Том 4 1885-1886
САПОГИ
{04007}
Фортепианный настройщик Муркин, бритый человек
с желтым лицом, табачным носом и с ватой в ушах,
вышел из своего номера в коридор и дребезжащим
голосом прокричал:
- Семен! Коридорный!
И, глядя на его испуганное лицо, можно было
подумать, что на него свалилась штукатурка или что он
только что у себя в номере увидел привидение.
- Помилуй, Семен! - закричал он, увидев бегущего
к нему коридорного. - Что же это такое? Я человек
ревматический, болезненный, а ты заставляешь меня
выходить босиком! Отчего ты до сих пор не даешь мне
сапог? Где они?
Семен вошел в номер Муркина, поглядел на то
место, где он имел обыкновение ставить вычищенные
сапоги, и почесал затылок: сапог не было.
- Где ж им быть, проклятым? - проговорил Семен.
- Вечером, кажись, чистил и тут поставил... Гм!..
Вчерась, признаться, выпивши был... Должно полагать,
в другой номер поставил. Именно так и есть, Афанасий
Егорыч, в другой номер! Сапог-то много, а чёрт их в
пьяном виде разберет, ежели себя не помнишь...
Должно, к барыне поставил, что рядом живет... к
актрисе...
- Изволь я теперь из-за тебя идти к барыне,
беспокоить! Изволь вот из-за пустяка будить честную
женщину!
Вздыхая и кашляя, Муркин подошел к двери
соседнего номера и осторожно постучал.
- Кто там? - послышался через минуту женский
голос.
- Это я-с! - начал жалобным голосом Муркин,
становясь в позу кавалера, говорящего с
великосветской дамой. - Извините за беспокойство,
сударыня, но я человек болезненный, ревматический...
Мне, сударыня,
{04008}
доктора велели ноги в тепле держать,
тем более, что мне сейчас нужно идти настраивать
рояль к генеральше Шевелицыной. Не могу же я к ней
босиком идти!..
- Да вам что нужно? Какой рояль?
- Не рояль, сударыня, а в отношении сапог! Невежда
Семен почистил мои сапоги и по ошибке поставил в ваш
номер. Будьте, сударыня, столь достолюбезны, дайте
мне мои сапоги!
Послышалось шуршанье, прыжок с кровати и
шлепанье туфель, после чего дверь слегка отворилась и
пухлая женская ручка бросила к ногам Муркина пару
сапог. Настройщик поблагодарил и отправился к себе в
номер.
- Странно... - пробормотал он, надевая сапог. -
Словно как будто это не правый сапог. Да тут два левых
сапога! Оба левые! Послушай, Семен, да это не мои
сапоги! Мои сапоги с красными ушками и без латок, а
это какие-то порванные, без ушек!
Семен поднял сапоги, перевернул их несколько раз
перед своими глазами и нахмурился.
- Это сапоги Павла Александрыча... - проворчал
он, глядя искоса.
Он был кос на левый глаз.
- Какого Павла Александрыча?
- Актера... каждый вторник сюда ходит... Стало
быть, это он вместо своих ваши надел... Я к ней в номер
поставил, значит, обе пары: его и ваши. Комиссия!
- Так поди и перемени!
- Здравствуйте! - усмехнулся Семен. - Поди и
перемени... А где ж мне взять его теперь? Уж час
времени, как ушел... Поди, ищи ветра в поле!
- Где же он живет?
- А кто ж его знает! Приходит сюда каждый
вторник, а где живет - нам неизвестно. Придет,
переночует, и жди до другого вторника...
- Вот видишь, свинья, что ты наделал! Ну, что мне
теперь делать! Мне к генеральше Шевелицыной пора,
анафема ты этакая! У меня ноги озябли!
- Переменить сапоги недолго. Наденьте эти сапоги,
походите в них до вечера, а вечером в театр... Актера
Блистанова там спросите... Ежели в театр не хотите, то
придется до того вторника ждать. Только по вторникам
сюда и ходит....
{04009}
- Но почему же тут два левых сапога? - спросил
настройщик, брезгливо берясь за сапоги.
- Какие бог послал, такие и носит. По бедности... Где
актеру взять?.. \"Да и сапоги же, говорю, у вас, Павел
Александрыч! Чистая срамота!\" А он и говорит:
\"Умолкни, говорит, и бледней! В этих самых сапогах,
говорит, я графов и князей играл!\" Чудной народ! Одно
слово, артист. Будь я губернатор или какой начальник,
забрал бы всех этих актеров - и в острог.
Бесконечно кряхтя и морщась, Муркин натянул на
свои ноги два левых сапога и, прихрамывая, отправился
к генеральше Шевелицыной. Целый день ходил он по
городу, настраивал фортепиано, и целый день ему
казалось, что весь мир глядит на его ноги и видит на них
сапоги с латками и с покривившимися каблуками!
Кроме нравственных мук, ему пришлось еще испытать
и физические: он натер себе мозоль.
Вечером он был в театре. Давали \"Синюю Бороду\".
Только перед последним действием, и то благодаря
протекции знакомого флейтиста, его пустили за кулисы.
Войдя в мужскую уборную, он застал в ней весь
мужской персонал. Одни переодевались, другие
мазались, третьи курили. Синяя Борода стоял с королем
Бобешем и показывал ему револьвер.
- Купи! -говорил Синяя Борода. - Сам купил в
Курске по случаю за восемь, ну, а тебе отдам за шесть...
Замечательный бой!
- Поосторожней... Заряжен ведь!
- Могу ли я видеть господина Блистанова? -
спросил вошедший настройщик.
- Я самый! - повернулся к нему Синяя Борода. -
Что вам угодно?
- Извините, сударь, за беспокойство, - начал
настройщик умоляющим голосом, - но, верьте... я
человек болезненный, ревматический. Мне доктора
приказали ноги в тепле держать...
- Да вам, собственно говоря, что угодно?
- Видите ли-с... - продолжал настройщик,
обращаясь к Синей Бороде. - Того-с... эту ночь вы
изволили быть в меблированных комнатах купца
Бухтеева... в 64 номере...
- Ну, что врать-то! - усмехнулся король Бобеш. -
В 64 номере моя жена живет!
{04010}
- Жена-с? Очень приятно-с... - Муркин улыбнулся.
- Оне-то, ваша супруга, собственно мне и выдали
ихние сапоги... Когда они, - настройщик указал на
Блистанова, - от них ушли-с, я хватился своих сапог...
кричу, знаете ли, коридорного, а коридорный и говорит:
\"Да я, сударь, ваши сапоги в соседний номер поставил!\"
Он по ошибке, будучи в состоянии опьянения, поставил
в 64 номер мои сапоги и ваши-с, - повернулся Муркин
к Блистанову, - а вы, уходя вот от ихней супруги,
надели мои-с...
- Да вы что же это? - проговорил Блистанов и
нахмурился. - Сплетничать сюда пришли, что ли?
- Нисколько-с! Храни меня бог-с! Вы меня не
поняли-с... Я ведь насчет чего? Насчет сапог! Вы ведь
изволили ночевать в 64 номере?
- Когда?
- В эту ночь-с.
- А вы меня там видели?
- Нет-с, не видел-с, - ответил Муркин в сильном
смущении, садясь и быстро снимая сапоги. - Я не
видел-с, но мне ваши сапоги вот ихняя супруга
выбросила... Это вместо моих-с.
- Так какое же вы имеете право, милостивый
государь, утверждать подобные вещи? Не говорю уж о
себе, но вы оскорбляете женщину, да еще в присутствии
ее мужа!
За кулисами поднялся страшный шум. Король Бобеш,
оскорбленный муж, вдруг побагровел и изо всей силы
ударил кулаком по столу, так что в уборной по соседству
с двумя актрисами сделалось дурно.
- И ты веришь? - кричал ему Синяя Борода. - Ты
веришь этому негодяю? О-о! Хочешь, я убью его, как
собаку? Хочешь? Я из него бифштекс сделаю! Я его
размозжу!
И все, гулявшие в этот вечер в городском саду около
летнего театра, рассказывают теперь, что они видели,
как перед четвертым актом от театра по главной аллее
промчался босой человек с желтым лицом и с глазами,
полными ужаса. За ним гнался человек в костюме
Синей Бороды и с револьвером в руке. Что случилось
далее - никто не видел. Известно только, что Муркин
потом, после знакомства с Блистановым, две недели
лежал больной и к словам \"я человек болезненный,
ревматический\" стал прибавлять еще \"я человек
раненый\"...
{04011}
МОЯ \"ОНА\"
Она, как авторитетно утверждают мои родители и
начальники, родилась раньше меня. Правы они или нет,
но я знаю только, что я не помню ни одного дня в моей
жизни, когда бы я не принадлежал ей и не чувствовал
над собой ее власти. Она не покидает меня день и ночь;
я тоже не выказываю поползновения удрать от нее, -
связь, стало быть, крепкая, прочная... Но не завидуйте,
юная читательница!.. Эта трогательная связь не
приносит мне ничего, кроме несчастий. Во-первых, моя
\"она\", не отступая от меня день и ночь, не дает мне
заниматься делом. Она мешает мне читать, писать,
гулять, наслаждаться природой... Я пишу эти строки, а
она толкает меня под локоть и ежесекундно, как
древняя Клеопатра не менее древнего Антония, манит
меня к ложу. Во-вторых, она разоряет меня, как
французская кокотка. За ее привязанность я
пожертвовал ей всем: карьерой, славой, комфортом...
По ее милости я хожу раздет, живу в дешевом номере,
питаюсь ерундой, пишу бледными чернилами. Всё, всё
пожирает она, ненасытная! Я ненавижу ее, презираю...
Давно бы пора развестись с ней, но не развелся я до сих
пор не потому, что московские адвокаты берут за развод
четыре тысячи... Детей у нас пока нет... Хотите знать ее
имя? Извольте... Оно поэтично и напоминает Лилю,
Лелю, Нелли...
Ее зовут - Лень.
{04012}
НЕРВЫ
Дмитрий Осипович Ваксин, архитектор, воротился из
города к себе на дачу под свежим впечатлением только
что пережитого спиритического сеанса. Раздеваясь и
ложась на свое одинокое ложе (мадам Ваксина уехала к
Троице), Ваксин стал невольно припоминать всё
слышанное и виденное. Сеанса, собственно говоря, не
было, а вечер прошел в одних только страшных
разговорах. Какая-то барышня ни с того ни с сего
заговорила об угадывании мыслей. С мыслей незаметно
перешли к духам, от духов к привидениям, от
привидений к заживопогребенным... Какой-то господин
прочел страшный рассказ о мертвеце, перевернувшемся
в гробу. Сам Ваксин потребовал блюдечко и показал
барышням, как нужно беседовать с духами. Вызвал он,
между прочим, дядю своего Клавдия Мироновича и
мысленно спросил у него: \"Не пора ли мне дом
перевести на имя жены?\" - на что дядя ответил: \"Во
благовремении всё хорошо\".
\"Много таинственного и... страшного в природе... -
размышлял Ваксин, ложась под одеяло. - Страшны не
мертвецы, а эта неизвестность...\"
Пробило час ночи. Ваксин повернулся на другой бок и
выглянул из-под одеяла на синий огонек лампадки.
Огонь мелькал и еле освещал киот и большой портрет
дяди Клавдия Мироныча, висевший против кровати.
\"А что, если в этом полумраке явится сейчас дядина
тень? - мелькнуло в голове Ваксина. - Нет, это
невозможно!\"
Привидения - предрассудок, плод умов недозрелых,
но, тем не менее, все-таки Ваксин натянул на голову
одеяло и плотнее закрыл глаза. В воображении его
промелькнул перевернувшийся в гробу труп, заходили
образы умершей тещи, одного повесившегося товарища,
девушки-утопленницы... Ваксин стал гнать
{04013}
из головы
мрачные мысли, но чем энергичнее он гнал, тем яснее
становились образы и страшнее мысли. Ему стало
жутко.
\"Чёрт знает что... Боишься, словно маленький...
Глупо!\"
\"Чик... чик... чик\", - стучали за стеной часы. В
сельской церкви на погосте зазвонил сторож. Звон был
медленный, заунывный, за душу тянущий... По затылку
и по спине Ваксина пробежали холодные мурашки. Ему
показалось, что над его головой кто-то тяжело дышит,
точно дядя вышел из рамы и склонился над
племянником... Ваксину стало невыносимо жутко. Он
стиснул от страха зубы и притаил дыхание. Наконец,
когда в открытое окно влетел майский жук и загудел
над его постелью, он не вынес и отчаянно дернул за
сонетку.
- Деметрий Осипыч, was wollen Sie? -
послышался через минуту за дверью голос гувернантки.
- Ах, это вы, Розалия Карловна? - обрадовался
Ваксин. - Зачем вы беспокоитесь? Гаврила мог бы...
- Хаврилу ви сами в город отпустил, а Глафира
куда-то с вечера ушла... Никого нет дома... Was wollen Sie
doch?
- Я, матушка, вот что хотел сказать... Тово... Да вы
войдите, не стесняйтесь! У меня темно...
В спальную вошла толстая, краснощекая Розалия
Карловна и остановилась в ожидательной позе.
- Садитесь, матушка... Видите ли, в чем дело... - \"О
чем бы ее спросить?\" - подумал Ваксин, косясь на
портрет дяди и чувствуя, как душа его постепенно
приходит в покойное состояние. - Я, собственно
говоря, вот о чем хотел просить вас... Когда завтра
человек отправится в город, то не забудьте приказать
ему, чтобы он... тово... зашел гильз купить... Да вы
садитесь!
- Гильз? Хорошо! Was wollen Sie noch?
- Ich will... Ничего я не will, но... Да вы садитесь! Я
еще что-нибудь надумаю...
{04014}
- Неприлишно девице стоять в мужчинской
комнат... Ви, я вижу, Деметрий Осипыч, шалюн...
насмешкин... Я понимай... Из-за гильз шеловека не
будят... Я понимай...
Розалия Карловна повернулась и вышла. Ваксин,
несколько успокоенный беседой с ней и стыдясь своего
малодушия, натянул на голову одеяло и закрыл глаза.
Минут десять он чувствовал себя сносно, но потом в его
голову полезла опять та же чепуха... Он плюнул,
нащупал спички и, не открывая глаз, зажег свечу. Но и
свет не помог. Напуганному воображению Ваксина
казалось, что из угла кто-то смотрит и что у дяди
мигают глаза.
- Позвоню ей опять, чёррт бы ее взял... -порешил
он. - Скажу ей, что я болен... Попрошу капель.
Ваксин позвонил. Ответа не последовало. Он
позвонил еще раз, и словно в ответ на его звон,
зазвонили на погосте. Охваченный страхом, весь
холодный, он выбежал опрометью из спальной и,
крестясь, браня себя за малодушие, полетел босой и в
одном нижнем к комнате гувернантки.
- Розалия Карловна! - заговорил он дрожащим
голосом, постучавшись в дверь. - Розалия Карловна!
Вы... спите? Я... тово... болен... Капель!
Ответа не последовало. Кругом царила тишина...
- Я вас прошу... понимаете? Прошу! И к чему эта...
щепетильность, не понимаю, в особенности, если
человек... болен? Какая же вы, право,
цирлих-манирлих. В ваши годы...
- Я вашей жена буду говорил... Не дает покой
честный девушк... Когда я жил у барон Анциг и барон
захотел ко мне приходить за спишки, я понимай... я сразу
понимай, какие спишки, и сказала баронесс... Я честный
девушк...
- Ах, на какого чёрта сдалась мне ваша честность? Я
болен... и капель прошу. Понимаете? Я болен!
- Ваша жена честный, хороший женщин, и вы
должны ее любить. Ja! Она благородный! Я не желай
быть ее враг!
- Дура вы, вот и всё! Понимаете? Дура!
Ваксин оперся о косяк, сложил руки накрест и
{04015}
стал ждать, когда пройдет его страх. Вернуться в свою
комнату, где мелькала лампадка и глядел из рамы
дядюшка, не хватало сил, стоять же у дверей
гувернантки в одном нижнем платье было неудобно во
всех отношениях. Что было делать? Пробило два часа, а
страх всё еще не проходил и не уменьшался. В коридоре
было темно и из каждого угла глядело что-то темное.
Ваксин повернулся лицом к косяку, но тотчас же ему
показалось, что кто-то слегка дернул его сзади за
сорочку и тронул за плечо...
- Чёрт подери... Розалия Карловна!
Ответа не последовало. Ваксин нерешительно
открыл дверь и заглянул в комнату. Добродетельная
немка безмятежно спала. Маленький ночник освещал
рельефы ее полновесного, дышащего здоровьем тела.
Ваксин вошел в комнату и сел на плетеный сундук,
стоявший около двери. В присутствии спящего, но
живого существа он почувствовал себя легче.
\"Пусть спит, немчура... - думал он. - Посижу у нее,
а когда рассветет, выйду... Теперь рано светает\".
В ожидании рассвета, Ваксин прикорнул на сундуке,
подложил руку под голову и задумался.
\"Что значит нервы, однако! Человек развитой,
мыслящий, а между тем... чёрт знает что! Совестно
даже\"...
Скоро, прислушавшись к тихому, мерному дыханию
Розалии Карловны, он совсем успокоился...
В шесть часов утра жена Ваксина, воротившись от
Троицы и не найдя мужа в спальной, отправилась к
гувернантке попросить у нее мелочи, чтобы
расплатиться с извозчиком. Войдя к немке, она увидала
картину: на кровати, вся раскинувшись от жары, спала
Розалия Карловна, а на сажень от нее, на плетеном
сундуке, свернувшись калачиком, похрапывал сном
праведника ее муж. Он был бос и в одном нижнем. Что
сказала жена и как глупа была физиономия мужа, когда
он проснулся, предоставляю изображать другим. Я же, в
бессилии, слагаю оружие.
{04016}
ДАЧНИКИ
По дачной платформе взад и вперед прогуливалась
парочка недавно поженившихся супругов. Он держал ее
за талию, а она жалась к нему, и оба были счастливы.
Из-за облачных обрывков глядела на них луна и
хмурилась: вероятно, ей было завидно и досадно на свое
скучное, никому не нужное девство. Неподвижный
воздух был густо насыщен запахом сирени и черемухи.
Где-то, по ту сторону рельсов, кричал коростель...
- Как хорошо, Саша, как хорошо! - говорила жена.
- Право, можно подумать, что всё это снится. Ты
посмотри, как уютно и ласково глядит этот лесок! Как
милы эти солидные, молчаливые телеграфные столбы!
Они, Саша, оживляют ландшафт и говорят, что там,
где-то, есть люди... цивилизация... А разве тебе не
нравится, когда до твоего слуха ветер слабо доносит
шум идущего поезда?
- Да... Какие, однако, у тебя руки горячие! Это
оттого, что ты волнуешься. Варя... Что у нас сегодня к
ужину готовили?
- Окрошку и цыпленка... Цыпленка нам на двоих
довольно. Тебе из города привезли сардины и балык.
Луна, точно табаку понюхала, спряталась за облако.
Людское счастье напомнило ей об ее одиночестве,
одинокой постели за лесами и долами...
- Поезд идет! - сказала Варя. - Как хорошо!
Вдали показались три огненные глаза. На платформу
вышел начальник полустанка. На рельсах там и сям
замелькали сигнальные огни.
- Проводим поезд и пойдем домой, - сказал Саша и
зевнул. - Хорошо нам с тобой живется, Варя, так
хорошо, что даже невероятно!
Темное страшилище бесшумно подползло к
платформе и остановилось. В полуосвещенных
вагонных окнах замелькали сонные лица, шляпки,
плечи...
{04017}
- Ах! Ах! - послышалось из одного вагона. - Варя с
мужем вышла нас встретить! Вот они! Варенька!..
Варечка! Ах!
Из вагона выскочили две девочки и повисли на шее у
Вари. За ними показались полная пожилая дама и
высокий, тощий господин с седыми бачками, потом два
гимназиста, навьюченные багажом, за гимназистами
гувернантка, за гувернанткой бабушка.
- А вот и мы, а вот и мы, дружок! - начал господин
с бачками, пожимая Сашину руку. - Чай, заждался!
Небось, бранил дядю за то, что не едет! Коля, Костя,
Нина, Фифа... дети! Целуйте кузена Сашу! Все к тебе,
всем выводком, и денька на три, на четыре. Надеюсь, не
стесним? Ты, пожалуйста, без церемонии.
Увидев дядю с семейством, супруги пришли в ужас.
Пока дядя говорил и целовался, в воображении Саши
промелькнула картина: он и жена отдают гостям свои
три комнаты, подушки, одеяла; балык, сардины и
окрошка съедаются в одну секунду, кузены рвут цветы,
проливают чернила, галдят, тетушка целые дни толкует
о своей болезни (солитер и боль под ложечкой) и о том,
что она урожденная баронесса фон Финтих...
И Саша уже с ненавистью смотрел на свою молодую
жену и шептал ей:
- Это они к тебе приехали... чёрт бы их побрал!
- Нет, к тебе! - отвечала она, бледная, тоже с
ненавистью и со злобой. - Это не мои, а твои
родственники!
И обернувшись к гостям, она сказала с приветливой
улыбкой:
- Милости просим!
Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она
улыбалась; казалось, ей было приятно, что у нее нет
родственников. А Саша отвернулся, чтобы скрыть от
гостей свое сердитое, отчаянное лицо, и сказал,
придавая голосу радостное, благодушное выражение:
- Милости просим! Милости просим, дорогие гости!
{04018}
ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ
Провинциальный советник Долбоносов, будучи
однажды по делам службы в Питере, попал случайно на
вечер к князю Фингалову. На этом вечере он, между
прочим, к великому своему удивлению, встретил
студента-юриста Щепоткина, бывшего лет пять тому
назад репетитором его детей. Знакомых у него на вечере
не было, и он от скуки подошел к Щепоткину.
- Вы это... тово... как же сюда попали? - спросил
он, зевая в кулак.
- Так же, как и вы...
- То есть, положим, не так, как я... - нахмурился