Станислав ЛЕМ. ЭСИД - МАШИНА ПО ПРОВЕРКЕ ЛОЙЯЛЬНОСТИ

Рассказ



Рисунки Е. Ведерникова



Разгладив холеные седые бакенбарды, профессор Элмер Б. Кольман посмотрел скзозь выпуклые стекла очков на переполненный зал и обратился к собравшимся:

— Уважаемые коллеги!.. Вам, конечно, хорошо известно, что в нашей стране ведется серьезная работа по проверке лойяльности граждан. На первом этапе этой работы мы ограничивались поисками коммунистов и выявлением лиц, им сочувствующих. Однако впоследствии было установлено, что антиамериканские идеи коренятся в головах многих людей, ничем не связанных с подрывными организациями, и плодятся, так сказать, совершенно самостоятельно.



Все это, джентльмены, склонило Федеральное бюро расследований к тому, чтобы еще шире развернуть борьбу с антиамериканскими элементами. Но тут возникли серьезные трудности. Ведь по мере того, как возрастает число допрашиваемых, должно неминуемо возрастать и число тех, кто их допрашивает. Откуда же, однако, взять уверенность, что и среди последних не окажется определенного числа лиц со скрытыми подрывными наклонностями? Чтобы изучить этот вопрос со всею научной точностью, ФБР создало психологическую лабораторию, известную под названием Федерального центра по проверке лойяльности, руководителем которого являюсь я.

Свою работу мы начали с составления таблиц. Система их зиждется на следующем: представ перед комиссией, человек с подрывными наклонностями, естественно, старается скрыть свои подлинные убеждения. Поэтому задавать ему вопрос: «Собираетесь ли вы свергнуть правительство Соединенных Штатов Америки?» — совершенно бесполезно. Более того, мы пришли к выводу, что такой субъект подчас и не подозревает, как укрепились в его сознании подрывные идеи, которые в определенный момент могут оказаться роковыми для Соединенных Штатов. После самого тщательного изучения удалось выяснить, что тайные антиамериканские мысли никогда не гнездятся в головах людей обособленно. Они самым тесным образом переплетаются с другими мыслями, на первый взгляд совершенно безобидными.

Мы составили таблицы, насчитывающие три тысячи двести шестьдесят пять вопросов, отредактированных таким образом, что они не вызывают у допрашиваемого даже тени подозрения и позволяют получать ответы, в правдивости которых нельзя усомниться. Для того же, чтобы ускорить процесс отделения подрывных элементов от лойяльных граждан и исключить возможность ошибок, которые неизбежны, если допрос ведет живой человек — ведь людям свойственно ошибаться, — мы при всемерной поддержке военного центра электронных вычислителей построили специальную машину по проверке лойяльности, представляющую собой электронный мозг нового типа. Машину свою мы назвали «Эсид», то есть электроник субверсиве идеас детектор. Лица, подозреваемые нами в антиамериканской деятельности, помещаются в специальной кабине, после чего Эсид начинает задавать им вопросы: «Считаешь ли ты, что при переливании крови можно смешивать негритянскую кровь с кровью белых? Любишь ли ты русские щи?»

Вот, уважаемые джентльмены, примерные вопросы, на которые в подавляющем большинстве отвечают «да» люди со скрытыми подрывными наклонностями. А вот другой тип вопросов: «Что такое атомная бомба?» Лойяльные граждане отвечают, что атомная бомба — это средство защиты западной цивилизации. Но о человеке, который отвечает, что атомная бомба является средством массового уничтожения, мы можем сказать, что он вынашивает тайную мысль о свержении нашего правительства. Чтобы уточнить это, наша машина задает такому индивидууму ряд дополнительных вопросов. Например:

«Любишь ли ты птиц? Нравятся ли тебе голубые цветы? Любишь ли ты голубей?»

Уважаемые коллеги, прошу вас обратить внимание на то, как последовательно и умело подобраны эти вопросы. Ведь допрашиваемый, даже в том случае, если он поймет политический смысл третьего вопроса и ответит на него «нет», разоблачает себя уже тем, что на два первых ответил «да». Выслушивая ответы, наша машина производит оценку каждого из них и засчитывает допрашиваемому соответствующее число положительных или отрицательных пунктов. Поясню вам это примером.

Если допрашиваемый с интересом перелистал у соседа какой-либо роман Льва Толстого, ему засчитывается один отрицательный пункт. Если он взял эту книгу из библиотеки, — два отрицательных пункта, а если имеет ее в собственном доме, получает сразу четыре отрицательных пункта.

Но все это, уважаемые коллеги, лишь половина задачи. Если бы наша машина не умела ничего больше, она была бы не подлинным механическим судьей, а обыкновенным арифмометром и задавала бы свои вопросы в раз и навсегда установленном порядке. С этим, джентльмены, мы не могли согласиться, так как всякий, кто изучил бы наши вопросы и знал на них правильные ответы, мог бы обмануть машину. Чтобы не допустить этого, наш Эсид задает вопросы другого порядка, касающиеся конкретного обвинения, которое предъявляется подозреваемому лицу.

Один из наших сотрудников, доктор Гаас, прошел через всю процедуру, отвечая на вопросы Эсида в течение двадцати девяти часов, ибо именно столько времени потребовалось для испытания, а прервать его было невозможно. Этого современного героя науки, который на самом себе проверил действие улучшенной модели нашей машины, мы вынесли из ее кабины в полумертвом состоянии. Убедившись, что подобная процедура слишком сложна, мы решили сократить ее продолжительность путем применения замечательного новшества, а именно так называемой системы поощрений и наказаний.

Суть ее заключается в том, что допрашиваемый, который путается в показаниях и сам себе противоречит, стараясь ввести в заблуждение машину, после соответствующего предупреждения получает электрический удар, болезненный и неприятный, но почти безвредный для здоровья. Если же допрашиваемый отвечает искренне, четко и логично, то по истечении десяти минут он получает сигарету, затем жевательную резинку, а в середине допроса — стакан божественного напитка кока-кола.

Вас интересует, как мы определяем искренность ответов лица, подвергаемого допросу? Для этого имеются специальные приспособления, которые измеряют частоту пульса допрашиваемого, влажность его кожного покрова, напряжение мускулов и даже тембр голоса. Нетрудно понять, что человек лойяльный, которому нечего скрывать от Эсида, не нервничает, не потеет и не дрожит. Если же машина отмечает подобные явления, то подозрение в нелойяльности допрашиваемого значительно усиливается.

Новая модель Эсида, о которой я имел честь вам доложить, не только определяет степень лойяльности граждан, но и выносит справедливые приговоры, основанные на статьях действующих у нас законов. В прошлом месяце принят специальный закон, согласно которому приговоры, выносимые Эсидом, являются окончательными и обжалованию не подлежат.



* * *



Ежегодная конференция Общества инженеров электронного производства закончилась прощальным банкетом в гостинице «Империаль».

После обильного ужина за огромным подковообразным столом, который ломился от яств, триста двадцать участников конференции разбрелись по зданию гостиницы.

В курительной комнате было сравнительно тихо. Под высокими пальмами здесь сидело несколько мужчин, окутанных голубоватым дымком, они вели негромкую беседу. Проходивший мимо профессор Кольман был очарован тишиной этого уютного уголка и с наслаждением погрузился в глубокое мягкое кресло. Как только он обрезал серебряным ножичком свою сигару, рядом с ним появился услужливый кельнер и подал ему рюмку с вином. Вскоре знаменитый ученый почувствовал, что голова его слегка закружилась и наполнилась легким, радостным шумом.

По мере того как осушались все новые бутылки, мужским обществом овладевало чувство необъяснимой меланхолии. Говорили о том, как благодаря проверке лойяльности пошла прахом карьера многих молодых, подававших надежды ученых, вспоминали старейших профессоров, изгнанных из университетских лабораторий за одно неосторожное слово, называли фамилии людей, сделавшихся жертвами анонимных доносов и впавших в нищету. Каждый из присутствующих мог без труда вспомнить нечто подобное. И только профессор Кольман все время молчал. Он хранил молчание до тех пор, пока не осушил залпом бокал, поданный ему кельнером. Потом встал, энергичным жестом прервал разглагольствования своего соседа и громко заявил:

— Джентльмены! Теперь все эти трагические ошибки и горькие недоразумения относятся уже к безвозвратному прошлому! Приближается заря новой эпохи, эпохи автоматизированной Фемиды, и недалеко то время, когда можно будет ликвидировать все судопроизводство и даже Федеральное бюро расследований, как учреждение совершенно ненужное! Справедливость станет достоянием всего американского общества! Лойяльный гражданин США, на которого упала черная тень необоснованного подозрения, выйдет из кабины Эсида с ореолом невинности на челе...

Тут почтенный профессор запнулся, широко развел руками, опустился в кресло и утолил жажду глотком вина. Обо всем, что произошло впоследствии, он имел весьма смутное представление...



Профессора разбудил крепкий толчок. Он открыл глаза и увидел, что лежит на деревянных нарах в небольшой комнатке без окон. Вместо дверей была железная решетка. Над ним стоял крепкий мужчина в мундире и форменной фуражке;

— Проснулся? — сказал мужчина, не переставая что-то жевать. — Тогда поехали!

— Куда я попал? — прохрипел профессор Кольман. Голова у него трещала, пересохший язык почти не ворочался во рту.

— Пошли, пошли, там узнаешь! — проворчал мужчина в мундире и так умело схватил профессора за плечо, что тот сразу вскочил на ноги. Вскоре он очутился в большой солнечной комнате, перед письменным столом, за которым сидел высокий человек в очках.



— Фамилия? — спросил человек, не отрывая взгляда от бумаг.

— Кольман, профессор Кольман... Скажите, ради бога, что все это значит?..

— Вопросы здесь задаю я! — сурово ответил человек в очках. — Вы принадлежите к коммунистической партии?

— Я?! — ужаснулся Кольман. — Я работаю...

— Вас никто не спрашивает, где вы работаете... Итак, вы не желаете признаваться? Отлично. — Человек за письменным столом нажал кнопку звонка. В комнату ввалился стражник, который доставил сюда профессора.

— На допрос! — приказал ему мужчина в очках.

Не прошло и нескольких секунд, как Кольмана, бледного, словно полотно, втолкнули в маленькую кабину.

— Эсид! — изумленно пробормотал он.

Дверца захлопнулась, и автоматический рычаг Эсида толкнул его на пробковый стул. В темноте загорелась надпись:

«Тебе будут задаваться вопросы. Ты должен отвечать на них честно, ничего не скрывая. Если ты начнешь лгать, будешь наказан. Если станешь говорить правду, получишь награду».

Затрещал включенный репродуктор, в кабине стало немного светлее, и машина начала задавать вопросы.

Кольман отвечал, стараясь превозмочь дрожание голоса, так как знал, что за это засчитывается один отрицательный пункт.

— Читаешь ли ты газеты? — спросил Эсид.

— Да, — ответил профессор.

— Есть ли у тебя дома фотографии бородатых людей?

— Нет, нет!

— Что ты любишь больше всего?

— Бизнес.

Вплоть до этого вопроса все шло прекрасно. Профессор успокоился и испытывал даже некоторое удовольствие от этого молниеносного поединка. Кольман вовсе и не думал говорить правды, так как помнил, за какие ответы Эсид засчитывает наибольшее количество положительных пунктов. Но вот быстрый поток вопросов и ответов был нарушен Эсидом:

— Где ты был 27 октября в 23 часа 35 минут вечера?

— Я... я должен заглянуть в свою записную книжку, — пробормотал Кольман, стараясь дотянуться рукой до кармана. Обтянутые резиной стальные кольца, плотно облегавшие руки профессора, помешали ему это сделать.

— Говори, где ты был 27 октября в 23 часа 35 минут вечера? — повторила машина низким басом, в котором зазвучали металлические ноты.

— Я... я не помню! — крикнул Кольман.

— Это было вчера. Не страдаешь ли ты рассеянностью?

— Нет!

— Что ты делал 27 октября в 23 часа 35 минут вечера?

— Я выступал с докладом...

— Дело вовсе не в этом. Не увиливай! — сказала машина басом, и Кольман почувствовал, что по телу у него побежали мурашки. — Твой доклад кончился задолго до этого времени. Ты разговаривал тогда в курительной комнате гостиницы «Империаль» с пятью мужчинами. Кто были эти люди?

— Да так... коллеги... ученые... инженеры...

— Не увиливай!.. Кем были они с политической точки зрения? Не были ли они красными?

— Нет, нет, нет!

— Откуда тебе известно, что нет? Значит, ты лжешь. Я должен тебя предостеречь. В следующий раз ты будешь наказан. О чем ты говорил с этими людьми?

— О тебе!

— Не увиливай. Что значит «о тебе»? О каком «тебе»? Говори, иначе ты будешь наказан.

— О го-спо-ди! — простонал Кольман и тут же подумал, что за это засчитывается шесть отрицательных пунктов, так как призывают господа лишь те, кто испытывает угрызения совести. — Я говорил с ними об Эсиде, то есть о тебе... о машине, предназначенной для проверки лойяльности...

— По какому праву ты рассказывал им о вещах, составляющих государственную тайну?

— Но ведь я... ведь я тебя создал! — с отчаянием крикнул Кольман, сознавая, что машина не поймет его слов.

— Ты произносишь фразы, лишенные всякого смысла. Не увиливай! О чем ты говорил с этими людьми 27 октября в 23 часа 35 минут вечера?

— Ведь я уже сказал, что о тебе!

— А о чем еще?

— Больше ни о чем. Ой!!! — завопил Кольман, стараясь вскочить со стула, так как тело его пронзила острая игла электрического тока. Но обтянутая резиной сталь рычагов крепко прижала его к стулу.

— Видишь, как плохо лгать? — назидательно сказала машина. — Говори правду, иначе ты снова будешь наказан. О чем ты говорил с пятью мужчинами 27 октября в 23 часа 35 минут вечера?

— Я... я не помню... — пробормотал Кольман.

— Почему ты не помнишь?

— Беседа наша была дружеской... Мы болтали о разных вещах, разных предметах... и пили вино...

— Не хочешь ли ты этим сказать, что был пьян и поэтому ничего не помнишь?

«Ссылкой на состояние опьянения я заработаю сразу семь отрицательных пунктов», — подумал Кольман и в отчаянии крикнул:

— Нет, я вовсе не был пьян!

— Так почему же ты не помнишь?

— Я испытываю чувство какой-то дистракции...

— Дистракция — «это значит рассеянность, не так ли?

— Ну да, но я... Ой!

— Не лги, — сказала машина, — ты видишь, как плохо лгать? Ты только что говорил, что не страдаешь рассеянностью. Не высказывал ли ты мнения, что следует ликвидировать Федеральное бюро расследований? Отвечай!

— Я... я говорил это, но не в подрывном смысле... а совсем наоборот...

— Что значит «совсем наоборот»?

— Я говорил, что со временем, когда всюду будут использоваться машины по проверке лойяльности, Федеральное бюро расследований будет... не очень необходимо...

— Значит, ты говорил, что Федеральное бюро расследований в будущем окажется не очень необходимо? Почему оно не будет необходимо? Быть может, потому, что в Америке тогда изменится социальный строй?

— Нет, нет! Строй в ней никогда не изменится!

— Ах, не изменится... — каким-то ласковым тоном повторила машина и вдруг спросила:

— Любишь ли ты птиц?

— Нет! — крикнул Кольман.



— Нравятся ли тебе голубые цветы?

— Нет!

— Любишь ли ты голубей?

— Нет!.. Я не терплю голубей! — завопил ученый. Он все больше потел. Испаряющийся пот проникал в сверхчувствительные гидрометры, а за это засчитывались отрицательные пункты.

— А что ты подразумевал под словами «справедливость станет достоянием всего американского общества»?

— Ах, это все скотина кельнер! — прорычал Кольман, содрогаясь от бешенства и страха. Специальное устройство под стулом тщательно регистрировало его дрожь, и машина засчитывала за это новые отрицательные пункты.

— Почему ты оскорбляешь лойяльного гражданина? Заботься лучше о себе и отвечай на вопросы со всею искренностью. Какой, по-твоему, должна быть эта «новая справедливость»?

— Я думал о всеобщей американской демократической справедливости...

— Так зачем же ты противопоставлял настоящее время будущему? Разве у нас нет теперь всеобщей американской демократической справедливости?

— Есть! Конечно, есть!

— Так что же должно быть в будущем?

— Я не знаю!.. Будет то же, что и теперь!

— Почему же ты, говоря это, дрожишь и потеешь?

— Потому что здесь очень жарко, — пробормотал Кольман и тут же услышал, как щелкнуло автоматическое климатическое устройство. Откуда-то с потолка на него хлынула волна ледяного воздуха. Ученый защелкал зубами.

— Спасите! — хотел крикнуть он, извиваясь, как уж, в стальных кольцах, но последним усилием воли сдержался, так как помнил, что за это назначается много, очень много отрицательных пунктов. И вдруг он вспомнил о существовании контактной схемы «Альфа-67». Если бы ему удалось, осторожно наклоняясь вперед, приблизить руку к распределительному щитку машины, вытащить из гнезда один из контактов и вставить его в другое гнездо, то... то машина пересчитала бы все его отрицательные пункты на положительные...

Дрожа от страха и возбуждения, он, как змея, стал выскальзывать из сжимающих его обручей и колец. Еще движение, и пальцы его коснулись холодного металлического щитка. Вдруг раздался громкий скрежет, дверца кабины распахнулась, и в нее ворвались два стражника.

Они повели профессора в камеру. Открывая решетку, один из стражников сказал другому, не переставая жевать своей жвачки:

— Эй, Мэтьюс, посматривай хорошенько за этим типом. Он не простой преступник. Машину хотел испортить, понимаешь!.. Он, наверное, шпион, а то и того хуже. Четыреста минусов ему отстукало, понимаешь ли ты? И такие типы воспитывают наших парней!

— Давно пора с ними покончить! — подтвердил Мэтьюс и, не переставая жевать, пристально посмотрел на профессора. — Эй, ты, красный... чего трясешься?.. Ведь тебя уже приговорили. Сколько этот тип получил?

— Да пустяк какой-то, восемь лет!

— А ну, валяй, старая обезьяна! — рявкнул стражник, распахнул пинком решетчатую дверь и втолкнул профессора в камеру.

Кольман с глухим стоном рухнул на каменный пол.



Сокращенный перевод с польского Валериана АРЦИМОВИЧА.