— Таков обычай на свадьбах, — ответил Калавун, оглядываясь на юношей у колонны. Барака поймал его взгляд. Осознав, что Калавун все видел, он отошел от невольника и виновато опустил глаза. Но лишь на пару секунд. Затем его лицо вновь приобрело высокомерное выражение. Он коротко кивнул Калавуну и двинулся с приятелями прочь, оставив невольника стоять у стены рядом с клеткой, где вышагивал лев.

Назир проследил за взглядом Калавуна и увидел Бараку с группой юношей. Они весело смеялись.

— Принц вырос и возмужал.

Калавун посмотрел на Назира:

— Вырос — еще не значит, что станет достойным султаном. Порой мне кажется, что он пренебрегает всем, чему я пытался его научить.

— Ты славно наставлял его, эмир. Я это видел. Терпеливо обучал всем премудростям, как собственного сына. — Назир понизил голос: — Ты дал ему больше, чем его отец.

— Султан Бейбарс не имел на сына времени, — ответил Калавун, хотя они оба знали, что это не так.

Первые десять лет Бейбарс вообще не замечал, что у него есть сын. Он считал, что место мальчика в гареме, с матерью, пока не подрастет до тех пор, когда его можно будет обучать на воина. По достижении Баракой подходящего возраста Бейбарс приставил к нему наставников и на короткое время проявил какой-то интерес. Общение со старшим сыном даже начало доставлять ему удовольствие. Затем случилось несчастье. От кинжала ассасина погиб Омар, близкий товарищ Бейбарса, и эта смерть так сильно на него подействовала, что он с тех пор вообще потерял интерес ко всему.

Назир покачал головой:

— И все же меня изумляет, как много ты передал этому мальчику.

— Я хотел, чтобы он стал хорошим правителем.

— Барака-хан им будет. Сегодня ему предстоит стать мужчиной, но в своем сердце он еще мальчик. А мальчики его возраста порой полагают себя лучше учителей. — Назир встретил взгляд Калавуна. — Мы все такими были.

Калавун положил ему на плечо руку.

— Возможно. Но формовать глиняный горшок после обжига без толку. Меня беспокоит, что он…

— Отец!

Калавун обернулся. Издали рукой махала его четырнадцатилетняя дочь Айша. Расшитый золотом черный хиджаб угрожал соскользнуть с головы, оставив непокрытыми темные лоснящиеся волосы. На плече у Айши сидела маленькая обезьянка с янтарными глазками. К украшенному драгоценными камнями ошейнику был прикреплен кожаный поводок, конец которого Айша намотала на палец. В другой руке у нее была горсть фиников.

— Смотри, отец! — Она подбросила один. Обезьянка ловко поймала финик в воздухе и тут же начала жевать, пытливо озираясь по сторонам.

— Я вижу, ты ее выдрессировала, — сказал Калавун, взяв лицо дочки в свои большие мозолистые ладони и целуя лоб. — Теперь вы неразлучны. — Он поправил ее хиджаб и улыбнулся Назиру: — Если бы я знал, что обезьянка ее так позабавит, то подарил бы такую несколько лет назад.

— Я до сих пор не придумала ему имя. — Она посмотрела на отца. — Это самец.

— Почему бы тебе не назвать его Факир?

Айша махнула рукой:

— Так я звала его позавчера. Теперь мне это имя больше не нравится.

Калавун коснулся щеки дочери.

— Сейчас твои мысли должны быть заняты совсем другим. Тебе надлежит готовиться к предстоящей ночи.

Калавун с трудом заставлял себя улыбаться. У него сосало под ложечкой. Чтобы укрепить свое положение при дворе, он пожертвовал дочерью. Выдал ее за наследного принца Бараку, никчемного юнца, к тому же и жестокого. Случай с молодым невольником это подтвердил.

— Сегодня ты станешь женщиной, Айша, — твердо проговорил он. — Женой, которой надлежит блюсти скромность и быть покорной мужу. Тебе больше нельзя бегать по залам дворца, играть со слугами, залезать в рыбный пруд. Жене так не положено. Ты поняла?

— Да, отец, — пробормотала Айша.

— Теперь отправляйся в свои покои и жди, когда тебя призовет муж, твой повелитель.

Нескольких секунд не прошло после ее ухода, как отворилась дверь и в зал вошли четыре воина в золотистых плащах полка Бари, гвардии султана, а следом, возвышаясь над ними, появился Бейбарс Бундукари, знаменитый Арбалет, султан Египта и Сирии, один из главных участников свержения Айюбидов, после чего установилось правление мамлюков. На нем был тяжелый, отороченный мехом плащ из расшитого золотом шелка с вышитыми изречениями из Корана. Черные повязки на руках обозначали его ранг и титул. Загорелое лицо оттеняло глаза, голубые и бездонные, как воды Нила. Левый зрачок был слегка смещен относительно центра и немного расширен, что делало взгляд султана пронизывающим. Бейбарса сопровождали три сановных атабека, включая Махмуда, и еще один человек в фиолетовом плаще гонца. По всей империи мамлюков были разбросаны почтовые станции, между которыми курсировали вот такие гонцы султана. Запыленный плащ, усталое лицо. Было видно, что он долгое время находился в пути. Бейбарс ему что-то отрывисто бросил, и гонец с поклоном удалился. Затем глаза султана скользнули по толпе придворных и остановились на Калавуне. Он резко поманил его рукой. Кивнув Назиру, Калавун последовал за Бейбарсом.

Они поднялись на второй этаж, подальше от веселья и музыки. Гвардейцы распахнули двери с панелями из слоновой кости, открыв анфиладу комнат, ведущую на залитый солнцем балкон, и остались охранять вход. Бейбарс с приближенными двинулся туда. Прохладный ветер трепал плащи. На голубом небе, как обычно, не было ни единого облачка. Саладин повелел построить Цитадель в самой высокой части города, у основания горы Мукаттам, и с балкона открывался живописный вид. Прозрачный воздух позволял видеть вдалеке возвышающиеся среди пустыни Великие пирамиды.

Внизу распростерся Каир, по-арабски аль-Каира, что означало Победоносный. Над куполами мечетей и крышами дворцов, украшенных причудливой перламутровой мозаикой, возвышались сияющие на солнце минареты. Все пространство между величественными сооружениями занимал густой лабиринт узких улочек с домами, магазинами, крытыми базарами. В некоторых местах там среди бела дня было темно, как в пещере.

Верблюжьи и конские базары, медресе и мавзолеи теснились, отвоевав каждый свое место. Дальше к северу тянулись многолюдные кварталы, возникшие еще при Фатимидах, где жили греки, тюрки, чернокожие и прочие народности. Еще севернее три столетия стояла мечеть аль-Азар с университетом, слывшим теперь самым главным центром учености в исламском мире. Часть здания по-прежнему скрывали строительные леса. Ремонт, затеянный несколько лет назад по повелению Бейбарса, еще не завершили. Белые ровные плиты песчаника для новой стены университета взяли от облицовки пирамид и замков крестоносцев в Палестине, захваченных султаном за шестнадцать лет победоносного правления. Старая часть Каира, Фустат Мизр, располагалась южнее Цитадели, на берегу Нила. Напротив на острове стоял дворец бывшего правителя мамлюков Айюбида, дарованный Бейбарсом Калавуну. Здесь же располагались и казармы его полка Мансурийя. Могучий Нил медленно нес свои благодатные воды на север, в море. Он отделял город от враждебной пустыни.

С улыбкой, почти не затронувшей застывших глаз, Бейбарс повернулся к Калавуну.

— Мой брат, — произнес он, целуя его в обе щеки, — больше половины жизни мы прошли с тобой как товарищи. Теперь стали родственниками.

— Благодарю, мой повелитель султан, что ты удостоил меня такой чести, — ответил Калавун.

— Но теперь празднество позади, и нужно обсудить дела. — Тон Бейбарса вмиг стал суровым. — Гонец принес весть с северных земель. Ильхан собрал войско. Идет на нас.

— Как велико его войско? — спросил Калавун. Слова султана вызвали у него знакомый тревожный трепет, какой всегда возникал, когда приходила весть, что спокойствие нарушено, что смерть опять притаилась за углом.

— Тридцать тысяч из Анатолии и сельджуки под водительством Перване.

— Известно, куда они идут? — спросил Калавун. Его удивило, что правитель сельджуков опять столковался с монголами. Согласно донесениям шпионов, Перване, регент при мальчике-султане сельджуков в Анатолии, был очень недоволен присутствием монголов на своих землях, и его отношения с ильханом Персии, Абагой, праправнуком Чингиз-хана, напряженные.

— Наш дозор на границе по Евфрату захватил монгольского лазутчика, из которого удалось вытянуть сведения. Монголы идут на аль-Биру.

Глянув на лица эмиров, Калавун понял, что они уже знают.

— И когда монголы туда доберутся, мой повелитель?

— Скоро. В аль-Биру эта весть пришла почти пять недель назад. Так что они, наверное, уже там. Весть шла через Алеппо. Мой правитель послал на помощь семь тысяч войска. Он также был намерен собрать войско из бедуинов. Но мы знаем, как ненадежны наемники.

— Тогда нам надо поспешить.

Бейбарс кивнул в сторону смуглокожего эмира возраста Калавуна:

— В аль-Биру поведет свой полк эмир Ишандьяр вместе с двумя атабеками. Они выходят завтра. Если монголы еще не осадили город, войско останется для укрепления. Если осадили… — Бейбарс замолк. — Ишандьяр с ними разберется.

— Если Аллаху будет угодно, мы достигнем Алеппо через тридцать шесть дней, — сказал Ишандьяр. — Там я пополню запасы и соберу еще войска, а потом пойду на аль-Биру. Туда только два дня хода.

— Есть надежда, что ты придешь ко времени, — заметил Калавун. — Возможно, город продержится.

Остальные эмиры согласно кивали. Аль-Бира был первой линией обороны мамлюков на границе по Евфрату. Если монголы его возьмут, то смогут оттуда совершать набеги на их земли в Сирии. Пять лет назад Абага повелел своему войску пересечь Евфрат и двинуться на Алеппо, но тогда мамлюкам повезло, урон от набега был малый. Окажись у монголов больше войск, убитых было бы не счесть. Тому свидетельство кости восьми тысяч мусульман, погребенных под песками Багдада.

Бейбарс посмотрел на Ишандьяра:

— Я полагаюсь на тебя.

— Я не подведу, мой повелитель.

— Нельзя, чтобы монголы осели у нас в тылу, когда мы замыслили поход на север. У Абаги голова не баранья. Он понял, что за моим набегом на Киликию в прошлом году грядет вторжение в Анатолию. Он знает, что я намерен расширить свою империю. Момент наступил подходящий, сельджуки бунтуют. Потому он и пошел на аль-Биру, чтобы затруднить мне поход на Анатолию.

— Мой повелитель султан, — подал голос Махмуд. — Монголов у аль-Биры эмир Ишандьяр разобьет. Но что дальше?

Бейбарс сухо улыбнулся, оперся спиной на перила балкона.

— А как ты полагаешь, эмир Махмуд?

Махмуд не смутился.

— Мой повелитель, из всех султанов Египта, какие воевали с франками, ты принес нашему народу самые великие победы. У христиан теперь от огромной империи остались лишь несколько городов на берегах Палестины. Ты разрушил замки рыцарей, вышиб баронов из городов, вернул мусульманам мечети, которые неверные превратили в церкви, самих неверных истребил тысячами. — Махмуд страстно возвысил голос.

На Бейбарса, однако, это действия не возымело.

— Ну и о чем ты ведешь речь?

— О том, что пришло время завершить джихад, объявленный против христиан шестнадцать лет назад. Пришло время изгнать франков из Акры, Триполи и остальных крепостей, какими они владеют. Пришло время изгнать их навеки с наших земель.

Четвертый эмир, пожилой ветеран Юсуф, хранивший до сей поры молчание, слушая Махмуда, одобрительно кивал. Ишандьяр сидел, задумавшись.

— Вы все с ним согласны? — спросил Бейбарс, обращаясь к эмирам.

— Ты сам говорил, мой повелитель, что мир с франками временный, — произнес Юсуф скрипучим голосом. — Наши шпионы доносят из Акры, что их папа держал совет с правителями Запада насчет Крестового похода. Зачем нам давать франкам время? Почему не порешить их сейчас?

— А я бы призвал к благоразумию, — медленно проговорил Ишандьяр. — Давайте вначале разберемся с монголами в аль-Бире. Возможно, там уйдет больше сил.

— Но я сразу сказал, — поспешно проговорил Махмуд, — что сначала нужно разбить монголов у аль-Биры. Но потом, до похода на Анатолию, давайте раздавим франков.

— Что ты скажешь, эмир Калавун? — спросил Ишандьяр.

— Я уже поведал свои мысли султану, — ответил Калавун.

— Может, ты поделишься и с нами? — проскрипел Юсуф, глядя на Бейбарса.

Тот кивнул Калавуну.

— Я, как и Ишандьяр, полагаю, что нам должно направить силы на укрепление северных границ, защититься от набегов монголов. — Калавун посмотрел на Юсуфа: — На совете франков, о котором ты ведешь речь, присутствовала лишь горстка правителей. Не затеют они скоро новый поход, не сумеют. Нет у них на это сил. Насколько я слышал, пока франки не могут разобраться между собой. Так что сейчас они угрожают нам менее, чем монголы.

Махмуд отвернулся, стиснув зубы.

Бейбарс несколько минут молча разглядывал приближенных.

— Хадир говорит, что сейчас знаки на небе благоприятные для войны против христиан. — Никого из присутствующих упоминание имени прорицателя не обрадовало. — Но я желаю прежде разделаться с монголами. И твердое решение приму, — метнул он острый взгляд на Махмуда, — только после совета со всеми эмирами.

— Мой повелитель, — не выдержал Махмуд, — не заставляй эмиров ждать слишком долго. Некоторые становятся беспокойными. — Под взглядом Бейбарса его голос осекся, но он продолжил: — За четыре года мира с франками ты разоблачил три заговора. Твои подданные не хотят больше терпеть на своей земле неверных.

— Неужели ты веришь, эмир Махмуд, что я желаю мира с этими свиньями? — тихо проговорил Бейбарс. — И о чем я, по-твоему, думал, когда разрушал их города, сносил до основания крепости, шагал по костям их воинов? О мире?

— Мой повелитель, я…

— Да, были бунтовщики. Я их казнил. Но они замышляли свергнуть меня не потому, что хотели продолжить благородную войну против франков. А потому, что жаждали занять мое место. У тех же, кто хорошо меня знает, Махмуд, кто мне предан, у тех нет сомнений, что если есть на Востоке человек, который презирает христиан более, чем все остальные, так это я. И все же нельзя слепо бросаться на них, подвергая империю опасности. Я их уничтожу, но только когда буду готов.

— Кого ты уничтожишь, отец? — В дверях, щурясь на солнце, стоял Барака-хан.

— Чего пришел? — угрюмо спросил Бейбарс.

— Позволь мне участвовать в обсуждении важных дел.

— Важные дела требуют большого ума, — ответил Бейбарс и повернулся к эмирам: — Мы обсудим это на общем совете. Я позволяю вам удалиться.

Эмиры с поклонами направились к дверям. Калавун задержался.

— Ты хочешь что-то сказать? — спросил Бейбарс.

— Мой повелитель, пусть Барака присутствует на твоих советах. Он должен учиться.

— Разве наставники не учат его достаточно всем премудростям? А касательно военного дела я знаю, что могу положиться на тебя.

— Твоя строгость его огорчает.

— Его испортила мать, — хмуро проговорил Бейбарс. — Сделала тряпкой. Потому и приходится мне быть с ним строгим. Он наследник. А нашему народу нужен суровый правитель. — Бейбарс направился к двери.

Калавун обвел взглядом город за стенами Цитадели. С одной из крепостных башен в небо взлетела стая почтовых голубей. Да, на военном совете будет много противников. Удерживать мир с франками с каждым днем становилось все труднее. Надолго ли хватит сил?

4

Темпл, Акра 17 января 1276 года от Р.Х.

Во дворе ветер поднимал тучи пыли. На Западе прицептории тамплиеров больше походили на особняки, иное дело в Акре. Здесь штаб-квартира ордена была неприступной крепостью. Прицепторий располагался неподалеку от порта. Окруженный высокими стенами, в некоторых местах до десяти метров толщиной, он возвышался над морем подобно каменному исполину. Предметом особой гордости являлись его массивные башни. Самую крупную, над обращенными к городу главными воротами, венчали четыре башенки с золотыми статуями львов в натуральную величину. А самой старой Башне казначейства, построенной еще при египетском султане Саладине, было сто лет.

Прицепторий являл собой город в миниатюре. Там размещались центральная площадь, квартал рыцарей и сержантов, квартал слуг, Большой зал, мастерские, лазарет, небольшой базар, конюшни, красивая церковь, фруктовый сад и дворец великого магистра. В отличие от многих других ирицепториев здесь были устроены отхожие места, соединенные с системой городской канализации, сбрасывавшей нечистоты в море. Подземный ход позволял рыцарям быстро и незаметно переправлять грузы с кораблей. Он же служил надежным средством спасения на случай опасности.

Новичкам прицепторий казался чудом света, а для Уилла крепость была домом, где все знакомо и обыденно.

Эврар кряхтел, пытаясь открыть тяжелую дверь в рыцарские покои. Уилл хотел помочь, но капеллан раздраженно махнул рукой и в конце концов справился сам. Уилл последовал за ним на второй этаж. Эврар хрипел и задыхался.

— Почему вы не попросите сенешаля перевести вас в другие покои? — спросил Уилл.

— Мне нравится вид из окна, — брюзгливо ответил Эврар.

Уилл пожал плечами.

— О чем вы хотели говорить со мной?

Он снял с табурета стопку книг в пергаментных переплетах и сел. На столе лежал большой фолиант со страницами, покрытыми изящной арабской вязью. Рядом пергамент, на котором Эврар по-латыни записывал перевод. В Заморских землях теперь многие использовали для письма бумагу, она была дешевле, но капеллан по-прежнему предпочитал пергамент. Причем специально для него изготовленный.

Эврар молча налил себе в кубок вина. Его изуродованная кисть с двумя отсутствующими пальцами дрожала. Пальцы были потеряны тридцать два года назад, когда войско мусульман захватило Иерусалим. В последнее время капеллан стал пить заметно больше. Рыцари даже шутили, что в его жилах теперь течет не кровь, а бургундское. Уилл подождал, пока наставник сделает несколько глотков, и повторил вопрос.

— Я хотел поговорить с тобой сегодня утром, когда ты вернулся, — ответил Эврар, — но потерпел до конца встречи. — Обхватив кубок пальцами здоровой руки, он сел на скамью у окна. — Теперь слушай. С той поры, когда Эдуард вернулся в Англию и короновался, прошло три года. За это время я получил от него три послания. И в каждом он просил денег из нашей казны, перечисляя свои нужды. Мол, хочет укрепить свое положение как хранителя, снарядить послов к монголам, и не только к ним, в надежде найти союзников против Бейбарса, чтобы заставить его блюсти мирный договор, платить шпионам, которые доносят, что происходит в разных землях. Ну и прочее. В первый раз я ему денег дал. Сумма не показалась мне чрезмерной, и я не имел причин сомневаться в его намерениях. Но недавно меня здесь навестил Мэтью, наш брат из Лондона, и рассказал, что Эдуард после Лионского собора встречался с папой. Они обсуждали провозглашение нового Крестового похода.

— Я слышал о Лионском соборе. — Уилл кивнул. — Там папа выступал весьма решительно. Слава Богу, слушать его на собор прибыли очень немногие, иначе сейчас мы бы ходили по колено в крови.

— Но прими в расчет, — угрюмо проворчал Эврар, — не папа призывал к себе Эдуарда, а тот испросил аудиенции.

Уилл в замешательстве ждал, что еще скажет капеллан.

— Он просил прощения у папы за свое отсутствие на соборе и поведал ему, что давно мечтает стать во главе Крестового похода на Восток. И сделает это сразу, как только управится с врагами своей страны.

— Эдуард заключил мир с Бейбарсом. Зачем ему понадобилось его нарушить?

— Наверное, потому, что у него с самого начала отсутствовали намерения этот договор блюсти. — Эврар закончил пить вино и стал подниматься, чтобы налить еще.

Уилл взял у него кубок, налил вина и поставил перед ним.

— Признаюсь, мне всегда было неспокойно, что нашим хранителем стал Эдуард. Но все же я не мог представить, что он вот так пойдет против своих клятвенных обещаний.

— Тебе было неспокойно? — удивился Эврар. — И ты ни разу не заикнулся об этом?

Уилл помолчал.

— Это нельзя было выразить словами. Я просто не доверял Эдуарду, хотя он никогда не давал мне серьезного повода. Вероятно, брата Мэтью ввели в заблуждение?

— Провожая брата Мэтью обратно в Англию, я рассказал ему, что Эдуард вторично требует от меня денег. Попросил все обстоятельно проверить, действительно ли король отправляет куда-то послов. Третье письмо от Эдуарда пришло прежде, чем откликнулся Мэтью. Король гневался, почему я не ответил на его прошлое послание. На этот раз он требовал много больше денег.

— Вы ему дали?

— Нет. Вот послание, полученное от брата Мэтью вскоре после этого. — Эврар протянул Уиллу смятый, читанный несколько раз свиток.

Закончив читать, Уилл поднял глаза:

— Что сказали братья, когда вы показали им это?

— Ты единственный, кому я показываю.

Уилл глянул на свиток:

— Давно вы его получили?

— Несколько месяцев назад.

— И молчали? — Уилл с трудом сдерживался, чтобы не закричать. — Ведь это же свидетельство, что король Англии, хранитель «Анима Темпли», наш враг! Разве важнее было обсуждать на встрече ваш трактат с Веласко?

— Это не свидетельство, а только догадки, — спокойно возразил Эврар. — Мэтью сам говорит, что у него нет доказательств.

Уилл снова прочитал свиток.

— Мэтью пишет, что Эдуард имеет намерение напасть на Уэльс и для этого ему нужны наши деньги. — Он поднял глаза. — Тут есть сомнения?

— В нападении на Уэльс он уверен, а насчет того, куда пойдут наши деньги, только предполагает.

— Разве важно, на что Эдуард потратит наши деньги? — Уилл покачал головой. — Он собрался пойти войной на соседей. Человек, которого вы сделали… — Уилл осекся. — Хранитель братства, чья единственная цель блюсти мир, замыслил войну, и не только в своем королевстве. Мэтью пишет, что народ в Англии называет его королем крестоносцев. Они верят, что он вернет христианам Иерусалим.

— Если Эдуард намерен идти войной на Уэльс, то Крестового похода не будет.

— Но если он встречался с папой, значит, намерен сделать это в будущем. — Уилл свернул пергамент и с силой вставил в футляр. — Я об этом догадывался.

Губы Эврара сердито скривились:

— Я рад, что ты такой догадливый, но будь любезен не читать мне мораль.

— Эврар, но он ничего за эти годы не сделал, с тех пор как заключил мир с Бейбарсом и стал нашим хранителем. Не помогал нам сохранять мир с иноверцами или открывать новые пути торговли между Востоком и Западом.

— Это не его дело, — сказал Эврар. — Когда основатель «Анима Темпли» великий магистр Робер де Сабле избрал первым хранителем Ричарда Львиное Сердце, он ждал от него не действий, а посредничества в спорах внутри братства, советов и помощи деньгами или силой.

— Вот именно, помощи, — заметил Уилл. — А наш хранитель выпрашивает деньги для войны.

Эврар пристально вгляделся в кубок.

— Брат Томас на недавней встрече говорил, что Крестовый поход возможен, если найдется кто-то смелый и решительный, кто объединит силы христиан. Король Эдуард очень для этого подходящий. Он молод, славен и силен. Знает, как вдохновить и повести людей. — Эврар покачал головой. — Я выбрал его именно из-за этих свойств. К тому же Ричард Львиное Сердце был его прадядей! — Он заглянул в красное чрево кубка и пробормотал: — Как же меня угораздило поступить так глупо, пустить волка в овчарню?

— Почему вы никому не сказали? Хотя бы сенешалю. — Произнося эти слова, Уилл чувствовал небольшой прилив гордости, что Эврар доверился ему.

— Потому что по моей вине братство чуть не погибло семь лет назад. И теперь над нами опять нависла угроза, и опять из-за меня.

— Похищение «Книги Грааля» не ваша вина.

— Когда великий магистр Арман де Пейро умер, мне надлежало похоронить эту чертову книгу, а не оставлять на радость иоанитам. Конечно, это была моя вина. Если бы ты ее не возвратил, «Анима Темпли», а не исключено, даже и сам Темпл перестали бы существовать. И моя вина не забыта. Я понял это по взгляду мессира сенешаля во время встречи. — Эврар повернулся к Уиллу: — Но ты, Уильям, способен меня понять, потому что тоже согрешил. Заплатил за убийство султана Бейбарса деньгами «Анима Темпли». Ведь тогда могла подняться большая война.

Горячая краска стыда залила щеки поднявшегося Уилла.

— Эврар, я заплатил за свое прегрешение с процентами. Вы знаете, почему я связался с ассасинами и хотел убить Бейбарса. Да, все было бессмысленно и глупо и не могло вернуть мне отца, но сколько еще лет я должен каяться в надежде на прощение? Мне очень больно слушать напоминания.

Эврар взмахнул рукой:

— Извини, пожалуйста, сядь. Я тебе доверяю, Уильям, потому и говорю с тобой, прежде чем рассказать остальным.

— Мы должны действовать, — пробормотал Уилл, садясь.

— Но очень осторожно. Папа Григорий весьма благоволит Эдуарду. Если, не доведи Господь, мы его разгневаем, он нас продаст. Расскажет об «Анима Темпли». И мне не нужно тебе растолковывать, что за этим последует.

Уиллу и вправду не нужно было ничего растолковывать. Он хорошо знал, чем грозит раскрытие братства.

Церковь на Западе жестоко пресекала все посягательства на любые свои установления. Все, что хоть в малой степени им противоречило, объявлялось ересью. Крестовые походы поднимались не только против мусульман и иудеев. Эврар рассказывал о катарах, живших на юге Франции, воины церкви вырезали их почти полностью именно за ересь. Потому что катары проповедовали идеалы, неугодные римской церкви. Идеалы «Анима Темпли», примирение разных религий, были не меньшей ересью. Если они будут раскрыты, всех братьев ждет мучительная смерть на костре. Та же участь, не исключено, ожидала и Темпл. Ведь братство, по сути, уничтожало главный стимул, вдохновляющий христиан на борьбу с неверными. Ту самую борьбу, на которую двести лет назад их призвал папа Урбан II, объявив Первый крестовый поход. Если мусульмане и иудеи станут союзниками, то христианам придется отказаться от претензий на Иерусалим и Святую землю.

Эврар устало взмахнул рукой:

— Не успели мы преодолеть раскол в «Анима Темпли», и вот грядет новая угроза. Одну преодолеваем, рождается следующая: Арман де Пейро, иоаниты, а теперь вот наш собственный хранитель.

— Наверное, нам так и суждено бороться с угрозами, — произнес Уилл после молчания. — Братство возникло для противостояния кровавым раздорам. Для этого его создал Робер де Сабле. Когда из-за алчности великого магистра Жерара де Ридфора случилась битва при Хаттине, де Сабле понял, что Темпл стал непомерно могущественным. Он не подчинялся никаким мирским законам, только папе. И даже обидеть нас было преступлением, за это отлучали от церкви. Темпл торговал с Востоком и Западом, строил замки и целые флотилии кораблей, покупал земли, поместья, даже города. Вы однажды сказали, что Темпл есть меч Всевышнего, а великий магистр есть рука, держащая этот меч. Де Сабле создал «Анима Темпли», чтобы умерять его власть. Вероятно, в каждом поколении Богу угодно нас проверить, убедиться, что мы не ослабли и способны к действию.

Эврар улыбнулся:

— Не часто мне доводилось слышать, Уильям, от тебя такие возвышенные речи.

Уилл вздохнул.

— Не давайте деньги Эдуарду, пока мы не узнаем наверняка, что он затевает. Напишите: сейчас денег нет. К тому времени, когда до него дойдет послание и он ответит, вероятно, мы будем знать больше.

— Как мы узнаем больше, если он не покидает Англию? — Эврар устало пожал плечами. — Возможно, брату Мэтью удастся подобраться к королю ближе, и тогда…

— Но у нас есть союзник в окружении Эдуарда.

Эврар нахмурился.

— Ты говоришь о?.. — Он решительно мотнул головой. — Нет. Я не хочу привлекать к нашим делам этого… предателя.

— Гарин получил свое, Эврар. Он пробыл в темнице четыре года. И он стал предателем не по своей воле. Похитить «Книгу Грааля» его заставил Грач.

— Меня безмерно удивляет, как ты можешь прощать этого подлеца после всего, что он сделал. — Эврар пригвоздил раздраженным взглядом Уилла к табурету. — Ведь не так давно ты хотел видеть его повешенным.

Уилл понимал, что Эврар прав. Не так много прошло времени с тех пор, когда он хотел, чтобы бывшего друга казнили.

Ко времени прибытия Уилла в лондонский Темпл им исполнилось по одиннадцать лет. Гарина де Лиона назначили ему в напарники в обучении бою на мечах. Два года они были неразлучны, делились радостями и невзгодами. Уилл мучился от вины из-за гибели сестры и считал, что именно по этой причине его отец отправился на Святую землю, а Гарин страдал от упреков и побоев своего жестокого дяди. Все изменилось, когда их включили в группу рыцарей, сопровождавших во Францию драгоценности английской короны. В Онфлере драгоценностями попытались завладеть наемники, в стычке с которыми погибли и наставник Уилла, и дядя Гарина. Потом в Париже Уилла отдали на попечение Эврару, а Гарин вернулся в Лондон. Их дружба закончилась. Встретились они спустя годы врагами. Гарин пытался похитить «Книгу Грааля» и нанес Уиллу смертельную обиду. За преступление против братства его бросили в темницу, а за другое он так и не ответил.

«Но это все осталось в прошлом, — напомнил себе Уилл. — Я давно простил бывшего друга».

— Гарин все знает, — сказал Кемпбелл. — О братстве и о том, что Эдуард наш хранитель. Он может помочь.

— Если Эдуард не сделал ничего, чтобы помочь «Анима Темпли», то какую же пользу может принести де Лион? — проворчал Эврар.

— Позвольте мне попытаться. Я напишу ему, расспрошу об Эдуарде. О наших подозрениях упоминать не стану.

Зазвонил колокол прицептория. Эврар вскинул брови:

— Но это же не к вечерне, верно?

Из коридора донеслись голоса. Уилл встал, открыл дверь. Мимо спешили рыцари.

— Что случилось? — спросил он у одного.

— К гавани подходит корабль великого магистра, — ответил рыцарь, его глаза сияли. — Наконец-то!



Цитадель, Каир 17 января 1276 года от Р.Х.

Барака-хан в коридоре оперся спиной на прохладную мраморную стену и вытер нос рукавом своего свадебного наряда. Из большого зала доносилась музыка. Там веселились, не замечая его отсутствия. Первая брачная ночь с Айшой его не то что не радовала — сама мысль об этом вызывала у него дрожь и брожение в животе. Ее назначили ему в невесты, когда они были детьми и не понимали, что это значит. Айша имела привычку его дразнить, а потом, созревая, перестала замечать. Барака всегда чувствовал себя с ней неловко. Его смущали ее стремительность, девичьи повадки, загадочные ухмылки, насмешливые взгляды. Рядом с Айшой он чувствовал себя косноязычным и потому большей частью молчал. Перед приятелями Барака, конечно, храбрился, а на самом деле предстоящая ночь с Айшой его ужасала.

В ушах звучали обидные слова отца. Весь день Барака чувствовал себя на вершине славы, наслаждался всеобщим вниманием, лестью придворных. В первый раз ощущал себя сыном властелина, мужчиной. Несколькими словами отец смолол все это в порошок. Теперь Барака был просто ребенком, которого отругали.

Он оттолкнулся от стены и двинулся по проходу, вслед за слугами с подносами фруктов. Хотелось биться головой о стену, что-то сделать, но он не придумал ничего лучшего, чем хлопать в ладоши.

— Что-то не так, мой принц?

Барака резко развернулся на свистящий шепот. Перед ним стоял сгорбленный, высохший старик. Рассыпанные по плечам пряди спутанных длинных волос, похожие на толстых червей. Обветренное лицо, темное от загара и въевшейся грязи. Пораженные катарактой белесые глаза без зрачков. Пыльные босые ноги. Драный серый халат.

— Где ты был, Хадир? Сказал, что придешь на празднество. — Барака сложил руки на груди. — Мой отец гневается. Ты не сделал предсказаний по случаю моей женитьбы.

Хадир улыбнулся, показав редкие желтовато-коричневые стертые зубы. Затем поднял руку с грязной тряпичной куклой. Разрез сзади был грубо стянут тесемками.

— Смотри! Я даровал ей сердце.

Барака с отвращением смотрел, как Хадир распутывает тесемки. Из нутра куклы шло резкое зловоние. Там находился маленький кусочек темно-каштановой плоти, сердце, возможно, заячье или какого-то другого животного.

Усмехнувшись, Хадир туго стянул тесемки и продекламировал певучим голосом:

— Ей нужно сердце, чтобы чувствовать. И она чувствует. Чувствует.

Барака поморщился:

— Зачем ты носишь эту грязь? Столько лет после осады Антиохии.

— Это дар твоего отца, — хмуро отозвался Хадир, надевая куклу на кожаный пояс. На другой стороне у него висел кинжал с золотой рукояткой и ножнами, украшенными крупным сияющим рубином. — А ты отвергаешь его дары?

— Я не получаю от отца никаких даров, — сипло проворчал Барака.

— Все изменится. — Хадир надежно пристроил куклу и внимательно посмотрел на принца.

— Нет, не изменится. — Мимо прошествовали двое придворных, и Барака понизил голос: — По твоему совету я пришел, когда отец говорил с атабеками. Но он… — Барака почувствовал, как лицо стало горячим, — он прогнал меня, словно глупого ребенка. — Барака стукнул кулаком в грудь. — Я не ребенок, Хадир. Мне пятнадцать лет. У меня есть жена.

— Нет-нет, — мягко проговорил Хадир, — ты не ребенок.

— Но так будет всегда.

Прорицатель широко улыбнулся.

— Что тут смешного? — обиделся Барака.

Улыбка на лице Хадира растаяла, белесые глаза сузились. Как будто задули свечу.

— Грядут перемены. Я вижу, на горизонте собираются тучи. Близится война.

Барака качнул головой, стараясь подавить трепет, который у него всегда вызывали речи старика.

— Но как это поможет мне?

Хадир неожиданно хохотнул:

— Потому что ты начнешь.

— Что начну?

— Пророчество, о котором я поведал твоему отцу перед расправой над султаном Куттузом, пока не сбылось. — Хадир принялся бормотать: — Народы склонятся к твоим ногам, и многие рыцари падут, и ты станешь над ними всеми на мосту из черепов, запрудивших реку крови. Предназначение твоего отца — изгнать христиан с наших земель. Он должен это сделать, но его уговаривают поступить иначе. — В глазах Хадира вспыхнула затаенная злоба. — После гибели Омара он сбился с пути. Мы должны его направить. — Хадир коснулся руки Бараки. — Мы ему поможем, вместе. И когда твой отец поймет, что ты для него сделал, то увидит воина, будущего султана. — Хадир нежно погладил руку Бараки. — Ты будешь сидеть от отца по правую руку, пока не придет день занять трон. Тогда мой пророческий дар станет служить тебе.

— Я не понимаю, — растерянно проговорил Барака.

— Поймешь, — ответил Хадир.

5

Порт, Акра 17 января 1276 года от Р.Х.

— Его кто-нибудь уже видел? — возбужденно спросил Альбер.

Галера входила в гавань. Рыцари — их на причале собралось больше сотни — вытягивали шеи, пытаясь через головы товарищей разглядеть великого магистра.

Робер де Пари с улыбкой подмигнул Уиллу.

— Скоро ты на него насмотришься, брат Альбер. Лишь бы он не заметил тебя.

— Почему? — удивился Альбер, нахмурив брови.

Лицо Робера сделалось серьезным, лишь плутовски поблескивали глаза.

— Ну не тебя самого, а твою мантию, брат.

Альбер, недоумевая, посмотрел на полы своей мантии и ахнул, обнаружив на белоснежном атласе несколько коричневых пятен.

— После вчерашнего ужина? — сочувственно поинтересовался Робер.

— Надо же. — Альбер, облизнув большой палец, начал остервенело тереть ткань. — Спасибо, брат. Спасибо.

Уилл смотрел на приближающийся корабль.

— Все так взбесились, словно на этом судне к ним прибыл сам Господь Бог, — насмешливо произнес Робер, на всякий случай понизив голос.

— Великого магистра здесь не было больше двух лет, — отозвался Уилл. — Ты не станешь отрицать, что его прибытие поднимает дух.

— Но зачем поднимать такую суету? — Робер, сам всегда безупречно аккуратный, презрительно оглядывал соратников. — Можно подумать, что великий магистр прежде не видел грязи. Вот ты, — взмахнул он рукой на Уилла, — поступаешь правильно. Как не причесывался неделями, так и не причесываешься. И ходишь в замызганной мантии. Гордишься тем, что хороший воин. Остальное не так важно.

Уилл молчал, обратив взгляд на гавань.

Теперь, в двадцать девять, он выглядел совсем иначе, чем тогда, в парижском прицептории, где они познакомились и подружились. Долговязый мальчик превратился в высокого широкоплечего мускулистого красавца. Его движения и походка стали легкими и уверенными, как будто он наконец достиг своих истинных размеров. Как и всем рыцарям-тамплиерам, ему запрещалось брить бороду. Но Уилл ее подстригал коротко, насколько возможно. Правда, сейчас, после почти месяца изнурительного пути, борода выглядела лохматой. И волосы, конечно, были неухоженные. Черные пряди падали на глаза и непокорно завивались вокруг ушей. Насчет мантии Робер тоже оказался прав. Действительно грязная. Уиллу захотелось вытереть особенно заметное пятно, но, посмотрев на друга, он передумал.

В порту было оживленно, хотя и не так, как на Пасху, когда почти из всех средиземноморских гаваней сюда устремлялись корабли с паломниками и грузами вина и шерсти. Рыцари выстроились на причале неподалеку от нескольких стоявших под погрузкой небольших судов. Входить во внутреннюю гавань разрешалось только торговым и рыбацким баркасам. Большие корабли швартовались во внешней гавани у восточного мола. От вражеского флота внутреннюю гавань защищала тяжелая стальная цепь, которой в случае опасности перегораживали вход. В отдалении, рядом с поднимающейся в конце мола Башней мух, на высоких волнах качался военный корабль тамплиеров со спущенным главным парусом, украшенным красным крестом. На мачте трепыхался черно-белый флаг Темпла. Этому кораблю было позволено подойти к причалу внутренней гавани.

Впереди строя рыцарей возвышался маршал Пьер де Север, главный военачальник Темпла, исполнявший обязанности великого магистра в его отсутствие. Рядом стояли главный коммандор Темпла Тибальд Годин и сенешаль. Уилл скользнул взглядом по его застывшей прямой фигуре. За зданием таможни, самым заметным в порту, виднелись городские стены. И прямо за распахнутыми массивными воротами начинался многолюдный пизанский базар. Его шум и запахи, выкрики рыбаков, выгружавших на причал корзины с рыбой, густой аромат смолы, которой конопатили швы судов, — все это смешивалось, создавая неповторимый колорит.

За толпой зевак, собравшихся поглазеть на военный корабль тамплиеров, Уилл неожиданно заметил девочку. Ее мало интересовало предстоявшее событие. Она была занята мячом. Подбрасывала в воздух и ловила, медленно приближаясь к строю рыцарей. Уилл охнул и отвернулся.

— Что? — спросил Робер.

— Ничего. — Уилл осторожно глянул через плечо и… встретился со светящимися глазами девочки.

Она широко улыбнулась и вприпрыжку побежала к нему. Подол желтой юбки волочился по влажным камням, серебристым от рыбьей чешуи.

— Уилл!

— Кто это? — тихо спросил Робер.

— Прикрой меня, — так же тихо попросил Уилл и вышел из строя.

— Девочка заблудилась, — весело объяснил Робер проявившим любопытство рыцарям. — Но наш добрый самаритянин Уилл поможет ей найти родителей.

Продолжая улыбаться, девочка отбросила с лица волосы.

— Куда ты пропал? Я не видела тебя много недель.

Она говорила по-английски с милым итальянским акцентом.

— Зачем ты сюда пришла, Катарина? — спросил Уилл, оттесняя девочку подальше от рыцарей. Он с беспокойством глянул на маршала и главного коммандора, но они, к счастью, были заняты разговором с главой таможни и не заметили, как он вышел из строя. Уилл завел Катарину за ящики, приготовленные для погрузки на торговую галеру. — С кем ты пришла? — Говорить приходилось медленно, чтобы она поняла.

— С сестрой, — ответила Катарина, задумавшись на пару секунд. — Я пришла с сестрой Элизабеттой. Она осталась на базаре. — Девочка хихикнула и быстро затараторила по-итальянски.

— Тебе следует вернуться к Элизабетте, — сказал Уилл, не поняв ни слова из ее болтовни.

Катарина надула губки, подбросила мячик и проворно поймала.

— Ты придешь к нам? Элвин сегодня свободна.

Уилл отрицательно покачал головой.

— Не могу. — Он наклонился к Катарине. — А завтра Элвин будет дома?

— Вечером. — Девочка лукаво улыбнулась. — Ты ее позулуешь? — Она тут же поправилась: — Поцелуешь?

Уилл смущенно рассмеялся:

— Я вижу, Элвин научила тебя новым словам. Скажи ей, что я приду завтра после вечерни. Ты поняла? После вечерни.

— Я скажу, — серьезно проговорила Катарина. — А теперь пойду. Туда. — Она показала в сторону городской стены.

Уилл увидел стройную черноволосую девушку. Она стояла в воротах, разговаривала с какой-то женщиной. Это была Элизабетта, старшая дочь Андреаса ди Паоло, венецианского купца, торговавшего шелками.

— Сестре ничего не говори, — предупредил он Катарину. — И отцу тоже.

— Позвольте взять ящик, господин, — почтительно проговорил матрос, ожидая, когда Уилл уйдет с дороги.

Уилл посторонился. Матрос, с благоговением взирая на его белую мантию с красным крестом, схватил из штабеля ящик, забросил на плечо и двинулся вверх по сходням.

Поведение матроса Уилла не удивило. Он уже привык к уважительному вниманию простого люда. Оставаясь самим собой, Уилл не забывал, что большинство считают его избранным. Для них он воин Христа, живущий не по мирским законам и не имеющий мирских желаний, охраняющий сокровища королей и отвечающий лишь перед одним папой. Они не ведали, что под этой белой мантией он такой же, как все. По крайней мере в сердечных делах.

Уилл проводил глазами Катарину и собирался вернуться в строй, когда увидел, что в его сторону смотрит маршал. Чертыхнувшись, он отпрянул за штабель. Между ним и строем рыцарей находились несколько рыбаков и матросов, занимавшихся погрузкой торгового баркаса, а также молодой парень, наблюдавший за приближением корабля тамплиеров. Никто из них не мог его надежно загородить. В своей мантии Уилл был виден отовсюду. Он стал придумывать объяснение, почему покинул строй, посмотрел на Робера. Тот показывал знаками, что надо возвращаться. Корабль уже подошел к причалу.

На берег соскочили двое гребцов, спустили сходни, по которым, не обращая внимания на протянутые руки, проворно сошел человек лет сорока. Под белой мантией у него была видна подпоясанная туника с широким мечом в ножнах, украшенных драгоценными камнями. Бородатый, длинные черные волосы убраны в хвостик. Это был Гийом де Боже, великий магистр Темпла. На его высокий статус указывал окаймленный золотом крест на мантии.

Гийом, ставший тамплиером в тринадцать лет, состоял в родстве с французскими королями. Последние десять лет он провел на Сицилии в качестве магистра Темпла. Король Сицилии Карл Анжуйский, брат покойного французского монарха Людовика IX, приходился ему кузеном. Правители Акры ждали прибытия Гийома со смешанными чувствами. С одной стороны, он слыл умным военным стратегом, а с другой, был известен как решительный сторонник Карла, притязавшего на трон Иерусалима. На этот трон претендовали еще несколько знатных особ. В новой смуте Акра не нуждалась. Здесь еще не забылись прошлые кровавые распри.

Четверо рыцарей тащили с галеры сундуки. Неожиданно, в нескольких метрах справа от Уилла, невесть откуда взялся мальчик лет семи. Сжав кулаки, он смотрел на происходящее расширенными от ужаса глазами. Уилл недоумевал, что так напугало ребенка. На пристани ничего особенного не происходило. Великий магистр направлялся к Пьеру де Северу мимо двоих дюжих рыбаков и молодого парня.

Что-то было не так, Уилл это чувствовал, но не мог сообразить что, пока наконец не увидел блеснувшую в правой руке парня сталь кинжала, который он выхватил из рукава потрепанного плаща.

Великий магистр приближался, нужно было действовать. Уилл выскочил из-за штабеля и отчаянно закричал, предупреждая маршала, но его слова заглушили возгласы матросов торгового баркаса. Уилл ринулся вперед в тот момент, когда парень поднял оружие. Глаза всех собравшихся были обращены на Гийома де Боже. Лишь Робер удивленно наблюдал, как Уилл бежит по причалу, выхватывает из ножен свой короткий фальчион и останавливается, чтобы прицелиться. Он сделал единственное, что мог. Бросил в убийцу свой меч. Оружие со свистом пролетело в нескольких дюймах от парня и с лязгом упало на камни. Где-то сзади пронзительно вскрикнул мальчик. Уилл промахнулся, но брошенный клинок привлек внимание рыцарей и великого магистра.

Гийом увидел метнувшегося к нему человека с кинжалом, потянулся за мечом, и тут подоспел маршал. Сила его удара была такова, что меч почти разрубил парня пополам.

Рыцари с обнаженными клинками возбужденно переговаривались, искали глазами сообщников нападавшего. Маршал вытирал лоскутом ткани окровавленный меч. В толпе зевак раздались крики, когда из распоротого живота парня вывалились кишки. Телохранители, бросив сундуки, окружили великого магистра, который поспешно скрылся в подземном туннеле. Главный коммандор хрипло отдавал приказы.

— Опросите всех свидетелей! — крикнул Пьер де Север, обыскивая мертвого парня.

Когда рыцари двинулись к зевакам, в толпе поднялась паника. Все бросились врассыпную, никто не хотел быть свидетелем. В городских воротах образовалась давка. Команда торгового судна прекратила работу. На причале появилась портовая стража.

Уилл повернулся. Мальчик стоял на том же месте, не сводил глаз с поверженного парня. По его щекам текли слезы, пробивая в грязи светлые полоски. Он встретился взглядом с Уиллом и испуганно побежал. Уилл бросился за ним, требуя остановиться, но мальчик нырнул в возбужденную галдящую толпу. Уилл с трудом прокладывал себе путь сквозь затор в воротах. Обычно горожане почтительно расступались перед рыцарем, облаченным в мантию тамплиера, но сейчас они не могли это сделать при всем желании. Слух о нападении на великого магистра уже распространился по базару. Любопытные бежали на пристань, а те, кто уже все видел, напротив, спешили в город. В результате сутолока возникла невообразимая. Когда Уилл через несколько минут вышел на базарную площадь, мальчика и след простыл.

6

Темпл, Акра 17 января 1276 года от Р.Х.

В прицепторий Уилл вернулся уже под сумерки. Ветру удалось наконец разорвать облака, разбросав их рваные клочья по небу, бледно-голубому на востоке, бронзово-красному на западе. На главной площади рыцари взволнованно обсуждали нападение на великого магистра. Описывали подробности товарищам, которые не были на пристани. Молодые сержанты, собравшиеся у Большого зала, подняли такой галдеж, что их пришлось утихомиривать. Оказавшийся рядом рыцарь подошел и приказал им вернуться к своим делам. И они разошлись: кто ухаживать за лошадьми, кто на кухню помогать готовить ужин, кто зажигать свечи в часовне к вечерне.

Когда Уилл вернулся на причал забрать свой фальчион, он не застал там ни маршала, ни главного коммандора. Некому было рассказать о мальчике. Теперь, заметив в группе рыцарей седоволосого подтянутого Тибальда Година, он направился к нему. Но его остановил запыхавшийся Саймон Таннер:

— Уилл, наконец-то! Расскажи, что случилось!

— Саймон, погоди, я… — Уилл проводил взглядом Тибальда Година, входившего в главное здание.