— Лорд Вортигерн, я хотел бы получить обещанную награду прямо сейчас.

— Клянусь любым твоим божеством, Мирддин, ты ее получишь. Чего ты желаешь?

— Я хочу поведать сказание, — промолвил я. — Пусть перед смертью увидят, что такое истинный бард.

Вортигерн рассчитывал на нечто более экзотическое, однако милостиво улыбнулся и велел принести арфу. Я встал перед столом и настроил струны, свита Вортигерна тем временем собралась вокруг. Кажется, я еще точно не знал, что буду рассказывать, но пока я перебирал струны, подбирая мелодию, слова сами стали складываться на языке, и стало ясно: я здесь не случайно, и слова придут.

Прислонив арфу к плечу, я обратился к Иораму:

— Ты пренебрег высоким бардовским искусством прошлого, так выслушай истинное сказание. — И, возвысив голос, сказал: — Слушайте и вы все!

Я подобрал плащ и заговорил, как говорят с детьми. И вот что я им поведал:

Жил некогда орел, отец орлов, и век его был долог, и он оберегал свое королевство клювом и когтем. Однажды пришла к орлу полевка и села под дубом, на котором было его гнездо, и сидела, покуда орел ни снизошел до разговора с ней.

— Чего тебе надо? — спросил Орел. — Говори быстро, ибо я не желаю терпеть тебя возле моего благородного жилища.

— Сущий пустяк, — отвечала Полевка. — Только спустись пониже, чтобы я могла его изложить, а то у меня голова закружится, если я буду кричать на такую высоту.

Орел, торопясь от нее избавиться, слетел к Полевке.

— Ладно, я здесь, — сказал он. — Чего тебе надо?

— У меня голос охрип от крика, — сказала Полевка. — Наклонись, пожалуйста, ближе.

Орел наклонил голову, Полевка вспрыгнула ему на шею и укусила острыми зубами. Хлынула из Орла кровь, и он умер. А Полевка убежала, и никто ее больше не видел.

Узнали остальные звери и птицы, что Орел гнусно убит, опечалились и разгневались, ибо он был их королем. Похоронили они своего государя и стали искать нового.

— Кто заменит Орла? — сетовали они. — Ни один из нас с ним не сравнится.

Однако Лис был хитер и искусен. Он тут же выпрыгнул и сказал:

— Разве у нашего государя не осталось наследников? Пусть его старший сын управляет нами.

— Надо же, Лис, а такой глупый, — ответила Выдра. — Орлята еще не оперились. Они даже летать не могут.

— Но они скоро вырастут. А пока давайте выберем кого-нибудь, кто бы их охранял, покуда старший из трех не подрастет и не воцарится в лесу.

— Хорошо придумано, — объявил Бык. — И кто же за это возьмется?

По правде говоря, никто не хотел ухаживать за птенцами, потому что дуб был высокий, а орлята — капризные и вечно голодные.

— Позор вам! — вскричал Лис. — Коли никто не хочет заботиться о птенцах, я сам это сделаю, хотя есть среди вас и более достойные.

И Лис стал воспитывать орлят, а когда старший из них достиг совершеннолетия, все звери лесные и полевые сошлись под большим дубом и провозгласили Орла своим королем.

Однако, едва ему на голову возложили корону, Лис отозвал его в сторонку и зашептал на ухо:

— Не обманывайся, другие лесные звери вовсе не питают к тебе любви. Когда вы с братьями были птенцами, вас чуть не бросили умирать с голоду. Тогда вас не почитали, да и теперь ничего не изменилось.

— Печальные вести, — отвечал юный Орел. — Если бы не ты, не быть мне сегодня в живых.

— Верно, но не будем об этом думать. Ты меня слушай, а я буду тебе советовать, и вместе мы всех одолеем.

И юный Орел взял Лиса себе в советники, и быстро исполнял все, что тот называл полезным для леса и лесных жителей. Нет нужды говорить, что Лис вскоре разжирел на такой должности, стал гладким и лоснящимся.

Вскоре из-за леса стали доходить вести, будто большое стадо свиней, истощив земли в своем королевстве, ищет, где бы захватить новые. Лис пришел к юному Орлу и сказал:

— Государь, не нравится мне, что говорят про этих свиней.

— Мне тоже, — отвечал Орел. — Ты хитрейший из зверей, что нам делать?

— Мне кажется, я придумал.

— Говори же, друг. Свиньи, наверное, уже в пути.

— На краю нашего леса есть сырое место, где живет множество крыс…

— Слышать не желаю про этих гнусных тварей!

— Гнусные-то они гнусные, да думается мне, если б мы взяли нескольких на службу, они бы доносили, где сейчас свиньи и куда направляются, и мы успевали бы заранее приготовиться.

— Смело придумано, — отвечал Орел, — и, раз я не могу предложить ничего другого, пусть будет по-твоему.

Так и сделали. Отряд крыс в тот же день отправился в лес.

Лис следил, чтобы крысы ни в чем не имели недостатка и получали лучшую долю от всех лесных плодов. Да, он обращался с каждой, как с королем. Так он вошел к ним в доверие. Как-то раз он прибежал к ним со слезами на глазах, и они стали удивляться, что огорчило их благодетеля.

— Что тебя печалит, друг Лис? — спросили они.

— Разве вы не знаете? Король велел мне выгнать вас вон — вас, которые до этого самого дня честно ему служили. — И Лис зарыдал так, что мех его стал мокрым. — Увы, я должен исполнять королевские повеления, ибо нет у меня собственных земель и добра, и не могу я оставить вас при себе.

Услышав это, крысы пришли в ярость и замыслили сгубить Орла.

— Давайте убьем этого безумного короля и поставим на его место Лиса. При нем мы не останемся без пропитания, а напротив, заживем еще лучше.

С этими словами они поднялись, проникли к юному Орлу и убили его во сне. Как только Лис это увидел (а он, разумеется, знал, что так и будет), он поднял тревогу:

— Горе, горе! Король убит! На помощь!

Лесные звери сбежались, увидели, что крысы злодейски убили короля, и пришли в ужас. Вышел Лис, забрызганный кровью, и обратился к ним:

— Я знал, что не будет добра от крыс, и вот случилось худшее. Я убил изменников, но мы снова без короля. И все же, — продолжал он чистосердечно, — я готов служить вам честно и мудро, если вы согласитесь меня избрать.

— Кто другой сделал для нас больше? — закричали барсуки.

— Кто другой сделал больше для себя? — пробормотали Бык и Выдра.

Тем не менее Лис стал лесным королем и начал свое позорное царствование.

В ту же ночь один из уцелевших орлят сказал другому:

— Убьет нас Лис. Летим в горы, ибо ни одному из нас уже не носить короны.

— Да, но так мы по крайней мере уцелеем, — отвечал ему младший, и они улетели в горы, где и остались жить, выжидая время.

Лис теперь правил лесом по своему усмотрению и год от года богател, поскольку никто не смел ему перечить. Но вот однажды и впрямь появились свиньи, о которых он когда-то налгал юному Орлу. При виде их Лис очень огорчился, но велел передать, чтобы они явились к нему. Так свиньи и сделали.

Предводительствовал у них матерый кабан, весь в шрамах от множества битв. Взглянул на него Лис и понял, что дело плохо. Однако он собрал все свое невеликое мужество и сказал:

— До чего же ты красивый кабан, да и силен как! Расскажи, что тебя сюда привело, может, я чем помогу.

Свиньи изумились, ибо еще никто так не привечал их.

— Ну, государь, — отвечал Кабан, — как видишь, мы плодимся быстрее, чем остальные лесные звери, и не можем долго кормиться от одной земли, так что должны отправляться на поиски новой.

— Твой рассказ растрогал меня, — отвечал хитрый Лис. — А мне как раз нужен сильный товарищ, потому что я, хоть и король, не пользуюсь любовью подданных. Как ни горько это говорить, они каждый день замышляют меня убить.

— Ни слова больше, — воскликнул кабан. — Я тот друг, который тебе нужен. Только дай нам землю, и я буду служить тебе верой-правдой, покуда жив.

— Землю вы получите, — радостно отвечал Лис, — и более того, но лесу не прокормить такое большое воинство свиней. Слышал я, что остальные свиньи, идущие вслед за вами — воры и негодяи.

— Пусть тебя это не тревожит, государь, — отвечал кабан, — мы их сюда не пустим.

— Останови их, и у тебя не будет причин упрекать меня в скупости, — промолвил Лис. — Ведь чем меньше я буду отдавать другим свиньям, тем больше достанется тебе. Спроси, кого хочешь, и тебе скажут, что я всегда щедро награждаю за службу.

На этом и порешили. Кабан со своими свиньями поселился на краю леса, чтобы оберегать тропинки и никого не впускать. С этой службой они отлично справлялись, ибо все боялись храброго, закаленного в боях вепря.

Лис осыпал свиное войско дарами и внимал их довольному хрюканью, как славословию бардов. И хозяин, и слуги процветали не по заслугам, на горе всем остальным зверям.

Но однажды свиней, как это всегда с ними бывает, обуяла жадность. Они огляделись вокруг и захрюкали:

— Мы трудимся, а Лис жиреет.

Кабан согласился со своими воеводами и объявил:

— Слышал я вас, братцы, и вы правы. Посмотрите, что я сделаю.

А тем временем орлята выросли и невмоготу им стало в горах. И молвил один другому:

— Скажу по правде, тошно мне здесь жить, покуда свиньи гадят в нашем лесу.

— Ты высказал то, что у меня на сердце, брат. Давай спустимся в лес и попробуем восстановить справедливость. Может, вернем себе царство, а коли сложим головы, так по меньшей мере не будем видеть, что подлые твари хозяйничают у нас дома.

Тут же они взлетели и, словно кометы, пронеслись сквозь облака в лес.

Лис очнулся от приятной дремоты и увидел тревожное зрелище: перед ним стояло свиное воинство во главе с ощетинившимся Кабаном.

— Что за вести, друзья? — спросил Лис.

— Сдается, ты бесчестно обошелся с нами, — сказал Кабан. — Так больше продолжаться не может.

— Что я слышу? — изумился Лис. — Да как ты мог такое сказать? Я отдал вам все, отделив себе лишь самую малость, чтоб не умереть с голоду. Все, что осталось, — ваше.

— Вот уж воистину, нам достаются остатки, да и ненависть всех зверей в придачу, — фыркнул Кабан. — Теперь мы хотим получать лучшее!

Они были хоть и свиньи, но не слепые, и знали, что Лис валит на них все недостатки своего правления. Лис быстренько подумал, и ответил:

— Возможно, ты в чем-то прав. Мне надо подумать, как загладить свою вину.

Кабан с опаской взглянул на Лиса, но сказал:

— И как ты намерен это сделать?

— Я отдам тебе дальнюю половину своих владений, и ты станешь мне ровней. Будем править вместе — ты и я. Ничего лучше тебе не придумать.

Кабану понравились его слова. Умел Лис сберечь свою пушистую рыжую шубу и знал, кого чем задобрить. Однако Кабан не хотел остаться в дураках, и потому промолвил:

— Сказать — одно, исполнить — другое. Дай мне залог твоего обещания, и я поверю.

Лис заплакал притворными слезами.

— И это после всего, что я для тебя сделал. Ладно, если иначе никак…

— Никак, — твердо объявил Кабан.

— Тогда я сделаю, что ты просишь. — С этими словами он повернулся и направился в лес.

— Погоди! — крикнул Кабан, остальные свиньи завизжали. — Куда собрался?

— Неужто я так глуп, чтобы держать сокровища на виду, где всякий их может стащить? — отвечал Лис. — Мне надо сходить в нору за залогом, который ты просишь.

— Иди, — фыркнул Кабан. — Мы подождем здесь.

Лис махнул хвостом и убежал.

Свиньи ждали день, ждали вечер, ждали ночь, но Лис не возвращался. А когда восток порозовел, Кабан поднялся и сказал:

— Сдается мне, Лис не придет. Однако подождем до полудня и, если наш государь не появится, отправимся за ним. И уж тут-то он проклянет день, в который нас обманул.

Надо ли говорить, что Лис не вернулся? К полудню он был далеко-далеко на западе и залег в норе. А свиньи в ярости принялись вырывать и подбрасывать в воздух кусты и деревья. Тем временем орлы, летя над лесом, увидели, как буйствуют свиньи, и догадались, что Лис сбежал.

— Знаешь, брат, — сказал старший, — сдается мне, чтобы отомстить и вернуть земли, надо прежде разыскать Лиса, а то скоро и разыскивать будет нечего.

И они полетели выгонять Лиса из норы. И сейчас летят.



Я смолк и стоял, завернувшись в плащ.

— Моя сказка окончена! Имеющий уши да слышит!

Воины Вортигерна смотрели на меня в страхе, главный друид в приступе бессильной ярости стиснул руками жезл. Он слышал мою сказочку и разгадал ее смысл, теперь его бесило, что я вижу так много и так ясно. Наконец-то он понимал, что не может со мной равняться.

— Ну вот, Иорам, — мягко сказал я. — Теперь ты знаешь, какая сила у настоящего барда.



Да, и вскоре об этом вспомнит весь мир.

Проснитесь, короли, спящие в пышных палатах! Собирайте дружины, вооружайте воинов, вложите им в руки крепкую сталь!

Вставайте, воины, уткнувшиеся в кубки с вином! Достаньте оружие, наточите клинки, начистите шлемы, раскрасьте ярко щиты.

Поднимайся, народ Острова Могущественного! Довольно дрожать, мужайтесь, готовьте богатую встречу. Ибо Душа Британии пробудилась. Мерлин возвращается!

Книга третья

Пророк

Глава первая

Вортигерн залег в нору на западе, в родных краях, выбрав голые скалы Ир Виддфа своим последним плацдармом. Здесь он намеревался возвести крепость — прочную, чтобы юные Орлы не склевали мясо с хрупких стариковских костей, а боевой саксонский Кабан не поднял его на клыки.

Как я рассказал в своей сказочке, Лис Вортигерн в последний раз всех обхитрил и теперь укрылся в горах, ожидая мести как несправедливо обиженных, так и тех, чью алчность он разжег сам. Молодые Орлы — Аврелий и Утер, младшие братья убиенного Константа, дети сраженного Константина, первого Верховного короля Британии, — собрали войска на юге. Кабан Хенгист ждал подкрепления с родины. Предстояло занятное состязание — кто первым доберется до старого загнанного Лиса.

Вортигерн, разумеется, все это знал, и на следующее утро, когда я собрался уезжать, меня позвали к Верховному королю.

— Я высоко чту тебя, Мерлин, и не стал бы задерживать без нужды. Однако ты премного меня обяжешь, если согласишься со мной побеседовать.

Я торопился в Инис Аваллах — сообщить матери, что я жив. Не хотелось терять ни минуты; я не держал зла на Верховного короля, но мне больше нечего было ему сказать. Я совершил то, зачем приходил, и весть о моем возвращении уже неслась по стране.

Я слышал голоса: «Мирддин Дикий здесь!.. Чародей Мерлин объявился!.. Великий Эмрис вернулся к жизни, пробудился от долгого сна… Видели? Он посрамил бардов Верховного короля, и всех их обезглавили… Он здесь, я видел: Мерлин Амброзий, король Диведа, вновь в своем королевстве!.. Слыхали? Он предсказал Вортигерну гибель!.. Мерлин жив!»

Да, Эмрис вернулся и возвестил падение узурпатора. Однако Вортигерн при всех своих пороках — не мышь. В чем ему не откажешь, так это в смелости. Если рок судил ему быть пойманным, он по крайней мере будет уворачиваться, покуда сумеет. Он хотел знать, каким будет этот рок, чтобы приготовиться к бою или к бегству, и потому послал за мной.

— Мне нечего больше сказать, лорд Вортигерн, — произнес я. — Все уже сказано.

— Тогда скажу я. — Верховный король тяжело опустился в резное кресло с имперскими орлами на подлокотниках. В раннем утреннем свете его лицо выглядело осунувшимся. — Я не спал вчера… — Он замолк, я ждал, — …из страха, Мирддин, из страха перед снами… — Он с опаской поднял на меня глаза. — Говорят, ты умеешь толковать сны и знамения. Растолкуй мне мой, а то мне страшно. Кажется, что сон вещий.

— Ладно, Вортигерн, расскажи мне свой сон, и я раскрою тебе его смысл, если найду.

Он рассеянно кивнул рыжей с проседью шевелюрой и надолго замолк, потом резко начал:

— Я видел яму, которую вырыли по твоему слову. На дне ее наткнулись на камень, он раскололся, и вода хлынула наружу — как все это и было. После этого ты повелел отвести воду канавками. Когда это сделали и озеро спустили, обнаружили большую пещеру и в ней два больших камня наподобие яиц.

Он замолк, чтобы отпить вина, потом продолжил, глядя не на меня, а на догорающие угли в очаге.

— В каменных яйцах были драконы. Они вышли и сразились между собой. Один был белее молока, другой — алее крови. Они сражались, и земля под ними дрожала.

О, на них страшно было смотреть! Они исходили пеной, били хвостами по земле, сцеплялись когтистыми лапами, извергали ноздрями пламя. Сперва белый брал верх, потом алый, и наоборот. Оба были жестоко изранены, так что не могли уже больше сражаться, после чего уползли в свои яйца и заснули. Передохнув, они вновь вышли на бой и вновь расползлись.

Все это наполнило меня таким ужасом, что я проснулся. — Вортигерн залпом допил кубок и выпрямился, глядя мне прямо в глаза. — Что скажешь, Мирддин? Что означают эти драконы и их битва?

Я отвечал сразу, потому что понял смысл сна, пока он говорил.

— Сон твой, Вортигерн, правдив. Вот его толкование: драконы — грядущие короли, которые будут биться за Остров Могущественного. Белый — саксонские полчища, красный — истинные сыны Британии.

— Кто победит, Мирддин?

— Ни тому ни другому не дано будет взять верх, покуда страна не объединится, а человек, который соберет вместе британские племена, еще не родился.

Он снова медленно кивнул.

— А что будет со мной, Мирддин?

— Ты и вправду желаешь знать?

— Мне это нужно.

— Аврелий и Утер уже отплыли из Арморики…

— Ты говорил об этом в своей сказке… — фыркнул он.

— Они прибудут на двенадцати кораблях и завтра высадятся на юге. Тем временем Хенгист собрал свое войско и идет сюда маршем. Враги окружают тебя со всех сторон. Ты совершил много зла и не жди пощады. Хочешь спасти свою жизнь, Вортигерн, — беги.

— И я ничего не могу поделать?

Я помотал головой.

— Беги, Вортигерн, или попадешь в руки тех, кому причинил столько зла. Аврелий и Утер хотят отомстить за убийство брата и вернуть власть; с ними короли Британии.

— Неужто для меня нет никакой надежды? — Это было сказано тихо, без жалости к себе. Вортигерн знал, что совершил, и, надо думать, давно просчитал риск.

— Вот твоя надежда, лорд Вортигерн, и надежда нашего народа: из смуты, которую ты устроил, выйдет король, который объединит Британию, Верховный король, на которого будет дивиться весь мир, Главный дракон, который окончательно пожрет белого дракона из ямы.

Он мрачно улыбнулся и встал.

— Ладно, если бежать, то бежать сейчас. Отправишься со мной, Мерлин? Твое общество было бы для меня большим утешением.

— Нет, — отвечал я. — Мне дорога в другую сторону. Прощай, лорд Вортигерн. Мы больше не встретимся.

Он призвал своих военачальников, чтобы отходить на восток, где надеялся укрыться от гнева братьев. Ох, худо придется Лису Вортигерну, но от возмездия не уйти.

Мы тем временем двинулись в путь и уже порядком отъехали от крепости, когда Пеллеас в последний раз оглянулся на выставленные в ряд на пиках головы друидов и с облегчением вздохнул:

— Все кончено.

— Для Вортигерна, — отвечал я, — но не для нас.

— Мы скачем в Инис Аваллах, разве нет?

— Да, но пробудем там недолго.

— Сколько? — спросил он, со страхом ожидая ответа.

— Несколько дней, — отвечал я. — Поверь, я хотел бы пробыть дольше.

— Но… — Он помнил мой характер, быструю смену настроений и планов, — но это невозможно.

Я кивнул:

— Да, невозможно.

Мы проехали несколько шагов, и я натянул поводья.

— Пеллеас, послушай внимательно. Ты нашел меня и вернул к людям. Спасибо тебе за это. Однако, боюсь, скоро ты проклянешь день, когда попросился ко мне на службу, и пожалеешь, что терял время на мои поиски.

— Прости, господин, но скорее твое собственное сердце тебя предаст, чем я так подумаю! — с жаром воскликнул он.

И я чувствовал, что он говорит искренне.

— Никто не поблагодарит меня за то, что я совершу, — продолжал я. — Может быть, многие на этом острове будут произносить мое имя с ненавистью и презрением, и все обратятся против меня.

— Другие пусть делают свой выбор, а я свой сделал, господин мой Мерлин.

Он говорил с искренним пылом. Теперь, когда он понял, какие трудности нам предстоят, я мог без страха вверить ему свою жизнь.

— Да будет так, произнес я. — Да вознаградит Господь твою веру, друг.

Мы двинулись дальше. После разговора у обоих камень упал с души. Пеллеас радовался, и я вместе с ним.



Аврелию и Утеру, сыновьям Константина от разных жен, непохожим, как утро и вечер, предстояло покончить с правлением Вортигерна. Королем по праву наследования стал старший, Аврелий, прирожденный властитель. Его мать, Аврелия, происходила из знатной римской семьи (чего нельзя было с уверенностью сказать о самом Константине). В ее роду были наместник провинции, сановники, правители городов, чтимые матроны.

Однако Аврелия умерла от лихорадки, когда ее младшему сыну было всего три года, и Константин, опьяненный победами над пиктами, скоттами и саксами, спутался с дочерью одного из побежденных саксонских вождей. В приступе великодушия он женился на золотоволосой красавице Онбраусте. Через год родился маленький Утер.

Мальчики воспитывались по римскому обычаю под надзором доверенного слуги. Старший брат, Констант, с рождения посвященный Богу, рос отдельно в небольшой обители при Вента Булгарум. Когда Константина убил, мстя за родичей, его собственный раб-пикт, старый Госселин, архиепископ Лондонский, опасаясь за жизнь мальчиков, забрал их к себе.

Вортигерн своими интригами сгубил Константа, и Госселин принял мудрое решение: переправил мальчиков в Арморику, во владения короля Хоеля, где и спрятал в монастыре. Здесь он мог сам за ними приглядывать, зная, что Вортигерну до них не дотянуться. Тут они и выросли, с нетерпением ожидая, когда смогут вернуться и потребовать принадлежащее им по праву.

Я знал, что так оно и будет, однако, если они захотят продвинуться в объединении страны дальше, чем некогда Вортигерн, им потребуется помощь. Хенгист не даст им спокойно наслаждаться плодами победы, а не станет сакса — начнутся междоусобные войны с местными королями. Короче, без меня им не обойтись.

Мы с Пеллеасом гнали, не жалея коней. Он ехал впереди, я следом, внимательно примечая все перемены. Особенно изменились поселения. Страх сделал свое дело — повсюду появились высокие каменные стены. Большие города, которые так трудно защищать, оказались по большей части заброшенными, люди перебрались в маленькие, хорошо укрытые каменные поселения, которые меньше привлекают внимание разбойников.

Казалось, все людское жилье съежилось и затаилось. Улицы сделались уже, дома — теснее и меньше. Люди словно стремились прижаться друг к другу перед лицом сгущающейся тьмы.

Смотреть на это было и грустно, и досадно.

Клянусь Святым именем Господним, мы — дети Живого Света! Мы не должны забиваться в ямы, как перепуганная скотина. Это Остров Могущественного, он наш по праву! Враг на свою голову оспаривает это право, но, клянусь Великим и Благим Светом, мы не уступим ни пяди!

Сказать по правде, мы уступали. Куда ни глянь, нас теснила наползающая тьма. Мы уже не верили в свое право и свою способность отстаивать родной дом. И я видел: если ничто не изменится, отступление превратится в беспорядочное бегство.

Меня поддерживало то, что сама земля не изменилась. Высоко возносился строевой лес, поля, когда их не мешали засеять и убрать, приносили богатый урожай, коровы и овцы давали мясо, кожу, шерсть, в старых римских рудниках по-прежнему добывали олово, свинец и, что важнее, железо для мечей и доспехов.

Да, в этом заключались утешение и поддержка, но здоровое крестьянское хозяйство еще никого не сделало храбрецом. Чтобы народ расправил плечи, нужен быстрый, впечатляющий успех — победа на поле боя, которая остановит продвижение варваров. Вот почему мне надо было видеть Аврелия.

В юном орле, который звался этим именем, я угадывал большие задатки. Может, это он станет Верховным королем, которого я ищу, и вернет людям веру.

О, я видел Аврелия издалека — в отблесках пламени, в плошке черной дубовой воды — и в определенной мере знал, что он за человек. Но мне надо было встретиться с ним, посидеть, поговорить, чтобы разобраться в его душе. Только тогда я уверюсь, что у Британии есть достойный Верховный король.

Я сознательно объехал стороной свои прежние владения в Диведе — не хотелось портить воспоминания видом недавних перемен. Внезапно объявиться в тех краях значило поставить тамошних правителей, мягко говоря, в неловкое положение. И так весть о моем возвращении вскоре достигнет Маридуна (как с восторгом сообщил мне Пеллеас, теперь он зовется Каер Мирддин) и вызовет немалое замешательство. К тому же я неточно знал, что мне делать, и собирался принять решение после встречи с Аврелием.

Впрочем, прежде всего я стремился увидеться с матерью. По правде сказать, я ни на минуту не переставал думать, какой отклик вызовет в Инис Аваллахе мой внезапный приезд. Это место представлялось мне таким спокойным, таким далеким от мирской суеты, что порою думалось: ступив на Остров Яблок, я мгновенно подпаду под его чары и просто займу свое прежнее место. «А, вот и ты, Мерлин, я-то гадала, куда ты запропал». Как будто я вышел в соседнюю комнату и вернулся мгновение спустя.

Для меня по крайней мере ощущение было сходным. Иное дело — для Хариты и Аваллаха.

После первого взрыва чувств при известии о моем появлении (на конце дамбы, ведущей к жилищу короля-рыболова, появился теперь домик привратника. Этот-то страж ворот и объявил обо мне), радостных криков, слез (моих и маминых) во дворце еще долго не могли прийти в себя.

Меня горько оплакивали, по мне тосковали, не зная, что со мной сталось, с самого моего исчезновения. Мне — из-за эгоизма, надо полагать, — в голову не приходило, до чего же я дорог матери.

— Я была уверена, что ты жив, — говорила мне Харита позже, когда волнение немного улеглось. — По крайней мере, я полагала, что ощутила бы твою смерть.

Она сидела, держа мою руку на коленях и сжимая ее так, словно боялась отпустить. Она лучилась радостью, глаза сияли, от лица, казалось, исходил свет. Не помню, чтобы я видел ее такой счастливой. Не считая этого да еще наряда (она вновь стала одеваться по обычаю Дивного Народа), она ничуть не изменилась.

— Прости, — сказал я, не помню уже какой раз. — Прости, я ничего не мог с собой сделать. Я не хотел причинять тебе боль…

— Ш-ш-ш… — Она нагнулась и поцеловала мне руку. — Все сказано и прощено. Все в прошлом и миновало.

При этих словах у меня на глазах снова выступили слезы. Есть ли на свете человек, достойный такой любви?

В ту ночь я спал в своей старой комнате, а наутро отправился рыбачить с Аваллахом. Я сидел на средней банке, а он шестом направлял плоскодонку к любимой заводи. Солнце плясало на поверхности озера, камыши кивали под ветерком, по зеленому мелководью бродила цапля, выискивая лягушек, на мшистом берегу испуганно вскрикивали куропатки — и я вновь почувствовал себя трехлетним ребенком.

— И как это, Мерлин? — спросил Аваллах. Он стоял, держа наготове острогу.

— Быть безумным?

— Быть наедине с Богом, — отвечал он. — Я часто размышляю, что значит быть в Его присутствии: видеть Его, слышать, припасть к Его стопам.

— Так ты думаешь, это с Ним я был? — Я со стыдом понял, что не сознавал этого прежде. Однако за годы размышлений Аваллах стал чуток к духовной жизни.

— С кем же еще? С Самим Господом, — радостно продолжал он, — или с кем-то из Его ангелов. И то и другое — большая честь. — В этот миг рыба блеснула под кормой, острога упала и тут же появилась вновь с бьющейся на зубцах отменной щукой.

Покуда он аккуратно отцеплял рыбу, я думал над ответом. Конечно, меня поддерживали, пока я жил без людей. Тогда я не задумывался об этом, полагая, что успешно применяю знания, усвоенные у Подземных жителей, и потому еще не сгинул в этих краях. Однако и в том, что я получил такую подготовку, угадывается промысел Божий.

И наконец Он явился мне — я знал это, хотя не смел признать это вслух даже наедине с собой. Однако Аваллах все понял и принял с величайшим жаром и лишь малой долей благочестивой зависти. Я дивился его вере.

— Какой же ты счастливец, Мерлин. — Он нагнулся, снова взял шест и повел челнок вдоль заросшего камышами берега. — Я, который всем сердцем желал бы хоть миг провести в присутствии Господа, должен удовольствоваться лицезрением Его святой чаши.

Он сказал это буднично, но настолько же серьезно, насколько и искренне.

— Так ты тоже ее видел? — спросил я, позабыв, что так и не рассказал ему про видение.

— Да, кажется. — Дедушка подмигнул мне. — Значит, ты знаешь.

— Что она существует? Да, думаю, это так.

— Смог ли ты к ней прикоснуться? — спросил он с тихим почтением.

Я покачал головой.

— Нет, как и у тебя, это было только видение.

— А… — Он сел и положил мокрый шест на колени. Молчание заполняли тихий плеск воды под днищем да кваканье лягушек. Аваллах снова заговорил. Теперь он впервые в жизни обращался ко мне, как к брату.

— Знаешь, — сказал он, — до сей минуты я думал, что чаша Господня ускользает от меня из-за великого греха моей жизни…

— Ну, дедушка, ты грешил не больше других. Меньше, чем многие, которых я могу назвать. И потом, Бог простил тебя…

Из моей попытки утешить его ничего не вышло, сомневаюсь, что Аваллах вообще слышал мои слова, потому что он продолжал:

— Я дал жизнь Моргане.

При звуке этого имени сердце в моей груди налилось свинцовой тяжестью. Моргана… Что-то поделывала она, пока я жил вдали от мира людей? Чутье подсказывало мне, что она не сидела сложа руки. Она представилась мне жутким черным пауком, плетущим паутину смерти.

— Где Моргана? — спросил я, со страхом ожидая ответа. Мне надо было это знать.

Аваллах устало вздохнул.

— Она на Оркадах — это группа островков в Северном море. Думаю, для нее это самое подходящее место — по крайней мере, отсюда далеко.

Я слышал об этом островном королевстве. На языке бриттов его зовут Инисоедд Эрх — Острова Страха. Теперь я знал, почему.

— Что она там делает?

Король-рыболов устало вздохнул. Тот, кто не испытывал такого раскаяния, не поймет страданий родителя, чей ребенок сбился с пути. Однако он нес свою муку, как пристало королю, — без самооправданий и жалости к себе.

— Что делает Моргана, знает только она сама. Впрочем, недавно мы слышали, что она вышла замуж за короля по имени Лот и у них есть дети. Я ничего не знаю ни о нем самом, ни о его злополучном потомстве, но с севера доходят вести о неописуемых мерзостях и ужасах. Разумеется, это ее рук дело, но что она затевает — я угадать не могу.

Я более-менее догадывался, что она затевает.

— Что-нибудь говорят о ее детях?

— Только то, что они живы. Но даже и это неточно… Так, россказни путешественников да неясные слухи.

Моргана, надо отдать ей должное, выучилась терпению. Она выжидает, без сомнения, совершенствуясь в своем искусстве и запретной науке древних, набираясь силы и черной мудрости. Вероятно, она понимает, что время нанести удар еще не пришло. Вскоре в стране наступит хаос — ей только того и нужно. Тут-то она и выступит, и мы — тут обольщаться нечего — это почувствуем.

В этот момент мне стало ясно, что беды Британии нельзя рассматривать отдельно от Морганы. Сам факт, что она выбрала в мужья бритта — жители Оркад скорее бритты, чем пикты или ирландцы, — означает, что с нашей последней встречи ее притязания только выросли. Тогда ей было довольно терзать одну-две души, теперь понадобилось целое королевство.

Великий Свет, будь крепким щитом Твоим воинам, будь самой сталью в их руках!

Мне приходило в голову воспользоваться провидческой чашей, чтобы узнать, что там затевает Моргана. Как ни мало хотелось мне с ней встречаться, я мог бы это сделать. Все же мне представлялось, что лучше не привлекать к себе ее внимания. Кто знает, какие силы ей подвластны? Вполне вероятно, она уже проведала, что я вернулся к живым, а нет — так скоро узнает. Пусть лучше ждет и гадает. Не стоит сообщать врагу, где ты и каковы твои силы.

— Послушай меня, Аваллах, — сказал я, — тебе нечего корить себя за Моргану. Ты не отвечаешь за ее зло.

Цыферов Геннадий Михайлович

— Не отвечаю? — Он скривился, словно во рту у него была какая-то гадость. — Я ее отец, Мерлин. О, чего бы я ни отдал, чтобы… чтобы…

Дневник медвежонка

— Чтобы да кабы! Ты сам слышишь, что говоришь? — воскликнул я в сердцах. — Нельзя ничего вернуть!

Дед взглянул на меня с мягким упреком.

Геннадий Михайлович (Муханович) Цыферов

— Да, Мерлин, ничего не воротишь, — печально сказал он. — Все свои промахи мы унесем с собою в могилу.

Дневник медвежонка

Больше мы об этом не говорили, перейдя на более приятные темы. Однако я продолжал думать, почему его слова вызвали во мне такой резкий отклик.

Хорошо бродить по лесу. В лесу сосны гудят: у-у-у. Кажется, будто рядом море. И всюду следы разные. Тут заяц проскакал, здесь олень прошел, там тяжёлый мишка протопал. Однажды нашёл охотник под берёзой берестяной свёрточек. Развернул его - картинки. Море, ветер свистит, птицы поют и даже что-то нацарапано. Долго он не мог понять, что нацарапано. А потом старые охотники растолковали ему. Медвежий дневник это. И один очень старый охотник перевёл этот дневник с медвежьего на русский. Так и появился Мишкин дневник.

— Он действительно корит себя, — сказала Харита, когда я пересказал ей наш разговор. — Считает, что это его вина.

Я - медвежонок. Вчера я узнал об этом. Мне два с половиной месяца и три дня. Со мной часто происходят всякие смешные и весёлые истории. Моя мама говорит: - Ты маленький, вырастешь большой, будут с тобой большие серьёзные истории. Потому я и решил вести дневник: потом, когда вырасту, после каждой серьёзной истории буду читать свои маленькие смешные истории и громко смеяться. Вот он мой дневник.

— Никто не может отвечать за другого, — упорствовал я.

Понедельник

Мама улыбнулся.

В понедельник у нас в лесу было жарко. Все ходили и вздыхали: о, как жарко; у, как жарко; а, как жарко! Я тоже говорил: о, у, а. А ещё думал: куда спрятаться?

— Такое уже было, разве ты забыл? Почему бы этому не случиться снова?

- Не самим прятаться, а солнышко спрятать надо, - сказал мой друг лисёнок.

Я не забыл, но сейчас увидел это в несколько ином свете. Хотела ли Харита сказать, что Аваллах намерен как-то искупить грехи Морганы? Мысль эта была для меня новой.

Я сел на бугорок и закрыл один глаз, - солнышко было. Сел на другой бугорок, закрыл оба глаза, - нет солнышка, но всё равно почему-то жарко.

- Глупый, - засмеялся лисёнок, - если ты, если я, если мы все в лесу закроем глаза, нас не будет.

— Не позволяй ему, — сказал я. — Ни в коем случае.

А солнышко всё равно будет. Ступай-ка ты лучше домой и затопи печь: пойдёт дым, закроет солнышко.

— Мерлин, — произнесла она успокаивающе, — в чем дело? Что тебя гнетет? Скажи мне!

Пришёл я домой, затопил печь. Повалил дым и закутал солнышко. Но теперь в доме стало жарко.

Я вздохнул и покачал головой.

Открыл дверь - в лесу жарко.

— Пустяки, пройдет. — Почему-то я вспомнил о Мелвисе и заговорил про него. — Скажи мне, как умер Мелвис?

Раньше в лесу было просто жарко. Раньше в лесу просто говорили: о, как жарко; у, как жарко; а, как жарко! А теперь в лесу было очень жарко, и все вздыхали: о-о-о-о, как жарко; у-у-у-у, как жарко; а-а-а-а, как жарко.

— На Маридун напали, — объяснила Харита. — Мелвис разбил противника на побережье и возвращался с частью своих людей. Он попал в западню, виллу сожгли…

А я молчал. Мне было обидно. О-о-о-о, как обидно; у-у-у-у, как обидно; э-э-э-э, как обидно.

Пока она говорила, мое воображение наполнили картины столь жуткие, что по телу прошла дрожь. Мама прервала рассказ.

Вторник

— Что случилось, Мерлин?

Во вторник я решил узнать, где живёт, где ночует солнышко. Под вечер укатилось оно под горку, я - за ним. Оно за вторую - я опять за ним. Оно тогда за третью! Да, видно, не догнать его. Махнул я рукой, махнул ногой, головой махнул - домой вернулся. Подхожу к дому - что такое? Опять навстречу солнышко встаёт. Встаёт и улыбается: \"Глупый ты, глупый Мишка\". А я и сам понял, что я глупый: разве догонишь солнышко? Нигде оно не живёт, нигде не ночует, всю жизнь катится, катится и катится куда-то. Если хочешь догнать солнышко, надо всю жизнь катиться и катиться куда-то.

Прошло несколько мгновений, прежде чем я смог заговорить.

Колобком, кувырком, мячиком. Конечно, и я покатился бы и кувырком, и колобком, и мячиком. Да вот боюсь.

— Грядут великие испытания, — сказал я. — Многие падут во тьме, многие ей покорятся. — Я мрачно взглянул на нее; перед глазами еще стояли ужасные видения. — Воистину, никто из живущих не переживал таких бедствий.

Ещё спросят, что за косматое, лохматое солнышко такое. Даже могут сказать, что рыжий Мишка, наверное, съел жёлтое солнышко, теперь у него болит живот, вот он и валяется. Да ещё рычит... Противно слушать.

Среда

— Я пережила, Мерлин, — молвила она в ответ на нотку отчаяния в моем голосе. — Я, и Аваллах, и все, кто были с нами.