И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.

– Что ж вас Онлиевский-то отпустил?

– Сама ушла.

– Почему?

– Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.

– Ну и?..

– Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.

– Не понимаю. Вы – аналитик. Вы свою работу сделали. При чем тут сокращения?

– Не по-божески это было.

– Однако оригинально. А то, что государство за счет ваших хитрушек потеряло несколько сот миллионов, – это по-божески?

– Да, вы правы: это тяготит. Но это иное. Не мы, так другие бы. Конкретные люди в правительстве ждали, кто им больше заплатит, чтоб обокрасть государство. Онлиевский больше украл, потому что больше заплатил. Но потом он начал обижать беззащитных. И значит, поступил против правды.

– Несколько причудливо, но канва понятна. – С таким неприкрытым ханжеством Забелин давно не сталкивался. – То есть вы идейный, так сказать, борец за правду на приватизационном фронте?

– Нет. Я работаю за деньги. И работа моя должна хорошо оплачиваться.

– Хорошо – это сколько?

– Много. Сейчас мне нужно сто двадцать тысяч долларов. Расчет, само собой, по результату.

– Почему именно?.. – Забелин поразился и астрономической сумме, и ее точности. – На коттеджик?

– Мне надо. Владимир Викторович сказал, что вы согласитесь.

– Силен он говорить. Юля, а вы замужем?

– Здесь все обо мне. – Нахмурившись, она вытащила из сумки и протянула дискету. – Вы ж все равно проверять будете. Так жду звонка?

– Вот что. Вы ведь к центру? – Что-то самое важное в странной посетительнице оставалось непонятым. – Подождите немного в приемной. Я вас подброшу. Заодно и поговорим поподробней.

– Надеюсь, это нужно для дела. – Было заметно, что вопрос о замужестве ее встревожил.

– Исключительно для дела.

«Кому ж ты для другого-то нужна?» – И Забелин, опасаясь быть пойманным на этой мысли, кисло улыбнулся.

После ее ухода он, поласкав пальцами полустертые кнопки электронного блокнота, извлек-таки старый, подзабытый файл и, не отрываясь от него, набрал телефонный номер.

– Налоговая полиция России, – ответил задеревеневший женский голос.

– С полковником Осиповым можно соединиться?.. Скажите – Забелин.

Через некоторое время послышалось осторожно-удивленное:

– Какие люди! – И – без паузы: – У меня тут совещание.

– Тогда о главном. – Старый опер задал тональность, и надо было под нее подстроиться. – Нужна помощь – хочу своего человечка внедрить в один НИИ под крышей налоговой инспекции.

– Какой там у нас счет был, два-ноль в мою пользу? – припомнил полковник.

– Вроде так.

– Ладно, как не порадеть родному человечку? Будет три-ноль.

– Нет проблем. – Повесив трубку, Забелин сделал пометку: в понедельник придется добавить к двум тысячам долларов на счете полковничьей жены еще одну.

Раздался телефонный звонок, и одновременно без стука вошел Дерясин.

– Стар! – закричала трубка голосом Макса. – Я по тебе соскучился.

– Как добрался? – Забелин постарался показать, что он не один. Но, как обычно, это не подействовало.

– Старый, не поверишь! В три ночи приполз. Провожал Наташку. Какой же она осталась чистой. Мы с тобой просто-таки жизнью искрошены. А она – удивительная. Будто и не было всего этого. До двух ночи в ее подъезде простояли. Домой не пустила – ребенок болеет.

– Макс, я не один. – Он остановил сделавшего движение к двери Дерясина.

– Слушай, мы с ней в подъезде, в заблеванном подъезде «сухаря» на двоих раздавили.

– Максик!

– Погоди! Нас соседи разогнали. Только представь? В тридцать пять – по подъездам! Ты поразишься, но она все еще верит в добро. Жить здесь – и верить! Фантастика! Но не хочет простить. Может, ты порадеешь? Если бы не эти восемь лет. Ну зачем они были?! Да, поздравь, я теперь зам Мельгунова и начальник управления ценных бумаг института. Дослужился до степеней известных. Думаю, управление в департамент переименовать. Солидней. Теперь насчет вашей стычки…

– Макс! Заткнись же, наконец! Мне как раз надо с тобой увидеться. В теннис еще не разучился стучать?

– Мальчишка! Да я тебя одной левой! – Флоровский был левша.

– Тогда через два часа в теннисном клубе на Ленинградском. До встречи!.. Что, Андрюш?

– Вы что, Янку берете?

– Пришлось пообещать. Не одобряешь?

– Дело ваше. Просто Клыня теперь просится. Вы ж знаете, втюрился он в эту кошку.

– И что думаешь?

– Он-то в теме. Обузой не станет.

– Тогда скажи – пусть подключается к Жуковичу.

– Да, там у вас в предбаннике какая-то плохушка дожидается.

Забывший о Юле Забелин, хмыкнув, поднялся.

В приемной над Яниным столиком навис и что-то интригующе шептал в ушко Жукович. Шептал явно непристойности, потому что на раскрасневшемся Янином лице установилось выражение веселой сконфуженности.

При виде выходящего шефа Яна поспешно поднялась и выжидательно застыла.

– До понедельника, – коротко попрощался Забелин, пропуская вперед заждавшуюся его Лагацкую.

– Так вот насчет Екатерины Второй… – Жукович замолчал, внимательно посмотрел на помертвевшую Яну и, понимающе скривившись, удалился.



В клубном баре было прохладно, звучала неспешная мелодия, потягивали соки остывающие после горячего душа игроки. Внезапно тихая эта гармония была нарушена – из коридора донеслись тяжелые быстрые шаги, и в сопровождении растерянного администратора в бар прямо в мокром пальто ввалился взъерошенный Флоровский.

– Ну и паскудная у вас, доложу, погодка. – Он неодобрительно оглядел посетителей бара, не обеспечивших надлежащий климат, разглядел поднявшего в углу руку Забелина, нашел глазами барменшу: – Соточку «Камю», лапуся.

– Не круто ли перед игрой? – удивился Забелин.

– А ничего, чуток адреналина впрысну. Заодно и шансы уравняем. Ты хоть ракетку-то за эти годы держать научился, мальчишка?

Стало, увы, ясно, что адреналиновая подпитка началась задолго до того.

– Что в институте?

– Ну, в институте как раз хай-класс! Старперов наших повидал. Постарели без нас, увы. Не изменились – лопочут о науке, о социальной справедливости, черт знает про что. Но что поразительно – продолжают работать, черти! Для них это теперь, я так понял, вроде наркоты. Успел, к слову, темы просмотреть. Ты не поверишь, Стар, но не соврал Мельгунов. Таких парочка разработок на подходе – просто, я тебе доложу, прорыв. На большие «бабки» можно выйти. Правда, с год как застыли. Мельгунов, бедолага, извелся. Может, оттого и на тебя полкана спустил… Ах ты солнышко, – растекся обаянием Макс при виде подошедшей с бокалом барменши. – Просто умаслила. Может, присядешь?

– Не положено. – Барменша быстро отошла.

– Максик, здесь приличное место. И заигрывать с персоналом не принято. – Забелин успокоительно кивнул сидевшему невдалеке главному администратору. – К тому ж ты, как я слышал, Натальей полон.

– А, Наташка! Послала она меня без затей.

– Так вроде говорил – «сухаря» в подъезде\"?..

– Вчера «сухаря». А сегодня по зрелом размышлении послала. Да и права! За эти годы и сына одна вырастила. Все поражаюсь, как она все-таки себя во всем этом сраче сохранить исхитрилась. Не перевернулась. Ведь красивая баба. Кто б такую на содержание отказался? Может, в генах какая-то защита против пошлости вложена? Э, правду глаголят, что нет у человека злейшего врага, чем он сам. Так что удел мой теперь сиротский. Предлагаю по этому скорбному случаю бабцами какими-никакими аварийными на двоих утешиться.

– Ты с чем приехал, Макс?

– Тебя ободрать.

– Я не о том. Для чего в институт пошел?

– Да вот хочу попытать, нельзя ли вытянуть? Говорил же, обрыдло под себя все. Дело-то и впрямь святое.

– Куда как святое. Но ты хоть представляешь, что это такое? Это ж не бумажки на бирже фиксировать. У тебя есть программа, план хотя бы?

– Мы люди стихийные! Но мощных стихий!

– Окстись, не перед Мельгуновым выступаешь. Знаешь, какие деньги нужны, чтоб институт поднять?

– Ну…

– И что, впрямь столько лишних под себя подгреб, что готов десятком миллионов рискнуть?

– Десятком?

– Выйдем-ка в холл. – Забелин поднялся. Да и кстати – судя по заблуждавшим вновь глазам Макс как раз собирался повторить. – Вот что, Максим, – Забелин убедился, что рядом никого нет, – люди мы свои, так что темнить не буду. Намерен я институт наш для «Светоча» прикупить. Финансирование банк обеспечивает. Приглашаю в команду.

– Лихи вы, нынешние. Об институте, как о дыне, купил – продал.

– Не дыня. Но товар. Ты что, болезный, и впрямь полагаешь, что будет он себе и дальше стоять посреди Москвы, весь в масле и фольгой оптико-волоконной упакованный и для всего прочего мира недоступный? Не мы, так другие скупят. А не скупят, так обанкротят. И еще дешевле заберут. Я потому на это пошел, что банк наш как раз к поддержке информационных технологий обратился. Тут все срослось, понимаешь? И институту мощная рука ой как нужна. Деньги от аренды на финансирование научных тем пустим. А уж как «доведем» технологии, тогда потихоньку к главному – начнем торговать ими. Тут уж тебе карты в руки. Ну и на поглощении, само собой, заработаем – на скупку восемь миллионов выделено. Что сэкономим – ты в доле.

– Так ведь Юрий Игнатьевич!

– Юрий Игнатьевич твой!.. Наш. Великого гения ученый. Штучный человек. Но не безразмерный. Рыночник, например, из него никакой. Такого за эти годы наработал – хорошо еще, если мой план реализовать удастся. А альтернатива – прилетит какой-нибудь АИСТ, склюет все лакомое да и повыкидывает стариков наших со всеми их прожектами.

– Ты что ж, предлагаешь против Мельгунова пойти?

– Да ни боже мой. Просто на сегодня мы с тобой мельгуновскую выгоду лучше его самого понимаем. Главное, придумать комбинацию, чтоб никто в институте, кроме нас с тобой, не знал, что за скупкой этой банк наш стоит. Это я на себя возьму: выведем деньги сначала на Запад, а оттуда запустим к вам как твои. Запутаем источник. Хочет Юрий Игнатьевич иметь западные деньги – пусть имеет. А за тобой контроль за их целевым использованием, ну и за институтом в целом. А уж когда закончим, тогда вместе к Юрию Игнатьевичу в ноги бухнемся. Не дурак же он – поймет расклад.

Станислав Лем

– Интересные штучки играет буржуазия. – Максим сделался задумчивым. – Как это мы сможем скупить мельгуновский институт в интересах Мельгунова, против воли его, да еще так, чтоб сам он и не догадался? Шарада! Пойду-ка я еще сотняшкой «Камю» подзаправлюсь. – Он отвел удерживающую руку. – Потому что подумать требуется.

Мгновение

– Алексей Павлович! – послышался от двери голос администратора. – Ваш зал освободился.

– Ну что ж, к барьеру. Подождет твоя сотняшка.

– Давненько не брал я в руки шашек. – Максим, весь еще во власти состоявшегося разговора, деланно бодро потер руки.

«...следует осознавать, что культуросозидательная человеческая цивилизация на насчитывающем четыре миллиарда лет циферблате геологических часов занимает всего лишь несколько последних секунд».
Но видно, сыграть сегодня была не судьба. Едва начали они переодеваться, как в зал вбежал растерянный директор комплекса в сопровождении двух громил.

Геологические часы Земли

– Алексей Палыч, родной, пощадите! – еще в движении запричитал он. – Придется уступить зал. Онлиевский внезапно приехал. Ну прямо хоть плачь. И резервных нет.

Вступление[1]

– А мы-то при чем? – Максим недоброжелательно посмотрел на переминающихся сопровождающих. – Онлиевский, фигевский. И то уж десять минут нашего времени заиграли.

Пять лет назад в Германии по инициативе Федерального министерства была издана брошюра под названием «Технологии ХХI столетия» («Technologien des 21. Jahrhunderts», Bundesministerium für Forschung und Technologie, Bonn, 1993). Специалистами, привлеченными министерством к работе в данном проекте, были определены основные направления будущей деятельности человека в области технологии:

– Товарищ… или не наш? – поразился директор.

1. Нанотехнология – архитектура на молекулярно-атомном уровне, позволяющая создавать функциональные соединения и элементы необычайно малых размеров.

– Американский товарищ.

2. Сенсорная техника – конструирование микроскопических датчиков по образцам живой природы.

– Очень приятно. – Директор поспешно смастерил некое подобие удовольствия. На полномасштабную улыбку времени явно не хватало. Что и подтвердили топтавшиеся в нетерпеливом недоумении охранники:

3. Адаптроника – связующее звено между современными материалами и системами, проявляющими структурный интеллект.

– Вы чего, мужики, не понятно, что ли? Вам же сказано…

4. Фотоника. Данное направление означает замену электронов на фотоны для накопления, преобразования и передачи информации, что должно ускорить функционирование современной микроэлектроники.

– Да ты-то еще что за сопля?! – прежде чем успел отреагировать насупившийся Забелин, взвился Макс.

5. Биомиметические материалы. Под этим названием авторы подразумевают подражание материалам из живых тканей, примером которых может быть создаваемая насекомыми паутина, по прочности и эластичности превышающая все, что до сих пор было создано с помощью современных технологий.

От невиданных этих слов квадратная двухметровая «сопля» скосился на зеркало. И начал пунцоветь.

6. Фуллерены. Наряду с алмазом и графитом они являются третьей формой химического элемента углерода. В брошюре говорится о возможности их промышленного применения в будущем.

– Ждите! Освободим! – тем голосом, какому привыкли повиноваться охранники, произнес Забелин.

7. Нейроинформатика и искусственный интеллект, который преобразование данных расширит до преобразования знаний.

– Да чтоб я каждому!.. – капитулировать Максим не собирался.

– Освободим! – жестко, перехватив по пути рванувшегося вперед друга, повторил Забелин. – А пока побудьте за дверью.

Не только заслуживающим внимания, но и характерным является то, что в брошюре нет ни слова ни о революции в области всемирной связи (World Wide Web), ни о делающей первые шаги, но уже вызывающей технико-этический интерес биотехнологии! Вышесказанное показывает, каким весьма неблагодарным делом является прогнозирование развития будущих технологий, а еще более сложным является то, что американцы называют technology assessment, или предвидение последствий развития цивилизации и общественно-культурной ценности новых технических достижений.

– Так босс!..

– Босс пусть заходит. Скажите ему, что здесь Забелин, вице-президент «Светоча». Он знает.

Анализируя то, что произошло в течение почти сорока лет с того времени, когда я писал «Сумму технологии», а еще раньше – книгу под названием «Диалоги», я буду обращаться к очередным разделам «Суммы» не потому, что являюсь их автором, и не потому, что мечтаю, чтобы сбылось мое хвастовство. Скорее следует осознать, что в середине столетия, которое именно сейчас заканчивается, я находился в довольно фатальном положении человека, изолированного системой, господствующей тогда в Польше, от притока информации и не только научной. Уловка, которую я использовал в то время, сегодня кажется мне особенно удачной. Я начал дело с выявления сходства двух эволюций: технической и биологической. Затем я перешел к размышлению над до сих пор не разрешенной проблемой космических цивилизаций, чтобы потом вернуться к обсуждению развития «интеллектроники» на Земле. И это сделало для меня возможным дать волю фантазии, что нашло отражение в следующих разделах: «Пролегомены к всемогуществу», «Фантомология» и «Сотворение миров». Все вместе закрыл на засов «Пасквиль на эволюцию».

Едва убежденные последним аргументом, телохранители в сопровождении крутящегося меж ними директора неохотно двинулись к выходу.

Характерной особенностью той книги являлось стремление взглянуть на будущее с высоты птичьего полета. Возможно даже, что дистанция в пространстве и времени, которую я использовал, была еще большей. Иной подход с целью детального представления будущих дел человечества вместе с угрозами, начало которым они положат, не имел большого смысла: на попытках мелочной конкретизации будущего спотыкались бесчисленные прогнозы, которыми была богата вторая половина ХХ века. Детальное предвидение просто невозможно. Говорю это не для того, чтобы себя защитить. Но ведь сегодня уже известны все поражения футурологии, пытавшейся выйти за пределы обобщений.

– Ты чего это стелешься?! – не дожидаясь их ухода, выдернул руку Макс. – Рупь за доллар – мы б их вдвоем положили. Чтоб меня в Америке кто-то выставил! Да по мне хоть…

– Остынь чуток. Здесь все-таки немножко не Америка. Иль и впрямь никогда фамилию Онлиевского не слышал?

– У вас тут за эти годы столько дерьма развелось.

– Врешь – вспомнил. АИСТ не можешь не знать, значит, и владельца помнишь. Кличка у него – Черный аист. Потому как беду разносит. Они втроем начинали. Двоих через пару лет подстрелили при невыясненных. А он вот выжил.

Для того чтобы наглядно показать различия между теоретическими знаниями и практической деятельностью людей, я приведу слова знаменитого ученого Ричарда Фейнмана. Будучи одним из немногих избранных, он работал в Лос-Аламосе и принимал участие в проектировании первой атомной бомбы. Как он написал в своих воспоминаниях, все теоретическое знание об атомно-квантовых явлениях оказалось недостаточным для установления того, какие элементы и каким образом тормозят бег пучка нейтронов, необходимого для начала или поддержания цепной реакции распада урана. Чтобы получить такие данные, ученые должны были именно с этой точки зрения изучить свойства очень многих элементов, пока не оказалось, что лучшим поглотителем нейтронов, особенно тех, которые инициируют ядерный взрыв, является кадмий. Следовательно, надо отдавать себе отчет в том, что между нашими знаниями, в том числе и современными в области теоретической физики, способной сконструировать модель атома данного элемента, и знаниями о его химических свойствах, проявляющихся в молекулярно сложных структурах, все еще зияет пропасть.

– В смысле их со света. Слышал я душещипательную эту историю.

Именно поэтому, хотя и неосознанно, мое творчество разделилось на общепрогностическую и научно-фантастическую ветви. Во второй я мог себе позволить даже дерзкую смелость. Однако, как мне кажется на склоне жизни, я думал и действовал под директивной охраной основных законов точных наук, вернее, мне редко приходилось забредать в глухой закоулок. Сейчас настало время сопоставить обе мои эссеистические работы, а именно «Сумму технологии» и «Диалоги», с реальной ситуацией начала XXI века и вырисовывающимися новыми сферами человеческой деятельности и познания. При этом я не намерен выступать в роли всезнающего мудреца, а буду лишь свободным писателем.

Дверь зала распахнулась, и в нее вошел грузнеющий большеносый, с глазами навыкате человек. Из длиннющих теннисных трусов его выглядывали неожиданно тонкие безволосые ноги. В некотором отдалении с двумя ракетками под мышкой двигался высокий, подвижный, несмотря на возраст, мужчина – начальник охраны Онлиевского, в прошлом один из руководителей КГБ СССР. Замыкал процессию официант с каталкой, уставленной соками и с лежащими сверху двумя мобильными телефонами.

– Интересно, в сортир он тоже под охраной ходит? – пробурчал Макс.

Дилеммы[2]

– Только прошу, не хами. Помни, что уехал ты из коммунистической земли, а вернулся в олигархическую. Так что, если не хочешь проблем, блюди себя.

– Да пошло оно! Не для того возвращался, чтоб каждой раздувшейся кубышке кланяться. Боссяги. – Принявшийся одеваться Максим никак не мог справиться с пуговицей на рубахе.

Благостная тишина сопутствовала публикации двух моих книг, упомянутых во вступлении. Сейчас, на пороге ХХI века, ситуация в сущности изменилась в худшую сторону, поскольку на проблемы, которые несколько десятков лет я рассматривал в одиночестве, торопливо набросились орды дилетантов и невежд, подогреваемых пламенем моды, так как слоганом наших дней стал приукрашенный лозунг автоэволюции человека. Сегодня мы имеем дело с информационным потопом, исходящим зачастую от авантюристов от науки. При этом легко потеряться в громадах вновь возникающих пространств биотехнологии, область исследования которой уже не ограничивается наследственной субстанцией человека, поскольку несомненным фактом признано всеобщее единство наследственного нуклеотидного кода, всегда состоящего из четырех нуклеиновых кислот в разнообразных комбинациях и управляющего возникновением и гибелью живых видов в биосфере. Таким образом, мы уже имеем дело с макрогенетикой, областью скорее проектируемой, чем существующей, с особой специализированной ветвью, направленной на создание карты человеческого генома вместе с его разновидностями, обуславливающими возникновение и существование фенотипно видимого многообразия (речь идет о чертах внешнего отличия, например, эскимоса от негра), а также и с микрогенетикой, определяющей развитие органов отдельных человеческих особей. С точки зрения гигантской сложности «рулевых жизни», каковыми являются геномы всех видов растений и животных, мне не остается ничего более, как представить несколько примеров, непосредственно не связанных со знанием о геноме человека.

– Ба, Алексей Павлович! – признал с удивлением, будто никто ему ничего не докладывал, Онлиевский. – Так это я вас невольно?.. Вы уж извините. Выкроился часик до думского комитета.

– Ради бога. – Излучая удовольствие от встречи, Забелин пожал протянутую руку.

Например, пауки (Araneida) благодаря группам специфических генов создают паутину из нитей намного более эластичных и более прочных на разрыв, чем волокна шелкопряда, нити стали и все синтетические полимеры, включая нейлон. Уже очень давно паутина используется в астрономических телескопах. Железы пауков вырабатывают эти нити, более прочные, чем все их технические аналоги, благодаря генам, отвечающим за синтез так называемого спидроина. Отдельная нить складывается из большого количества переплетенных молекул спидроина. Удивительно, что волокно, создаваемое из синтетического полимера, – гораздо более простая и примитивная конструкция по сравнению с паутиной. Нашими технологиями освоить методы создания нитей природной паутины невероятно трудно, но обширная научная литература описывает микрофибриллярное строение нити, благодаря чему уже начинает развиваться производство волокон, подобных паутине. Следует отдавать себе отчет по крайней мере в одном потребительском преимуществе такой продукции. Любой канат, спущенный с орбитального корабля на Землю, порвался бы под собственной тяжестью. В то же время, научившись у пауков, мы могли бы производить канаты настолько легкие и прочные, что смогли бы поднимать с их помощью на орбиту грузы, как на лифтах.

– Специально подъехали зальчик для вас придержать. Вот только прибраться не успели, – прокомментировал Максим.

– Мой товарищ, – представил смущеннный Забелин. – Только что из Штатов.

Это только один из множества примеров биотехнологического воспроизведения процессов, которые эволюция создавала в течение десятков миллионов лет. Вышеприведенный пример позволяет нам понять безрассудность глашатаев скорого возникновения «искусственного мозга». Никто не знает точно, сколько нейронов насчитывает средний человеческий мозг. Когда-то меня учили, что их около десяти миллиардов, сегодня же допускается, что их в несколько раз больше. Если учесть, что клетка отдельного нейрона соединена так называемыми синапсами по меньшей мере с сотнями, а иногда с тысячами других нейронов, то возникает образ, по сравнению с которым компьютер Deep Blue, победивший Каспарова в шахматном поединке, представляется попросту полуторатонным чурбаном. Вполне возможно, что человеческий мозг создан по закону, сформулированному Джоном фон Нейманом: «Надежная система из ненадежных элементов». Любителей и энтузиастов создания искусственного разума ждет долгая дорога, полная преград и ловушек.

– Товарищ из Штатов – это недурно. Все равно как господин из ЦК КПСС. Так, может, пару сгоняем, а, товарищ? Нас ведь тоже двое.

– Да что-то настроение пропало, товарищ! Алеха, я тебя в баре подожду. Хлебну пока коньячишки.

Возможно, искусственный интеллект удастся создать с помощью нанотехнологии. Ученые, работающие в ведущих американских лабораториях, убеждены, что мы находимся в преддверии новой эры электроники. Буквально несколько месяцев назад удалось сконструировать отдельные элементы компьютерных систем, так называемые логические вентили, из одной молекулы. Следовательно, молекулярная электроника не является уже предсказанием в общем виде, ибо первые шаги на этом пути уже сделаны. Более того, удалось не только перейти на подобный двоичному альфа-цифровой уровень, применяя соответствующим образом сгруппированные атомы, но и создать проводники толщиной всего лишь в десяток атомов, что и увенчало успех новой технологии. Молекулярные переключатели или вентили должны соединяться такими же микроскопическими проводниками. Поэтому идет работа над созданием систем типа RAM (Random-Access Memory), которые будут в сотни раз меньше современных, причем и стоимость их производства колоссально уменьшится. На основе кремниевой электроники создаются компоненты размером в одну тысячную толщины человеческого волоса: это около ста нанометров, или сто миллиардных частей метра. Несмотря на то что и это немного, в молекулярной электронике становится возможным уменьшение размеров компонентов до одного нанометра. Уже через пять лет у нас появится совершенно новая технология создания компьютеров, которая ознаменует собой начало такой же грандиозной индустриальной революции, как та, что произошла в пятидесятые годы при переходе от катодных ламп к транзисторам. Если удастся преодолеть все трудности (а новая цифровая техника должна уже будет преодолевать проблемы квантовой механики), мы окажемся на пороге истинной революции, которая перевернет вверх ногами производство полупроводников во всем мире.

– От моих предложений не отказываются, – нахмурился Онлиевский.

– В самом деле? А я что тогда делаю? – И уже от двери Максим подмигнул оставшимся.

До настоящего времени чипы производятся методом гравировки на кремниевых пластинах. Стоимость таких чипов обратно пропорциональна их размерам: чем меньше становятся чипы, тем дороже их производство. Деятельность огромных производственных коллективов, которые используют лазер для гравировки каналов связи на кремниевых пластинах, окажется устаревшей. Эксперты уже говорят о совершенно ином методе – химических реакциях, при помощи которых из определенного числа молекул будут получаться элементарные соединения, и это будет очень дешево. У крупных производителей компьютеров может наступить настоящий коллапс, поскольку их дорогостоящее оснащение окажется чем-то вроде оборудования по производству свечей в сравнении с производством люминесцентных ламп. В настоящее время администрация Клинтона рассматривает возможность принятия уже в 2000 году программы National Nanotechnology Initiative для организации и контроля исследований в развивающейся области, каковой становится молекулярная архитектоника. Может быть, то, что еще не имеет названия, кроме предложенного мной – квантехнология, – вскоре переместится из лабораторий на промышленные предприятия.

– Заносчивый мальчик. Трудно ему будет, – недобро спрогнозировал Онлиевский.

– Освоится. – Забелин потянулся к сумке. – Ну, не буду мешать.

Кремниевая эра, вероятно, подходит к концу. Я думаю, что следующим шагом в микроминиатюризации будет приближение к той конструктивной технологии, которую несколько миллиардов лет использует живая природа, так как наследование биологически обусловленных черт опирается на молекулярную архитектуру нуклеотидов как фундамент всего живого в процессе эволюции.

– Почему же мешать? Напротив. Раз уж представился случай. Присядем?

Онлиевский еще не закончил фразы, а два плетеных кресла диковинным образом оказались тут же, на изготовку.

Следует также учесть, что до сих пор никто не знает, каким образом возникла жизнь, а диапазон мнений по этому вопросу простирается от гипотезы, что жизнь появилась в кипящих неорганических глубинах Земли, до предположения, что прабиологические конгломераты сложились в ледовом холоде. Я бы сказал, что нынешняя ситуация напоминает гениальную мысль дикаря, который, открыв принципы рогатки, понял, что ему недалеко уже до космических полетов. Этот образ сопровождает известная в научных кругах поговорка, что нет настолько сложного явления, которое бы при ближайшем рассмотрении не оказалось бы еще более сложным. Достаточно раздражают ведущиеся сейчас, в том числе и философами, разговоры о скором взятии человеком в свои руки руля собственной эволюции. Клонирование знаменитой овцы Долли, выполненное после почти трехсот неудачных экспериментов, уже принесло плоды в виде целых шеренг Эйнштейнов или умерших телевизионных звезд, которых будто бы удастся почти конвейерно «производить». Однако дикарь, о котором я упоминал выше, ближе к конструированию космической ракеты, чем самозваный биоинженер – к клонированию людей на заказ. Одновременно не только политики, но и множество лиц других профессий до такой степени испугались перспективы копирования людей, что с помощью законодательства начали блокировать пути к экспериментальному использованию эмбриональных клеток. Эти действия так же преждевременны, как было бы преждевременным запрещение древним китайцам запускать змеев из опасения, что вскоре последствием этого станут смертоносные катастрофы сверхзвуковых истребителей.

– Слышал, вы с Второвым разбежались? – лениво похвастался информированностью Онлиевский.

– Не то чтоб совсем.

Иначе обстоит дело с медицинской терапией, основанной на современных знаниях в области генетики. Как можно узнать из опубликованных в настоящее время материалов, а во времена СССР – секретных, в Советском Союзе еще в 20-е годы были предприняты попытки скрещивания человекообразных обезьян с людьми. К счастью, из этого ничего не вышло. Это правда, что между геномом шимпанзе и человека различие составляет всего два процента, но в действительности – это миллиарды пар нуклеотидов. Вопрос в том, можно ли, возможно ли и следует ли удалять гены, которые в процессе развития организма приводят к наследственным дефектам, поставлен хорошо, но до сих пор нет на него однозначного ответа, поскольку оказывается, что для всех генетических недостатков человека в целом ни «да», ни «нет» ответить нельзя. Мне кажется, есть весьма острая необходимость нового, значительно усовершенствованного издания «Энциклопедии неведомого», устаревшей за последние двадцать лет. В ней вообще не было и речи о биотехнологии, а тем более – ни слова об этических проблемах, возникающих при подобном экспериментировании. Различные трансгенетические эксперименты позволили вывести многие виды растений с новыми потребительскими свойствами, однако эти эксперименты сопровождает страх перед непредсказуемыми результатами распространения и использования измененных таким образом растительных продуктов. С уверенностью можно сказать одно: вся эта область неимоверно запутанна и сложна – сверх человеческого понимания.

– Все-таки Второв ортодокс. – Не меняя позы и не поворачивая головы, он сделал жест в сторону ананасового сока и следующую фразу произносил уже со стаканчиком в руке. – Нет в нем истинного чутья. Ведь с чего он отстраиваться начал? Банкиров подбирать. А я?.. Первым делом разогнанные ГБ и разведку подтянул. Вторым движением – телевидение под себя подмял. Зато где теперь он и где я? Пока вы всем своим могучим банком цифирки, портя глаза, пересчитываете, я эти цифры одним министерским росчерком создаю. И недалек – предлагали ж ему в приватизации Первого канала поучаствовать. Так нет, он, видите ли, банкир, а не щелкопер. Вот зато теперь его самого по всем каналам и мочат. К тому же и просить не умеет – все норовит лапой загрести. Сунулся пару раз к дележу – ну и получил по сусалам. И никогда, никогда Второву вашему с его больным самолюбием до меня не допрыгнуть. Потому как он деньги из денег делает, а я – из информации. Кто держит информацию – держит мир. Похоже, и до него дошло наконец, ан поздно.

Появилась также новая, пока только экспериментальная, ветвь медицинской терапии, которая наряду с паутиной является еще одним примером того невероятного, что можно ожидать при осуществлении лозунга «догнать и перегнать жизненные процессы». Этот лозунг, провозглашенный мной в 1963 году, не только призрачная мечта, но и действительность, становящаяся как многообещающей, так и угрожающей.

Забелин быстро нагнулся, потянувшись за соком, – настолько близко прошелся Онлиевский по последнему их с Второвым разговору – будто подслушал.

На бактериях паразитируют фаги (например, палочка, развивающаяся и в нашем кишечнике), которые в несколько сотен раз меньше, чем отдельный эритроцит. Биологи утверждают, что это создание не живое и не мертвое. Оно не живое, поскольку в нем не происходит никаких процессов обмена веществ. Такой фаг имеет «голову», под которой при надлежащем увеличении видны расставленные «ножки». Найдя бактерию Escherichia coli[3] и распознав ее биохимически, он всовывает свою «голову» внутрь бактерии. С этой минуты он становится хозяином происходящих внутри бактерии жизненных процессов и так переключает их биохимические стрелки, что бактерия превращается в фабрику сотен фагов, после чего она лопается, а потомство фагов движется в поиске новых «жертв». Многие биологи считали, что встрече со своей «жертвой-бактерией» фаг обязан случаю. Однако в настоящее время процесс такого «поиска» считается более телеологическим. В основном путь фага соответствует зигзагообразной траектории частиц, подверженных броуновскому движению. Бактерия же выделяет в окружающую ее жидкую среду конечные молекулы обмена веществ. Происходит асимметричная концентрация таких выделений, и тем самым возникает след, который и использует фаг при поиске бактерийных клеток. Биологи склонны называть такого рода фаги химическими неживыми машинками, которые размножаются только внутри бактерийных клеток, завладев их обменом веществ.

– Чем займетесь теперь? – словно и не заметил впечатления Онлиевский.

– Да есть компания. Попробую что-нибудь скупить. Может, институтик какой.

При информированности Онлиевского врать напропалую было бы рискованно.

Представленные выше явления направленного движения фагов биофизика причисляет к броуновскому движению, управляемому слабыми асимметричными полями. Такие процессы часто происходят там, где мы имеем дело с так называемыми фибриллярными белками. На сетке фибриллярных волокон происходят процессы энергетического наполнения живых тканей. Вдоль такого волокна движется так называемый ферментный мотор и, следовательно, управляемая генами микрочастица, которая проявляет асимметрию. Большие (в клеточном масштабе – многомикронных размеров) группы такого рода могут в ходе строительства генетической информации транспортировать различные субстанции, например рибонуклеиновые полимеразы. На основе управляемого броуновского движения можно представить картину развития будущих биотехнологий, которые позволили бы нам использовать абсолютно новые методики доставки активных соединений в глубь организма. Например, так называемая основа-матка, заполненная необходимым для организма веществом, движется в соответствии с кровообращением или обращением лимфы, и это не просто фантазия. Первые относительно простые варианты этой микромашинной технологии уже появляются. Например, заменители крови, переносящие газы. Их действие основано на том, что очень маленькие молекулы производных фторида углерода переносят кислород от эритроцитов к тканям. В артериальной крови эритроцит, который примерно в сто раз больше, чем молекулы эмульсии, выполняет, собственно, функции основы, насыщенной кислородом. Периодически циркулируя между эритроцитами и тканью, хорошо растворяющей в себе кислород, молекулы фторида углерода переносят его от эритроцитов к кровеносным сосудам, и таким образом кислород проникает из сосудов в ткани. Такого рода прикладная биотехнология позволяет нам пересылать лечебные субстанции в глубь организма к определенным органам-адресатам. До сих пор естественным считается то, что самые разнообразные виды лекарств принимаются внутрь через рот, в результате чего они распространяются по всему организму скорее хаотично и стихийно. Новый вид терапии будет осуществлять адресную ориентацию на органы, требующие медикаментозной или, проще говоря, жизненной поддержки.

– И чем занимается этот ваш институтик? – Онлиевский незаметным для собеседника жестом подключил к разговору приблизившегося начальника охраны.

Итак, хотя мы все еще далеки от познания процессов биогенеза, мы уже знаем, что, кроме нанотехнологии, достойной названия молекулярной архитектоники, в пределах биосферы также существует пикоархитектоника. Приставка «нано» означает одну миллиардную, а «пико» – одну биллионную часть метра. Заключение данного раздела книги должно тогда звучать, к сожалению, так: все значительно сложнее, чем способен понять разум человека, который, сторонясь экспериментальной науки, мечтает скрыться в царстве философского размышления.

– Понятия не имею, – убедительно соврал Забелин. – Мне главное – метры, квадраты. Что попонятней. Скупил акции, продал площади. Разницу – в карман.

– И это грамотный рыночный подход. Без всяких там заумных второвских материй, – к облегчению Забелина, одобрил Онлиевский. – Только если все так просто, зачем тебе Лагацкая-то понадобилась?

Плагиат и созидание[4]

– Лагацкая? А! Это Юля, кажется?.. Да, рекомендовали. А что, действительно ценность представляет?

– Да как тебе сказать? Помнишь, может, из русской истории: князь, которому построили редкой красоты храм, ослепил зодчего.

– Чтоб больше никому не строил.

Лозунг «догнать и перегнать природу», который я провозгласил более тридцати лет назад, при всей своей лаконичности должен был выполнить несколько противоречивых задач. Отчасти он был маскировкой, поскольку являлся парафразом большевистского лозунга «догнать и перегнать Запад». И хотя я не очень-то заботился о протеевой[5] природе моих сочинений, стилистические приемы, схожие с упомянутым выше, считал дозволенными и обоснованными. Значительно более амбициозной была моя убежденность, упрощенно выраженная в этом лозунге, в том, что нашу цивилизацию ждет великий поворот в сторону биотехнологии. Одновременно я хорошо понимал, что речь идет о гораздо более сложной проблеме, нежели, скажем, выдвинутое в конце ХIХ века предположение, что можно будет летать на машинах тяжелее воздуха. Процесс копирования мастера-природы, то есть то, чем занимается биология, будет долгим и насыщенным противоречиями, которые одним махом не преодолеть. Когда я писал о копировании специфики жизненных процессов и при этом считал возможным сделать следующий шаг в сторону ненуклеиновых и небелковых моделей, то тем самым намечал программу, начало осуществления которой при своей жизни считал вряд ли возможным. Я искал слова или скорее названия для будущих технобиотических работ в полном понятийно-техническом вакууме, что имело одновременно и положительные, и отрицательные стороны. Положительной была моя полная свобода высказываний, и я не находился, как сейчас, под давлением целых библиотек из работ, уже посвященных этим вопросам, библиотек, которые все охватить я даже не в состоянии. Как это обычно бывает, в моей чрезмерной свободе была и отрицательная сторона: ничто, собственно, не сдерживало разнообразие мыслей, рождающихся в моей голове. У меня не было никаких указателей, образцов, эталонов, и не столько потому, что их вообще не было на Земле, а по более тривиальной причине: то, что я писал, создавалось в диктаторском климате советского протектората. Уже в «Диалогах», написанных почти полвека назад, я должен был перестроить и «переодеть» в кибернетический анализ функционирование так называемой распорядительно-разделительной системы. Я «переодел» ее в будто бы невинный костюм, взятый из внеполитической лексики, настолько удачно, что мне удалось издать эту книгу после нашего Октября в 1957 году. Правда, слишком скромным для того времени тиражом в 3000 экземпляров. Однако, поскольку мой «перевод» на понятийный язык кибернетики был скорее далек от всеобщего разговорного языка, эффект публикации был небольшой, так что «Диалоги» в политико-социократической части были, собственно говоря, замечены только на территории Германии, вызвав одновременно удивление, что «что-то такое» вообще могло появиться в Народной Польше (советская цензура, так же, как и гэдээровская, вообще публикацию «Диалогов» не допустила вплоть до падения Берлинской стены). Сейчас уже мало кто вообще ориентируется в специфике того времени, когда перо должно было бежать извилистой дорожкой, по-эзоповски путешествуя между Сциллой непонимания и Харибдой[6] конфискации. Все дополнительные хлопоты подобного рода, бессмысленные для нынешних современников, исчезли. Одновременно уже в самой реальной действительности появились первенцы биотехнологических начинаний, и проблемы заимствования решений и проектов, осуществленных эволюцией за три миллиарда лет, находятся в центре всеобщего внимания.

– Вот именно. Так вот жаль иногда, что не князь.

И от шутки его Забелину сделалось зябко.

Официант, в отдалении отвечавший на беспрерывные звонки, подошел с трубкой в руке к начальнику охраны.

– Там вице-мэр, – доложил тот.

Я не собираюсь ни хвастаться точностью моих прогнозов, ни сожалеть об ошибочных. Прежде всего стоило бы призвать к разуму тех, кто из одиночных экспериментов по клонированию раздул сенсацию, в мгновение ока заполнив пространство техногенной и ксеногенной фауной и флорой. Англичанам после «всего лишь» ста семидесяти попыток удалось вырастить клонированную овцу Долли, а значит, как бы зажечь небольшой огонь, раздутый в гигантский пожар журналистами и жаждущими известности учеными. На обложке «Шпигеля» появились батальоны эйнштейнов, марширующих ровными рядами; метастазы этой глупости охватили весь мир. Но быстро выяснилось, что между строительством оригинальных конструкций из кубиков Lego и клонированием животных (во главе с млекопитающими) зияет предательская пропасть. При самом удачном клонировании новорожденный организм несет в себе признаки возраста животного, диплоидный геном которого был использован. Удачно клонированные телята, несмотря на нормальное развитие плода, после нескольких месяцев дохнут. Вывод, вытекающий из подобных экспериментов, подтверждает, что пока мы очень мало знаем о действительной природе эмбриогенетических процессов и в особенности о том, что управляет молекулами при их пересаживании в другой организм.

– Пусть подождет. – Онлиевский поднялся, потянулся, пару раз энергично присел, разминая хрустнувшие колени. – Впрочем, площади и мне нужны. Так что имей в виду – если Второву не подойдет, я – первый покупатель. А то обижусь. М-да, разбрасывается Второв кадрами, – вернулся Онлиевский к прежней мысли. – Добром не кончит. Помяни мое слово: зарвется и рухнет.

– Упасть любой может.

Даже небольшой прогресс в каждой области открывает перед нами огромное и до сих пор необозримое пространство нашего невежества. Например, из дрожжей можно выделить гены, кодирующие цитохромы у высших млекопитающих и у человека. По сути дела, существует множество генов, кодирующих отдельные черты организма, например, цвет радужной оболочки глаз или, что хуже, наследственные болезни, например муковисцитоз. Вместе с тем мы знаем, что существуют некоторые особенности организмов, хотя бы так называемая «разумность», за которые «отвечают» очень разнородные гены. Согласно довольно распространенному мнению, завершение полной расшифровки человеческого генома откроет дорогу композиторам созидательной генетики. Это представление насквозь фальшиво. К сожалению, в настоящее время прямо-таки кишат безответственные предположения псевдоэкспертов, что будто бы океан биотехнических возможностей уже достиг наших коленей. Но постепенно выяснилось, что клеточные митохондрии самок содержат гены, контролирующие и формирующие тканевый обмен, поэтому клонированное создание не является точной генетической копией родителя. С другой стороны, пересматривая историю постепенного развития различных технологий, созданных человеком, мы видим, что первоначальные поражения и иллюзии понемногу уступают место растущей надежности и низкоаварийности всевозможных техносозданий. Перелет над Атлантическим океаном был феноменальным достижением в первой половине уже подходящего к концу столетия, а сегодня эту трассу преодолевают сотни тысяч человек. Однако мы должны понимать, что между начальным этапом и окончательным овладением абсолютно новой технологией простирается область трудностей и даже катастроф, таких как чернобыльская. Может быть, мои замечания покажутся читателям призывом к возврату, но это вовсе не так – просто о процессах, которые положили начало и создали древо видов Линнея, мы знаем еще слишком мало.

– Упасть – да. А вот чтоб рухнуть… Даже если у меня сейчас все отнимут, заново поднимусь. А почему? Многовековой опыт предков – они наживали, у них отнимали. Генная привычка.

Спор о бессмертии[7]

– Второв тоже не из слабаков.

– Да? А кто его на настоящий-то излом пробовал?.. А тебя, если что, подберу. Ты, как погляжу, – верный.

Чуть заторможенно кивнув, Забелин вышел из зала.

– Интересный парень, – тихонько оценил начальник охраны.

Я не раз думал об этом, но мне не хватало смелости затронуть столь необычную тему, даже в виде прогноза, и потому возможность достижения бессмертия я позволял себе изображать только под маской фантастического гротеска. Скорее всего меня останавливала излишняя осторожность. В газете «International Herald Tribune» от 9 марта 1999 года была напечатана статья Дэвида Игнатиуса под названием «Science is Warming to Intimations of Immortality»[8]. Работа начинается с вопроса: что будет причиной смерти через сто лет? Если вы считаете, что это простой вопрос, то вы не имеете представления о революции, происходящей в биотехнологии. Руководитель компании Human Genome Sciences Inc. утверждает, что основной причиной смерти будут несчастные случаи, убийства и войны. В частности, он выразил предположение, что в XXI веке, вследствие развития «регенеративной медицины», человеческое тело сможет существовать очень долго. Смертельные сейчас недуги – болезни сердца, злокачественные опухоли, болезнь Альцгеймера и даже сам процесс старения – станут для нашего вида лишь воспоминаниями. Смертность – это, несомненно, доминирующая проблема человечества, решая которую, наш мозг развился даже до способности к самосозерцанию. До сегодняшнего дня ученые были уверены, что клеточный материал, из которого построены наши тела, должен изнашиваться. Несмотря на успехи в лечении злокачественных опухолей или болезней сердца, человек не сможет жить дольше 120 лет, и потому мысль о бессмертии перемещала человека в потусторонние миры, что нашло отражение в различных религиях. Однако вышеупомянутый американец вместе с другими биотехнологами говорит о том, что новые достижения медицины расширят существующие сегодня границы жизни.

– Ты журнал «Хочу все знать» помнишь? – Онлиевский перевернул руку, давая возможность вложить в нее трубку. – Очень продвинутый был журнальчик. Полезный… Слушаю, дорогой!

Понятливо кивнув, начальник охраны сделал запись в блокноте.

Согласно опубликованным прогнозам, между 2050 и 2100 годом медицина достигнет такого прогресса, что люди смогут через, скажем, каждые десять лет получать порцию материнских клеток, способных восстанавливать различные органы. Эти клетки, по биологической терминологии тотипотентные, находятся в оплодотворенной яйцеклетке, и из них формируется единый живой человеческий организм. Уильям Хейзелтин, руководитель фармакологической биохимической лаборатории в Бостоне, так определяет дальнейший путь развития медицины в направлении достижения бессмертия человека. «Сегодня, – говорит он, – мы научились заменять изношенные коленные или бедренные суставы, но в XXI веке станет возможным производство копий человеческих органов с использованием материалов, формирующих органы с точностью до атомной совместимости». Перечень таких микропротезных приспособлений будет вестись от искусственных вен до сетчатки глаза и даже до искусственной памяти, хранящейся в чипах, созданных аналогично нейронам мозга. Начало этого будущего можно увидеть в Роквилле, где биотехнологические компании размножаются со скоростью колоний бактерий. Компания господина Хейзелтина, Human Genome Sciences, использует конвейер под управлением роботов, что превращает старую биологическую лабораторию в нечто, похожее на фабрику повозок. В одном крыле здания шеренги машин занимаются «расшифровкой» нуклеотидных спиралей человеческого генома. Несколько лет назад первое поколение этих машин могло анализировать тридцать шесть цепочек ДНК дважды в день. Сегодняшнее поколение успешно справляется уже с девяносто шестью цепочками четыре раза в день. Очередное – утроит достигнутую производительность. Таким образом, на сегодняшний день изучено два миллиона генных фрагментов и из них выделено сто двадцать тысяч различных генов, хранящихся в серых морозильниках. Двенадцать тысяч из них представляют собой «сигнальные молекулы», стимулирующие рост, обмен или смерть других клеток, и, следовательно, обладающие особыми свойствами, как потенциальные лекарства. Используя новаторский автоматизированный процесс, лаборатории создали три лекарства нового типа, клинические испытания которых начались год назад. Одно лекарство защищает костный мозг от вредного воздействия химиотерапии, другое помогает коже и расположенным под ней тканям быстро восстанавливаться после ожогов, а третье способствует восстановлению кровеносных сосудов. Даже если испытания пройдут успешно, придется подождать еще от двух до четырех лет до появления этих лекарств на фармацевтическом рынке.



– А где мой?.. – Забелин обвел глазами опустевший бар.

В заключении статьи автор пишет, что одновременно прекрасно и удивительно представлять достижения науки, способные изменить и даже уничтожить самый основополагающий процесс существования человека – процесс старения. На этом пути еще множество препятствий, которые нужно преодолеть, но руководитель биотехнологических предприятий утверждает, что впервые мы можем представить себе бессмертие человека.

– Минут с десять как укатил, – ответила барменша. – Вылакал… простите, выпил в присест два по сто пятьдесят и заказал такси. До этого меня пытался заказать. Вам просил передать, что поехал по казино. Найти бы его, а то что-то завелся мужик. А судя по всему…

Все процессы, составляющие изложенную выше биотехнологическую картину, можно свести к замене изношенных элементов организма новыми. Первой анахроничной проблемой является невозможность превзойти точность функций и строения человеческого тела. Вторая, несравнимо большая, проблема состоит в том, что каждая жизнь, и не только человеческая, имеет фундамент в виде множества процессов, необратимых во времени. Уже новорожденный, приходя в мир, несет в себе видимые для специалиста признаки будущей смерти. Они усиливаются и после периода созревания организма выходят на первое место, проявляясь в виде старения. Чтобы продлить, а может, даже и повторить человеческую жизнь, следовало бы изменить биологическую динамику таким образом, чтобы она стала обратимой. Следует, однако, учесть, что смерть, будучи гибелью индивидуума каждого вида, одновременно является мотором, приводящим в движение эволюцию. Если бы не было смерти, никто, а скорее ничто, кроме бактерий, не могло бы населять Землю. Впрочем, именно это утверждал мой Голем XIV в 1972 году. Старик с новым сердцем, с новым кишечником, желудком и т.д. будет, вероятно, многосторонне омоложенным старцем, но все же старцем.

– Да, с тормозами у него проблемы. – После разговора с Онлиевским на душе у Забелина стало тягостно.



Позволю себе указать только на один элемент конструкции человеческого организма. Упругость огромному количеству тканей нашего тела, во главе с кожей, столь типичную для молодых, придают эластичные нити коллагена. По мере его исчезновения появляются кожные морщинки, складки, обвислость щек, подкожных тканей вместе с сопровождающим это явление ослаблением всего костно-мышечного аппарата, который уже от хорошо сохраненного коллагена не зависит. Я считаю, что замедление обмена веществ на молекулярном, атомном и даже квантовом уровне могло бы, по сути дела, привести к состоянию, в котором зрелость человека, скажем, двадцатилетнего, как бы задержалась таким образом, что лет в пятьдесят он обладал бы организмом двадцатилетнего. Как это можно сделать, мы сегодня не знаем. Технологии тканево-органовой «заплатки» здесь недостаточно. Биотехника должна была бы прийти к квантовой физике, хотя даже в этой области не все процессы являются абсолютно обратимыми во времени. Однако если названная мною необычайная революция произойдет, появятся новые препятствия, из которых я для примера назову одно. Двигающийся назад или же поворачиваемый «против течения» времени мозг должен понемногу терять память. Итак, можно представить себе старца, омоложенного так здорово, что, болтая как младенец, он не будет даже знать, кем он был и тем самым исчезнет как личность, хотя как биологический организм уцелеет. Однако это будет вегетативным сохранением в виде жизни, достойной капусты.

Мобильный телефон у Максима оказался отключен, и отыскал Забелин загулявшего приятеля лишь в пятом по счету казино, на окраине Москвы. Со слипшимися от духоты и возбуждения волосами, с бокалом шампанского, тот сидел у игрального стола, обложенный фишками, и неотрывно следил за крупье. Справа от Максима нервно перебирала руками увешанная драгоценностями дама бальзаковского возраста, над которой, изящно изогнувшись, навис тоненький, со сложенными в обиженную складку губами мальчик лет двадцати.



– Олечка, лапочка, ну пора ж баиньки, – касаясь ее ушка, шептал он, одновременно заговорщицки подмигивая двум девушкам за спиной Максима, в которых Забелин с удивлением узнал подружек с Тверского бульвара.

Я считаю, что достойна внимания следующая констатация, касающаяся практически всех ветвей науки. Высшим понятием, преобладающим в нашем познании, от космологии и астрофизики, через геологию, биологию, вплоть до атомной физики, является эволюция, понимаемая как развитие, которое не только протекает от состояний изначально простых к все более сложным, но, кроме того, является процессом, в принципе необратимым во времени. Из газов, распыленных до атомного состояния в пространстве, в основном из водорода, возникают скопления, развивающиеся в спиральные галактики. Звезды, в свою очередь, возникают как конденсаты в объятиях спиральных галактик, гравитация же сжимает их до тех пор, пока в них не начинается ядерная реакция, рождающая все более тяжелые элементы вплоть до полного сгорания ядерного топлива, что приводит к коллапсу звезды, возникновению новой или сверхновой. Выброшенные такими взрывами элементы дают начало планетам, кружащимся вокруг звезд следующего поколения, которые также в конце концов должны погаснуть. Таким образом, мы видим, что космические процессы подчиняются эволюции. Она необратима, и, как мы теперь уже знаем, ее бег никогда не остановится, пока через миллиарды лет вся Вселенная не погрузится в темноту.

– А, это ты? – Не отрываясь от шарика, Максим потряс рукой, требуя не отвлекать. – Ставить будешь?

– Смотри, Анютк, второй появился, – с непонятной для Забелина радостью констатировала смуглолицая. – Вы позволите? – И, взяв Забелина под локоть, отвела в сторону.

Жизненные процессы также в основном необратимы. Они приводятся в движение обменом веществ, который, по сути дела, тоже является горением, только не ядерным и, по сравнению с огнем звезд, очень холодным. Поэтому нам очень трудно представить себе бессмертие как поворот вспять течения нормальных метаболических процессов. Если бы такая идея могла реализоваться, это означало бы, по моему мнению, наибольший триумф человека – победу над всеобщим законом, не дающим повернуть вспять эволюцию. Только тогда, если бы удалось такое дерзкое начинание, можно было бы подумать о значительном продлении индивидуальной жизни любого вида и прежде всего – человека.

– Меня Марьяна зовут, если помнишь. Делай вид, что я к тебе кадрюсь. – Она непрестанно вымученно улыбалась.

– Не понял?

В апрельском номере журнала «Scientific American» за 1999 год большинство статей было посвящено зарождающейся тканевой инженерии, делающей возможным выращивание новых органов, таких, как сердце, желудок, почки, которые развиваются в искусственной среде из клеток, взятых в первую очередь из так называемых эмбриобластов. Оплодотворенная яйцеклетка производит бластулу с клеточной оболочкой, через которую в середину проникает эмбриобласт, способный развиться в зародыш и, наконец, в живое существо. Пока об этой тканевой инженерии только пишут и лишь начинают экспериментировать, но если она двинется вперед с ускорением современной науки, можно будет сказать, что далеко в будущем, в конце этой дороги, появится призрак человеческого бессмертия, о котором дерзкие перья американских журналистов уже сегодня расписывают на страницах прессы, предвещая нам достижение индивидуального бессмертия.

– Полыбься, говорю, немножко. Слушай, увести бы его отсюда. У него сегодня пруха – уж под три тысячи выиграл – вон ведь как глаза блестят. Только – улыбайся же – казино это недоброе, под чернотой оно. И они его уже «накололи». Так что с выигрышем могут не выпустить. Да еще и оберут где по дороге. Он нас с Анюткой по телефону высвистал, по сто долларов дал, чтоб шампанского подливали. А шампанское это – бурда. Намешивают его. Может, кого из дружков вызовешь? Нас с Анькой только здесь не бросайте. А то… Они уж намекали, чтоб мы исчезли. Если один, да еще пьяный, тогда без вопросов.

Фатальное положение вещей[9]

Приглядевшись, Забелин и впрямь заметил нескольких косящихся на них кавказцев. Чуть в отдалении, расставив ноги, пытливо приглядывался к их группке секьюрити.

После прочтения осеннего номера «Your Bionic Future», ежеквартального издания редакции «Scietific American» я, как постоянный читатель издаваемого Российской Академией наук ежемесячного журнала «Природа», где печатаются материалы высокого научного уровня, вынужден с болью отметить, что научный уровень американской периодики снижается. Это проявляется в крикливой претенциозности, в обилии обещаний чрезвычайных достижений, якобы уже витающих в воздухе. Американский нейрохирург в статье «Head Transplants», или «Пересадка голов», изображает зловещую картину обезглавленных человеческих туловищ и новых, молодых, неизвестно откуда взявшихся голов, иллюстрируя свой кроваво-оптимистический прогноз рассказом о том, как он пересадил голову одной обезьяны (резуса) на тело второй, благодаря чему несчастное создание с новой головой прожило целых восемь дней.

– На этого не рассчитывай, – заметила Марьяна. – Я ж тебе говорю…

– Понятно. – Забелин склонился над Максимом, решительно сгреб фишки.

– Да ты чего, Стар? – недоуменно посмотрел тот. – Самый же фарт пошел.

Эта медицинская концепция, уничтожающая человеческую индивидуальность, но которая, к счастью, никогда не осуществится, – только одна из сенсаций номера, рассчитанных на привлечение читателей. Многое, к сожалению, слишком многое из нафантазированного мною когда-то, вышеупомянутый номер журнала представляет уже стоящим ante portas[10]. Материнские клетки должны начать создавать склады запасных частей для жизненно важных органов человеческого организма. Генетическая прививка будет увеличивать мышечную массу человека, делая излишними гимнастические упражнения. Черви, мухи, голуби научат нас, людей, как жить лучше и дольше. Биология в соединении с технологией спроектирует новые виды чувств, которые мы будем испытывать в недалеком будущем. Запрограммированные кибернетические чудовища станут привычными. Ускорение технологического прогресса приведет к тому, что гибриды биотехнологии превзойдут и затмят интеллектуальное творчество людей. Супружеские пары будут проектировать себе потомство. Эротика и секс также подвергнутся воздействию химических технологий – скоро мы будем определять себе оптимального партнера по запаху. Картофель будет не только вкусным, но и убережет нас от холеры. Мясо будет производиться синтезаторами. У каждого будет свой генетический паспорт, а врач, просмотрев его, установит, какие лекарства нас исцелят, а какие убьют. Я только добавлю между прочим, что мой опыт читателя научных и научно-популярных журналов вынудил меня применять следующий подход: статьи, написанные или отредактированные настоящими учеными, особенно лауреатами Нобелевской премии, я читаю, а размножающиеся словно вирусы тексты, авторами которых являются так называемые science writers[11], стараюсь избегать. Эта малоизвестная в Европе разновидность литераторов должна осуществлять посредничество между учеными, замкнутыми в лабораториях, и широкой общественностью.

– Время! – Забелин без церемоний потащил упирающегося друга из-за стола. – Да и… девушки вон извелись. Так что едем ко мне.

– А! Тогда да. – Максим прекратил сопротивление. – Это мы бойцы! Это мы завсегда!

Кто-то может критически заметить, что сорок пять лет назад в моих «Диалогах» я поместил на титульном листе следующее краткое содержание книги: «Диалоги о воскрешении из атомов, теории невозможности, философской пользе людоедства, грусти в пробирке, кибернетическом психоанализе, электрическом переселении душ, обратных связях в эволюции, кибернетической эсхатологии, личности электрических сетей, коварстве электромозгов, вечной жизни в ящике, конструировании гениев, эпилепсии капитализма, машинах для правления, проектировании общественных систем». О возможности достижения вечной жизни я тогда тоже писал. Однако то, о чем я размышлял, а потом более подробно рассмотрел в «Сумме технологии», было, можно сказать, далекими призрачными видениями на горизонте наших знаний и понятий середины столетия, видениями, настолько отдаленными во времени и настолько недостижимыми для меня самого, словно маячащая на линии горизонта горная цепь, неотличимая от клубящихся там фантасмагорических туч. Я потом старался, используя различные образные метафоры, оправдывать подобные извержения моего воображения, сравнивая их с туристическими путеводителями, указывающими на горные вершины, но не торопящими к восхождению на них, или уподобляя их загадочным блюдам экзотической кухни, которые мы не обязательно должны все пробовать. Я старался также подчеркнуть не только технические и биотехнологические препятствия, поджидающие нас на этом пути, но и многократно разъяснял необходимость разумного определения моральных норм на разных направлениях этого грозного распутья. Кроме того, теперь я вижу, что, представляя возможности открытого перед нами тысячелетнего будущего, вел себя как пресловутый ученик мага-чернокнижника.

– Ты чего, мужик, клиента обижаешь? – послышалось сзади.

– А, черт, засада! Предупреждала же!

За ними с недобрым лицом стоял секьюрити.

Представленная мною и недостижимая до сих пор возможность реализовать через биогенетику функционально-органовую регенерацию человека, способность, присущую многим простым организмам, не имела ведь привкуса быстро осуществимой цели. В многочисленных журналах от посредников науки, живущих тем, что им удается раздуть небольшие успехи ученых до размеров хорошо продаваемой сенсации, мы видим прежде всего меркантильную и коммерческую стороны ожесточенной битвы за известность. Такого рода прогнозы являются обычной рекламой, которую можно было бы саркастически сравнить с кладбищем. Как известно, на надгробиях обычны похвалы, причисляющие умерших к авангарду рода человеческого. Отчетливо видно, что это претенциозное преувеличение уже начинает вредить популяризации точных наук. Почти каждое европейское государство отметило своих астрономов, которые первыми определили место внеземных планетарных систем. Определение вируса, вызывающего СПИД, сопровождалось соперничеством французов и американцев. Необычное изменение воды, открытое русскими, после тщательного исследования оказалось просто грязной водой. Так называемая холодная термоядерная реакция лопнула как мыльный пузырь после проверки в мировых лабораториях. Скоро библиотечные полки начнут прогибаться от книг, обличающих фальсификации, расплодившиеся в науке. Пока у меня есть только несколько подобных трудов, однако я вижу, что взращенные под сталинской опекой цветисто-террористические аферы Лепешинской и Лысенко не исчезли вместе с падением Советов. Одним словом, следует быть внимательным читателем, осторожным, а также подозрительным, что, впрочем, вовсе не означает, что ученых и популяризаторов научных достижений охватило всеобщее стремление к фальши. Возможно, неким утешением будет то, что говорящие неправду зачастую не знают, что врут. Особенно в наше время, когда мировая популяция достигла шести миллиардов, что приводит к возрастанию количества научных публикаций и тем самым к увеличению среди них доли глупости. Охватить, хотя бы и очень кратко, состояние нашего современного знания – это уже не под силу одному человеку. В разговоре с молодыми немецкими философами я образно представил это как положение человека, который на железнодорожном вокзале пытается одновременно догнать множество поездов, отъезжающих в противоположные стороны.

– Чем тыкать незнакомым, лучше помогите на воздух вывести, – неприязненно потребовал Забелин.

Космические цивилизации[12]

– На воздух? – Секрьюрити что-то неспешно обдумал. – На воздух – это можно, – громко произнес он. И прислушивавшиеся к разговору кавказцы быстро исчезли. – Пошли.

– Да ты чего?! Не выходи! – Марьяна нервно дернула Забелина. – Отметелят же! Хорошо еще, если…

Идея поиска внеземных цивилизаций, зародившаяся по крайней мере пятьдесят лет назад, породила на сегодняшний день обширную библиографию, тома которой стоят на полках моей библиотеки. Это само по себе удивительно, ибо всяческое прослушивание космоса, как и другие поиски в нем признаков разумных проявлений, ровно ни к чему не привели. Здесь я не буду переписывать формулу, используемую для расчета вероятности наличия во Вселенной существ разумных настолько, что они способны создать на заселенном ими небесном теле техносферу, которая является обязательным условием отправления или хотя бы получения сигналов инопланетного разума. Во время работы советско-американской конференции, посвященной поиску этих гипотетических цивилизаций в космосе, я пессимистически предложил, чтобы ученый комитет создал футурологическую группу, которая постарается предвидеть, какие стратегии поиска внеземного разума будут придуманы к концу двадцатого века, если до этого времени нам и дальше ничего не будет известно о мыслящих и действующих внеземных существах. Правда, такая группа стратегов-предсказателей создана не была, а наши оптимистические ожидания со временем сильно уменьшились.

– Алексей Павлович! – К источнику шума подошел смуглый администратор. – Рад приветствовать в нашем заведении. Вижу, дружка немножко развезло. Бывает. Выиграл человек. Кто осудит?

– Вообще-то не припомню.

Вначале отметим, что сейчас уже говорят и пишут не столько о технически развитых цивилизациях внеземных существ, сколько, и гораздо скромнее, о надежде открытия в космосе следов жизни в простейших формах, а именно – в форме бактерий. Ни на Луне, ни на Марсе до сих пор не обнаружено ни единого следа жизни, однако еще не совсем исчезла надежда на то, что какие-либо следы жизни все-таки удастся найти или на Марсе, или на спутниках больших планет нашей системы в океанах под ледовой оболочкой. Тем самым гипотеза о присутствии воды, хотя бы в виде льда, на полюсе Луны и даже на планете Солнечной системы, каковой является Меркурий, лелеется сегодня как последняя крупинка наивной полувековой веры. Тогда, полвека назад, в это верил Фрэнсис Дрейк, который пытался получить сигналы разумных созданий, а вскоре после него это же делали Карл Саган, уже умерший американский астроном, и российский радиоастроном Иосиф Шкловский, также уже покойный. Они закладывали фундамент организации, называемой сначала (в свободном переводе) «Коммуникацией с внеземными цивилизациями», а затем преобразованной в более скромную группу, занимающуюся поиском таких цивилизаций. Если бы я назвал хотя бы часть ученых, которые посвятили себя этим задачам, перечислением одних фамилий и трудов, несомненно, превысил бы размеры этой книги.

– Ну, где уж с вашего-то полета? Может, сами сыграть желаете?

Насколько мне известно, ни один зоолог или биолог не пытался составить таксономическую таблицу кентавров для того, чтобы различать арабских человеко-коней, мулоподобных и, в особенности, происходящих от ослов. Но, однако, российский астрофизик Кардашев придумал трехуровневую шкалу внеземных цивилизаций. Наименее развитыми и самыми младшими по этой шкале являются цивилизации, подобные земной, более могущественные те, что уже овладели своей планетарной системой, а цивилизации третьего уровня управляют галактиками.

– Желаем сесть в машину и уехать.

– Как будет угодно.

Технологические проблемы межзвездных коммуникаций были тщательно рассмотрены как советской, так и американской стороной. Были изучены и учтены самые разнообразные виды излучателей электромагнитных волн и элементарных частиц, а также лазеров. В Польше тоже нет недостатка в энтузиастах этой темы, ей, например, посвящена монография Суботовича. Невольно на ум приходят слова критиков, со злорадством адресованные утомленным размышлениями и написанием трудов неопозитивистам: «Если у вас есть крылья, то почему не летаете?»

Он перевел сделавшееся жестким лицо на переминающегося подле охранника, смодулировал голос так, чтоб слышно было вновь появившимся кавказцам:

Мы были вынуждены постоянно увеличивать радиус наших поисков. Мы были также вынуждены принципиально, как бы надвое, разделить вопрос отправки сигнала, а именно на изотропный и анизотропный способы. Дело в том, что отправление сигналов вслепую во все стороны от передающей планеты требует несравненно большей мощности по сравнению с эмиссией узконаправленного сигнала. Специалисты во главе с радиоастрономами и информатиками сумели рассчитать необходимую термодинамическую энергетику отправителя, а также значительно меньшую мощность, необходимую для приема. И опять же это, к сожалению, не меняет того факта, что мы не обнаружили никаких «братьев по разуму», и нам начинает казаться, по крайней мере части людей, разочарованных бесполезностью этих работ, что, кроме нас, во всем космосе никого нет.

– Помочь обменять фишки, посадить в машину. И чтоб никаких случайностей для дорогих гостей. Всегда, всегда рады!

Уходя, Забелин обернулся. Соседка Максима по столу начала собирать фишки, в то время как юный ее кавалер, не скрываясь, требовательно поглаживал пальцами дрябнущую шею. Внезапно, что-то почувствовав, она вскинула голову и, поймав сострадательный взгляд не успевшего отвести глаза Забелина, горько усмехнулась.



Весь этот вопрос можно все же рассматривать, взяв под увеличительное стекло исключительно земную историю. Благодаря громадному труду геологов, климатологов и палеонтологов мы знаем, что жизнь заполнила нашу планету «всего лишь» через несколько сотен миллионов лет после ее возникновения, это значит – без малого четыре миллиарда лет назад. В последнее время мы узнали, что прокариоты, эти странные многоклеточные, пережили даже кембрийскую эру, в которой произошел уже настоящий взрыв видов. Жизнь зародилась в океанах, из праланцетников (предков позвоночных созданий) возникли земноводные. На смену им пришли рептилии, а шестьдесят пять миллионов лет назад благодаря серии катаклизмов, положивших конец продолжавшемуся сто тридцать миллионов лет господству рептилий, пришел черед развития млекопитающих. В настоящее время большинство палеонтологов, особенно американских, считают, что дочеловеческие формы (hominoidea) своим возникновением обязаны бреши, вызванной катастрофой в биосфере, то есть произошло то, что можно бы распространить на всю Вселенную и чему я посвятил в книге «Библиотека XXI века» эссе «Das Kreative Vernichtungsprinzip. The World as Holocaust» – созидание в космосе детерминировано деструкцией. В выражении, что мы родились из пепла звезд, нет ни капли преувеличения – внутри суперновых звезд при очередных фазах ядерных реакций возникают все более тяжелые элементы, пока в конце концов заканчивающий существование таких звезд взрыв не рассеивает эти элементы на большие пространства и тем самым из звездного праха не возникаем мы вместе с нашими планетами. Поэтому разрушение в качестве начального условия формирования планет и живых существ – это никакая не метафора. Мы знаем, что, пожалуй, наилучшим источником жизни является так называемый коротационный круг спиральных галактик, таких, как Млечный Путь, что именно там возникающие звезды могут создавать протопланетарно вращающийся туманный диск, что в пределах этих протопланетарных вихрей возникают конденсаты, а из них – планеты. Чтобы жизнь могла возникнуть, обосноваться и, в конце концов, сохраниться на планете, необходимо присутствие воды, а может, и кислорода в атмосфере. Первоначальная Земля, или Праземля, не была покрыта океанами и не обладала атмосферой, благоприятствующей жизни. Нам кажется, я говорю так из осторожности, что жизнь, возникая и распространяясь, одновременно так преобразует атмосферную и водную среду, что она во все большей степени благоприятствует дальнейшему развитию той же жизни. Можно добавить, что наша техногенная цивилизация все более явно подрезает биосферную ветвь, на которой мы сидим. Даже без разжигания ядерных конфликтов в большом масштабе человечество может довести себя до самоубийства.

– Думала, и не выберемся по-доброму. – Лишь усевшись в «БМВ», Марьяна успокоилась, уважительно осмотрелась. – А ты, оказывается, крутой.

– Так, вполукрутую. – Забелин посмотрел на заднее сиденье, где Максим уже сопел на коленях поглаживавшей его волосы тихой Анюты, и нажал на акселератор.

Известно, что людям недостаточно ни фактов, ни опирающихся на них теорий, разумно объясняющих структуру всего существующего. Уже хотя бы сама продолжительность века нашей научно-технической цивилизации, представляющего несколько секунд на геологических часах Земли, хотя бы только межзвездные расстояния, отделяющие друг от друга планетарные системы, показывают всю сказочность и мифичность якобы существующих и окружающих Землю объектов, называемых НЛО. Как Вселенная, так и миллиарды вращающихся в ней туманностей, а также сотни миллионов планетарных систем скрывают в себе всё еще непостижимые для нас тайны. Однако людям этого недостаточно. Наряду с наркотиками, которыми сегодня травятся многие тысячи, а может, и миллионы людей в мире, наши умы старается, как может, отравить эмиссия псевдокосмических бредней. Древние говорили: «Mundus vult decipi, ergo decipiatur». Мир желает быть обманутым, поэтому его обманывают.

Сконфуженный секьюрити вернулся меж тем к мрачному администратору.

Таким образом, поиски «иного разума» выглядят довольно пессимистично. Однако следует понять, что на Земле за прошедшие тысячелетия возникали сотни цивилизаций, развивавшихся веками, что катаклизмы в виде землетрясений, неизвестных нам последствий взрывов соседних новых звезд и, в конце концов, избранный данной цивилизацией путь развития вовсе не обязаны были привести к конструированию техносферы и поддерживающих ее точных наук. Цивилизации, которые задерживались в прогрессивном историческом движении, были вынуждены и еще сегодня вынуждены ввозить технологии, которые возникли сначала на средиземноморском побережье, затем вторглись на европейский континент, а с него перекочевали на американский материк. Эта картина показывает, что необходимость развития и прогресс цивилизации совсем не должны приводить к фазе техносферных преобразований. Аналогичная схема, которая больше напоминает случайное блуждание в истории, чем движение вверх по ступеням прогресса, охватывает также другие сферы человеческой деятельности. Так, например, человечество создало около пяти тысяч разных языков и немного меньшее количество различных видов письма, но буквенный алфавит, которым мы пользуемся, возникший в Малой Азии и распространенный в Европе и в части Азии, был изобретен только однажды. Специалисты, к которым я не принадлежу, говорят, что как раз он и является информационно оптимальным, но, к сожалению, то, что для нас лучшее, не всегда удается постичь и использовать на нашем пути.

– Посадил путем. А тачка крутая, – заискивающе доложил он.

– Как ты полагаешь, чем отличается наше заведение от новокосинского рынка, где ты в рэкетирах побирался, пока я тебя не подобрал?

Статистика космических цивилизаций[13]

– Ну откуда я знал-то? Не написано ж. Всего-то третий день здесь.

Ключевым должен быть ответ на вопрос – существует ли предмет статистики вообще. Сначала необходимо сказать, что, разумеется, чем-то иным является биосфера и чем-то иным возникшая в ней цивилизация, поскольку фундаментом последней является исключительно сообщество разумных существ. Несомненно, вероятность возникновения и существования жизненесущих планет больше вероятности существования в космосе созданий, способных в ходе развития сформировать техносферу.

– Ты, шнурок, только что заведение подставил. Или научишься различать клиентов, или… Слышал хоть, где наше казино счета держит?

– Так это… В банке, что ли?

– Пошел на место, дефективный. – От души оценил администратор способности новобранца.

Мнение, что человек является всеобщим и единственным образцом разумных существ, постепенно (благодаря, между прочим, массовой кинопродукции, обладающей сейчас практически неограниченными возможностями в области спецэффектов) становится пережитком. В своих книгах почти сорокалетней давности я не выступал против тезиса о космической универсальности человека, несмотря на то что уже тогда во мне начала созревать концепция нашей локальной случайности. Сейчас же я готов приступить к радикальному ревизионизму антропогенетических предпосылок разума. И дело даже не в том, что метеоритный катаклизм шестьдесят пять миллионов лет назад и его сейсмические и климатические последствия погубили почти всех пресмыкающихся (динозавров). И огромная брешь, возникшая в то время в биосфере, благодаря видообразующей радиации была заполнена млекопитающими, гоминоидами, антропоидами и, наконец, гоминидами. Впрочем, юрский катаклизм, который низложил пресмыкающихся, отнюдь не был единственным в истории Земли. Значительно более ранний, в пермский период, с силой геноцида истребил около девяноста процентов всего, что четверть миллиарда лет назад жило на Земле и в ее океанах. Для того чтобы разобраться в процессе возникновения животных на нашей планете, следует вернуться на миллиарды лет назад. Ни одно из современных животных не смогло бы тогда ни минуты прожить на нашей планете, потому что лишенная кислорода атмосфера была бы для них ядовитой. Растительно-животная прелюдия начиналась с прокариот, таких, как цианобактерии, которые в результате обмена веществ выделяли в атмосферу кислород. Жизнь, поддерживаемая в ходе дарвиновской эволюции и возникновения видов, практически полностью стала возможна благодаря процессам окисления, поэтому я раньше говорил, что она была «холодным горением». Наше представление об эволюции как о постоянном прогрессе сегодня в значительной мере подверглось критическому пересмотру. Биосфера, на заре жизни создаваемая ядерными и безъядерными одноклеточными, представляла как бы планетарную и, следовательно, мощнейшую систему генетического обеспечения безопасности жизненных процессов. Это происходило потому, что бактерии, полностью лишенные мозговой массы, кровообращения и даже частично независимые от наличия кислорода, как, например, фотосинтезирующие водоросли, на протяжении миллиардов лет служили для сокрушаемой геологическими и космическими катаклизмами жизни своего рода трамплином, гарантирующим усложнение, способное благодаря нуклеотидной игре достичь небывалого разнообразия форм и размеров организмов. Вместе с тем, однако, зависимость, которая преобладала в животном мире, имела двойной характер – невральный и кровеносный. Переносчик кислорода, каковым является гемоглобин, распространялся и переходил (второстепенные исключения опущу) из одного ряда в другой, так что не было и нет животных абсолютно бескровных. Хотя организмы небольших размеров способны сохранять жизнь при почти полной остановке тканевого обмена, несущая им кислород, наряду с иммунитетом к вторжению паразитов, жидкая субстанция – кровь – никогда не может остановиться в вечном своем обращении. Как хорошо известно, мозговые центры, отрезанные от снабжения кислородом через кровь в течение шести минут, погибают. Кровь, доставляющая окислители, и невральные электрохимические импульсы составляют целую эпопею земной жизни.



Уже возле самого дома дремавший на коленях у Анюты Максим вдруг поднял голову.

Мне всегда казалось, хотя я не смог бы это точно доказать, что сам способ, тактика возникновения жизни на Земле, идущая от прокариотных зачатков вверх, к эукариотам значительных размеров в сравнении с микроорганизмами, от которых они произошли, должна быть ограничителем видообразующего разнообразия. Хлорофилл растений и кровь животных должны были распространиться повсюду на суше, в воде и в воздухе. В настоящее время очень многие эволюционисты считают, что движущие силы видового многообразия не подчиняются неким единым концепциям «прогресса», что хотя Дарвин был прав, но вместе с тем комплексная сложность устройства организмов, особенно многоклеточных, не является доказательством нарастающих в течение миллионов лет прогрессивных тенденций, а, вероятнее всего, виновником этого является целая система причинно-следственных связей. Формирующаяся на Земле жизнь изменяла состав атмосферы и приводила к отложению останков, прессующихся в породы и донные океанские отложения, в свою же очередь орографические, горообразующие, сейсмические процессы, а также переменность излучения центральной звезды, которая создала и сделала возможной жизнь, – это были огромные, сообща борющиеся силы. Поэтому при таком подходе я считаю слишком идиллическим довольно модное в последнее время представление о жизненесущей Гее.

– Нет, ты мне скажи, – потребовал он, – кто поручится, что банк твой, заполучив институт, и нас не «кинет», и стариков наших не «обует»?

И хоть был он пьян, ответил Забелин на полном серьезе:

В последнее время благодаря тщательному изучению и отбору многих миллиардов нуклеотидов, сложенных в геномы, предприняты проекты автоэволюционного усовершенствования человека. Они не могут ограничиться различными компиляциями, слежением за развитием, вытеснением «плохих генов», поскольку это потребовало бы в миллионы раз более сложной работы, чем разделение на отдельные кирпичики и камешки какого-нибудь большого готического кафедрального собора для того, чтобы из этих разрозненных элементов построить что-то абсолютно другое, например, амфитеатр. Следовало бы вернуться не к стадии гоминоидов и даже не тераподов, а прямо к древнейшим рыбам вроде латимерии (вид которой насчитывает несколько сот миллионов лет и сохранился до сегодняшних дней). Если бы мы должны были решиться на небожественное создание разумных существ, опекаемых созидающей волей, лишенной зла, то следовало бы просто заменить то эволюционное древо, из ветви которого мы выросли, каким-то абсолютно другим, и сотни миллионов лет ждать почти райского плодосбора разума. Многие современные эволюционисты (биологи) считают прогресс, особенно тот, который полным ходом начался четыреста миллионов лет назад, нашим заблуждением. По их мнению, эволюция является самоусложняющимся танцем генов, но вовсе не прогрессивно самосовершенствующимся. Выживают существа, которые могут лучше, чем другие, приспосабливаться к существованию не всегда при благоприятных условиях в атмосфере, в воде и на суше.

– Мы с тобой. Других нет и не будет. В этой стране успех личным доверием определяется. И если уж у нас не будет доверия, то лучше и не затевать.

Можно сказать, что набросанная выше концепция применительно к «другой, бескислородной эволюции» утопична, и с такой оценкой я соглашусь, если речь идет о Земле. В то же время нам ничего не известно о других околозвездных планетах. Я считаю, что энергия излучения центральных звезд может стать толчком для преобразований на поверхности планет в то, что будет способно к не обязательно антроподобным формам мысли и самопознания. Я также не считаю, что доминирующей чертой таких Других должно стать желание договориться или по крайней мере установить связь с существами, похожими на нас.

– Тогда еще чуток подумаю, – пообещал Максим и благополучно уснул.



Под утро Забелин, накинув халат, угрюмо сидел в спальне. Рядом на кровати лежала совершенно голая Марьяна и пьяно изливала неудовлетворенную душу:

Открытое присутствие Других могло бы не только послужить для признания, что человечество не является во Вселенной странной выходкой многопланетного паноптикума, но, может быть, вместе с тем объяснило бы нам, является ли антропоморфизм правилом или же особой конфигурацией. У людей, увеличивающих согласно собственным меркам свое могущество, время от времени наступает отрезвление из-за сдвига континентальных плит, пертурбаций климата, и потому для того, чтобы выявить пропорции, часто контрастные, нашего могущества и нашей беспомощности, следует осознать, что антропогенез продолжается приблизительно миллион лет, а культурообразующие человеческие цивилизации занимают на циферблате геологических часов, насчитывающем четыре миллиарда лет, лишь несколько последних секунд. Наша цивилизация за очень короткое время могла бы оказаться стертой с поверхности Земли интервенцией космического порядка, например в результате столкновения с астероидом или с метеоритным дождем или же просто по причине одного из известных уже нам энергетических эксцессов Солнца. Многие звезды, создающие условия, необходимые для стабилизированного планетогенеза, бурно и стремительно изменяют излучение. Кроме того, такая планетородная звезда, которая способна к требующей миллиарды лет консолидации своего пылевого диска в жизнетворные планеты, не может быть ни двойной звездой, ни кратной, поскольку у тел, окружающих кратные звезды, не может быть стабильной прочности. Сейчас мы также знаем, что спиральные галактики типа Млечного Пути, насчитывающие по крайней мере по несколько сотен миллионов звезд, подвергаются невообразимо мощным вихрям, из-за чего на глазах астрономов метагалактика превращается в пространство стремительных, непредсказуемых катастроф, что, впрочем, показывает, что с нашей Солнечной системой мы находимся в зоне покоя, который не может продолжаться слишком долго. Из подобных констатаций мы вынуждены сделать вывод, издавна, собственно говоря, известный исследователям небес, что космос, будучи в нашем закоулке виновником и покровителем жизни, ни в большой временной шкале, ни в пространственной не является особо благосклонным к жизни. Повторяя афоризм, не мною придуманный, – он не знает, что мы в нем есть. Несмотря на то что он не вечен, космос существует, потому что простирается в прошлое и будущее, за всяческие пределы наших воображаемых возможностей.

– Никакого кайфа с вами. Предлагала же групповушку устроить на четверых. Так твой дружок как с Анюткой заперся, так скоро четвертый час пошел. Иди предложи махнуться.

– Да предлагал, – соврал разочарованный и разочаровавший Забелин. Нерадостными получались в последнее время его гулянки. – Но не соглашается он. Такой однолюб попался.

Независимо от того, понимается ли эволюция как огромный процесс, протекающий равномерно, или как пунктуалистический[14] и сальтационистический[15] процесс, или как стезя, прерываемая и подмываемая видообразующими извержениями, следует признать, что из четырех нуклеотидов, создающих биохимический состав, управляющий строительством всего живущего, эта эволюция извлекла больше, чем можно было ожидать a priori[16]. Поэтому с тех времен, когда я начал поиск образцов, пригодных для подражания, я упорно писал о необходимости догнать творческие эволюционные силы путем плагиата – реализации некоторых решений – или путем создания оригинального технобиологического образца. Я вел свои мечты в этих направлениях, чтобы через несколько десятилетий убедиться, что истина была на моей стороне, и вместе с тем, что очень часто результат, полученный людьми от всех этих подражаний, которые я называл имитологией, не восхваляет нас, поскольку наши самые прекрасные достижения по отношению к биологии вторичны, и если даже не вторичны, то стали причиной порчи биосферы и послужили для гнусных военных забав, и, наконец, очень многое из того, что уже удалось нам на пути к не достигнутому еще искусственному разуму создать, часто служит глупостям, развлечениям, как и непонятным для меня чудачествам. Невесело наблюдать унижения, какие испытывает идущее далеко вперед человеческое новаторство.