Рекс Стаут
Клиенты Ниро Вульфа
1
Когда он обосновался в красном кожаном кресле, я подошел к своему столу, развернул стул, чтобы оказаться прямо напротив посетителя, сел и вежливо, но без особого воодушевления воззрился на него. Отсутствие воодушевления объяснялось отчасти тем, что костюм пришельца, стоимостью в 39 долларов и 95 центов, сидел плохо и нуждался в утюжке, а трехдолларовую рубаху он таскал уже второй или третий день подряд. Но в основном — обликом самого гостя. С длинным костлявым лицом и широким лбом его все было в порядке, но он никак не производил впечатления человека, способного существенно увеличить банковский счет Ниро Вульфа, счет, который на сегодняшний день (начало мая, понедельник) составлял всего 14 тысяч 194 доллара и 62 цента. Такая сумма могла бы показаться достойной уважения, если б не еженедельная плата Теодору Хорстману, человеку, который присматривает у нас за орхидеями, Фрицу Бреннеру, повару и эконому, и мне, мальчику на побегушках. Да еще счета от бакалейщика (свежая черная икра, которую Вульф любит добавлять в вареные яйца за завтраком), всякие там штуки, необходимые орхидеям, что растут в оранжерее на крыше нашего старого многоэтажного дома, не говоря уж о новых цветочных приобретениях, то да се… Словом, за месяц на все это вылетит еще минимум тысяч пять. А пятнадцатого июля, через каких-то пять недель, — очередной налоговый взнос. Так что, если на горизонте не замаячит какой-нибудь солидный гонорар, придется, глядишь, отправляться в банк и потрошить свой сейф в самом скором времени.
Когда звякнул звонок у двери, я пошел в холл взглянуть сквозь стекло с односторонней светопроводимостью и, увидев взрослое двуногое мужского пола, подумал, что по вышеперечисленным причинам уместнее всего сейчас распахнуть дверь пошире и одарить пришельца исполненным сердечности взглядом.
— Это квартира Ниро Вульфа, не так ли? — спросил он, и я ответил, что да, но только самого мистера Вульфа не будет до шести часов. На что он сказал: — Я знаю, что с четырех до шести он в оранжерее. Мне бы хотелось встретиться с Арчи Гудвином. Это ведь вы мистер Гудвин?
Признав это, я осведомился у посетителя, в чем состоит его дело, и он ответил, что хочет получить консультацию, связанную с родом моих занятий. Я уже успел прикинуть его на счетах (или думал, что успел) и понял, что надеяться тут особенно не на что. Однако если уж убивать время, то не все ли равно, одному или в компании? А посему я провел гостя в кабинет. Еще одно очко не в его пользу — отсутствие шляпы. Как известно, в шляпах ходит 96 процентов людей, способных платить хорошие гонорары.
Он откинулся в кресле, опустил подбородок, нацелил на меня умные серые глаза и произнес:
— Конечно, мне придется представиться?
Я покачал головой.
— Если дело нестоящее, то необязательно.
— Стоящее, — он закинул ногу за ногу. Верх его серых, в красную крапинку носков обвис, и они чуть ли не лежали на ботинках. — Стоящее, иначе зачем бы мне приходить сюда? Я хочу посоветоваться с вами совершенно доверительно.
Я кивнул.
— Разумеется. Но это контора Ниро Вульфа, и я работаю у него. И счет, если вы его получите, тоже будет от Вульфа.
— Знаю, — видимо, для посетителя это не имело никакого значения. А глаза у него действительно были умные. — Я рассчитываю получить счет и оплатить его. Вы можете гарантировать полную тайну?
— Разумеется. Если, конечно, вы пришли не со слишком тяжелой для меня ношей, убийством, например, или государственной изменой.
Он улыбнулся.
— Другие грехи говорят тихо; убийство кричит во весь голос. Измена же обречена на позор. Ни то, ни другое. Преступления мои законом не предусмотрены. Ну, а теперь, мистер Гудвин, скажу по секрету. Имя мое Еджер. Томас Г. Еджер. Возможно, вы слышали либо где-то прочли его, хотя я не знаменитость. Мой адрес — Восточная Шестьдесят восьмая улица, дом 340. Фирма, вице-президентом которой я работаю, называется «Континентал Плэстик Продакс» и находится в Эмпайр Стейтс Билдинге.
Я и глазом не моргнул. «Континентал Плэстик Продакс» могла оказаться гигантом, занимающим три или четыре этажа, но могла и ютиться в двух маленьких кабинетиках с одним-единственным телефоном у вице-президента на столе.
Однако я знал названный им район Восточной Шестьдесят восьмой улицы. Там были далеко не трущобы, совсем даже не трущобы. Этот тип мог носить костюм за 39 долларов и 95 центов просто потому, что плевать хотел на свой вид и был в состоянии позволить себе это.
Я знавал председателя совета директоров одной корпорации, которая ворочает миллиардами. Этот председатель вечно ходил в грязных ботинках и брился через день.
Я вытащил блокнот, чтобы записать данные. Еджер продолжал:
— Моего домашнего телефона нет в справочнике. Чизхолм 5-32-32. Я пришел, когда Вульф занят, чтобы повидать вас. Излагать дело ему нет смысла, поскольку он просто поручит его вам. Мне кажется, что за мной следят, и я хочу в этом удостовериться, равно как и установить личность соглядатая.
— Ну, это задачка для детей дошкольного возраста, — я швырнул блокнот на стол. — Любое приличное агентство возьмется выполнить ваше задание за десять долларов в час. А у мистера Вульфа к вопросам гонорара другой подход.
— Знаю. Это не имеет значения, — он отмахнулся. — Выяснить, следят за мной или нет, — вот что важно. И быстро. А самое главное — узнать, кто именно следит. Ни в одном агентстве, что берут по десять долларов в час, не найдется такого специалиста, как вы.
— Не в том суть. Даже если я стою лишь половину того, во что себя ставлю, все равно жалко было бы транжирить мои способности ради обнаружения «хвоста». А что, если никакого «хвоста» и в помине нет? Сколько понадобится времени, чтобы убедить вас в этом? Скажем, десять дней, по двенадцать часов в сутки, за сто долларов в час. Двенадцать тысяч плюс расходы. Даже если вы…
— Десять дней не понадобится, — он поднял подбородок. — Уверен. И не двенадцать часов в сутки. Позвольте мне объяснить, мистер Гудвин. Мне кажется, что за мной следят или будут следить только в определенные часы. Точнее говоря, я подозреваю, что попаду под наблюдение сегодня в семь часов вечера, когда выйду из дома, чтобы отправиться через Центральный парк в другой конец города. В дом номер 156 по Западной Восемьдесят второй улице. Возможно, будет лучше всего, если вы окажетесь возле моего дома в тот момент, когда я выйду, но выбор тактики, конечно же, остается за вами. Я не хочу, чтобы по этому адресу за мной кто-то тащился. Мне надо сохранить его в тайне. Если слежки не будет, на сегодня ваша работа кончится, и я обращусь к вам опять только тогда, когда снова поеду по этому адресу.
— Как скоро это произойдет?
— Точно не скажу. Может, на этой неделе, а может, как-нибудь на следующей. Я могу предупредить вас заранее.
— Вы поедете на такси или на собственной машине?
— На такси.
— Что для вас важнее — избежать слежки, узнать, следят ли за вами вообще, или же установить, кто это делает?
— Все одинаково важно.
— Так, — я поджал губы. — Признаюсь, случай несколько особый. Я говорил о сотне долларов в час, но это — такса. А с мистером Вульфом…
— Тут сложностей не возникнет, — он улыбнулся. — Значит, жду вас около семи. Может быть, немного раньше?
— Вероятно, — я взял записную книжку. — Следящий будет вам знаком?
— Не знаю. Может, и да.
— Мужчина или женщина?
— Не могу сказать. Не знаю.
— Профессионал или нет?
— Не знаю.
— Обнаружить его будет нетрудно, но что потом? Если это профессионал, я, возможно, опознаю его, но это нам почти ничего не даст. Конечно, я смогу сбить его со следа независимо от того, узнаю или нет, но имя его клиента мне выудить не удастся.
— Но вы в состоянии сделать так, чтобы он потерял след?
— Конечно. Во сколько вы оцениваете сведения о клиенте?
— Я не знаю… — он заколебался. — Не думаю, чтобы это меня заинтересовало.
— Если кто-то следит за вами на свой страх и риск, я, конечно, его собью, но дальше что? Вы хотите дать ему понять, что его засекли?
Еджер размышлял три секунды.
— Нет, лучше, наверное, не надо.
— Тогда я не смогу его сфотографировать, только описать.
— Это меня вполне устроит.
— Хорошо, — я бросил блокнот на стол. — Вы живете в многоквартирном доме? На Шестьдесят восьмой улице.
— Нет, это особняк. Мой собственный.
— Значит, мне нельзя входить внутрь и приближаться. Если за вами следит профессионал, он, скорее всего, узнает меня. Сделаем так: ровно в семь вечера вы выйдете из дома, пройдете по Второй авеню — на другую сторону не перебирайтесь — и свернете налево. Шагах в тридцати от угла есть забегаловка, а перед…
— Откуда вы все это знаете?
— В Манхэттене не так уж много незнакомых мне кварталов. Перед забегаловкой, либо у тротуара, либо во втором ряду, будет стоять желто-голубое такси с шофером и опущенным флажком. У шофера большие уши и широкая квадратная физиономия. Вы скажете ему: «Вам бы не мешало побриться», и он ответит: «У меня нежная кожа». Для пущей верности посмотрите на табличку с именем водителя. Альберт Голлер, — я произнес имя по буквам. — Хотите записать?
— Нет.
— Тогда не забудьте. Дайте ему адрес на Западной Восемьдесят второй улице и успокойтесь. Это все, что требуется от вас. Что бы ни вытворял водитель, это его дело. Не смотрите все время назад, иначе задача может несколько осложниться.
Он заулыбался.
— Немного же вам понадобилось времени, чтобы расставить декорации, а?
— У меня его вообще немного, — я взглянул на стенные часы. — Скоро пять.
— Замечательно, — сказал он, выбираясь из кресла, — я знал, что не ошибусь в вас.
Он протянул руку.
— Можете меня не провожать, я знаю дорогу.
Я пошел с ним, как неизменно делал последние несколько лет, с того дня, когда один посетитель не захлопнул за собой дверь, а потом проскользнул назад в дом, спрятался под кушеткой в передней и облазил ночью все ящики в кабинете, которые смог открыть. У порога я спросил Еджера, как зовут таксиста, и он ответил верно. По дороге назад я прошел мимо двери кабинета на кухню, взял с полки стакан и вытащил из холодильника картонку с молоком. Фриц, который резал лук на большом столе, метнул в мою сторону взгляд и сказал:
— Это оскорбление. Я дерну тебя за нос. Моя селедочная молока с зеленью — царское блюдо.
— Угу, только я не царь, — я налил себе молока. — И к тому же скоро отправляюсь по делам, а когда вернусь — не знаю.
— А, личные дела…
— Нет, — я отхлебнул. — Я не только отвечу на вопрос, но и задам его за тебя. Зная, что у нас вот уже полтора месяца не было ни одного стоящего клиента, ты хочешь разнюхать, не появился ли таковой теперь, и я тебя за это не виню. Возможно, но вряд ли. Похоже, опять какая-то мелюзга, — я взял молоко с собой в кабинет, сел за телефон, набрал номер «Гэзетт» и связался с Лоном Коэном. Лон заявил, что слишком занят и сможет выслушать лишь краткое содержание статьи, достойной первой полосы, или приглашение на партию в покер. Я ответил, что пока ни того, ни другого предложить не могу и не стану класть трубку, а он пусть сходит в архив и посмотрит, нет ли там чего-нибудь о Томасе Г. Еджере, вице-президенте компании «Континентал Плэстик Продакс», живущем в доме 340 по Восточной Шестьдесят восьмой улице. Лон сказал, что слыхал о таком и, возможно, в справочном отделе есть папка Еджера. Он обещал послать за этой папкой и перезвонить. Так он и сделал десять минут спустя. «Континентал Плэстик Продакс» оказалась крупной фирмой. Головное предприятие компании находилось в Кливленде, а административное управление и торговые агентства размещались в Эмпайр Стейтс Билдинге. Томас Г. Еджер занимал пост вице-президента уже пять лет и верховодил в компании. Он был женат, имел незамужнюю дочь по имени Энн и женатого сына, Томаса Г. Еджера-младшего. Он был членом…
Я сказал Лону, что больше никаких сведений мне не надо, поблагодарил его, повесил трубку и позвонил по внутреннему телефону в оранжерею. Спустя некоторое время послышался голос Вульфа. Сердитый, разумеется:
— Да?
— Прошу прощения за беспокойство. Приходил некто Еджер. Он хочет знать, следят ли за ним, и если да, то кто. Понимает, что мы его обдерем, и ничего против не имеет, потому что его не устраивает никто, кроме меня. Я навел о нем справки. Он в состоянии понести такие расходы, а я, может быть, заработаю двухнедельное жалованье. Когда вы спуститесь, я уже уйду. Его имя и адрес в моей записной книжке. Вернусь до отхода ко сну.
— А завтра? Как долго все это продлится?
— Недолго. Если же затянется, позовем Сола или Фрэда. Позже все объясню. Это всего лишь случайный заработок.
— Прекрасно, — он положил трубку, а я набрал номер Эла Голлера.
2
Через два часа, в 20 минут восьмого, я сидел в такси, припаркованном на Шестьдесят седьмой улице между Второй и Третьей авеню, и, изогнувшись, смотрел сквозь заднее стекло. Если Еджер вышел из дому ровно в семь, то в семь ноль четыре он должен был сидеть в такси Эла Голлера, а в семь ноль шесть Элу надлежало свернуть на Шестьдесят седьмую улицу. Но сейчас уже 20 минут восьмого, а такси и в помине нет.
Гадать, в чем причина задержки, как это делал я, было бесполезно. В семь сорок я сказал Майку Коллинзу, шоферу моего такси и своему парню:
— Ладно, пойду взгляну.
Я вылез из машины и зашагал к углу. Эл все сидел в своем такси перед закусочной. Как только зажегся зеленый свет, я пересек проспект, подошел к машине и спросил:
— Где он?
Эл зевнул.
— Я знаю только, где его нет.
— Я ему позвоню. Если он выйдет, пока меня не будет, делай вид, что не можешь запустить мотор, до тех пор, покуда я не появлюсь, и дай мне время вернуться к Майку.
Он кивнул и снова принялся зевать, а я вошел в закусочную, отыскал телефонную будку и набрал Ч-5-32-32. После четвертого звонка послышался мужской голос:
— Резиденция миссис Еджер.
— Могу я поговорить с мистером Еджером?
— Сейчас его нет. Назовите ваше имя, пожалуйста.
Узнав голос сержанта Пэрли Стеббинса из западного отдела по расследованию убийств, я повесил трубку, вышел и, сделав Элу знак оставаться на месте, прошагал до угла Шестьдесят восьмой улицы. Здесь я свернул вправо и продвинулся дальше. Увидев за рулем полицейского автомобиля, стоявшего против дома 340, того парня, который обычно возил Стеббинса, я сделал резкий разворот и заспешил обратно в закусочную. Здесь я снова вошел в телефонную будку и позвонил в «Гэзетт» Лону Коэну. Я хотел спросить, не слыхал ли он о каких-нибудь интересных случаях убийств, совершенных за последнее время, но спрашивать ничего не пришлось.
— Арчи? — раздался его голос.
— Точно. Ты слыш…
— Откуда, черт возьми, ты узнал, что Томаса Еджера кокнут, когда позвонил мне три часа назад?
— Я не знал. Я просто…
— Чушь! Но все равно спасибо за материал на первую полосу. «НИРО ВУЛЬФ ОПЯТЬ ОПЕРЕЖАЕТ ПОЛИЦИЮ». Я как раз сейчас пишу его. Ниро Вульф, выдающийся частный сыщик, подключился к расследованию убийства Томаса Г. Еджера за два с лишним часа до того, как труп последнего был найден в котловане на Западной Восемьдесят второй улице. В пять минут шестого вечера его подручный Арчи Гудвин позвонил в «Гэзетт», чтобы получить…
— Можешь слопать свой материал. Всему свету известно, что я не подручный Вульфа, а его обожатель. Кроме того, сейчас я звоню тебе впервые за этот месяц. Если звонил кто-то еще и подделывался под мой голос, это, возможно, был убийца, и у тебя не хватило ума подержать его на проводе и узнать, откуда звонят, ты мог бы…
— Ладно. Когда ты сообщишь мне хоть что-нибудь?
— Когда будет что сообщать. Я всегда это делаю, не так ли? Считай, что я не знал об убийстве Еджера, пока ты мне не сказал. Где там этот котлован на Западной Восемьдесят второй?
— Между проспектами Колумба и Амстердамским.
— Когда нашли тело?
— В десять минут восьмого. Пятьдесят минут назад. Под брезентом, в яме, которую выкопали ребята из фирмы «Кон Эдисон». Мальчишки полезли в котлован выручать закатившийся туда мяч.
Я подумал секунду.
— Тело, должно быть, свалилось в яму после пяти часов, в это время парни из «Кон Эдисон» кончают работу, если у них нет аврала. Кто-нибудь видел, как труп упал, и натянул на его брезент?
— Я почем знаю? Нам только полчаса назад сообщили.
— Это точно Еджер?
— Сто процентов. Один наш репортер узнал его в лицо.
— Откуда известно, что Еджера убили?
— Официального сообщения еще не было, но у него в голове сбоку дыра, и пробита она явно не пальцем. Слушай, Арчи, эта папка из архива была у меня на столе, когда пришли вести о Еджере. Через час все здесь будут знать, что еще за два часа до всего этого я за ней посылал. Если дело раздуется, у меня могут быть неприятности. Значит, я скажу, что запросил папку из архива из-за твоего звонка, а какой-нибудь доброхот шепнет об этом в отдел по расследованию убийств, и что тогда будет?
— Тогда я, как обычно, стану работать вместе с полицией. Я приеду к тебе через двадцать минут.
— Отлично. Рад буду тебя видеть.
Я сел в машину Эла и велел подкатить к Майку, который ждал за углом.
— Кончен бал, — сказал я обоим водителям. — Обстоятельства вышли из-под моего контроля. По двадцать долларов на брата хватит, как вы думаете?
— Ага, — сказал Майк.
— Конечно, — подтвердил Эл. — Что стряслось?
Я вытащил бумажник и достал шесть двадцаток.
— Поскольку вы не глухонемые, даю вам в три раза больше. Вы не знаете имени клиента, не знаете адрес и куда он отправлялся. Так что вот вам по шестьдесят долларов.
Эл взял двадцатку кончиками пальцев.
— Этого достаточно, — сказал он. — А молчать буду и так.
Майк сгреб все шестьдесят.
— Со мной другое дело, — проговорил он. — Я бы всем разболтал, но теперь не смогу, потому что тогда придется отдавать сорок долларов назад.
Мы обменялись рукопожатием, и я снова влез в машину Эла, чтобы добраться до редакции «Гэзетт».
На двери маленького кабинетика Лона Коэна на двадцатом этаже было написано только его имя. Я даже не знал, есть ли у него какая-нибудь должность, но Лон Коэн всегда был в курсе не только уже происшедших событий, но и, казалось, тех, что еще должны произойти.
Когда я вошел, он говорил по телефону, и я стал слушать, опустившись в кресло. Беседа продолжалась несколько минут, и за это время Лон девять раз сказал «нет».
— Я должен срочно позвонить, — заявил он, повесив трубку, потом взял картонную папку, вручил ее мне и опять принялся за телефон.
В папке были материалы о Томасе Г. Еджере. Десяток газетных вырезок, четыре машинописные заметки, вырванная из журнала «Пластмассы сегодня» статья и три фотографии. Две из них были сделаны в студии, а на третьей была запечатлена вечеринка в «Черчиле» и красовалась надпись: «Томас Г. Еджер выступает с речью на банкете Национальной ассоциации производителей пластмасс в нью-йоркском отеле „Черчил“ 10 октября 1958 года». Я прочел заметки, просмотрел вырезки и читал статью, когда Лон закончил разговор по телефону и повернулся ко мне.
— Ладно, выкладывай, — потребовал он.
— Я пришел, чтобы предложить сделку, — сказал я. — Но сначала ты должен кое-что усвоить. Я ни разу не видел Томаса Еджера, не разговаривал с ним и ничего о нем не слыхал, как и мистер Вульф. Мне ничего о нем не известно, кроме того, что ты мне сам рассказал и что я прочел в этой папке.
Лон улыбнулся.
— Хорошо. Теперь давай между нами.
— То же самое и между нами, хочешь — верь, хочешь — нет. Но прежде чем позвонить тебе сегодня в пять часов, я услышал о нем кое-что любопытное. Пока я предпочел бы держать это при себе, по крайней мере, в течение суток, а может, и дольше. У меня, наверное, будут дела, и я не хочу провести завтрашний день у окружного прокурора. Поэтому совсем необязательно говорить кому-либо, что я звонил тебе днем и справлялся о Еджере.
— Может статься, я буду вынужден это сказать. Я посылал за папкой. Если я заявлю, что видел вещий сон, могут пойти сплетни.
Я усмехнулся.
— Соври что-нибудь. Я пришел заключить сделку. Если ты забудешь о моем любопытстве в отношении Еджера, я приглашу тебя к себе на Рождество.
Он оглядел меня.
— Но ты мог бы дать мне кое-что и не для огласки.
— Нет, не сейчас. Когда смогу, позвоню.
— Ну, как обычно, — он поднял руки ладонями вверх. — У меня дела. Забегай при случае.
На его столе зазвонил телефон, и я ушел. В лифте я все взвесил. Вульфу я сказал, что вернусь поздно, но сейчас было только девять часов. Я проголодался. Можно было бы перекусить где-нибудь и прикинуть, что делать дальше, но беда была в том, что я прекрасно знал, чего мне хочется, и на это могла уйти вся ночь. Кроме того, находясь где-то на задании, я хоть и должен был руководствоваться своим разумом и опытом, но все же, если дело осложнялось, мне надлежало позвонить Вульфу. Однако для того, что я собирался сообщить, телефон не годился, да и дело надо было представить как положено, иначе Вульф мог отказаться от него. Поэтому я остановил такси и дал шоферу адрес на Западной Тридцать пятой улице.
Вульф сидел за столом с книгой, в единственном на свете кресле, в котором он мог уместиться без мученической гримасы на лице. Кресло было изготовлено по чертежу самого Вульфа и под его личным надзором. Когда я вошел и включил верхний свет, Вульф прокряхтел что-то неразборчивое и спросил:
— Ты ел?
— Нет, — я присел. — Фриц принесет что-нибудь.
— Принесет?
Удивление с оттенком раздражения. Обычно если я на задании и пропускаю обед, то ем потом на кухне, за исключением тех случаев, когда имею сообщить что-то срочное. Ну а если Вульф уже расположился в кресле с книжкой в руках, то он и вовсе не в настроении выслушивать доклады, неважно какие.
Я кивнул.
— У меня кое-что есть.
Он прикрыл книгу, заложив пальцем страницу, тяжело вздохнул и спросил:
— Что же?
Я решил, что ходить вокруг да около бесполезно. Когда имеешь дело с Вульфом, надо выбирать тактику соответственно его настроению.
— Тот листок, что я положил вам на стол. Это сведения о банковском счете после того, как я выписал чеки. Через 37 дней — июньский взнос по уплате налогов.
— Стоит ли тратить время на то, что и так всем известно?
— Я не трачу время, а прошу разрешения раздобыть клиента вместо того, чтобы сидеть и ждать у моря погоды. Кое-что у меня уже есть. Это касается человека, который приходил нанимать меня, чтобы засечь «хвост». Томас Г. Еджер. Я вызвал два такси. Одно — для него, а второе — для себя. В семь часов Еджер не явился. Мне надоело ждать, я позвонил ему домой и нарвался на Пэрли Стеббинса. За углом, перед домом Еджера, стояла машина с шофером, который возит Стеббинса. Я связался с Лоном Коэном, и он спросил, почему я звонил ему и справлялся о Еджере еще за два часа до того, как труп этого Еджера был обнаружен в котловане на Западной Восемьдесят второй улице. Труп с простреленной головой. Таким образом, мы потеряли клиента, но я подумал, что эта потеря поможет нам заполучить другого. Этот парень был крупной шишкой в своей области, занимал высокий пост и имел шикарный дом в хорошем районе. Возможно, я был единственным, кто знал о его подозрениях, а подозревал он, что за ним либо следят, либо будут следить. Адрес, до которого его должны были сопровождать соглядатаи, тоже имеет отношение к Западной Восемьдесят второй улице. Дом 156. Как раз в том квартале и нашли тело. Поэтому я потратил немного ваших денег.
— Это была твоя инициатива, — проворчал Вульф. — Может, убийцу уже поймали.
— В таком случае вы потеряли 40 долларов, не считая тех пятидесяти трех долларов и шестидесяти центов, которые мы потратили дополнительно ради клиента. Он не в силах возместить нам расходы, поскольку умер. Однако дело не столь просто. В действительности наш клиент жив-здоров. Иными словами, у нас и вовсе не было клиента. По дороге домой я заглянул к Лону Коэну и попросил его забыть о том, что я звонил по поводу Еджера. А у него там нашлись материалы на этого самого Еджера и в том числе три фотографии, на которые я взглянул. Человек, приходивший сегодня меня нанимать, был вовсе не Еджер. Никакого сходства. Так что точнее будет сказать, что у нас не было клиента.
3
Вульф выпрямился и потянулся к столу за тонкой золотой пластинкой, служившей ему закладкой для книг, которые он считал достойными полок в своем кабинете. Тут появился Фриц и поставил на мой стол поднос. Увидев, что Вульф закладывает книгу, Фриц одобрительно мне подмигнул, и я принялся за еду. Суп с каштанами, бутерброды с креветками, огурцами и мясом, яблоко, запеченное в белом вине, и стакан молока.
Во время еды всякое упоминание о делах — табу. Закрыв книгу, Вульф откинулся в кресле и смежил веки. Я проглотил несколько ложек супа и сказал:
— Все равно я слишком голоден, чтобы чувствовать вкус. Валяйте, спрашивайте.
Его глаза приоткрылись.
— Ни малейшего сомнения?
— Да, сэр, — я проглотил еще ложку. — На фотографиях было напечатано его имя. Кроме того — фото в журнале. Лицо похоже на беличью мордочку, с острым носиком и почти без подбородка. А у того, что приходил сегодня утром, физиономия была вытянутая и костлявая и широкий лоб.
— И, назвавшись Еджером, он заявил, что боится, как бы его не выследили по адресу на Западной Восемьдесят второй улице. А тело Еджера нашли возле того самого дома. Как много времени прошло с момента смерти?
— Не знаю. Дайте им выяснить. Кроме того, что я вам сказал, Лон Коэн знал лишь, что тело лежало в яме и было накрыто брезентом, а нашли его мальчишки, которые закатили в яму мяч.
— Если я одобрю твое предложение поискать клиента и заработать гонорар, как ты собираешься действовать?
— Прежде всего я покончу с этими бутербродами, яблоком и молоком. Потом отправлюсь на Восемьдесят вторую улицу. Если тело было найдено именно там, вполне возможно, что между ним и тем районом нет видимой связи. Еджера могли убить где угодно, а потом перевезти туда. Кварталы восьмидесятых улиц между проспектами Колумба и Амстердамским — не такое место, где могут убить крупную шишку. Кубинцы и пуэрториканцы ютятся там по четыре человека на комнату. Хочу выяснить, чем Еджер мог там заниматься.
— Ты поедешь сегодня?
— Конечно. Как только опустошу этот поднос.
— Фу. Сколько раз я тебе говорил, что нетерпение — добродетель только тогда, когда промедление опасно?
— О! Шесть тысяч раз.
— И все равно тебе не сидится на месте. Утром мы получим подробности, которых не хватает сейчас. Может, никаких загадок и не останется, за исключением установления личности посетителя, что устроил тут маскарад. А это уже может быть и не важно, хотя сейчас, конечно, интересно. Как долго он пробыл с тобой?
— Двадцать пять минут.
— Нам может понадобиться изложение того, что он сказал. Вместо Восемьдесят второй улицы ты проведешь вечер за пишущей машинкой. Дословное содержание разговора и полное описание внешности.
Он взял свою книгу и вновь углубился в чтение.
На перепечатку разговора с лже-Еджером ушел весь остаток вечера. Закончил я вскоре после полуночи. Скрепив листки — оригиналы и копии, — я запер их в ящик, вытащил из вазочки на столе у Вульфа орхидеи и отнес их в мусорное ведро, потом запер сейф, проверил входную дверь и, выключив везде свет, поднялся в свою комнату. Вульф был уже в своей спальне на втором этаже.
Во вторник утром я спустился на кухню в начале девятого, приветствовал Фрица, налил стакан апельсинового сока и взял с подставки номер «Таймс». Заголовок гласил: «Убийство вице-президента». Я сел и отхлебнул сока.
Статьи я прочел и в «Таймс», и в «Гэзетт». В Еджера выстрелили один раз, в упор. Пуля прошла над ухом, смерть наступила мгновенно. К тому моменту, когда в семь тридцать вечера тело осмотрели, Еджер был мертв от шестнадцати до двадцати четырех часов, следовательно, его убили в промежутке между семью тридцатью вечера и половиной четвертого утра в понедельник. Точнее покажет вскрытие. В понедельник в котловане никакие работы не велись, поэтому тело могли положить туда и в воскресенье ночью. Брезент в котловане оставили рабочие. Не нашлось ни одного человека, который видел бы Еджера живым или слышал бы в окрестностях выстрел, следовательно, его, вероятно, убили где-то еще, а потом перевезли туда.
Полиция никого не задержала, а окружной прокурор сказал лишь, что ведется расследование. Я вырезал из «Таймс» и «Гэзетт» фотографии Еджера и сунул их в свой карманный блокнот.
В 8.51 я поблагодарил Фрица за завтрак и вошел в комнату Вульфа. На его подносе были только грязные тарелки, рядом с ним валялась «Таймс». Вульф стоял перед зеркалом, повязывая галстук. Поскольку после завтрака он на два часа отправляется в оранжерею, не знаю, зачем ему галстук. Разве что из почтения к орхидеям. Он пробурчал утреннее приветствие и обернулся.
— Я ухожу, — сказал я. — Инструкции?
— Инициатива твоя, — отвечал он.
— Нет, сэр, это было вчера. Вы отправляете меня или нет? Видимо, в деле еще никаких просветов, если, конечно, они ничего не утаивают. Когда приходил этот самозванец, Еджер был мертв уже четырнадцать часов. Сказанное посетителем лежит в ящике моего стола. Сколько я могу взять на расходы?
— Достаточно.
— Ограничения?
— Ну, разумеется. Ограничения, продиктованные твоим благоразумием и смекалкой.
Спустившись в кабинет, я открыл сейф, вытащил 500 долларов потрепанными пятерками, десятками и двадцатками, запер сейф, взял из нижнего ящика стола кобуру и приладил ее под мышкой. Потом зарядил «морли» тридцать второго калибра и сунул в кобуру. С тех пор как несколько лет назад со мной приключилась одна неприятность, я беру на задания, связанные с убийством, кое-что посерьезнее перочинного ножа.
Выйдя из дома, я прошелся до Девятой авеню, остановил такси и велел шоферу отвезти меня на угол Восемьдесят второй и Бродвея. Никакого плана у меня, конечно же, не было. Действовать я намеревался по обстановке, за исключением естественного первого шага — выяснить, закончили ли свою работу городские специалисты. Многие из них знали меня в лицо и были уверены, что я буду шастать по месту убийства, чтобы как-то скоротать время. Поэтому, выйдя из машины, я двинулся к востоку от Бродвея, пересек Амстердамский проспект и остановился на углу, чтобы взглянуть издали. Я одинаково хорошо вижу на любом расстоянии и смог разглядеть цифру 156 на доме, стоявшем шагах в тридцати от угла. По обе стороны вдоль тротуара стояли машины, но полицейской среди них не было.
Да простят меня обитатели этого района, но тут были самые что ни на есть трущобы. Казалось, что здешние дома кишат крысами, да так оно и было. К тому же я был готов биться об заклад, что они могли бы рухнуть в любую минуту, если б не были слеплены друг с другом раствором. Народу на тротуаре почти не было, но вот вокруг барьеров, ограждавших котлован, собралась толпа, и там стоял патрульный полицейский. Однако никаких признаков присутствия здесь людей из отдела по расследованию убийств или из окружной прокуратуры я не заметил.
Я пересек улицу и подошел к барьеру. В котловане возились двое рабочих, значит, эксперты уже ушли. Пока я глядел на них, моя смекалка предложила мне пять версий.
1. У Еджера была связь с кем-то или с чем-то в доме 156. Кто бы ни был наш посетитель, он явно не из пальца высосал этот адрес.
2. Если Еджера убили где-то еще и принесли сюда специально для того, чтобы припугнуть кого-то в доме 156, то почему бы тогда не бросить труп на тротуар перед домом? Зачем сталкивать его в яму, а потом слезать туда и накрывать брезентом? Нет.
3. Еджера убили в другом месте, а сюда принесли случайно, потому что тут был котлован. Нет, такое совпадение невозможно.
4. Еджера убили не тогда, когда он входил в дом или выходил из него. В ночное время десятки и сотни людей стали бы пялиться из окон, услышав звук выстрела, и убийце пришлось бы убегать либо давить на педаль газа. Он не смог бы подтащить тело к котловану, столкнуть и накрыть брезентом.
5. Следовательно, Еджер был убит внутри дома 156 после половины восьмого вечера в воскресенье, а позже, ночью, его тело отнесли к котловану (всего 15 ярдов) и столкнули вниз.
Я отступил от барьера и подошел к дому 156. На некоторых из домов виднелись таблички, гласящие, что тут сдаются комнаты, но на этом таковой не оказалось. Зато здесь была другая. На картонке, прикрепленной к столбу возле крыльца, красовались надпись «управляющий» и стрелка, которая указывала направо. Вот я и пошел вправо, спустился на три ступеньки вниз, потом свернул налево и вступил через открытую дверь в небольшое парадное. Тут я увидел, что в доме было-таки нечто необычное. На двери стоял замок Рэбсона. Такой замок ставят только в том случае, если хотят обеспечить полную безопасность и могут позволить себе выложить за него 61 доллар и 50 центов.
Я нажал на кнопку звонка, секунду спустя дверь открылась, и я увидел одну из трех самых прекрасных женщин, каких встречал в жизни. По тому, как она улыбнулась, я понял, что, наверное, у меня отвисла челюсть. А улыбнулась она мне, как королева простолюдину.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила она. Голос у нее был тихий и низкий, без придыхания.
Ей было лет восемнадцать. Высокая, стройная, с кожей цвета дикого меда, какой присылают Вульфу из Греции.
Я сказал:
— Мне хотелось бы видеть управляющего.
— Вы из полиции?
Если ей нравились полицейские, я должен был бы ответить «да», ну а вдруг они ей не нравились?
— Я журналист, — сказал я.
— Прекрасно, — она обернулась и крикнула: — Папа, журналист!
Раздался звук шагов, и она отодвинулась в сторону. Подошел широкоплечий мужчина, ростом на два фута ниже своей дочери, с носом, как у мопса, и густыми бровями. Я вошел и поздоровался.
— Моя фамилия Гудвин. Я из «Гэзетт», хочу снять комнату с видом на улицу.
— Иди, Мария, — сказал он дочери, и она, повернувшись, удалилась в глубину темного парадного. — Комнат нет.
— Сто долларов в неделю, — сказал я. — Я собираюсь писать статью о месте убийства и хочу фотографировать людей, которые будут приходить сюда и глазеть. Окно на втором этаже — как раз то, что мне нужно.
— Я же сказал, что комнат нет, — голос у него был зычный и грубый.
— Можете переселить кого-нибудь. Двести долларов.
— Нет.
— Триста.
— Нет.
— Пятьсот.
— Вы с ума сошли. Нет.
— Это не я сошел с ума, а вы. Отказаться от пятисот долларов? Как вас зовут?
— Как зовут, так и зовут.
— Господи, да что мне стоит узнать ваше имя у соседей или вон у полицейского?
— Цезар Перес. Я гражданин Соединенных Штатов Америки.
— Я тоже. Вы сдадите мне комнату сроком на неделю? Пятьсот долларов наличными и деньги вперед?
— Но вы слышали, что я сказал. Комнат нет. Темное это дело с тем парнем, которого убили. Даже будь тут комната, я б не дал фотографировать из окна.
Я решил проявить нетерпение, ибо задержка могла оказаться опасной: полиция или прокуратура в любой момент могли обнаружить связь Еджера с этим домом. Я вытащил из бумажника картонку и показал ему.
— Вы видите при таком освещении?
Он даже не взглянул.
— Что это такое?
— Моя лицензия. Я не журналист, а частный детектив, расследующий убийство Томаса Г. Еджера.
Он прикрыл один глаз. Его грудь поднялась от глубокого вздоха.
— Так вы не из полиции?
— Нет.
— Тогда убирайтесь отсюда. Вон из этого дома. Я уже объяснял трем полицейским, что не знаю ничего о том человеке в котловане. Убирайтесь.
— Ладно, — сказал я, — дом ваш. Но знаете, что произойдет, если вы меня выставите? Не пройдет и получаса, как сюда ворвется дюжина полицейских с ордером на обыск. Они обшарят тут каждый дюйм, вывернут наизнанку всех и каждого, начиная с вас и вашей дочери, и станут задерживать всякого, кто сюда войдет. А сделают они это потому, что я смогу доказать, что в воскресенье вечером Томас Г. Еджер приходил в этот дом и был здесь убит.
— Это ложь! Вы как полицейский. Это оскорбление.
— Хорошо. Первым делом я позову патрульного с улицы, чтобы он был тут, рядом с вами, и не дал вам никого предупредить.
Я повернулся. И попал в цель. К полиции он был готов, но я явился неожиданно и сбил его с толку. Он схватил меня за рукав. Я посмотрел на него и увидел, как у него напряглись скулы.
— Это вы его убили? — спросил я.
— Вы из полиции, — сказал он.
— Нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на частного детектива по фамилии Ниро Вульф. Нам должны заплатить за расследование этого дела, так мы зарабатываем на жизнь. Буду откровенен: нам лучше самим выяснить, почему Еджер приходил сюда, чем подключать к этому полицию. Но если вы не захотите нам помочь, придется мне позвать сюда патрульного. Это вы убили Еджера?
Он повернулся, как на колесах, и устремился по парадному. Я ухватил его за плечо и опять развернул.
— Это вы его убили?
— У меня есть нож, — ответил он. — Я имею право держать его в собственном доме.
— Разумеется. А у меня вот что есть, — я вытащил из кобуры «морли», — И разрешение имеется. Это вы его убили?
— Нет. Мне надо посоветоваться с женой. Она соображает лучше меня. Моя жена и дочь… Я хочу…
Футах в десяти дальше по коридору распахнулась дверь и послышался женский голос:
— Мы здесь, Цезар.
У подошедшей женщины было волевое лицо и командирские повадки. Мария осталась у двери. Перес начал было говорить жене что-то по-испански, но она оборвала его:
— Прекрати! А то он решит, что мы секретничаем. Говори с американцем по-американски.
Она сфокусировала на мне свои острые черные глаза.
— Мы слышали ваши слова. Я знала, что когда-то это произойдет, но думала, что припрутся полицейские. Мой муж честный человек, он не убивал мистера Еджера. Как вы узнали, что это его дом?
Я сунул «морли» обратно в кобуру.
— Раз уж я знаю, то неважно откуда, миссис Перес.
— Ладно, задавайте вопросы.
— Я бы предпочел, чтобы на них отвечал ваш муж. На это может уйти время. У вас есть комната со стульями?
— Я сама вам отвечу. А сесть мы предлагаем только друзьям. Вы же угрожали мужу револьвером.
— Я только пускал пыль в глаза. Ладно, если ваши ноги смогут это выдержать, мои и подавно. Во сколько мистер Еджер пришел сюда в воскресенье?
— Я думала, вы знаете.
— Знаю. Я выясняю, как вы отвечаете на вопросы. Если вы дадите слишком много лживых ответов, переключимся на вашего мужа. Либо я, либо полиция.
Она чуть поразмыслила.
— Он пришел около семи часов вечера.
— Он приходил к кому-то из вас?
— Нет!
— Тогда к кому?
— Не знаем.
— Повторяю вопрос. Я не собираюсь торчать тут целый день, выдаивая из вас по капельке.
Она оглядела меня.
— Вы когда-нибудь были там, наверху?
— Вопросы задаю я. К кому он приходил?
— Не знаем, — она повернулась к дочери. — Мария, иди.
— Но, мама…
— Отправляйся!
Мария ушла, закрыв за собой дверь. Ее мать повернулась ко мне.
— Он пришел около семи и постучал в дверь. Вот в эту, — она указала на дверь, за которой скрылась Мария. — Мистер Еджер переговорил о чем-то с мужем и дал ему немного денег. Потом пошел к лифту. Мы не знаем, был ли кто-нибудь наверху или, может, кто-то пришел позже. Мы смотрели телевизор и не услышали бы. Да нам и не полагалось знать.
— Где у вас лифт?
— В задней части коридора. Он тоже на замке.
— Вы спросили, был ли я там, наверху. А вы были?