себя молодым. Ровесником собственных детей, понимаешь?

- Понимаю. Я и сам иногда хожу со своими детьми на концерты.

- А то, что играют эти уроды, мне уже не понять. Вокруг всем нравится, а я этого не понимаю. «Психея» - это пропасть, отделившая меня от молодости.

Он сходил к стойке бара, купил себе еще один коктейль, сел за столик, опять выпил его залпом и поморщился:

- Они сделали меня стариком. Зачем эти черти из Кургана вообще приехали в мой город?

Черти из Кургана приехали в Петербург, чтобы здесь жить. Куда еще из своей Западной Сибири могли отправиться семнадцатилетние провинциалы, мечтающие о славе рок-н-ролльных звезд? То есть, конечно, еще лучше было уехать сразу в Гамбург или Сиэтл, но они уехали в Петербург, потому что в конце 1990-х это было почти то же самое.

Первыми в городе десантировались Фео и Слесарь. Дело было в феврале. В Петербурге стояли последние зимние морозы. По слухам, для того чтобы купить билеты, вокалист «Психеи» украл немного денег у собственных родителей, а бас-гитарист продал родительский ваучер. Замерзшие и невыспавшиеся, они стояли на перроне Московского вокзала и понятия не имели, что дальше. Задача была осмотреться на месте, найти жилье и подготовить все к приезду остальных членов группы.

Фео, лидер группы «Психея»:

Слесарь сходил на несколько собеседований, о потом плюнул и пристроился грузчиком. Мне, если честно, не хотелось работать руками. Для начала я закончил недельные курсы косметологов и получил диплом «Мастера красоты».

Впрочем, вместо того чтобы делать красивыми других, этот парень вплотную занялся собой. Десять сережек в лице. Татуировки «MY LIFE» и «IS MINE» на предплечьях. Эта жизнь действительно принадлежала ему одному. В пятимиллионном мегаполисе дела до двух оболтусов из Западной Сибири никому не было.

Фео, лидер группы «Психея»:

«Мастером красоты» я так и не поработал. Вместо этого приходилось таскать тяжести и раздавать на Невском рекламные листовки. А через какое-то время я устроился работать в хозяйство по выращиванию грибов вешенок.

Очень причудливая технология: висят здоровенны мешки, в них понемногу растут эти самые вешенки Наша бригада состояла из пяти человек: взрослый совершенно сумасшедший прапорщик и четыре приезжих андеграундных музыканта. Сома работа немного напоминала работу смотрителя в зоопарке, только твои подопечные никуда не сбегут. Мы жили в брошенном коровнике - под потолком висели мешки, из дырок в мешках наружу росли грибы. Неторопливая, размеренная жизнь на природе.

Вечерами после работы Фео и Слесарь ходили по улицам, читали все подряд афиши и выписывали в специально купленный блокнот адреса петербургских клубов. Еще дома, в Кургане, знакомая девочка-журналистка дала им с собой телефон Евгения «Ай-яй-яй» Федорова, из группы «TequillaJazzz». Набравшись смелости, парни позвонили по продиктованному номеру. Федоров сказал, что сегодня вечером у него концерт в клубе «Манхеттен», и пригласил заскакивать на саундчек.

Фео и Слесарь отпросились с работы пораньше, надели чистые футболки и в назначенное время уже сидели в «Манхеттене». Вживую видеть, как на глазах у ,6я рождается музыка, которую преждеты мог слышать только на хрипящей, плохо переписанной аудиокассете, - ради такого было не жалко остальные шесть вечеров в неделю жить в коровнике и следить за ростом грибов вешенок.

Федоров дал парням телефоны нескольких клубных администраторов. Фео плюнул на работу и целыми днями теперь обходил и обзванивал клубы, пытался договориться о выступлении. Отправляя его в Петербург, парни просили закрепиться в этом странном, но прекрасном городе, найти хоть какое-то жилье, но главное - выяснить: реально ли здесь играть?

Всего через несколько недель стало ясно: играть в Петербурге реально, очень реально! Пора было звать остальных.

Все началось в холодном и голодном 1996 году. Тогда стало окончательно ясно, что никакого русского рок-н-ролла не будет. Никому не нужен этот старый, дряхлый рок-н-ролл, а будут вместо него веселые танцы со стриптизерками и диджеями... и именно в этом году в западносибирском городе Кургане появилась группа «Психея».

До этого Курган был знаменит только как место рождения композитора и промоутера Макса Фадеева. В том году, когда в Кургане появилась «Психея», Фадеев запустил первый в новейшей русской истории успешный продюсерский проект: публике была представлена певица Линда.

Впрочем, музыканты «Психеи» об этом не знали. В том году они заканчивали школу. Глядя на парней, об этом ни в жизнь не догадаешься, но вообще-то за плечами у каждого из них по одиннадцать классов довольно престижной Гуманитарной гимназии. Углубленное изучение литературы, несколько языков... В 1996-м Фео вместе с парой одноклассников собрал первый состав группы. Спустя два года его «Психея» стала главной звездой курганской сцены. Это было совсем несложно.

Фео, лидер группы «Психея»:

Ты просто не представляешь, что это было такое - жить за Уралом в конце 1990-х. Сегодня в Петербурге ежедневно проходит сразу несколько очень приличных концертов. А в Кургане в конце XX века проходило три концерта в год. Никакой музыкальной жизни там не существовало. Мы ездили на гастроли в Екатеринбург и Челябинск. Мы даже получили несколько местных музыкальных премий. К концу 1990-х в Кургане у нас даже появилась собственная публика, но ни единого выступления за деньги дома мы никогда не имели, и даже мечтать об этом было смешно. Я жил на деньги мамы и папы, а если денег не хватало, иногда мог чего-нибудь украсть. Из этого дурдома нужно было валить - и мы свалили.

Идея уехать в Петербург появилась у «Психеи» еще в 1999-м. В том году они даже съездили в город на разведку.

Фео, лцдер группы «Психея»:

Как-то мы сидели в подворотне и дули, а в эту же подворотню заскочил поссать парень, который, как потом выяснилось, играл в курганской группе «Фронт». Мы с ним познакомились, и он устроил нам первое выступление в Петербурге.

Мы за свой счет купили билеты, приехали, отыграли. Место было убийственное: панк-клуб, который располагался на заброшенном велосипедном заводе. Выбитые стекла, толпы парней с ирокезами. Ничего подобного раньше мы не видели. Но это было и не важно. Нам хотелось играть - мы и сыграли.

Кстати, уже в тот приезд некоторые люди говорили, что по-настоящему крутыми мы станем, только если сможем сыграть в клубе «Полигон». Я запомнил это название. И когда в следующем году мы перебрались в Петербург насовсем, главное, о чем я первое время мечтал, - это сыграть в «Полигоне».

Директор «Полигона» Павел Клипов написал им по электронной почте, и уже через несколько часов группа в полном составе была у него. Отыграть им удалось в тот же вечер. За плечами у «Психеи» уже имелись главные призы нескольких западносибирских музыкальных фестивалей. Но в Петербурге все эти регалии не значили ровно ничего. Чтобы понять, что здесь звездами они будут не скоро, парням понадобился всего один концерт.

- Понятия не имею, как они играли раньше, - пожимает плечами Клипов. - Там, откуда они приехали, похоже, даже ламповых комбиков не было!

- Но ты все равно дал им выступить?

- В те годы я давал выступить всем, кто хоть что-то из себя представлял. У этих парней из Кургана горели глаза. Они выступили в «Полигоне» один раз, потом выступили второй... потом стали выступать регулярно, а через месяц даже поселились прямо в помещении клуба.

Клипов отдал Фео ключи от клуба. Теперь музыканты «Психеи» всегда имели место для ночлега. Здесь был диван, холодильник, выделенная линия Интернета, куча интересных людей и аппарат, чтобы иногда порепетировать. Вообще-то, у группы имелось и собственное снятое жилье: десятиметровая комната в коммуналке. Но туда парни ходили только раз в неделю, чтобы помыться. Остальное время они проводили в «Полигоне». Компьютерщик группы Кита как-то не вылезал из клуба сорок дней подряд. Он не выходил на улицу, не видел солнца, не принимал душ - сорок дней подряд он просидел в клубе и не мог поверить, будто все происходящее действительно правда.

Фео, лидер группы «Психея»:

Первое время мы играли в «Полигоне» по три раза в неделю. Сейчас «Психея» может не давать концертов три месяца подряд - и ничего не изменится. А тогда мы не могли не выступать. Если бы нам сказали, что за право выступить мы должны заплатить, - мы бы все устроились на работу и послушно принесли бы деньги.

Мы играли со всеми: с хэви-металистами, с хип-хоперами, с панками. Как-то раз умерились разогревать даже «Гражданскую Оборону». Внешне это было очень похоже на типичный концерт в Кургане: сидят сотни пьяных людей, в углу кто-то блюет. Все-таки Летав - это такая очень сибирская история... Сейчас я понимаю, что разогревать его «Оборону» было самоубийством, но тогда мы просто хотели играть, и никто не мог помешать нам играть.

Концерт «Психеи» в тот раз был недолог. Прямо во время первой песни люди из зала начали плеваться в группу, а «Психея» в ответ начала заплевывать зал. Через три минуты все помещение клуба оказалось покрыто толстым слоем плевков. Во время пятой песни на сцену забрался здоровенный тупой и пьяный тип в тельняшке и черной куртке с портретом Летова на спине.

- Ты чего тут играешь?! - выпучивая глаза, надрывался он. - Играешь, спрашиваю, чего, а?! Ты не понял, что ли?! Пошел на хер отсюда: не будешь ты тут все это играть!

Отбормотав вступительные заклинания, тип коротко без замаха, дал психеевскому вокалисту в торец. Подскочил Слесарь и ответил, да так, что тип кувырнулся с невысокой сцены на пол. В зале было несколько сотен таких же, как этот, - все в тельняшках и черных куртках. Повскакав с мест, они ринулись в сторону группы. Концерт пришлось прекратить. Летов смотрел на все происходящее из-за кулис. Вмешиваться и успокаивать толпу он не собирался. Ему уже давно все на свете было безразлично.

То, что вытворяла на сцене «Психея», в те годы во казалось революцией. В истеричном, всегда о чувствующем запах моды Петербурге похожую музыку тогда никто еще не играл. К 2000 году в Петербурге доживала свое старая, сложившаяся еще вокруг клуба «TaMtAm» тусовка. Люди пилили свои гитары уже лет по семь, по восемь и смертельно надоели аудитории. В то же время в городе понемногу стали появляться ценители свежей западной волны - только-только появившейся в Штатах «альтернативы», - а исполнителей не было. Играть ВОТ ТАК никто, кроме «Психеи», еще не умел.

На самый первый концерт курганских самородков в «Полигон» не пришел вообще никто. И на второй концерт - тоже. Сами-то парни давным-давно знали, что являются номером один, но никто, кроме них, об этом тогда не знал. Они играли концерты, выступали на фестивалях, записывали что-то в студии... От ощущения, что они в правильном месте и в правильное время, а значит, получится вообще все, - от этого ощущения голова шла кругом.

Свою аудиторию «Психея» создала себе сама. Парни, как гаммельнские крысоловы, затренькали на инструментах - и дети пришли к ним сами. Год работы: 365 дней и приблизительно сто пятьдесят концертов. Было время, когда они и мечтать не могли сыграть в «Полигоне», а спустя год «Психея» уже была главной звездой этого клуба.

Фео, лидер группы «Психея»:

Все менялось, и сами мы менялись. Подростком т, можешь меняться ежедневно: каждый день можешь становиться совсем другим. А чем старше ты становишься, тем это сложнее. В Кургане мы были никому на свете не нужны и чувствовали себя предельно свободными. А здесь вдруг появились какие-то обязатет ства. Какие-то рамки, в которые ты сам себя загнал.

«Психея» теперь могла собрать полторы тысячи человек. Эти люди за деньги покупали билеты и хотели что-то получить взамен. Наша игра переставала быть совсем уж развеселой. Становиться профессионалами и просто делать то, чего от тебя ждут, - мы совсем не за этим приехали в Петербург.

В 2001 году на весь Петербург было от силы сто пятьдесят ценителей такой музыки, какую играла «Психея». Спустя год концерты шли уже непрерывно, и на каждый из них приходило по нескольку сотен молодых людей с дредами и девушек в камуфляжных штанах. Еще через два года «Психея» первой из русских «альтернативных» команд собрала Дворец спорта «Юбилейный».

Дворец спорта - это был уже совсем другой уровень. И правила игры становились уже совсем другими. Не важно, что первый концерт в «Юбилейном» оказался и самым последним стадионным концертом в истории русской «альтернативы»... В том году, когда «Психея» там отыграла, мой знакомый главный редактор сказал, что именно эти курганские черти украли у него молодость.

Глава 7: 2 июня 2006 года. 20:16. В гримерке «Психеи».

Приблизительно полчаса назад пришел Леха Никонов. Его группа «П.Т.В.П.» сегодня не выступает, но это было и не важно. Парни из «Психеи» в обязательном порядке ходят на концерты никоновской «П.Т.В.П.», а Никонов непременно посещает все выступления «Психеи».

Никонов ворвался в гримерку, громко сказал: «Привет!», упал в кресло, снова вскочил, пожал всем руки, стал что-то говорить, несколько раз затянулся дымом из бутылочки, сбегал в бар, принес оттуда бутылку шампанского, отхлебнул из нее, снова затянулся дымом, снова упал в кресло, тут же вылез из него, дошел до угла, где сидел я, пожал руку и мне тоже. Ногти на правой руке у Лехи были выкрашены черным лаком. Глаза подведены черной тушью. Как только он ходит в таком виде по улице?

- Тоже пришел? Музыку слушать?

- Я пишу для «Rolling Stone».

- А телек?

- Уволился.

- Понимаю. Курить будешь?

- Нет. Спасибо.

- А шампанского?

- Ты пьешь шампанское?

- Тут в баре ничего больше нет.