Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

Глава 1. «Мы сделаны из вещества того же, что наши сны»...

- Тебе не надоело? - осведомляется Мореход, подставив лицо серым нитям дождя. На моем море Ид опять плохая погода.

- О чем ты?

- Ты изо всех сил стараешься убедить всех - и себя в первую очередь, - что никаких верхних миров не существует, что живем мы только здесь и только один раз. Выступаешь в роли сочинительницы и... тюремщицы для Викинга и для Геркулеса. Плетешь из своей жизни кокон вокруг их судеб. Таскаешь их за собой, не даешь размахнуться, решить вопрос не оралом, а мечом, как им привычнее... Скучный ты человек.

- Разве я их держу? И вообще - разве таких удержишь?

- Ты - удерживаешь. Викинга в домашнюю клушу превратила. Такую же, как ты сама. Не видишь, что ли, разницы между вами?

Я задумываюсь. Мореход, конечно, грубиян. И врун. То есть напрямую не соврет, ему даже на это прямоты не хватает, но самую ценную информацию тщательно замаскирует. И подаст в зашифрованном-перешифрованном виде. Поэтому над каждым его высказыванием я размышляю, как немцы над «Энигмой».

Конечно, разница очевидна.

Я - профессионально добрый человек. Не сказать, чтобы искренне добрый, но что профессионально добрый - это как минимум. Мои книги дают читателям развлечься и отвлечься от проблем. Хотя большинству по шее дать надо - тем и развлечь, и отвлечь. Чтоб не зацикливались на проблемах своих ненаглядных.

Викинг - убийца. Ей параметры человеческого тела важнее бездн человеческой души. Она отделяет одно от другого и заинтересована только в крепости уз тела и души. Ее равнодушие к людям так же профессионально, как и моя доброта. То есть если его не оплачивать, оно, может, и вовсе не всплывет.

В любом случае обе мы толком не знаем, каково это - быть собой. Слишком многого требуют от нас наши профессии.

У меня обширная семья. В принципе, у меня никого нет, кроме семьи. Мне в каждую минуту жизни хватало семейных радостей и проблем - настолько, что я даже не пыталась искать их на стороне. Так и не научилась жить вне семьи. Я всегда либо среди своей родни, либо в пустоте. Посторонние, пришлые люди меня пугают. Удивительно, что я сумела довериться Дракону...

У Викинга семьи нет и не было никогда. И, вероятно, не будет, даже если она своего Дубину усыновит. Для нее Геркулес с Кордейрой - обуза, от которой Викинг избавится, едва лишь представится случай. Может, скучать по ним станет, волноваться, как у них там дела, в тридевятом королевстве, но порог предназначенных ей апартаментов вряд ли переступит. Маетно ей в любящем окружении родных (или почти родных) людей. Она такой же внесемейный человек, как я - внутрисемейный.

Но и я, и она висим сейчас на ниточке над бездной нового и усиленно делаем вид, что нам ничего так, вполне тут, на ниточке, комфортно...

Единственное, что у нас общего - это Дракон. Вот только у Викинга все с ним в прошлом, а у меня - все в будущем! Но это значит... это значит, что Дракон попросту не может быть настоящим! Он сделан из «вещества того же, что наши сны» - из материи верхних миров. Из моего воображения. Я его придумала. Поэтому мне с ним так хорошо.

Я оборачиваюсь к Мореходу. Он стоит рядом и равнодушно глядит на плывущие за пеленой дождя острова. Мы не на его корабле. Мы на плавучем такси. Оно везет нас из аэропорта Марко Поло в палаццо Гварди. Всё совершенно настоящее - серая ледяная вода с едва заметным гниловатым душком, гигантские цапли подъемных кранов, пронзительная венецианская зима - и только мы не от мира сего. Сумасшедшая, погруженная в общение со своими глюками и двое ее собеседников.

- Этого просто не может быть, Мореход! - говорю я срывающимся голосом. - Его вижу не только я. Его Гера видел! С ним Соня переписывалась!

- А-а-а, додумалась! - благодушно посмеивается Мореход. Глаза у него при этом ледяные, холоднее водицы за бортом. - Если вспомнить встречу с Герой, то, кажется, никто ни с кем чаи не гонял, Гера тебя сразу в ванну повел, увидав, что тетенька того-с, накушамшись, аж на ногах не стоит...

- Дракон дал ему для меня визитку и таблетки!

- Визитку Гера мог взять со столика в прихожей. А кто ее туда положил? Да ты же и положила.

- А откуда Я ее взяла? Заказала в типографии в состоянии лунатизма?

Мореход лениво пожимает плечами:

- Мало ли откуда... Из почтового ящика. Со стойки в Гериной качалке. Мало ли народу под «азияцкими» псевдонимами открывает кружки обучения всему подряд, от айкидо до нинджитсу? Шлет рассылки, визитки, рекламки, прочий спам. Ну могла среди сотен уродливых бумажек затесаться одна стильная? Ты ж у нас эстетка! Зацепилась глазом, стала выдумывать, каков он - дракон в образе человеческом... И досочинялась до мнимого идеального любовника, до мужчины твоей жизни. О котором мечтает любая женщина, будь она хоть сто раз эротофобка[1]. - Мореход насмешливо кривит рот. - А визитка так и осталась валяться на видном месте. Гера ее и нашел.

- Таблетки, надо понимать, он нашел рядом?

- Таблетки? Ах, да! Те самые, которые вроде как были нейролептиками. И ты, несмотря на категорический отказ пить эту гадость, - раз! - и заглотила чуть ли не горсть. Будучи пьяной! И точно зная, чем грозит сочетание алкоголя с седативами. Ах, ты в тот момент про такие мелочи не помнила! В тебе зарождалось большое чувство! - Мореход всплескивает руками. В его голосе слышится неприкрытая злость. Он что, ревнует? - Не помнила, потому что не было никаких седативов. Таблетки были от другого. Может, от простуды. Племянничек твой анальгетики какие откопал и тетке принес, чтоб наутро не рассопливилась. Да, ты увидела настоящее название лекарства. Увидела, но разумом не восприняла. Просто сожрала что дали и спатеньки пошла. А почему? А потому, что знала: никакой опасности для тебя в тех колесах нету. Опасность совсем в другом месте. В твоем неуемном воображении.

- Хочешь сказать, я после гнусного впечатления, полученного на встрече сокурсников, страстно захотела релаксанта? Настолько, что выпала из реальности, приняла какого-то случайного бомбилу за мужчину своей мечты, доехала до дому, разыграла перед Геркой спектакль, после чего впала в беспамятство, а когда проснулась, у меня родилась крепкая уверенность: я встретила судьбоносного прынца? И с тех пор я планомерно подсовываю родным доказательства существования Дракона: пишу от его имени электронные послания на собственный e-mail, навожу Соньку на мысль назначить автору писем свидание от моего имени, полдня шляюсь по Берлину в одиночестве, разговаривая сама с собой...

Гневный монолог прерывается простым вопросом: почему нет? В наши дни встретить на улице человека, разговаривающего с собой, - обычное дело. Наушники реабилитировали психов-обладателей слуховых галлюцинаций - всех, поголовно. И даже обладатели визуальных глюков, если не распускают рук, имитируя объятья, рукопожатия или драку, могут сойти за любителей потрепаться по телефону...

Я могла болтать с пустотой часами, создавая перед глазами воображаемого мужика по фамилии Дракон. Того самого повзрослевшего принца девичьей мечты, которого отчаялась встретить в реальности. Много-много лет назад. А еще запретила сознанию повторять: душка Дракон есть. Он где-то неподалеку, в окружающей действительности. Но мы никогда - никогда - не столкнемся лицом к лицу. И даже столкнувшись, скорее всего чертыхнемся и разминемся. Может быть, не первый раз уже разминемся.

- Я. Ничего. Не. Хочу. Ты. Должна. Разобраться. Сама. - Мореход стоит, демонстративно отвернувшись. Я не могу даже заглянуть ему в лицо. А и смогла бы - вряд ли выражение Мореходова лица подскажет мне, что он врет или, не дай бог, говорит правду.

О. Боже. Мой. Обожемойбожемойбожемой, с кем же тогда я еду в палаццо Гварди, забронированное на две недели для романтического путешествия? А если быть откровенной, то для беспробудного сексуального разгула?..

* * *

Ну, и у Викинга, когда я перестала за ней следить и погрузилась в пучину собственных проблем, началась совсем другая жизнь. Своя. Киллерская. Активная.

- Почему не пойдешь? - в сотый раз выясняет Дубина, намертво укрепившись на скальном выступе - единственном \"предмете мебели\", способном выдержать его перегруженную мускулатурой тушу.

- Потому что я - ходячая смерть. Для вас обоих. У меня в башке - навигатор для маман. Где я - там и она. Пришлет своих мертвяков - и Кордейра завершит ее славные начинания.

- А при чем...

- А при том, что твоя принцесса - смерть для нас обоих! Помнишь, как мы ее задницами в кафе загораживали? Чудненько пофехтовали! Я в первый раз за много лет едва на колбасу не пошла. И от кого? От рук каких-то тухлецов, передвигающихся в темпе вальса! Стыдоба.

- Но она...

- Знаю я. Помочь хочет. Любит тебя, меня уважает, себя ищет. Все прелестно, кабы не был каждый из нас - каждый! - дураком под колпаком. Под колпаком моей маман, которая, сам знаешь, та еще шкатулочка Пандоры с сюрпризами. Вот завтра пришлет големов из обожженного кирпича - что делать станем? Тут уж не до блаародства! Придется выбирать - погибать всем троим или отдать им Кордейру. А и отдадим - не спасемся. Куда ни кинь - всюду данс макабр[2] выходит.

- Ну, здесь-то ты тоже...

- Не в безопасности? Не знаю. Почему-то мне кажется, - я глажу сырую стену в известковых потеках, - под горой она меня не сыщет. Камень так просто не прощупаешь. И перестань сюда таскаться. Я не брошенная Белоснежка, чтобы в шахте без горячего питания сидеть. Вчера вон, целого быка добыла. Хочешь кусочек? - я показываю на тушу в углу.

Геркулес вяло протягивает руку, отрывает шмат мяса, бросает в рот. Каким я чудищем ни обернись, подобной манеры жрать, не откусывая куски, а забрасывая их в пасть, точно уголь в топку, у меня не будет. Видимо, это и есть черта, отличающая монстров женского пола от монстров - и от людей - мужского пола. Дубина жует и морщится. Не понимаю! Превосходная телятина, диетичная... Вареная в гейзере без соли и специй. Ни залежей соли, ни солончаков в округе не нашлось. Зато имеются горячие источники с хорошей питьевой водой. Вода нужнее.

В последние дни я только тем и занимаюсь, что шныряю по хозяйству.

- Драконом полетала? - прожевав, вдохновляется Дубина. Мы же с ним так больше и не превращались в этих чудных всесильных монстров. Вот как отрезало.

- Фурией поползала. Ей быка задушить, как мне кролика.

- А-а-а... - гаснет Геркулес. - У меня тоже... не получается пока.

- Тренируйся. Палец порежь.

- Резал, - показывает он мне царапину на ладони.

Качественная царапина, глубокая. У меня и у самой такая есть. Болезненная, но бесперспективная. Видать, для обдраконивания что-то покруче нужно. Правильный сорт боли, как ОН мне сказал. И страха за то, что тебе дорого. Может, если на нас големы нападут, мы мигом драконами станем. А пока в безопасности жируем - никаких чудес.

Трудно стать высококачественным чудовищем, трудно. Первосортным. Драконом. Ламия и суккуб, надо понимать, монстры второго сорта. Еще бы! Голод и жажду в себе взрастить дело нехитрое, пара дней диеты – и ты уже в нужной кондиции. Зато всеведенье и всемогущество получаешь только при выгодном стечении обстоятельств. Чертовы магические непонятки!

Не удивительно, что и у маменьки нифига с омолаживанием не вышло. Видать, не такое это простое дело. Злобу или похоть в мир выплескивать не в пример проще. Чтобы стать молодой, надо... надо... вернуться к себе прежней. Чтобы чувства свежей стали, чтобы жизнь бесконечной казалась, чтобы не бояться ничего по-глупому, по-молодечески, по-девичьи... Чтобы верить: мир у тебя в руках, будущее у твоих ног, все царства тут твои, все букеты роз, все коробки конфет, все серенады и вся любовь, сколько ее в мире ни на есть, - тебе, тебе, прекрасной, пленительной и несравненной!

А она боится. Все время боится. Как в зеркало глянет - тут ее узлом от страха и завязывает. От страха старости и уродства. Ну, и от близости самой хреновой из смертей, какую только выдумать можно. Смерти от руки собственного дитяти.

Дитятя встает с колченогого табурета и меряет пещеру шагами, десять в одну сторону, семнадцать в другую. Это маленькая пещера. Здесь имеются залы гораздо, гораздо шикарнее. С колоннами и бассейнами, как в хорошем отеле. Вот только согреть их невозможно. А тем более осветить. Главная проблема убежищ - они ВСЕГДА холодные, темные и грязные. И за любой мелочью, от соли до сапожного крема, приходится тащиться за много километров. Проще уж сидеть на бессолевой диете и ходить в нечищеной обуви.

- А ты поняла, как она тебя находит? - безнадежным голосом спрашивает Геркулес. Это - вопрос номер один на повестке дня. Сегодняшнего. Вчерашнего. Позавчерашнего. И, вероятнее всего, завтрашнего.

Пороть чушь про кровные узы, действующие как GPS, ни мне, ни Дубине не пристало. Тем более, что оба мы понимаем: соглядатай абсолютно материален. Как тот хрустальный шар, которым мамаша пользовалась, еще когда мы с Геркулесом ее как Старого Хрена знали. Я помню наше бегство из Горы, помню ощущение слежки, помню вспышками возникавшие картины \"обратной связи\" - бесформенная, бесполая тварь с хихиканьем вертит в наманикюренных пальцах бликующий шар...

Вот только во всевиденье этого шара я не верю.

Потому что не Саурон-Багровое око мамуля моя, сколь ни лестно для нашего семейства такое сравнение. Она - не Саурон с палантиром, а я - не Арагорн с Андурилом. Колебания надвигающегося возмездия фиг поколеблют эту черную душу.

Да и на хрена ей по излучениям нас искать, когда живых агентов предостаточно? Маман всегда неплохо умела управляться с разумной и неразумной живностью...

А в этом стане вообще слишком много подозреваемых. Шпионить за нами может кто угодно: летучие и нелетучие мыши, бродячие псы, подданные Кордейры, баристы в кафешках, даже мой давний любовник-дракон... Здесь, под километровой толщей камня, живое - редкий гость. Даже летучие мыши. Нигде нет такого мертвого покоя, как здесь. Такой тишины. Такой возможности сосредоточиться. И такого медленного времени.

От секунды до секунды проходит час. От часа до часа - год. За эти несколько дней я ощутила, как утекает жизнь. Моя жизнь. Но я не могу поддаться искушению и переселиться в замок Кордейры с его системой \"все включено\". Ходить по коврам, есть серебряными приборами, глядеться в зеркала, а не расчесываться пятерней наощупь... А-а-а-а-а-а-а-а!!!

Я совершаю акробатический прыжок спиной вперед от здоровенного куска черного обсидиана, в котором благодаря праздничной иллюминации - всем пяти свечам из моего запаса, зажженным одновременно, - смутно колышется мой силуэт.

- Дубина, кончай жрать, за мной! - кричу я и бросаюсь к выходу, на ходу прихватывая пожитки. Почему человек всегда так разбрасывается? Знала ведь: однажды отсюда придется убегать, сломя голову. Котомку приготовила, в стратегически важном месте на камушек положила. И что? Плащ в одном углу, сапоги в другом, перевязь в третьем... А времени-то нет! Через сколько часов ОНА будет здесь? Через два? Через три? Сколько времени прошло с момента, когда я поправила все восемь кос, поглядевшись в темное стекло Starbucks\'а, до заполнения кафе отрядом зомби? Сколько часов назад я смотрелась в этот шмат обсидиана?

Зеркала! Они, они сделали мою мать чудовищем, когда та еще человеком выглядела. Предатели, наветчики, извратители. На лице ее не было никаких признаков старости, но маман уже часами сидела, в серебряную амальгаму уткнувшись, щеки возле рта разглаживая. Она отдала зеркалам свою душу, свой разум, свою судьбу - и они все сожрали, не икнув! А взамен поселили в пустом мозгу сущность... сущность, противоположную человеческой... После, после, после!!!

В лавовых трубах уже шуршит чужое эхо. Мы не можем принимать бой в каменном мешке. Мы уходим лабиринтом ходов, заблаговременно изученным и помеченным. Под пальцами бегут знакомые ребристые поверхности. Эхо исправно врет, путая наши следы.

Кого она пустила по нашим следам? Хорошо, если зомби. Плохо, если вампиров. Вампиры видят в темноте, слышат все как есть, найдут нас в два счета. Мы не отобьемся от миллиона мелких кровососов, запрограммированных на убийство. Хлопанье крыльев! Сотен тысяч крыльев! Летучая мышь выгрызает ранку размером с ноготь мизинца, выпускает обезболивающее и антикоагулянт, кровь перестает сворачиваться, но жертва не чувствует боли, а-а-а-а, блядь!!! Они нас растворят в коагулянте этом, мать мою растак!!!

Снова танцуем, размахивая мечами, в облаке сотен кожистых партнеров, норовящих отщипнуть по кусочку жизни. Передовой отряд. Рубить в темноте увертливых летучих врагов размером с воробья - последнее, чем я хотела заниматься в жизни. Вот, кажется, оно и станет последним моим занятием. В жизни.

Ну нет, мамуля, я не дам себя заесть дурацким летающим крысам! Я тебя саму на корм пущу, да не крысам, а найду кого помедленнее и поотвратительнее...

Где же сифон? Мы должны быть рядом с сифонным озером[3]. Скала вдается в воду, перекрывая возможность вдохнуть, пока плывешь. Но и ни одна мышь не пролезет следом за нами по скальной полке[4]. Плыть минуты три, дыши, Дубина, оружие на живот, не на спину, если что, сбрасывай, сбрасывай на хрен, прыгаем!

Вот так же мы с тобой плыли в самом первом моем воспоминании, Дубина. То озеро эпически называлось Кишка. И мы тоже убегали. Только тогда мы не знали, кто такой Старый Хрен, и нам даже казалось, что этот Хрен не против нам помочь... Ну, теперь я знаю, чего стоит твоя помощь, мамуля!

Стоп! То есть бульк! Рот, а главное, ноздри наполняются ненароком втянутой водой. Уй-й-й, как больно... Точно раскаленную спицу в нос воткнули... Плыви, Дубина, плыви, не оборачивайся, нет у тебя времени тормозить...

Да уж, с нашим оружием не больно-то поплаваешь, скорее походишь по дну, хорошо хоть сифон мелкий, по нему и пешком пройти не проблема... На грани аноксии[5], мы вылезли из воды по другую сторону скалы. Радоваться избавлению от погони не стали - нефиг заранее радоваться. Все злодеи на этом прокалываются - на преждевременном оргазме в момент удачно сложившегося злодеяния. И их всегда убивают на пике гнусного торжества. Нетушки. Сперва полное завершение деяния (зло- оно или не зло-, неважно), а потом все эти ужимки и прыжки с криками \"yesss!\" и \"I did it!\"...

Одно в пещерах неизменно - это грязь. В любой пещере, будь она хоть сто раз туристским маршрутом, невозможно грязно. Когда мы вылезли на поверхность, иссеченные каменной крошкой, искусанные летучими мышами, исцарапанные зарослями не то ежевики, не то ожившей колючей проволоки, маскировавшей второй вход в пещеру, мы были страшнее подземных богов. Кровь и глина превратила нас в ацтекских идолов, оголодавших до невозможности. Я даже оглянулась - не летает ли где вокруг нас Ицпапалотль, безжалостная бабочка судьбы с крыльями, утыканными обсидиановыми ножами, один взмах - сотня ран?

В конце концов, и для нас обсидиан едва не стал судьбой. Или даже судьбиной. О-ох, Геркулес, давай сядем... Пока солнце высоко, посидим хоть минуту... И я тебе заодно все объясню, ты же как всегда ни черта не понял.

Мы падаем на землю, цепляясь за жесткие пучки горных трав, и лежим, словно два великомученика, переброшенных на райские луга прямиком с места казни и принятия венца. Ничего нам сейчас не нужно, только дышать, только глазеть в небеса и всеми порами ощущать бескрайность вселенной и свою тоже бескрайность и связь неразрывную со всем сущим...

- Ну вот... - гремит у меня над ухом. - И чего теперь?

Я даже не оглядываюсь. Я просто закрываю от солнца морду. Красивую такую морду, от которой солнце отражается мириадами мелких веселых зайчиков. Второй комплект шмотья за неделю, черти бы меня побрали во всех моих ипостасях...

Кажется, я начинаю понимать механизм превращения в дракона, а заодно и еще один. Механизм превращения в зеркального эльфа.

Каких только историй про фэйри не рассказывают, каких только прозвищ им не дарят... Неохота вливаться в полноводный поток в качестве еще одного знатока-новатора. Я уж лучше по старинке припомню описания самых древних страхов.

Когда-то люди думали, что эльфы полые изнутри. Что эти прекрасные лица и тела - не больше, чем маски, висящие в воздухе. Некоторые храбрецы рассказывали, как распознали эльфа, ловко заглянув чересчур красивому юноше или девушке за спину. И увидев пустоту, прикрыть которую эльфы, по смешливости своей, даже не стараются. Так и ходят недоделанными, наслаждаясь ужасом забавных людишек.

Не знаю, велик ли процент правды в таких россказнях... Но в том, что моей матери больше нет, что на ее месте со мной, будто кошка с мышью, играет зеркальный эльф - в этом я уверена.

По всему выходит, что я сирота. Зеркальный эльф - вот кого я помню с самого детства. Пустое, безжалостное, прекрасное существо, чужое всему миру - и в первую очередь нам, якобы родным и якобы близким. Я не знаю, когда оно подменило собой мою настоящую мать: сразу после того, как я родилась, или через год-другой? В любом случае, у меня нет и не было матери. А это... существо не только в матери не годится. Оно не годится в обитатели нашего мира.

Поэтому оно болеет. Или умирает.

Ему постоянно требуется подкормка. Чтобы защитить себя от депрессии, а может, и от разложения на элементы. Кто его знает, что чуждая реальность с эльфами творит?

Демон-неудачник. Вылез, думал, тут ему лафа, житница-сокровищница, полный пансион - и стол, и дом. А вместо этого новое тело болезнью заболело. Теперь жрет и болеет, болеет и жрет. Демон-булимик.

Первым оно проглотило моего отца. Я плохо помню отца. Просто потому, что не хочу его помнить. Какой-то он был... противный. Суетливый. Трусоватый. Подловатый. Из тех, кто всегда уговаривает: \"Потерпи, может быть, все обойдется!\", глядя, как тебя убивают. Да, не только шварцевский дракон видел ничтожеств, озаренных светом надежды. Я с моим драконом тоже их видела.

Не спасли папашу надежды на благополучный исход, на \"потерпи\" и на \"обойдется\". Его жизнь первой под замес пошла. Но не последней.

У меня же было множество родни! Тетушки-дядюшки-племянники-сватья-кузены-кузины... Кто внезапно заболел - именно внезапно, без всяких там \"это у нас семейное\", кто в несчастном случае сгинул, кто сбежал, оборвав все связи и не отвечая ни на приглашения, ни на поздравления, ни на прочие ритуалы родственной любви. Теперь-то я знаю, почему.

А вот почему она за мной охотится - не вем. Сомневаюсь, что псевдомаменьке стало некого есть. Наверняка еще какие-нибудь несчастные, недоеденные, истерзанные, но живые, вращаются по орбите ее могущества. И терять столько сил в погоне за едой - тоже как-то непрактично.

Может, ей генетический материал нужен? Чтоб вытащить мою мать из своего родного зазеркалья, а самой туда вернуться? Тогда отчего по-хорошему не попросить? Правую руку, конечно, не отдам, но фунт мяса внарезку - уж как-нибудь вытерплю... Наверное, фунта ей мало. Нужна жертва. Вся, целиком. Как там у вудуистов человеческая жертва называется? \"Белый козленок\"?

Не, не отдамся. Да еще в такие бестолковые, неумелые... лапы.

Жаль, что я сгоряча зарезала Главного Мучителя. Сейчас бы он мне пригодился. Как информатор.

И что мне при нынешнем раскладе остается? Отправляться на ту сторону зеркала, не иначе. Поднимайся, Дубина, полетели домой, зеркала бить. Мы еще не нагулялись вволю, по-драконьи. Бедная Кордейра, вечно мы у нее в доме безобразничаем, словно эскадрон гусар летучих...

День погас. На беззвездное небо выползла зеленая фосфорическая луна. Летучие мыши нашли-таки выход из пещеры, но ничего не могли с нами, двумя бронированными рептилиями, поделать. Впустую кружили над драконьими головами, потом долго провожали в полете, раскинув над горами-над долами кружевную сеть из миллиона мохнатых телец.

А мы, не обращая внимания на своих неудавшихся убийц, плыли в похолодавших воздушных потоках над уснувшей землей.

Головоломка сходится и одновременно расползается. Все шире, все многоцветней, все странней. И чем больше я знаю, тем больше я НЕ знаю. Все правильно. Все так, как и должно быть.

Под хлопанье драконьих крыл спроси себя: хочешь вернуться в прежнюю жизнь? Забыть все разгадки, закрыть все двери в зазеркалье, идти напролом, убивать не разобравшись, бегать от врагов, не доверять друзьям, на все упреки отвечать: я так живу и отвалите от меня? Не знаю. Может, и хочу. Но понимаю: уже не получится. Все дороги ведут только в одну сторону. И ни одно заклятье нельзя отменить. Даже самое пустяковое. А уж тем более такое, которое только кажется пустяковым...

Под нами, по гладкой поверхности озера, скользят две тени. Одна темная, почти невидимая на фоне затянутого облаками неба. Вторая - яркая-яркая, словно луна, спустившаяся ниже туч, чтобы полюбоваться на себя в озерную гладь.

Я всегда хотела сделать это! Резко снижаюсь и на бреющем полете прохожу над озером, окунув переднюю лапу в воду и взрезая свое отражение призрачно мерцающим когтем...

Глава 2. Зазеркалье оказалось до чертиков неуютным...

Совсем не сложно выяснить, КТО перед вами - или ЧТО. Человек или призрак. Или, в более широком смысле, реальность или глюк.

Я, уставившись на пустое пластиковое кресло на корме, надавила на правый глаз через нижнее веко. Глазное яблоко заныло, из-под уныло-голубого сиденья послушно вылезла прозрачная и мутноватая вторая кромка со второй парой ножек. Я перевела взор на Морехода и второй раз поднесла палец к лицу.

А он стоял передо мной с насмешливой миной, просоленный и выдубленный всеми ветрами своего моря - моря размером с галактику. Пряди волос, выбившиеся из хвоста на затылке, танцевали над головой Морехода, словно живые змеи. Почти совсем седые змеи. А колючая борода - почти черная. Зрачки его глаз были светлее радужки и отливали морской синевой. Хотела бы я, чтоб ты был настоящим, Мореход. Мне бы не помешал настоящий друг. Даже такой паршивый врун, как ты.

Я замерла с пальцем у самого века - со стороны могло показаться, что я, восхищенная видами Венеции, открывшимися по правому борту, внезапно решила выколоть себе правый глаз. Дабы не осквернять его менее прекрасными видами. Ну уж дудки, Венеция.

Теперь я знаю, зачем приехала сюда. Искать того, чего у меня никогда не было. А вернее, того, чего давно закаялась искать.

Есть женщины, прекрасно обходящиеся любовью без признака дружбы. И даже любовью-ненавистью. Говорят, что впечатления от нее ярче. Но меня-то именно яркость впечатлений и отпугивала. Ввязавшись в любовь-ненависть, я не знала, на каком свете нахожусь. Только что были вместе, делились всеми тайнами души и тела - и вдруг раз! - мы уже порознь, торгуем вразнос тайнами, которые удалось заполучить. Наслаждаемся пикантным вкусом предательства.

Поэтому в самое любвеобильное время жизни человеческой, лет в двадцать с хвостиком, я неожиданно (хотя для меня-то оно было вполне ожиданно!) утратила интерес к хороводу мужского внимания, лиц, тел, рук и надежд. Мне были не по вкусу специи под названием «ненависть» и «предательство», под которыми подавалось блюдо под названием «любовь». Причем повар ничего и слышать не хотел о том, чтобы сделать вкус блюда менее... ярким.

И еще я поняла, что для обретения такой любви, которая не драла бы огнем грудную клетку и не застывала бы свинцовым грузом на сердце, придется отыскать человека о двух душах. Нет, не двоедушного лгуна, а человека, в котором бы совмещалось несовместимое. Нежность - и сила. Мужество - и великодушие. Внимание - и терпимость. Эти качества, на один писательский чих соединявшиеся в персонаже, никак не желали встречаться в реальном человеке. Нежные обязательно оказывались слабаками. Мужественные - альфа-дебилами. Внимательные - занудами. А равнодушие к моим слабостям оборачивалось равнодушием ко всей к моей личности, целиком и без изъятья.

Природа, в отличие от искусства, никак не соглашалась упихать в одну мужскую натуру взаимоисключающие подходы к жизни. Трубадур и воин соединялись в одно целое, только если и тот, и другой - картонные, ненастоящие. Природа не хотела подыгрывать глупому женскому перфекционизму.

Я смирилась с тем, что я идеалистка. И с отсутствием идеала тоже смирилась. По-своему. Просто прекратила поиск Большой Любви. Но и обрести покой в гавани любви-ненависти не захотела.

Почему же мысль о человеке-драконе так взбаламутила мои чувства? Надежда на то, что двойственная сущность позволит вобрать в себя все лучшее, что дают нам слабость и сила? Желание попробовать еще раз - самый-самый последний - обрести друга-любовника? Конечно, да. А еще мне хотелось побыть собой один на один с мужчиной.

Не подстраиваться под мужской идеал женщины, но верить: он примет и полюбит тебя, сколь ни противоречь его древним мужским лекалам. В силе твоей и в слабости, в здоровье и в болезни, в гордости и в неуверенности, в красоте и в затрапезе - во всем многообразии обычной женской души и тела.

Когда Дракон предложил мне поехать в Венецию, я испугалась. Испугалась предложенной свободе от утомительной семьи, от поднадоевшего Берлина, от привычного сценария рождественского отпуска. Испугалась собственного желания оторваться от корней, держащих меня в окружающей действительности, и улететь по воле ветра туда, куда надежда занесет. Не доверяю я ей, надежде. Вот уж кто предательница так предательница.

И что же? Мореход дарит мне возможность неверия в открывшиеся перспективы. Ничего не изменилось, ты снова одна, с тобой только игры твоего разума, очередной персонаж, которому нет места в реальности, персонаж долгожданный и прекрасный, но такой же недолговечный, как и все твои сумасшедшие сны. Наслаждаясь его правильными действиями, не забудь: это ты, а не он, действуешь как надо, раскрашивая серый мир красками небывалой близости и теплоты.

Либо моя бездомная душа создала дракона, устав от одиночества, либо мой скептический разум отказывается верить в драконов, убоявшись разочарования. И проверить это легко. Просто нажми на глаз.

Вот только проверять я не хочу. И не буду. Вместо этого сделаю то, за чем приехала: побуду собой рядом с мужчиной, который мне нравится. Не притворяясь, не подыгрывая, не «строя отношения» - что, собственно, и означает поддавки и притворяшки... Без страха за последствия и без стыда за несоответствие. Если Дракон - галлюцинация, мне нечего стыдиться и выделываться перед порождением моего безумного ума. А если живой, то получит меня - всю целиком, без умолчаний и скрытых файлов.

Спасибо, Мореход. Ты подарил мне право не бояться. Теперь я знаю: как оно ни обернись, я буду в выигрыше.

Мой страх перед спонтанным романтическим путешествием развеяло по ветру. Ветра здесь было навалом. Зимняя Венеция пронизана ветрами, силу и злобу которых невозможно представить, находясь в Москве или в Берлине.

Внезапно я поняла, что мне уже не так холодно. Дракон подошел, и обнял меня, и прижал к своему телу, горячему даже сквозь все твидово-джинсовые слои одежды. Если ты и глюк, то очень своевременный.

- Не жалеешь?! - прокричал он. Слова срывало с губ и уносило в серую даль над лагуной.

- О чем?!

- Что мы всех бросили и сбежали?!

- Пусть научатся жить без меня!

- А вот это - правильный подход! - и он, смеясь, прикоснулся губами к моей щеке. Первый поцелуй. Надо бы вздрогнуть и зардеться, нежно заалеть щеками. Увы. Я и так красная, словно обветренный помидор. Алеть мне некуда.

Венеция надвигалась на нас, вся в обшарпанных, почерневших от сырости дворцах, в строительных лесах, в чехлах, укутывающих недореставрированные шедевры архитектуры. Безлюдная зимняя Венеция. Относительно безлюдная. Грета Гарбо в ванне[6], ага, как же. Никакого сходства.

Палаццо Гварди, выбранное нами за то, что я когда-то это самое палаццо сдавала на экзамене, оказалось, как и всякое итальянское палаццо, прямоугольным бараком с разными декоративными глупостями на фасаде. А Венеция оказалась каменным мешком, прихотливо пошитым из множества каменных кармашков и рукавчиков. Изрисованным вездесущими граффити и пованивающим вездессущими туристами. Весь венецианский пафос конденсировался вдоль каналов, дома обращали к водным артериям богато украшенные лица со слепыми глазами намертво задраенных окон. Вот интересно, люди здесь так и живут - в вечном сумраке, за непроницаемыми ставнями?

Палаццо встретило нас темным промозглым колодцем лестничного пролета с узкими крутыми ступенями и стеклянной кишкой грузового лифта. По кишке вверх-вниз ездила платформа без стенок, всем своим видом демонстрируя: ходить пешком - полезно. Но мы не послушались. Набились со своими чемоданами внутрь, как сельди в банку, и шкодливо хихикали всю дорогу до последнего этажа.

Это было подходящее место. Правильное место. Двухзвездочное, отнюдь не шикарное, bed & breakfast’ное[7] - и не надейтесь провести здесь лишние часы, разомлев в любовной истоме, поев с утра самолетно-пакетированной еды, сразу выметайтесь на познавательную экскурсию по достопримечательностям, у нас и без вас забот хватает, извините, спасибо, до свидания. Я выбрала это пристанище, ничем не напоминающее романтическое гнездышко влюбленной пары. Мы еще не составили пару. А значит, B&B - в самый раз.

Но Дракон казался разочарованным. Уныло похлопав по мягким, обитым узорчатым шелком стенам (липкий холод каменных стен просачивался даже сквозь обивку), он жалобно посмотрел на меня.

- Ася, ты уверена, что нам стоило...

- ...не ухнуть все деньги на Ритцы-Метрополи? Уверена.

- Да ты жадина! - с изумлением воззрился он на меня. - Жадина-говядина, турецкий барабан!

- Не-а, я не жадина. Я трусиха. Не хочу шиковать на пять с плюсом. Потому что каждую минуту буду чувствовать себя не в своей тарелке.

- Да ну! За сутки бы освоилась!

- А здесь и осваиваться не надо. Здесь надо кинуть шмотки и пойти радоваться жизни во все злачные места разом.

- Понял! - Дракон скосил глаза к носу и глубокомысленно поднял палец. - Ты МЕНЯ боишься. Боишься моих сугубо мужских притязаний на...

- На то, чтобы потребовать в номер обед из пяти блюд, а потом завалиться дрыхнуть на семиспальное ложе под балдахином. Знаю я ваши мужские притязания. Быстро отжался, поднялся, побрился и пошел развлекаться!

- И с кем я связался, - заворчал мой многострадальный глюк... или не глюк. - Так рассчитывал на сексуальную оргию по приезду, а вместо оргии получаю марш-бросок по магазинам... Шоппингоманка!

- Ты же еще не знаешь, куда я тебя поволоку!

- Да знаю, знаю. На Риальто. Будешь шарить по лавкам, пока не купишь себе бусики муранского стекла и поллитра дорогих духов. Для того, небось, и экономию развела, - откликнулся Дракон из ванной.

- А ты, я вижу, досконально в теме! Многих ты сюда уже возил, развратная рептилия?

- Щас, автографы у зеркала посчитаю... Катя из Омска, Света из Томска, Люда из Иркутска, Эрменгарда Потаповна...

- И Зина из резины!

Дракон захихикал. Хмурый каменный город тоже улыбнулся сумрачной усталой улыбкой.

* * *

Мы опоздали. Опоздали, опоздали, опоздали. И никакое предчувствие не намекнуло нам: не время полоскать когти в озерах и закладывать виражи в тучах, наслаждаясь воздушной акробатикой под зеленой луной. Черт, ну хоть бы у Дубины сердце екнуло - так нет же! Мы вальяжно махали крылами, точно у нас целая вечность впереди.

Вообще драконам свойственно считать: впереди - вечность. Если не у дракона лично, то у вселенной - наверняка. А любое живое существо вмещает в себя вселенную - так же, как и вселенная - любое живое существо. Наверняка организм дракона производит ЛСД. В качестве гормона. Отсюда и открытое сознание, и могучее чувство единства с мирозданием. Ладно, особенности драконьего метаболизма оставим на потом.

В момент приземления нам было не до рассуждений о метаболизме. И вообще не до рассуждений.

Сверзившись на смотровую площадку башни - оба голые, без клочка одежды, изорванной гигантскими драконьими телами в момент превращения - мы кое-как похватали свое драгоценное оружие (зря, что ли, возле пещеры его не бросили, с собой поперли?) и, не тратя времени на прочие деликатности, кинулись вниз по лестнице. Потому что человек не в пример чувствительнее дракона. И оба мы, став людьми, сообразили: нельзя нам было задерживаться. Нельзя.

Дракон - существо одновременно благородное и эгоцентричное. И ко всему живому (включая друзей и любимых из рода человеческого) дракон относится с фатализмом: все равно жизни тебе, дорогой друг, отведено немногим больше, чем поденке-однодневке. Так лучше я и заморачиваться не буду со всей этой скорбью, трауром, верностью памяти. Буду радоваться, пока ты еще есть, а как тебя не станет, смирюсь. Причем немедленно.

Лишь человек всей душой ощущает протест при мысли, что тот, кого он любит - обречен.

Пока мы были драконами, нам и в голову не приходила мысль, естественная для шантажиста: если жертва слишком хорошо защищена, бей в то, что жертве дорого! И я впервые за долгий срок обнаружила, что переживаю не только за Дубину (навязался на мою голову!), но и за его пассию.

Словом, мы, топоча, будто пара кентавров (вот только в ЭТО не превращайте меня, пожалуйста!) ворвались в спальню Кордейры, кожей чуя неладное.

Если бы Корди была в порядке, уж и не знаю, что бы она подумала. Вдруг посреди ночи в спальню врываются ее принц-монстр и его напарница-почти-что-родственница, оба голые, оба с оружием... Я бы в таких посетителей сперва прицелилась - и лишь потом, через прицел, разговаривала бы.

Но Кордейра в спальне... не совсем была. Можно сказать, ее там было процентов десять, не больше. Перед зеркалом сидела статуя принцессы. Из чего-то вроде воды. Прозрачная субстанция, принявшая форму живого девичьего тела, струилась и вращалась, ни на миллиметр не выходя из пределов невидимого сосуда. Сосуда жизни, которым наша овечка была совсем недавно. До того, как решила причесаться. Перед зеркалом.

Конечно, проклятый Старый Хрен вытащил из девочки душу и большую часть материальности, понимая, что на двух драконов возбухать бесполезно. Что мы защищены так, как ему (ей? а, черт, какая разница!) и не снилось. Значит, прогнуть нас под свои требования можно только одним способом - забрав Кордейру. И шантажируя Дубину, а через него - и меня.

Наверняка все это безобразие совершилось, пока мы, презрительно отмахнувшись от крылатых кровососов, изображали авиашоу над окрестными холмами. Два самовлюбленных идиота.

- Я иду за ней! - непререкаемым тоном заявил Геркулес и протянул руку к зеркалу. Поверхность совершенно обычного трюмо вспучилась, потянулась ему навстречу, раскрываясь серебристым плотоядным цветком, играя лепестками, завораживая. Я пулей метнулась к Дубине, но лепестки уже схватили его, облепили, затянули внутрь и выровнялись, превратившись в спокойную зеркальную гладь.

Рыча от нетерпения, я кинулась в гардеробную, кружась вихрем, натягивала на себя вещи, обувь, срывала с вешалок одежду для Дубины и для себя. Из шкафа я выпрыгнула экипированной, злой и сосредоточенной. Я уже представляла, каким окажется зазеркалье, вылепленное сознанием Геркулеса.

Запрыгнув в трюмо, я первым делом увидела Дубину, переступающего с ноги на ногу с выражением крайнего раздражения на лице.

Еще бы! Под нашими ногами простиралось базальтовое поле. Не вполне остывшее. Всучив Геркулесу ботинки и прочую экипировку, я огляделась. Ну, так я и думала. Эта территория зазеркалья оставляла желать много, много лучшего.

- Бежим! - только и успела проорать я, заметив, как вдалеке порода начинает расходиться алыми горячими трещинами.

Ох, как же мы бежали тогда! Хорошо, что здесь ты почти так же неуязвим, как и во сне. Можно в два прыжка преодолеть гору. И оказаться там, где красный язык лавы не слизнет тебя, словно каплю со щеки.

На склонах простиралась выжженная пустошь. Куда ни глянь, всюду пепел, черные остовы деревьев и смерть, одна только смерть.

- Почему здесь так... хреново? - угрюмо поинтересовался Дубина.

- Потому что это ТВОЕ Зазеркалье.

- Это я в душе такой злобный мудак? - моего другу и впрямь обидна мысль, что он кому-то или чему-то (типа высшего разума) кажется злобным мудаком. Нет! Он не такой! Ох, как же мне хотелось взять и сказать: \"Такой, такой!\" - просто в отместку за идиотский шаг внутрь зеркала. В чем мать родила. Без меня. И даже не посоветовавшись со мной. Мудак!!!

- Сказала бы я тебе... Ну да ладно. Это - ТВОЯ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ. Думаю, попади мы в твою башку, там бы был порядок, тишь и гладь, как в морге. И никаких неконтролируемых выбросов. А тут - преисподняя, которую ты в себе давно изжил. Как, доволен?

- А что же теперь делать? - повернулся и глядит на меня голубыми-преголубыми глазами. Дубина.

- Вниз пойдем. Искать самое безопасное место.

- Почему самое безопасное? - Нет, ну послал же господь напарничка! Я понимаю, женская логика - это для мужчины нечто непостижимое, но тут и не требуется никакой женской логики, только самая элементарная!

- Дубина, ну посуди сам: Кордейра всегда была в опасности. И без тебя, и с тобой, а уж тем более когда я заявилась. Ее в любой момент могли отдать замуж за высокородного хама, отдать в монастырь, отдать чудовищу, отдать, отдать, отдать... Кордейра - профессиональная жертва! Значит, как только начнутся всякие там цветочки, ручеечки, подушечки под каждым деревом - мы окажемся на территории Кордейры.

В ответ Геркулес посмотрел на меня с нехорошим сомнением, потом пожал плечами, поправил плащ - и мы пошли. Туда, где не приносят жертв, туда, где круглый год цветут сады, туда, где каждая жизнь в безопасности.

А пока требовалось быть очень внимательным. То и дело под ногами разверзались провалы, твердая на вид почва превращалась в зыбучие пески, над головами свистели раскаленные камни, выброшенные вулканом. И предвидеть, что за пакость приключится с нами в следующую минуту, было совершенно невозможно. Я только успевала изумляться, до какой степени наш Геркулес, оказывается, добрый, порядочный, спокойный и аккуратный, невзирая на свою профессию и на всю свою жизнь, по большому счету. И это было очень плохо. По крайней мере здесь. Каждый метр жуткой Геркулесовой земли будет снится мне в кошмарах. Если я, конечно, выберусь. И смогу заснуть - после того, как выберусь.

Постепенно выжженные пустоши сменились лугами. Мы вздохнули свободнее.

Звуки тоже стали другими. Никто больше не жрал свою добычу среди иссохших кустов, не взрыкивал в нашу сторону на всем понятном языке: проходи, а то плохо будет! Не трещала, разламываясь, земная твердь, не врезались в почву вулканические бомбы - в общем, рай это был. Тихий зеленый рай. Правда, без подушечек под сенью древ. Но я и не настаивала. Я была готова принять безопасное Зазеркалье Кордейры и без мягкой мебели.

И почему мы так уверены, что знаем наших близких? Знаем их до донышка, до последней заветной мечты, до последней фобии, до последней прихоти? Разве не говорили вам: герои погибают, когда становятся чересчур самонадеянными...

Глава 3. Госпожа, не нужен ли вам палач?

Венеция - самый двуликий город на свете. Город с двумя лицами, ни одному из которых нельзя доверять. Весь он выглядит так, словно великолепную театральную декорацию, будто карточную колоду, перетасовали с унылыми заводскими цехами и сдали на руки туристам. Полученное впечатление зависит от расклада. А ты играешь вслепую и даже нужную масть вытянуть не в силах.

Многогранник дворцовых фасадов, посередине белым сахарным лебедем красуется кьеза[8], люди, несмотря на холод, болтают за столиками открытых кафе, попрошайки-воробьи клянчат крошки и нахально лезут клювами в услужливо подставленные розетки с печеньем и взбитыми сливками... Останься на площади, куда тебя несет! Но, ведомый неведомым, уже сворачиваешь в таинственное сотопортего[9] - а за ним лишь безглазые стены из выщербленного кирпича, да мусорный бак в тупике маячит. Game over. Возвращайся на предыдущий уровень и попробуй сыграть по-другому.

Сначала это забавляет. Потом начинает злить. Еще через какое-то время приходит упрямство. Следом - усталое отупение. И все равно «венецианская колода» странным образом вселяет надежду. Надежду на то, что не только города могут обладать двумя душами сразу...

Отказавшись от игр с местной топографией, мы с Драконом идем туда же, куда и все - на Сан-Марко. Уж там-то мы точно не заблудимся, все увидим, что туристы любят. А именно - виды, знакомые каждому. По рекламе, путеводителям, альбомам. Может, это обряд такой современный - приехать в незнакомый город и сразу бежать на поиски знакомых мест и надоевших видов?

Дворец дожей, зажатый, словно сэндвич, между Старыми тюрьмами Пьомби и Поцци[10], причудливо и страшно отражался в Новой тюрьме Карчери[11]. Настенные портреты знатных и породистых, а также просто богатых и щекастых приближенных к власти всей компанией равнодушно отворачивались от боженьки и святых его, пылко благословлявших гильдии перчаточников, ювелиров, сапожников. Зато глазами жалобно косили - кто в потолок, он же пол для каменных людоедов - камер Пьомби; кто в пол, где вровень с Большим каналом сомами-некрофагами[12] залегли Поцци; а то и вовсе в сторону понте деи Соспири[13], разинувшего жадный вход прямо из зала дворца.

Просто как у них все, в средневековье... Палаццо Дукале[14] не пыталось притвориться образом рая на земле, к идее воздаяния относилось по-торговому, по-воровски, по-пиратски: попался - получай. Оттого роскошь и пытки чередовало без стеснения, с полной уверенностью в верности целей и средств.

В зале делла Буссола[15] мы увязли в экскурсии. Русскоязычной, что неспроста.

Громкая речь разрушает обаяние практически любой прогулки. Прилюдную оглушительную трепотню, звуковой вариант эксгибиционизма, следует запретить отдельным законом. Пусть любители публично драть глотку ограничатся специально отведенными местами - звуковыми нудистскими пляжами. Или пусть себе орут - и платят штраф после ночевки в обезьяннике.

Вдвойне ужасна РОДНАЯ речь (с характерным для экскурсоводов местечковым прононсом и местечковым же изложением фактов), трещащая над ухом, пока ты безрезультатно пытаешься проникнуться атмосферой средневекового правосудия.

Но Дракон не дал мне погрузиться в раздраженное состояние - обнял за плечи и вывел из зала под неизбежное «Джакомо Казанова был посажен в тюрьму за свое безнравственное поведение...»

- Ага, за свое безнравственное поведение с низшими духами - и вызывал, и вызывал... Что они ему, девочки? - пробурчала я, бросив напоследок неприязненный взгляд на пожилую толстенькую экскурсоводшу, странно похожую на своих русских товарок. Та же цветастая шаль, накрученная вокруг тела подобием тоги, те же безделушки в ушах и на шее - гигантские, даром что безделушки... Вот только шаль из кашемира, а камни на пухлых пальцах - настоящие. Экскурсоводша смерила меня огненным взором образца «Ходят тут всякие...» - и я не сдержалась, захихикала гадко.

- И почему все всегда вспоминают Казанову? - неловко щебетала я, двигаясь сквозь человеческие водовороты в промозглых, роскошных и неуютных залах дворца.

Я никак не могла решить, говорить ли мне с Драконом на людях - или делать вид, что я говорю по телефону, по диктофону, по любому другому «фону», только не с живым человеком. С тем, что Я считаю живым человеком. А еще я не могла решить, говорить ли мне о Казанове. Слишком уж близко личность выдающегося беглеца из Свинцов подходила к теме дня. К теме секса.

Венеция и секс и сегодня - двойники. Есть города влюбленных - хоть тот же Берлин, где любовный сценарий не так жаждет секса. Где можно гулять, держась за руки, периодически застывая в голубином поцелуе на фоне цветущих лип и достопримечательностей. Но ни шагу дальше! В Берлине взрослые, половозрелые люди ведут себя, точно подростки, пьяные от недозволенных желаний...

Венеция - место, где эти желания воплощаются. И даже более того. Венеция - место, где временами воплощается такое... какое врагу не пожелаешь. Желания, которые, исполнившись, что-то убивают в пожелавшем.

Многие мечты умирают после осуществления - ведь они перестают быть мечтами. Но речь не о них. Есть мечты, которые лишь прикрывают трясину разочарования. Ковер, сплетенный из стеблей и листьев над пропастью, полной зловонной грязи. Сексуальные фантазии - как раз из этой серии.

Сколько же, оказывается, я нафантазировала за сто лет воздержания! Напредставляла себе разных мужчин... И все они годились для секса без любви, для мгновенной вспышки телесного жара, после которой темнота и холод становятся еще темнее, еще холоднее. Для любви бы мне понадобились совсем другие мужчины. Но я никогда не знала, какие. Просто избегала об этом думать. Фантазии о любви куда сложнее и опаснее фантазий о сексе. Выдумав идеального мужчину, отказываешься от остальных - и все-таки не получаешь того, единственного. Безбожное монашество, вот что это такое, мечта об идеальной любви. Безбожное монашество.

А сейчас то ли он передо мною, то ли похож невероятно. Но я не знаю, как с ним переспать. Хотя переспать с ним нужно. И даже больше мне, чем ему.

Есть перерывы, после которых ничего нельзя продолжить. Можно лишь начать заново. К сексу это относится больше, чем к чему бы то ни было. Я не знаю, как мне вернуться на стезю полноценной женщины, как выйти из комфортного состояния старой девы. Жить в нем так удобно... Словно в старом, вытертом халате и подбитых овчиной чунях. И вот, меня тянут вон из халата и чуней, норовят обрядить во что-то, что я и позабыла-то, как носят...

Мне страшно. Страшно вспоминать свой прошлый опыт, целиком состоящий из отвращения. Мужчины, прилагавшиеся к собственным гениталиям. Мужчины, которые ухаживали, разговаривали, шутили от имени своего члена. Мужчины, которые думали о сексе как о чем-то, пачкающем женщину, но возвышающем мужчину. Были и те, которым секс представлялся тотально грязным. Сами валялись в нем самозабвенно и партнерш валяли. После чего норовили покаяться перед всеми, кого - до поры до времени - считали чистыми. Незапятнанными. Достойными.

А книги и фильмы все сыпали и сыпали ложью: истинная страсть очищает, сближает, воссоединяет. Хороший секс может стать причиной любви - когда это ОЧЕНЬ хороший секс. Причем качество секса зависит от женщины. Ее раскованность, тренированность, сексапильность и фиг знает что еще обернутся вожделенным призом - мужчиной, который... что «который»? Который будет юзать ее, умелицу, пока не найдет кого пораскованней и посексапильней? И дело не столько в грядущем предательстве любовника, сколько в страшном влиянии его на женщину. За время «пользования» он выжмет, высосет, вытравит из своей Прис[16] всякую способность чувствовать, желать и делать секс. Техобслуживание женщиной мужских потребностей.

Но я видела, как волшебницы в постели за ее пределами превращались в ведьм - может, этого требовал достигнутый уровень магии?

Я не Прис. Я не собираюсь служить базовой моделью для удовольствий. Но и не стану искать предлог для бегства - обратно, в воздержание. Да и какой, скажите на милость, тут может быть предлог? Искать мужчину получше, чем идеал, созданный воображением? Искать обстановку романтичней, чем в Венеции? Искать других случаев попробовать снова стать женщиной? Пожалуй, на такое даже моего упрямства не хватит.

А значит, сегодня вечером мы окажемся перед задачей, которая вполне может разрешиться к обоюдному неудовольствию. Я не принесу удовлетворения ему, а он не избавит от страхов меня. И это - не самый скверный исход. Гораздо хуже будет, если мы оба почувствуем стойкое отвращение друг к другу. Отвращение, которое помешает нам попробовать еще раз.

* * *

Я так надеялась, что мы вот-вот встретим Корди, собирающую цветочки, возьмем ее под белы ручки и поведем домой. Не знаю, каким путем (возвращаться к жерлу вулкана что-то не хотелось), но поведем. И уж больше к зеркалу не подпустим. Ни к одному. Пусть ходит чумазой и нечесаной. Дубина ее и лохматую любить будет.

Вокруг все казалось именно таким, как я предсказывала - процветающим. Настолько процветающим, что так и хотелось спросить: не маркизу ли Карабасу принадлежит все это замечательно устроенное хозяйство? Луга, рощи и сады - миля за милей идиллического сельского пейзажа. Поистине сказочные места.

Слишком сказочные.

Сказки - опасное пространство. Чем прекраснее оно, тем чернее злодейства, творящиеся под благополучной маской. С каждым шагом нам с Дубиной становилось все неуютнее. Нам здесь было не место.

Живя в замке под крылышком Кордейры, мы здорово расслабились. И забыли, кто мы и что мы. А здесь - вспомнили. Вспомнили, что мы - маргиналы, да еще какие. Ни в одну категорию честного люда нас не впишешь. Двое отщепенцев - бывшая каторжница и бывший палач. Двое странных бродяг с боевым оружием за спиной, в шрамах-татуировках, с недобрыми рожами. Самый нехороший контингент. И наши добрые сердца и намерения вряд ли видны за разбойничьим обликом. Так что, выйдя на проезжую дорогу, мы никого своим видом не обрадовали.

И я, и Геркулес контрастировали с благолепием окружающего нас мира. Мы его нарушали. Мы выглядели опасными и незаконопослушными. Поэтому в любой момент нас могли взять за ушко и вывесить на солнышко. Для профилактики преступлений, так сказать.

Чуть раньше, гуляя по садам, я едва не захотела остаться здесь насовсем. Жить, словно птичка божия, не зная ни заботы, ни труда, хлопотливо не свивая долговечного гнезда. Но сейчас я понимала: самые благополучные птички здесь вороны, жирующие у виселиц.

Чтобы сохранять свой край в покое и процветании, хозяин должен быть жестоким человеком. Жестоким к проходимцам, коими мы, собственно, и являемся.

Средневековая идиллия не похожа на рыцарский роман. Она похожа на кровавый гиньоль[17]. В котором отрицательный персонаж подвергается пыткам и унижениям под детский смех и аплодисменты публики. Чужаки - угроза счастью местных жителей. И жители непременно будут веселиться, глядя на наши тела, подвешенные в паре метров над землей - хорошо, если за шею. Но скорее всего - за ноги. А палач с подручными поделит наши пожитки и пойдет домой с чувством исполненного долга. Такова она, средневековая справедливость.

Дубина, хорошо понимая, что залогом нашего выживания в эпицентре средневековой законности является подкуп, достал из кармана медальон, усыпанный бриллиантами. С портретом Кордейры внутри. С локоном ее волос и памятной надписью, которую он никогда мне не показывал. Наверняка что-нибудь вроде \"Люби меня, как я тебя\". Хорошо, что он, стесняясь, носит его не на шее, а в кармашке на перевязи. А то бы мы потеряли эту штучку в пещере и теперь не имели бы даже слабой надежды напомнить Кордейре... напомнить...

- Спрячь и никому не отдавай! - прошипела я, накрыв рукой ладонь Дубины. - Если у Корди и мозги изменились, она тебя не узнает, разве что по этой безделушке! И не вздумай никого подкупать. Лучше убей!

- Думаешь, она меня не помнит? - Геркулес болезненно поморщился.

- Она и себя не помнит, а ты хочешь, чтобы она помнила тебя?

- Почему это место такое... такое... - у Дубины явно не хватало грубых слов, чтобы охарактеризовать этот тоталитарный рай.

- Гнусное? Да потому, что в жизни Корди современная, добрая и бестолковая! Ты хоть вспомни, как она управлялась со своей землей. Крестьяне у нее только что не последнее колечко отбирали, когда явился прекрасный принц по имени Дубина-с-гладиусом[18]. И с того момента ими правил ты! Набегал невесть откуда и бил в непочтительные хари, как в бубен, - вот она, вся система правления Кордейры. А все почему? От слабости ее, от доброты. Здесь - иначе.

- Думаешь, она...

- Наверняка.

Хорошо хоть деталей ему не требуется. В опасной ситуации Геркулес понимает меня с полуслова. Нельзя нам сейчас трепаться. Мы в самой гуще опасливо оглядывающегося народа.

Будь мы с Дубиной разодеты в шелка и в кружева, нам и тогда за знатных господ не сойти. А мы - не в шелку. Когда-то Корди пыталась переодеть своего возлюбленного и его, гм, приятельницу согласно придворной моде. Встретив жесточайшее сопротивление, покладистая принцесса заказала портному все, что мы с Геркулесом так любим - кожаные штаны, жилеты и плащи. Вот и стоим перед здешними обитателями с ног до головы в черной коже и оружейных перевязях. Под кого бы нам закосить при таком-то имидже?..

У самых стен замка (копия того, в котором душенька Кордейра жила в реальности, только не в пример выше, неприступней, в каждой амбразуре по внимательной роже) - виселицы. И не пустые. Естественно. Нехитрый намек на твердую руку и строгий нрав госпожи. Как же я не люблю такие намеки, кто бы знал...

И тут я вижу внимательный, профессиональный взгляд Дубины. Недовольный взгляд палача, уверенного: эту работу он сделал бы не в пример лучше, дешевле и вообще...

Одновременно меня осеняет тень стражника:

- По какому делу?!

Дубина незаметно подвигает кисть в сторону рукояти меча. Рубиться? Здесь? В воротах? Да нас снимут с ближайшей стены одним выстрелом - обоих!

- Новый палач по вызову ее высочества, господин! - я расплываюсь в улыбке.

- А ты... кто? - ох, как я не люблю этот мизогинистский подход! Для любовницы ты слишком стара и уродлива, а на что еще годится женщина?

- Я его няня, господин!

- Няня? - стражник аж заикается от изумления.

- Да, господин. В наших землях палачей воспитывают с колыбели. Женщины, обученные всем тонкостям пытки. Чтобы мальчик рос безжалостным. Тебе угодно не верить мне, господин? - я легонько тыкаю его ногтем в солнечное сплетение. Стражник, задохнувшись собственным криком, машет рукой - проходи, мол, проходи, не задерживай... Жаль, что нельзя в реальном мире так же с таможенником поступить. Право, жаль.

Все это время Дубина молчит с надменным видом. Молодец. Он изысканный палач из заморских краев, его учили сыздетства, как вытряхивать из человека информацию, он не жалкий коновал, тупо вешающий за крепостной стеной рядком мать, дочь и внучку по подозрению в ведовстве, как можно пользоваться услугами такого недотепы, сколько можно разговаривать с этим ничтожеством, пойдем уже, старуха, ты слишком много болтаешь...

Умница. Моя выучка. С годами из него получится бесподобный мошенник. Если только не король - правитель королевства Кордейры. Бедная девочка, что из нее сделали!

Улицы города прекрасны и кошмарны одновременно. Это как воспоминание о Бесприютном Городе, который мне показала Каменная Морда: здания восхитительны, сама улица отвратительна. Каждый фасад - сага о богатстве и тонкости вкуса хозяина дома. Каждая улица - донос о его наплевательском отношении к идее регулярного градостроительства. Между дивными фасадами двум ослам не разойтись.

- Куда пойдем? - спрашиваю я Геркулеса. Денег у нас нет. Совсем. Да и не знаю я, что у них тут за деньги ходят. И кто знает? Может, дырявые раковины или американские банкноты 1930 года? Это же страна снов. Точнее, кошмаров.

- К Кордейре. - Как он, однако, безапелляционен!

- Вот так, прямо?

- А ты здесь поселиться решила? И надолго?

- Ну, сплетни-то узнать надо? Осмотреться...

- Приглядеться к объекту, да? Ты это... привычки киллерские оставь. На минуточку. Ты ее не убивать собираешься. Тебе надо просто оказаться рядом.

- И как мы рядом окажемся? Попросим аудиенции под предлогом замены ее палача нами?

- Да!

Все, я его сейчас убью. Но в буре возмущения неожиданно возникает нехитрый вопрос: а почему нет? Почему бы нам не предложить Дубину в качестве нового, заморского, квалифицированного палача?

Господи, каких только глупостей не творит с людьми Зазеркалье...

Палач в Средние века - весьма востребованная профессия!

Так что собеседование на эту должность Дубина прошел в мгновение ока. И не только он - я тоже.

Сначала мне ОЧЕНЬ не понравилась идея Геркулеса взять и отправиться в замок. Я не желала оседать в этом месте на целую жизнь. И уж тем более в качестве второго палача, подручного палача, няни палача и вообще кого угодно при палаче.

С одной стороны, мое собственное каторжное прошлое противилось новой роли. С другой, мне не хотелось отдавать Дубину обратно.

Я понимаю: за время наших, гм, совместных приключений Геркулес не перестал быть убийцей. Зато перестал быть мучителем. Мне кажется, то была немалая победа: заставить опытного палача забыть, насколько прост и удобен путь к цели, когда в твоих руках испанский сапог, железная дева, трон ведьмы, охрана колыбели[19] и чертова уйма других способов вынуть из человека душу. Он перестал относиться к человеку как к материалу. Материалу, который надо обработать плетьми, кислотой, жаром и холодом, прежде чем его фактура станет такой, как надо, - мягкой, податливой, удобной для заказчика.

И вот, мы на пороге возвращения в проклятое вчера. Он опять примется угождать хозяину. Вернее, хозяйке. Своей любимой Кордейре в ее новой ипостаси. Еще, чего доброго, захочет тут остаться. В атмосфере полного рабско-деспотического взаимопонимания.

Скрипя зубами, я дотащилась до замка, а там и до замкового \"отдела кадров\". Ну какая правительница станет самолично выбирать палача? Не царское это дело.