Шэна Эйби

Месть русалок

ПРОЛОГ


Англия



Май 1117 года


Вор в черном растворился в темноте комнаты с легкостью, не оставляющей сомнений в том, что он проделывал это множество раз.

«Внимание, – сказал сам себе Роланд. – Враг приближается!»

Притворившись спящим, рыцарь внимательно наблюдал за двигающейся фигурой сквозь полуприкрытые веки. Последние несколько ночей он провел без сна и уже начал уставать от томительного ожидания. Однако сейчас он был полностью собран и готов к схватке. Его миссия почти завершена. Остался пустяк – схватить вора.

Слабый свет от затухающего огня в очаге едва ли мог соперничать с лунным светом. Но именно благодаря ему Роланд увидел, а скорее ощутил приближение незваного гостя. Тот двигался мимо очага так медленно, что Роланд даже не мог с уверенностью сказать, уловил ли он это движение или то просто сами собой гасли угли, меняя свой красноватый жар на холодную черноту.

Но нет, это был он – вор, осторожно подбирающийся к его спартанскому ложу. Роланд чуть шевельнулся и вздохнул, как бы во сне, проверяя его реакцию.

В то же мгновение вор замер и вновь растворился в темноте.

«Отлично, – одобрил про себя Роланд. – Ты терпелив и осторожен, приятель. Но и мне терпения не занимать».

Прошла, казалось, бесконечность, когда Роланд вновь увидел двигающуюся тень, подбирающуюся все ближе к тому месту, где он лежал. Ближе к заветной шкатулке.

Он прислушивался к едва различимым звукам: шороху легких, едва уловимых шагов по засыпанному тростником полу. Роланд терпеть не мог тростник, которым посыпали пол, особенно ту грязь, в которую все это превращалось со временем. Но сегодня он готов был благословлять неизвестного слугу, который засыпал травой пол несколько дней назад. И которого его незваный гость, без сомнения, столь же страстно проклинал.

Сухая трава на полу заставляла вора замирать после каждого шага. Роланд представил, как бы он сам крался по комнате, осторожно пробираясь между шуршащими стеблями тростника, как тщательно выбирал бы место, куда поставить ногу, какое острое ощущение опасности и предвкушения овладело бы им при приближении к вожделенной цели. Интересно, чувствовал ли то же самое его незваный гость?

Роланд оставил деревянную шкатулку с документами на самом видном месте, с незакрытой крышкой, из-под которой стыдливо выглядывал краешек пергамента. На месте вора он тут же бросился бы бежать, едва увидел эту шкатулку на столике у двери, сразу распознав ловушку. Уж слишком все было просто – подходи и бери.

К счастью, его жертва думала иначе. Или все же нет?

Вор замер на полпути до столика, словно охваченный сомнениями.

«Ну давай же, – мысленно подбадривал его Роланд. – Давай, иди!»

Но время шло, а гость не двигался. И он был все еще очень далеко от Роланда.

Внезапно вор развернулся и посмотрел прямо на лежащего человека. Со своего места Роланду было видно, как вор чуть качнул головой; он тут же ясно представил себе все те недоуменные вопросы, которые сейчас лихорадочно крутятся в его мозгу.

Но прежде чем Роланд успел хотя бы пошевелиться, вор вместо того, чтобы направиться дальше к вожделенной шкатулке, бросился к нему со скоростью гончей, почуявшей цель. Выхватив внушительных размеров кинжал, он хладнокровно и, надо заметить, весьма профессионально приставил его к горлу Роланда.

– Назови мне хотя бы одну причину, по которой не не следует убивать тебя, – прошипел он, нарушив наконец напряженную тишину.

Роланд открыл глаза, скосив взгляд чуть вниз, на сверкающую в лунном свете сталь возле своей глотки, а затем поднял глаза на затянутое маской лицо человека, которого выслеживал вот уже почти полгода.

– Хотя бы то, что без меня ты сам вскоре будешь трупом, – спокойно произнес он.

– Но вы-то станете трупом гораздо раньше меня, милорд.

Голос разбойника был на удивление высоким, хотя он и старался изменить его, из чего Роланд сделал вывод, что его сегодняшний гость не перешагнул еще тот нежный возраст, когда голос ломается, становясь совершенно непредсказуемым для его обладателя.

Лезвие кинжала чуть скользнуло по коже, оставив обжигающий след. Юный или нет, вор, очевидно, хорошо умел обращаться с оружием и прекрасно знал, как доставить своей жертве наибольшие мучения. Роланд почувствовал, как по его шее течет теплый ручеек крови.

– Мне все равно, умру я или нет, – сказал юноша. – Ведь ты умрешь первым. И могу тебя заверить – это будет весьма мучительно.

– Но ведь на самом деле ты не хочешь умирать, Алистер.

Роланд заметил, как вздрогнул юноша, услышав свое имя. Кончик кинжала вдавился в его горло, но Роланд старался не замечать усиливающейся боли. Голос его звучал совершенно спокойно и рассудительно:

– Тебе будет чертовски жаль умирать. Ведь у меня есть то, что ты так мечтаешь получить.

Но мальчик уже вновь обрел хладнокровие и не поддался на провокационное желание взглянуть в сторону заветной шкатулки. Роланд пристальнее всмотрелся в глаза, с лютой ненавистью глядящие на него сквозь прорези черной маски. И то, что он прочел в них, заставило его ужаснуться.

«Мой бог! – подумал Роланд. – Да этот парень и впрямь готов убить меня!»

Эта мысль показалась ему вдруг настолько забавной, что губы сами собой расползлись в совершенно неуместной в данной ситуации улыбке. Но он ничего не мог с собой поделать: после всех испытаний, через которые ему пришлось пройти, погибнуть от руки какого-то мальчишки, затаившего на него обиду, – поистине это было бы уж слишком мрачной шуткой судьбы. Не желая искушать лишний раз эту капризную даму, Роланд постарался подавить улыбку и произнес успокаивающим тоном:

– Так ты и в самом деле не хочешь получить его, Алистер? Не хочешь получить письмо, которое может спасти твоего отца?

И вновь лютая ненависть во взгляде мальчика заставила его ощутить неприятный холодок, пробежавший по спине. Кинжал замер как раз против сонной артерии.

– Я неплохо обучен кое-каким вещам, – сказал Алистер тихо. – Очень важным вещам, милорд, включая все эти опасные игры с ножами и человеческой плотью. Я могу, например, – лезвие вновь обожгло кожу, на этот раз чуть выше, – вырезать вам язык через основание челюсти. Это самый эффективный способ прекратить нежелательный треп. Или же, – лезвие переместилось ниже, к самому основанию шеи, – перерезать трахею. Так будет немного меньше грязи, но не менее болезненно, уверяю вас.

– Письмо, – напомнил Роланд. – Ваша сестра.

– О да, – откликнулся Алистер. – Вы хотели бы обменять письмо на сестру, не так ли? Но скажите-ка мне, лорд Стрэтмор, с чего вы взяли, что я готов продать вам сестру да еще в обмен на какой-то клочок пергамента?

Роланд заставил себя улыбнуться:

– Я ей нравлюсь.

– Неужели? Почему-то она никогда не упоминала об этом.

– Возможно, она просто не хотела, чтобы вы вышли из себя и убили ее суженого просто потому, что затаили на него обиду.

– Затаил обиду, милорд? И это вы говорите мне? Человеку, который потерял все. Все, черт вас возьми! Я пришел сюда поквитаться с вами, Стрэтмор, отомстить вам! Если вы желаете назвать это обидой, воля ваша. Только я бы назвал это иначе!

Момент казался подходящим. Одним точно рассчитанным ударом Роланд выбил кинжал из рук юноши и услышал, как сталь со звоном упала на пол. В то же мгновение он вскочил со своего ложа и зажал рукой рот парнишке, чтобы тот не смог закричать. Другой рукой он обхватил его за плечи и без труда приподнял над землей.

В каком-то дальнем уголке своего разума Роланд отметил с удивлением, что парень оказался слишком легким и каким-то уж очень хлипким. Но едва он ослабил хватку, как тот принялся яростно отбиваться, и Роланду пришлось прижать его к себе изо всех сил своих железных, натренированных мышц. Повернув голову мальчика так, чтобы его ухо оказалось прямо против его губ, Роланд тихо, но яростно прошептал:

– Послушай, приятель, перестань со мной бороться! Здесь повсюду стража, и тебе об этом известно. Не будь дураком!

Казалось, его слова все-таки возымели действие, так как Алистер вдруг затих, и только его тяжелое дыхание прорывалось сквозь сомкнутые пальцы Роланда, все еще зажимающие ему рот. Рыцарь чувствовал, как часто бьется сердце мальчика, как дрожит его хилое тело. Можно было бы подумать, что он дрожит от страха. Но Роланд не сомневался – Алистер не знает страха, тем более страха перед ним. И только ярость заставляет его дрожать. Чистая, абсолютная ярость.

Внезапно он осознал, что тело, которое он прижимает к себе, вовсе не такое костлявое, какое должно быть у двенадцатилетнего мальчишки, к тому же эта мягкая нежность… эти округлые формы, что прижимаются к нему… Все это вовсе не похоже на мужчину, пусть даже и такого юного…

– Ого! – только и сумел произнести Роланд.

С неожиданной ясностью все сразу встало на свои места. Он отнял руку ото рта вора и резким движением скинул с головы капюшон.

Освобожденные из плена роскошные волосы густой волной рассыпались по ее плечам, сверкая даже в этом скудном свете. Какой восхитительный красно-каштановый оттенок, отметил он как-то отстранение, не тот обычный светло-рыжий, что так часто встречается у шотландцев. Вовсе нет. Это был глубокий, богатый, насыщенный цвет красного дерева. Скорее даже напоминающий мех красной лисицы. Великолепной, яростной лисицы!

За свою рассеянность Роланд тут же получил удар в зубы. Он увидел ее руку за мгновение до того, как она нанесла удар, и не успел предотвратить его. Он шагнул назад, потирая челюсть.

– Леди Кайла, – произнес Роланд Стрэтмор, граф Лорей, с изысканным поклоном. – Какое счастье наконец-то встретиться с вами!

1


Шотландия.



Март 1117 года


Яркие лучи света плясали на гладкой поверхности пергамента, расцвечивая его во все цвета радуги, превращая в какое-то живое существо, на котором ярко выделялись черные, также кажущиеся живыми буквы.

– Алистер, прекрати, – рассеянно сказала леди Кайла Уорвик, пытаясь сосредоточиться на этих разбегающихся во все стороны буквах.

– Я могу и так сказать тебе, что здесь написано, – заявил ее младший брат, повернув кристаллическую призму, которую держал в руках, другой гранью к солнечному свету. – Я слышал, как дядя Малкольм говорил об этом. Причем весьма громко.

Радуга на мгновение замерла и, задрожав на гладкой поверхности документа, превратила слово, которое в данный момент изучала леди Кайла, в ярко-фиолетовое пятно. Но даже и после этого слово выделялось среди всех остальных какой-то своей внутренней энергией.

– Стрэтмор, – произнесла девушка шепотом. – Лорд Роланд Стрэтмор. Граф Лорей. Как интересно!

Кайла обхватила подбородок ладонью, задумчиво провожая взглядом ускользающий солнечный луч. За окном стоял довольно ясный день. Она видела отсюда лишь горстку бедных, крытых соломой хижин, притулившихся внизу зеленого, покрытого лесом склона, да пурпурные вершины с белыми шапками, исчезающие в туманной дымке.

Эта идиллическая картина могла бы послужить прекрасной иллюстрацией к тому утверждению, что далеко не все выглядит таким, каким является на самом деле. Ведь ничто не говорило об отчаянии и тревоге, которые испытывали сейчас обитатели замка и местные жители. Отсюда не было видно английских солдат, окруживших поместье. Так же, как и крестьян ее дяди, выполняющих свои ежедневные обязанности. Все вокруг выглядело обманчиво мирным. Нигде ни души – и лишь предательский дымок, завивающийся над трубой одной из хижин, говорил о том, что где-то здесь есть люди.

Кайла знала, однако, что где-то снаружи находились английские солдаты, по-видимому, намеревающиеся захватить замок, а внутри крестьяне – соплеменники ее дяди – точили свои вилы и косы, твердо намеренные защищаться до конца.

– Ты до сих пор не поблагодарила меня за то, что я стащил это письмо.

Алистер поворачивал кристалл до тех пор, пока яркая радуга, словно испуганная бабочка, не заплясала на лице сестры. Не отрывая глаз от окна, леди Кайла одним движением руки оттолкнула брата. Разноцветные блики вновь вернулись на лежащий перед ними пергамент.

– Спасибо.

– Был рад услужить.

Она снова прочитала имя, затем подпись. Чуть дрожащими пальцами обвела неровные края документа, словно пытаясь проникнуть в его скрытый смысл, ускользнувший от нее. Алистер отложил в сторону кристалл и ласково взял сестру за руку.

– Не бойся, Кайла. Мы не позволим ему забрать тебя.

Девушка взглянула на покрытое веснушками лицо своего младшего брата – последнего оставшегося в живых близкого человека. Ему было всего двенадцать, слишком мало для того не по-детски озабоченного выражения, которое она видела сейчас в его голубых глазах.

– Я не беспокоюсь, Алистер. Я просто думаю.

– Я не позволю ему заполучить тебя, – повторил он.

– Да, я знаю, – тихо сказала девушка. – Поэтому я, скорее всего, сама к нему пойду.

Алистер отпустил ее руку, раздираемый желанием утешить ее и детским стремлением спрятаться в ее объятиях. Кайла некоторое время наблюдала за этой борьбой – ребенка и мужчины, но наконец не выдержала и, улыбнувшись сквозь слезы, взяла его за руку.

– Я знаю, ты бы хотел защитить меня. Ты ведь всегда защищал меня, хотя это было совсем непросто – заботиться обо мне. Я вечно попадала во всякие истории и неприятности.

– Вовсе нет! – серьезно возразил ей Алистер. – На самом деле все было совсем не так плохо… до недавнего времени.

Теперь Кайла уже от души улыбнулась и обняла брата, крепко прижав его к себе и втайне желая, чтобы он подольше оставался ребенком и не взрослел раньше времени.

– Ты помог мне пережить весь этот ужас, Алистер. Что же я буду теперь без тебя делать?

В то же мгновение, почувствовав, как мальчик напрягся и застыл в ее объятиях, она пожалела о своих словах, пожалела, что напомнила ему об их горе. Кайла продолжала обнимать брата, лихорадочно ища слова, которые помогли бы ей исправить ошибку.

– Но мы ведь не расстанемся, Кайла, – очень тихо сказал Алистер. – Ты останешься здесь, правда?

– Да, конечно, мой мальчик, я никуда от тебя не денусь. Не бойся.

Она хотела добавить что-нибудь в утешение, чтобы он выбросил из головы ужасные воспоминания, которые она невольно в нем пробудила, но не могла ничего придумать. Невыносимая душевная боль горячей волной поднялась к самому горлу, мешая говорить.

Их милая, нежная мама была жестоко убита. Их любимый отец умер всего несколько недель спустя, несмотря на все старания Кайлы спасти ему жизнь. И теперь она должна защитить хотя бы младшего брата. В том, что ему грозила опасность, Кайла не сомневалась. Король был мстителен и, не задумываясь, заставил бы сына отвечать за грехи отца. Недаром он пустил по их следу свою ищейку. Чтобы скрыться от преследователей, этой страшной зимой Кайла привезла брата сюда, в Шотландию, к их дяде. Но погоня за ними продолжалась и здесь.

У Кайлы больше не было сил ни бежать, ни даже думать об этом. Она хотела покончить с этим любой ценой, и вот теперь письмо от Роланда Стрэтмора давало ей такой шанс.

– Ты не умрешь, – горячо прошептал Алистер. – Только не ты, Кайла! Я спасу тебя!

Она молча кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Луч солнца, упав на стол, отразился в сверкающей призме и на мгновение ослепил девушку. И, конечно, только поэтому в ее глазах заблестели слезы.



– Об этом не может быть и речи!

Малкольм Макалистер – само воплощение суровой шотландской гордыни, воспитанной многими поколениями, прошагал мимо племянницы, не удостоив ее даже взглядом. Он спешил на встречу со своим управляющим и предводителем деревенских жителей, чтобы сообщить им суть предложения, изложенного в письме лорда Стрэтмора, полученного им сегодня утром. Кайла поспешила за ним, стараясь попасть в такт его шагов.

– Но, дядя, выслушайте меня!

– Довольно, Кайла. У меня нет времени. Я занят.

Кайла не могла идти рядом с дядей по узкому коридору, но ни на шаг не отставала от него. Они уже почти дошли до его кабинета, и через мгновение дядя скроется за дверью. Тогда Кайла будет бессильна что-либо изменить. Она должна заставить его выслушать ее до того, как будет уже слишком поздно.

– Пожалуйста! – Она подхватила подол юбки обеими руками, чтобы он не мешал ей бежать. – Пожалуйста, позвольте мне увидеться с ним! Давайте узнаем, что Стрэтмор хочет нам сказать!

Малкольм резко остановился и развернулся лицом к ней. Кайла едва не столкнулась с ним.

– А откуда тебе стало известно содержание письма, моя дорогая племянница? Оно тебя не касается! Это дело мужчин.

– Позволю себе не согласиться с вами, дядя! Письмо адресовано именно мне! И я уверена, что это и мое дело тоже.

Малкольм покачал головой:

– Тебе кажется, что ты знаешь, о чем говоришь. Но ты всего лишь женщина. Ты ничего не знаешь ни о войне, ни о смерти. Ты не в состоянии даже понять, что именно поставлено сейчас на карту! Так что предоставь действовать мне.

Столь откровенно грубое заявление вначале испугало ее, но в следующую минуту в ней поднялась волна гнева.

– Да, я женщина, как вы справедливо заметили, и я действительно ничего не знаю о войне. Зато я слишком хорошо знаю, что такое смерть! Я насмотрелась достаточно, хватит на всю оставшуюся жизнь. Поэтому я больше не желаю этого видеть, тем более если могу предотвратить.

– Ты? Ты абсолютно ничего не можешь! Ты, может, думаешь, что владеешь волшебным ключиком к сердцу этого англичанина? Или ты полагаешь, что сможешь заглянуть в головы всех этих людей, которые веками мечтали уничтожить наш род? Глупая девчонка! Ты ведь видела это письмо! Так неужели же ты не распознала ловушки прямо перед собственным носом?

– А если это вовсе не ловушка? Что, если лорд Стрэтмор действительно уедет отсюда, если я сама, добровольно отправлюсь к нему? Почему не рискнуть?

Ей на память пришли слова письма, которые она так хорошо запомнила:


Леди Кайла,



Я, лорд Роланд Стрэтмор, граф Лорей, прошу Вас о встрече. Поверьте, я не менее Вашего желаю поскорее покончить с этой нелепой погоней. У меня на руках имеется документ, который совершенно ясно доказывает невиновность Вашего отца. Думаю, Вам будет интересно самой взглянуть на него.



Всего одна встреча – и документ Ваш. Если Вы согласитесь, обещаю, что ни Вам, ни Вашим людям не будет причинен вред со стороны меня или моих людей.



Итак, ожидаю встречи с Вами, миледи, с огромным нетерпением.



Ваш Стрэтмор.


Ему вовсе не нужно было перечислять все титулы, достаточно было и одного имени, чтобы понять, от кого это письмо. Роланд Стрэтмор, ищейка короля Генри, Цербер – как его называли, не пожалел труда самолично написать ей письмо, чтобы покончить с кошмаром, в котором она жила последнее время. Когда-то он был с ней помолвлен. Это могло повлиять, хотя и совсем не обязательно, на то, что он лично предпринял определенные усилия, чтобы с ней встретиться. На самом деле это было неважно. Единственное, что ее сейчас волновало, это чтобы ни одна возможность предотвратить кровопролитие, как бы иллюзорна она ни была, не ускользнула из рук.

– Разумеется, это ловушка! И то, что ты хотя бы сомневаешься в этом, как раз и говорит о том, что у тебя совершенно нет мозгов! – Малкольм чуть помедлил, очевидно, ожидая, чтобы его слова дошли до глупенькой племянницы. – Не сомневаюсь, что ты хочешь как лучше, Кайла. Я также не сомневаюсь в твоем добром сердце. Но ты не можешь довериться этому негодяю. Эти англичане не лучше самых коварных, злобных тварей, поверь мне!

– Нет! – Она спокойно смотрела прямо ему в лицо, стараясь придать своему голосу как можно больше твердости и уверенности. – Я слышала, что Стрэтмор – человек чести. Если он прислал письмо, значит, у него есть на это причины и он намерен выполнить свои обязательства.

– Дура! – категорично заявил Малкольм. – Да ведь именно Стрэтмор отдал приказ атаковать нас меньше часа назад. Его солдаты уже направляются сюда. И ты все еще ему веришь?

Не дожидаясь ответа, он резко развернулся и, войдя и кабинет, захлопнул за собой дверь.

Кайла смотрела ему вслед, открыв рот, пытаясь переварить то, что только что услышала. Неужели это правда? Неужели это письмо – не более чем лживая уловка верного прихвостня короля?

Отдал приказ к атаке?

Нет. Она отказывалась этому верить. Это было бы слишком жестоко – вот так разом расстаться со всеми своими надеждами, и именно теперь, когда она твердо решила пожертвовать собой – не такая уж большая цена за безопасность брата и восстановление доброго имени отца.

Коннер Уорвик, барон Роузмид, когда-то уверял дочь, что человек, которого она никогда не видела, но с которым должна была бы провести всю свою оставшуюся жизнь, граф Лорей, – благородный и честный человек. А Кайла была уверена, что отец никогда бы не стал ей лгать только для того, чтобы успокоить. Коннер слишком высоко ценил честь и достоинство. Если бы он хоть на минуту заподозрил, что Кайла может оказаться во власти бесчестного человека, то, несомненно, просил бы короля разорвать эту помолвку. И она также знала, что король достаточно любил и уважал ее отца, чтобы удовлетворить его просьбу.

Да, Коннер действительно был всеобщим любимцем – большой, сильный, он напоминал добродушного медведя и в то же время отличался острым умом и часто давал своим друзьям весьма хитроумные, дельные советы. И даже сдержанный и весьма трезвый в своих оценках король не мог устоять перед обаянием барона. Он высоко ценил его за добрый юмор и острые, точные суждения.

Именно поэтому, как думала Кайла, ее любимый отец проводил при дворе короля Генри больше времени, чем в своем собственном поместье, находящемся менее чем в трех днях пути. «Я нужен королю», – со вздохом говорил Коннер своей жене, терпеливой Элейн, в очередной раз расставаясь с ней. Та в ответ лишь вздыхала и успокаивала мужа, целуя его на прощание.

Может быть, в этом состояла ее слабость, думала теперь Кайла, вспоминая прожитые годы. Быть может, ее мать была слишком добра и терпелива? Прояви она хоть чуть больше раздражения по поводу постоянных требований короля видеть подле себя Коннера, ее любящий муж наверняка оставался бы дома подольше, потому что Коннер Уорвик горячо и безмерно любил свою жену. Все знали об этом.

Возможно, именно поэтому все так легко поверили в то, что он убил ее в припадке дикой ревности. Учитывая обстоятельства – ее нашли в постели рядом с другим мужчиной, близким родственником короля, – едва ли можно было предположить что-нибудь еще.

Кайла потрясла головой, пытаясь избавиться от назойливых мыслей, которые преследовали ее последние полгода.

Неважно, насколько очевидны были факты и доказательства, неважно, что считали другие, Кайла твердо знала, что ее отец никогда не смог бы убить свою обожаемую Элейн. Никогда! После ее смерти он сам словно умер.

Но король Генри был убежден в том, что ее отец – убийца. Так было проще. И он послал целую армию за Уорвиками, чтобы потешить свою гордость, чтобы показать всем, что приближенный к королю человек, убивший свою жену, не может просто так сбежать, не может спасти от королевского гнева и справедливого наказания ни себя самого, ни своих детей, которых король, видимо, также считал в ответе за грехи их отца. Спрятавшись в шотландском замке своего дяди, Кайла и его втянула в эту войну.

И теперь у Кайлы оставался всего один шанс все исправить, пока еще не стало слишком поздно. Она должна найти Роланда. Если этот англичанин направляется сюда, она сама поедет к нему. Она должна…

Она убедилась, что Малкольм не собирается ее слушать, и это стало для нее настоящим ударом. Каким же надо быть злым и жестоким человеком, чтобы так яростно ненавидеть своих племянников за то, что в их жилах течет английская кровь. Он ни на минуту не забывал об этом, даже обнимая их – детей своей сестры. А Кайла еще надеялась найти спокойное убежище среди своих шотландских родственников!

И все же с самого начала все было далеко не так просто. Да, у Малкольма были рыжие волосы, как у всех Макалистеров, и такая же высокая, крепкая фигура. Но этих горящих ненавистью, почти безумных глаз Кайла не могла припомнить ни у кого из ее шотландской родни.

Когда они приехали сюда с Алистером, измученные, растерянные, он позволил им остаться, терпеливо выслушал их историю. Тогда Кайла подавила возникшие было дурные предчувствия, особенно когда она увидела надежду и облегчение на изможденном лице Алистера. Хотя за все долгое путешествие она не услышала от своего храброго брата ни одного слова жалобы, она знала, что у него почти не осталось сил, как, впрочем, и у нее.

Она с грустью и сожалением думала о том, что его детство закончилось слишком рано, и она уже больше не увидит того беспечного, озорного сорванца, которым он был совсем еще недавно. Она с болью в душе отмечала отчаянное, озабоченное выражение, не сходившее теперь с его лица. И когда две недели назад Малкольм показал им их комнаты здесь, в замке, она впервые за последние месяцы вздохнула с облегчением, заметив радость, мелькнувшую на миг в глазах брата.

Это была самая ужасная зима в ее жизни. И, к сожалению, она еще не закончилась.

Малкольм был глубоко уязвлен решением своей сестры выйти замуж за англичанина. Сначала Кайла этого не понимала. Она, конечно, знала о том, что между братом матери и ее отцом были довольно напряженные отношения. Ведь Малкольм ни разу не принял приглашения приехать в Роузмид, хотя, как знала девушка, родители посылали ему приглашения ежегодно.

Как-то неделю назад, поздним вечером, когда большая часть слуг уже легла спать, Кайла наткнулась на дядю, который сидел в гостиной и пил виски, окруженный осколками разбитого вдребезги графина. Рассыпанные вокруг мелкие кусочки стекла сверкали тысячами звездочек, отражая огонь камина и горящих свечей.

Когда Кайла, вскрикнув, бросилась к нему, Малкольм принял ее за Элейн. Он схватил ее за руки и принялся укорять за то, что она бросила его, своего брата, предала, перешла на сторону его врага. Он говорил яростно, с болью и ненавистью, и было ясно, что он не простил ее и никогда не простит. Но, выплеснув на нее всю свою ярость, он вдруг обнял ее и прижал к себе, и Кайла увидела слезы в его глазах. Он продолжал что-то бессвязно бормотать, но девушка вырвалась из его рук и быстро выбежала из комнаты.

К счастью, Малкольм наутро ничего не вспомнил. Во всяком случае, он никогда не упоминал об этом вечере. И Кайла почти забыла об этом – пока не получила сегодня утром записку от Роланда с предложением мира.

Она была готова на сделку и даже, более того, всей душой стремилась к этому. Ведь ей представлялась прекрасная возможность очистить имя отца и восстановить фамильную честь. Ничего не могло быть важнее этого.

Но Малкольм не хотел мира, нет, он жаждал битвы. Как же ужасно оказаться в заложниках у безумца, сжигаемого ненавистью, еще страшнее – стать причиной кровопролития. Малкольм увидел в этой ситуации шанс взбунтоваться против судьбы, отомстить тем, кто отнял у него сестру. Это был его золотой час для мести.

И теперь сюда шли солдаты.

Но где Алистер?

Кайла нашла брата в его комнате. Он стоял возле своего скромного ложа спиной к ней и смотрел вниз на что-то, лежащее на покрывале.

Кайла тихо проскользнула в комнату, но брат все же услышал ее и бросил быстрый взгляд через плечо, чтобы убедиться, что не ошибся.

– Они хотят, чтобы мы сдались, – сказал он подавленно.

– Кто они?

– Англичане.

Он произнес это слово с таким презрением, словно оно было для него ненавистным, словно он сам не был наполовину англичанином. Это работа Малкольма, поняла Кайла, чувствуя неприятный холодок внутри.

Она подошла к нему и увидела, что он смотрит на широкий меч, лежащий посреди шкуры, покрывающей его кровать. Кайле он показался пугающе огромным. Вдоль всего тускло мерцающего стального клинка виднелись пятна ржавчины.

Ее сознание отказывалось принимать какую-либо связь между этим ужасным оружием и ее братом. Что делает здесь этот отвратительный меч? Алистеру нельзя брать его, он может пораниться! Не соображая, что делает, Кайла потянулась к рукоятке, намереваясь схватить ее.

Но Алистер опередил ее. Ему пришлось взять меч двумя руками, чтобы с видимым усилием поднять его.

– Что ты делаешь? – Кайла попыталась унять дрожь в голосе, испытывая единственное желание – отобрать у брата оружие.

– Ты разве не слышала? – спросил он и взмахнул мечом в одну, потом в другую сторону. Меч пока еще плохо его слушался, и Алистер все свое внимание сконцентрировал на том, чтобы крепко держать его в руках.

– О чем слышала? – недоуменно спросила Кайла. Но в ту же минуту действительно услышала за окном новые, зловещие звуки, от которых ей стало жутко. И как она сразу не обратила на них внимание? Топот множества обутых в сапоги ног, грубые, резкие мужские голоса, от которых ее кожа тут же покрылась мурашками. Кайла обхватила себя руками, пытаясь унять внезапную дрожь.

– Лорд Стрэтмор приказал дяде сдаться. Уорвикам – сдаться! Он сказал, что если дядя этого не сделает, то он никого не пощадит в Гленкарсоне.

Алистер опустил меч и бросил его на кровать, поникнув головой. Только теперь Кайла заметила, что он одет в тунику, под которой поблескивает металлическая кольчуга. Наряд взрослого воина был слишком велик для его худенького тела. Кровь бросилась ей в голову. Она хотела закричать, но горло сдавило от ужаса, и она едва прошептала:

– Нет!

– Это правда. – Алистер первый раз за все время разговора взглянул ей в глаза. – Я сам видел этот ультиматум. Его принесли сегодня днем, вскоре после того, первого, письма. Дядя дал мне его прочитать.

– Нет, – повторила она, не желая верить этой чудовищной новости.

Незнакомые, зловещие звуки за окном становились все громче. Кайла хорошо понимала, что они предвещают.

Облака закрыли солнце, и комната погрузилась в серый полумрак.

– Он безжалостен, Кайла. Вот почему его прозвали Цербером, адским псом. Он ни за что не остановится, пока мы сами его не остановим. Это будет продолжаться бесконечно. И рано или поздно он схватит тебя. – Детская рука Алистера обхватила рукоятку меча. – Но я не позволю, чтобы это произошло. Не позволю ему убить тебя!

– Послушай, – начала Кайла взволнованно.

– Алистер! – прервал ее грубый голос, раздавшийся из двери.

И вновь Кайлу охватила дрожь. Малкольм!

– Все будет хорошо, Кайла, – поспешно сказал ее брат. – Я буду тебя защищать!

– Я не позволю тебе этого делать! – воскликнула девушка и не узнала своего голоса – тонкого, срывающегося.

Малкольм заговорил снова, появившись в дверном проеме темным силуэтом на фоне освещенного холла.

– Ты очень ошибаешься, если думаешь, что у тебя есть выбор, Кайла. Ты останешься здесь с остальными женщинами. Все это дело тебя не касается.

– Но я не позволю вам! – закричала она, бросаясь к двери.

Она попыталась проскользнуть мимо него, но Малкольм без труда задержал ее, схватив своими сильными руками за талию.

– Алистер! – снова позвал он своим не терпящим возражений тоном, заставившим Кайлу содрогнуться.

Девушка услышала за спиной легкие шаги брата. Алистер обогнул их обоих и вышел из комнаты.

– Нет! – закричала ему вслед Кайла, протягивая руки. – Вернись!

Алистер оглянулся, его взгляд был красноречивее любых слов. А затем он быстро исчез из вида. Кайла, пылая негодованием, обернулась к Малкольму.

– Ему нужна одна я! – в ярости крикнула она. – Отпустите меня! Я договорюсь со Стрэтмором.

– Никогда, – твердо заявил Малкольм, и Кайла поняла, что это его последнее слово.

– Но Алистеру всего двенадцать! – вскричала Кайла. – Сжальтесь! Ведь он совсем еще ребенок! Не делайте этого с ним!

Малкольм лишь скривился в презрительной гримасе.

– Он мужчина. Или был бы мужчиной, если бы ты так не нянчилась с ним. И это его святое право – сражаться с теми, кто погубил его отца!

– Но он погибнет!

– А хоть бы и так – он умрет, как мужчина. И довольно об этом.

– Мы все погибнем! Неужели вы не понимаете? Их в несколько раз больше. Вы хотите заставить крестьян со своими мотыгами и косами сражаться против хорошо вооруженных воинов!

– Раз того желает бог, пусть будет так.

Но жажда крови, которую она увидела в его глазах, яснее слов сказала ей обо всем. Этого желал не бог, а сам Малкольм. С холодной решимостью он толкнул ее в сторону комнаты. Кайла упала, ободрав ладони и больно ударившись об пол. Прежде чем она успела подняться, запутавшись в юбках, Малкольм вышел, закрыл за собой дверь и запер ее на замок.

– Увидимся позже сегодня вечером, племянница, – раздался его приглушенный толстой дверью голос.

– Нет! – рыдала Кайла, изо всех сил колотя кулаками в дверь.

Все было бесполезно. Она оказалась в ловушке.

Несколькими часами позже, когда в ее комнату начал проникать едкий дым, она поняла, что все кончено. Поместье горело. Они потерпели поражение.



Это был ужасный день. Тот, кто отважился бы подняться на один из окружающих долину скалистых холмов, в первый момент не увидел бы там ничего из ряда вон выходящего. Правда, небо, словно кипящий серый котел, выплескивало на землю холодные капли, и серый мглистый туман клубился над землей. Но это была обычная погода здесь, в горах Шотландии, ранней весной. Повсюду была грязь и слякоть, но чего иного можно ожидать, когда дождь льет почти весь день? Однако, поднявшись еще выше, нельзя было бы не заметить, что к запахам прелой сырой земли примешивается какой-то иной, чужеродный запах – резкий, с металлическим привкусом, от которого обычно поднимаются волосы на затылке и шерсть на загривке животного.

Битва за Гленкарсон была столь же беспощадной и жестокой, как и все остальные битвы, что велись испокон века в этом суровом горном краю. И мирная бурая грязь Гленкарсона стала красной от крови в тот вечер.

Кайла медленно брела, осторожно выбирая, куда поставить ногу, высоко подбирая юбки. Она перешагивала через тела, стараясь не думать и не чувствовать. Ее целью была группа, лежащая в центре поля. Там она должна найти его, отчего-то она была в этом уверена.

На мгновение в ее памяти вдруг снова раздались крики, которые долетали до нее, запертой в одной из дальних комнат замка. Крики мужчин и женщин, звон стали и ржание лошадей… Теперь она слышала лишь вздохи да плач женщин, которые так же, как и она, бродили среди тел, пытаясь разыскать своих близких. Кайла зажала уши ладонями – она больше не хотела ничего слышать. Лишь один голос звучал сейчас в ее голове, лишь одно имя шептали ее губы:

– Алистер, Алистер…

Дядя ее не интересовал. Именно он был виноват в том, что произошла эта ужасная бойня, и теперь она желала ему провалиться в ад. Но Алистер, ее милый Алистер, слишком юный, слишком слабый для того, чтобы сражаться мечом, который он даже не мог как следует удержать в руках. Боже, Алистер…

Она нашла его там, где и думала, – маленького, тихого, с бледным лицом и руками, покрытыми кровью и грязью. Слишком бледного. Слишком тихого.

Она не знала, как долго просидела возле него, обнимая, держа на коленях его голову. Она не видела затянувших небо туч, не слышала раскатов грома. Она не чувствовала, как холодный дождь заливает долину.

Струи дождя омыли его юное лицо, промочили и разгладили гриву ярко-рыжих волос, похожих на ее собственные. Этот мальчик – единственное, что у нее оставалось в этом мире, единственное, ради чего она жила последние месяцы…

Кайла Уорвик не плакала. У нее не дрожали руки, когда она стирала воду с его лба. И ноги у нее лишь немного подогнулись, когда она встала и, нагнувшись, подняла тело своего брата и понесла его прочь из долины Гленкарсон.

2

– Сегодня черный день, – сказала старуха, помешивая какое-то варево в котелке, висящем над костром.

Замечание едва ли требовало ответа, поэтому Кайла промолчала. Она опустила глаза и посмотрела на свои руки с въевшейся в кожу и под ногти грязью, которую не могла отмыть, как ни старалась.

– Тебе надо уходить отсюда, – продолжала женщина. Где-то снаружи, у входа в пещеру заблеяла коза.

– Да, – безучастно откликнулась Кайла.

– Они будут тебя искать. – Лорна, старая кастелянша Гленкарсона, постучала деревянной ложкой по краю котелка.

– Я знаю.

Было очевидно, что сейчас от Кайлы немного проку. Ее руки безвольно лежали на коленях ладонями вверх, казалось, у нее нет сил даже просто сжать пальцы. Бледная, землисто-серого цвета кожа делала ее похожей на привидение. Разглядывая свои руки, Кайла вспомнила, как ее мать холила свои руки, каждый вечер натирала их специальным жиром, смешанным с травами, чтобы они все время оставались нежными и гладкими.

Руки Кайлы, непривычные к грубой работе, теперь были покрыты порезами и волдырями.

– Я уйду прежде, чем они доберутся сюда, – сказала она все так же равнодушно.

– Хорошо.

Лорна много лет служила в замке Малкольма Макалистера. Но сегодня вечером она лишилась крова, как и другие, оставшиеся в живых члены клана, с незапамятных времен населявшего этот суровый край, затерянный среди скал и холмов. Деревня была сожжена дотла.

В пещере было холодно и сыро, но и в выгоревшем замке едва ли было лучше.

Лорна снова постучала по краю котелка, очевидно, для пущего эффекта.

– Ты можешь пойти к людям твоего отца.

– Я уйду, – устало повторила Кайла.

– Так будет лучше.

И вновь Кайла не могла придумать, что сказать. Будет ли так действительно лучше? Она не знала. Будут ли англичане ее преследовать? Имеет ли она для них хоть какое-нибудь значение теперь, когда и ее брат, и дядя мертвы? И будут ли они по-прежнему требовать от клана ее выдачи?

Как много вопросов. Хотелось бы ей ответить хоть на один из них!



В свете костра тускло поблескивала золотая рукоятка кинжала, который Кайла прицепила к поясу. Она похоронила Алистера без этого кинжала. Украшенный драгоценными камнями, с острым опасным клинком, он принадлежал ее матери. Кайла была уверена, что ни мать, ни брат не стали бы возражать.

У входа опять заблеяла коза, и в пещере появилась новая сгорбленная фигура. Кайла узнала древнего старца Колина. Скорее всего, он пришел сказать, что ей пора уходить. Кайла встала.

– Возьми коня своего дяди, девушка, – сказал он, и она почувствовала в его голосе сочувствие. – Это добрый конь, только будь с ним построже.

– Спасибо тебе. – Кайла подняла с земли кожаную седельную сумку, на которой сидела, и вышла из пещеры.

Морозный ночной воздух был чист и свеж, хотелось вдохнуть его полной грудью, хотя он и обжигал легкие. Жеребец Малкольма чудесным образом совершенно не пострадал в битве, очевидно, только он один и выжил в этом кровавом ужасе. Он наклонил свою великолепную лоснящуюся шею, словно приветствуя Кайлу. Девушка погладила его по носу, похлопала по шее. Абсолютно черная масть, без единого пятнышка, отметила про себя Кайла и тут же с усмешкой подумала о том, как подходит черный конь ей – дочери человека, объявленного вне закона, вынужденной скрываться от всего мира.

Кто-то подсадил ее, она даже не поняла, кто. Седла не было, но ей не привыкать ездить без седла. Юбки задрались до колен, она не стала обращать внимания на такую ерунду.

Ее окружала горстка людей. Кайла с трудом различала их лица в тусклом свете луны, но могла без труда представить себе их суровое выражение. Эти гордые люди без охоты приняли ее и Алистера и теперь испытывали явное облегчение от того, что избавились от них обоих.

Кайла понимала, что в этом не было ничего личного. Непросто принять у себя в доме человека, за голову которого назначена награда. И ей еще повезло, что они слишком сильно ненавидели англичан, чтобы выдать ее за вознаграждение.

Колин протянул ей увесистый мешочек.

– Вот возьми, здесь еда на четыре дня, – проскрипел он своим старческим голосом. – Езжай на юг, девушка, в Глен-Мор.

– Спасибо вам, – сказала Кайла. – Спасибо за все… и простите меня.

Она развернула коня, и люди молча расступились, давая ей дорогу.

Ни одного слова прощания не раздалось ей вслед. Только чавкающий звук копыт по грязной, раскисшей дороге сопровождал ее, пока она направлялась к южной границе с Англией.

Через какое-то время Кайла почувствовала, что успокаивается, убаюканная ритмичным стуком копыт. Она расслабленно покачивалась на спине лошади, предоставляя жеребцу самому выбирать ритм и дорогу. Во всяком случае, он знал местность гораздо лучше, чем она. Ей очень повезло, что ей достался вороной ее дяди. Эти люди могли ничего ей не давать. Они ничем не были ей обязаны, в то время как она сама должна была им гораздо больше, чем могла когда-либо отдать.

Жеребец принес ее к светлой рощице из сосен и берез. Где-то среди валунов пробивался ручей, Кайла слышала его журчание, но не было места, где можно было бы укрыться. Кайла ласково погладила своего скакуна, поблагодарила его, а затем легла на холодную землю, подножие под голову седельную сумку.

Ее не беспокоило то, что лорд Стрэтмор или его солдаты могут найти ее здесь и убить во сне. В глубине души она даже хотела этого, хотела покончить с этой жестокой, безрадостной жизнью. Она не знала, для чего выжила и как ей теперь жить дальше.

Кайла даже не стала стреножить жеребца, пусть идет куда хочет. Если придут солдаты и схватят ее, он сможет убежать. По крайней мере, он выживет. Эта мысль даже как-то успокоила ее, и через мгновение Кайла провалилась в глубокий сон.

Но солдаты не пришли, ее никто не нашел, и когда она проснулась на следующее утро, то увидела вороного, терпеливо стоящего возле нее и медленно жующего скудную прошлогоднюю траву.

Ее плащ пропитался влагой от земли, но хорошо уже то, что не было дождя.

– Эй, приятель! – ласково позвала она вороного, приподнимаясь с земли. – Неужели у тебя не хватило ума бросить это безнадежное дело и свою никчемную новую хозяйку?

Жеребец скосил на нее глаза, но продолжал флегматично жевать. Хруст травы на его зубах был единственным звуком, нарушавшим лесную тишину, и потому казался очень громким. Он заставил Кайлу внезапно вспомнить, что она сама не ела уже целую вечность или, по крайней мере, весь прошлый день. Девушка открыла мешочек, который дал ей перед расставанием старый Колин, и, достав овсяные лепешки, принялась за еду, в мрачной задумчивости созерцая лежавшее недалеко, повалившееся, видимо, от ветра, дерево.

Только теперь медленно и постепенно чувство оцепенения, охватившее Кайлу на поле Гленкарсона, начало отпускать ее. Начался новый день, яркий и солнечный, а вместе с ним к девушке вернулось ощущение реальности. Неважно, что сама она была этому не слишком рада.

Кайла была благородной леди, дочерью знатных и богатых родителей. С детства она была окружена заботой и любовью. И вот теперь она осталась одна в целом свете, ей не к кому было даже обратиться за помощью. Несмотря на слова Лорны, Кайла понимала, что люди ее отца не станут ей помогать, им нет до нее никакого дела. Малкольм был ее последней и, как оказалось, напрасной надеждой.

Лепешка кончилась слишком быстро, но Кайла не решилась съесть еще хоть одну. Она не знала, где и когда сможет найти еду. Правда, невдалеке текла быстрая речка, Кайла слышала, как она журчит по камням. А это значит, что она сможет поймать рыбу. Ловить рыбу Кайла умела. Когда-то это было любимым занятием отца. И это им очень пригодилось во время их побега.

Когда Кайла поняла, что отец так и не может оправиться от шока после смерти матери, ей пришлось взять на себя все заботы о семье. Деньги, которые они смогли взять с собой, кончились довольно быстро, и Кайле пришлось учиться выживать в суровых условиях. Она многому тогда научилась, в том числе и ловить рыбу. Однажды она едва не заболела, проведя несколько часов в ледяной воде горной речки, пытаясь поймать рыбу тупым деревянным копьем, которое сама и сделала. Это заставило отца хоть немного прийти в себя, пусть и ненадолго. Он вырвал у нее копье, сломал его о колено в приступе гнева, впервые проявив хоть какие-то чувства после смерти матери. В ту ночь он сам наловил рыбы.

Но Кайла внимательно наблюдала за ним и таким образом училась.

Кайла знала, что отец так и не осознал до конца, что же произошло в те страшные дни. С того момента, когда он услышал о смерти жены, он словно ослеп и оглох. Казалось, дух его умер, в то время как тело еще продолжало жить.

По правде говоря, Кайла и сама не понимала, как она могла оставаться такой собранной и действовать столь решительно и разумно после того, как она обнаружила тело убитой матери. Возможно, она просто знала, что иначе они все погибнут.

После разразившегося скандала именно она занималась всеми делами до тех пор, пока это было возможно. Она видела, как растет подозрение в глазах слуг, отмечала изменение отношения к ним со стороны знакомых, арендаторов и челяди. Невысказанные обвинения так и носились в воздухе. Людская кипела от слухов, которые Кайла не могла ни пресечь, ни опровергнуть.

Когда в Роузмиде начали появляться высокородные гости, Кайла поняла, что вело их сюда вовсе не желание выразить сочувствие, как они пытались продемонстрировать, хотя и ловила на себе жалостливые взгляды. Нет, все эти люди явились посмотреть на ее отца, на убийцу, которым они все без исключения его считали. Вот так просто – поглазеть на убитого горем человека, почти безучастного к тому, что творилось вокруг него. Их бездушная жестокость потрясла тогда Кайлу до глубины души.

Жеребец прекратил жевать и подошел к тому месту, где она сидела, безучастно глядя в пространство, погруженная в свои воспоминания. Он наклонил к ней голову и громко фыркнул, потряхивая гривой.

– Ну что, наелся, приятель? – спросила Кайла, отряхивая руки от крошек. – Надеюсь, что да. Пошли, поищем воду.

Она взяла коня под уздцы и повела его к речке, ориентируясь по звуку журчащей воды. Им пришлось довольно долго добираться до берега да еще и выбирать место поудобнее. Так что, когда перед ними засверкала манящая своей прохладной свежестью вода, они оба порядком устали и страдали от жажды. Жеребец тут же вошел в воду и принялся с жадностью пить; Кайла последовала его примеру, войдя в воду чуть выше по течению.

Солнечный свет сверкал и переливался в прозрачных струях, бегущих по камням. Кайла опустила руки в воду и плеснула ее себе в лицо. Вода оказалась обжигающе холодной, так что у Кайлы захватило дыхание. Но она снова и снова плескала в себя водой, чувствуя, как к ней возвращаются силы. Затем она выбралась на берег и села, подставив солнцу лицо и руки. Вытереть их было все равно нечем.

Кайла сидела на берегу и словно со стороны наблюдала за собой: как успокаивается ее дыхание, как исчезает дрожь в руках, как высыхает и нагревается на солнце ее кожа. Но мысленно она все еще оставалась там, в том страшном времени, последовавшем за смертью матери.

Кайла была уверена, что отец не убивал свою жену. Но кто же мог это сделать, причем так, чтобы подозрение пало на ее отца и чтобы полностью уничтожить всю семью?

Кайла была молодой и сильной, и бог не обидел ее умом. А главное – ей уже было нечего терять. От ее прежней жизни почти ничего не осталось. И в любом случае она охотно рискнет всем этим, чтобы отомстить.

Она не знала настоящего виновника всех ее бед, не знала имени убийцы. Но ей был известен человек, в руках которого находились ответы на многие вопросы, и он же нес ответственность за то, что ее жизнь окончательно разлетелась в клочья. Ее бывший жених написал ей, предложив отдать некий документ, доказывающий невиновность отца, документ, который мог спасти их всех. Но как же он мог, зная, что Коннер невиновен, преследовать их, а затем, даже не дождавшись ее ответа, напасть на Гленкарсон, погубить ни в чем не повинных людей? Как он мог оказаться настолько бесчестным? Неужели ее отец в нем ошибался? Видимо, так. Иначе как еще можно объяснить подобное коварство!

Что ж, она разыщет Стрэтмора, и тогда ему придется ответить на ее вопросы, хочет он этого или нет. А если откажется, она убьет его. Возможно, стоит его убить в любом случае. По крайней мере, она отомстит за брата и отца.

Пришло время охотнику почувствовать, что это такое – быть дичью.