В мире фантастики и приключений. Выпуск 3. 1964 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Писательница Ада Ч., разочаровавшись в космической фантастике (тема заезженная, да и никого теперь этим не удивишь!), решила заняться сочинением романов о загадочных явлениях в нашей повседневной жизни, которые не поддаются научному объяснению.
Но с чего начать? Ну, конечно, с изучения нового материала. И тут на помощь Аде Ч. приходят самые авторитетные астрологи, хироманты, оккультисты, теософы, спириты, дипломированные чвездочеты, френологи, натуропаты, кристаллоскописты - всевозможные мастера гадания, предсказатели судьбы, апостолы веры в общение с потусторонними силами. Игра стоит свеч! Небольшая затрата времени, некоторое напряжение мысли, и Ада Ч. обретает животворный источник вдохновения Какая бездна великолепных гем и сюжетов! Чего стоит, например, \"феномен пси\", основанный на телепатической информации, или так называемая \"психометрия\", которая, как утверждают знатоки, выражается в способности узнавать по предметам мельчайшие подробности биографии обладателя предмета, или еще такой феномен, как беспричинное буйство вещей - \"палтергейст\", интересующий в особенности спиритов! А не написать ли роман о \"гремлинах\" - маленьких мобных духах, имеющих обыкновение жить и размножаться в двигателях самолетов, автомобилей и мотоциклов? Но если бы Ада Ч. захогела взять на вооружение \"уфологию\" - учение о таинственных летающих предметах, - то смогла бы получить консультацию у самого Джорджа Адамского, которому посчастливилось вступить в непосредственное общение с посланцами Венеры - маленькими желеобразными человекоподобными существами свинцового цвета, прилетевшими на Землю в круглом сосуде..
Не подумайте, что все эти таинственные \"учения\" - плод воображения автора-фантаста. Речь идет о весьма доходном деле - об одной из отраслей современного американского бизнеса. \"Тайновидение\" занимает далеко не последнее место в духовной жизни Соединенных Щтатов. Именно об этом подробно и с глубоким знанием фактического материала рассказывает Роман Ким в своем блестящем памфлете \"Кто украл Пуннакана?\".
Оккультисты всех мастей и рангов выполняют особые задания своих хозяев в войне против материализма и коммунизма. Служит этому и художественная литература. Идя навстречу \"социальному заказу\", американские издатели выбрасывают на книжный рынок огромное количество романов под рубрикой \"фантазия\". В этих книгах \"раскрываются\" тайны потустороннего мира, вводятся в действие могущественные сатанинские силы, призрачные властители звездных систем и галактик и прочий мистический вздор. Авторами таких произведений, напоминающих давно уже забытые романы русской оккультистки г-жи Крыжановской, нередко являются магистры астрологии, доктора оккультных наук и преуспевающие спириты.
Реакционная сущность такого рода беллетристики настолько обнажена, что не требует комментариев. Сложнее обстоит дело с произведениями, которые выдаются за научно-фантастические. За исключением немногих прогрессивных писателей вроде Рея Бредбери американские фантасты создают картины будущего мира, отталкиваясь от реакционных социальных и философских учений. Природа против разума, беспомощность человека перед беспощадными силами мироздания, неумолимыми и неотвратимыми, как фатум, - так можно определить одну из самых распространенных тем, которой посвящены сотни романов, повестей и рассказов. Приведем только несколько характерных примеров.
В 1961 году в Лондоне и одновременно в Нью-Йорке вышел роман Брэйана Элдиса \"Долгие сумерки Земли\". Писатель использует отвергнутую наукой астрономическую гипотезу о разогревании Солнца. Яростно пылающее светило постепенно уничтожает все живое на Земле. Низкорослые, зеленокожие существа с дикарскими обрядами - все, что осталось от человечества, - прячутся в дуплах деревьев. Нет ни городов, ни селений. Памягь о прошлом утеряна. Единственное орудие труда - палка и камень.
Не сулит ничего хорошего людям и роман молодого английского писателя Баларда \"Потонувший мир\" (Лондон, 1963). Эксплуатируя ту же астрономическую гипотезу, автор возвращает Землю к триасовой эпохе. Растопленные солнцем ледяные шапки полюсов поднимают уровень мирового океана. Значительная часть суши находится под водой, а уцелевшая - заросла миазматическими джунглями. Цивилизация постепенно угасает, хотя люди еще пытаются, правда без большого успеха, бороться за существование. Сюжет романа связан с историей одной археологической экспедиции, пытающейся на месте потонувшего Лондона найти какие-нибудь материальные ценности.
Если в этих романах человечество погибает по не зависящим от него причинам, то в целой серии других, порожденных военным психозом и термоядерной истерией, цивилизация уничтожается в результате опустошительных тотальных войн.
Пол Андерсон в рассказе \"Прогресс\" (Нью-Йорк, 1961) как раз и изображает жизнь на Земле спустя несколько столетий после последней мировой войны, которая каким-то чудом не коснулась коренных жителей Новой Зеландии - маорийцев. Став лидирующей нацией, они искусственно способствуют разъединению народов, раздроблению государств и препятствуют развитию тяжелой промышленности даже там, где это возможно. Когда в Индии под руководством браминов, опять занявших ведущее положение, заново открывается атомная энергия, группа маорийцев тайно разрушает \"первый\" атомный реактор. \"Слава богу! Мы имели уже однажды высокую технику и знаем, к чему она приводит!\" С точки зрения маорийцев, а может быть и самого автора, человечеству для благополучия и счастья вполне достаточно парусных судов, ветряных мельниц и приливных электростанций, чудом сохранившихся от прошлого…
А вот Самюэль Делени, автор романа \"Драгоценности Эптора\" (Нью-Йорк, 1962), заглянув на полторы тысячи лет вперед, нашел на нашей бедной Земле переродившихся, вследствие многочисленных мутаций, людей и чудовищных животных, возникших тоже в результате радиоактивных излучений. Само собой разумеется, что от цивилизации почти ничего не осталось. Вместо науки - идолопоклонство и магия. Разрозненные микроскопические государства ведут между собой бесконечные бессмысленные войны.
В 1962-1963 годах на страницах журнала \"Аналог\" был напечатан роман \"Викинги пространства\" популярного американского фантаста Бима Пайпера. Чего только тут нет! Колонизация звездных систем, пиратские набеги на планеты, приключения в космосе героя-супермена, носящего звучное имя - барон Траск оф Траскон, борьба с демагогом, установившим фашистскую диктатуру на планете Мардук, преследование по галактическим трассам похитителя невесты героя и так далее и тому подобное. Но за всем этим калейдоскопом ошеломительных событий неизменным остается одно - война всех против всех. Этот роман, написанный опытной рукой и рассчитанный на самого широкого потребителя, в данном случае интересует нас лишь постольку, поскольку автор выражает в нем свои политические воззрения. Буржуазная демократия, по мнению Пайпера, окончательно выродилась и дискредитировала себя. Она порождает фашистскую диктатуру. Какой же выход? И тут фантазия Пайпера обращается к далекому прошлому. Во всей вселенной торжествует военно-феодальный строй раннего средневековья, с иерархической лестницей от выборного короля межпланетных викингов до рядового дружинника-пирата.
Фантастика в этих произведениях устремлена не вперед, а назад, не к будущему, а к прошлому Исторический фатализм становится как бы защитной реакцией идеологии старого мира и сводится в конечном счете к проповеди бесцельности борьбы народов за социальный прогресс, за свое лучшее будущее.
Из памфлета Романа Кима \"Кто украл Пуинакана?\" можно вынести представление о направленности не только современной американской фантастики, но и шпионско-детективной литературы, котооая откровенно подчинена задачам идеологической диверсии против Советского Союза и социалистических стран.
Вот что говорит один из персонажей этой повести, прогрессивный журналист Хилари:
\"Шпионский детектив - очень действенное оружие в психологической войне, сфера его влияния и сила воздействия поистине огромны. Мне непонятно одно: почему советские детективные писатели не отвечают Флемингу* и его коллегам? Почему уступают без боя книжные рынки зарубежных стран? Ведь советским авторам не надо придумывать похождений вымышленных шпионов. Они могут рассказывать о реальных \"подвигах\" американских и английских разведчиков - о \"полосатом заговоре\" в Сирии, о махинациях Кохрена, Камминга и Аллисона в Индонезии, Доновена в Таиланде, Бэйрда на Цейлоне, Кеннона в Японии, Тимберлейка в Конго, Пьюрифоя в Гватемале и так далее. Советским авторам не надо высасывать факты ид пальца, как это приходится делать авторам англо-американских шпионских боевиков\".
Этот справедлиный упрек можно отнести и к советской научной фантастике. Ведь в нашей литературе такое острое и действенное оружие в борьбе с враждебной идеологией, как фантастический памфлет, - явление крайне редкое. Среди писателей постоянно и успешно работающих в этом жанре, широкую популярность снискали пока только двое - Л. Лагин и Роман Ким. Познакомившись * Флеминг - автор антисоветских шпионско-детективных романов. Остальные, упомянутые Р. Кимом, - дипломаты-разведчики, организаторы шпионских заговоров и государственных переворотов. с памфлетом \"Кто украл Пуннакана?\", читатели убедятся, что Роман Ким является не только мастером увлекательной фабулы, но и отличным знатоком закулисных сторон повседневной деятельности организаторов и пропагандистов психологической войны.
Современной американской действительности посвящен также представленный в нашем сборнике фантастический памфлет А Шалимова \"Все началось с Евы\". До сих пор А. Шалимов был известен читателям как автор приключенческо-фантастических повестей и рассказов. Сейчас он впервые и, как нам кажется, успешно выступает в новом для него жанре. Взяв за основу допущение о возможности создания и массового производства совершенного кибернетического робота \"Ева\", ничем не отличающегося от женщины во плоти и крови, писатель выводит отсюда все мыслимые последствия. Этот сюжет позволяет ему довести до грогеска и логического абсурда изображение наиболее типичных сторон американского образа жизни. В борьбу за и против кибернетических \"Ев\" втягиваются конкурирующие фирмы, политические партии, профсоюзы, печать, радио, телевидение. Духовные пастыри, сенаторы и адвокаты произносят громовые речи, создаются новые философские учения, возникает целая сеть пропагандистских организаций для обработки умов и душ, используются все формы рекламы, коррупция, заговоры, интриги и т. д. и т. п. И хотя действие происходит, по-видимому, в далеком будущем, все уродливые стороны современного капиталистическою мира схвачены А. Шалимовым довольно точно и отражены в сатирическом зеркале \"фантазии кибернетической эпохи\".
Памфлетная острота свойсгвенна многим рассказам писателяфантаста Ильи Варшавского. Но публикуемый в сборнике рассказ \"Тревожных симптомов нет\" скорее можно отнести к циклу парадоксальных научно-фантастических произведений, трактующих проблемы взаимоотношения человека и машины. В данном случае речь идет не о совершенном кибернетическом устройстве, превосходящем по интеллекту своего создагелч, а о человеке-крупном математике, согласившемся подвергнуть свою память инверсированию для того, чтобы удалить из нее все, что кибернетическая машина найдет ненужным и лишним. \"Мозг математика должен обладать огромной профессиональной памятью. Нужно обеспечить необходимую емкость, по крайней мере на пятьдесят лет. Кто знает, что там впереди? Долой весь балласт! Щелк. шелк…\" И хотя операция удалась на славу - профессор Кларенс, утративший воспоминания, вызывающие \"бесполезные эмоции\", перестает быть человеком. Лишенный человеческой сущности, он превращается в мыслящего робота, в бездушную вычислительную машину.
Трагический финал рассказа \"Тревожных симптомов нет\" подчеркивает основную мысль, которую можно выразить словами болгарского ученого, академика Тодора Павлова: \"Подчинение человеческого организма без остатков во всех своих частях законам математики, физики и химии, как любой машины, означает непонимание специфической сути биологических, социальных и духовных явлений, их закономерностей\".*
Рассказ Ильи Варшавского в какой-то степени перекликается по теме с новой фантастической повестью Геннадия Гора \"Электронный Мельмот\". Но если в первом случае речь идет об изъятии из памяти \"лишних\" воспоминаний, то во втором - в сознание человека, потерявшего память в результате несчастного случая, вкладывается чужое бытие. Герой повести Ларионов обретает второе \"я\", как бы воплотившись в космического скитальца Ларвефа.
Геннадий Гор снова возвращается к волнующим его философским и научным проблемам, связанным с преодолением Времени - Пространства. Но на этот раз речь идет не о перенесении в будущее с помощью анабиоза (\"Странник и время\"), не о посмертной консервации памяти (\"Кумби\") и не о запоминающем устройстве, которое восполняет несовершенство биологической памяти космического путешественника, прибывшего на Землю с воображаемой планеты Анеидау (\"Докучливый собеседник\"). Сохраняя свой физический облик и не покидая Земли, Ларионов ощущает себя жителем иной планеты, хранящим в клетках своего мозга факты двухсотлетней давности, свидетелем которых якобы он был.
Эта повесть неожиданна и по замыслу, и по сюжету. Несмотря на то что главное место занимает в ней не динамическое действие, а размышления и внутренние монологи героя, читается она с первой же страницы с захватывающим интересом, и только в самом конце выясняется тайна Ларионова - Ларвефа.
Но почему все-таки \"Электронный Мельмот\"? Заглавие заставляет вспомнить английского писателя Чарлза Роберта Мэтюрена, опубликовавшего в 1820 году роман \"Мельмот-скиталец\". Герой этого романа продал душу дьяволу и взамен получил бессмертие, от которого он вправе отказаться, если найдет человека, согласного прииять от него дар вечной жизни. Но никто не соглашается поменяться с ним судьбой. Тема Мельмота-скитальца в разных вариантах получила воплощение в мировой литературе - от старинной легенды об Агасфере - вечно странствующем и наделенном сверхъ* Возможное и невозможное в кибернетике. Сборник статей. М., изд-во \"Наука\", 1964, стр. 76. естественным могуществом человеке до новеллы Оноре Бальзака \"Прощенный Мельмот\", задуманной как продолжение \"Мельмота-скитальца\" Мэтюрена.
Геннадий Гор, интерпретируя эту тему на новый лад, обходится без вмешательства дьявола, передав его функции электронной машине, причем долголетие Мельмота - Ларионова и его существование в образе другого человека оказываются мнимыми.
Кибернетическая тема представлена в сборнике еще одним маленьким изящным рассказом-шуткой - \"Киска\", написанным молодым инженером Ольгой Ларионовой, пробующей свои силы в научной фантастике.
Произведения в жанре научной фантастики чаще всего обращены к будущему. Но писатель-фантаст может совершать путешествия во времени в любом направлении. Валентина Журавлева в рассказе \"Леонардо\", используя малоизвестные биографические данные о гениальном итальянском художнике и ученом эпохи Возрождения Леонардо да Винчи, позволяет себе домыслить историю изобретенного им водолазного скафандра, который будто бы давал возможность находиться под водой \"столько, сколько можно оставаться без пищи\". Великий гуманист предпочел отказаться от своего изобретения, чтобы оно \"не попало тем, кто в своих интересах вел кровопролитные войны\".
***
Планета Марс давно уже стала объектом пристального внимания не только ученых, но и писателей-фантастов. После того как итальянский астроном Скиапарелли обнаружил в 1877 году на Марсе \"каналы\", являющиеся якобы искусственными сооружениями, и стали возникать гипотезы о высокоразвитой марсианской цивилизации, романисты ответили на это десятками книг, посвященных Марсу и его обитателям. У истоков современного фантастического \"марсоведения\" находятся немецкий писатель Курт Лассвиц с его романом \"На двух планетах\", Герберт Уэллс (\"Война миров\"), А. Богданов (\"Красная звезда\" а \"Инженер Мэнни\"). В советской научной фантастике, начиная с \"Аэлиты\" Алексея Толстого, с Марсом связаны сюжеты многих произведений (Г. Мартынов \"220 дней на звездолете\"; А. Казанцев \"Гость из космоса\"; К. Волков \"Марс пробуждается\"; А. Стругацкий, Б. Стругацкий \"Стажеры\" и \"Ночь на Марсе\"; В. Журавлева \"Голубая планета\"; М. Емцев и Е. Парнов \"Последняя дверь\" и др.).
Действие романа молодого писателя Виктора Невинского \"Под одним солнцем\" происходит и на Марсе и на Земле. Но, в отличие от многих других авторов, В. Невинский не задается целью изобразить специфические природные условия на этой планете или выдумать совершенно не похожих на людей марсиан. По сути дела он переносит на далекую планету земные отношения, и таким образом планета Марс, или Церекс, как он именуется в романе, становится только условным понятием. Марсиане ничем не отличаются от людей и, хотя действие отнесено на много миллионов лет назад, герои романа кажутся нашими современниками.
Советские писатели строят свои представления о развитии общества и наук о природе, опираясь на прочный теоретический фундамент. И, как бы ни очклонялось воображение от реальной действительности, наши фантасты всегда стараются соизмерять свои научные и социальные гипотезы с объективными законами общественного развития. Так поступает и В. Невинский.
Марсианская цивилизация в его воображении давно уже пережила период своего расцвета и клонится к упадку; Вызвано это тем, что олигархическая верхушка, захватившая власть над всей планетой, спровоцировала истребительную войну, последствия которой были поистине катастрофичны.
\"…Человечество для меня, - заявляет биолог Дасар, - в некотором смысле те три десятка миллиграмм наследственного вещества, которые заключают всю предшествующую эволюцию и последующие поколения. Подумайте, тридцать миллиграмм - и это все люди, все их будущее, все их надежды! В минувшей войне были уничтожены почти все памятники древнейшей человеческой культуры - это преступно; погибли миллионы людей - это ужасно; но тогда же был нанесен значительный ущерб ничтожным миллиграммам человеческой субстанции, и это - чудовищно! Прошло двадцать десятилетий, планета отстроилась, родились новые люди, но человечество несет в себе проклятие прошлой войны! Мы больны, Мэрс, все как один и самое страшное то, что этот факт тщательно скрывают. Вы не знаете многого из того, что, в силу своей профессии, знаю я. Нужно принимать самые решительные меры уже сейчас, чтобы спасти человечество, но при нынешних взаимоотношениях между людьми сделать это невозможно\".
О каких же особых отношениях говорит Дасар? Правда, автор не вдается в подробное описание социального устройства на Церексе, но из наблюдений главного героя и разговоров персонажей можно заключить, что это диктатура ничтожного меньшинства с характерными признаками деградирующего капиталистического строя. Правящие круги, зная истинное положение вещей, думают только о своем благе, нимало не заботясь о завтрашнем дне. Наука и техника, достигшие высокого уровня, находятся в глубоком застое, так как нет больше стимулов для их дальнейшего развития. Биологическая усталость вызывает равнодушие и пассивность. Подспудная революционная борьба хотя и продолжается, но не приобрела еще массового характера. По-видимому, минувшие тотальные войны сыграли свою роковую роль и в этом отношении.
В такой обстановке экспедиция на Арбинаду (Земля) не становится общегосударственным делом. Она организуется по инициативе нескольких фанатиков науки во главе с крупным ученым Кором. История этой экспедиции и занимает центральную часть романа.
Земля переживает мезозойскую эру. Столкнувшись с буйным и разнообразным растительным и животным миром чужой планеты, чья атмосфера насыщена животворным кислородом, биолог Дасар приходит к закономерному выводу, что именно Арбинаде предстоит со временем стать колыбелью нового человечества, которое примет у старших собратьев по разуму эстафету цивилизации.
Роман выдержан в форме записок одного из участников экспедиции - пилота Антора. Несмотря на безыскуственность и некоторую наивность его рассуждений, \"Под одним солнцем\" в отличие от многих научно-фантастических книг прежде всего создает настроение. Автор изображает непривычный для нас, неведомый мир, в который мы входим и невольно начинаем верить всему, что там происходит. Оставляют сильное впечатление живые, человеческие, четко индивидуализированные характеры. Лучше всего удались холодный, жестокий и к другим и к себе начальник экспедиции Кор; страстно верящий в человека и человечество Дасар; сам автор записок Антор и его друг, мужественный, благородный астролетчик Конд.
При всей литературной неопытности В. Невинского, которая сказывается прежде всего в недостаточном разнообразии изобразительных средств, его первый роман дает право надеяться, что советская научная фантастика приобрела еще одного одаренного и серьезного писателя.
\"Путь на Амальтею\" Аркадия и Бориса Стругацких и \"Пленники астероида\" Георгия Гуревича проще всего было бы охарактеризовать как обычные \"космические\" повести. В самом деле, фотонный грузовик \"Тахмасиб\" с продовольствием для планетологической станции на Амальтее терпит аварию в непосредственной близости от Юпитера. Начинается падение в водородные бездны гигантской планеты. Шансы на спасение ничтожны. Тем не менее экипаж \"Тахмасиба\" в невероятно трудных условиях частично восстанавливает фотонный двигатель и в конце концов вырывается из плена притяжения Юпитера. Задание выполнено - груз на Амальтею доставлен.
Но этот сжатый пересказ вовсе не раскрывает содержания повести. Все дело в людях и их характерах. Среди членов экипажа - Быков и Крутиков, Юрковский и Дауге, герои межпланетных экспедиций, знакомые читателям по книгам тех же авторов: \"Страна багровых туч\" и \"Стажеры\". Это о них думает молодой бортинженер Жилин, совершающий на \"Тахмасибе\" свой первый полет: \"Какие имена!.. Страшная и прекрасная, с детства знакомая полулегенда о людях, которые бросили к ногам человечества грозную планету. О людях, которые на допотопном \"Хиусе\" - фотонной черепахе с одним единственным слоем мезовещества на отражателе - прорвались сквозь бешеную атмосферу Венеры. О людях, которые нашли в черных первобытных песках Урановую Голконду - след удара чудовищного метеорита из антивещества\".
И Жилин не ошибся в своих спутниках, так же как и они не ошиблись в своем молодом товарище.
Беспредельное мужество, самоотверженность, нравственная сила, высокое чувство долга и прочная, как гранит, дружба, свойственные людям новой коммунистической формации, воспеваются в этой повести.
И Георгий Гуревич, автор \"Пленников астероида\", использует катастрофу в космосе, в данном случае гибель звездолета \"Джордано Бруно\" при посадке на астероид, не для нагромождения традиционных приключений, а лишь затем, чтобы поставить своих героев в исключительные обстоятельства и раскрыть их характеры. Три случайно уцелевших человека оказываются в положении \"космических робинзонов\". В необычных условиях советский врач Надежда Нечаева и западный ученый Эрнест Ренис - люди разного воспитания и образа мыслей - по-разному воспринимают трудности и опасности, ставшие на их пути.
Если Ренис старается любой ценой продлить свое физическое существование, не считаясь с интересами товарищей по несчастью, и пытается при этом подвести \"философскую базу\" под свой эгоцентризм, то Нечаева сохраняет человеческое достоинство, жизненную энергию и даже находит в себе силы проводить научные наблюдения. Четырнадцатилетний племянник Рениса Роберт, сравнивая поведение этих двух людей, становится другом и союзником Нечаевой, все более отдаляясь от Рениса. И когда через четыре года \"пленники астероида\" были спасены, юноша сделал выбор - стал приемным сыном Нечаевой.
В середине 30-х годов Юлиус Фучек в одной из статей так сформулировал свое представление о героизме: \"Герой - это человек, который в решительный момент делает то, что нужно делать в интересах человеческого общества\".
История советского общества знает много примеров, когда подвиг переставал быть уделом исключительных натур, а становился массовым явлением. В развитом коммунистическом обществе готовность к подвигу во имя общечеловеческих интересов превращается в норму поведения. Это и стремятся показать в своих книгах о будущем советские писатели-фантасты.
Совсем в ином ключе написана новая космическая повесть Станислава Лема \"Непобедимый\", которая свидетельствует о зрелости его большого таланта.
Творчество Ст. Лема отличает широта кругозора и смщюсть фантастических замыслов, основанных на современном нам материале, почерпнутом из первоисточников. В сферу интересов писателя входят вопросы философии и социологии, проблемы, связанные с новейшими достижениями математической физики, кибернетики, астрономии, биологии, медицины, теории информации, электроники, химии полимеров и т. д. По любому затронутому вопросу Лем высказывает самостоятельные суждения, делая далеко идущие фантастические выводы. Но вся его эрудиция лежала бы мертвым грузом, если бы он не был талантливым писателем.
Художественная палитра Лема столь же многообразна, как и его знания. Какой бы темы он ни касался и какой бы жанр ни использовал, захватывающе интересная фабула, острые психологические конфликты, драматические повороты действия держат в плену любого читателя, независимо от того, сможет ли он оценить всю глубину замысла, уловить спорность исходных посылок и парадоксальность конечных выводов. Лем дает работу мысли, заставляя думать и спорить. Но тренировка ума никогда не является для него самоцелью. На первом плане остается идейная задача, ради которой написана та или иная вещь.
В последние годы польский писатель публикует фантастические произведения, которые он сам называет \"предупреждениями\". Лем уверен, что дорога к звездам и их обитателям будет не только долгой и трудной, но и наполненной всякими явлениями, которые можно охарактеризовать одним словом - Неизвестное.
\"Эта встреча с Неизвестным, - заявляет Лем, - должна породить целый ряд проблем познавательной природы, природы философской, психологической и моральной. Решение этих проблем силой, например бомбардировкой неизвестной планеты, естественно, ничего не дает. Это просто уничтожение явления, а не концентрация усилий для того, чтобы его понять. Люди, попавшие в это Неизвестное, должны будут постараться понять его. Может быть, это удастся не сразу, может быть, потребуется много труда, жертв, недоразумений, даже поражений\".
Подчиняясь стремлению представить различные формы Неизвестного, подстерегающего исследователей космоса, Лем последовательно воплощает эту идею в своих последних книгах. В романе \"Эдем\" он сталкивает землян с разумными существами далекой планеты - дубельтами. Если биологическая природа их доступна пониманию, то психология, поведение и общественные отношения совершенно чужды людям и не поддаются объяснению. В повести \"Солярис\" высшее проявление органической материи - Океан представляет собой гигантский сгусток высокоорганизованной мыслящей плазмы. Установить с ним контакт - более чем затруднительно.
Наконец, повесть \"Непобедимый\". На пустынной планете Регис III люди сталкиваются с чудовищным подобием жизни, возникшей миллионы лет назад от заброшенных на эту планету саморазвивающихся кибернетических устройств. Исключительный, а может быть, и единственный во всей Галактике случай самостоятельной эволюции никем не управляемых и никому не нужных механических систем!
Делая такое фантастическое допущение, Лем исходит из предпосылки, что борьба с конкурирующими видами и поиски энергетических ресурсов породили в конце концов наиболее жизнестойкую разновидность механических систем - бессчетные скопища железных \"мушек\", с которыми и столкнулись члены экипажа \"Непобедимого\". Писатель подробно и очень логично объясняет, каким образом мог произойти такой казус, когда целой планетой завладела бессмысленная механическая структура, предварительно уничтожив на ней все живое.
При поверхностном чтении может сложиться неправильный взгляд, что писатель внушает страх перед космосом и неверие в силы разума. Ведь поединок экипажа \"Непобедимого\" с тучами железных мушек по существу закончился поражением людей, вынужденных покинуть планету!
Но прежде всего следует помнить, что Регис III рассматривается Лемом как исключительный случай. Людей изгоняет отсюда не страх, а отсутствие целесообразности борьбы с этими железными мушками, которые настолько приспособились к \"существованию\" на планете, что преобразовали ее природу. Следовательно, как подчеркивает автор, искоренение мертвой бессмысленной \"фауны\" привело бы к уничтожению самой планеты. А в данном случае в этом не было необходимости.
Повесть \"Непобедимый\" - одно из сильнейших произведений Лема. Невероятную фантазию о возможности механической формы \"жизни\" писатель облекает в пластические зримые образы. Обращает на себя внимание и великолепное изображение технических средств, которыми Лем вооружил экипаж \"Непобедимого\".
Столкновение людей с неведомой страшной опасностью придает сюжету внутреннюю напряженность и глубокий драматизм. Читателя покоряет сила логики и ясность мысли доктора Лауды, одного из героев повести, сумевшего создать стройную и очень убедительную гипотезу о происхождении железных туч на планете Регис III.
Научная фантастика наших дней использует любые литературные жанры - от социальной утопии и политического памфлета до реалистического романа и психологической новеллы, от философской драмы и киносценария до сатирического обозрения и сказочной повести. Следовательно, особенности научной фантастики характеризуются не внешними жанровыми признаками, а внутренним содержанием, идейным наполнением, целесообразностью того или иного произведения.
Облекать в художественные образы представления о будущем или \"реконструировать\" доисторическое прошлое, раскрывать гипотетические возможности науки и техники, показывать в осуществлении социальные, этические, эстетические идеалы, воспитывать лучшие качества нового человека, живущего в новом мире, предупреждать о грозящих человечеству опасностях - таково далеко не исчерпывающее определение задач передовой материалистической научной фантастики.
Произведения, напечатанные в сборнике, могут иллюстрировать эту мысль.
Е. БРАНДИС, В. ДМИТРЕВСКИЙ
В. НЕВИНСКИЙ ПОД ОДНИМ СОЛНЦЕМ
Фантастический роман
Очередная советская лунная экспедиция, проводя плановые исследования в районе кратера Тимохарес, натолкнулась на удивительную находку, значение которой трудно переоценить.
Передвигаясь по безжизненной и пустынной поверхности Луны, космонавты неожиданно увидели подточенный временем и микрометеоритами обелиск, сложенный из неизвестного материала. Как памятник, установленный в ознаменование победы над бескрайним пространством, возвышалось это сооружение на каменистой равнине нашего спутника, возвещая людям о тех, кто побывал на нем задолго до нашего прихода.
Некоторое время назначение обелиска оставалось загадочным, а строители его неизвестными. Но затем,, возле основания обелиска, глубоко в толще породы, там, где температура держится на неизменном уровне и куда почти не проникает жесткая составляющая солнечного излучения, был обнаружен голубоватый полутораметровый цилиндр, изготовленный из необычайно прочного монокристаллического вещества. Цилиндр оказался капсулой времени, сейфом, который хранил в себе Послание Человечеству Земли, оставленное нам далекими предшественниками по разуму, населявшими некогда Марс и посетившими нашу планету в давно минувшую геологическую эпоху.
Среди разнообразных материалов и документов, найденных внутри сейфа, большой интерес представляет так называемая \"Рукопись\" - записки астролетчика, рядового представителя исчезнувшей навсегда цивилизации, в которых он повествует о некоторых эпизодах своей жизни.
Перевод Рукописи осуществлялся большой группой специалистов-математиков, лингвистов при консультации ученых других отраслей знаний, с привлечением новейшей вычислительной техники. Из всех материалов, оставленных нам марсианами, расшифровка Рукописи оказалась наиболее сложным делом. Это была трудная и увлекательная работа, о которой можно было бы написать целую книгу.
В отличие от выпущенного ранее комментированного научного перевода, настоящее издание рассчитано на широкий круг читателей. Здесь произведены некоторые сокращения, отдельные отрывки переданы лишь приблизительно (последнее относите главным образом к разговорной речи, изобилующей труднопереводимыми идиоматическими оборотами), многие слова, понятия и выражения даны в соответствующих по смыслу земных эквивалентах. Незнакомые меры веса, длины, времени и другие, после пересчетов, представлены в общепринятых на Земле величинах.
Однако, несмотря на исключительные трудности перевода, сделано все, чтобы сохранить смысл и безыскусственную манеру изложения оригинала.
Марсианские наименования небесных светил оставлены без изменений. Так они звучали в устах тех, кто на много миллионов лет опередил нашу историю и первым пронес знамя победившего разума с планеты на планету. Они возникли на родине древнейшего человечества, которому светила красивая голубая звезда Арбинада - наша родная Земля.
РУКОПИСЬ
Если человек, у которого от двадцати написанных кряду строчек устает рука, вдруг берется за перо, значит на это его толкают серьезные причины. Я не люблю писать, но когда пишешь, то невольно отвлекаешься от горестных дум. А на душе у меня сейчас так скверно, как никогда. Нервы стянуло в один болезненный клубок, я чувствую себя истерзанным сомнениями и страхом. Мы все поступили гнусно. Один приказывал, другие молчали, третьи выполняли приказ. Все, даже биолог, тот, кого я уважаю больше других.
Странный человек Дасар. Какая-то невидимая нить связывает нас с ним. Почему? Люди мы совершенно разные как по общественному положению, так и по образованию. Я ровным счетом ничего не понимаю в гистологической структуре тканей или танце хромосом, о которых он может говорить часами, а он никогда не интересовался астронавигацией. Я инженер, звездолетчик^ и это мой заработок. А что для него наука? Труд? Приятное времяпрепровождение? Нелегко в этом разобраться. Он - человек обеспеченный и может не думать о потребностях своего тела. Впрочем, не об этом речь.
Зирн не вернется на Церекс. Сегодня у него на щеке выступило зловещее пятно, такое же, как было у биофизика. Первым его заметил Млан, и через десять минут об этом узнал весь экипаж. Кор сам вышел в салон и, остановившись против Зирна на расстоянии шага, внимательно осмотрел его лицо.
– Разденься! - приказал он.
Зирн медлил.
– Я жду.
Зирн неуклюже стащил с себя комбинезон и рубашку. На плечах и животе отчетливо виднелись пятна. Мы невольно шарахнулись от него. Даже Кор отшатнулся.
– Повернись.
На спине пятен не было, под чистой кожей играли мускулы. Голос Кора прозвучал, как всегда, ровно и холодно:
– Надень скафандр и уходи с корабля. Немедленно, Дасар!
– Дайте ему что-нибудь избавляющее от лишних мучений.
Не прибавив ни слова, Кор повернулся и вышел. Мы застыли в каком-то оцепенении, устремив свои взгляды на Зирна. Тот, казалось, не понимал происходящего и растерянно смотрел на нас. Внезапно лицо его исказилось, он сделал несколько шагов, протянул к нам руки, в которых еще держал свою одежду, и повалился на пол, уткнув голову в складки комбинезона.
– Я не хочу… я не хочу… я не виноват, - голос его прерывался, то нарастал, то спадал до шепота.
Мы осторожно стали выбираться из салона. Зирн словно почувствовал это. Он поднял голову и привстал на руках.
– Куда же вы… а я?
Никто не ответил.
– Будь проклят этот Кор! Будьте прокляты вы все! Все!!! Все!!!
Он вскочил на ноги и с искаженным от ужаса лицом бросился к нам. Млан ударом кулака свалил его на пол и выскочил в коридор. Остальные последовали за ним. Кто-то аварийным замком закрыл дверь, в которую яростно стучал Зирн.
Я вошел в свою кабину и упал на крику. Не знаю, сколько времени пролежал неподвижно. В голове стучало, и мысли путались, возникали беспорядочные видения, наползавшие одно на другое расплывчатыми, бесформенными образами.
Внезапно пронизывающий страх овладел мною. Я вскочил с койки и торопливо сбросил одежду. Мне казалось, что такие же пятна выступили и у меня. Я их чувствовал почти физически, лихорадочно искал и не мог найти. Я извивался перед гладко отполированной дверцей шкафа, безуспешно пытаясь осмотреть свою спину, до боли в позвонках гнул шею из стороны в сторону.
Звонок внутренней связи прозвучал резко и неожиданно. С экрана на меня насмешливо смотрело лицо Кора.
– Возьмите себя в руки, пилот. Вы не ребенок. Я несколько овладел собой и потянулся за одеждой - нелепо было стоять перед взором начальника совершенно голым.
– Слушаю вас.
– Я только что проходил через салон. Зирн еще там. Сам он, наверное, не уйдет. Захватите двух механиков, натяните скафандры и выведите его. Выбросьте также все его вещи. Об исполнении доложите. Все.
– Слушаю вас, - ответил я, натягивая одежду.
– Да, вот еще что, - Кор помедлил, - на всякий случай примите синзан, он может сопротивляться.
Когда мы трое появились в салоне, Зирн сидел на полу, обхватив руками колени и устремив неподвижный взгляд в одну точку. Увидев нас, он понял все. В глазах его мелькнул мрачный огонек и тут же погас, по лицу поползла слабая растерянная улыбка, и злополучное пятно на щеке зашевелилось. Это уже не был Зирн. Перед нами сидел сломленный человек, лишенный даже воли к сопротивлению. Я протянул ему коробку с ядом, взятую у биолога. Он машинально вынул оттуда ампулу и равнодушно положил ее в рот. Оболочка должна была раствориться в желудке.
– Подействует через час.
Он кивнул.
– Это безболезненно.
Он кивнул снова и, опершись на руку Млана, тяжело встал. Мы провели его в тамбур и там тщательно одели в скафандр, снарядив зачем-то полным комплектом дыхательной смеси, энергии и воды. Зирн стоял как манекен, позволяя делать с собой все что угодно, и, только когда открылся наружный люк и внизу показалась серая поверхность Хриса, он уперся руками в стены, не желая покидать корабль.
– Не дури!
Млан легко оторвал его пальцы, вцепившиеся в переборку. Мы спустились на поверхность и пошли в сторону от корабля. В черном небе висели солнце и Арбинада, неровные скалы и нагромождения лавы окружали нас. Мы шли молча. Сатар тащил с собой тюк вещей Зирна, словно они могли ему пригодиться. Прошло полчаса. Дальше идти было бессмысленно, и я остановился.
– Прощай, Зирн, - моя рука легла ему на плечо, - не осуждай и пойми нас…
– Прощай, - голос его звучал глухо.
– Что передать домой? - спросил Млан.
– Все равно… Мне все равно… Зря вы со мной так…
Я…
Последовала тягостная пауза. Мы, угрюмо опустив головы, переминались с ноги на ногу.
– Прощай, - Сатар сдавленным голосом прервал затянувшееся молчание, - тебе все равно… даже лучше… биофизик мучился… А ты… мы, может быть, еще…
Я остановил его.
Зирн посмотрел нам в глаза, и на лице его промелькнуло подобие улыбки.
– Прощайте, прощайте все. Вспоминайте… если вернетесь сами.
Он резко повернулся и торопливо зашагал к линии горизонта. Мы молча смотрели ему вслед. Его фигура то скрывалась среди скал, то снова появлялась, освещаемая ярким солнцем. Он шел не оглядываясь, не произнося ни звука, только в наушниках слышалось его порывистое дыхание. Потом послышался хрип и все стихло - Зирна не стало. Сатар сбросил с плеча тюк. Я взглянул на часы, ампула растворилась раньше срока, он мог бы жить еще десять минут.
– Да будет дух его хранить нас!
Мы медленно потащились на корабль, машинально переставляя ноги и думая каждый о своем и каждый об одном и том же. А за нашими спинами среди скал, обжигаемое лучами солнца, лежало мертвое тело Зирна.
Для него все кончилось. Он никогда больше ничего не увидит, ничего не услышит, ничего не почувствует. Неподвижный как камень и как камень безжизненный, он навсегда остался в этом чужом мире. Что-то надломилось в тончайшей организации человека, и тело его превратилось в бессмысленную структуру, в которой геперь возможен только один процесс - разрушение.
Гнусно. Противно. Отвратительно.
И страшно.
Быть может, каждого из нас ждет та же участь. После смерти биофизика на корабле была проведена самая тщательная дезинфекция, но это, как видно, не помогло. Неведомо где, в каких-то тайниках и засадах прячется безжалостный враг. Возможно, мы носим его в себе и он уже выбрал очередную жертву. Кто же следующий должен уйти с корабля?
Нет, хватит! Я начал писать, чтобы отвлечься от тревожных дум, и не достиг цели. Нужно что-то другое. Но что? Как еще я могу успокоить себя? Разве выйти на поверхность Хриса под черной купол неба и свет звезд? Но там лежат Зирн и биофизик. Туда я всегда успею.
В салоне корабля пусто. Все попрятались в свои кабины и сидят запершись, боясь встреч друг с другом. В коридоре стоит крепкий запах халдаана, это Дасар выпустил целый баллон. От него кружится голова - и только. Мне кажется, что халдаан вообще сейчас бесполезен.
Лучше писать. О чем угодно. Можно выворачивать наизнанку душу, описывать свою жизнь, вспоминая прошлое, - других тем я сразу не могу придумать. Но тогда получатся мемуары, которые пишут в старости, удовлетворяя свою потребность поучать молодое поколение. Я не хочу никого поучать. Старость моя еще не наступила, и пожалуй, мне не дожить до нее, судя по нашему отчаянному положению. Но не буду о нем сейчас думать, а лучше вернусь к началу этой экспедиции, - те дни были отраднее…
Для меня все началось со встречи с Кондом. Благодаря ему, да еще слепой случайности, я оказался в числе участников этой экспедиции. События тогда развивались бурно и стоят того, чтобы писать о них по порядку.
Я приехал в Харту поздно, и когда вошел в здание Государственного Объединения - до конца рабочего времени оставался час с небольшим. Там царила знакомая мне деловая суета. Будто заведенные автоматы, сновали служащие, плавно скользили подъемники, взбираясь с этажа на этаж, хлопали двери, звенели звонки. Я шел по узким коридорам не торопясь, почти не веря в перемену своей судьбы.
В отделе комплектования экипажей сидел нахмуренный чиновник, сосредоточенно набирая номера на дисках учетно-информационного аппарата. Он неохотно поднял на меня глаза:
– Вы на конкурс?
– Да.
– Имя?
– Антор.
Чиновник взял чистый бланк и начал писать. Я стоял и сверху смотрел на его голову. Она склонилась так низко, что был виден затылок и мочки ушей, которые забавно двигались.
– Возраст? - голос его звучал визгливо, словно кто-то поворачивал несмазанный железный шарнир.
– Тридцать четыре.
– Документы?
Я выложил на стол все, что у меня было. Все свои дипломы, все карты сделанных рейсов. Получилась внушительная пачка. Но ведь и другие принесли сюда не меньше.
– Распишитесь.
– Все?
– Пока все, поднимитесь наверх и зарегистрируйтесь в медицинской комиссии.
Я направился к двери и, открыв ее, столкнулся с высоким человеком, загородившим своим телом проход.
– Конд! Ты ли это?
– Антор! Здорово, дружище, давно тебя не видел. Рад, честное слово, рад! - Он обошел меня со всех сторон. - Почти не изменился. Молодец. Значит, тоже на конкурс? Мой конкурент, так сказать.
– Взаимно, ты ведь тоже мне сейчас, не помощник.
– Э-эх! - Конд вздохнул. - Проклятая наша жизнь, скажу тебе, Ан. Даже встреча с товарищем и та не может быть до конца радостной. Куда направляешься?
– В медицинскую комиссию.
– Подожди меня, пойдем дальше вместе.
Я уселся на стул и в ожидании принялся разглядывать потолок. Краска на нем кое-где облупилась, а из угла тянулась сеть тонких трещинок. Я думал о словах Конда. Увы, он был прав. Эта неожиданно объявленная экспедиция казалась единственной отдушиной для сидевших без работы астролетчиков, Но таких много, а требуются только двое. Волей-неволей приходилось конкурировать друг с другом, со своими товарищами, с которыми вместе учились, вместе делили опасности своей тяжелой профессии. Последний раз вместе с Кондом мы летали пять лет назад (словно вечность прошла с тех пор!). Тогда у нас все было общее: и жизнь и дело, а теперь вот стали на пути друг друга.
– Ты не уснул? Пойдем к медикам, может быть, меня еще забракуют, тогда сегодняшний ужин за твой счет.
– Брось шутить! - сказал я, вставая.
– Какие шутки! Требования, предъявляемые на этот раз, очень жесткие. Полет на планету с почти утроенной тяжестью не игрушка, а кроме того… Постой, мы правильно с тобой идем?
– Правильно, сейчас налево.
– А кроме того, должны же они кого-то забраковать. Ведь подали на конкурс уже двенадцать, а нужны только двое.
– Могло быть и хуже, - заметил я. - Но тебе опасаться нечего, такого, как ты, не каждый день встретишь.
Он раздраженно махнул рукой:
– Это внешне. Не отрицаю. Девчонки до сих пор на меня глаза пялят. А на самом деле… на самом деле я не тот, что был раньше, поверь мне, дружище. Ты знаешь, где я работал последнее время?
– Откуда же? С тех пор как мы расстались, я о тебе ничего не слышал.
– У Парона, чтоб его вынесло сквозь дюзы. Это тебе о чем-нибудь говорит?
– Имя Парона я, конечно, знал. Оно стяжало себе печальную славу в кругу тех, кто имел отношение к работе в космосе. Всем известно, что существуют два объединения, занимающиеся освоением межпланетного пространства. Одно из них государственное, в руках которого сосредоточены внешние станции на спутниках планет, крупнейшие обсерватории, вычислительные центры и некоторые промышленные предприятия, связанные с постройкой космических кораблей. Другое - частное. Это, как говорится, труба пониже и дым пожиже. Оно занимается перевозкой различных грузов по космическим трассам, а иногда и самостоятельно предпринимает кое-какие исследования. Главой второго, этого чисто коммерческого объединения и был Парон - фигура, прямо скажем, одиозная. О нас, космонавтах, и в Государственном Объединении не слишком заботятся, а у Парона тем более. Техника у него старенькая, и корабли, для увеличения грузоподъемности, летают с облегченной биологической защитой. Все это я отлично знал по рассказам тех межпланетчиков, вместе с которыми обивал пороги в прошлом году, когда был уволен из Государственного Объединения после сокращения числа рейсовых кораблей.
– И ты ушел в надежде устроиться сюда? - спросил я Конда.
Он неопределенно хмыкнул:
– Как же, ушел! Ты что, совсем меня дураком считаешь? В наше время работу не бросают, тебе это должно быть знакомо. Нет, Ан, меня просто вышибли.
Я удивленно посмотрел на него:
– Вышибли! За что же, если не секрет? Летаешь ты не хуже других.
– Не хуже, - спокойно согласился Конд и вдруг сверкнул глазами, - лучше многих летаю! Ты-то знаешь. А причины разные… Последний раз сел неудачно. Вот тебе официальная причина, если хочешь. Но в этой аварии я не виноват. Техника Парона тебе известна. В последний момент замкнуло испаритель, и двигатель остановился. К счастью, у самой поверхности, уже при нулевой скорости, в противном случае одним конкурентом у тебя сейчас было бы меньше. В общем, шея осталась цела, но меня выставили. А истинная причина, дружище, совсем иная. Ты управляющего секцией перевозок у Парона знаешь?
– Слышал, как же!
– Настоящее животное! Я ему однажды под горячую руку преподнес букет комплиментов. Он, конечно, не упустил случая отыграться. Хорошо еще, дело обошлось без штрафа. Да, но мы, кажется, пришли. Сюда, что ли?
– Сюда, - я толкнул дверь приемной медицинской комиссии.
Мы зарегистрировались у дежурного и покинули здание Государственного Объединения. Стояла чудесная погода. Весеннее солнце ярко светило с лилового небосклона, а ласковый ветер, легко скользя между ветвей, что-то нашептывал в кронах деревьев. Впрочем, все это я вспоминаю теперь, тогда же я не замечал ни тонкого запаха цветущих приниций, ни желтого пуха, плывущего в воздухе. Мы шли, изредка перекидываясь словами, неторопливой походкой людей, которым некуда спешить.
У меня бурчало в животе - я с утра ничего не ел и раздумывал над тем, где раздобыть деньги. Каждый, кто сталкивался с подобной проблемой, знает, что решение ее далеко не из легких. Последнее, что нам с отцом удалось наскрести, было истрачено на проезд в Харту, так как участие в конкурсе требовало личного присутствия.
По пути, как назло, попадались разного рода утробоспасительные заведения, из открытых дверей которых неслись дразнящие запахи. У одного из таких источников ароматов Конд остановился и шумно повел носом.
– Зайдем? - предложил он.
Я сделал слабую попытку отказаться, неуверенно ссылаясь на выдуманный мною недавний обед, но Конд был не из тех, кого можно легко обмануть.
– Так ли? - спросил он, внимательно посмотрев мне в лицо. - Печатью сытости ты не отмечен, дружище. Может, у тебя просто денег нет? Говори, не стесняйся, со всяким случается. Я, конечно, не выездное отделение банка, но все же…
Он выразительно похлопал по многочисленным карманам и потащил меня вверх по ступенькам прямо в открытые двери ресторана.
Утолив голод, мы вытянули под столом ноги и размечтались. Мечты у нас с Кондом оказались сходные.
– Эх, Ан, - блаженно произнес он, рисуя в воздухе пальцами замысловатую фигуру, - хорошо бы полететь туда вместе, как тогда, помнишь?
Я совсем размяк и утвердительно кивнул отяжелевшей головой. Она у меня затуманилась то ли от непривычной тяжести в желудке, то ли от бокала дурманящего оло.
– Мы получили бы столько, что минимум два года могли бы не интересоваться самочувствием Парона.
– А в случае гибели хорошая страховая премия, тысяч двадцать, кажется, - вставил я.
Полузакрытые глаза Конда широко раскрылись и удивленно посмотрели на меня.
– Ерунду городишь, дружище. Какая тебе премия после смерти? Зачем она? Меня интересует только то, что происходит при жизни. Ясно?
– Ясно, но у меня больной отец.
– А-а, - Конд деликатно шевельнулся на стуле, - я забыл, тогда конечно…
Мы помолчали несколько минут. Неожиданно Конд резко встал, сделал два круга около столика, за которым мы сидели, и снова сел, с грохотом пододвинув стул. Его осенила какая-то идея.
– Скажи-ка, Ан, когда прекращается прием документов?
– Не знаю точно, кажется, через три дня.
– А кто подал, знаешь?
Я перечислил имена астролетчиков.
– Хорошие все ребята, - сказал он, - тем лучше, мы договоримся с ними.
– О чем? - недоумевал я.
Он еще ближе пододвинулся ко мне.
– Не решить ли нам это дело жребием?
– Жребием?
– Ну да! Разобьемся на пары, кто с кем хочет лететь и вручим нашу судьбу случаю. По крайней мере здесь хоть что-то будет зависеть от нас самих, а не от чиновников управления.
Я задумался.
– Но документы уже поданы!
– Их оставит только тот, кому повезет.
– Гм… ну, а если кто-нибудь не возьмет документов, хотя жребий ему и не выпадет?
– Тогда… - Конд задумался. - Да ты что, сомневаешься в товарищах, что ли?
– В тех, кто уже подал, не сомневаюсь, но осталось еще три дня и мало ли кто приедет. Ромс, например. Ты за него можешь поручиться?
Лицо Конда потемнело. Заметив это, я вспомнил, что у него с Ромсом произошла какая-то ссора. Об этом все говорили, но подробностей никто не знал.
– В таком случае подождем еще три дня. А ты видел кого-нибудь из наших?
– Нет, я только сегодня прилетел.
– Я тоже. Нужно будет увидеться и поговорить. Сам-то ты как относишься к этой затее?
По правде говоря, она меня не воодушевила. И там и там жребий. У меня не было громкого имени талантливого эвездолетчика, которое предоставило бы мне какие-нибудь преимущества на конкурсе. Я был середнячком, как и все, подавшие документы, поэтому выбор конкурсной комиссии должен быть в известной мере случаен. Конд предлагал взять этот случай в свои руки и при удаче обеспечить себе желаемого партнера.
Что ж, в этом был некоторый смысл, и я не стал ему возражать.
– Значит решено? - сказал он, выливая себе в рот остатки оло. - Ты где устроился?
– Пока нигде.
– Пойдем со мной, у меня есть пристанище, на двоих места хватит.
Я хорошо помню тот вечер, ставший поворотным в моей судьбе. Такие часы не забываются. Все, подавшие на конкурс, собрались во второсортном баре на углу Кракоро-риди и Южной магистрали. Помещение это неважное, зал почти треугольный, здесь улицы пересекаются под острым углом. Было сыро и промозгло, только солнце, врывающееся в многочисленные окна, обогревало редких посетителей. Мы и выбрали это место только потому, что здесь мало кто бывает. Шумное сборище астролетчиков привлекло бы к себе ненужное внимание, а мы этого вовсе не хотели.
Собирались почему-то медленно. Те, кто пришел раньше, бесцельно слонялись между столиками, вызывая недовольство насупившегося хозяина, озадаченного наплывом странных посетителей.
Я сидел в углу за столиком и от нечего делать листал какой-то журнал. Было уже около восьми, а мы договорились собраться в семь. Пришли почти все, недоставало только самого Конда и Ромса, который подал все-таки документы в последний день. Отсутствие обоих казалось подозрительным. В голове у меня уже начали копошиться недобрые мысли, когда Конд с такой силой толкнул дверь, что на столах задребезжала посуда.
Его приход сразу внес оживление в наше общество. Все зашумели. Легко перекрывая голоса других, Конд громко поздоровался и, пропустив мимо ушей упреки по поводу опоздания, направился в мою сторону.
– Ну как? - спросил он. - Все на месте?
– Ромса еще нет.
– Хе! - Конд уселся на стул и обвел присутствующих тяжелым взглядом. - Что же будем делать? Ждать? Решайте сами.
Около нас собрались остальные.
– Будем ждать? - повторил вопрос Конд.
Мы неуверенно и смущенно переглядывались.
– Чего же ждать, - наконец спокойно сказал Ирм, - он, может быть, вообще не придет.
– Это же Ромс, - многозначительно добавил Сен.
– Включим его в жеребьевку, и все, - предложил кто-то.
Нам явно не терпелось испытать судьбу. Каждого подогревала надежда выиграть в этой лотерее. Шансов было довольно много, а выигрыш так много значил для каждого из нас! В ту минуту мы не думали об опасностях предстоящей экспедиции, среди нас не было трусов. Мы не мечтали о славе первооткрывателей Арбинады. Не слава привлекала нас, а желание получить работу.
Ромс опоздал на полтора часа. Я увидел его неожиданно. Он стоял рядом с хозяином и пил что-то розовое, держа бокал трясущимися руками. Жидкость переливалась через край и тонкой струйкой текла на одежду. Вид у него был странный, так выглядят люди, хватившие изрядную порцию оло. Из кармана торчал основательно помятый ежедневный вестник. Ромс вынул его и направился к нам.
– Пришел все же, - пробормотал Ирм, когда тот протиснулся в середину.
Ромс не ответил. Он обвел нас блуждающим взглядом и молча бросил вестник на стол.
– Читайте, - сказал он сдавленным голосом, - двое наших… погибли.
– Что?!
– Не говори чепухи!
Несколько рук протянулось к листам. Ирм, опередив остальных, схватил вестник и прочитал вслух:
– \"Катастрофа в космопорте Лакариана. Вчера при посадке на площадку космопорта взорвался межпланетный корабль Ю-335, принадлежавший компании Парона. Звездолет возвращался из очередного рейса к внецерексианским станциям, расположенным на спутниках Норты. На борту корабля кроме известных пилотов Карса и Тэлма находилось трое сменных инженеров внешних станций, возвращавшихся на Церекс по окончании трехгодичного контракта.
Корабль взорвался уже в непосредственной близости от поверхности планеты. Оба пилота и пассажиры погибли. Причина взрыва, как сообщает управление компании, неизвестна. В настоящее время проводится самое тщательное расследование с целью выявлений обстоятельств гибели корабля. Отметим, что за истекший год это уже третья серьезная авария с космическими кораблями компании Парона. Недавняя катастрофа с Ю-286, управляемым пилотом Кондом, обошлась без человеческих жертв, но причины ее так и не были сообщены упомянутой компанией. Наш корреспондент, находившийся в момент происшествия на территории космопорта, описывает катастрофу следующим образом:
\"…Из бесконечных глубин нашей планетной системы возвращался замечательный космический лайнер. Уже были получены сигналы о готовности идти на посадку и в космопорте начались последние приготовления…\"
Дальше я не стал слушать. Болтовня очевидца, смакующего подробности аварии, меня мало интересовала. Важен был факт, страшный факт - мы никогда больше не увидим Тэлма.
– Да будет дух погибших хранить нас! - торжественно прозвучала старинная фраза погребального ритуала.
Мы низко склонили головы и молчали несколько минут.
Сдавленный звук, похожий на рыдания, нарушил гнетущую тишину. Я поднял глаза и увидел лицо Ромса, искаженное гримасой неподдельного горя. Оно было бледным и напряженно застывшим. Шевелились только губы, с которых слетали невнятные слова. \"Каре… о-о-о… Тэлм… о-о-о…\" - больше ничего нельзя было разобрать, остальное произносилось беззвучно.
Я отвернулся. Неприятно видеть большого и сильного человека в таком расслабленном состоянии. Двойственное чувство жалости и гадливости шевельнулось в моей душе. Вдруг глаза его загорелись и губы вздернулись в кривой усмешке. Он поднялся.
– Ну, вы, живые… кто хочет за ними, тяните жребий!
– Дурак! - Залд протянул к нему свою цепкую, как клещи, руку.
– Оставь его! - остановил Конд. - Он не в себе, видишь. Лучше отметим их память.
– Отметим после, сначала выполним то, зачем мы сюда пришли, - сказал Нолт. - Я думаю, никто не будет возражать.
Конд пристально посмотрел на нас:
– Все согласны?
– Все.
– Сколько человек подало на конкурс?
– Девятнадцать.
– Это точно?
– Точно.
– И все здесь?
– Все на месте.
Конд призадумался.
– Хорошо, система получается десятиричная. Кирт, садись, пиши.
Со стола убрали лишнее. Залд достал чистый лист и положил его перед Киртом. Тот аккуратно стал заносить в список попарно наши имена. Лист скоро заполнился. Нам с Кондом достался номер семь. Ромс замыкал список и был в одиночестве, желающих лететь с ним не нашлось.
– Меня вычеркните, - мрачно сказал он, - я не полечу, со мной никто не хочет…
Конд резко повернулся:
– Это ты брось, знаем твои фокусы. Будешь участвовать в жеребьевке как и все. Если повезет, напарника выберешь сам, любой согласится, даже я… все же лучше, чем сидеть без работы.
Ромс получил номер девять.