Дерево поддалось. За ним маленькая щель в несколько сантиметров.

Я сейчас тронусь, понял Михал. В голове шумело. Там тикали какие-то чудовищные часы. Прочь отсюда! Сбежать! А что потом?

Неужели этот стук до сих пор никого не разбудил?

Кретинская облицовка!

Он постучал по боку прилавка. Глупость! А здесь? Проклятье! Сунул отвертку в щель под верхней доской и навалился всем телом.

Треск, будто на землю свалилось дерево. Или у меня уже глюки? Наконец-то!

Ящик с опиатами, укрытый под прилавком. Еще один замок. Михал заработал отверткой.

— Ева!

Внутри был клад. Ферметразин, опиаты, опиатная настойка… Он обнял Еву за плечи. Хотелось летать по аптеке, как олимпийскому победителю в марафоне.

— Машинку! Быстро! — Ева вернулась в реальность.

Он вытащил из кармана одноразовый шприц. Отломил горлышко у ампулы с морфием и набрал. Удивительно, но он настолько владел собой, что сначала подал шприц Еве. Или, вернее, она сама его вырвала.

Тяжесть, а потом сумасшедшая легкость. Страх исчез. Унести бы теперь все это богатство. Но как?

Полиэтиленовый пакет полон лекарствами, коробочки с опиатами. Что делать? Оставить тут лишнее? Ну, нет.

— Михал, — послышался из провизорской голос Евы. Он даже не цыкнул, чтобы она не шумела. Подбежал к ней. Ева выбрасывала грязные халаты из корзины для белья.

— Ну, что?

Какое там благоразумие после четырех кубиков. Михал рассмеялся. А почему бы и нет? Главное — побыстрее закончить и завалиться спать.

Они уложили опиаты на дно корзины, бросили сверху полиэтиленовый мешок, прикрыв все это грязным халатом.

Теперь в путь!

Михал поставил корзину на подоконник и спрыгнул во двор. Потом помог Еве. Схватив корзину, они перебежали газон и подтянули лекарства на забор. Михал залез наверх и помог Еве, чтобы та не поранилась.

Улица все еще была пустынна.

Вдвоем, держа корзину за ручки, они направились в сторону шоссе на Прагу. Страх давно прошел. Если до сих пор ничего не случилось, так чего уж теперь… Морфий действовал. Они шагали по дороге, уже совсем успокоившись. На горизонте виднелось марево пражских огней.

Фантастическая удача. Дотащить бы эту корзину домой, и тогда им не на чем нас заловить. Они брели весенней ночью по берегу Влтавы, как двое безумных влюбленных.

Когда за Злиховом пришлось снова выйти на шоссе, Ева заметила такси, возвращающееся из Баррандова. Замахала рукой.

Интересно, догадается шофер, что у нас в корзине? Михал вопросительно поглядел на Еву. Та пожала плечами.

На всякий случай они проехали лишний квартал. Михал высыпал в ладонь таксиста все деньги, которые нашел в кассе аптеки. Раза в три больше, чем надо. Может, не будет трепаться.

— До свидания, маэстро! — поклонился таксист. — Веселой ночи!

Будет молчать, решил Михал. А то бы не взял бабки.

Еще немного, и все будет в порядке. Запрятать кайф по разным углам. В подвал и на чердак, на случай обыска. Так больше шансов хоть что-нибудь заныкать. Да какой, к черту, обыск! Как они нас найдут? Лучше еще разок вмазаться. Мы ведь это заслужили. Блаженно развалиться на поролоне и вообразить, что мы наконец в раю.



Дерево? Как это? Оно что, пробило пол посреди комнаты? Тропическая пальма, которая растет прямо на глазах. Вся в движении. И ствол тоже.

Нет, это не ствол.

Гремучая змея, она обвилась вокруг пальмы!

Плоская головка с неподвижными льдинками глаз, неотрывно следящими за мной!

Медленно приближается. Вот она уже возле моей головы. Раздвоенный язык. Два ядовитых зуба в чудовищно распахнутой пасти.

— Не хочу, не надо!

Остекленевшими глазами Михал наблюдает, как дерево склоняется все ближе и ближе.

Гремучая змея, изготовившаяся к броску.

— Нет! Не хочу! — завыл он.

Теперь пальма падала прямо на него. Вечное, нескончаемое падение, кошмарный бред.

Только не это, лучше смерть!

Михал схватил нож, воткнутый в буханку хлеба у стены возле поролона. Одним движением перерезал себе артерию на правом запястье.

Пальма исчезла в фонтане крови.



— Ну что, пан Отава? — Снова тот молодой врач с усами. — Ваша болезнь прогрессирует. Вам не кажется?

Михал покачал головой. Что еще?

— До сих пор не кажется? В самом деле? К сожалению, состояние ваше намного хуже, чем в прошлый раз.

Михал опустил глаза. Чего тут говорить.

— Ну, хорошо. — Голос врача — сплошная ирония. — Разумеется, дело ваше, но я бы рекомендовал начать лечение немедленно. Времени для раздумий, скажем прямо, маловато.

Он прав. Конечно, он прав. Надо сократить дозы до минимума. Только тут мне ничего подобного не позволят.

— Вам бы воспользоваться тем, что у вас пропали ломки, пока вы были у нас. Значит, можно приступить к лечению.

— Я и сам справлюсь, пан доктор. Я брошу. И без лечения. Честное слово.

Контролировать дозы. И ничего больше, успокаивал он самого себя. Не перебирать. Черт возьми, теперь у меня по этой части богатый опыт.

— Вы и сами понимаете, что это уже почти невозможно, — снова начинает врач.

Эти пронзительные глаза. Упершийся в тебя взгляд. Михал опустил голову.

— Не отказывайтесь от нашей помощи.

— Спасибо. Серьезно, я справлюсь.

— Вы же сами в это не верите.

— Верю.



Хоть на минуту уснуть. Всю ночь он ворочался на промокших простынях. Трясся от холода, умирал от жары. Похожая на Олину сестра подходила вытирать пот. Уже без улыбки. И без слов.

Он упорно пытался сомкнуть веки.

Спать! Проклятье, хоть бы уснуть! Боль в суставах, пояснице, во всем теле. Какая мука — лежать без движения. Два или три раза, когда, пересилив себя, он открывал глаза, возле его постели был врач с сурово поджатыми губами.

Как судья? Глупости. Просто я — очередной подопытный кролик, пока не сдохну.

Снова сумасшедшая возня, чтобы найти вену. Вливание.

Уже не уснуть, с тоской подумал он. Что там на улице? За окном опять свет.

Над Прагой всходило солнце.



Сколько же все это продолжалось? Понятия не имею. Сплошной безумный морфиевый сон. Куда девалось ощущение радости и полета? Осталась одна лихорадка, если вовремя не сделать инъекцию. А делаешь только затем, чтоб было не так мерзко, как без нее. И больше ничего. Доза за дозой, просто чтобы привести себя в человеческий вид. Организм уже привык. Почти не реагирует даже на тройной дозняк. Из-за этих кретинских опиатов тело не способно на нормальную реакцию. Сколько времени мы не могли понять, что умираем с голоду? А во всей квартире ни гроша на четвертушку хлеба. Нет даже пустых бутылок, последней надежды дошедших до черты.

— На работе сегодня получка, — вдруг вспоминает Ева.

Объявиться там?

— Когда у тебя кончился отпуск?

Она пожимает плечами.

Интересно, что разнюхали менты? Об этом лучше не думать. А бабки раздобыть все же придется. Сколько дней мы не ели? Что вообще делали всю прошлую неделю?

Попытаться найти работу. Изобразить из себя нормального человека, подыскивающего место? Миф. К тому же наверняка попросят паспорт. Месячный срок, за который я должен снова устроиться, давно прошел. А если все раскрылось и они объявили розыск? Фотография по телевизору. Тогда каюк. И потом, где это видано, чтобы в первый же день платили аванс?

Сунуться подметать улицы? До обеда. И сразу пятьдесят крон. Еще один шанс для тех, кто на самом дне. Ну разве смогу я встать утром в полшестого? А если бы и сумел, все равно там платят по паспорту.

Украсть что-нибудь у предков? По-моему, ключи еще есть. Малость еды, немного денег да шмотку поценнее, чтобы толкнуть? Ну а где гарантия, что отец не вернулся с работы? Теперь-то он как пить дать вызовет милицию.

— У меня есть золотой браслет. Остался от тетки.

— Ну да? Где?

— Мама держит его у себя.

Золотой браслет. Минимум две недели жизни!

— Я зайду к своим.

— А если будут дома?

– Ага.

— Не раньше шести.

– Прости.

Это ведь не воровство. Ева просто возьмет то, что принадлежит ей.



– Ничего страшного.

Профессионально-равнодушная матрона за стеклянным прилавком, набитым золотом, вокруг которого вечно ошиваются иностранцы. Черт, как бы им всучить именно наш браслет?

— К сожалению, эту вещь мы не примем. Она не антикварная.

– Я просто очень хотела попрощаться.

— А как же нам его продать?

— Ну, если срочно, возьмут в ювелирном, на вес. По сто пятьдесят крон за грамм. Но прежде браслет нужно переплавить. Это делают на Козьей площади.

– Попрощаться?

Она что, спятила? Обдираловка! А куда еще сунешься?

— Ваш паспорт, пожалуйста…

Схватить браслет — и ходу! Эх, была не была… Все равно у Евы в паспорте адрес матери.

Браслет, который можно продать тысячи за три-четыре, если не торопиться.

Сердце сжимается.

— Тысяча сто крон, — безразличным тоном произносит очередная матрона, на этот раз в кассе ювелирного.

Ни больше, ни меньше.

– Я уезжаю, – говорит Хейзел. – Еду домой.

Две недели жизни. И что дальше?

Не позволять себе заходить так далеко. Позаботиться о деньгах загодя. А не когда сводит брюхо и ты готов на все.

— Потом загоним что-нибудь из той аптеки.

Она очаровательно морщит носик. Он замечает, что веснушек на нем прибавилось с начала лета. Каждая веснушка для Мэтти прекрасна, каждая – словно крохотный подарок.

— Как?

— Через Рихарда.

Мой заклятый друг снова на сцене?

– Прямо сейчас? – спрашивает он. Голос его трещит. Дурацкий голос, вечно подводит, то слишком писклявый, то слишком грубый. – Я думал, ты уезжаешь в двенадцать.

— Пошла ты с ним в задницу!

У нас тоже есть своя гордость. Правда, пока в кармане у Евы тысяча сто крон.

— И Станда так делал, до того, как его замели.

Нет, не может быть. Он проворонил свой шанс, он проворонил целое лето, а теперь Хейзел уезжает – прямо сейчас, в эту минуту. Несмотря на то что берег окутывает туман, в воздухе холодок, а трава мокрая от росы, у него потеют ладони.

Уже свыклись, что нас загребут? А чем же еще это может кончиться? Вообще-то, нам давно все до лампочки. Какая уж там гордость.

— Врубаешься, на этот раз мы хотим чего-то от Рихарда, а не он от нас?

– Да, – говорит Хейзел, – я тоже так думала. У нас самолет из Портленда только в четыре, но дедушка хочет кое-что сделать по дороге, поэтому мы выезжаем раньше. Надо будет заехать в Бат, разобраться с ловушками.

— Конечно.

Последние наставления.

Нас приглашают на вечеринку.

Она пожимает плечами. Сверкает жвачный пузырь. На Хейзел шорты, а на короткий топ она накинула фланелевую рубашку – уступка утренней прохладе. Взгляд Мэтти падает на ее ноги, все в мурашках.

— Михал, прошу, веди себя нормально.

– Здорово вернуться домой, – говорит Мэтти. – Увидеть друзей и вообще.

— Надеюсь, обнимать его не обязательно?

– И да и нет, – говорит Хейзел. – Скорее нет.

Теперь очередь Мэтти что-то сказать или сделать, но он не верит в свой голос, тот предаст его, стоит только заговорить. Мэтти лишь кивает и пинает босой ногой траву, разбрызгивая капли росы.

Лем Станислав

Мы ведь никогда не хотели зайти так далеко. Помнишь, когда я пришел из армии, мы обещали друг другу только прекрасные уикенды. Ну, самое большее две-три дозы в неделю. И все. Как недавно. И как давно.

– Ладно, проехали.

Повторение



Как будто в преддверии возвращения домой, к ней возвращается южный выговор.

– Я лучше пойду. Дедушка хочет пораньше выехать. Вдруг пробки будут. – Она смотрит на небо: – А еще, я думаю, вот-вот польет. Так что давай, Мэтти.

Снова, как три года назад. Рихард и Зденек, Даша… Только вместо кока-колы шприц. Все понеслось, как при ускоренной съемке.

Станислав ЛЕМ

Она ждет еще мгновение, поворачивается и быстро поднимается на небольшой холм, вдруг спотыкается о травяную кочку, но тут же находит опору.

Боже ты мой, а ведь я тебя страшно ненавидел, вдруг словно вспышкой озарило Михала. И вот уже обнимаю тебя на ковре посреди комнаты. А вокруг сияющие лица. Интересно, что он мне дал? В знак примирения.

– Погоди! – кричит Мэтти. – Постой, Хейзел!

ПОВТОРЕНИЕ

— Я тоже хочу попробовать, Рихард, ну прошу тебя…

Хейзел останавливается, оборачивается, и Мэтти взбирается на холм вслед за ней, сначала рысцой, затем бегом, пока не оказывается рядом.

Какой-то кролик. Роман, кажется. Похоже, я уже видел этого Романа, когда вернулся из армии. Соплячок лет шестнадцати.

– В чем дело?

Кресслин наклонился над столом.

— Что? — удивляется Рихард.

– Я забыл кое-что.

— Ну, это «сердечко любви», — клянчит Роман.

– Что ты забыл?

- Это она? - спросил он, глядя на моментальные снимки.

Идиотское название, думает Михал. Но действует оно потрясающе.

Она проводит рукой по бедру. Вскидывает голову, поправляя волосы. Он шагает к ней. Он может коснуться ее, но пока не касается. Он чувствует мятный запах, видит, как зеленая жвачка мелькает у нее во рту. Она вынимает жвачку, наклоняется и лепит к камню. Мэтти тревожится: а если ее проглотит птица или какой-нибудь зверек?

- Да. - Генерал машинально подтянул брюки. - Севинна Моррибонд. Ты ее узнал?

– Ты забыл поцеловать меня, так?

— У тебя есть шансы, — улыбается Рихард. — Условия знаешь…

- Нет, тогда ей было десять лет.

Хейзел ухмыляется. Мэтти и думать забывает о жвачках, зверьках и птицах. Он вспоминает слова Билли во время выборки сетей: Долго думаешь, парень. Раз! И все.

Эта его скользкая ухмылочка! Она снова напомнила Михалу все, что было. Ну и? Стены комнаты струятся. Улыбка Евы.

- Она не сообщит тебе никаких технических подробностей. Ты должен только узнать, есть у них Хронда или нет. И находится ли Хронда в оперативной готовности.

И он берет лицо Хейзел в руки, накрывая ее щеки ладонями. Он не уверен в том, что делает, но видел, что так делают в кино, да и ощущения очень даже приятные. Ладно. Следующий шаг. Наклонить голову. Напряженный момент, а что, если они наклонят голову в одну сторону? Но нет, в последнее мгновение Хейзел меняет курс, и их губы соприкасаются, потом прижимаются друг к другу, и он даже чувствует быстрый язык Хейзел у себя во рту – на вкус как мята и клубничный блеск для губ. Поцелуй не длится вечно, но и этого достаточно.

Сколько же ты не улыбалась, Ева? Лет сто?

- А вы уверены, что она это знает?

Сжать ее в объятиях и защитить от всего.

Хейзел отстраняется первой. Мэтти простоял бы так весь день и всю ночь, но не надо, чтобы дедушка сердился на Хейзел. Затем она делает лучшее из всего, что могла бы сделать, – на долю секунды утыкается носом ему в шею и шепчет: «Увидимся, Мэтти Маклин», чтобы тут же отвернуться и зашагать по гравийной дорожке в сторону дедушкиного дома.

- Да. Он не болтун, но от нее секретов не держит. Он на все готов, чтобы ее удержать. Почти тридцать лет разницы.

Стук в дверь.

— Стрём! — Рихард мгновенно на ногах. — Это не сигнал!

- Она его любит?

Небеса разверзаются.

Игла скребет по пластинке, так быстро Даша выключает проигрыватель. Все переглядываются. А что, если кто-то настучал? Рихард протягивает руку к Еве:

— Машинку!

- Не думаю. Скорее, он ей импонирует. Ты из тех же мест, что и она. Это хорошо. Воспоминания детства. Но не слишком нажимай. Я рекомендовал бы сдержанность, мужское обаяние. Ты это умеешь.

И быстро сметает в карман фляжку со своим строго засекреченным раствором.

Мэтти стоит под дождем и смотрит, как она уходит, но вскоре понимает, что в горле что-то мешается, – что это? ком, который надо проглотить? он что, сейчас заплачет? Он расправляет плечи и идет к дому, не замечая движения штор в одном из окон второго этажа и сверкнувших стеклышек бинокля, из которого обычно наблюдают за кораблями.

— Откройте! Кто у нас не в улёте? — приказывает он.

Кресслин молчал, его сосредоточенное лицо напоминало хирурга во время операции.

Очередные два кролика, небось рассчитывают на остатки угощения.

– Я знала, – шепчет Клэр.

- Заброска сегодня?

— Все — тихо! — шипит Рихард из дверей сортира. Захлопывает и запирается. В случае обыска можно спустить в унитаз.

- Сейчас. Каждый час дорог.

Пускай потом берут мочу хоть у каждого, пускай узнают, чем мы кололись, он все равно будет твердить, что мы уже пришли под кайфом. И никто никогда не докажет, что у него было. Из нас они вряд ли вытянут. А кто расколется, в жизни дозу не получит. Как все просто.

- А у нас есть оперативная Хронда?

35. Луиза

Только для нас с Евой встреча с ментами на этой хате совсем ни к чему, соображает Михал. Он прислоняется к двери в коридор, чтобы лучше слышать.

Генерал нетерпеливо крякнул.

В мире не найдется столько кофеина, чтобы унять похмелье Луизы. Когда она просыпается, двери в комнаты детей еще закрыты. Мама повезла отца в Кэмден к врачу. Полин сегодня нет – она у больной кузины, а Хейзел с Николь уже на полпути в Портленд, так что Луиза располагается за обеденным столом, положив перед собой рабочий блокнот и ноутбук. Бесспорно, она продвинулась. Но не с той скоростью, с какой хотелось.

— Рихард, — шепчет один из кроликов. — Какие-то два парня…

- Этого я тебе сказать не могу, и ты хорошо это знаешь. Пока существует равновесие, они не знают, есть ли Хронда у нас, а мы - есть ли у них. Если тебя поймают...

Она представляет Фиби Ричардсон за изящным столом в полупустой квартире, одетую, например, в элегантный шелковый халат поверх пижамы в тон. Потягивающую, например, «мимозу». Луиза видит, как слова текут из-под пера Фиби Ричардсон, точно вода из крана, пока она, Луиза, только и делает, что таращится в панорамное окно, по которому скользят потоки дождя.

— Как их зовут? — отзывается из сортира Рихард.

Она не спешит переносить в ноутбук последние записи – она рисует в блокноте пальмы и скалистые берега Питкэрна. Затем баркас и мускулистых матросов. Один улыбается, пока другие с натугой гребут навстречу волнам. Гребля требует много сил.

Краем глаза Михал наблюдает, как кролик важно шествует к двери. Уже не смотрит через глазок. Повесил цепочку и приоткрыл щель.

- Выпустят мне кишки, чтобы дознаться?

Она делает себе еще кофе – уже третью чашку. Теперь у нее и похмелье, и слабость. Надо бы поесть, но она не голодна. Она подождет, пока проснутся дети, и тогда они закатят пир на весь мир.

— Вы кто такие?

Спустя целую вечность она наконец входит в какой-то ритм. Начинает с самого первого магистрата острова, Эдварда Квинтала, чьего отца, мятежника с «Баунти», зарубили топором еще до рождения сына.

— Робик и Ярда. Скажи Рихарду, нам бы всего один дозняк.

- Сам понимаешь.

Она слышит, как за спиной открывается входная дверь. Родители вряд ли успели бы вернуться. Она оборачивается. Это Мэтти, похожий на мокрую крысу. Волосы налипли на лицо, вода с него ручейками.

Кролик послушно повторяет все сортирной двери.

– Мэтти? У тебя дверь была закрыта. Я думала, ты спишь.

Кресслин выпрямился, словно уже выучил на память лицо женщины на фотографиях.

В комнате гробовая тишина. Каждый наедине со своим страхом. Михал гладит Еву по волосам и качает головой. На этот раз пронесло.

– Нет, я был на улице.

- Я готов.

— Меня нет дома, — шепчет Рихард.

– Что ты делал на улице? И зачем вскочил так рано?

- Помни о стакане.

— Очень жаль, но его нет дома. — Кролик выполняет приказ. В голосе тихое торжество. Для него ведь Рихард дома.

Мэтти пожимает плечами. Одежда на нем не спортивная. В кроссовках столько воды, что Луиза со своего места слышит хлюпанье. Она кивает на полотенце, которое всегда висит у входной двери для Отиса, и говорит:

Кресслин не ответил. Он не слышал слов генерала. Из-под металлических абажуров на зеленое сукно стола лился свет электрических ламп. Двери распахнулись, вбежал адъютант с бумажной лентой в руке.

– Ни шагу дальше. Разуйся. Вытрись, а потом пойдешь наверх.

- Генерал, концентрация вокруг Хасси и Депинга. Перекрыли все дороги.

— Всего одну дозу, пойми ты, — просит неизвестный за дверью. — Не будь свиньей!

Мэтти говорит:

- Сейчас. Кресслин, все ясно?

— Его тут нет! — Кролик тщетно пытается закрыть дверь. Один из тех, кто снаружи, всунул в щель ногу.

– Мама, я…

— Скажи, мы в обломе. Нам позарез надо, а то прямо здесь вырубимся. Скажи ему это!

И замолкает.

- Да.

Рихард выходит из уборной.

Луиза потеряла нить мысли, та и раньше была тоньше некуда, а теперь и вовсе исчезла.

— Отвалите. Нет у меня ничего. Усекли? Сегодня ничего нет. Я не в настроении. И чтоб я вас тут не видел. Быстро!

– Да? – Она старается говорить нежно и терпеливо. – Да, Мэтти?

- Желаю успеха...

— Рихард, ну будь человеком…

– Ничего, – отвечает он.

— Я же сказал, не мотайте нервы!

Мальчик, которому нужен отец, приходит ей в голову. У девочек мысли вылетают изо рта, словно ленточка из руки гимнастки. С мальчишками не так. Говорить с ними все равно что распарывать крошечные стежки на подоле: нужны время, терпение и отличное зрение.

Лифт остановился. Дерн отошел в сторону и снова стал на место. К запаху мокрых листьев примешивался дразнящий и почти приятный запах азотистых соединений. \"Прогревают первую ступень\", - подумал Кресслин. Карманные фонарики выхватывали из мрака ячейки маскировочной сети.

— Мы отрубимся.

– Ты уверен? Присядь-ка со мной. Давай поговорим.

Похоже, «сердечко любви» уже перестало действовать, понимает Михал.

- Анаколуф?

— Сказал нет, значит, нет, — холодно чеканит Рихард. — Ну-ка, вынь лапу!

Неизвестный, как ни странно, моментально слушается. Рихард захлопывает дверь.

– Уверен, – отвечает он. – Ты занята.

- Авокадо.

— Рихард, постой…

Звонок. И еще. Рихард спокойно идет в комнату.

- Прошу за мной.

— Нас… на них. Врубай музыку.

Он поднимается по лестнице. Она отворачивается к компьютеру. Вид из окна заволокло дождем и туманом. Если на воде и есть лодки, их не видно. Море в тот день было недобро, друзья, вспоминается ей, словно старик, пытающийся вернуть суп в гастроном. Старый добрый «Сайнфелд».

Сейчас кто кого. Или им звонить до посинения, или нам делать вид, что этот дурдом на лестнице нас не колышет.

Он шел в потемках за коренастым бритоголовым офицером. Черная тень вертолета открылась во мраке, как пасть.

— Сволочь ты, Ярда! Про должок-то забыл? Отфейсовать тебя мало! — вопит через дверь в коридор Зденек.

Наконец спускаются Клэр с Эбигейл, теплые со сна, со слипающимися глазами и голодные. Они прижимаются к Луизе, и она целует обе макушки, сообщая, что бабушка с дедушкой и с Полин уехали на все утро и в доме они одни.

В крайнем случае Рихард пошлет своих кроликов, чтобы вывели этих, думает Михал.

- Долго лететь?

— Погань! Весь кайф сломали. — Рихард вытаскивает из кармана шприц и свою волшебную фляжку. Стягивает руку ремешком, чтоб проступили вены.

У него до сих пор отличные вены, любой позавидует. У меня намного хуже.

- Семь минут.

– А завтрак скоро. Сделаем блинчики.

— Еще хочешь? — Рихард передает Михалу шприц.

С чего это он? Из-за лекарств, которые мы оставили на продажу? Из-за Евы? Вряд ли.

Ночной жук взвился, спланировал, гудя, винт еще вращался, а Кресслин уже стоял на земле, невидимая трава стегала его по ногам, взметаемая механическим ветром.

– Блинчики! – радуется Эбигейл.

— А не заложат тебя эти? — спрашивает Михал на всякий случай.

- К ракете!

– Я только закончу с работой, это быстро. Вы пока поиграйте.

Рихард решительно качает головой:

- Есть к ракете. Но я ничего не вижу.

Девочки разложили в игровой «Улику», но в нее интересно играть хотя бы втроем, так что вскоре они громко зовут Мэтти. Похмелье Луизы не выдерживает их звонких голосов.

— Тогда хрен они что-нибудь получат.

- Я поведу вас за руку. (Женский голос.) Вот тут смокинг, прошу переодеться. Потом наденете эту оболочку.

Значит, иногда все же получают, соображает Михал. Когда больше никого нет? Ладно, последнюю дозу и сматываем. И так слишком много на сегодня.

– Лучше сходите за ним, чем вопить, – предлагает она, надевает наушники и возвращается к своему Питкэрну.

- На ноги тоже?

— И мне, — Ева протягивает руку за шприцем.