Никто не называл это тюрьмой. Никто не называл это даже объектом, все знают: объект — это нечто военное и весьма важное. Итак, это называлось Домом Картрайта, и проникнуть туда было чуть труднее, чем в Форт Нокс, а выйти оттуда — куда труднее, чем выбраться из Алкатраса.

Дон терпеливо ждал, пока охрана проверяла и перепроверяла его пропуск, носила куда-то к начальству и снова проверяла. Все это заняло уйму времени, но в конце концов его привели к Леону Мэлчину; этот высокий, худощавый человек терзался неутолимой жаждой деятельности и не находил никакого утешения в полковничьем звании, которое ему было присвоено проформы ради и только сковывало его цепями армейской дисциплины, едва он пытался поступать как штатский.

— Генерал Пенн звонил мне, — сказал он Дону. — Я должен оказать вам всяческую помощь. — Он уставился на Дона сквозь старомодные очки. — Чем могу служить?

— Один вопрос, — сказал Дон. — Как нормальному человеку поймать ясновидца?

— Вы, конечно, говорите о Клайгере?

— Да.

— Никак. Это невозможно. — Мэлчин откинулся в кресле, в глазах у него блеснула насмешка. — Есть еще вопросы?

— Пока нет. — Дон уселся напротив и протянул Мэлчину сигареты. Мэлчин покачал головой и сунул в рот свою трубку.

— Я охотник, — без обиняков сказал Дон. — Я охочусь за людьми, и мне это неплохо удается, потому что у меня есть чутье, талант, уменье — называйте как хотите — разгадать ходы противника. Можете считать, что мне просто всегда везет. Каким-то образом, сам не понимаю как, я всегда знаю, что он сделает в следующую минуту, где и когда я его найду. Еще ни один от меня не ушел.

— Но Клайгер от вас уходит. — И Мэлчин кивнул. Казалось, он давно ждал появления Дона и этого разговора. — И вы хотите знать, в чем секрет.

— Это я знаю, он ясновидец. Мне надо знать — как? Как это у него получается? Как он действует? И насколько точно он все предвидит?

— Очень точно. — Мэлчин вынул трубку изо рта и уставился на нее. — Он у нас… Вернее, он был у нас звездой первой величины. Он видит дальше всех, кого я когда-либо наблюдал, а я наблюдаю и изучаю пси-поле человека всю свою сознательную жизнь.

— Так-так, я слушаю.

— Мне кажется, вы не вполне понимаете, с чем вы тут столкнулись. Он, конечно, не сверхчеловек, ничего похожего, но у него есть особый дар. А вас можно сравнить со слепцом, который пытается поймать зрячего. И поймать средь бела дня, на открытом месте. Вдобавок еще вы надели на шею колокольчик, чтобы он вас постоянно слышал. По-моему, у вас нет и тени надежды на успех.

— И все-таки, как проявляется этот его дар? — настаивал Дон.

— Не знаю. — Мэлчин не дал Дону задать новый вопрос. — Вы, верно, не то хотели спросить, вас интересует, как он им пользуется. Если б я это знал, я считал бы себя счастливейшим из смертных. — Мэлчин нахмурился, подыскивая слова. — Это очень трудно объяснить. Как бы вы объяснили слепому от рождения, что такое свет и краски? Или глухому, что такое звук? А ведь там по крайней мере вы могли бы рассказать, как действуют глаз и ухо. Впрочем…

Дон снова закурил, вслушиваясь в объяснения Мэлчина, и в голове у него начали вырисовываться смутные образы. Кусок грубой ткани, каждая нить ее — чья-то жизнь, она тянется в будущее. Одни нити коротки, другие длиннее, и все они сплетены и перевиты так, что каждую в отдельности проследить очень трудно. Но при известном навыке и ловкости это все-таки возможно. Тогда поступки человека становятся ясней, и можно составить план действий.

Банк, у кассира внезапный приступ аппендицита как раз в ту минуту, когда он пересчитывает пачку денег, — и человек спокойно берет их и уходит, словно только что получил их по чеку…

Магазин, оставленный без присмотра как раз на эти необходимые несколько минут…

Узилище, и часовой чихает в ту самую минуту, когда беглец проходит мимо…

Антикварная лавка — и катастрофа на улице, которая отвлекает внимание, как раз когда надо…

Все это так просто, когда точно знаешь, что случится и как этим воспользоваться…

Как же поймать Клайгера?

Дон резко выпрямился — сигарета обожгла ему пальцы — и увидел, что Мэлчин смотрит на него в упор.

— Я обдумал ваш пример, — сказал он. — Ну тот, когда слепой пытается поймать зрячего. Я знаю, как это можно сделать.

— Как же?

— Слепец прозревает.

Им живется преуютно. Мягкие постели и вкусная еда, пластинки, телевизор, библиотека, и фильмы привозят. Есть спортивные площадки, бассейн для плавания и даже кегельбан. Они хорошо одеты, недурно себя чувствуют и недурно выглядят, но они умны и все понимают.

Если нельзя выйти из дому когда вздумается, это уже не дом, а тюрьма — и они живут в тюрьме.

Конечно, это все только ради их же собственной безопасности. Охрана, тайная сигнализация, всяческие ограничения существуют единственно для того, чтобы оберегать их от непрошеных гостей. Секретность продиктована страхом перед шпионами, и все это оправдывается патриотизмом. Но ведь у всякой медали есть оборотная сторона: раз нельзя войти, значит, нельзя и выйти.

И патриотизм иной раз — довольно жалкое оправдание.

— Приятно видеть новое лицо. — Сэм Эдварде пятидесяти лет от роду, сухощавый как мальчишка, но с физиономией боксера, широко улыбаясь, тряхнул руку Дона. — Нашего полку прибыло?

— Это гость. — Сморщенный старик, совсем потонувший в кресле, почмокал губами, пристально разглядывая Дона. — Послушайте, Грегсон, если вы не прочь после сыграть в покер, мы вам доставим это удовольствие.

Он хрипло засмеялся, потом нахмурился и сухонькой ладошкой хлопнул себя по коленке.

— Ах, черт! Соскучился я без покера.

— Они тут все телепаты, — шепнул Дону Мэлчин. — И у них постоянная связь с другими, которые находятся сами понимаете где. Здесь мне незачем вас представлять.

Дон кивнул, смущенно глядя на окружающих. Были тут и старики, и несколько юнцов, но большинство — средних лет. Они в свою очередь разглядывали его, и глаза их насмешливо поблескивали.

— Любопытно, что рыбак рыбака видит издалека, — задумчиво заметил Мэлчин. — Там собрались телепаты, а в этой комнате — телекинетики. Они пока не совершили ничего выдающегося, хотя кое-какие успехи уже есть. А вот тут — ясновидцы.

Ясновидцев было пятнадцать. Дон удивился, что так много, но тотчас подумал: чему ж тут удивляться? В таком огромном людском котле, как Соединенные Штаты, всякое отклонение от нормы уж конечно повторяется много раз. Он догадывался, что это далеко не все, что таких домов, как Дом Картрайта, существует еще немало, только названия у них разные.

— Мы установили, что, когда они объединяют свои таланты, это благотворно действует на каждый в отдельности, — прошептал Мэлчин. — Прежде чем прийти сюда, Клайгер был всего-навсего предсказателем судьбы в каком-то балагане; за десять лет он стал творить чудеса.

— Десять лет?

— Именно. Многие наши постояльцы пробыли здесь гораздо дольше.

Если в голосе Мэлчина и звучала насмешка, Дон ее не уловил. Зато уловил один из обитателей комнаты. Он подошел к ним и, натянуто улыбаясь, протянул руку:

— Тэб Уэлкер. Не разрешите ли вы один спор? Я слышал, что в Англии человек, приговоренный к пожизненному заключению, выходит из тюрьмы в среднем через девять лет. Так ли это?

— Смотря как он себя ведет. — Дон тоже весь напрягся, он понял, к чему клонит этот человек. — В среднем пожизненное заключение длится в Англии пятнадцать лет. Третья амнистия действительно может сократить срок примерно до девяти.

— А ведь такое наказание дают по меньшей мере за убийство. — Тэб кивнул. — Знаете, я здесь уже восемь лет. Может быть, еще год — и хватит?

— Вы же не заключенный, — возразил Дон.

Уэлкер засмеялся.

— Полноте. — Он поднял руку. — Не надо ни споров, ни речей. — Теперь он больше не улыбался. — Чего вы хотите?

— Помощи, — просто ответил Дон.

Он походил по комнате и остановился у шахматного столика. Деревянные фигурки были выточены любовно и искусно, с той обманчивой небрежностью, какой всегда отличается ручная работа. Дон взял слона, полюбовался им, потом встретился глазами с Уэлкером.

— Это Клайгера?

— Как вы догадались? — Взгляд Тэба смягчился. — Элберт любил красивые вещи. Больше всего он мучился здесь от того, что не мог ходить по музеям. Он всегда говорил: посмотрите, чем человек украшает свою жизнь, и вы поймете, чего он достиг.

— Вазами, например?

— Картинами, скульптурами, камеями — все они ему нравились, если только это были настоящие произведения искусства.

— Человек с тонким вкусом. — Дон кивнул. — Понимаю. И когда же вы все решили помочь ему удрать?

— Я… Как вы сказали?

— Вы отлично слышали, что я сказал. — Минуту они в упор смотрели друг на друга, потом Уэлкер медленно улыбнулся:

— А вы не дурак.

Дон ответил улыбкой.

— Еще один вопрос. — Дон помедлил, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих. — Чего он, в сущности, добивается?

— Нет! — Генерал Пени с силой хлопнул ладонью по кожаной подушке сиденья. — Нет и нет!

Дон вздохнул, не отрывая глаз от дождя за окном. Тяжелые капли падали с деревьев прямо на крышу автомобиля и сверкающими жемчужинами скатывались по стеклам. Впереди сквозь пелену дождя смутно маячила другая машина, сзади, конечно, есть еще одна. Их шофер ушел куда-то вперед и, верно, клянет на чем свет стоит прихоти своего начальства.

— Слушайте, — сказал генерал. — У нас есть сведения, что они знают насчет Клайгера. Как они догадались, что он так много значит для нас, не знаю, но догадались. Теперь весь вопрос в том, кто придет первым. Мы не можем позволить себе проиграть.

— А мы не проиграем, — возразил Дон. — Но для этого надо действовать по-моему. Это единственный путь.

— Нет!

— Генерал! — Вся долго копившаяся, злость и досада прорвались в этом окрике. — Вы-то что предлагаете?

Как он и предвидел, вопрос озадачил собеседника, но лишь на минуту.

— Я не могу так рисковать, — отрезал Пенн. — Клайгер всего лишь одиночка, опасный, но одиночка. С ним одним мы можем справиться, а вот справимся ли с десятком или еще того больше? Даже предлагать такое я считаю изменой.

Дон вскипел: вечно эти громкие слова! Пенну всюду мерещатся шпионы, и, стараясь избежать нескромных взоров, он, напротив, привлекает к себе внимание. Вот и сейчас он потребовал встречи в автомобиле, на дороге, под дождем, из страха: вдруг какое-нибудь незамеченное электронное ухо подслушает их разговор?

Оба долго молчали, потом Дон собрался с духом:

— Как хотите, а вам придется это обдумать. Во-первых, побег был организован. Погас свет — управляемая внушением крыса перегрызла питающий провод. Одному из часовых неизвестно почему вдруг стало худо, и на минуту из цепи охраны выпало одно звено. Были и другие мелкие происшествия, тоже не случайные. Собственно, вся эта орава могла при желании преспокойно уйти оттуда.

— Но ведь никто больше не ушел! — Пенн с силой стукнул по сиденью. — Ушел один Клайгер! Это, по-вашему, что-нибудь доказывает?

— Что именно? Что он хотел сбежать к красным? — Дон пожал плечами. — Тогда что же его удерживает? Он уже сто раз мог с ними связаться, стоило только захотеть.

— К чему это вы клоните? — Пенн начал терять терпение. — Может, по-вашему, эти там… уроды приставили мне к виску револьвер? Вы говорите, они согласны помочь, но на определенных условиях. Ха! Условия! — Он сжал кулак. — Неужели они не понимают, что страна на грани войны!

— Они хотят как раз того, что мы, по нашим словам, пытаемся отстоять, — сказал Дон. — Они хотят толику свободы. Разве это такое уж наглое требование?

Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и снова увидел обитателей Дома Картрайта. Иные, по словам Мэлчина, провели там по двенадцать лет. Долгий срок. Чересчур долгий для того, чтобы послушно оставаться подопытными кроликами, чьи таланты здесь взращивают, развивают и эксплуатируют. Но генерал даже не считает их людьми. Для него они — «уроды», просто еще одно оружие, которое надо готовить к бою, а пока прятать и охранять — и уничтожить, если есть опасность, что оно попадет в руки врага.

— Что? — Он открыл глаза, вдруг сообразив, что генерал что-то ему говорит. Пенн злобно сверкнул глазами.

— А без их помощи вы не сможете его изловить?

— Не знаю. — Дон поджал губы, сдвинул густые брови, и взгляд у него стал отрешенный и сосредоточенный. — Наверно, мы взялись за дело не с того конца. Вообразили, что нужно всего-навсего поймать беглеца, и упустили из виду, что беглец-то необыкновенный, вот у нас ничего и не вышло. В поступках Клайгера есть своя закономерность. Надо понять, почему он сбежал, — и мы поймем, чего он добивается.

— А разве не за этим вы ездили в Дом Картрайта? — Пенн даже не потрудился скрыть насмешку.

— Да. И мне это удалось.

— Но тогда…

— Он украл старинную вазу, — сказал Дон. — Поймите цель — и вот вам ответ.

Макс Эрлмен лежал на постели и глядел в потолок. В маленьком гостиничном номере было тепло, всюду разбросаны пожитки трех постояльцев. На стене кривовато висела большая карта города, сеть улиц утыкана разноцветными булавками. В сумерках смягчились резкие линии бетонных джунглей за окнами и даже кричащие огни реклам уже не так резали глаз.

Сидевший за столом Бронсон шевельнулся, и в нос Эрлмену ударил острый запах ружейного масла. Он закурил, чтобы прогнать эту вонь, и с отвращением поглядел на Бронсона.

— Может, хватит? — Макс ткнул сигаретой в сторону револьвера, который усердно чистил и собирал Бронсон. В воздухе повисла струйка дыма. Бронсон и бровью не повел.

— Что ты такое, Бронсон? — Эрлмен рывком спустил ноги с постели, его трясло от злости. — Ходишь, ешь, спишь, наверно, и говорить мог бы при желании, но человек ли ты?

Металлическое пощелкивание ни на миг не прекратилось, Бронсон вновь собрал свой револьвер. Сунул его в кобуру, молниеносно выхватил и вновь спрятал.

Эрлмен вскочил на ноги, его глубоко сидящие воспаленные глаза злобно сверкнули. Он обернулся — в комнату вошел Дон, лицо у него было усталое.

— Ничего? — Макс заранее знал ответ.

Дон покачал головой.

— Никаких перемен. — Дон пересек комнату, остановился перед картой на стене и стал изучать разноцветные булавки. — Тут все помечено?

— Все как есть. — Эрлмен выпустил струю дыма прямо на карту. — Если мне кто-нибудь скажет, что это некультурный город, я разорву его на куски. Куда ни плюнь, сплошь картинные галереи, музеи, выставки, антикварные лавки, миссии и прочая ерунда. Я их все тут отметил. — Он покосился на мрачное лицо Грегсона. — Больно уж их много, Дон. Чересчур.

— Можно и поубавить. — Дон вздохнул, напряжение последних недель все росло внутри, а за последние дни нервы натянулись до отказа. Он заставил себя расслабить мышцы, несколько раз глубоко вздохнул, стараясь забыть о спешке и истерических командах Пенна. — Иностранные фильмы, современное искусство, новомодные картины, выставки абстракционистов — это все ни к чему. Собрания марок, торговые миссии, выставки машин и оборудования тоже долой. Займемся лишь старинным, редкостным, прекрасным.

— Значит, отбирать построже?

— Построже. Твое дело — все необычное, что выставлено на короткое время, взято из частных собраний.

Эрлмен кивнул и принялся переставлять разноцветные булавки, сверяясь с кучей каталогов. Дон отвернулся к окну.

За окном далеко внизу раскинулся город, улицы, точно шрамы, рассекали скопище бетонных людских муравейников, и все это сверкало огнями. Где-то в этом городе, наверно, стоит сейчас другой человек и тоже смотрит в окно — мягкий, вежливый, влюбленный в искусство. Человек, который до недавней поры жил как все, подчинялся закону — и вдруг очертя голову ударился в бега, чтобы грабить и воровать.

С чего бы это?

Крушение надежд? Да, это участь всех обитателей Дома Картрайта; и остальные тоже могли бы уйти, однако они этого не сделали. Удрал один Клайгер, и он до сих пор в бегах. Сейчас он где-то здесь, в этом городе, его дар все время предупреждает его об опасности и помогает ускользать от нее, увертываться и оставаться на свободе.

На свободе — для чего?

Дон вздохнул и в тысячный раз подумал: а каково это, быть ясновидцем? Он может заглянуть в будущее… или нет? Конечно, остальные могли бы помочь в поисках, но Пенн это запретил. С десятком других ясновидцев Дон расставил бы повсюду ловушки и поймал бы Клайгера просто благодаря численному превосходству. Никому, даже гению, не устоять в такой неравной схватке.

А теперь приходится действовать на свой страх и риск.

Пошел дождь, и окно засверкало отраженным светом. Дон невольно опять и опять переводил взгляд с далеких огней за окном на искрящиеся капли на стекле. А потом уже и не пытался что-либо разглядеть, стоял и смотрел в одну точку, мысли его бродили неизведанными тропами.

Как?

Как получалось, что он всегда точно знал, где и когда поймает того, кого ищет? В чем она, та малость, что отличает его от остальных? Всю свою жизнь Дон отличался этим нюхом. Он умел угадывать — если это догадка — и никогда не ошибался. Так догадка ли это? Или он просто знал?

За прежние успехи его взяли работать в Разведывательное управление, а дальнейшие неизменные удачи проложили ему путь в особый отдел. Он — охотник на людей и ни разу не упустил свою дичь. И сам не знает, как это ему удается.

Вот так же и Мэлчин не знает, каким образом пользуются своими талантами обитатели Дома Картрайта.

Даже когда отбросили все ненужное, список был еще слишком длинен. Эрлмен тыкал пальцем в карту, от сигареты, свисавшей у него изо рта, вился дымок и тоже словно указывал на разноцветные булавки.

— Больше выкидывать нечего, Дон. Теперь остается просто гадать.

— Не совсем так. — Дон изучал список. — В Доме Картрайта я кое-что узнал об этом Клайгере. Он любитель искусства. Думаю, он все время ходит по музеям и выставкам.

— Ну, тогда он у нас в руках! — с торжеством воскликнул Эрлмен. — Расставим людей по всем этим местам, и он сам к нам придет.

Дон поднял брови, и Макс сразу отрезвел.

— Нет. У каждого полицейского в городе есть его фотография и полное описание. Все дороги из столицы перекрыты. Все оперативные группы подключены к слежке. Будь это так легко и просто, мы бы давным-давно его поймали.

Эрлмен снова указал на карту:

— Тогда для чего же все это?

— Объединение усилий. — Дон уселся на край кровати. — Полицейские не могут его засечь до тех пор, пока не увидят, а этого-то он как раз и избегает. Почти всегда он теряется в толпе, а лучшей маскировки не придумаешь. Не забывай, Макс, он «видит» все наши ловушки, а раз так, ему увернуться не хитрость.

— Тогда это дохлый номер. — Эрлмен в сердцах придавил каблуком сигарету. — Что ни делай, куда ни подайся, его не поймаешь. Выходит, я зря старался, Дон?

— Нет.

— Но…

— Теперь вопрос, кто кого перехитрит: он меня или я его, — сказал Дон. — До сих пор я действовал так, будто это почти обычная операция. Полагался на помощь извне, даже пытался добиться подмоги специалистов. Но это все не годится. Теперь я попробую сыграть на его же слабых струнках. — Он еще раз взглянул на список, который держал в руках. — Вот что, уходите оба. Мне надо побыть одному.

Бронсон не шелохнулся.

— Слыхал, что сказано? — Эрлмен распахнул дверь. — Убирайся! Бронсон медленно встал. Он уставился на Дона, и глаза его сверкнули.

— Никуда я не ухожу, — устало сказал Грегсон. — Если хочешь, жди за дверью.

Оставшись один, Дон расшнуровал башмаки, ослабил галстук и снял пиджак. Погасил свет, лег на постель, устремил взгляд в окно, поблескивавшее отраженными огнями. Расслабил все мышцы.

Он всегда так поступал: даст телу полный отдых, а мысль тем временем перебирает и оценивает тысячи собранных сведений и подробностей и приходит к догадке, и это вовсе не догадка, потому что он еще ни разу не ошибся. Но на этот раз нужно сделать больше, на этот раз его противник — человек, который «предвидит» будущее, и ему, Дону, надо «предвидеть» дальше.

Дыханье Дона стало мерным, ровным и глубоким — это была первая стадия самогипноза. Теперь звуки извне уже не мешают ему, ничто его не отвлекает, он может безраздельно сосредоточиться на своей задаче.

Найти Клайгера.

Понять, где он будет и когда.

Найти его, как нашел десятки и десятки других — без сомнений, без колебаний, с твердой уверенностью, что в таком-то месте в такой-то час он застигнет беглеца.

Забыть это чувство, что ты побежден еще до начала борьбы. Забыть, что твой противник обладает необычайным даром. Забыть сложный переплет ткани с узелками событий. Забыть обо всем, помнить только одно — где и когда будет этот человек.

— Галерея Ластрема. — Эрлмен кивнул, потом крякнул: такси резко затормозило, пропуская зазевавшегося пешехода. — Сегодня там закрытый просмотр, вход по пригласительным билетам. Выставка откроется только завтра. — Он покосился на Дона, лицо того в неясном свете казалось еще более измученным. — Ты уверен, что он придет?

— Да.

— Но… — Эрлмен пожал плечами, но так и не задал вопроса, который рвался с языка. — «Выставка китайского искусства, — прочел он в помятом каталоге. — Керамика династий Мин, Хань и Маньчжу». Похоже. Ваза-то тоже Мин?

Дон кивнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. Он был вымотан, выжат как лимон, но внутри росло ликование. Он знает! Как и почему — сам черт не разберет, но он знает! Клайгер сюда придет, голову на отсечение!

Предъявив свои значки, они миновали дотошного швейцара в ливрее, потом суетливого смотрителя и проследовали в длинный зал, где на сверкающих стеклянных витринах чинно и важно выстроились образчики старинного искусства.

— Завтра все они будут под стеклом, — пояснил смотритель, — но сегодня мы пригласили только избранных и можем себе позволить выставить экспонаты открыто.

— А зачем? — напрямик спросил Эрлмен. — Для чего это надо?

— Вы не знаток, сразу видно, — сказал смотритель. — Не то вы бы знали, что керамика не одними красками хороша. Ее надо еще и потрогать, не только на глаз насладиться, а и на ощупь. Наши посетители все больше коллекционеры, они в этом толк знают. И потом, когда керамика заперта в витрине, ее видно только с одной точки, а тогда всю ее красоту понять невозможно. — Он вдруг растревожился. — Вы не сказали, зачем вы здесь. Надеюсь, не случится ничего такого, чтобы…

— Вам беспокоиться не о чем. — Дон быстрым взглядом обвел галерею, лоб его прорезала складка. — Не обращайте на нас ровно никакого внимания. — В ответ на тревожный взгляд смотрителя Дон улыбнулся. — За одно ручаюсь: вашим экспонатам ничто не грозит.

Успокоенный смотритель поспешил по своим делам. Дон огляделся и решительно направился в дальний конец галереи.

— Будем ждать здесь. Сами укроемся за витринами, а нам будет видна вся галерея. Когда он придет, иди к лестнице, Макс, отрежь ему отступление.

Эрлмен что-то буркнул в знак согласия, но чуть замешкался, не донеся до губ сигарету.

— Как же так, Дон? Как же это Клайгер сам полезет в мышеловку? Ведь он должен знать, что мы ждем его тут?

— Он хочет посмотреть эту выставку.

— Но ведь…

— Другого случая хорошенько разглядеть и потрогать руками все эти вещи у него не будет. Дня него это очень важно, а почему — понятия не имею. — Дон говорил резко, отрывисто. — Но он придет, я знаю.

Звучало все это здраво и убедительно, но Дон знал: Клайгер придет вовсе не поэтому. Он хочет увидеть керамику, это верно, но неужели ему настолько этого хочется, что и опасность не страшна? И если так, то почему? И почему именно сегодня?

Дон ждал, стоя среди сверкающих стеклянных витрин и творений древних гончаров, не сводя глаз с длинной галереи, и никак не мог найти ответ на этот неотвязный вопрос. Казалось, это просто нелепица, но он знал, что ему только так кажется.

Наконец явились первые посетители, они осматривали керамику, слышался сдержанный гул голосов, а Дон все ломал себе голову над мудреной загадкой.

Ведь Клайгер знает, что идет прямо в западню.

И все-таки он придет, это несомненно.

Значит, если Дон не ошибается — а он, конечно, не ошибается, — ради этой выставки Клайгер готов лишиться даже свободы.

Свободы или даже…

Рядом Бронсон привычно вороватым движением сунул руку под мышку, и Дон свирепо зашипел сквозь зубы:

— Никакой стрельбы! Понятно? Без тебя обойдется!

В душе он проклинал холодную, бездушную логику Пенна. В войну самое разумное — уничтожать все, чем нельзя воспользоваться, чтобы оно не попало в руки врага; но ведь сейчас не война и речь идет не о машинах и не о боеприпасах.

Клайгер наверняка знает, что рискует жизнью.

Дон вздрогнул: Эрлмен стиснул его руку и кивком указал в конец галереи, глаза его на изможденном лице сверкнули.

— Гляди, — чуть слышно шепнул он. — Вон там, у той витрины. Видишь?

Клайгер!

Он был… совсем обыкновенный. В пылу охоты Дон рисовал его себе то ли сверхчеловеком, то ли чудовищем, но вот он стоит и не сводит глаз с какого-то горшка, обожженного в ту пору, когда западной цивилизации не было еще и в помине, и ничего сверхъестественного в его облике нет — самый обыкновенный человек, только больше обычного увлекается вещами, которые кажутся красивыми лишь немногим.

И однако он знает нечто такое, что делает его величайшей угрозой для безопасности Запада.

— Поймали! — раздался ликующий шепот Эрлмена. — Ты опять попал, Дон! В самую точку!

— На место! — Грегсон не отрывал глаз от тщедушного человека, за которым так долго охотился. — Стань у двери, вдруг он вздумает удирать. Сам знаешь, что надо делать.

— Знаю. — Эрлмен чуть помедлил. — А Бронсон?

— Это моя забота.

Дон выждал, пока Эрлмен, словно гуляя, прошелся мимо витрин и небрежно облокотился о перила дальней лестницы. Понятно, что Макс сейчас вздохнул с облегчением: они проработали вместе восемь лет, и его неудача была бы в какой-то мере и неудачей Эрлмена.

Но все отлично удалось.

И, упиваясь сладостью победы, Дон двинулся вперед, он почти забыл, что по пятам идет Бронсон. Клайгер не обернулся. Держал в руках плоскую широкую чашу, осторожно поглаживал ее края и любовался яркими красками, не выцветшими за века.

— Клайгер!

Тот медленно поставил чашу на место.

— Не пытайтесь бежать. Не сопротивляйтесь. Не делайте глупостей, — мрачно прошептал Дон. — Вам все равно не уйти.

— Знаю.

— К вашему сведению, я из ЦРУ.

— Знаю.

— Это тупик, Клайгер.

— Знаю.

Его спокойный, бесстрастный тон злил Грегсона. Ему бы клянчить, ругаться, спорить, а он твердит, как попугай, одно и то же. Дон в ярости схватил его за плечо и повернул лицом к себе.

— Может, вы вообще все на свете знаете?

Клайгер не ответил. Он опустил тяжелые веки, и Дон вспомнил, как описывал эти глаза Левкин. «Удивительные», — сказал тогда антиквар, но это было не то слово. Затравленные. Иначе не скажешь.

Затравленный.

— Что вы собираетесь со мной сделать? — Клайгер раскрыл глаза и взглянул прямо в мрачное лицо охотника.

Дон пожал плечами.

— К чему вопросы? Ведь вы как будто и сами все наперед знаете.

— Я ясновидец, — спокойно сказал Клайгер. — Я умею видеть будущее, но ведь и вы тоже умеете. А вы? Вы все знаете?

— Я… — Дон проглотил комок в горле. — Что вы сказали?

— А иначе откуда бы вы узнали, что я сюда приду? Именно узнали, а не догадались. Вы так же точно знали, что найдете меня здесь, как я точно знаю, что…

— Ну, дальше, дальше!

— У вас тоже есть этот дар. Вы знали, что я буду здесь р dtot час, значит, вы «видели» будущее. Может быть, не очень далеко и не очень отчетливо, но вы его видели. Каких вам еще доказательств?

— Но я просто был уверен, что… Так, значит, вот как оно действует, ясновидение!

— У вас, видимо, так. У других, возможно, не совсем так. Но если вы твердо убеждены, что в такую-то минуту произойдет такое-то событие или хотя бы что оно наверняка произойдет, пускай чуть раньше или чуть позже, значит, вы обладаете даром, который так высоко ценит генерал Пенн. — Клайгер горько усмехнулся. — Только ничего хорошего от этого не ждите.

Дон помотал головой, в ней просто не умещалось все, что обрушилось на него за одну минуту. Рядом Бронсон переступил с ноги на ногу. Вокруг никого не было, все посетители отошли к другим витринам, и они остались втроем, точно на необитаемом острове.

— Я с вами не пойду, — объявил Клайгер. — Хватит с меня Дома Картрайта.

— У вас нет выбора. Клайгер улыбнулся.

— Вы забываете, что тут нет речи о выборе, — сказал он мягко. — Я просто знаю. Мы с генералом никогда больше не увидимся.

Бронсон глухо зарычал.

Он был как молния, но Дон оказался еще быстрей. Подстегнутый каким-то неведомым шестым чувством, он круто обернулся, едва блеснул поднятый пистолет, вцепился в руку Бронсона — и выворачивал ее, силясь отвести злобное черное дуло от цели. Мышцы напряглись до предела, потом что-то треснуло, точно сухой сук под ногой: сломалась кость. Пистолет выпал из оцепеневших пальцев Бронсона, он раскрыл рот, но Дон ударил его ребром ладони по шее, и немой рухнул на пол.

Дон схватил пистолет, с трудом поднял бесчувственного Бронсона и поддерживал его, насилу одолевая в себе нахлынувшую ненависть. Как он ненавидит этого Бронсона, который тем только и жив, что мстит всему миру за свое увечье! Как ненавидит Пенна, который обратил этого немого психопата и ему подобных в цепных псов! Сделал их убийцами во имя священной целесообразности: они надежны, потому что не могут проболтаться.

Во всей галерее один только Эрлмен видел, что произошло. Он подбежал к Грегсону и ожегся о его горящие глаза.

— Убери эту дрянь, живо!

— Значит, пришлось ему все-таки попытаться! — Эрлмен перехватил у Дона бесчувственное тело. — Пенн будет от тебя просто в восторге!

Дон сквозь зубы с шумом втянул в себя воздух, стараясь подавить прилив ненависти.

— Отвези его обратно в отель. Из-за Пенна я еще успею поволноваться.

— А Клайгер?

— Предоставь его мне.

В неистовстве этих последних минут Дон чуть не забыл про Клайгера. Тот стоял перед какой-то вазой и разглядывал эту древность, будто спешил упиться ее красотой и навеки запечатлеть в памяти. Он осторожно поднял вазу, завороженный неповторимым искусством старого мастера, и Дон вдруг ощутил ком в горле — он понял.

Пенн не доверял женщинам. Секретарь у него был мужчина, как и все его сотрудники. Он только глянул на Дона и потянулся к звонку.

— Не трудитесь. — Дон прошел мимо него к двери во внутренний коридор. — Просто скажите генералу, что я иду.

— Но…

— Как же, по-вашему, я прошел в здание и добрался до вас? — Дон пожал плечами. — Попытайтесь-ка сообразить.

Пенн был не один. У него в кабинете сидел Эрлмен, горестно дымя сигаретой, и лицо у него было еще более измученное, чем прежде. Видно, он первый попал генералу под горячую руку. Дон захлопнул за собой дверь и широко улыбнулся Эрлмену.

— Привет, Макс! Кажется, тебе здорово досталось.

— Дон! — Эрлмен вскочил. — Где ты пропадал? Ведь уже больше недели прошло! Где Клайгер?

— Клайгер? — Дон улыбнулся. — Он где-нибудь в Советском Союзе, и сейчас его, должно быть, допрашивают при помощи всех детекторов лжи, какие только есть на свете.

Минуту в комнате стояла зловещая тишина, потом Пени наклонился вперед.

— Ладно, Грегсон, пошутили, и хватит. А теперь подавайте мне Клайгера или получайте по заслугам.

— Я не шучу. — Дон угрюмо взглянул прямо в глаза генералу. — Всю прошлую неделю я только тем и занимался, что толковал с Клайгером, устраивал ему переход границы и сбивал со следа ваших ищеек.

— Предатель!

Дон не отвечал.

— Гнусный, подлый предатель! — Пени вдруг заговорил с ледяным спокойствием, и оно было куда страшней его ярости. — Конечно, у нас демократическая страна, Грегсон, но мы умеем защищаться. Зря вы не отправились к вашим друзьям вместе с Клайгером, так было бы для вас безопаснее.

— К друзьям! По-вашему, это я для них старался?

Дон опустил глаза, оказалось, руки его дрожат. Тогда с рассчитанной медлительностью он сел и зажег сигарету, дожидаясь, чтобы бешенство немного улеглось.

— Вы требуете лояльности, — сказал он наконец. — Слепой, безоговорочной, не рассуждающей. По-вашему, кто не с вами, тот непременно с вашим врагом, но вы ошибаетесь. Существует верность, которая превыше верности отдельному человеку, государству или группе государств. Это верность человечеству. И да настанет день, когда это поймут все!

— Дон!

Эрлмен рванулся было к нему, но Дон только рукой махнул: сиди, мол.

— Ты слушай, Макс, и вы тоже, генерал. Слушайте и постарайтесь понять.

Он умолк, глубоко затянулся сигаретой, в обычно непроницаемом лице его теперь явно сквозила усталость.

— Ключ к загадке кроется в той вазе. — сказал он.

— Которую он украл в антикварной лавке? — Эрлмен кивнул. — А почему, Дон? На что она ему сдалась?

Дон понимал, что Макс старается заслонить его от генеральского гнева, и вдруг обрадовался, что он тут не один. Останься он с Пенном с глазу на глаз, тот, возможно, и слушать бы ничего не стал.

— Клайгер видит будущее, — продолжал Дон. — Не забывайте об этом. В Доме Картрайта он был звездой первой величины, и он пробыл там десять лет. И вдруг ни с того ни с сего надумал уйти. И ушел. Украл деньги — жить-то надо — и украл редкую вазу, он ведь любитель таких диковинок… И весь секрет в том, почему он ее украл.

— Вор! — фыркнул Пени. — Он просто вор. Вот вам и весь секрет.

— Нет, — спокойно возразил Дон. — Суть в том, что каждый час был на счету, и он это знал.

Оба в изумлении уставились на него. Они ничего не поняли, даже Эрлмен, тем более Пенн, а ведь для Дона все было ясно как дважды два, убийственно ясно.

— Поступки человека вытекают из его характера, — пояснил Дон. — В определенных условиях он будет действовать определенным образом, и это можно предусмотреть. А каков характер у Клайгера? Тихий, кроткий, безобидный, что ему ни скажи — без звука выполнит и ничего не спросит. Так он и жил все десять лет, пока его обучали и натаскивали, чтобы «видел» все дальше и яснее. И вот в один прекрасный день он «увидел» в будущем такое, что привело его в совершенное отчаяние, да настолько, что правила и привычки всей жизни полетели кувырком. Он уговорил остальных помочь ему удрать. Они вообразили, что он и им хочет помочь, а может быть, решили нам что-то доказать, теперь это уже неважно. Важен Клайгер. Он удрал. Он воровал. Он старался каждую свою минуту заполнить тем, что для него высшая красота. Человек иного склада кинулся бы пить, играть в карты, гонялся бы за женщинами, а Клайгер помешан на старине, на всяких редкостях. Вот он и украл старинную китайскую вазу.

— Да почему? — Пени невольно тоже заинтересовался.

— Потому что увидел последнюю войну.

Дон подался вперед, забытая сигарета погасла, глаза горели — во что бы то ни стало надо заставить их понять правду.

— Он увидел: конец всему. Увидел собственную смерть, и ему захотелось, бедняге, перед смертью хоть немножко пожить.

Все было разумно. Даже Пенн это понял. Он еще раньше просмотрел все секретные данные о Клайгере, подробнейший отчет о его поведении за все годы, психологический анализ каждого его шага и поступка и соответствующие выводы. Служба безопасности знает свое дело.

— Это… — Пенн с усилием проглотил комок в горле. — Этого не может быть!

— Это чистая правда. — Дон зажег потухшую сигарету. — Он мне рассказал — у нас было вдоволь времени для разговоров. А не то как бы мы его поймали? Он бы вовек нам не попался, была бы только охота. Но ему надоело, и страх одолел, ужас смертный. Он непременно хотел посмотреть выставку — и ждал, что пуля Бронсона его прикончит.

— Постой, постой! — Эрлмен нахмурился, недоуменная складка прорезала его лоб. — Ни один человек в здравом уме не пойдет сам навстречу смерти. Это же просто бред!

— Вот как? — мрачно спросил Дон. — Пораскинь-ка мозгами.

— Оно конечно, пуля — штука аккуратная: раз — и готово, — рассуждал Эрлмен. — Но ведь он же не умер! Ты ж помешал Бронсону!

— Вот тут-то я и стал «предателем». — Дон раздавил окурок. — Я помешал Бронсону и этим доказал, что будущее можно изменить, что даже такой провидец, как Клайгер, предвидит только возможное, но не неизбежное. И у нас появилась надежда, у нас обоих.

Он встал и поглядел сверху вниз на Пенна, обмякшего в кресле, стараясь не замечать бешеного, ненавидящего взгляда генерала. Тут тревожиться было не о чем.

— Иначе быть не могло. Если мы хотим избежать того, что увидел Клайгер, надо сломать привычные рамки. И я переправил его к красным, он готов выполнить свой долг. Они узнают правду.

— Они переймут все наши находки! — Пенн вскочил на ноги. — Они создадут такие же объекты, и мы лишимся самого большого нашего преимущества. Да вы понимаете, что вы наделали, Грегсон?

— Я открыл окно в будущее — и для них, и для нас. Последней войне не бывать!

— Вот ловкач! — Пенн даже не пытался скрыть злобную издевку. — Ну и ловкач! Взял да и распорядился, никого не спросясь. Ты у меня за это подохнешь как собака!

— Нет, генерал, — покачал головой Дон. — Не подохну.

— Не надейся! Сейчас отдам приказ, и тебя расстреляют!

Дон улыбнулся, наслаждаясь своей новой, непреложной уверенностью в будущем.

— Нет, — сказал он. — Не расстреляют.

РОБЕРТ ШЕКЛИ

БИТВА[29]

Верховный главнокомандующий Феттерер стремительно вошел в оперативный зал и рявкнул:

— Вольно!

Три его генерала послушно встали вольно.

— Лишнего времени у нас нет, — сказал Феттерер, взглянув на часы. — Повторим еще раз предварительный план сражения.

Он подошел к стене и развернул гигантскую карту Сахары.

— Согласно наиболее достоверной теологической информации, полученной нами, Сатана намерен вывести свои силы на поверхность вот в этом пункте. — Он ткнул в карту толстым пальцем. — В первой линии будут дьяволы, демоны, суккубы, инкубы и все прочие того же класса. Правым флангом командует Велиал, левым — Вельзевул. Его Сатанинское Величество возглавит центр…

— Попахивает средневековьем, — пробормотал генерал Делл.

Вошел адъютант генерала Феттерера. Его лицо светилось счастьем при мысли об Обещанном Свыше.

— Сэр, — сказал он, — там опять священнослужитель.

— Извольте стать смирно, — строго сказал Феттерер. — Нам еще предстоит сражаться и победить.

— Слушаю, сэр, — ответил адъютант и вытянулся. Радость на его лице поугасла.