Цокота Виктор Федорович
Звезды бессмертия (Книга 1)
Виктор Федорович Цокота
ЗВЕЗДЫ БЕССМЕРТИЯ
Роман
Книга первая
В приключенческом романе русского советского писателя, живущего на Украине, причудливо переплелись фантастика и реальность, гордость за выдающиеся достижения современной науки и техники - с растущей тревогой за будущее человечества. Один из героев романа - индейский юноша Роберто вместе со своим дедом Фредерико попадает в загадочный тоннель, пробитый глубоко в горах а Южной Америке представителями древней цивилизации. Перед читателем открываются картины прошлого Земли, полной загадок истории развития человеческой культуры. Роман имеет заостренное политическое звучание, призывает к охране природы, защите мира на планете.
Я знаю, что народ мой победит,
Все вольные народы победят.
И высохнут те слезы, что бегут...
Пабло Неруда
ГЛАВА ПЕРВАЯ
До озера Тотокуку оставался всего один большой переход. Разве время теперь жаловаться на холод, на разбитые колени, истерзанные о колючки и острые камни руки, на голодную тошноту... Роберто привык верить дедушке, а старый Фредерико спокойно и размеренно шел впереди. Час назад, когда Роберто крушил обушком еще один пятиметровый участок едва заметной ледовой тропы, чтобы хоть на час-другой снова - в который уже раз! - задержать возможную погоню, дедушка уверенно сказал ему, что до места спуска на плато, откуда хорошо видно озеро, всего несколько поворотов, и еще до захода солнца они увидят Тотокуку, а также все три древних храма аймара[Аймара - одно из индейских племен, населяющих земли Южной Америки.], стоящих на его скалистых островках.
Четырнадцатый день шли они по горным тропам в самом центре Анд, среди грозных скал, снега и льда. Шли к озеру, к трем храмам племени аймара, чтобы узнать наконец их тайну, передаваемую из поколения в поколение немногими избранниками рода, отмеченными незримой печатью племени - орлиным профилем лица, что походил на тень скалы Ау в час заката, и взглядом черных, как агат, глаз, наполненных неукротимым внутренним огнем.
Предания говорили, что именно такой профиль и такой пронизывающий взгляд были у легендарного Тупак-Амару - народного вождя инков, долгие годы возглавлявшего борьбу индейцев против испанских конкистадоров, словно саранча хлынувших на Южноамериканский континент в начале XVI века.
Пять столетий назад!
Фредерико остановился. Тяжело вздохнул.
Знал ли тот далекий Амару тайну аймара?.. Тех аймара, что жили на этой щедрой земле еще до инков?
Об этом ведают разве что Солнце да могущественный Виракоча [Виракоча-божество, которому поклонялись индейские племена.]...
Старик опустился на колени, прижался лицом к холодным камням и трижды попросил у божества поддержки и прощения.
- О Великий Виракоча, могущественный и солнцеликий! - страстно шептал он.- Помоги мне и внуку моему Роберто дойти до пещеры у подножья величественной скалы Ау! Помоги спуститься сквозь страшную бездну к голубому Тотокуку, испить священной его воды, прикоснуться к ступеням храмов, найти путь к сияющим гротам, к твоему божественному лику!..
Старик тяжело приподнялся, дрожащими руками снял с плеча пончо [ Пончо-домотканое одеяло с разрезом посредине, чтобы можно было через голову накинуть его на плечи] и вынул из тайника возле разреза старинный амулет. Верх трехгранной зеленоватозолотистой пирамидки венчала фигурка диковинной птицы с человекоподобным лицом, с едва заметной прорезью для цепочки во лбу, а все основание - глянцевое, голубоватое, заполняло изображение странного существа с огромными глазами, полуприкрытого веками, и маленьким ртом. Концы его губ были скорбно опущены, а в глубине глаз, словно живые, мерцали искринки.
Амулет свободно умещался на ладони Фредерико.
Он был почти невесомым и в то же время необыкновенно прочным. В этом Фредерико убедился еще несколько десятилетий назад, когда при выходе из шахты управляющий золотых приисков лично нащупал его в складках пончо молодого шахтера. Видно, подумал: самородок выносит из шахты парень. Фредерико и опомниться не успел, как дюжие руки охранников сорвали с него пончо, подтолкнули к яркому костру, что пылал у входа в шахту.
- Золото красть! - заорал управляющий.
И тут же замолчал, удивленно разглядывая диковинный, почти невесомый амулет, тускло поблескивавший на его ладони.
- Что это? - строго спросил у Фредерико.- Где украл?
Два последних слова словно бич хлестнули парня.
Но он сдержался. Ответил тихо, с достоинством:
- Это печать Тупак-Амару, моего далекого предка.
Управляющий засмеялся ему в лицо.
- Ну-ка, посмотрим, что там внутри.
Вынув из ножен стальной клинок, он стал скоблить глянцевую поверхность пирамидки, стараясь кончиком остро отточенного ножа сковырнуть глаза незнакомого существа. Но амулет не поддавался. Ни единой царапины не появилось на его гранях.
Вконец обозленный, креол[Креол - потомок испанских конкистадоров.] с силой швырнул амулет о камни, а потом, выхватив у одного из рабочих тяжелый горняцкий обушок, в дикой злобе принялся колотить им по, казалось, хрупкой вещице.
Вокруг собралась толпа. Лицо взбесившегося гачупина[Гачупин презрительная кличка испанцев и креолов (мексиканок.).] покрылось потом. Вдруг он разогнулся, поднял амулет, поднес его к лицу и...
Фредерико может поклясться всеми богами, что в этот момент кончики губ изображенного на нем незнакомого существа поднялись вверх, застыв на миг в загадочной улыбке, а из огромных, широко раскрытых глаз прямо в лицо управляющего ударил сноп голубых лучей.
Дико вскрикнув, гачупин изо всей силы швырнул амулет в ярко горевший костер. Словно пьяный, даже не взглянув на Фредерико, побрел он в темноту, тихо бормоча себе под нос что-то невнятное.
Рабочие скоро разошлись. А Фредерико остался у костра, надеясь утром найти в остывшей золе хоть какие-нибудь остатки священного амулета. Он был дорог ему как память о деде - отце его матери. Старый, почти девяностолетний Таау Кондорканки - правнук сына Хуана Кондорканки-два года назад повел его в горы. Фредерико тогда было восемнадцать лет. Но он и теперь хорошо помнил давно нехоженную тропу, по которой две недели шли они с дедом Таау к озеру Тотокуку.
...Дед слабел с каждым днем - годы брали свое. А тут еще лютый буран на целую неделю прервал их путь. Кончились запасы пищи. Простуженный, замерзающий, дед все чаще впадал в беспамятство.
На восьмой день бурана он с рассветом пришел в себя. Обвел взглядом маленькую темную пещеру, где спрятались они от непогоды, подозвал Фредерико к себе.
- Буран кончается, мой мальчик, но мне, как когда-то и моему прадеду, уже не выйти из этой пещеры, - тихо сказал он.- И тебе одному без пищи и огня не дойти до скалы Ау. Но ты обязательно должен еще раз попробовать дойти до нее. С сыном или внуком. Одного горы просто не примут тебя. И никто никогда не раскроет тайны аймара. А она очень нужна людям. Простым людям, как мы с тобой. Потому что должна принести им счастье. Так говорит старая легенда нашего рода...
Таау поднял правую руку и долго искал что-то в складках своего старенького пончо.
- Вот,-протянул он внуку раскрытую, скрюченную годами и тяжелой работой ладонь, на которой тускло блеснуло что-то зеленовато-желтое,- вот, возьми себе этот амулет. Правда, может быть, это и не амулет вовсе... Мать Эдувихеса, сына Хуана Кондорканки, сказала, что это ключ, открывающий путь в горы... Послушай легенду.
Старик помолчал, не то подбирая слова, то ли собираясь с мыслями, а может быть, просто копя силы для последнего напутствия внуку.
- Эдувихес,- наконец тихо произнес он,- сын Хуана Кондорканки, от которого идет наш род. Больше двух веков прошло с тех пор, когда он, молодой индейский вождь, возглавил восстание инков против креолов, приняв имя Тупак-Амару - своего далекого прадеда - вождя тех, кто долгие годы самоотверженно боролся против первых морских пришельцев. Как и у первого Тупак-Амару, у Хуана было много золота, драгоценных камней. Он быстро сумел вооружить свою огромную армию холодным и огнестрельным оружием, купленным у врагов. И эта армия погнала креолов не только с верховьев Анд, но и со средних плато, оттеснила из многих долин, прижала к морю...
А потом случилось непоправимое,- после небольшой паузы свистящим шепотом продолжал Таау.-Шестеро его бывших друзей-единомышленников, его братья по крови, его соплеменники, эти исчадия ада, в одной из тайных пещер Хуана неподалеку от скалы Ау потребовали, чтобы он разделил с ними власть, раскрыл им тайну племени, показал вход к несметным сокровищам, при одном упоминании о которых руки предателей начинали дрожать, а глаза загорались алчным огнем.
Три дня и три ночи продолжался спор. Жена Хуана - Анита с только что родившимся здесь же, в пещере, Эдувихесом была тогда рядом с мужем. Она слышала его гневные слова, обращенные к бывшим товарищам. Он доказывал, что сокровища аймара принадлежат всем людям земли, что право на них еще надо добыть в честном бою, в борьбе с людскими пороками, с ненасытной жадностью и властолюбием.
Хуан говорил, что все люди на земле равны, что каждый человек имеет право на свободу и счастье, вольный труд и обеспеченную старость.
Но зерна разума,- едва слышно продолжал свой рассказ Таау,- уже не находили благодатной почвы в головах, ослепленных блеском дьявольского металла. слепой жаждой повелевать... Бывшие друзья решили разделить между собой хранящиеся здесь, в пещере, сокровища, а своего вожака выдать гачупинам, которые обещали за голову Хуана не только прощение и свободу, но и огромное вознаграждение, большие наделы земли, власть над своими же соплеменниками.
Анита видела, как предатели накрепко приковали руки и ноги ее мужа тяжелыми цепями к огромным колодам. До рассвета оставалось еще два часа, и бывшие соратники в знак особой милости разрешили жене с младенцем побыть возле Хуана.
- Еще не поздно,- сказал один из них,- может быть, до восхода солнца ты его образумишь...
Но Хуан не слышал заклинаний жены, не видел ее слез.
- Для меня все кончено,- только раз и сказал он. - Все. Что-то в эти дни я сделал не так... И вообще что-то нарушил, а возможно, просто не той дорогой пошел во всей нашей борьбе... Видно, ошибся, как и тот, далекий Тупак-Амару...
Он долго молчал, прижавшись головой к вздрагивающему от рыданий плечу Аниты. И вдруг зашептал страстно, призывно, и глаза его сверкали в полутьме, словно раскаленные угли.
- Нет, я не раскрою им того, что знаю. Пусть умер от рук таких же предателей три столетия назад гордый и грозный Тупак-Амару. Пусть умрет от этих подлых рук сын Вольного Орла - Хуан Кондорканки. Но ни под какими пытками не раскроет он своим убийцам тайны гор. Потому что знает - не умрет гордое племя аймара. Оно сохранит эту тайну и через три, через пять поколений отыщет путь к счастью людей.
Он потянулся всем телом вперед, к большой груде камней у входа:
- Анита,- позвал шепотом.- Теперь не время плакать, утри слезы... Вон там, под камнями, лежит печать Тупак-Амару. Это - ключ к тайне племени. Я спрятал ее здесь три дня назад, надеясь образумить товарищей. Но ты сама видела - зло и на этот раз победило добро. Я не могу уйти с тобой, а тебе не под силу спасти меня. Но я еще могу помочь тебе и нашему малышу. Еще есть надежда спасти, сохранить священную тайну.
И опять он всем телом потянулся к камням.
- Скорее бери амулет! Одень его на шею нашему Эдувихесу и смело беги с ним вперед, прямо на каменную стену, на эти грозные скалы. Заклинаю тебя всеми богами, торопись, потому что за мною уже идут...
Несколько секунд он прислушивался к тяжелым шагам в глубине пещеры. Потом снова зашептал ей:
- Помни, родная, назад пути нет. Только вперед! И дорогу надо выбирать одну-единственную. Одна из них ведет к самой сокровенной тайне Анд, к тайне аймара. Прямо отсюда, из пещеры. Другая - с запада, от океана, с того места, где скалы круто обрываются в море. Третья - от одного из древних храмов аймара на озере Тотокуку. Есть, наверное, и другие дороги, но вам можно пройти только по одной и только один раз... И не пугайся, если кого-нибудь встретишь там, внутри гор... Это может быть только друг... Идти нужно с любовью и миром в сердце. Пусть передаст это сын своим детям, внукам и правнукам, пусть научит их любить людей, наполнит их сердца добром... Беги! Да хранят вас боги!
Словно в тумане, мелькали перед глазами Аниты эти последние мгновения с мужем.
Повинуясь его голосу, она быстро одела на тоненькую шейку ребенка цепочку с амулетом и, подхватив на руки сына, стремительно бросилась прямо на базальтовую скалу. \"Чему быть - того не миновать!\" - подумала.
По-своему истолковав последнюю волю мужа, Анита решила не даваться в руки врагов, погибнуть вместе с сыном. Но скала вдруг мягко отодвинулась, поднялась вверх, открывая широкий светлый проход, а через мгновение сомкнулась за ними, отрезав путь разъяренным преследователям.
Анита уже не услышала их проклятий, их отвратительной брани. С ребенком на руках она точно слепая шла по широкому светлому тоннелю. Убитая горем, она не знала, куда и зачем идет.
Хуана Кондорканки или, как он себя тогда называл, Тупак-Амару Второго враги долго пытали, стараясь вырвать у него тайну Анд, а затем, ничего не добившись, четвертовали,- продолжал свой рассказ Таау. Стаей ненасытных койотов набросились проклятые гачупины на наши горы. С каждым месяцем их прибывало все больше. Вооруженные ружьями и пушками, закованные в броню, жадной толпой сходили они на наш берег со своих каравелл и, словно одержимые, рвались в горы, превращая в рабов наших соплеменников, заставляя их дробить скалы, прокладывать дороги и тоннели. Аймара, как и люди других племен, гибли тысячами. От болезней, голода и холода, от непосильной работы. Страна наша превратилась в нищую, бесправную рабыню, сидящую на золотой скамье.
Старик тяжело вздохнул.
- Нет, нет! - торопливо зашептал он, поняв немой вопрос Фредерико.Ненавистные гринго[Гринго - здесь - белые пришельцы, завоеватели] так и не узнали тайны аймара, не пробились к главным сокровищам, спрятанным в нашей земле.
- А как же тайна племени? Что ты знаешь о ней? - несмело спросил Фредерико.- И что это за амулет? - дотронулся он до лежащей на ладони деда золотистой пирамидки с цепочкой, продетой через едва заметное отверстие во лбу человеколикой птицы.
Таау долго молчал. Потом медленно, с трудом приподнялся на своем неуютном ложе.
- Слушай, что дальше говорит легенда... Жена Хуана Кондорканки - Анита рассказала своему сыну Эдувихесу, который является моим прадедом, что в тот страшный рассвет, когда она, повинуясь горячей просьбе закованного в цепи мужа, одела на шею сына амулет и бросилась с младенцем на скалу, решив погибнуть, но не остаться в руках врагов, скалы действительно расступились перед ней. Анита смутно помнит, что было дальше, сколько времени она брела с ребенком на руках по бесконечному сверкающему тоннелю, как заходила в огромные залы, заполненные совершенно непонятными ей машинами и вещами...
Все это походило на бред, от которого Анита пришла в себя в древнем храме аймара на скалистом островке озера Тотокуку. В карманах своей одежды она с изумлением обнаружила добрый десяток пригоршней невиданно крупных драгоценных камней и тяжелую, хоть и небольшую - величиной с ладонь отлитую из золота фигурку человеколикой птицы - точно такой же, какая венчала головку пирамидки, одетой на шею Эдувихесу.
Жрецы храма не знали, как она к ним попала. Анита отдала им все драгоценности, и они разрешили ей с ребенком остаться у них, гарантируя молчание, уход и полный покой. И ей, и младенцу, с шеи которого она так и не сняла амулет Тупак-Амару.
Почти три десятилетия провела Анита с сыном в древнем храме аймара. А в день, когда Эдувихесу исполнилось двадцать лет, она рассказала ему об отце и обо всем, что сохранила ее память. Много раз поднимался Эдувихес в горы. Неоднократно был в пещере. Видел, как ненавистные гринго, креолы и другие грабители его земли пытались пробить в этих скалах хотя бы маленький шурф, чтобы с помощью мандингова [ Мандинг - черт, дьявол (инд.).] зелья, которое гринго называют порохом, разнести на куски их родные горы. Однако камни здесь, в пещере у скалы Ау, были крепче стали. На почерневших от времени глыбах, на древних ее стенах и сводах не оставалось даже царапины, сколько их ни старались молотить самые умелые шахтеры. Только искры сыпались от горячих обушков... Как ни бесились гринго, а в конце концов отступились от пещеры.
После их ухода он нашел в одном из ответвлений большие колоды, к которым в ту страшную ночь - ночь после его рождения - был прикован тяжелыми цепями его отец Хуан Кондорканки. Но безмолвными были камни вокруг. И губы странного существа на печати Тупак-Амару застыли в скорбной печали, а огромные глаза его были закрыты, сколько ни вглядывался он в них.
И тогда понял Эдувихес, что если в рассказе его матери есть хотя бы частица правды об удивительном их спасении, если горы действительно расступились и укрыли их, если, по словам отца, дорога к их тайне может раскрыться только для двоих, то амулет не посвятит его в свою тайну до тех пор, пока не придет он сюда вдвоем с самым близким, с самым родным человеком - его сыном, внуком или правнуком.
Похоронив мать, Эдувихес отказался от сана жреца, к которому почти тридцать лет его готовили хозяева храма, и отправился на родное плато. Там родились и выросли его отец и мать. И он чувствовал всем существом своим, что именно там, на родном плато, среди аймара должен он продолжить род отца своего Хуана Кондорканки, род великого и славного его предка Тупак-Амару. Он знал, что делать. Нанявшись батраком на кукурузные и картофельные плантации не очень богатого пожилого креола, Эдувихес вскоре женился на такой же, как и сам, сироте-батрачке Хулиане, отец которой был из племени аймара. Он работал на серебряном руднике и погиб от обвала, когда девочке было двенадцать лет.
Видя трудолюбие, послушание и удивительную честность Эдувихеса, хозяин выделил молодой паре под своеобразную аренду отдельный участок земли на плато и необходимый инвентарь. Почти весь вырощенный и собранный урожай они должны были отдавать хозяину, оставляя себе лишь немного картофеля и кукурузы на пропитание. В свободное от полевых работ время оба должны были трудиться на скотном дворе. О своем жилье им нужно было позаботиться самим.
Эдувихес был в восторге. О таком счастье он и не мечтал. Весь зимний период, освободившись от работы на скотном дворе, он таскал на свой участок тяжелые валуны, складывал их один к одному, обмазывал замешанной на навозе глиной, подсыпал быстро растущие стены с наружной стороны землей. За крышей пришлось спускаться далеко в долину, в сельву. В лесу вместе с двумя товарищами, согласившимися ему помочь, и Хулианой нарубили они сотню стройных бамбуковых стволов и на себе принесли их к дому. Его отрезки нужных размеров - продольные и поперечные - ловко переплели, подняли на стены дома, укрепили и залили жидко замешенной глиной.
Дом был готов. Надежный, прочный, уютный. Свой дом! В стужу его прочные толстые стены укроют от лютого холода, в зной дадут желанную прохладу. Здесь, в нагорье, на высоте около четырех тысяч метров над уровнем моря, это очень важно. Ведь почти каждый день здесь меняются все четыре времени года: утром вместе с ласковым теплым солнцем на плато приходит весна, в полдень наступает знойное тропическое лето, к вечеру вместе с моросящими тучами и туманами крадется с горных вершин и ледниковых ущелий зябкая осень, а ночью лютует зимняя стужа.
Нашлось в доме место и для очага, и для нехитрой кухонной утвари Хулианы, и для гостей, которые нетнет да и заглянут на огонек к молодой дружной паре, И, конечно же, хватит в нем места для желанных детей...
В этом доме родился внук Хуана Кондорканки - Педро. До этого Хулиана родила двух дочерей - Аниту и Чону. Но ни Педро, ни затем его сын Хесус внешне даже отдаленно не походили на великого Тупак-Амару...
Голос Таау был едва слышен. Старик закрыл глаза и замер, к чему-то прислушиваясь. Фредерико испуганно склонился над ним, взял его холодные руки в свои.
- Нет, это еще не за мной,-почти беззвучно прошептал, как бы сам себе, старый Таау и снова медленно раскрыл глаза.- Ты слушаешь, мой мальчик?.. Так вот, последний ребенок Эдувихеса и Хулианы Хесус Кондорканки - был мой отец... Когда я появился на свет, прадеду моему, Эдувихесу, исполнилось уже семьдесят семь лет. Это много, очень много для индейца, изнуренного тяжелой работой. Эдувихес после моего рождения как-то сразу воспрянул духом, помолодел, глаза его засверкали, словно у юноши... Днем и ночью просиживал он у моей колыбели, пестовал, лелеял, пел бесконечные песни, ласковые и нежные. Он научил меня любить наши горы, песни, небо. Научил без промаха стрелять из лука и ружья, спать на голых камнях и умываться снегом. Он научил меня любить жизнь и свободу, свой народ и быть готовым умереть за его счастье.
Он сам дал мне имя - Таау. Скрытый смысл его я понял значительно позже, здесь, именно в этой пещере. Таау - сокращенно Тупак-Амару и название скалы Ау. Не удивляйся, Фредерико. Видно, такова наша судьба, предначертанная нам свыше могущественным Виракочей... Когда мне исполнилось двадцать, Эдувихес повел меня к пещере у скалы Ау... Лютый ураган застиг нас в пути. Мы нашли свое убежище в этой пещере, и именно здесь поведал мне перед смертью Эдувихес все, что я тебе рассказал сейчас. Здесь я и похоронил его. Сегодня, когда пробьет мой последний час, посади меня рядом с ним... Вон там, в дальнем углу пещеры, за двумя обломками скал...
Я сказал тебе все, что знал. У меня не было сына. Жена моя Анна родила мне только дочь Иссайю, оставив нас одних... Ты знаешь, мальчик мой, аймара вторично не женятся, и я не мог нарушить этот древний обычай. Я жил с дочерью, пока не пришла ее весна. Отца твоего Теренсио Парамо совсем молодым коварные гачупины силой угнали на свинцовые рудники. Иссайя пошла вместе с ним. Нужно ли рассказывать об их муках? Ты ведь и сам знаешь, сколько лет выдерживают люди на свинцовых... Через четыре года они оба умерли там. А тебя, двухлетнего, привезли ко мне добрые люди. Это было огромное счастье, мой мальчик...
Я с радостью отдал тебе за эти годы все, что мог.
А теперь рассказал все, что должен был рассказать.
И сейчас я передаю тебе эту печать и свое любящее сердце... Ты слышишь, мальчик мой, оно остановилось...
Фредерико вздрогнул, зябко повел плечами. Утренний холод пробивался через старое пончо. На востоке серело. Костер давно погас. Даже зола остыла.
Нет! Этого не может быть!
Фредерико вскочил на ноги. Сделал вперед шаг, второй, третий. Из центра потухшего костра прямо на него смотрели, успокаивая, широко, открытые большие голубые глаза удивительного существа, в глубине которых, словно живые, сверкали веселые искринки.
Юноша решительно ступил прямо в золу. Бережно поднял амулет. Он был цел и невредим. Только цепочка исчезла. Фредерико спрятал золотистую пирамидку на груди и быстро пошел прочь от шахты.
Он даже не вернулся за расчетом. Нужно было выполнять завет старого Таау.
...С тех пор прошло более пятидесяти лет. Старый Фредерико Парамо с непонятной грустью смотрел на амулет, лежащий у него на ладони. Он все еще верил в него, верил в тайну аймара, до разгадки которой оставалось, может быть, всего несколько поворотов узкой ледяной тропы...
Нет, это был уже далеко не тот Фредерико, который, затаив дыхание, боясь пропустить хоть одно слово, слушал в промерзшей насквозь пещере рассказ умирающего Таау. Это был познавший полную меру трудовой жизни человек, лелеявший долгие годы мечту о счастье, завещанную ему правнуком Хуана Кондорканки - непобежденным наследником и приемником грозного имени и бессмертной славы великого и мудрого вождя индейцев Тупак-Амару...
Как все-таки похож на него Роберто! И лицо, и глаза! Только ростом он далеко обошел и обоих Амару, и Таау, и самого Фредерико, и даже отца своего Лубеаниса.
А ведь его называли великаном - больше двух метров сын был ростом. Широкоплечий, могучий, сильный... Роберто и его перерос. Да теперь они, пожалуй, все такие. И молодые аймара, и кечуа, и пано, как и молодежь других индейских племен.
Два десятка лет назад Фредерико со своим сыном отцом Роберто Лубеанисом пошел через снежные перевалы к Великому Океану в надежде там, на самой границе Чоло и Пареро, где километровые уступы скалистых громад отвесно спускаются прямо в воду, найти путь к подземным дворцам, хранящим многие века тайну аймара. К озеру Тотокуку он идти не хотел мешал какой-то внутренний голос, навсегда запомнившиеся окаменевшие лица двух стариков Эдувихеса и Таау, оставленные под тяжелыми кусками гранита в углу промерзшей насквозь пещерки.
...Фредерико хорошо помнит большую войну. Он работал тогда рудоносом на медных рудниках, а потом грузил вагоны, сопровождал и разгружал их в морском порту. Многим аймара и другим индейцам довелось тогда спускаться с родных гор, побывать в больших городах, увидеть поезда, корабли, автомобили, высокие дома, тесно заполненные белыми гринго... Именно тогда наконец стал понимать Фредерико заветные слова Хуана Кондорканки, сказанные им жене перед вечной разлукой. Да, да... Эти белые гринго были вовсе не ранчеро, не гачупины. Как аймара, как другие краснокожие и негры, они таскали на себе тяжелые кули с рудой и прочим грузом, ели с ними из одних котелков такую же постную похлебку. Видел Фредерико и других бледнолицых, которых все называли красными братьями. В темном, заполненном сотнями людей зале смотрел Фредерико удивительные живые картины, рассказывающие о большой войне, о невиданном героизме далеких бледнолицых братьев, защищавших свою землю, свою свободу, своих родных и близких от озверевших врагов.
Русские тогда разгромили фашизм. В том памятном году Фредерико нашел свою Дамиану. А потом у них появился сын Лубеанис. Удивительно счастливое было время. Край ацтеков и аймара, край инков и майя, край целой плеяды героев многовековой борьбы за освобождение от чужеземного владычества Куатемока, Манко, Тупак-Амару, Кондорканки, Кауполикана, Лаутаро, Симона Боливара, Хосе Марти и многих других бессмертных имен обрел, казалось, долгожданную свободу. Исчезали колонии и доминионы. Государство за государством обретали самостоятельность. Даже надменные гринго - и те стали как будто бы мягче.
Но не минуло и десяти лет после большой кровопролитной войны, как в их родной Пареро, да и в соседних странах появились, словно черви после дождя, новые фашисты. Безусые молодчики - сынки богатых креолов, сначала забавы ради, одели коричневую фашистскую форму со зловещей свастикой на рукавах выутюженных мундиров. Нашлись и такие, кто не только восторженно аплодировал новоявленным проповедникам борьбы за чистоту \"высшей рассы\", но и всеми дозволенными и недозволенными средствами активно способствовал росту их рядов. Откуда-то всплыли на поверхность недобитые прихвостни бесноватого фюрера, нашедшие себе приют в странах Нового Света,вешатели, убийцы, палачи, чьи руки обагрены кровью тысяч и тысяч ни в чем неповинных людей.
Из тайных сейфов и складов для \"забав\" возродившихся на черной ниве мракобесья ультравандалов и проповедников шовинизма щедро потекло золото, добытое когда-то путем массовых грабежей, насилий и убийств, путем уничтожения целых народов, а также оружие - старое, припрятанное \"на всякий случай\", и новейшее.
И новоявленные \"наци\" распоясались. Митинги и веселые пирушки сменились драками, массовыми избиениями индейцев и других коренных жителей. Дальше - больше: зверские убийства, поджоги, взрывы бомб, грабежи и насилкэ. И, наконец, прямые вооруженные выступления против народных правительств, убийства президентов, расправа с патриотами, захват власти путем переворотов и последующего массового террора.
Вот почему их путь к океану два десятилетия назад окончился трагической смертью сына. Схваченный в горах головорезами диктатора Чоло, Лубеанис был обвинен в шпионаже, в попытке подорвать устои государства и в тот же день без суда и следствия расстрелян на глазах отца. Роберто было тогда всего два месяца.
Все эти годы Фредерико как мог помогал Секстине растить детей. У Роберто были две старшие сестренкиблизнецы - Мадлен и Дийяда, и одной невестке ни за что не поднять бы всех троих на ноги. Фредерико был им и любящим дедом, и кормильцем-отцом одновременно. Пока позволяли здоровье и прихоть хозяев, он работал машинистом подъемной машины на руднике, потом много лет пас овец и лам индейской общины, что арендовала земли у ранчеро в западной части плато. Все до последнего сентаво[ Сентаво - мелкая разменная монета.] отдавал Секстине, сам довольствуясь совсем немногим и в пище, и в одежде. Дома в больших картонных ящиках из-под пива разводил и выращивал морских свинок, в чем ему с явным удовольствием помогали и Роберто, и девочки. Вместе с подросшим внуком пасли они хозяйский скот, а в болотистых озерцах долин ловили проворных конпу, которых гринго называют нутриями. Они охотно покупали свинок и мягкие шкурки конпу. Именно вырученные за зверьков деньги дали возможность купить для десятилетнего Роберто форменную одежду, необходимые книги, пособия и заплатить за два года учения в начальной школе, открытой сравнительно недавно в поселке, который еще в годы большой войны разросся здесь же, на плато, неподалеку от медного рудника.
Роберто очень быстро выучился читать и писать поиспански, охотно рассказывал деду, матери и сестрам о разных новостях в своей стране и во всем мире, о которых писалось в газетах и журналах. И как-то сразу расширились горизонты их плато, сжатого со всех сторон седыми вершинами Анд. Фредерико узнавал о жизни в долинах и на далеком побережье. Снова услышал он забытые уже, но очень знакомые названия городов, где довелось ему побывать в годы большой войны. Лима, Андауайлас, Куско, Икитос, Мольендо... Где-то там, южнее Мольендо, высоко в горах, отвесные утесы которых шагают прямо в Великий Океан, схоронил он два десятилетия назад своего Лубеаниса. И не схоронил даже - просто завалил грудой тяжелых камней, так как нечем было вырыть могилу в вечно мерзлой каменистой земле.
От внука впервые услышал старый Фредерико удивительно звучные, наполненные большим смыслом слова \"спутник\", \"космос\", \"лунник\". От него же узнал имена первопроходцев вселенной - космонавтов и астронавтов. С сомнением поглядывал он теперь иногда на старинный амулет аймара: не выдумка ли это все? Но потом отрицательно качал головой. Нет! Видел же он, как светились большие глаза незнакомого существа, как не сгорела в жарком пламени костра золотистая пирамидка. Вот еще лет пять, и подрастет Роберто. Пробьет тогда их час, и отправятся они с внуком в горы, к самим вершинам снежных Анд, к таинственной пещере у скалы Ау.
Он, конечно, наступит - звездный час племени аймара, час победы простых людей всей земли. Потому что хоть и называлась их многострадальная родина Пареро вот уже полтора столетия свободной республикой, а мало что изменилось здесь со времен испанских конкистадоров и португальских захватчиков. Правда, ушли с родной земли чужеземцы, но остались креолы потомки первых поработителей, остались ненавистные гачупины, которым принадлежат и земли, и пастбища, и горы, и все, что скрывают в своих недрах: олово, медь, железо, уголь, золото, серебро, нефть, свинец... Даже гуано - горы помета миллионов птиц, выросшие за тысячелетия на .скалистых берегах Великого океана,- даже оно принадлежало гачупинам. И они вывозили его из страны на кораблях, набивая карманы песо, крузейро, кетсалями, эскудо, долларами, фунтами, франками, марками и другой ходовой валютой.
Они жили в роскошных виллах на западном побережье, не утруждая себя даже обязанностью хозяйничать в своих обширных поместьях, назначая туда жестоких, бесчеловечных управляющих. Гачупины летали самолетами развеяться за океан, ездили в красавцах автомобилях, а аймара и кечуа, как и много столетий назад, возделывали каменистую землю предгорий и горных плато деревянной сохой и заступом. Страна оставалась голой, как нищий, и дети индейцев не могли учиться, хотя тянулись к знаниям.
Вот и Роберто всего два года ходил в школу. Едва исполнилось мальчишке тринадцать, пошел на рудник откатчиком. Фредерико хорошо знал, чего стоили пареньку ежедневные двенадцать часов каторжного труда под землей. И все же Роберто выкраивал время для книг.
Да, он заметно изменился за последнее время. Стал высокий, широкоплечий, какой-то уверенный в себе. Товарищи на работе с ним считаются, уважают. И не только безусая молодежь, но и взрослые горняки. Ему уже исполнилось восемнадцать. Был он общительный, веселый, жизнерадостный, добрый к друзьям и сестренкам. А сами девчушки! Когда только и успели! Из тоненьких черномазых птенцов в один год они как-то сразу превратились в двух грациозных красавиц, полюбоваться на которых приходили даже парни из долины. И к одной, и к другой по несколько раз уже засылали сватов, парни за ними табунами ходили, но девушки не торопились расстаться с родным домом.
С Роберто Мадлен и Дийяда были неразлучны. И когда случалось им с подругами в свободный вечерок пойти в поселок на танцы, всегда звали его с собой. Роберто охотно сопровождал сестер, хотя сам никогда не танцевал стеснялся. Обычно он усаживался гденибудь в уютном уголке и наблюдал за танцующими, либо вырезал ножом из дерева забавные фигурки индейских вождей и воинов, древних божков, различных зверей и птиц.
Но в то злополучное воскресенье Роберто с сестрами не пошел в поселок. Куда-то запропастилась давняя любимица всей семьи бурая лама, которую они вместе с дедом три года назад буквально вырвали из волчьих зубов. Животное быстро привыкло к людям, послушно таскало с поля стофунтовые вьюки с картофелем и кукурузой.
Ему было бы очень жаль, если бы прирученная милая, доверчивая Косо, как ласково называл ламу Фредерико, снова попала в зубы волкам или самому ирбису - снежному леопарду, которые частенько наведываются с гор на плато.
Ламу он привел домой очень скоро. Да не одну, а с приплодом маленьким бурым пушистым комочком.
Косо и ее детеныша нашел он в густых зарослях чапарраля [ Чапарраль род колючего кустарника.] над речушкой, что протекала сразу за их арендным участком. А еще через час вся в слезах прибежала из поселка Дийяда.
- Мадлен увезли! - крикнула она прямо с порога.
- Куда увезли, кто? - не понял сначала Роберто.
- Хосе Риего и его дружки - пистолеро [Пистолеро-сооруженный наемный телохранитель.] его отца, - всхлипывая, говорила Дийяда.- Ты знаешь его. Сын управляющего рудником. Они в долине, в большой усадьбе хозяина живут. А возле дороги на плато у Хосе охотничий домик... Он уже трижды приходил на танцы в поселок. А сегодня почему-то на лошади приехал. И два его приятеля с ним - Мигель и Торибио...
- Но при чем здесь Мадлен?
- Так он же из-за нее и приходил на танцы. Понравилась... А сегодня взял и увез... Насильно.
- Как это произошло, когда? - допытывался Роберто.- Да перестань ты наконец реветь, объясни толком!
- Минут двадцать назад,- подавив рыдания, всхлипнула Дийяда.- Хосе, как приехал, сразу к Мадлен подошел, пригласил на первый танец. Ребят-то наших не было еще. При них он не решался. А сегодня прямо с коня - и к ней. Мадлен танцевать с ним отказалась. Сказала, что еще в прошлое воскресение Луису первый танец пообещала.
- Что же было дальше, не тяни!
- Да ничего такого... Он спокойно так отошел, даже песенку какую-то напевал. Подошел к своим дружкампистолеро, минут десять о чем-то шептался с ними, а потом отозвал Мадлен в сторонку. Вопросик один, говорит, деликатный имеется...
Мигель, дружок его, мне про новый фильм что-то стал плести, а я вдруг слышу - крик. Мадлен на помощь зовет. И сразу - конский топот. Мигеля словно ветром сдуло. Только тут я сообразила, что к чему... Выскочила на дорогу. Вижу - Хосе коня нахлестывает, к нижней широкой тропе несется. Поперек его седла Мадлен лежит... Я закричала, ребята из оркестра, побросав барабаны и бубны, ко мне спешат, а из кустарника - выстрелы. Это дружки его - Мигель и Торибио.
- Не суйтесь,- кричат,- иначе всех перестреляем! Ничего с вашей краснокожей не случится. Еще и довольна останется...
- Надо скорее что-то делать, Роберто! - с надеждой посмотрела она на брата.- Скорее! Если он довезет Мадлен до своего охотничьего домика, все пропало! Мадлен не перенесет позора... Ты ведь знаешь, сколько там эти мерзавцы наших девушек уже погубили...
И Дийяда зарыдала.
\"До сыпучего ущелья, где охотничий домик, на коне можно добраться только широкой тропой, в объезд террас и скалистого отрога плато. Это займет у Хосе Риего и его дружков не меньше двух часов,- быстро соображал Роберто, одевая на ноги толстые шерстяные носки и мокасины.- А если спуститься на канатах через террасы и потом прямо по скальному отрогу хватит часа, даже сорока минут. Значит, успею опередить, встретить их еще на тропе перед сыпучим ущельем. Только бы успеть засветло! Там, в долине, темнеет гораздо раньше...\"
- Пожалуйста, успокойся, Дийяда, я догоню их.
С Мадлен ничего не случится... Ты не теряй времени, сестренка, беги в поселок и передай ребятам, чтобы преследовали их широкой тропой. Неотступно! Чтоб не свернули куда-нибудь. А мы с дедом - напрямик!
Он забежал в сарайчик, где Фредерико устраивал мягкую постельку для детеныша Косо.
- Захвати все три больших кордовых каната, дедушка, и пошли к террасам. По дороге я тебе все объясню.
- Но у нас, Роберто, только два каната,- растерянно сказал Фредерико.Один еще в пятницу одолжил у меня Морелос. Мы же не собирались в горы на этой неделе... Вот я и дал. Может, сходить к нему? Он наверняка уже дома.
- Времени нет. Обойдемся и двумя. Просто ты сбросишь мне конец первого, когда я спущусь с верхней террасы. А потом возвращайся домой и успокой маму.
Они шли быстро. Дед ничего не спросил у внука.
Знал: зря парень не волновался бы так. А когда услышал от Роберто, что случилось с Мадлен, молча ускорил шаг. И только у самого края плато, где начинался гигантский уступ первой террасы, взял его за руку повыше локтя и тихо, но твердо сказал:
- Будь осторожен, Роберто. Они коварны. И постарайся как следует проучить негодяев. Не только за свою сестру. За всех наших обесчещенных девушек.
Роберто не ответил. Слова здесь были лишними.
Ловко обвязав концом корда обломок огромного валуна, он сбросил второй, свободный, конец в бездну.
Нет, не зря сотни раз водил его дед в горы, учил взбираться по отвесным стенам гранитных и базальтовых скал. Индейцы вообще не боятся высоты. Это у них в крови. Но ловкости и сноровке в этом трудном деле Роберто мог позавидовать любой из них.
Три широкие двухсотметровые террасы охватывали плато с севера и тянулись на многие километры, словно три гигантских ступеньки, каждая высотой почти в полтораста метров. Ниже, под ними, на добрый километр новые нагромождения огромных гранитных и базальтовых глыб. Если смотреть снизу, с долины, кажется, что какой-то великан-строитель начал сооружать ступеньки от плато к долине. Вырубил три и бросил, свалив камни вниз, под гору... Слева терраса прерывалась сыпучим длинным ущельем. Оно называлось так, потому что едва кто-либо ступал на его рвдхлый край, как вся эта широкая белая лента, состоящая из раздробленной щебенки размером в добрый булыжник и больше, начинала угрожающе шуршать, двигаться, гудеть, ползти вниз, увлекая за собой огромные обломки нависших с краю скал, ожесточенно дробя и кромсая их, словно хрупкие сухари.
Далеко справа, там, где кончались разрушенные временем уступы гигантских террас, начиналась широкая конная тропа. От поселка до нее почти десять километров. Столько же - вниз, к сыпучему ущелью по довольно крутой и узкой тропе.
Нет, он успеет помочь сестренке! Должен помочь!
Тут и думать нечего... И Роберто уверенно заскользил вниз.
- Бросай конец! - крикнул он деду уже через минуту и, аккуратно смотав корд в строгую бухту, стремительно помчался дальше, к следующему уступу.
Еще дважды спускался он на канатах по отвесным, почти вертикальным гранитным стенам, а потом смело двинулся вниз, в сгущающиеся сумерки.
Он успел. Справа, за ущельем, никого не было видно до самой кромки темного, словно ночь, леса. Слева, где-то над ним, слышался осторожный цокот подков...
Роберто отдышался и медленно двинулся влево по тропе. Здесь, вблизи ущелья, она была узкой даже для горца: с одной стороны - скалистый обрыв, с другой - глухая стена.
Роберто прижался к мокрой холодной стене и, затаив дыхание, слился с ее серой поверхностью. Прошла минута, другая... Цокот приближался. По тропе посыпалась мелкая галька...
А вот и они... Впереди - Хосе. Осторожно ведет коня. Тропа крутая, и чуткий конь ступает, старательно выбирая места, куда без опаски можно поставить ногу... Поперек седла что-то белеет.
- Стой, негодяй, приехали!
Роберто отделился от стены и схватил коня под уздцы левой рукой, а правой, будто железными тисками, сжал руку Хосе, держащую уздечку.
В первую секунду креол буквально остолбенел от неожиданности, но потом опомнился, выпустил уздечку, рванулся изо всех сил и, отступив за широкий круп коня, выхватил из-за высокого голенища сапога тяжелый кольт.
- Я тебя проучу, грязная свинья!- в бешенстве заорал он, стараясь спрятать за этим надрывным криком свой страх и растерянность.- Прочь с дороги! Или я превращу тебя в решето! - и трижды выстрелил в воздух.
Но громовые, удесятеренные эхом ущелья, выстрелы не произвели желанного для Хосе впечатления. Только конь, вздрагивая, чуть приседал на задние ноги и беспокойно поводил ушами.
Роберто быстро снял с коня сестру, поставил на ноги и, вынув из ножен у пояса стальной охотничий клинок, разрезал тонкий кожаный шнурок у нее на руках. Потом осторожно вытащил платок изо рта.
- Держи,- протягивая повод сестре, сказал он на индейском языке.-Держи покрепче. И стань к стене, за коня. Я сейчас.
Прогремел еще один выстрел. На этот раз выпущенная дрожащей рукой пуля расплющилась о скалу над головой Роберто, но он смело пошел яавстречу креолу, который с испугом пятился назад. Кольт в его руке трясся и прыгал.
- Я брат Мадлен,- спокойно сказал Роберто по-испански, стараясь в то же время убрать клинок в ножны.- Тебя, мерзавец, вместе с твоими дружками следует проучить за все ваши подлости, но сегодня мне не до этого...
Хосе не услышал, видимо, последних слов Роберто. Истолковав по-своему его жест, креол подумал, что брат Мадлен сейчас бросится на него с ножом. Помочь ему было некому: он знал, что дружков его час назад поймали и обезоружили парни с рудника. А справиться одному с этим огромным краснокожим ему не под силу.
Завизжав, как подрезанная свинья, он в слепой ярости разрядил в Роберто оставшиеся в пистолете патроны. Одна из трех выпущенных пуль угодила в шею коня. Остальное произошло в считанные секунды. Дико заржав, жеребец поднялся на дыбы, вырвал уздечку из слабых рук Мадлен и, круто развернувшись на задних ногах, рванулся вверх по тропе вслед за креолом.
Роберто прижался к скале, пропуская мимо себя перепуганное животное.
- Ложись! - что есть силы крикнул он в догонку Хосе, но тот с суеверным ужасом бежал дальше.
И уже через несколько мгновений конь настиг хозяина, со всего маху отшвырнул его могучей грудью с тропы, освобождая себе путь, и помчался дальше. Нечеловеческий душераздирающий крик Хосе замер где-то в глубине пропасти...
Роберто подошел к сестре, ласково обнял за вздрагивающие плечи, тихонько подтолкнул вперед.
- Пойдем, Мадлен. Для тебя все страшное осталось позади.
Сделав несколько десятков шагов, они, не сговариваясь, остановились возле того места, где бешено мчавшийся подстреленный конь отшвырнул Хосе в пропасть.
- У нас не принято бранить покойников,- тихо произнес Роберто,- но этот койотом жил, койотом и подох... Теперь жди больших неприятностей.
- Разве ты виноват? - возразила сестра.- И потом, может быть, на наше счастье, он не разбился до смерти?
Роберто покачал головой.
- На это надежды мало. До дна ущелья здесь добрая -сотня метров. Если бы еще прямо по склону скатился, а то ведь конь его метров на пять от края отбросил... Что же касается правды, как ты говоришь, то кто нам поверит?
Они медленно двинулись дальше вверх по тропе. Роберто бережно поддерживал сестру. Сгущались сумерки. Становилось прохладно. Где-то внизу тихо журчали невидимые ручьи. На потемневшем небе зажигались яркие звезды.
Минут через сорок у разъездной площадки они встретили ребят из рудника. Мигель и Торибио стояли тут же с низко опущенными головами, в изодранной в клочья одежде. Им, видимо, крепко досталось от парней. Здесь же, все еще бурно вздымая бока, стоял конь Хосе. Его держали под уздцы.
Брата и сестру встретили радостными возгласами.
- Все обошлось? - спросил у Роберто молодой забойщик Рафаэль Рисаль.Мы так волновались, когда услышали выстрелы. А тут еще конь мчится. Еле остановили.
- Для Мадлен все окончилось легким испугом,- тихо ответил Роберто.-А вот меня, видимо, ожидают большие неприятности.
Он коротко рассказал товарищам, как все произошло там, перед сыпучим ущельем.
- Этих двоих отпустите. И оружие им верните. Пусть идут ищут своего хозяина. Может быть, на мое счастье, зацепился за какой-нибудь уступ. Если нет, мне надо уходить из дому...
Только поздней ночью добрались они до своей хижины. Мать и Дийяда бросились к Мадлен, стали успокаивать, растирать ей руки и ноги - девушка вся тряслась, словно в лихорадке, и трудно было понять: от ночной стужи это или от пережитого потрясения.
Фредерико молча, не перебивая, выслушал рассказ
Роберто, раскурил свою глиняную трубку и только после этого коротко сказал:
- Надо идти в общину. Всем. Сейчас же. Утром будет поздно. Там решим, что делать дальше.
И стал собирать скромные семейные пожитки. Секстина помогала ему. Она не произнесла ни слова, но, видимо, была, как всегда, полностью согласна с дедом.
Поселок общины индейцев племени кечуа находился на юго-западном краю плато, у самых отрогов новой гряды Анд. Род этот многие десятилетия арендовал здесь землю у богатого ранчеро. Аймара и кечуа, жившие на плато, дружили еще с времен инков, и Фредерико был уверен, что соседи не оставят его семью в беде. Во всяком случае, дочери аймара в трудную минуту всегда найдут там и крышу над головой, и место у огня, и пищу, и доброе слово. В этом старый Фредерико не сомневался.
- Однако стойте,- сказал он девушкам, которые в этот момент выводили из сарайчика Косо и ее детеныша.- Сосед вернул вне вечером корд,- показал он Роберто переброшенную через плечо бухту каната.Обязательно нужно вытащить и те два, что остались на террасах. Они нам очень могут понадобиться. И даже скоро.
Роберто молча кивнул, и оба исчезли в темноте. А через час все пятеро уже неслышно шагали на юго-запад. Позади них гасли потускневшие звезды. Алел восток, и снежные вершины Анд пламенели на фиолетовом фоне неба.
...Старейшина рода - Великий Белый Ирбис с глубокой почтительностью и всеми знаками уважения, принятыми у индейских племен, усадил Фредерико рядом с собой на толстую мягкую подстилку, сотканную из шерсти ламы. Неслышной тенью скользнул по ковру молодой индеец, подбросил в очаг сухие поленья и пучки пахучей травы. Другой принес набитую табаком трубку, подал огня.
Великий Белый Ирбис старательно раскурил ее, сделал три традиционных затяжки, передал гостю.
- Ирбис внимательно слушает тебя, старейший из аймара!
Фредерико потянул три раза из трубки, с поклоном вернул ее хозяину и неторопливо поведал обо всем, что случилось недавно с Мадлен и Роберто.
- Я прошу у тебя помощи и совета, Великий Белый Ирбис,-поднялся он на ноги и снова низко поклонился.
Старейшина почтительно усадил Фредерико рядом с собой. Потом лицо его скрылось за клубами табачного дыма. Несколько долгих минут он сосредоточенно курил трубку. Потом вдруг хлопнул три раза в ладоши.
Вошли два молодых индейца.
- Проводите женщин в свободный вигвам,- сказал он им на языке аймара.И проследите, чтобы там было тепло и чтобы им всегда хватало пищи. Они наши дорогие гости.
Он подождал, пока Секстина и девушки вышли, потом заговорил снова, глядя прямо в глаза Фредерико:
- Ты можешь остаться тоже. Если захочешь. Но молодой аймара должен уйти. Так будет лучше для него... И дело тут не в том, что трижды проклятые гачупины могут лишить нас куска хлеба, согнать с арендуемой у них земли. Просто среди многих честных кечуа нашего рода могло случайно вызреть и гнилое семячко. Соблазн велик... За золото, за кусок горбатой каменистой земли, за право командовать и помыкать своими же сородичами стяжатель и завистник может выдать молодого аймара. Такие случаи уже бывали не раз. И у кечуа, и у аймара. И даже у великих инков и ацтеков... Старейший и почтеннейший из аймара, конечно же, знает трагедию Тупак-Амару. И первого, и второго... Говорят, молодой аймара очень похож на Хуана Кондорканки...
Роберто удивленно посмотрел на деда. \"Что там еще за Тупак...\" И вдруг увидел, как у старого Фредерико вся кровь отлила от лица. Оно побелело. Потом посерело. Дедушка порывисто поднялся.
- Ок! - сказал он, низко склонившись в благодарном поклоне.- Великий Белый Ирбис должен по праву называться еще и Мудрым... Мы от всего сердца благодарим тебя и всю общину за теплое гостеприимство, оказанное женщинам аймара. И за мудрый и добрый совет, данный мужчинам. Мы уйдем в горы. Оба. Немедленно. Через сухие ущелья по направлению к озеру Тотокуку. Потом дадим о себе знать нашим женщинам.
- Будьте спокойны за них,- поднялся старейшина.- Мы дадим нашим братьям одежду, пищу, табак - все, что нужно в трудной дороге. Молодые, преданные мне телом и душой кечуа проводят наших братьев до самой холодной тропы.
Он прошел в темный угол вигвама и быстро вернулся, держа в руке тяжелый обушок рудокопа.
- С ним я пятнадцать лет трудился на руднике. Возьмите. И почаще рубите тропу за собой.
Всего на минутку зашли они в вигвам, где поселили Секстину с дочерьми. Девушки уже лежали в постели. Мать сидела возле очага. Молчаливо выслушала их решение. Согласно кивнула головой.
- О нас не тревожтесь. Мы у хороших людей.
Только и сказала. И протянула Роберто собранный в дальнюю дорогу узелок.
Четверо молодых кечуа проводили их высоко в горы, туда, где не росла даже трава, где среди поднимавшихся к небу бурых скал начиналась холодная снежно-ледяная тропа.
Юноши несли на себе тяжелые мешки с провизией, теплыми вещами, флягами с водой, две вязанки сухих поленьев. У тропы Фредерико и Роберто одели на себя теплые вещи.
Прощаясь, один из провожатых снял с руки большие красивые часы и протянул их Роберто.
- Возьми. Я выменял эти часы в прошлом году в долине за сто шкурок коипу. Очень хорошая вещь. И время точно показывает, и день, и месяц, и год. И заводить их пять лет не нужно. Микроаккумулятор в них. Вернешь, когда отступит беда.
...С тех пор прошло ровно четырнадцать дней. И каждый из них старый Фредерико размеренно шел впереди, а Роберто по нескольку раз в день останавливался и рубил обушком пяти-шестиметровый отрезок ледяной тропы за собой, чтобы задержать возможную погоню. А потом догонял деда.
...На шестой день они без особых помех добрались до малой пещеры, где укрытые за тяжелыми камнями сидели мертвые Эдувихес Кондорканки и его правнук Таау. Время пощадило их. Мороз превратил в камень тела обоих. Седовласые, похожие внешне друг на друга, как братья, они - прадед и правнук - сидели рядом, словно живые, бросая вызов векам, и трудно было понять, кто из них старше...
Там, в маленькой пещере, у застывших навеки в немой беседе предков рассказал старый Фредерико внуку все, что знал о тайне своего племени.
Нет, Роберто не отмахнулся от рассказа деда. К несказанной радости старика глаза внука загорелись огнем -надежды. Что-то видел он в этой легенде аймара, что-то есть в ней, что-то непременно должно было быть! Только солнцеликий Виракоча тут, конечно, ни при чем.
Он так и сказал об этом деду, когда, закрыв снова мертвых тяжелыми валунами, чтобы не нарушили их покоя дикие звери, они пошли дальше. Дед промолчал тогда, а сейчас, через восемь дней, опять достал старинный амулет и вновь усердно молится своему Виракоче.
Роберто разогнулся. С довольным видом посмотрел на свою работу. Долго придется тут повозиться их возможным преследователям! Потом неторопливо подвязал к своему опустевшему мешку обушок и повернулся к деду.
- Что это ты опять,-начал было он и... замолк, застыл, онемевший, боясь шевельнуться.
Лицом к низко стоящему над снежными вершинами солнцу, застыв, будто каменное изваяние, на коленях стоял Фредерико. На раскрытой ладони его вытянутой к солнцу левой руки лежал амулет. Та его часть, на которой раньше в скорбной задумчивости дремало, прикрыв большие глаза тяжелыми веками, незнакомое существо, светилась ровным голубым светом. Существо исчезло. Его больше не было видно. А голубой свет расширялся, рос в объеме, становясь осязаемым, плотным и немного расплывчатым. Он мерцал искринками, этот загадочный сгусток света, вспыхивал разноцветными огнями, все больше превращаясь то ли в овальное зеркало, то ли в маленький киноэкран...
И вдруг на нем появились какие-то непонятные знаки. Черные, выразительные, они хорошо просматривались на ярко-голубом фоне, собирались в ровные строчки. Эти строчки какой-то момент оставались неподвижными, а затем уплывали куда-то вверх одна за другой. Казалось, кто-то невидимый быстро пишет бесконечно длинное письмо непонятными буквами-клиньями.
Нет, это не был язык испанцев или других гринго, живших в их стране. Роберто сразу понял это. Но ведь на земле так много других народов...
Строчки исчезли так же неожиданно, как и появились. А на голубом поле экрана, который, казалось, свободно плавал в воздухе, возникло изображение часов. От деления к делению размеренно двигалась большая секундная стрелка. Такая же большая, только потолще, упиралась заостренным концом в красный кружочек, где обычно стояла цифра \"12\", а такая же толстая, в два раза меньшая по размеру, в такой же кружочек, где было место цифры \"4\".
Роберто невольно взглянул на свою левую руку. Стрелки на часах молодого кечуа показывали ровно четыре часа пополудни 10 июля.
По спине юноши волною прошел озноб, словно выбрался он только что из ледяной купели. Бешено колотилось сердце. Его острый слух улавливал какую-то незнакомую тихую мелодию. Он невольно сделал шаг вперед, пытаясь лучше расслышать волнующие звуки, и снова замер на месте. Часы на голубом экране исчезли, а в центре его, где-то далеко-далеко, загорелась яркая желтая точка. Вот она увеличилась до размеров блюдца, искрясь и переливаясь, как стайка колибри в сельвасах [ Сельвасы - обширные влажные тропические леса в Южной Америке.]. А потом вокруг нее закружились, приближаясь и увеличиваясь, разноцветные и различные по величине пуговички. Вот одна из них - третья от ярко-желтого блюдца, зеленовато-голубая, сравнительно небольшая, стала постепенно увеличиваться. Желтое блюдце в это время медленно поплыло в правый угол. От него видимым остался только небольшой кусочек. А маленькая голубоватая пуговичка, все больше увеличиваясь и приближаясь, с каждой секундой все больше походила на знакомый с детства глобус с привычными материками и океанами.
Роберто присмотрелся.
- Это наша Земля,- пояснил он деду.- Она вращается вокруг своей оси и вокруг солнца.
Оцепенение прошло, и он уже спокойнее смотрел на голубой экран, плавающий прямо в воздухе над ладонью застывшего, словно изваяние, Фредерико.
Под вращающейся Землей мелькали цифры. Кусочек желтого солнца медленно переместился в левый угол экрана, а затем так же медленно вернулся в правый. Движение глобуса вокруг оси тоже замедлилось, а в центре нижней части экрана четко обозначилось число 365.
\"Год от сегодняшнего дня\",- понял Роберто.
А глобус на экране снова стал набирать обороты, закрутился вокруг своей оси, словно волчек, под основанием которого продолжался начатый отсчет его оборотев. Быстро мелькали числа. 400, 470, 540 - улавливал Роберто некоторые из них. Но почему вдруг стал тускнеть, расплываться экран? Нет, не сам экран, Округлые края его, как и раньше, были фиолетовоголубыми, яркими, сочными. А вот золотисто-желтое солнце, голубой ореол вокруг глобуса... Их будто заволакивало какой-то пеленой...
640, 690, 710... Вращение глобуса снова замедлилось Как и кусочка солнца, его почти не было видно на экране. И вдруг ободок ореола вокруг изображения Земли вспыхнул ярким красным огнем. Сдвинулись, куда-то поплыли очертания материков, и в то же мгновение глобус на экране рассыпался на мелкие кусочки. На чистом лилово-голубом экране появились три крупные цифры - 7, 2, 1.
Смолкла мелодия. Исчез экран. Со среза трехгранного амулета широко раскрытыми фиолетовыми глазами смотрело на двух людей незнакомое существо, губы которого чуть приподнялись в приветствии.
Молодой индеец взглянул на часы. Передача продолжалась всего три минуты.
И эту вещь аймара хранят у себя почти пять веков!
Роберто подошел к Фредерико, осторожно взял с его ладони трехгранную золотистую пирамидку, потом бережно помог подняться старику.
- Идем, дедушка. Нам нужно спешить к скале Ау. Амулет Тупак-Амару поможет открыть нам дорогу к тайне аймара или, что вернее, к тайне гор. Я очень верю в это! И не зови ты на помощь своего Виракочу. Бог здесь ни при чем. Хотя тех, кто создал этот амулет, и впрямь можно назвать богами...
Больше часа шли они еще по едва заметной горной ледяной тропе. Шли медленно, потому что Роберто каждые двести шагов разрушал обушком кусок тропы, тщательно срубывая малейший бугорок, на который могла бы опереться нога преследователя.
Все-таки они успели пройти довольно далеко вперед. Дед оказался прав. Солнце еще не село, когда за очередным поворотом глубоко внизу открылась широкая, окруженная со всех сторон горами, долина, значительную часть которой занимала водная гладь.
- Вот оно, Тотокуку,- не сказал, а с каким-то проникновением выдохнул из себя Фредерико.- Древняя обитель солнцеликого Виракочи...
Дед поднес ладонь к глазам, пристально вгляделся вперед, потом привлек к себе Роберто, обнял за плечи.
- Видишь вторую вершину на горизонте? Если смотреть на воду прямо под ней, то заметны белые пятнышки. Это небольшие каменные островки. Их три. На них стоят наши древние каменные храмы,- почему-то шепотом продолжал он.Много веков назад их построили предки аймара. Говорят, там начинается путь в царство солнцеликого Виракочи...
Он замолк, задумчиво глядя вперед, а затем, словно очнувшись от грез, заговорил буднично, обычным своим мягким, певучим и немного гортанным голосом:
- Скала Ау и пещера, где последнюю ночь провел с женой и сыном наш отважный пращур Хуан Кондорканки, чуть ниже, недалеко отсюда. Мы будем там очень скоро. С площадки у самой скалы и озеро видно лучше. Пошли, сынок.
И он уверенно двинулся вниз.
Стояла удивительная тишина. Куда-то далеко за вершины гор умчался непоседа ветер. На небе - ни облачка. За далекий хребет западных Анд прячется солнце, и его малиновый свет золотит отроги ближних вершин, отражается в водах Тотокуку, превращая их поверхность в огромный костер.
Вот и скала Ау, и узкий вход в пещеру слева от нее.
Издалека послышался слабый раскат грома. Роберто обошел скалу, стараясь рассмотреть ее причудливую тень. Действительно ли похожа?
Что-то в ней и вправду есть...
Oн смотрел на огромный темный профиль, отбрасываемый скалой Ау на отвесный склон горного великана. Крутой высокий лоб. Длинные жесткие волосы. Нос с горбинкой. Чуть выпяченные вперед губы. Ясно очерченный подбородок... Чудеса, и только! Чем-то тень похожа на дедушку Фредерико!
Второй, более мощный раскат дошел до его сознания.
Гром среди ясного неба? Откуда?!
А у стоявшего чуть поодаль Фредерико от переживаний вдруг закружилась голова и подкосились ноги. Зазвенело в ушах, поплыли перед глазами темные круги, а земля вздрогнула под ним и ушла из-под ног куда-то.
\"Совсем одряхлел,-подумал он, ловя руками воздух.-А может быть, просто от голода? Ведь уже четвертый день мы с Роберто ничего не ели...\"
Он посмотрел на внука и с испугом вскрикнул, увидев, как Роберто изо всех сил пытается подняться с земли, куда швырнула его и держала, не отпуская, какая-то неведомая сила.
Нo далекий гром - оглушительный, страшный в своей дикой силе грохот в третий раз потряс и воздух, и землю. В исступленном танце заплясали, задрожав, скалы. Словно гигантские змеи, раскачивались отроги гор, а прямо против них над одной из снежных вершин высоко в небо взметнулся огненно-черный фонтан.
- В пещеру! Скорей в пещеру! - крикнул дед Роберто.- Только там мы сможем найти спасение!
Помогая друг другу, они добрались наконец до узкого входа, протиснулись в сырую дыру. Но прежде чем спрятаться под могучими сводами, оба на мгновение выглянули наружу.
Сколько жить будет, не забудет Роберто этой страшной картины...
Завывая и дико ревя, гремя и раскалываясь на лету, с неба огненным дождем сыпались раскаленные добела камни. Поднимая тучи снега и пыли, оглушительно грохоча, неслись по склонам гор каменные и снежные лавины. Кипела огненная вода Тотокуку. На поверхности озера больше не было видно островков. Они скрылись под водой вместе с храмами. По небу, закрывая проступившие звезды, ползли тучи черного дыма...
Роберто вынул из мешка свечу и зажег. Помог деду набить и раскурить трубку. Оба долго сидели молча, напряженно прислушиваясь к тому страшному и необратимому, что происходило за стенами их убежища.
Роберто понимал - ожил один из многих вулканов, которыми так богаты их горы. Одновременно произошло землетрясение. Его толчки периодически проникали и сюда, в пещеру. Тогда казалось, что кто-то могучий и злобный требовательно стучит в дверь дома, от чего тряслись и стены, и пол, и высокие своды.
Не об этом ли недавно предупреждало их незнакомое доброе существо, когда показывало, как разлетается на мелкие кусочки глобус-Земля, окутанный черным дымом и красным ореолом пожара?
Но ведь были цифры... Они говорили, что до страшного этого часа должен пройти 721 день...
Юноша терялся в догадках. Он достал с груди золотистый амулет, взялся пальцами за головку неведомой птицы с человекоподобным лицом и поднес к глазам трехугольный срез пирамидки.
Огромные глаза неподвижно застывшего незнакомого существа мгновенно раскрылись, засветились сначала голубым, а потом нежным розовым сиянием, заискрились живым блеском. Кончики губ его приподнялись в приветливой улыбке.
Роберто вскочил, взял за руку задремавшего деда. В тот же миг по сводам пещеры поползли огненные змейки, осветив ее всю голубым неземным сиянием. Тихо зазвучала знакомая уже мелодичная музыка.
- Идем, дедушка, идем скорее! - потянул он за собой Фредерико прямо на глухой, серый от времени монолит стены.
Шаг, другой, третий... Едва правая рука Роберто, в которой был зажат старинный амулет аймара, коснулась холодного камня, как скала мягко поплыла назад, бесшумно сдвинулась куда-то вверх, открывая широкий проход, за которым сверкал огнями высокий круглообразный тоннель.
Слегка подтолкнув шепчущего молитвы деда, Роберто вслед за ним решительно шагнул вперед.
ГЛАВА ВТОРАЯ