Рекс Стаут
Банальное убийство
Глава 1
Когда вечером того вторника в сентябре раздался звонок у входной двери, и я вышел в прихожую взглянуть через одностороннее стекло, кто к нам пожаловал, и увидел на ступеньках крыльца инспектора Кремера с большой картонкой в руках, моим первым побуждением было приоткрыть дверь всего на длину цепочки и сказать через двухдюймовую щель: «Доставка товаров с черного хода».
Инспектора не ждали и не приглашали, у нас не было ни клиента, ни расследуемого дела, Кремеру мы ничем не были обязаны, так для чего же притворяться, будто он – желанный гость?
Но, приблизившись к двери, я передумал. Вовсе не из-за него, он выглядел совершенно обычно: большой и сильный, круглая красная физиономия с кустистыми седыми бровями, широкие покатые плечи, на которых едва не лопались швы его толстого пальто.
Но картонка…
Чертовски знакомая картонка соответствующего размера, обвязанная точно таким шнурком, какой использовал Мак-Леод, надпись синим карандашом «Ниро Вульфу» тоже вроде бы была в стиле Мак-Леода.
Включив свет на крыльце, я мог лучше разглядеть эти подробности, поэтому я распахнул дверь и вежливо спросил:
– Где вы взяли кукурузу?
Полагаю, мне следует кое-что объяснить.
Обычно у Вульфа наиболее покладистое настроение бывает после обеда, когда мы из столовой перебираемся через прихожую в офис. Вульф устраивается в своем излюбленном кресле за столом, а Фриц нам приносит кофе Вульф тут же либо раскрывает очередную книгу, либо, коли, у меня нет свидания и я остаюсь дома, затевает разговор. Темой может быть что угодно, от моды на женскую обувь до значения новолуний в астрологии Вавилона.
Но в тот вечер он взял чашку и молча прошел к огромному глобусу возле книжных полок, посмотрел на него и принялся вращать с необычайно хмурым видом. Возможно, выбирал место, где хотел бы очутиться.
Потому что кукурузу не доставили.
По договоренности с фермером по имени Дункан Мак-Леод из Путман-Каунти каждый вторник, начиная с двадцатого июля и по пятое октября, мы получали только что срезанные початки в стадии восковой зрелости.
Фриц их запекал прямо в листовой оболочке, которую мы очищали уже за столом. Четыре штуки предназначались мне, восемь – Вульфу и тоже четыре Фрицу на кухне. Кукурузу должны были привозить не раньше половины шестого и не позднее половины седьмого.
А в тот день ее вообще не доставили, и Фрицу пришлось приготовить что-то наспех из яиц. Нет ничего удивительного, что после этого Вульф раздраженно созерцал глобус.
А теперь еще появился инспектор Кремер с картонкой.
Могла ли это на самом деле быть наша картонка? Вроде бы она самая…
Протянув мне шляпу, чтобы я положил ее на полку, инспектор двинулся через прихожую к кабинету, а когда я тоже вошел туда, он уже успел поставить картонку на стол Ниро Вульфа и вытащил из кармана нож, чтобы перерезать бечевку, а Вульф, по-прежнему державший кофейную чашку в руке, шел к столу.
Кремер открыл картонку, вынул из нее початок кукурузы, поднял вверх и сказал:
– Если вы собирались съесть его за обедом, то, очевидно, уже слишком поздно.
Вульф подошел к картонке, приподнял крышку, заглянул внутрь, прочитал свое имя, написанное сбоку, хмыкнул и занял обычное место.
– Вы произвели желаемый эффект, – сказал он, – я в недоумении. Где вы ее раздобыли?
– Если вы не знаете, то, возможно, знает Гудвин?
Кремер глянул на меня и уселся в красное кожаное кресло, стоявшее у самого края письменного стола Вульфа.
– У меня имеется несколько вопросов к вам и к нему, но, конечно, вы потребуете их обосновать? Так слушайте. Без четверти пять, то есть четыре часа назад, на аллее за рестораном Рустермана был обнаружен труп мужчины. Он был убит ударом по затылку куском металлической трубы, которая валялась рядом с телом на земле. Фургон, на котором он приехал, стоял подле разгрузочной платформы складского помещения, а в фургоне находилось девять картонок с кукурузными початками. Вот эта – одна из них, на ней написано ваше имя. Вы ведь получаете каждый вторник по такой картонке, верно?
Вульф кивнул:
– Получаю. Летом и осенью… Труп опознали?
– Да. В его кармане были водительские права и другие вещи, включая деньги, восемьдесят с лишним долларов. Кеннет Фабер, двадцать восемь лет от роду. К тому же его узнали и работники ресторана. Он привозил туда кукурузу на протяжении последних пяти недель, после чего доставлял и вам початки. Верно?
– Не знаю.
– Черта лысого не знаете! Если вы намереваетесь начать канитель…
Вмешался я:
– Уймитесь, инспектор. Стравите давление. Как вам прекрасно известно, мистер Вульф от четырех часов до шести ежедневно находится наверху в теплице. Кроме воскресений. Кукурузу же обычно привозят до шести, получаю ее либо я, либо Фриц. Так что мистер Вульф действительно этого не знает, это я знаю. Вы правы, последние пять недель початки привозил Кеннет Фабер. Если вы хотите…
Я замолчал, потому что задвигался Ниро Вульф. Кремер швырнул початок к нему на стол, и он почему-то привлек внимание Вульфа. Тот взял его в руки, пощупал, нажал посредине, после чего принялся его очищать. С того места, где я сидел, кукурузные зерна мне показались слишком крупными, слишком желтыми и слишком плотными.
Вульф пробормотал, нахмурившись:
– Я так и думал…
Отложив в сторону этот початок, он придвинул к себе картонку и крикнул:
– Помоги-ка мне, Арчи!
И тут же принялся его обдирать.
Когда я поднялся с места, Кремер, что-то проворчал, но на него никто не обратил внимания.
Вскоре все початки были ободраны, и у Вульфа получились три кучки. Два початка казались недозрелыми, шесть, наоборот, созревшими и лишь восемь требуемого качества.
Вульф опустился на свое кресло, посмотрел на Кремера и изрек:
– Неслыханно!
– Итак, вы все же валяете дурака? Разыгрываете меня?
– Ничего подобного. Требуются объяснения?
– Да. Выкладывайте.
– Поскольку вы допрашивали работников из ресторана, вы знаете, что кукуруза поступает от человека по имени Дункан Мак-Леод, который ее выращивает на ферме милях в шестидесяти отсюда. Он снабжает нас початками вот уже четыре года и в точности знает, чего я требую. Они должны быть в стадии «восковой зрелости» и срезаны самое большее за три часа до того, как попадут ко мне. Вы сами любите молодую кукурузу?
– Вы морочите мне голову?
– Нет. Так любите или нет?
– Да.
– Кто вам ее готовит?
– Жена, разумеется. У меня нет Фрица.
– Она варит их в воде?
– Конечно. А Фриц в пиве?
– Нет. Миллионы американских женщин и некоторые мужчины совершают это святотатство каждый день. Они превращают несравненное лакомство в простой пищевой продукт. Очищенная и сваренная в кипятке молодая кукуруза вполне съедобна и полезна, но если ее сунуть на сорок минут в лиственной оболочке в очень жаркую духовую, очищенная уже за столом и слегка подсоленная кукуруза является настоящей пищей богов. Изобретательность и воображение ни одного шеф-повара не создало лучшего блюда. Американских хозяек следовало бы самих сварить в кипятке! Идеальная кукуруза…
– Еще сколько времени вы намерены водить меня за нос?
– Я вовсе не вожу вас за нос, с чего вы взяли?.. В идеале кукуруза прямо со стебля попадает в печь, но, конечно, для городских жителей это неосуществимо. Если она собрана в правильной стадии созревания, она не пригодна для еды через двадцать четыре часа и даже сорок восемь часов. Я пробовал. Но посмотрите вот на это.
Вульф ткнул пальцем в разложенные кучки.
– Это возмутительно! Мистер Мак-Леод в этих вопросах прекрасно разбирается. В самый первый год я просил его посылать ко мне по два десятка початков и возвращал назад непригодные, так что ему известны мои требования, и он великолепно срезает початки, не повредив на них лиственную оболочку. Как мне говорили, ресторан Рустермана тоже требует первосортную кукурузу, но я сомневаюсь, чтобы они были также придирчивы, поскольку им привозят за раз от ста пятидесяти до двухсот штук. Скажите, они пустили в ход то, что получили сегодня?
– Да, они признались, что взяли кукурузу из фургона еще до того, как сообщили нам про труп.
Подбородок Кремера был опущен, глаза сощурены под кустистыми бровями.
– Фактически ведь вы владелец ресторана?
Вульф покачал головой:
– Не владелец. Мое попечительство согласно завещанию моего покойного друга Марко Вукчича заканчивается в будущем году. Вы же помните эту историю, так как сами расследовали дело. Именно я доставил убийцу из Югославии.
– Да-а… Не исключено, что я никогда вас ни за что не благодарил…
– Дело не в этом…
Глаза Кремера теперь были направлены на меня.
– Вы бываете там довольно часто, не в Югославии, а у Рустермана. Как часто?
Я приподнял одну бровь. Этот фокус раздражал инспектора, потому что у него самого так не получается.
– Раз в неделю, иногда два раза. Там я пользуюсь привилегированным положением, и потом это на самом деле лучший ресторан в Нью-Йорке.
– Олл-райт. Были ли вы там сегодня?
– Нет.
– Где вы находились в 17.15?
– В седане марки «герон», который принадлежит мистеру Вульфу, а езжу на нем я. В пять пятнадцать, говорите вы? Примерно в районе Гранд Конкур по дороге в Ист-ривер-Драйв.
– Кто был с вами?
– Сол Пензер.
Кремер фыркнул:
– Вы да Ниро Вульф – единственная пара людей, ради которых Пензер солжет, не задумываясь. Где вы были?
– На матче. Янки-стадион.
– Что случилось на девятой минуте?
И тут же махнул рукой:
– К черту! Вы об этом непременно подумали бы и правильно ответили бы на все мои вопросы, даже если бы вас там не было… Как близко вы знакомы с Максом Масловым?
Я снова приподнял одну бровь:
– Обоснуйте, пожалуйста.
– Я расследую убийство.
– Это я понял. И, очевидно, я подозреваемый. Обоснуйте.
– Среди прочих вещей в кармане Кеннета Фабера была маленькая записная книжка. На одной из страничек были записаны карандашом имена четырех мужчин, причем три были помечены галочками. Последним, без галочки, было ваше имя. Арчи Гудвин. Первым – стоял Маслов. Этого достаточно?
– Я бы предпочел взглянуть на записную книжку.
– Она в лаборатории.
Кремер слегка повысил голос:
– Послушайте, Гудвин, вы – частный детектив, работающий по лицензии…
Я кивнул:
– Вот-вот, знакомая песня. А до этого заявление о том, ради кого станет давать свои показания Сол Пензер. О\'кей, я вам отвечу: я не знаю никакого Макса Маслова, впервые слышу это имя. Два других имени с галочками?
– Питер Джей. Д-ж-е-й.
– Такого не знаю и никогда не слышал о нем.
– Карл Хийдт, Х-и-й-д-т.
– Это лучше. Модельер, да?
– Он делает наряды для женщин.
– В том числе и для моей приятельницы, мисс Роувен. Я несколько раз вместе с ней ездил к нему в мастерскую помочь ей сделать выбор. Его платья и костюмы высоко котируются, но, как я считаю, ему далеко до фирмы ККК.
– Как близко вы с ним знакомы?
– Практически почти не знакомы, хотя я зову его Карлом, а он меня Арчи. Вы же знаете, как это бывает. Пару раз мы с ним одновременно проводили уик-энд у мисс Роувен. Но вообще я встречался с ним только тогда, когда бывал у мисс Роувен.
– Знаете ли вы, почему его фамилия с пометкой могла попасть в записную книжку Кеннета Фабера?
– Не знаю и не берусь догадываться.
– Хотите, чтобы я увязал с этим Сюзен Мак-Леод, прежде чем спрошу про нее?
Я ждал этого вопроса, как только услыхал имя Карла Хийдта. Поскольку записная книжка находилась в руках полиции целых четыре часа, им хватало времени на установление всяческих связей. То, что меня не вызвали сразу же в управление, а Кремер сам к нам явился, являлось, конечно, комплиментом, но не столько по моему адресу, сколько Вульфа.
– Не утруждайте себя, инспектор, я сам способен увязать. В первый же раз, когда Кеннет Фабер приехал сюда с кукурузой шесть недель назад, а именно тогда я с ним познакомился, он по собственной инициативе поведал мне, что Сью Мак-Леод уговорила отца предоставить ему работу у себя на ферме. Кеннет был необычайно разговорчив, объяснил, что по профессии он карикатурист, не связанный с определенной редакцией, но на эти заработки не проживешь, ему нужен свежий воздух и солнце, а для мускулов физическая нагрузка. Сью Мак-Леод часто проводил каникулы на отцовской ферме, так что все будет очень мило… Так что теперь спрашивайте меня о Сьюзен Мак-Леод.
Кремер буквально пожирал меня глазами.
– Вас не назовешь тугодумом, Гудвин, не правда ли?
Я подмигнул:
– Я изо всех сил стараюсь шевелить мозгами, инспектор.
– Только не перестарайтесь… Как давно вы стали с ней близки?
Я удивился.
– Ну, слово «близки» можно понимать по-разному. Что именно вы имеете в виду?
– Вы прекрасно понимаете.
Мои плечи слегка приподнялись:
– Раз вы не желаете уточнять, мне придется догадываться.
Плечи опустились.
– Если вы подразумеваете самое скверное – или самое лучшее, в зависимости от того, как смотреть на это дело, тут прочерк. Я знаком с ней три года, увидел впервые, когда она привезла сюда початки. Вы сами ее видели?
– Да.
– Значит вам известно, как она выглядит. Таким образом, ваши предположения можно посчитать за комплимент. Девушка не из кротких овечек. Возможно, она и хотела бы выглядеть скромницей, но она не может не кокетничать, потому что это у нее в крови. Ведь она не выпросила себе ни глаз, ни голоса, ни фигуры, ими наделила ее природа. Ее речь – нечто особенное, ты не только никогда не знаешь, что она тебе скажет, она сама этого не знает. Однажды вечером я ее поцеловал, поцеловал от всей души, а когда отпустил, она мне и говорит: «Один раз я видела, как лошадь целует корову». Но она очень скверно танцует, а после шоу, матча, какого-нибудь соревнования я люблю часок-другой потанцевать под оркестр. Поэтому в этом году мы с ней редко виделись. Последний раз встретились пару недель назад на какой-то вечеринке. С кем она туда пришла, не знаю, только не со мной. Что касается наших с ней «близких» отношений в том смысле, как это понимаете вы, чего вы ждете? Этого нет, но даже если бы и было, мы-то с вами не настолько близки, чтобы я стал вам про такое трепаться… Что еще?
– Очень многое. Вы устроили ее на работу к этому Карлу Хийдту, вы же нашли ей квартиру всего в шести кварталах отсюда.
Я вскинул голову:
– Кто вам все это наговорил, Карл Хийдт?
– Нет, она сама.
– И она не упоминала имени мисс Хийдт?
– Нет.
– В таком случае честь ей и хвала. Вы накинулись на нее в отношении убийства, а она не пожелала втягивать в эту историю мисс Роувен. Так вот, однажды, это было во второе лето, как Сью стала нам привозить кукурузу, она мне сказала, что хотела бы найти для себя работу в Нью-Йорке, и попросила ей помочь. Поскольку ни один из моих приятелей не смог бы предложить ей ничего подходящего, я посоветовался с мисс Роувен, и та принялась за дело. Начать с того, что она нашла двух порядочных девушек, с которыми Сью сняла одну квартиру на троих не в шести, как вы сказали, а всего лишь в пяти кварталах отсюда. Мисс Роувен заплатила за курс обучения Сью в Мидтаун-студии, позднее Сью с ней за это рассчиталась, и, наконец, рекомендовала Карлу Хийдту испробовать девушку в качестве манекенщицы. Как я слышал, сейчас Сью считается одной из самых популярных манекенщиц в Нью-Йорке, получает по сто долларов в час, но это всего лишь разговоры… Я не видел ее портретов на обложках модных журналов, И я не находил ей ни работы, ни места для жилья. Но я знаю мисс Роувен лучше, чем ее знает Сью, и уверен, что она не рассердится за то, что я назвал ее имя инспектору полиции… Есть еще вопросы?
– Очень много. Когда и как вы узнали, что Кеннет Фабер вытеснил вас и сам занял ваше место при мисс Мак-Леод?
Я буквально подпрыгнул от негодования:
– Чепуха!
И повернулся к Вульфу:
– Ваша честь, я категорически возражаю против данного вопроса на том основании, что он оскорбительный, наглый и внушающий отвращение. Он допекает, что меня можно «вытеснить» даже оттуда, где я никогда не бывал.
– Возражение принято.
Уголки губ Ниро Вульфа слегка приподнялись:
– Вам придется иначе сформулировать свой вопрос, мистер Кремер.
– Черта с два!..
Глаза Кремера были прикованы ко мне.
– Не советую вам запираться, Гудвин. У нас имеется подписанное мисс Мак-Леод заявление… Что произошло между вами и Фабером, когда тот приезжал сюда неделю назад?
– Что произошло? Он передал мне кукурузу.
– Не поясничайте! Мне не до каламбуров… О чем вы говорили?
– Дайте припомнить.
Я сжал губы, изображая глубокое раздумье.
– Раздался звонок, я пошел отворить дверь, увидел Фабера и сказал… Цитирую: «Привет. Как обстоят дела на ферме?» Передавая мне картонку Фабер ответил: «Паршиво, благодарю вас. Жара, к тому же я натер себе волдыри на руках». Я возразил. «Какие могут быть волдыри, если вы прирожденный сельский житель?» Он послал меня к черту и ушел, а я запер дверь.
– И это все?
– Все.
– О\'кей.
Кремер поднялся:
– Вы не носите шляпу. Вам достаточно минуты на сборы. Захватите зубную щетку и идемте.
– Послушайте!
Я поднял руку ладонью вверх: это любимый жест Вульфа, когда он говорит о чем-то семейном.
– Я способен махнуть рукой на собственные удобства в случае необходимости, но сейчас этого нет. Время близится к ночи. Если мои показания в чем-то расходятся с заявлением Сью, разумеется, вам желательно поработать со мной до того, как я с ней встречусь. Валяйте, я к вашим услугам. Спрашивайте и уточняйте.
– Даю вам минуту. Собирайтесь.
Я продолжал сидеть.
– Нет, теперь у меня все основания возмущаться, и я возмущаюсь. Вы должны обосновать законность вашего требования.
– Вы воображаете, что я не смогу это сделать?
Во всяком случае мне удалось вывести его равновесия.
– Вы задерживаетесь в качестве основного свидетеля.
Я не спешил.
– У вас, конечно, нет ордера, но я не стану скандалить…
И повернулся к Вульфу:
– Если я вам завтра понадоблюсь, вы можете позвонить Паркеру.
– Позвоню…
Он повернулся:
– Мистер Кремер, зная ваши незаурядные таланты, я частенько поражаюсь вашей самодовольной негибкости. Вы настолько захвачены мыслью о том, как бы вам посильнее зацепить мистера Гудвина на крючке, что полностью игнорировали те важные факты, на которые я обратил ваше внимание.
Он указал пальцем на три кучки початков на письменном столе.
– Кто срезал эти початки, а?
– Это ваша забота, – разъярился Кремер, – меня же заботит нечто куда более серьезное: кто убил Кеннета Фабера. Пошли, Гудвин!
Глава 2
В двадцать минут двенадцатого дня в среду, стоя у обочины Леонард-стрит вместе с Натаниэлем Паркером, я произнес:
– Конечно, в известном смысле это комплимент. В последний раз залог равнялся жалким пяти сотням, а нынче они потребовали две тысячи. Прогресс.
Паркер кивнул:
– Это один путь смотреть на данное дело. Он вообще сначала запросил шесть тысяч, еще с трудом удалось снизить сумму до двух. Вы понимаете, что это значит. Арчи? Они фактически… Ага, вот и машина!
Возле нас остановилось такси.
Уже после того, как мы уселись и я сообщил водителю адрес, Паркер возобновил разговор, предусмотрительно понизив голос.
Просто ничего не скажешь! Вообще-то водители действительно умеют даже лучше прислушиваться к разговорам пассажиров, нежели болтать, а этот мог к тому же казаться осведомителем, подосланным нам сотрудниками окружной прокуратуры. Так что предосторожность Паркера не была излишней.
– Фактически они предполагают, что этого человека могли убить вы. Это очень серьезно, Арчи. Я сказал судье, что сумма залога, затребованного ими, может быть оправдана лишь в том случае, если они располагают достаточными уликами, чтобы предъявить вам обвинение в убийстве, а если так, то вас вообще нельзя освобождать под залог. Судья согласился. В качестве вашего поверенного я должен вам посоветовать быть готовым к такому обороту дела, они способны вас арестовать в любой момент. Мне не понравилась позиция, занятая Мандельбаумом.
Кстати Вульф распорядился отправить на этот раз счет вам, а не ему. Сказал, что это ваша афера, она его не касается… Не беспокойтесь, я многого не потребую.
Я поблагодарил его.
Я уже выяснил что помощник окружного прокурора Мандельбаум, а, возможно, и Кремер тоже, рассматривали меня как реального кандидата в виновники преступления.
Кремер отвез меня к себе в Южный Отдел по убийствам, там, промучившись со мной полчаса, передал лейтенанту Роуклиффу. Тот выдержал беседу со мной почти в течение часа, на этот раз мне не удалось за пятнадцать минут довести его до заикания, но все же он отправил меня в прокуратуру под стражей, где за меня принялся Мандельбаум, явно решивший посвятить этому занятию всю ночь.
Что он и привел в исполнение с помощью двух следователей из прокуратуры. Ему, разумеется, позвонили и Кремер, и Роуклифф, и с самого начала было ясно, что он убежден, что я не только утаиваю сведения, которые могли бы оказаться полезными, дабы избавить себя от лишних хлопот либо кого-то другого от крупных неприятностей. Нет этот тип видел во мне подозреваемого номер один!
Естественно, мне захотелось узнать, откуда такая уверенность, и я затеял с ним своеобразную игру. Я этого не стал делать с Кремером в присутствии Вульфа, потому что тот осрамил бы меня, ну а с Роуклиффом вообще всякие шутки плохи. Этот тугодум и грубиян верит только в силу собственных кулаков. Но с Мандельбаумом стоило попытаться.
Разумеется, вопросы задавал он или же его подручные, но я старался отвечать на них таким образом, чтобы следующий вопрос или ближайшие вопросы подсказали мне что-то полезное. Для этого требуется известная практика, но у меня ее было предостаточно. Нужно добавить, что, задача упрощается, если один человек нажимает на тебя в течение часов, затем его сменяет другой и повторяет все с самого начала, делая акцент на тех же вопросах.
Например, место преступления, аллея и разгрузочная платформа с тыльной стороны ресторана. Поскольку Вульф был «попечителем» в этом ресторане, там не было ничего такого, о чем бы не было известно мне. С боковой улицы до платформы было не более пятнадцати ярдов по узкой аллее, которая через несколько футов упиралась в стену соседнего здания. Ни легковая машина, ни, тем более, грузовая не могли там развернутся, когда привозили в ресторан продукты, и вынуждены были выбираться оттуда, пятясь назад. Зная, как знал об этом я, что где-то после пяти Кеннет Фабер приедет туда с кукурузой, человек мог пристукнуть его без особого риска быть замеченным. К тому же мне было известно, что из кухонного окна ничего не видно, стекла изнутри были окрашены, чтобы парни и девицы не забирались бы на платформу наблюдать за тем, как Лео, раскладывая уток по порциям, подбавлял костей к наиболее мягким частям, а Феликс подмешивал гусиный жир в филе из перепелов.
Помогая допрашивающим зафиксировать в протоколе, что обо всем этом мне было хорошо известно, я уяснил только то, что они не нашли ни одного человека, видевшего хотя бы издали убийцу, когда тот пробирался в аллею или удирал из нее; что Фабер был мертв уже минут пять или десять, когда кто-то вышел из кухни во двор и нашел тело у платформы; что орудием убийства послужил кусок 2-х дюймовой трубки длиной в 16,58 дюйма, с наружной резьбой у одного конца и внутренней у другого, старой и проржавленной. Такую легко скрыть под верхней одеждой. Откуда она взялась, мог выяснить один человек в течение десяти часов или же тысяча человек за десять лет.
Выяснение этих деталей ничего мне не давало, потому что все это непременно будет опубликовано в утренних газетах, но мне все же удалось выудить кое-какие намеки в отношении того, какова точка зрения полиции на меня. Этого в газетах не прочитаешь. К сожалению, всего лишь намеки, не подтвержденные фактами, поэтому я ограничусь описанием того, как обстояли дела, когда утром явился ко мне Паркер.
Мне не разрешили ознакомиться с заявлением Сью, но, очевидно, именно в нем была зарыта собака. Или же девушка что-то наболтала, или же кто-то другой, тот же Карл Хийдт, Питер Джей или Макс Маслов… Мог что-то сказал Дункан Мак-Леод, отец Сью. Последнее не казалось вероятным, но я все же включил его, потому что увидел его. Когда мы с Паркером вышли в приемную, выходя из здания прокуратуры, Мак-Леод сидел там на стуле возле стены, одетый для города, даже с шейным платком. Его сильно загоревшее лицо блестело от пота. Я подошел к нему и пожелал доброго утра, он мрачно ответил, что утро отнюдь не доброе, а очень плохое, день потерян, на ферме никого не осталось.
Конечно, это было неподходящим местом для разговоров с десятками людей, сидевших в ожидании на стульях вдоль стен, но я мог бы хотя бы спросить о том, кто собирал для нас початки последний раз, если бы Мак-Леода не вызвали в кабинет.
Так что когда я вышел на углу из такси и поблагодарил Паркера за то, что он меня подбросил почти до места, пообещал ему позвонить в случае необходимости, затем прошел пешком полквартала по Тридцать пятой улице до нашего особняка, я был даже хуже «оснащен», нежели когда выходил накануне из дому, поскольку мне не удалось ничего путного выяснить, а то, что Паркер окрестил «умеренным» счетом в сочетании с двумя тысячами залога, не было пустяком. Я не мог надеяться отнести расходы на счет Вульфа, поскольку тот никогда не видел ни Кеннета Фабера, ни Сью Мак-Леод, так что, поднимаясь по семи ступенькам нашего крыльца и отпирая двери своим ключом, я решил, что и не стану пытаться.
Ключа оказалось недостаточным: дверь приоткрылась на пару дюймов и все, оказалось, что она заперта на цепочку. Я нажал на кнопку, пришел Фриц и впустил меня в дом.
Еще до того, как он успел раскрыть рот, я понял по выражению его лица, что он не в своей тарелке. Если ты не разбираешься в лицах окружающих тебя близких людей, как ты можешь рассчитывать заметить что-то у посторонних? Переступив через порог, я спросил:
– Доброе утро. Скажи, что случилось?
Фриц запер дверь и воскликнул:
– Ох, Арчи, у тебя кошмарный вид!
– Чувствую я себя еще хуже… Так что…
– Сюда пришла женщина повидаться с тобой. Мисс Сьюзен Мак-Леод. Когда она привозила нам…
– Да-а, знаю. Где она?
– В кабинете.
– А он?
– На кухне.
– С ней говорил?
– Нет.
– Она давно пришла?
– Полчаса назад.
– Извини меня за неучтивость. Я провел веселенькую ночь.
Я прошел в конец прихожей, где находится дверь в кухню, распахнул ее и вошел. Вульф сидел за центральным столом со стаканом пива в руке. Он хмыкнул:
– Та-ак… Ты спал?
– Нет.
– Ел?
Я достал из буфета чистый стакан и налил в него молока из холодильника, выпил до половины и только тогда ответил.
– Если бы вы только взглянули на то, что они принесли мне, содрав за это два доллара, не говоря уже о вкусе этой отравы, вы перестали бы быть самим собой. Вы бы стали смертельно бояться, как бы вам не вздумали содержать в качестве важного свидетеля, и утратили бы выдержку. Они думают, что, возможно, Фабера убил я. К вашему сведению, я его не убивал.
Я осушил стакан.
– Это поддержит меня до ленча. Как я понял, ко мне пришла посетительница. Как вы сказали Паркеру это мое личное дело, которое вас совершенно не касается. Могу ли провести ее в переднюю комнату? Я недостаточно близко с ней знаком, чтобы пригласить ее к себе в спальню.
– К черту! – заворчал Вульф. – Что из того, что ты тогда говорил Кремеру, было простым зубоскальством?
– Ничего. Все соответствовало истине. Но он выбрал меня в качестве искомого субъекта, так же как и окружной прокурор, и мне необходимо выяснить почему.
Вульф внимательно смотрел на меня:
– Ты примешь мисс Мак-Леод в кабинете.
– Сойдет и передняя комната. Наша беседа может продлиться час, а то и два.
– А если тебе понадобится телефон? Кабинет.
Если бы я находился в нормальном состоянии, я бы повнимательней отнесся к данному предложению, но у меня притупилась сообразительность. Поэтому я пошел в кабинет, прихватив с собой второй стакан молока. Дверь была закрыта, войдя внутрь, я ее снова прикрыл.
Сью не сидела в красном кожаном кресле, поскольку она явилась ко мне, а не к Ниро Вульфу, Фриц выдвинул для нее одно из менее почетных желтых кресел. Услышав, как скрипнула дверь, и увидев меня, девушка вскочила с места, подбежала ко мне, схватила меня за руки, голова у нее откинулась назад, чтобы заглянуть мне в глаза.
Если бы не молоко, я бы использовал свои руки для одной из их основных функций, поскольку это наиболее разумный способ начать откровенный дружеский разговор с любой девушкой. Однако обнять Сью я не мог и ограничился тем, что нагнулся к ней и поцеловал. Не чмокнул в щечку, а по-настоящему поцеловал. На этот раз она не отстранилась, сама подставила губы, еще сильнее сжала мне руки, и я со страхом подумал, как бы не облить ее молоком. Прерывать поцелуй первым мне было невежливо, я предоставил ей это сделать самой.
Наконец она отступила на шаг и недовольно заметила:
– Вы не побрились…
Я подошел к своему столу, отпил немного молока, поставил стакан и сказал:
– Я провел всю ночь в прокуратуре, поэтому я страшно усталый, грязный и злой. Но если желаете, я сумею за полчаса принять душ, побриться и переодеться.
– Вы олл-райт, Арчи.
Она плюхнулась в кресло.
– Посмотрите на меня!
– Внимательно смотрю.
Я тоже сел, но не так стремительно.
– Вы выглядите неплохо. Вполне подойдете для рекламы поразительных свойств витаминов. Вариант – «до приема». Вы-то хоть поели сегодня?
– Кажется… Не знаю, право.
Она приоткрыла рот и втянула в себя воздух. Не зевнула, нет, можете не сомневаться.
– Вообще-то меня куда-то возили. Это не могло быть тюрьмой, потому что на окнах не было занавесок, и я видела, что они без решеток. Мне там задавали вопросы почти до половины первого, потом один из них отвез меня домой. Да, я легла спать, но никак не могла заснуть. И все же, видимо, поспала, потому что проснулась. Ах, Арчи, я не знаю, что вы сделаете со мной…
– Я тоже не знаю.
Я отпил молока.
– Сначала объясните, почему вы так поступили со мной.
– Я не хотела причинить вам зла.
– Нет конечно, но все же?
– Так получилось совершенно случайно, само собой. Помните, однажды вечером вы мне это объяснили.
– Я говорил, что в нормальном состоянии человек, прежде чем что-то сказать, как бы пропускает слова через своеобразное контролирующее устройство, которое дает на них «добро». Но если он находится в состоянии аффекта, напуган или вне себя от ярости, данная схема нарушается, контроль отключается и слова самопроизвольно срываются с языка.
Сью нахмурилась.
– По-видимому, именно так все и получилось, когда у меня сорвались с языка слова о том, что я собиралась вчера там встретиться с вами.
– Где встретиться?
– На Сорок восьмой улице. У поворота в аллею, в которую я обычно заезжала, когда доставляла кукурузу в ресторан Рустермана. Я сказала, что мы, договорились с вами там встретиться в пять часов, чтобы вместе подождать, когда подъедет Кен, потому что нам надо было с ним поговорить. Но я опоздала на четверть часа, попала туда лишь в пять пятнадцать. Вас на месте не оказалось, и я сразу же ушла.
Я с трудом сдерживался.
– Кому вы об этом говорили?
– Нескольким полицейским. Самому первому, который приехал ко мне на квартиру, потом еще двоим-троим, а возможно, и четверым. Обо всем этом сказано в заявлении, которое они заставили меня подписать.
– Когда мы с вами договаривались о свидании? Разумеется, они вас об этом спросили?
– Ой, да они спрашивали решительно обо всем… Я сказала, что позвонила вам вчера утром, тогда мы и решили.
– Возможно, что вы просто дура… Разве вы не сообразили, что они явятся сразу же ко мне?
– Почему же? Они вас спросят, а вы станете все отрицать. Я даже подумала, как бы они не вообразили, что вам не хочется быть втянутым в эту историю, поэтому вы так ото всего отпираетесь, и сразу же заявила, что вы туда не приходили. Очевидно, вам не составит труда доказать, что это так, а мне нужно было объяснить, почему я туда приезжала и сразу же ушла, даже не заглянув в ресторан, чтобы справиться, где Кен.
Сью наклонилась вперед:
– Как вы не можете понять, Арчи? Не могла же я заявить в полиции, что я приезжала туда специально встретиться с Кеном, правда?
– Действительно, не могли… О\'кей, я вижу, что вы совсем не дура.
Я скрестил ноги и откинулся на спинку стула:
– Значит, вы ездили туда, чтобы встретиться с Кеном?
– Да. Нужно было кое о чем поговорить.
– И вы явились туда в 5.15?
– Да.
– И ушли, даже не заглянув в ресторан, чтобы спросить, нет ли там Кена?
– Я не… да, ушла.
Я покачал головой.
– Послушайте, Сью. Может быть, вы не хотели втянуть меня в эту историю, но вы втянули, и я хочу все знать. Если вы приезжали туда на свидание с Кеном и явились на место в пять пятнадцать, вы его видели. Это точно, не так ли?
– Ну… живым я его не видела.
Ее очень красивые ручки, лежащие на коленях, сжались в кулаки.
– Я видела его уже мертвым. Я прошла по аллее и увидела, что он лежит на земле. Мне показалось, что он мертв, а если и нет, то с минуты на минуту кто-то выскочит из ресторана, обнаружит его и… окажет помощь. Сама я страшно испугалась. Испугалась потому, что всего два дня назад грозилась его убить. Я ни о чем не стала раздумывать, даже не задержалась на пару секунд во дворе, просто удрала. И лишь когда оказалась в нескольких кварталах оттуда, сообразила, как это было глупо.
– Почему глупо?