Историко-биографический очерк







Пролог

Начало XIX века. Молодой канонир Королевского военно-морского флота Джереми Блит, которому вскоре предстояло отправиться в свое первое плавание, держал путь в пивную в Уоппинге. Это была типичная портовая таверна – грязная, полная табачного дыма, с ободранными досками пола, полностью лишенная того, что даже в те времена могло считаться признаками комфорта. Лишь дощатая стойка да несколько обшарпанных столов и стульев. Завсегдатаи тоже были типичные: моряки из обеих морских служб, часто жертвы принудительной вербовки или люди с криминальным прошлым; отпетые пьяницы, заядлые сквернословы; приученные к тяжелому труду и привыкшие смотреть смерти в глаза, закаленные и крепкие парни.

Однако атмосфера, царившая в этой пивной, была нетипичной. Никто не разговаривал. Никто не пил. Тишина подчеркивалась отдельными всхлипываниями. Хозяин, ссутулив плечи, закрыл лицо руками. Многие за столами сидели так же, опустив головы на руки, некоторые открыто плакали, и все казались объятыми безутешным горем. Блит сел напротив старого седого моряка с заросшими щетиной щеками, из невидящих глаз которого текли слезы в нетронутую кружку, стоящую перед ним. Блит дотронулся до руки моряка:

– Что такое? Что случилось?

Старик поднял голову и сердито сказал:

– Разве ты не слышал?

Блит покачал головой.

– Нельсон умер.

Блит снова обвел взглядом грязное помещение, людей, для которых смерть Нельсона была невосполнимой утратой, затем сказал:

– Слава Богу, что я не был с ним знаком.





Сомнительно, чтобы подобное могло произойти, когда новость о смерти Кука достигла Англии. Нация скорбела о нем, подобно тому как Англия скорбела о всех своих ушедших великих людях – герцогах Мальборо, Веллингтонах, Черчиллях, но она не плакала навзрыд.

Нельсон и Кук были наиболее почитаемыми фигурами в истории Королевского военно-морского флота. Это почтение складывалось из уважения и любви. Нельсон был уважаем широкой публикой, и решительно все любили его. Кук пользовался всеобщим уважением, но не вызывал у общества столько же обожания. Но то, что Кука боготворили его офицеры и подчиненные, несомненно.

Причина такого различия заключается, очевидно, в характерах этих людей. Чтобы полюбить известного общественного деятеля, нужно суметь отождествить себя с ним, а для этого надо его знать или, по крайней мере, полагать, что знаешь. Поэтому, когда дело касается такой фигуры, как Нельсон, трудностей не возникает: он был сердечным, общительным экстравертом, чьи тайные мысли и частная жизнь, как и общественная, были для публики открытой книгой. Но тайные мысли Кука и его частная жизнь были закрыты на замок – такой старомодный маленький замок, вставленный в медные петли застежки на книге, а ключ был выброшен. И по мере того как шли годы, становилось менее вероятным, что этот ключ когда-нибудь найдется.

Мы знаем о Куке все – и мы ничего о нем не знаем. Мы знаем, что он был бесстрашным и осторожным, неутомимым, безрассудно смелым, прирожденным лидером, но каков он был на самом деле, что это была за личность – об этом у нас только самые отдаленные представления. Мы знаем, что он направлял старые, протекающие корабли то в тропические районы Океании, то в безжизненные арктические и антарктические водные пустыни, совершая свои самые поразительные в истории человечества путешествия. Но любил ли он цветы, любил ли качать своих детей на коленях, смотрел ли зачарованно на закат солнца в океане за гавайским или таитянским горизонтом, – мы никогда не узнаем. Мы знаем, что он был величайшим мореплавателем своей эпохи или даже всех эпох; было бы интересно узнать, доводилось ли ему когда-нибудь заблудиться на боковых улочках своего родного Степни.

Сохранить в такой тайне свою личную жизнь поистине настоящий подвиг, но сделать это, несмотря на то что он тщательно записывал изо дня в день в течение многих лет все свои действия, – почти невозможно. Но в своих дневниках и судовых журналах Куку это удалось. Ни одна значительная фигура современности не оставляла столь подробных и старательных записей о своей жизни. Однако эта огромная документация безлична, удалена от главного персонажа: Кука там не видно – там все о том, что он делал, и ничего о том, каким он был. Даже в его личной корреспонденции – хотя ее сохранилось очень мало – видна все та же железная сдержанность. Лишь дважды упомянул он о своей жене, и то совсем случайно; о своих двоих детях, которые умерли в младенчестве, и о дочери, умершей в возрасте четырех лет, Кук не писал нигде.

Разумеется, в письмах его современников, от Уолпола до доктора Джонсона, есть упоминания о нем, но из них мы тоже можем узнать очень немногое. Может быть, они не знали его настолько, насколько им хотелось бы, может быть, он был сдержан до такой степени, что к нему невозможно было подступиться. Быть может даже, они понимали, что имеют дело с живой легендой. Если это так, то их задача невероятно сложна: миф окутывает человека и создает вокруг него кокон, заботясь о том, чтобы ни один взгляд не проник в сердцевину легенды – легенды, допускающей лишь самую высокую риторику, самые широкие и всеохватывающие обобщения. Ведь никто не станет обсуждать, какие галстуки носил бессмертный и останавливался ли он майским вечером, чтобы насладиться ароматом сирени.

Что касается биографий Кука, то их написано очень много. Но ни одна не может считаться правильным, истинным и окончательным жизнеописанием человека, о котором нам хотелось бы так много узнать. Очень сомнительно, чтобы такое было вообще возможно. Многие биографы, которые пытались облечь в плоть остов его вызывающей благоговение репутации, были вынуждены в какой-то степени прибегнуть к фантазии или воображению, при этом оставаясь в рамках правдоподобия. Так, нам рассказали, что миссис Кук встречала своего мужа с нежностью и печалью после одного из его длительных путешествий: с нежностью – потому что его так давно не было дома, а с печалью – потому что их ребенок умер во время его отсутствия. Это очень правдоподобно, но нет никаких документальных подтверждений. С таким же успехом она могла бы ударить его чем-нибудь по голове. Предположим, что это крайне маловероятно. Но при отсутствии опровергающих свидетельств и это не является невозможным. Экстраполяция и праздные предположения не могут заменить исторической точности.

Говорят, что подробная биография – это только вопрос времени. Я в это не верю. Считают, что, если все записи Кука подвергнуть изучению статистика, специалиста по психоанализу и психиатра, истина должна быть раскрыта. Возможно, что-то мы узнаем – в этом нет сомнений, но ответственность статистиков, специалистов по психоанализу и психиатров за ошибку определена и печально известна, и возможность ошибки утраивается. Покойся в мире. Немыслимо, чтобы бессмертный был подвергнут процессу компьютерного препарирования.

Предлагаемый труд далек от того, чтобы стать окончательной биографией, да это вовсе и не биография. Настоящая биография – это полностью законченный портрет, а на моем мольберте не хватает красок. Я недостаточно знаю об этом человеке. Это всего лишь краткий рассказ о его юношеском ученичестве в море, его становлении как мореплавателя и картографа и о его трех великих путешествиях. Может быть, этого достаточно, чтобы мы могли составить представление о личности капитана Кука, потому что он был человеком, по его собственному признанию, для которого свершения составляли все в жизни. В своем последнем письме, написанном лорду Сандвичу из Кейптауна в 1776 году, он писал: «Моя попытка состоит не в том, чтобы достичь великой цели этого путешествия». Он ее и не достиг. В ранг бессмертных его возвело не то, что он сказал, а то, что он сделал.

Пусть дела сами говорят за людей.

Глава 1

Матрос

Джеймс Кук родился в 1728 году в захудалой йоркширской деревушке в семье неприметных тружеников. Его мать была уроженкой тех мест, а отец, сельскохозяйственный рабочий, приехал из Шотландии. Попытки выяснить, от кого из родителей Кук унаследовал крупицы гениальности, как и следовало ожидать, ни к чему не привели, в том числе и потому, что о его родителях абсолютно ничего не известно.

Завершив учебу в школе, он несколько лет работал на той же ферме, что и его отец. Однако в возрасте 17 лет Кук покидает отчий дом и уезжает в небольшой портовый город Стейт. Этот переезд считают первым пробуждением его неукротимых стремлений, которые впоследствии уведут его на край света. Но, может быть, он просто был сыт по горло жизнью на ферме – ведь очень странно, что юноша, покинувший дом с мечтой о славе, отправился работать в лавку бакалейщика и галантерейщика, а Кук поступил именно так.

Перспектива провести жизнь за прилавком, очевидно, привлекала Кука не больше, чем работа за плугом, потому что в 1746 году в возрасте 18 лет он забросил галантерейную торговлю и отправился в море, которое с этого времени стало его домом, его жизнью и его страстью до самой смерти, тридцатью тремя годами позже.

Он поступил в учение к судовладельцам Джону и Генри Уокерам из Уитби, которые специализировались на торговле углем. Суда, используемые для этой цели, как легко может представить себе читатель, были особенно уродливыми, широкими и неуклюжими, подверженными качке при любой погоде и печально известными скверными, тупыми, неуживчивыми моряками. Но для владельцев «угольщиков» XVIII века эстетика была не важна, а практичность была всем: такие суда проектировались только для перевозки большого количества угля навалом и были прекрасно для этого приспособлены.

Были у них и другие невероятные качества. Несмотря на то что они были построены как некая смесь голландского деревянного башмака и гроба, они обладали замечательной устойчивостью и могли стоять на якоре в самые сильные шторма. Их плоскодонное строение позволяло вытягивать их на песчаный берег для очистки днища. И разумеется, они могли вместить в себя огромные запасы провианта. Поэтому, быть может, было не столь уж абсурдно прийти к мысли, что именно эти ужасные «угольщики» из Уитби, а не стремительные военно-морские фрегаты и крейсеры привели Кука в самые отдаленные концы света.

Итак, первые два года своего ученичества Кук служил на борту такого судна – «Фрилав» водоизмещением 450 тонн, курсировавшего с углем между Лондоном и Ньюкаслом, а затем был переведен на другое судно Уокеров – «Три брата», что расширило границы его географических познаний и морскую практику, поскольку оно ходило к западному побережью Англии, в Ирландию и Норвегию.

О профессиональной и общественной жизни Кука того периода известно мало, но, по-видимому, никакой общественной жизни и не было, потому что между плаваниями и во время зимней стоянки Кук все свое время посвящал исключительно охоте – но не за удовольствиями, а за знаниями. Известен один из редких фактов раннего периода его жизни, который нетрудно установить, потому что Уокеры, у которых Кук жил, когда не был в море, и их друзья оставили письменные воспоминания, отразившие то удивление, которое у них вызывали долгие часы, проводимые им за книгами. Он пополнял свои знания по штурманскому делу, астрономии и математике. Это была привычка, с которой Кук никогда не расставался: он продолжал учиться до последних дней своей жизни.

Завершив ученичество, Кук покинул Уокеров, провел около двух лет в плаваниях вдоль восточного побережья и на Балтике, затем братья Уокеры попросили его вернуться к ним и стать помощником капитана на их корабле «Френдшип». Кук согласился. Три года спустя, в 1755 году, ему предложили принять командование над «Френдшипом». Кук отказался. Вместо этого он поступил на Королевский военно-морской флот в качестве матроса.

Это необычное решение имеет две стороны: оно придает остроту факту и вызывает недоумение. Факт заключается в том, что Кук получил в двадцать семь лет предложение стать капитаном. Он, должно быть, сумел произвести на владельцев впечатление своими качествами моряка и штурмана, а также организаторскими способностями, что и неудивительно. Удивительно то, что он променял должность капитана торгового судна на более низкое положение в военно-морском флоте.

Кук не представил объяснения этого решения – как и многих других своих решений. (Он был чрезвычайно скрытным человеком – во время скитаний по всему свету его офицеры часто сетовали на то, что никогда не знали, куда направляются, пока не прибывали на место.) Существует мнение, что это решение связано с лихорадочным перевооружением, происходившим в Англии и во Франции, – обе державы готовились к неизбежному событию, которое стало началом жестокой и кровавой Семилетней войны: постоянные столкновения происходили на территории Северной Америки, где обе страны уже отбросили всякую видимость дипломатических переговоров как средство решать вопросы колониального превосходства. Хотя номинально было еще мирное время, британский военно-морской флот установил жестокую блокаду французского побережья, чтобы предотвратить дальнейшую транспортировку людей и оружия из Франции в Канаду.

Из-за неизбежности войны британские верфи строили военные корабли с небывалой скоростью. Кораблю требовалась команда, а молодые люди того времени не желали добровольно идти на флот. Это нежелание не вызывает удивления, если учесть нечеловеческие условия жизни на Королевском военно-морском флоте середины XVIII века. Их следовало убедить «заселить» пустые корабли, и, поскольку плакаты, призывающие идти на военную службу, в те времена не были популярны, «убеждение» обычно принимало форму насильственного привлечения какого-нибудь крепкого парня, пьяного или трезвого, которому не повезло настолько, что он попался на пути до зубов вооруженного отряда вербовщиков. Некоторые считают, что Кук пошел добровольно, чтобы избежать насильственной вербовки, но это не соответствовало характеру этого человека; кроме того, представляется невероятным, чтобы офицер торгового флота мог бы быть насильственно завербован и не отпущен с извинениями ровно в тот момент, когда стало известно, кто он такой.

Быть может, он был романтиком, которому мерещились далекий бой барабана и звук горна. Быть может, его патриотизм был не столь восторженным. Быть может, – и это наиболее распространенное объяснение и к тому же наиболее циничное, – Кук вообразил, что при таком количестве построенных кораблей и при большой вероятности того, что погибнет много народу, его продвижение по службе будет быстрым. Быть может, он просто устал от угольной пыли. Быть может, еще что-нибудь. Мы никогда этого не узнаем. Все, что нам известно наверняка, – это то, что он поступил на службу в военно-морские силы 17 июня 1755 года и через восемь дней был назначен на шестидесятипушечное судно «Игл».

«Игл» получил назначение на блокаду побережья Франции. С тех пор и всю жизнь Кук ежедневно вел дневник, но он представляет собой не слишком увлекательное чтение. Он пишет о таких вещах, как смена караула, состояние пищи и воды, дает отчеты о погоде, говорит о патрулях, осмотре и обследовании кораблей, мелких подробностях, которые два с лишним века спустя уже не могут представлять для нас большого интереса.

Только два сколько-нибудь примечательных события произошли в первые пять месяцев его службы на «Игле»: через месяц, после того как он вступил в должность, он стал помощником штурмана – важное свидетельство того, что его штурманское мастерство, искусство судовождения и надежность были оценены. Вскоре после этого капитан «Игла», добродушный джентльмен, предпочитавший защищенность и спокойствие Портсмутской гавани зимним штормам Ла-Манша, был освобожден от командования и заменен капитаном Хью Паллисером (в дальнейшем получившим титул лорда).

Паллисер, что он в дальнейшем доказал, был человеком необыкновенным. Блестящий моряк и тактик морского боя, пользовавшийся уважением своих начальников, впоследствии стал губернатором Ньюфаундленда и лордом Адмиралтейства. Несмотря на это, он мог бы оказаться в наши дни полностью забытым, поскольку его роль в истории едва различима в тени славы Кука, если бы не тот важный факт, что именно Паллисер первым распознал в Куке человека великой судьбы. Должно быть, капитан был человеком необыкновенной проницательности.

Кук оставался на «Игле» с лета 1755-го до осени 1757 года. Семилетняя война началась в 1756 году, но ее официальное объявление только узаконило уже существующее положение вещей. Кроме случавшихся время от времени ремонтов – чуть ли не больше ущерба, чем французы, английским военным кораблям причиняла погода в Ла-Манше и в Бискайском заливе, – «Игл» почти все время участвовал в блокаде побережья Франции. Это было по большей части скучное и однообразное существование, оживленное лишь – в первый и последний раз – более или менее значительным морским сражением, в котором Кук был вынужден принять участие. В конце мая 1757 года они вступили в бой недалеко от острова Уэссан с большим французским судном водоизмещением 1500 тонн и с пятьюдесятью пушками; это был торговый корабль Ост-Индской компании под названием «Герцог Аквитанский». Французский корабль в бою на отходе, продлившемся сорок минут, получил повреждения и был взят в плен, но сам «Игл» пострадал так сильно, что вынужден был вернуться в Англию для ремонта.

Значение этого периода жизни Кука заключается не в участии в случайных столкновениях с неприятелем, а в том, что именно тогда он совершенствовал и отрабатывал свое мастерство – это совершенно особенное искусство, которое так хорошо послужило ему в последующие годы. Он тогда еще не был картографом, годы картографической работы и съемок были еще впереди, но он углубил свои знания кораблей и моря. Именно поэтому он всего за два года из матроса стал помощником штурмана, боцманом и, наконец, капитаном, человеком, которому поручено управление кораблем и старшими офицерами на корабле. В то же время он продолжал совершенствовать свои знания штурманского дела и математики (а следовательно, и астрономии), и поскольку он был уже вполне квалифицированным специалистом еще до того, как поступил в военно-морской флот, уровень, которого он теперь достиг, должно быть, был исключительно высок.

Овладение этими предметами стало, разумеется, важнейшей опорой в те годы, которые ему предстояло провести в Тихом океане, – без этого он не смог бы пойти в плавание, а Адмиралтейство, без сомнения, никогда бы его не выбрало. Но не менее важным для будущего была его подготовленность к флотской жизни, которая сильно отличалась от образа жизни на «угольщике». Здесь, на флоте, каждый был специалистом, обученным рассчитывать на себя и на других, человеком, в чьем сознании прочно и навсегда запечатлелось, что он является живым звеном в цепи, и самым непростительным прегрешением в тяжелые времена – а Кук и его команда испытали эти тяжелые времена гораздо в большей степени в Тихом океане, чем когда-либо в Атлантике, – было не выдержать и разорвать эту цепь.

Много и совершенно справедливо говорилось о жесткости военно-морской дисциплины в то время, при этом подчеркивалось, что только железная рука может создать высококвалифицированную команду. Лишь плохие команды, с плохими офицерами, требуют подобной грубой дисциплины, в то время как хорошие команды, с хорошими офицерами, нуждаются лишь в дисциплине, идущей изнутри; ясно, что именно такую команду имел в виду Кук.

27 октября 1757 года Кук в качестве капитана вступил на «Пемброук» – шестидесятичетырехпушечное военное судно. Это был его двадцать девятый день рождения. Почти всю зиму это судно вело блокаду в Бискайском заливе. В феврале 1758 года они отправились в Канаду.

Война на Американском континенте для англичан принимала плохой оборот. Армия генерала Бреддока была обращена в бегство французами и индейцами. Считалось необходимым и наиболее важным уменьшить натиск на британские колониальные силы на теперешнем восточном побережье Соединенных Штатов Америки, совершив нападение на французов на севере, с угрозой их главному центру в Квебеке.

Не существует данных о том, что Кук принимал активное участие в этой операции, которая состояла в захвате мощной крепости Луисбург, охранявшей вход в реку Св.Лаврентия. Эта крепость пала под натиском войск генерала Вулфа, который впоследствии погиб при взятии Квебека. Но в Квебекской кампании у Кука была своя роль, быть может не самая главная, но очень важная для успеха всей операции.

Это произошло месяцев через десять после падения Луисбурга: армия Вулфа, хотя и одержала победу, была сильно измотана и ожидала пополнения из Англии, военно-морские силы были довольны представившейся возможностью отремонтировать свои корабли в Галифаксе в течение зимы. Но к маю 1759 года авангард британских сил вошел в реку Св.Лаврентия и приблизился на расстояние нескольких миль к Квебеку.

Здесь они столкнулись с большими, но ожидаемыми трудностями. Навигация по реке до этого пункта стала в некоторой степени затруднительной. С этой точки нормальный проход по глубокой воде проходил вдоль северного берега, затем переходил через всю реку на юг и приближался к бассейну самого Квебека. Этот участок получил название Преодоление, и с точки зрения навигационного риска мало существует равных ему в мире: это почти незаметный и крайне коварный лабиринт скал и мелких препятствий, перемещающихся песчаных отмелей – кошмар для лоцмана, если такового можно найти здесь. То есть проход через Преодоление не обозначен буями.

В мае 1759 года он не был обозначен, раньше там стояли буи, но французы, что вполне понятно, их убрали. На долю Кука и капитанов других кораблей выпало снова нанести на карту и отметить буями этот проход, что было трудным и опасным делом, длящимся не одну неделю. Задача усложнялась тем, что англичане должны были работать под градом французских снарядов, и всю работу приходилось выполнять ночью, а у французов появилась приводящая в ярость привычка отплывать от своего берега на лодках в темноте и ломать буи, которые снова приходилось ставить на следующий день, после того как поступал новый сигнал об этом.

К июню все было готово, и в том же месяце вся британская армада из более чем двух сотен кораблей благополучно совершила «преодоление» без единой потери. Излишне говорить, что большая часть заслуг принадлежала Куку: в официальных донесениях он теперь именовался Главным геодезистом. В качестве примера того уважения, которым он пользовался, можно упомянуть, что Вулф консультировался у него по поводу размещения кораблей перед Квебеком – генерал искал совета у человека, который даже не был офицером. Но Вулф, без сомнения, всегда узнавал эксперта с первого взгляда.

После осады и взятия Квебека – Кук в этом не принимал непосредственного участия – большинство военных кораблей были отправлены домой для ремонта, в том числе и «Пемброук». Но Куку пришлось ждать еще три года, прежде чем он снова увидел Англию, потому что он был переведен на «Нортумберленд» – флагманский корабль главнокомандующего лорда Колвилла – своего рода свидетельство того, что он отныне считался самым опытным капитаном флота.

Следующие три года по личному требованию адмирала Колвилла Кук продолжал наносить на карту реку Св.Лаврентия, а затем побережье Ньюфаундленда. То, что он преуспел в выполнении этой задачи, ясно по трем фактам. В январе 1761 года лорд Колвилл приказал «выплатить капитану „Нортумберленда“ пятьдесят фунтов, учитывая его неустанное усердие в освоении лоцманского мастерства на реке Св.Лаврентия». На следующий год адмирал Колвилл отослал карты Кука в Адмиралтейство, настаивая на их публикации, и добавил при этом: «Зная по опыту одаренность мистера Кука и его способности, я считаю его достаточно квалифицированным для работы, которую он выполнил, и для крупнейших предприятий того же рода» – на удивление пророческое мнение. Наконец карты Кука появились в Северо-Американской лоции 1775 года и оставались стандартом для мореплавателей в тех водах более ста лет.

Кук вернулся на родину в ноябре 1762 года. В декабре он женился на некой Элизабет Беттс. Это вызывает некоторое недоумение историков разных периодов, потому что Кук не был лихим и импульсивным, и мысль об этом уравновешенном, спокойном и осторожном человеке, пускающемся в бурный роман, выглядит невероятной. С другой стороны, сказать то, что Кук не был склонен говорить о себе самом, – сказать слишком много, и из всего, что мы о нем знаем, следует заключить, что он был знаком с ней с детства. В любом случае все рассуждения не имеют смысла, потому что миссис Кук, к сожалению, не является частью рассказа о капитане Куке. К сожалению потому, что если бы мы знали о ней больше, то могли бы узнать больше и о нем. Но мы о ней ничего не знаем, точно так же, как ничего не знаем об их детях. Они остаются призрачными фигурами без лиц на самых дальних задворках жизни капитана Кука. Известны лишь их имена.

Следующие пять лет жизни Кука бедны событиями, они были посвящены бесконечному самообразованию и постоянному увеличению его и так обширных знаний и опыта. Весной 1763 года он вернулся в Канаду, где провел лето за геодезическими съемками и нанесением на карту восточного побережья; зимой он вернулся в Англию и провел там несколько месяцев, работая над картами и готовя их к публикации. Такой распорядок повторялся следующие четыре года, в ходе которых он получил командование шхуной, приданной для помощи в его работе, командование, но не офицерский чин.

Поразительно, что, когда Кук в 1767 году в последний раз уезжал из Канады, он все еще не имел офицерского звания. Это также бросает тень на репутацию лордов Адмиралтейства того времени, которые по причине их врожденного высокомерного убеждения, что офицерами и джентльменами рождаются, а не становятся, полагали, что Кук не совсем подходит для офицерского звания. Он некогда служил в презренном торговом флоте, он служил простым матросом в военно-морском флоте, он был беден, и происхождение его было скромным. Должно быть, к тому времени, когда Адмиралтейство разглядело в Куке величайшего мореплавателя, штурмана и картографа современности, они не сомневались в его пригодности. Но офицерское звание? Вряд ли. Это было маловероятно, пока они не поняли, что отправлять военно-морское судно в кругосветное путешествие, в величайшее исследовательское плавание, которое когда-либо предпринималось, под командованием капитана без офицерского звания вряд ли возможно. Прежде всего это страшно ударило бы по компетентности тех, кто носил офицерское звание, и, кроме того, в книгах по истории это выглядело бы не слишком хорошо. Таким образом, с большим опозданием ему присвоили офицерское звание.

Глава 2

Исчезающий континент

Лорды Адмиралтейства присвоили Куку офицерское звание по той простой причине, что именно на него автоматически падал выбор – и к тому же на него одного, – для выполнения их задачи. Эта задача для Адмиралтейства, как тогда, так и теперь, была совсем не такой ясной и четкой, а их публично объявленные планы имели мало общего с их истинными намерениями.

Адмиралтейство всячески делало вид, что не имеет прямого отношения к предстоящему путешествию. Оно просто благородно предоставляет транспортные средства для еще не точно определенного плавания в Тихом океане группе астрономов, желающих наблюдать за прохождением Венеры через солнечный диск 3 июня 1769 года. Астрономы были членами уже тогда уважаемого Королевского общества. За предыдущим прохождением Венеры в 1762 году тоже велось наблюдение, но результаты сочли либо неудовлетворительными, либо совсем бесполезными. На те наблюдения, которые Королевское общество надеялось теперь провести, возлагались огромные надежды, им приписывалось огромное значение в развитии навигационной астрономии. (Результаты 1769 года оказались не лучше, чем полученные в 1762 году: астрономы того времени не знали, что их инструменты не давали достаточной точности и тонкости наблюдений, необходимых для этой цели.)

За объявленными причинами путешествия Адмиралтейство скрывало истинные намерения. Франция стремилась распространить свое влияние и присоединить все территории, какие сможет, в Тихом океане, а Британия была полна решимости не дать ей захватить никаких земель. Обращая взгляд в прошлое, это можно квалифицировать как жадность со стороны Британии, которая только что вытеснила Францию из Северной Америки и Индии и которой принадлежала восьмая часть известного тогда мира. Но в те времена всеми овладела жажда приобретения и стремление к экспансии, и чем больше они имели, тем больше им хотелось. Адмиралтейство снарядило в предыдущие годы две экспедиции в Тихий океан. Одну под командованием коммодора Байрона, другую – под командованием капитана Уоллиса. Обоим не слишком повезло. Байрон ухитрился «потеряться» в Тихом океане, что, по всей видимости, не слишком трудно сделать, и вернулся домой совершенно случайно, так ничего и не открыв. Уоллиса, чрезвычайно знающего моряка, повсюду преследовала отвратительная погода, но он все же открыл Таити. Адмиралтейство надеялось, что Куку повезет больше.

Цель экспедиции была сообщена Куку вместе с секретными указаниями, которые через короткое время стали известны половине Лондона: в этих указаниях говорилось, что он должен отправиться искать новый материк.

В те времена была широко распространена вера в то, что в Южном полушарии существует очень большой материк с умеренным климатом, доходящий до Южной Америки и Новой Зеландии и занимающий почти всю южную часть Тихого океана. Некоторые географы даже чертили фантастические карты этого региона – надо вспомнить, что даже двести лет тому назад люди абсолютно не знали этих районов. Главным поборником этой теории был некто Александр Далримпл – по случайному совпадению астроном и член Королевского общества. Он был одержим этой идеей, она стала главной в его жизни, – он так и не смог простить Куку то, что он разрушил его мечту.

Исходя из такого «трехслойного» плана, ясно, что у Адмиралтейства не было альтернативы Куку. Проникнуть в неизведанные воды за пределами «ревущих сороковых», где могут встретиться погодные условия, каких нигде в мире не бывает, мог только выдающийся моряк. А таким, без сомнения, и был Кук. Им нужен был человек, который всегда знал, где он находится, – и если Кук с его штурманской квалификацией не знал бы, где он находится, то никто другой в мире, с большой вероятностью, и подавно не знал бы этого. Им требовался картограф, который мог бы точно определить и нанести на карту береговые линии еще неоткрытых земель, а в этом Куку не было равных. И наконец – и с некоторой долей иронии, – им требовался человек, способный командовать этой якобы экспедицией Королевского общества. Это Кук тоже мог: он был не только очень способным астрономом, но, находясь еще в Канаде, нашел для Королевского общества оправдание для участия в экспедиции в виде наблюдений за прохождением Венеры.

Стоит отметить, что Александр Далримпл, который, как оказалось, был наделен нешуточной самоуверенностью, полагал, что именно он должен командовать экспедицией. Эта мечта быстро и болезненно была разрушена, когда сэр Эдуард Хоук, первый лорд Адмиралтейства, стукнул кулаком по столу и поклялся, что скорее потеряет свою правую руку, чем доверит командование королевского судна кому-то, кто не служит в военно-морском флоте.

То, что военно-морской флот и в самом деле выбрал Кука для командования задолго до официального предложения, ясно из того, что корабль, который они уже выбрали для экспедиции, принадлежал к типу, который Кук знал лучше всего, – «угольщик» из Уитби. Это было судно, на котором в наши дни только самый неустрашимый моряк осмелился бы отправиться из Дувра в Кале, если только прогноз погоды будет благоприятным. «Эрл Пемброук» – так тогда называлось это судно – был невыразительным и невзрачным кораблем. Для предстоящей ему великой миссии он был до смешного мал, с большим крутым носом, приподнятой квадратной кормой. Его максимальная скорость со всеми распущенными парусами при самых лучших условиях могла достигать семи узлов. Однако он был очень прочно построен и, подобно всем «угольщикам» Уитби, обладал замечательной устойчивостью. Ему дали новое название «Индевор Барк», но в дальнейшем его называли только «Индевором».

«Индевор» был очень широк в бимсе – почти тридцать футов, что кажется весьма необычным для судна, имеющего в длину всего около сотни футов, – и это ему очень пригодилось.

Помимо того, что он вмещал около сотни людей, нашлось еще место для огромного количества запасов и оборудования. Ведь даже один вопрос пропитания представлял собой почти неразрешимую проблему – требовалось прокормить девяносто четырех человек в период, минимально оцениваемый как два года. (Основой рациона была солонина и галеты – два продукта, к которым долгоносики быстро привыкают и становятся неизлечимыми рабами этой привычки, – и заготовленная квашеная капуста, которую Кук использовал столь успешно в борьбе с наказанием тропиков – цингой.)

Кроме того, необходимо было иметь плотничью мастерскую и кузницу. Им необходимо было взять с собой запас парусов и веревок, поскольку во время путешествия и то и другое быстро изнашивалось и требовало замены. Им нужно было иметь оружие и боеприпасы – не только для ружей, но и для двенадцати орудий, которыми был оснащен «Индевор». Им надо было везти с собой запас товаров для обмена с местными жителями, которых они ожидали встретить. Им надо было взять полный набор медицинского оборудования – в штате «Индевора» был корабельный врач. Кроме того, они везли очень много астрономических инструментов, без которых было невозможно делать точные наблюдения за прохождением Венеры через солнечный диск. Все это было погружено на «Индевор», где почти не осталось свободного места.

Команда «Индевора» представляла собой столь же разношерстное собрание, как и груз, который они должны были с собой взять. В качестве помощника командира корабля у Кука был Захари Хикс, молодой, но опытный моряк. Второй помощник – Джон Гор – уже был в кругосветном путешествии с Уоллисом и совсем недавно вернулся в Англию. Команда состояла из сорока матросов, нескольких гардемаринов, двенадцати солдат морской пехоты, писарей, слуг – всего восьми – и научной группы, утвержденной Королевским обществом.

Самым важным лицом в научной группе был Джозеф Банкс, член Королевского общества и чрезвычайно богатый молодой человек, который, вместо того чтобы, согласно обычаям тех дней, проводить время в великосветских лондонских клубах, стал ученым-естествоиспытателем и уже имел репутацию одаренного и фанатичного ботаника. Без сомнения, Банкс купил себе место в экспедиции – он сообщал, что заплатил 10 000 фунтов стерлингов, по тем временам целое состояние, за эту привилегию, но Банксу это было нужно не для развлечения. Его преданность избранному образу жизни была абсолютной, что он доказал впоследствии, став президентом Королевского общества, на этом посту он пробыл около полувека и все это время оставался бесспорным царем и богом научного мира Англии.

С собой Банкс взял доктора Карла Соландера, знаменитого шведского ботаника; Александра Бакана, художника-пейзажиста; Сидни Паркинсона, художника, в чьи обязанности входило делать зарисовки всех представителей фауны, которых они поймают; Споринга, который считался секретарем, а также четверых слуг, двое из которых были чернокожими. Кроме них, в экспедицию входил официальный астроном Королевского общества Чарлз Грин, который вместе с Куком отвечал за фактические наблюдения за прохождением Венеры. Штат дополняла коза, но это была не обычная коза, она уже объездила вокруг света с Уоллисом. В ее обязанности входило снабжать офицеров свежим молоком.

Но даже в этой прекрасно экипированной и укомплектованной лучшими кадрами экспедиции, которая когда-либо покидала Англию, какая-то мелочь могла все испортить. Так и случилось. Человек, утвержденный на должность старшего кока, оказался одноногим, что было существенным недостатком для человека в море. Можно понять досаду Кука – он попросил, чтобы его тут же заменили. Его заменили – одноруким.

К этому времени и Адмиралтейство, и Королевское общество уже изучили отчет недавно вернувшегося из экспедиции Уоллиса. Общество потребовало от Адмиралтейства, чтобы наблюдение за прохождением Венеры производилось с Таити. С этим требованием оно с готовностью согласилось, возможно, потому, что Таити был одним из немногих островов в Тихом океане, чья долгота и широта были известны достаточно точно; но можно предположить, что, главным образом, по той причине, что Адмиралтейству не было дела до того, где Кук будет находиться в Тихом океане, лишь бы он повернул на юг в поисках предполагаемой Южной Земли, как только закончатся наблюдения и результаты будут зарегистрированы.





В августе 1768 года «Индевор» отплыл из Плимута. Плавание на юг до Мадейры, которой он достиг 13 сентября, прошло без приключений, но прибытие было омрачено печальным событием: когда они бросали якорь, якорный трос зацепил помощника штурмана и потащил под воду, откуда он был извлечен уже мертвым, когда якорь тут же снова подняли. Показательно и характерно для того времени, что его гибель, по-видимому, не произвела особо удручающего действия на команду. Это не значит, что человеческая жизнь в те времена стоила дешево, просто именно эта смерть была воспринята со стоической покорностью в такой степени, какая незнакома западной культуре сегодня.

Для моряков, особенно для плавающих в тропиках, смерть была почти неизбежной и неразделимой частью жизни. Капитан корабля, совершившего кругосветное плавание по Тихому океану, считал себя удачливым, если привозил живыми две трети первоначального состава команды.

На Мадейре они взяли на борт значительный запас воды и вина, свежую говядину, свежие фрукты, овощи и лук. Кук полагал – и был прав, – что все это очень важно для борьбы с цингой, и он настаивал, чтобы вся команда это ела помимо ежедневной порции квашеной капусты. Первый случай, когда Кук дал приказ о наказании во время путешествия, произошел, когда он узнал, что два члена его команды нарушают его предписания по части рациона и отказываются есть свежее мясо. Он приказал их высечь. Это может показаться слишком строгим наказанием за столь незначительный проступок, но Кук, как показывают документы о здоровье его команды за несколько следующих лет, имел полное оправдание своей строгости: не было ни одного корабля той эпохи, который бы пострадал от цинги так мало, как корабли, которыми он командовал.

Они пересекли экватор, направляясь к берегам Южной Америки. У группы Банкса оказалось много работы. При помощи сетей и ружей, а также простой удочки они сумели поймать огромное число морских и воздушных обитателей, и всех их приносили в большую каюту на корме: здесь ученые ежедневно часами препарировали, помещали в консервирующие растворы, классифицировали и зарисовывали эти образцы. Когда настало время и «Индевор» подошел к берегу, ботаники принесли на корабль так много неизвестных видов флоры, что работа в большой каюте продолжалась с рассвета дотемна.

Когда «Индевор» плыл вдоль побережья Южной Америки, Кук решил зайти в португальскую колонию Рио-де-Жанейро пополнить запасы пресной воды и свежих продуктов – это была их последняя возможность сделать запасы на много тысяч миль. «Судя по приему, который встретили побывавшие ранее там корабли, – писал Кук, – я не сомневался, что нас хорошо примут».

Однако его надежды не оправдались. Он послал на берег своего первого помощника в шлюпке, и как только Хикс ступил на сушу, он был тут же арестован. Вооруженный отряд отплыл от берега, офицеры поднялись на борт и начали с пристрастием допрашивать Кука о причинах его визита. Скоро стало ясно, что ни допрашивающие, ни вице-король на берегу не поверили ни на минуту, что «Индевор» был кораблем Королевского военно-морского флота. Трудно их за это осуждать, потому что невозможно придумать что-нибудь менее похожее на военный корабль, чем этот неуклюжий североморский «угольщик». Они более походили на пиратов, контрабандистов, незаконных торговцев или просто шпионов. Колонисты сочли Королевский патент офицера Кука подделкой и не поверили его объяснениям о целях экспедиции – наблюдении прохождения Венеры, поскольку были твердо убеждены, что такого не бывает.

Позже Куку удалось выручить из плена Хикса и получить разрешение загрузить на борт пресную воду и продовольствие – это происходило в обстановке, представляющей нечто среднее между вооруженным нейтралитетом и бдительной враждебностью. Ни один член команды, за исключением самого Кука, не был выпущен на берег, хотя Банкс с двумя слугами ухитрился нанести тайный визит и собрать несколько сотен ботанических образцов.

Неблагоприятный встречный ветер заставил отложить отплытие, и в результате вместо короткого визита в этот порт, который намеревался сделать капитан Кук, они провели там двадцать четыре дня. Интересно отметить, что этот обычно спокойный человек – можно сказать, неестественно спокойный – был способен приходить в ярость, как и любой другой: его письмо в Адмиралтейство, в котором он дает отчет об этих событиях, не оставляет нам ни малейшего сомнения в этом.

Они отплыли 7 декабря. Рождество было встречено где-то между Рио и мысом Горн, и судя по записям, сделанным Куком и Банксом на следующий день, было ясно, что команда «Индевора» не позволила большому расстоянию, которое пролегло между ними и домом, испортить традиционное рождественское «веселье». «В Рождество, – писал Банкс, – все добрые христиане, то есть все матросы, отвратительно напились, так что к ночи едва ли оставался на корабле один трезвый член команды: слава Богу, ветер был умеренным, иначе одному Господу известно, что бы с нами стало». Кук же ограничился простым замечанием: «Поскольку вчера было Рождество, команда была не в трезвейшем виде». Обычный дневной рацион спиртного каждого члена команды состоял из такого количества слабого пива, какое он смог бы выпить, или же из пинты [1] вина, либо полпинты рома или бренди, можно было только с благоговейным страхом предполагать, какие сцены должны были разыгрываться на борту «Индевора» в Рождество 1768 года.

В этом проявилась еще одна нетипичная черта характера Кука. Он мог при случае быть очень терпимым человеком. Он был сторонником дисциплины строгой, но не жесткой, хотя, в случае необходимости, был способен приказать отрезать уши за особенно отвратительные преступления. Но когда случай оправдывал это, не было неизбежной опасности или необходимости особой бдительности, Кук позволял команде расслабиться – единственным им известным способом – и при этом закрывал глаза и пропускал мимо ушей то, что происходило вокруг него. Но однажды команда настолько расслабилась, что Кук высадил всех на берег и терпеливо ждал два дня, пока они снова не смогут выполнять свои обязанности.

Для публики того времени и для грядущих поколений Кук был суровым, сухим и замкнутым человеком. Для своих офицеров и матросов он был непререкаемым авторитетом, которого они обожали до поклонения. Пять лет спустя, когда Кук серьезно заболел воспалением желчного пузыря, члены его команды – тогда он плавал на «Резольюшен» – стали поговаривать о предчувствии потери и горя. Когда он снова вышел на палубу, бледный и слабый, один из членов команды записал в своем дневнике, что на всех лицах читался восторг – от старших офицеров до самого младшего юнги на корабле. Следует отметить, что эта запись принадлежала солдату морской пехоты, пользовавшемуся дурной славой, которого Кук регулярно приказывал пороть за пьянство во время дежурства и попыток дезертировать на нескольких островах Тихого океана.

Когда они приблизились к мысу Горн, погода испортилась, температура постепенно упала настолько, что команде пришлось, закутавшись в свои суконные куртки, искать возможного убежища от ледяного шторма, который кидал маленький «Индевор», как будто он был дрейфующей щепкой. Простая физическая работа была слишком малой частью того, что вынуждены были выносить матросы на подобных кораблях в таких погодных условиях. Вахты были долгими, труд напряженным. Жилые помещения были невероятно тесными, а основной продукт питания – солонина и зараженные долгоносиком галеты или хлеб – не поддается описанию. Но самым худшим было постоянное чувство крайней усталости. Жизнь моряка редко бывает спокойной. Килевая качка, боковая качка, отклонение от курса, сильная качка, движение по спирали – и каждую минуту бодрствования эти замерзшие, усталые и голодные матросы должны напрягаться, сопротивляясь непрестанному движению судна: любой, проведший более двух часов на борту корабля в плохую погоду, знает, как быстро заканчиваются запасы энергии в подобных условиях. Иногда команда «Индевора» неделями должна была терпеть штормы; и неизменно, когда путешествие завершалось или кончался какой-то его этап, они находились в состоянии полного изнеможения. Однажды, прибыв в Кейптаун после особо ужасного путешествия, команда, шатаясь, вышла на берег – все, что угодно, лишь бы снова ступить на твердую землю, – и тут же рухнула и заснула на обочине дороги. Неудивительно, что всякий раз, когда они подходили к берегу в конце долгого путешествия, капитан Кук позволял своим людям отдохнуть на их привычный манер и давал им несколько дней на то, чтобы поправить здоровье и набраться сил.

Следует заметить, что такая холодная погода, которая настигла «Индевор» при приближении к Кейптауну, была в середине января – в разгар лета в Южном полушарии. Годом позже Куку пришлось проплыть еще более невероятную тысячу миль, приблизившись к Южному полюсу.

12 января 1769 года «Индевор» держался на почтительном расстоянии от невероятно унылой холодной пустыни, которой являлась Терра-дель-Фуэго, остров к югу от Американского континента. По просьбе Банкса, – так, чтобы он, Банкс, и его коллеги ученые могли сойти на берег и собрать ботанические образцы, – Кук вошел в узкий проход, названный им заливом Большого Успеха. Отметим мимоходом, как он придумывал географические названия, несомненно, именно он дал имена большему числу географических мест, чем кто-либо другой. Заливы, проходы, реки, мысы, горы, острова – Куку стоило только раз посмотреть на них, как название было готово. К несчастью, при этом он исчерпал почти весь перечень имен английской аристократии – Кук никогда не говорил о своих политических пристрастиях, и, без сомнения, у него их не было, – лорды Адмиралтейства и его различные влиятельные покровители, но, в самом деле, должен же был он их откуда-то брать. За очень небольшими исключениями, когда несколько островов Тихого океана вернули себе родные названия, – почти все имена, присвоенные Куком, сохранились. Горькая ирония заключается в том, что название, которое он дал одному из своих самых важных открытий, группе островов в северной части Тихого океана, не сохранилось, а было заменено туземным. Кук назвал их Сандвичевы острова в честь своего друга и покровителя лорда Сандвича. Теперь они известны как Гавайи. Именно на гавайских пляжах Кук нашел свою погибель.

Банкс со своей группой сошли на берег и вернулись вечером в крайнем возбуждении, привезя с собой большое количество образцов неизвестных в Европе растений. Через два дня Банкс отправился на берег с группой в двенадцать человек, они направились на невысокую горную цепь в нескольких милях в глубине острова. Продвигались они медленно – им неожиданно попалось на пути болото; и когда небо затянулось тучами и пошел снег, они все еще не достигли гор. Тогда у Александра Бакана, художника-пейзажиста, произошел эпилептический приступ; было известно, что он страдал эпилепсией, и почему вообще он был допущен на борт «Индевора», так и остается нераскрытой тайной. Они устроили его поудобнее и разожгли костер. Банкс и трое помощников поспешили в горы, чтобы не потерять день, отведенный на исследование, а затем вернулись к тому месту, где оставили всю остальную группу. Бакану стало намного лучше, поэтому Банкс решил немедленно возвратиться на корабль.

К несчастью, теперь снег шел очень сильно, что замедлило продвижение, и они пришли на корабль только на следующее утро. В течение ночи оба слуги-негра Банкса умерли, причиной чего было отсутствие привычки выносить холод и то, что в отсутствие и Банкса они злоупотребили экспедиционным запасом спиртного.

«Индевор» продолжал свой путь через пролив Ле-Мер к мысу Горн. Ничего похожего на борьбу с рифами, с чем обычно связывается огибание мыса, не происходило. Погода значительно улучшилась: светило солнце, море было спокойным, так что Кук, и это было для него характерно, зная, что у него большой запас времени, прошел вокруг мыса Горн очень медленно, зондируя, наблюдая, нанося на карту и делая очень точные определения широты и долготы.

Несомненно, день, когда они обогнули мыс Горн, был событием исключительной важности, переломным в истории Тихого океана. Было ли это переломом к лучшему или худшему? Многие сказали бы – к худшему, и я от всего сердца с ними согласился бы. Но к рассказу о путешествиях Кука это не имеет отношения за исключением того, что сам Кук в дальнейшем часто выражал опасение, связанное с тем, что, куда бы ни пришел белый человек, он становился на Тихом океане олицетворением деградации, расхищения, бедствия, которые неизбежно следуют за ним. Однако не вызывает сомнения тот факт, что с 24 января 1769 года Тихий океан перестал быть тем, чем он был до этого дня.

Конечно, до Кука в этих водах бывали и другие люди. Например, Дрейк и Кирос, но их прохождение не оставило следа. Талантливый и отважный Бугенвиль, французский моряк-авантюрист, сумевший проскочить сквозь английскую блокаду реки Св.Лаврентия как раз в тот момент, когда там находился Кук, был на Таити, а затем продолжил свое плавание. Тасман тоже заходил в эти воды, но это было на западной, или Австралийской (в те времена Ново-Голландской), их окраине.

Коммодор Байрон проплыл Тихий океан и не встретил там ни души, и ни одна душа не встретила его, так что едва ли его можно считать. Уоллис был на Таити, но это было единственным местом, где он был.

Но теперь в Тихий океан пришел человек, который мог точно найти то место, куда он хотел плыть; человек, который, покидая это место, в точности знал, где он побывал. Это был человек, которому судьба назначила прочесать Тихий океан, совершить огромный, широко охватывающий поиск, который и не снился ни одному исследователю предшествующих эпох, открыть множество островов и оставить след, печать белого человека, в судьбах и жизнях большего числа народов, чем все его предшественники, вместе взятые. Циники бы сказали, что это был человек, который открыл Тихий океан для пользы и обогащения современной западной цивилизации. Были написаны целые книги, строго осуждающие Кука за тот непрекращающийся вред, за который он ответствен, наносимый Тихому океану. Увы, то, что человек может написать книгу, не означает, что он не может быть глуп, а подобные писатели и в самом деле глупцы. Если бы это не был Кук, то нашелся бы кто-нибудь другой. Можно ли быть столь наивным, чтобы вообразить, что, если бы Кука вообще не было на свете, Тихий океан до сих пор оставался бы неоткрытым и неизученным? Случается, что, когда для человека наступает время, час и место совпадают, и слепая Судьба протягивает руку и хлопает Кука по плечу.

«Индевор» спокойно плыл на северо-запад при хороших погодных условиях, приятное, хотя немножко однообразное путешествие было испорчено только исчезновением за бортом молодого матроса. Было сказано, что его поймали на месте преступления за кражей куска тюленей кожи для кошелька, и он предпочел покончить с собой, нежели предстать перед капитаном Куком. Выглядит не слишком правдоподобно.

13 апреля 1769 года, через восемь месяцев после того, как они покинули Англию, «Индевор» прибыл на Таити. Что удивительно, они приплыли, не имея среди членов команды ни одного больного, ни одного случая цинги, что после восьмимесячного морского плавания в те дни было событием почти невероятным. Это была замечательная награда настойчивости Кука, который ввел свои диетические правила. Несомненно, квашеная капуста стоит в первом ряду обороны против этой болезни. Вначале – Кук сам отмечает это в своем дневнике – ему с большим трудом удалось заставить своих подчиненных взять в рот это диковинное иностранное блюдо. Он решил эту проблему, заставив своих офицеров есть ее с демонстративным удовольствием под аккомпанемент громких хвалебных замечаний; любопытство заставило некоторых членов экипажа попробовать ее; желающих становилось все больше, так что в конце концов Кук был вынужден установить норму на капусту. Слегка удивляет, что он не прибегнул к такой психологии хитрого убеждения с теми двумя членами команды, которых он велел высечь на Мадейре за то, что они отказались есть свежее мясо; по-видимому, возникают какие-то проблемы, когда надо высечь всю команду.

Глава 3

Нанесение на карту Новой Зеландии

Я заметил, что, когда биографы капитана Кука доходили до рассказа о его первой высадке на землю Таити, они обычно – и почти что обязательно – делали ненадолго передышку в своем повествовании, расслаблялись и примерно на двадцать страниц пускались в восторженные описания красот и чудес этого залитого солнцем тропического рая, его голубого неба и еще более голубого моря, белых потоков, низвергающихся по горным склонам, поросшим лесом, пальм, покачивающих своими верхушками, и золотистых песков (на самом деле пески были черные в Матаиеа-Бей, где высадился Кук). И разумеется, обязательно с сентиментальными подробностями останавливались на золотистом народе, населявшем этот Эдем: красивых мужчинах, роскошных девушках, на их простом, естественном образе жизни, их ласковом характере и, короче говоря, совершенно утопической природе их существования.

Итак, кроме упоминания о том, что те же самые золотистые парни и девушки предавались детоубийству, ритуальному убийству, обычно развязывали кровопролитные межплеменные войны в Полинезии и не отказывали себе в воровстве, которое было широко распространено; и все это производилось с таким знанием дела, что Феджин [2] перевернулся бы от зависти в общей могиле, – кроме всего этого, трудно возразить против такого подхода. Пытаясь сохранить беспристрастность, следует принять во внимание, что и в его защиту тоже нечего сказать. Он приятен, но неуместен. Для прямого исторического повествования достаточен лишь схематический фон: здесь не надо привлекать Рембрандта или Тернера, и, кроме того, книги с описанием путешествий делают это гораздо лучше. К тому же у каждого свое представление о Таити, самом романтическом и знаменитом острове на свете: если кто-то не слышал о нем, он, без сомнения, неграмотный и в любом случае не будет читать эту книгу. Так давайте примем Таити на веру.

Как только «Индевор» бросил якорь в Матаиеа-Бей, буквально сотни каноэ отплыли от берега и окружили корабль. Туземцы были веселы и дружелюбны, радостны и живописны; Кук обращался с ними с осторожностью. Его второй помощник, Гор, который плавал с Уоллисом на «Долфине» и был в этих местах за два года до этого, рассказал ему о непостоянстве и коварстве полинезийского народа. Когда первые две лодки с «Долфина» пристали к берегу, они были встречены градом стрел и камней, и Уоллис был вынужден стрелять в нападавших, убив при этом одного, а остальных ранив. Даже после этого против «Долфина» продолжали сражаться сотни лодок и тысячи человек, и высадка была завершена под защитой ружей и пушек, пока таитяне не признали поражение.

Однако теперь счастливая толпа, вышедшая на берег им навстречу, не была похожа на военный отряд. Бывший местный вождь Охаха – примерно так звучало его имя – заметил Гора и тепло его приветствовал. С этого момента хороший прием был им обеспечен.

Первые два дня они провели, изучая этот район острова и людей, которые имели на нем хоть какой-нибудь вес, выясняя, на что они смогут выменять запасы свежей пищи, и приучаясь не вынимать рук из карманов – единственный способ не лишиться их содержимого.

Кук решил установить обсерваторию для наблюдения за прохождением Венеры на берегу; это позволяло найти абсолютно неподвижную площадку, с которой надо было проводить наблюдения, и там было гораздо больше места, чем на палубе «Индевора». В качестве места для обсерватории – с тех пор оно известно как форт – Кук выбрал песчаную косу в северо-восточной оконечности Матаиеа-Бей. Это давало двойное преимущество: место полностью простреливалось с «Индевора», если бы возникло какое-нибудь недоразумение, а находящаяся поблизости река Вайпупи, впадающая в море с другого конца косы, снабжала их питьевой водой.

15 августа, через два дня после прибытия, Кук с группой отправился на берег, на место форта. Он наметил периметр места, и началось строительство. Это было примитивное сооружение, состоящее из земляных валов с трех сторон с глубокими рвами за ними, по верху валов была построена изгородь из срубленных поблизости деревьев. На востоке, на обращенной к реке стороне, они использовали корабельные бочки. Построили изгородь и поставили палатки внутри фортификационных стен, на которые подняли пушки с корабля. Палатки были предназначены для команды, офицеров, ученых, обсерватории, для кузнечного оборудования и кухни. Таитяне стали добровольными помощниками, которым, по всей видимости, было невдомек, что форт построен как раз для защиты от них.

Снаружи вокруг форта была проведена линия: таитянам было сказано, что они ни в коем случае не должны за нее заходить. К несчастью, таитяне совсем не умели делать то, что им было приказано, что вкупе с их врожденной склонностью к воровству привело одного из них к гибели. Однажды, когда Банкс и Кук охотились на уток, они услышали выстрел со стороны форта. Они побежали назад и нашли мертвого таитянина, лежавшего на земле, – от огромного числа туземцев, окружавших еще недавно форт, не осталось и следа. Как почти всегда бывает в случае внезапных и резких действий, показания свидетелей о том, что произошло, полностью расходились. Не было сомнения, как все случилось: туземец оттолкнул ничего не подозревавшего часового, схватил его мушкет и бросился с ним бежать, после чего и был застрелен.

Можно понять, что, пока команда с «Индевора» и таитяне снова помирились, прошло приличное время. Через Охаха Кук объяснил, каким тяжелым преступлением является кража мушкета, и таитяне согласились, что, если человек видит, что против него совершено преступление, он волен принимать любые меры, чтобы отомстить. Это был их собственный закон. Казалось, Кук был удовлетворен тем, что они приняли его точку зрения, урок пошел впрок и теперь они поняли, какая плохая вещь воровство. Почти наверняка они ничего подобного не поняли и, вероятно, между собой удивлялись, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. Очевидно, таитяне не являлись аморальным народом, у них просто не было твердых нравственных принципов. Почти наверняка они не понимали значения слова «воровство». У них, если ты видишь вещь, которую хочешь иметь, то просто берешь ее. С этой точки зрения, если и был урок, который следовало вынести из сурового выговора Кука, так это то, что они должны быть более осторожными, когда в следующий раз захотят завладеть собственностью белого человека. Едва ли следует добавить, что воровство продолжалось в не меньшей степени.

Несмотря на это, отношения между англичанами и таитянами были замечательными. Даже если сделать скидку на золотистый отблеск ностальгии, это был благословенный, почти идиллический период. Из писем и дневника того времени ясно, что на Таити царила необыкновенная пасторальная атмосфера, которая никогда не встречалась раньше и никогда не встретится в будущем. В наши дни невозможно воссоздать дух и настроение того времени – картина Гогена «Никогда», на которой изображена неулыбчивая таитянская девушка, показывает, что они ушли безвозвратно.

Но тогда они еще были живы. Было много случаев социальных взаимодействий и тесной дружбы. Кук и его офицеры, почти каждый вечер обедавшие с местными вождями, либо у них дома, либо на корабле, позаботились о социальных взаимодействиях, в то время как команда, с охотно оказываемой помощью беззаботно приноравливавшихся таитянских девушек, взяла на себя заботу о тесной дружбе. «Они завязывали дружбу, – презрительно заметил один из наблюдателей, – которая по своей природе не была платонической». Но это во второй половине XVIII века являло собой исключительную точку зрения: терпимость была тогда обычным делом, и никто не проявил ее в большей степени, чем Кук. Он не только знал, что происходит: когда он встречал таитянскую девушку, расположившуюся на корабле после наступления ночи, он даже не старался делать вид, что не замечает ее. Следует вспомнить, что абсолютная власть викторианской морали будет установлена только через сто лет.

Медовый месяц закончился внезапно 2 мая. В тот день астрономические инструменты были спущены на берег и перенесены в форт, где их поместили в палатку обсерватории под вооруженную охрану. Главным среди тех инструментов был квадрант, без которого нельзя было обойтись при наблюдениях за прохождением Венеры. Это был тяжелый инструмент в деревянном футляре.

Когда Кук производил свой обычный ежедневный обход, палатка, футляр и охрана оказались на месте, квадрант, однако, исчез. Нетрудно вообразить недоумение и ярость Кука и ученых: без этого инструмента «Индевор», если иметь в виду наблюдения за прохождением, мог бы оставаться в Англии.

Кук тут же приказал перекрыть залив, чтобы преступник не смог уйти морем. Он опрашивал по очереди всех местных вождей, когда один из них, Тьюбораи, более смышленый, чем остальные, или, по крайней мере, достаточно смышленый, чтобы понять, что на Таити вот-вот наступит черный день, если капитан Кук немедленно не получит обратно свой квадрант, потихоньку отвел Банкса в сторонку и сказал, что знает, кто вор и что тот скрывается в горах.

Банкс в сопровождении Грина – в конце концов, он был астрономом и это был его квадрант, – а также гардемарина пустился в погоню. Тьюбораи пошел с ними в качестве проводника и от дома к дому уточнял направление, в котором скрылся вор, чем с ним охотно и весело делились жители. Они прошли расстояние около семи миль – в основном в гору, как писал с горечью Банкс, и при температуре 91° в тени (примерно 28° по Цельсию), – пока не встретили группу людей, но не самого вора, которые тащили слегка разбитый квадрант, а точнее, его часть. Другие недостающие детали вскоре тоже появились – таитяне с опозданием, но не особенно большим, поняли, что на этот раз они зашли слишком далеко. Стало ясно, что испорченный квадрант можно починить. После обычного двадцатичетырехчасового периода остывания, позволившего испариться гневу, с одной стороны, и плохому настроению – с другой, медовый месяц возобновился.

Наступило 3 июня, небо оставалось удовлетворительно чистым, и прохождение Венеры успешно наблюдали из двух точек на Таити и из третьей – на соседнем острове Муреа. Кук и Грин были уверены, что получили отличные результаты. На самом деле это было не так. В этом не было их вины – ни один наблюдатель по всему миру не получил результаты, на которые надеялся: инструменты для астрономических наблюдений того времени были не достаточно точны.

Прошло еще шесть недель, прежде чем «Индевор» покинул Таити. Кук объехал вокруг острова, нанося его на карту со своей обычной точностью; корпус корабля надо было почистить, баркас починить, и форт ликвидировать. На это вряд ли потребовалось много времени. Установка взятого на берег оборудования обратно на корабле и пополнение запасов провизии для предстоящего долгого путешествия не должны были занять более недели. Хотя понятно, что об этом не упоминалось ни в одном отчете или формуляре, причина задержки кажется очень ясной: начиная с Кука и ниже команда «Индевора» не могла заставить себя покинуть золотой остров-лотос, которым являлся Таити, и решила отсрочить свой отъезд любым возможным законным путем.

Перед самым их отплытием произошло значительное событие, заслуживающее того, чтобы о нем сообщить. Два матроса, Уэбб и Гибсон, дезертировали и прихватили с собой в горы своих подружек, передав при этом послание Куку, что они не намерены возвращаться. Кук рассматривал это как очень серьезное дело. Это был вызов дисциплине, подрыв его авторитета. Ему нужен был на корабле каждый человек из команды. К тому же, если бы он позволил этому проступку остаться ненаказанным, другие могло бы последовать их примеру, потому что мало кто на борту «Индевора» не хотел бы сменить тяготы корабельной службы на постоянную жизнь на Таити.

Кук действовал с характерной для него быстротой и энергичностью. Он схватил полдюжины местных вождей и держал их заложниками. Конечно, вождям это не понравилось: они ни в коей мере не были ответственны за исчезновение двоих матросов. Кук даже не стал с ними спорить, просто заявил, что они будут отпущены только после того, как беглецы возвратятся на корабль, а Кук обладал выдающейся способностью убеждать людей в том, что он не шутит и немедленно выполнит то, что сказал. Туземные проводники провели отряд с корабля в горы, и Уэбб и Гибсон были возвращены на корабль.

Этот инцидент очень важен, потому что он является первым примером тактики, которую Кук в дальнейшем часто применял в Тихом океане. Как только крали что-либо мало-мальски важное либо совершали другое серьезное преступление, Кук быстро захватывал местных вождей и держал их заложниками, пока не возвращали украденный предмет или не находили преступника. Это была очень эффективная и блестящая по своей простоте тактика, и она срабатывала как заклинание снова и снова – до самого последнего раза. Тогда она не сработала, и это привело к гибели Кука.

Отплытие «Индевора» было душераздирающим событием. Англичане и таитяне полюбили друг друга, и с обеих сторон разразились трагедии. Многие из членов команды оставляли на Таити девушек, с которыми, если бы им дали право выбирать, они бы остались навсегда. Даже в день отплытия вожди, пришедшие на борт «Индевора», чтобы попрощаться, умоляли их не уезжать, и по их лицам текли слезы. Когда «Индевор» поднял якорь и медленно стал уходить прочь, залив был запружен сотнями лодок, на каждой из которых находились горько рыдающие мужчины и женщины.





Отправляясь в плавание, Кук захватил с собой местного вождя по имени Тупиа – по настоятельной просьбе последнего – и его слугу-подростка Тиату. Тупиа не был уроженцем Таити, а приплыл туда с острова Райатеа, находящегося к западу от Таити. Он сообщил, что кругом было много островов, и он хорошо их знал. На одном из них у него были родственники, которых он иногда навещал; еще большее число островов он посещал не с родственными визитами, а в составе военной экспедиции на каноэ. Кук понял, что он мог быть очень ему полезен при исследовании океана вокруг Таити и как проводник, и как переводчик.

Прежде всего Кук направился на остров Хуахине, где был хорошо принят, затем на Райатеа: местная легенда гласила, что Новая Зеландия была колонизована с этого острова. Кук посетил и нанес на карту еще несколько островов этой группы, которую он назвал островами Общества, «потому что они расположены близко друг к другу». Разумеется, он не забывал присоединять к Британской короне эти новые земли.

Секретный приказ Адмиралтейства предписывал Куку проникнуть как можно дальше на юг, вплоть до 40° южной широты, в поисках Южного материка. Сам Кук обычно придерживался широких взглядов на теоретические проблемы – судя по всему, его позиция состояла в том, что его дело – не иметь мнение, а искать ответы на вопросы, но в данном случае он, по-видимому, с самого начала сомневался в существовании легендарного материка, и это сомнение нашло подтверждение, когда он встретил Тупиа, обладавшего и в самом деле феноменальными знаниями юга центральной части Тихого океана. По его словам, он не путешественник, им был его отец. Он рассказал, что его отец проделал великий путь на юг и там нет земли, одни острова. Однако для Кука приказ был приказом. Он направил «Индевор» к югу.

Он держал курс на юг около 1500 миль, пока не достиг 40° южной широты – рекомендованного предела, навязанного ему Адмиралтейством, – и не нашел никаких признаков суши. Уже тогда в теории Александра Далримпла были замечены ошибки. Кук не был расположен оставаться здесь зря. Погода была отвратительной, сильные штормы почти не утихали, постоянно приходилось чинить паруса и ремонтировать такелаж, и команда выбилась из сил. Короче говоря, «ревущие сороковые» вели себя в соответствии со своим названием. В поисках хорошей погоды Кук повернул на северо-запад, нашел ее, повернул на запад и пошел курсом, который можно приблизительно назвать 3-Ю-З. Они шли этим курсом около трех недель, за время которых ничего не произошло, за исключением смерти помощника боцмана, который ошибочно решил, что ему не повредит целая бутылка флотского рома. Теперь уже шесть членов первоначальной команды были утрачены. (В самом начале пребывания на Таити Александр Бакан, художник-пейзажист, не перенес очередного приступа эпилепсии.)

7 октября юнга по имени Николас Юнг увидел землю с топа мачты. Все на корабле называли мальчика юнгой Ником, поэтому Кук тотчас же назвал увиденный им мыс Головой юнги Ника, что было очень почетно для мальчика, который был первым европейцем, увидевшим восточное побережье Новой Зеландии.

Кук знал, что это Новая Зеландия. Было известно, что она существует. Тасман – единственный первопроходец Тихого океана, который по своим заслугам мореплавателя и штурмана сравним с Куком, посетил западное побережье Новой Зеландии за 126 лет до этого во время героического плавания из Батавии в голландскую Вест-Индию и кроме открытия Тасмании, которую считал соединенной с Австралией (такого же мнения придерживался Кук – и он не проверил, не является ли это островом, у него не было для этого причин), и Новой Зеландии, также обогнул Австралию.

Тогда была открыта Новая Зеландия, только и всего. Со времен Тасмана ее больше никто не видел. А тот оставил о ней слишком мало сведений. Он проплыл вдоль западного побережья Северного острова и немного вниз вдоль западного побережья Южного острова. Он не пытался обогнуть остров вдоль восточного побережья. Он не заплыл достаточно далеко на юг, чтобы разобраться, представляет ли собой Новая Зеландия остров или она соединяется с большим массивом суши на юге. Очень странно, что Тасман не исследовал проход между Северным и Южным островами, который ныне известен как пролив Кука, хотя в его журнале имеются определенные указания на то, что он подозревал о существовании такого пролива. А может быть, он спешил на острова Фиджи, которые были следующим портом его назначения. Тасману, который был великим моряком, не хватало железной воли Кука и решимости исследовать все до самого конца. Начальники Тасмана в Батавии понимали это и упрекали его за то, что он предоставил «дальнейшее исследование более усердным последователям».

Таким усердным последователем предстояло стать Куку. Он и несколько членов его команды были первыми европейцами, чья нога ступила на берег Новой Зеландии (в предыдущем веке маори проявили такую враждебность, что Тасман из осторожности даже не попытался высадиться); они сошли с корабля на восточном берегу реки Вайпоуа на месте сегодняшнего Гизборна, что находится примерно на полпути вверх, на восточном побережье Северного острова.

Редко, а может быть и никогда, открытие новой земли бывает сопряжено с более неблагоприятными обстоятельствами. На дальнем берегу находились маори, и они были явно настроены враждебно. (Трудно их осуждать, даже если причина их враждебности ошибочна: колоссальная самонадеянность западноевропейских наций, которые странствовали по миру, захватывая все, что попадалось, независимо от желания и взглядов законных владельцев этих районов, просто поражает.) Кук с несколькими матросами переправился через реку на своем яле – полубаркас задержался, – чтобы попытаться наладить некоторый контакт с маори. Как только они скрылись за деревьями, группа маори попыталась отрезать команду от яла. Матросы с полубаркаса дали предупредительные выстрелы поверх голов маори, но они продолжали продвигаться к ялу. Следующий залп с полубаркаса не был предупредительным: один маори был убит на месте. Кук со своими людьми отступил на «Индевор». Конец первого раунда.

На следующее утро Кук снова спустился на берег и приблизился к группе вооруженных и явно воинственных маори. Кук со своими людьми предложили им подарки, но маори интересовали только шпаги англичан. Один из них попытался вырвать шпагу из рук Грина, завязалась схватка, и произошло непоправимое. На этот раз итог – один маори мертв, трое ранены. Кук с командой вернулся на «Индевор». Конец второго раунда.

Кук не принадлежал к числу тех, кто легко сдается. После полудня он сам проплыл на веслах вдоль берега залива в поисках места, где можно сойти на берег не встретив сопротивления. Однако везде прибой был очень сильным, и ему ничего не оставалось, как вернуться на «Индевор». По дороге они встретили пару лодок. Тупиа обратился к маори, сказав, что они – белые люди – друзья и хотят с ними говорить. Те принялись как можно быстрее грести прочь. Кук приказал дать залп поверх их голов в надежде, что это заставит их остановиться. Они и в самом деле остановились. Остановились, повернули и подплыли к лодке Кука на всей скорости. Теперь они знали достаточно о мушкетных выстрелах, чтобы ассоциировать их со смертью. Было ясно: маори решили, что их убьют, поэтому им лучше умереть в сражении. На этот раз четыре маори убиты.

Это был конец третьего раунда и этого безнадежного одностороннего состязания. Кук, так же как и все на борту «Индевора», был потрясен случившимся за прошедшие сутки и понимал, что новые попытки высадиться на этом отрезке побережья только умножат число бессмысленных жертв. «Индевор» поднял якорь и отплыл прочь. С долей печали или горечи, или того и другого, Кук назвал это место Поверти-Бей (гавань Бедности) – «потому что нам не удалось добиться ничего из того, что мы хотели». Она и теперь так называется.

«Индевор» плыл на юг вокруг полуострова Майа в гавань Хоукс-Бей – Кук назвал ее так в честь первого лорда Адмиралтейства – большую неглубокую гавань примерно 60 миль в поперечнике. На северном конце гавани они встретили нескольких маори на лодках, которые были вежливы и достаточно дружелюбны, но на южном ее конце им попались враждебные маори. Одна лодка поплыла рядом, туземцы делали вид, что готовы к обмену; на самом деле они попытались похитить юного Тиату. Увы, подобно всем встреченным маори, они никогда не слышали о существовании огнестрельного оружия, и троим из них суждено было погибнуть в завязавшейся схватке за спасение подростка. Кук тут же назвал это место Кейп-Киднепперс (мыс Похищений), и команда продолжала свой путь.

Чем далее к югу они продвигались, тем менее вероятным им казалось, что они найдут какую-нибудь гавань. Кук пришел к заключению, что на всем протяжении этого побережья не найдется подходящей гавани (и он оказался прав), и решил вернуться на север. Место, с которого они повернули обратно, он окрестил Кейп-Тёрнэгейн (мыс Поверни Назад), что неудивительно.

Следует отметить, что все решения, подобные этому, принадлежали одному Куку. Он взял на себя всю тяжесть ответственности, и хотя его офицеры были в некоторых случаях раздосадованы его скрытностью, доверие к нему было абсолютным. Верно, что Кук время от времени проводил своего рода демократичные консультации со своей командой, но они созывались для того, чтобы капитан мог информировать всех о своем уже принятом решении. Был один случай, подлинность которого засвидетельствована: во время второго путешествия на корабле «Резольюшен» Кук запросил общего согласия на свое предложение. Когда настало время возвращаться в Англию, он предложил остаться еще на один год в Тихом океане и Антарктиде! Команда согласилась.

Они снова проплыли мимо Хоукс-Бей и Поверти-Бей и приплыли к небольшой защищенной бухте, где набрали воды. Маори здесь были дружелюбными и желали меняться. Через посредство Тупиа, у которого не было затруднений с языком маори, они узнали, что это место называется Толага-Бей, на этот раз Кук оставил это название. Банкс и ученые были в восторге, потому что здесь они нашли деревья, растения, цветы, птиц, животных и насекомых, совершенно неизвестных в других частях света.

Они продолжали продвигаться на север, затем повернули почти ровно на запад, повторяя береговую линию, и, когда обогнули мыс, снова встретили агрессивно настроенных маори на больших военных лодках. Куку пришлось приказать выстрелить ядром поверх их голов, и они с большой скоростью поплыли к берегу. Неминуемо мыс был назван Кейп-Ранэвей (мыс Легкой Победы).

Теперь они плыли вдоль берегов плодородного полумесяца земли, которая была поразительно хорошо обработана – настолько, что Кук наградил это место названием залив Пленти. В дальнем конце гавани они попали в подходящий залив, и капитан вынес астрономические инструменты на берег, чтобы наблюдать прохождение Меркурия. Залив, разумеется, получил название Меркури-Бей.

И так они продолжали свое плавание до самой северной точки Новой Зеландии, и Кук с легкостью давал названия всему, что видел. Взгляд на карту крупного масштаба заставляет думать, что он настолько увлекся этим занятием, что у него должно было оставаться мало времени для составления карты и штурманской работы.

Кук дал недолго отдохнуть своим матросам в бухте Островов, по общему мнению самой прекрасной в Новой Зеландии, затем снова отправился на север, чтобы обогнуть северный конец Новой Зеландии. Как он знал по записям в судовом журнале и навигационным определениям координат, которые Тасман сделал в предыдущем веке, он был не слишком далеко. И действительно, конец находился примерно в сотне миль, но Куку мешали плохая погода и встречные ветры, и неуклюже двигающийся «угольщик», печально известный как плохой ходок и в хорошую погоду, практически не продвигался. Вся команда ужасно мучилась. Для капитана было бы легко найти убежище в каком-нибудь подходящем заливе и подождать более благоприятного момента, но он не был бы самим собой, если бы не обладал особым качеством, которое делало его величайшим исследователем. Это твердая как алмаз решимость достигнуть поставленной цели, несгибаемая воля, которая не позволяла ему ни в коем случае отказаться от замысла, который он начал осуществлять.

И в день Рождества 1769 года («Все матросы были пьяны», – сообщал Банкс), после двух недель непрекращающейся схватки со штормовым ветром и постоянно бурным морем, Кук действительно достиг своей цели. Он узнал группу островов, известных как Три Короля, в последний раз увиденных Тасманом за век с четвертью до этого. Кук знал, что он прошел мимо северной оконечности Новой Зеландии и находился гораздо западнее ее самой северо-западной точки, мыса Марии ван Димен, как его назвал Тасман. Кук повернул «Индевор» к югу.

Западное побережье Северного острова было нанесено на карту Куком немного хуже, чем остальная часть страны. Это произошло по двум причинам: во-первых, он спешил – «Индевор» начал сильно течь: с того времени, как корабль покинул Таити, он перенес такую жестокую непогоду, что от швов начала отходить замазка, и теперь за судном тянулось так много морских водорослей, что требовалось их как можно быстрее счистить. Корабль необходимо было поскорее вытащить на какой-нибудь подходящий песчаный берег и перевернуть вверх килем, а в том, что поблизости такого берега не было, Кук был уверен. Во-вторых, они находились на подветренной стороне, и мощные западные ветры выталкивали «Индевор» на сушу. «Очень опасный берег», – лаконично отметил Кук и осторожно обошел его стороной, а в результате не заметил такие великолепные гавани, как Хокианга, Каипара и Манукау (где находится современный Окленд), а также Кауиа. (В дальнейшем Кук пройдет мимо очень важных гаваней, в том числе Сиднейской и Ванкуверской, – и все это, за исключением Сиднейской, по той причине, что корабль держался далеко от подветренного берега, либо потому, что плыл мимо этих мест ночью.)

11 января они увидели на горизонте покрытую снегом вершину горы высотой более 2000 м, которую капитан нарек горой Эгмонт. После этого береговая линия повернула на юго-восток, но вместо того, чтобы тоже повернуть вслед за ней, Кук поплыл прямо через вход в бухту, пока не достиг северного берега того, что ныне называется Южным островом. Затем он повернул на восток, проплыл мимо гавани Убийц (ныне Золотая Гавань), названной так в память о членах команды Тасмана, которые были убиты маори, когда попытались высадиться; затем мимо залива Тасмана и наконец нашел якорную стоянку, которая полностью подходила для его цели: небольшая бухта, почти полностью закрытая холмами и имеющая множество роскошных пляжей, идеально подходящих для килевания «Индевора». Это была самая прекрасная гавань, которую Кук нашел в Южных морях, и в дальнейшем он будет туда возвращаться несколько раз в год. Он дал ей название залив Королевы Шарлотты.

Пока его команда чистила и конопатила перевернутый килем вверх корабль, Кук отправился в горы. Он обладал невероятной способностью, столь сверхъестественной, что его можно было бы счесть ясновидящим: он был способен угадать, что находится с другой стороны возвышенности. Если он считал, что близко находится земля, то он угадал. Если он считал, что берег пойдет в определенном направлении, то так и было. Если он видел отдаленную землю и полагал, что она окажется островом, она оказывалась островом; если же он думал, что это часть более крупного массива суши, то почти наверняка так и было. Существовало много примеров споров между Куком и его офицерами по поводу того, что они увидят следующим или во что превратится вновь открытый участок земли при ближайшем рассмотрении, и не было случая, чтобы Кук ошибался. Должно быть, это очень раздражало его офицеров.

Итак, Кук отправился на гору, потому что он был убежден, что должен существовать пролив, проходящий насквозь к восточным водам. Ему не пришлось забираться слишком высоко, он поднялся на небольшую возвышенность и увидел, что его предположение было верным. 7 февраля, когда «Индевор» был готов снова выйти в море, Кук провел его сквозь этот пролив на восток. На этот раз Банкс настоял, чтобы этот пролив назвали именем Кука; поскольку он один заподозрил его существование, открыл его и первым проплыл по нему, название пролив Кука очень уместно.

Некоторые офицеры корабля продолжали придерживаться той точки зрения, что то, что они считали Северным островом, на самом деле только полуостров, соединенный с более обширным массивом земли на юго-востоке; Кук же настаивал, что это невозможно, но ничего так не приводит в бешенство, как спорить с человеком, который всегда прав, поэтому офицеры упрямо держались за свое мнение. Сохраняя выдержку, вместо того чтобы направиться на юг, как он был намерен немедленно поступить, Кук повернул «Индевор» на северо-восток, и через два дня они увидели мыс Поверни Назад, начальную точку обхода. Это и в самом деле положило конец спорам.

Кук повернул на юг, проплыл снова по проливу Кука к центру (удивительно, что он не заметил гавани, которая ныне носит название Веллингтонской), а затем вниз к восточному побережью Южного острова. Капитан не знал, то ли это остров, то ли часть южного континентального массива суши, и, поскольку во втором случае он не хотел разбираться в этом каким-то сложным способом, он стал очень осмотрительно двигаться вдоль побережья.

Проведя два дня в плавании параллельно горной цепи с вершинами, покрытыми снегом, 17 февраля он поплыл по направлению к тому, что принял за большой остров рядом с побережьем, и, несомненно в благодарность Банксу, назвал его именем ученого. Это была одна из двух известных ошибок, совершенных Куком в ходе плавания вокруг Новой Зеландии. Это был на самом деле полуостров, но полоска земли, которая соединяла его с основной землей (теперь на ней расположен город Крайстчерч), лежала очень низко, и с некоторого расстояния его можно было легко принять за остров.

Несколько бедных событиями дней они продолжали плыть на юго-запад вдоль голого и негостеприимного побережья. Когда они тащились вдоль южной оконечности острова, разразился западный шторм и утащил корабль далеко в Тихий океан, и, когда они снова повернули на запад в поисках материковой суши, проделав довольно много раз дрейфы на юг, они снова подошли к острову, но это был не Южный остров, а остров Стюарта, который отделен от Южного проливом Фово. Когда они обогнули Юго-западный мыс, Кук не сомневался, что достиг южного предела острова, потому что широкий накат ветровых океанских волн, который они теперь встретили, мог быть только накоплен на пространстве в тысячи миль океана. Кук направил «Индевор» на север, мимо восхитительных фьордов, заходящих в глубь юго-западного угла Южного острова.

Банкс и ученые решили, что эти фьорды очень полезны для ботанических и геологических исследований, и на Кука было оказано сильное давление, чтобы заставить его зайти в один из них и стать там на якорь. Но он решительно отказался это делать, и действительно по очень важным причинам. По берегам фьордов были скалы, так что ветер мог дуть только в одном из двух направлений – с запада, внутрь фьорда, или с востока, наружу из фьорда, и поскольку преимущественно ветер дул с запада, это означало, что, как только «Индевор» окажется внутри фьорда, он не сможет выбраться оттуда.

Банкс, человек несомненно умный, должен был согласиться с подобной логикой, но в своих записях не одобрил такого решения. Почти наверняка к этому гневу примешивалось огорчение или уязвленное самолюбие: Банкс склонялся к точке зрения Александра Далримпла относительно Южного материка и был твердо уверен, что южная часть Южного острова должна соединяться с ним. Но теперь у него на глазах Кук рушил мечту Далримпла и опровергал его, Банкса, идею. Это и в самом деле должно было показаться очень обидным.

Две следующие недели «Индевор» следовал курсом на северо-запад вверх, вдоль побережья, и этот невзрачный, негостеприимный берег был им недоступен из-за цепочки гор с покрытыми снегом и ледниками вершинами, – мы знаем, что теперь эти горы называются Южными Альпами. 26 марта они вернулись в залив Королевы Шарлотты, завершив обход Южного острова, окончательно разрушив многие мифы и ложные теории. Самой распространенной была идея о том, что земля, открытая Тасманом, – полуостров, отходящий от большого южного континента. Теперь Кук окончательно доказал, что она состоит из двух островов и нигде рядом нет огромной континентальной массы. В Королевском обществе многие лица вспыхнут от гнева, когда, вернувшись на родину, Кук принесет им эту плохую новость.

Помимо ошибочного предположения, что полуостров Банкса был островом, вторая ошибка Кука заключалась в том, что он счел остров Стюарта полуостровом; и это тоже была очень понятная ошибка, потому что «Индевор» был занесен очень далеко на восток и юг и, когда снова вернулся к острову, Кук не имел представления, что за это время проскочил пролив Фово. Если не считать этих ошибок, карта Новой Зеландии Кука удивительно точна.

Глава 4

Австралия и Большой Барьерный Риф

«Индевор» недолго оставался в окрестностях залива Королевы Шарлотты. И сам корабль, и все, кто был на его борту, были в отличном состоянии, и у Кука не было причин медлить. Они выполнили все, что от них требовалось, и теперь им надо было возвращаться в Англию. Три возможных пути вели к дому. Поэтому Кук созвал свой обычный демократичный совет из офицеров и, как обычно, принял решение, соответствующее его желаниям.

Они могли бы отправиться домой мимо мыса Горн, но это было долгое и опасное плавание. Кук сомневался, выдержит ли такелаж, который уже нельзя было назвать хорошим, штормы, к которым, без сомнения, надо готовиться в этом районе, к тому же запасы продовольствия были оценены как недостаточные на все это путешествие, а кроме того, в Южном полушарии наступала зима.

Они могли бы пройти мимо мыса Доброй Надежды, но при этом возникала пугающая вероятность того, что «Индевор», который и в лучшие времена мог с большим трудом плыть против ветра, будет пробиваться нескончаемые недели сквозь преобладающие здесь западные ветры, прежде чем достигнет мыса. И тогда тоже возникнет вопрос с продуктовыми запасами. И кроме того, Тасман уже проделал это путешествие, а Кук не был человеком, который склонен идти по чьему бы то ни было пути.

Третий же вариант, именно тот, который Кук в конце концов принял, был неизбежен. Для него он, должно быть, был особенно привлекателен, потому что предполагал новые достижения, новые открытия, изучение единственной полосы земли, оставшейся неисследованной в умеренном климате, – восточного побережья Австралии. Насколько Куку было известно, ни один европеец, кроме Тасмана, никогда не видел и не ступал на восточную часть этого континента, и этот вызов был ему по душе. (На самом деле Кук не знал – и так и умер в неведении, что именно он был первооткрывателем, потому что Тасман тоже не догадывался, что Земля Ван Димена, которую он посетил, была островом, отделенным от Австралийского материка.) И когда они достигли бы севера Австралии, то могли бы направиться к голландской Ост-Индии, где, как предполагал Кук, можно было достать продовольствие в любом количестве.

«Индевор» покинул Новую Зеландию 1 апреля. В намерения Кука входило плыть в сторону Земли Ван-Димена – Тасман оставил достаточно точные координаты ее положения, но встречные ветры отнесли их далеко от предполагаемого курса, и когда они увидели землю, это была Австралия, а не Тасмания: так же как штормы помешали Куку заметить пролив Фово между Южным островом и островом Стюарта, теперь из-за штормов они не заметили Бассов пролив между Тасманией и Австралией. Что же касается Кука, то он подумал, что заметил землю немного выше того места, где ее увидел Тасман.

Важно отметить, что в силу удивительного совпадения Кук попал в случае с Бассовым проливом в такое же положение, что и Тасман с проливом Кука. На своих картах Тасман нанес Северный и Южный острова соединенными вместе, но в дневнике высказал предположение, что, возможно, имеется пролив, который их разделяет; Кук на карте изобразил Тасманию и Австралию соединенными вместе, но в своем дневнике выразил мнение, что, возможно, существует пролив, который их разделяет.

Почти наверняка «Индевор» находился уже в Бассовом проливе, когда 21 апреля лейтенант Хикс впервые увидел Австралию. Местоположение точки – Холм Хикса, – с которой было сделано это открытие, точно не известно, но полагают, что это холм за полуостровом, носящим теперь название мыс Эверард.

Кук поплыл вдоль берега сначала в восточном, потом в северном направлении в поисках подходящей гавани. Они часто видели дым на берегу и заключили, что места эти населены, хотя людей не видели. После недельного плавания они нашли то, что им показалось исключительно подходящей гаванью, и зашли в нее.

Здесь они встретили первых аборигенов почти черного цвета, отличавшихся от полинезийцев и маори. Некоторые были враждебны, но не так, как маори. Некоторые были безразличны. Кук с удивлением сообщает, что две лодки, полные аборигенов, занятых рыбной ловлей; они не обратили внимания на появление «Индевора» и не проявили интереса или удивления, хотя невозможно предположить, что они когда-нибудь раньше видели такой корабль. Никто из аборигенов не встречал их. Все они, как было замечено, имели при себе «короткие сабли» – знаменитые бумеранги.

Вода была доступна, а гавань кишела рыбой настолько, что Кук назвал это место гаванью Скатов, но другой пищи не было, как и свежих фруктов и овощей – аборигены не знали культурного сельского хозяйства, что явно ставит их на ступень ниже по развитию, чем маори из залива Пленти, которые развили это искусство до весьма высокой степени. Но одна вещь изобиловала – и это согрело сердца Банкса, Соландера и других ученых, – это растения. Они нашли здесь сотни неизвестных в Европе растений, так много, что Кук был вынужден изменить свое мнение насчет гавани Скатов и дать этому месту новое название, которое стало очень известным, – а с появлением поселений осужденных получило к тому же дурную известность, – Ботани-Бей.

Они отплыли 6 мая. Около девяти миль к северу они прошли мимо входа в другую гавань, которую Кук назвал Порт-Джексон, отважившись высказать надежду, что она может представлять собой безопасную якорную стоянку. Возможно, для душевного спокойствия Кука было лучше, что он умер не узнав, что прошел мимо самой великолепной гавани в мире – Сиднейской.

Последующие пять недель «Индевор» плыл вверх вдоль берега при удивительно хорошей погоде. Кук чувствовал себя в своей стихии. Разумеется, трудности встречались: кто-то отрезал часть уха его клерку, мистеру Ортону, когда тот был в пьяном отуплении (виновного так и не нашли), и когда позднее пришлось разбираться с коварными лабиринтами, скалами, рифами, кучей мелких неприятностей Большого Барьерного рифа. Но в основном он занимался тем, что больше всего любил, – делал великолепную серию карт и крестил все, что видел: число островов, гаваней, заливов, мысов и выступов, которым Кук дал названия, почти невероятно. Это другая грань его характера, по-видимому, он обладал удивительно изобретательным умом: он всегда находил название.

В 11 часов вечера 11 июня «Индевор» наскочил на подводный коралловый риф, с таким ударом, что задрожали все шпангоуты на корабле. Он застрял, недвижимый, и тут же стало ясно, что урон очень серьезен, потому что вода немедленно хлынула в поврежденный корабль. Усугубило положение и то, что корабль сел на мель в высшей точке прилива, этого капитаны боятся больше всего, а тяжелый накат волн разбивался, дойдя до рифа, и постоянно бил по севшему на мель кораблю, не очень сильно, но достаточно чувствительно, чтобы повысить риск увеличения ущерба, который уже был нанесен днищу.

Были приведены в действие помпы, но они не смогли справиться с прибывавшей водой. По мере отступления прилива у «Индевора» развился крен, что увеличивало нагрузку на уже поврежденные шпангоуты. Чем больше спадал прилив, тем больше становился угол крена. Материк находился в двадцати милях. Стоило разразиться внезапно шторму, и судно могло быть сорвано с рифа, и при этом сломалось бы еще больше шпангоутов, и оно бы затонуло, и не было достаточно шлюпок, чтобы отвезти на берег личный состав корабля.

Создавалась безвыходная ситуация, но для подобных случаев капитан Кук, казалось, был рожден. Он заставил облегчить судно насколько возможно: за борт полетело около пятидесяти тонн материалов – боцманские и плотницкие склады, дрова, каменный и металлический балласт из трюма, даже пушки, хотя место выброса последних старательно обозначили буями для последующего возврата. В то же время он велел положить якоря в полубаркас и бросить их на некотором расстоянии от «Индевора», так что при помощи ворота и якорной цепи они могли перетягивать судно в более глубокую воду. Можно себе представить, какая это была непосильная работа: постоянное откачивание воды помпой, перетаскивание тяжелых якорей и особенно вытаскивание пятидесятитонного балласта из трюма. К одиннадцати часам утра, ко времени следующего высокого прилива, почти все члены команды выбились из сил.

Прилив кончился, а судно все еще было на мели. Кук сохранял удивительное спокойствие. Он знал, что ночные приливы на этом побережье были значительно выше, чем дневные. И в то же самое время он ставил под вопрос разумность снятия судна с мели – все понимали, что только коралловый риф, на который сел «Индевор», мешает ему камнем пойти на дно. Кук решил рискнуть. Если корабль начнет быстро тонуть, он попытается перетянуть его в прежнее положение на риф; если корабль сойдет с мели и начнет тонуть медленно, он попытается доплыть на нем до берега, вытащить его на сушу, разобрать и построить менее крупный корабль из его древесины и шпангоутов и доплыть на нем до Ост-Индии. «Неукротимый» – такой эпитет можно было бы применить к капитану Куку.

Но ни один план на деле не был применен. Когда ночью наступил высокий прилив, при участии всех членов команды, занятых либо на лебедке, либо у помпы, «Индевор» был снят с мели. К всеобщему удивлению и облегчению, он не только не потонул, но даже менее глубоко сидел в воде, чем раньше. (Позже они обнаружили, что большая глыба коралла обломилась, когда судно сдвинулось с места, и частично заткнула пробоину.)

Кук решил более плотно заткнуть пробоину – поставить на нее пластырь. Под днище корабля была подведена веревка, привязанная к парусу, покрытому паклей и шерстью. Этот парус подвели под корабль, и когда он попал на пробоину, давление воды установило его в нужное положение. Эта операция сократила поступающую воду до небольшой струйки, хотя помпы все равно должны были работать.

Кук отправил шлюпки, чтобы произвести разведку берега и найти место, где можно было бы килевать «Индевор» и заделать пробоину в подводной части корабля. Но теперь удача повернулась к Куку лицом, потому что люди с вернувшейся шлюпки сказали, что они нашли подходящее устье реки на побережье, немного к северу. Капитан привел туда «Индевор» и, вопреки встречным ветрам, которые долго мешали войти в реку, все же через три дня сделал это и, несмотря на то что два раза корабль сел на мель, в конце концов нашел превосходную якорную стоянку не далее чем в двадцати футах от берега реки.

Кук приказал освободить корабль от всего корабельного имущества и балласта, чтобы можно было втащить судно как можно дальше на берег. Ущерб был довольно значительным – большая часть обшивки подводной части корабля была ободрана и не хватало четырех досок, но не было ничего такого, что не могли бы исправить изобретательные корабельные плотники и кузнецы; самое большое затруднение заключалось в том, что они могли работать только при отливе, когда шпангоуты были обнажены.

И здесь впервые им удалось установить отношения с аборигенами. В отличие от полинезийцев они были робкими, сдержанными, почти пугливыми людьми, в некоторой степени обладали таитянской склонностью брать вещи, которые им не принадлежали. В материальном отношении, припоминал Кук, они были самыми бедными людьми на земле – у них почти ничего не было, но Кук был достаточно проницательным, чтобы предположить, что, вероятно, они ведут более счастливую и беззаботную жизнь, чем европейцы.

Субтропическая зона – следует напомнить, что теперь они находились всего в пятнадцати градусах от экватора, – была радостью для натуралиста. Дикие звери и рыба различных видов водились в изобилии. Берег кишел мидиями и черепахами. Кругом было огромное разнообразие тропических птиц. Здесь же они впервые в своей жизни увидели крокодилов, летучих собак, динго, валлаби [3] , кенгуру.

Ученые охотно остались бы здесь на неопределенное время, но у Кука были другие планы. Хотя «Индевор» был вполне сносно залатан, в сущности, его состояние было неудовлетворительным, а ближайшие судоремонтные верфи находились в Батавии, на Яве, в голландской Ост-Индии, и Кук даже не знал еще, как туда плыть, поскольку пока не было доказано, что существует проход между Северной Австралией и Новой Гвинеей. Кроме того, провизии осталось всего на три месяца. И что еще хуже, если он будет слишком долго задерживаться, юго-восточные пассаты сменятся на северо-западные, и «Индевор» всю дорогу до Батавии будет вынужден сражаться со встречным ветром. Таким образом, 6 августа Кук отправился в путь, дав название их временной стоянке – река Индевор. (Город, который теперь стоит на этом месте, называется Куктаун.)

Они поплыли на север, но очень осторожно. Встречалось необычно много песчаных отмелей, рифов, скал и островков. Капитану понадобилась целая неделя, чтобы провести корабль через особенно трудный участок, который он окрестил Лабиринтом. Опасность была столь велика, что ночью вообще невозможно было плыть. В течение дня впереди «Индевора» шел командирский катер, постоянно делая промеры глубины, а на корабле в это время сам Кук, заняв место на верхушке мачты, направлял и отдавал команды.

Даже после того, как Лабиринт был благополучно пройден, неприятности Кука, связанные с Барьерным рифом, продолжались еще целую неделю. Однажды, полностью потеряв терпение от мучительно медленного продвижения – у них ушло шестнадцать дней на то, чтобы пройти расстояние, которое современный корабль покрыл бы за один день, хотя следует иметь в виду, что Кук первым плыл по этому чрезвычайно коварному морю, – он воспользовался брешью в Барьерном рифе и вырвался в открытый океан.

Но расстояние между сушей и Барьерным рифом начинало увеличиваться, в то время как земля начинала уходить на северо-запад. Куку это доставляло острое огорчение. Если он будет находиться слишком далеко в море и там на самом деле будет проход между Австралией и Новой Гвинеей, он может его пропустить и попасть в воды где-то за пределами Новой Гвинеи. У Кука не было выбора. Он повернул и направился сквозь Большой Барьерный риф, и чуть не потерял «Индевор», снова посадив его на коралловый риф.

Каковы бы ни были неприятности, самые худшие и опасные воды, которые он когда-либо встречал или даже встретит в будущем, были почти пройдены. Земля обступала его с обеих сторон, и в конце концов с верхушки мачты стало видно, что материк слева становится таким узким, что за ним можно видеть море. Некоторое время спустя землю по левому борту уже не было видно. Кук достиг самого северного конца Австралии, проплыв через пролив, который он тут же назвал пролив Индевор, и нашел проход в Ост-Индию.

Этому мысу он дал название Кейп-Йорк; теперь так же называется и весь полуостров. Была одна вещь, которую Кук не забыл сделать, прежде чем покинуть Австралию, точно так же, как он не пренебрег своим долгом в Новой Зеландии и на многих островах Тихого океана: он объявил об официальном и торжественном переходе континента во владение Британской короны. Он назвал эту землю Новый Южный Уэльс, подразумевая восточную часть Австралийского континента; на самом деле он претендовал на всю Австралию. Поразительно, что за небольшой период в несколько месяцев один человек присоединил и Новую Зеландию, и Австралию к владениям Англии.

Прежде чем направиться прямо в Батавию, Куку потребовалось удовлетворить свое ненасытное любопытство, и он отправился проверить, насколько далеко находится Новая Гвинея от мыса Кейп-Йорк. Следует вспомнить, что ни один представитель западного мира не знал до тех пор, соединены ли между собой Австралия и Новая Гвинея. Если говорить точнее, полагали, что кое-кто знает, что Торрес и в самом деле нашел пролив между Новой Гвинеей и Австралией, но никому об этом не сообщил. Одним из них, как докладывали, был Александр Далримпл, который надеялся сам командовать «Индевором» и добиться славы, найдя Торресов пролив. Об этом он сообщил Банксу, который рассказал Куку, а тот, по всей видимости, этой информации не доверял, так же как он не доверял самому Далримплу. Одной из самых изощренных насмешек судьбы было то, что именно Кук в своем следующем, и даже более значительном, путешествии должен был разрушить мечты Далримпла о Южном материке.

Из-за опасности рифов и такого мелководья, что временами почти невозможно было не терять из виду Новую Гвинею, Кук со свойственным ему упорством в конце концов произвел высадку. Туземцы пролива Папуа, однако, оказались настолько враждебными, что Кук оставил дальнейшие попытки. Он направил «Индевор» на восток, пересек Арафурское и Тиморское моря и ненадолго сделал остановку у острова Сува, в те времена находившегося под контролем Голландской Ост-Индской компании. Здесь Кука встретили гостеприимно, ему разрешили закупить некоторое количество свежего мяса, фруктов и овощей. «Индевор» достиг верхней части Явы 22 сентября, но ветры и течения были настолько неблагоприятными, что дойти до Батавии он смог только в октябре. Это был первый цивилизованный город, который они увидели после Рио-де-Жанейро, а с того времени прошло почти два года.

Кук уже собрал все дневники и журналы своих офицеров и матросов и вместе со своими собственными журналами и множеством карт, которые он вычертил, отправил в Адмиралтейство в Лондон на голландском корабле «Кроненбург». Сопроводительное письмо Кука представляет собой поразительный документ. Хотя у него не было никаких иллюзий относительно ценности своих карт – «широта и долгота некоторых мест мира лучше установлены, чем эти», невероятно, но он протестовал против важности своих открытий. Он, казалось, почти извинялся за то, что не смог открыть Южный материк, а относительно своих прочих действий писал: «Открытия, сделанные в этом путешествии, невелики» – весьма удивительное утверждение со стороны человека, который присоединил Новую Зеландию и Австралию к владениям Британской короны.

В своем письме Кук высказывался самым хвалебным образом обо всех своих офицерах и матросах, а также об ученых. Совершенно естественным было бы, если бы кто-то оказался не столь совершенным, но Кук о них не упоминал, что свидетельствует о глубоком благородстве натуры этого человека. Во всех своих письмах Кук позволил себе единственное выражение довольства собою: «Я с удовлетворением докладываю, что не потерял из-за болезни ни одного человека за все путешествие».

И это было верно. Если не считать эпилепсию и алкогольное отравление заболеванием, то его утверждение точно; остальные умершие либо утонули, либо погибли от воздействия стихии в сочетании с большим количеством поглощенного рома в снегах Терра-дель-Фуэго. Но это такое незначительное проявление самодовольства должно остаться как наиболее печальное утверждение, которое Кук когда-либо написал. Его неприятности в отношении здоровья только начинались: некая ирония заключается в том, что после своего легендарного кругосветного путешествия, прибыв в Батавию, этот аванпост цивилизации, со всей командой в отличном здравии, он отплыл оттуда на «Индеворе», превращенном в плавучий госпиталь.

Батавия (с тех пор как Голландия потеряла контроль над Ост-Индией после Второй мировой войны, этот город стал называться Джакарта) был бесспорно самым нездоровым местом на земле. Голландцы построили его в низколежащей долине по образцу одного из своих городов – почти вдоль каждой большой улицы протекал канал. Но что хорошо для прохладного северного климата Амстердама, не подходит для насыщенного водяными парами, подрывающего силы воздуха тропиков. Каналы были невероятно грязны, полны отбросов и нечистот и были идеальным очагом москитов, бактерий и вирусов большого числа тропических болезней. Естественно, малярия была повсюду, но дизентерия оказалась главным убийцей. Банкс утверждает – и у нас нет причин ему не верить, он обладал точным и научным складом ума, – что из каждой сотни военнослужащих, которые приплывали из Голландии на службу в гарнизоне, пятьдесят умирали к концу года, двадцать пять находились в госпиталях и только не больше десяти были полностью пригодны для несения службы. Такая ужасная статистика выглядит невероятной, но и сам Кук подтверждает это: когда он покинул Батавию, голландские капитаны сказали, что он может считать себя счастливчиком, если половина его команды не умерла.

Когда, закончив ремонт, сразу после Рождества «Индевор» отплыл из Батавии, судно уже потеряло семерых членов команды и более сорока были настолько серьезно больны, что не могли принимать участия в работе на корабле. А остаток команды, писал Кук, находился в плохом состоянии. Те семеро, которые умерли, были врач, Тупиа и его слуга, слуга астронома Грина и три моряка. Банкс очень тяжело заболел и спасся только тем, что дышал более прохладным и свежим воздухом гор и принимал огромные дозы хинина.

Когда Кук отправился из Батавии в Кейптаун, он должен был испытывать искреннее облегчение от мысли, что худшее осталось позади. Однако самое страшное было впереди. Дневники, в которых описывается это десятинедельное плавание между Батавией и мысом Доброй Надежды, представляют собой устрашающее чтение. Через четыре недели после отплытия из Батавии умер солдат морской пехоты, и в течение следующей недели – десять других членов команды, включая астронома Грина и рисовальщика-натуралиста Паркинсона. В феврале еще двенадцать членов команды умерли; это означает, что за одно сравнительно короткое путешествие из Индии в Африку четверть первоначального состава команды корабля умерла. В один особенно безнадежный момент путешествия оставалось всего двенадцать человек, способных выполнять работу на корабле, но и они были нездоровы.

Сам Кук, по-видимому, был чудесным образом невосприимчив к болезням, он, должно быть, обладал железным здоровьем. И в то же время он сам мог быть больным, но никогда не показывал вида и не упоминал об этом: когда ему почти оторвало правую руку пороховницей с черным порохом во время проведения съемок побережья Ньюфаундленда или позже, когда он был опасно болен воспалением желчного пузыря, он никогда не упоминал о своих страданиях и болях.

«Индевор» прибыл в Кейптаун 14 марта. Те, кто еще оставался серьезно болен, – их было около тридцати человек, – были сняты на берег и отправлены в госпиталь. Это значит, что теперь у капитана осталась половина его первоначальной команды, и на корабле было всего двадцать человек, способных делать корабельную работу. К счастью, Кук смог нанять новую команду в Кейптауне, чтобы доплыть на «Индеворе» в Англию.

Еще трое из команды «Индевора» умерли в госпитале. В середине апреля Кук переправил своих больных на борт и отплыл на родину: некоторые были и в самом деле серьезно больны, один умер еще до того, как они проплыли Столовую бухту. По дороге домой лейтенант Хикс тоже умер – он долгое время болел туберкулезом.

И вот 12 июля 1771 года, через два года и одиннадцать месяцев плавания, «Индевор» был снова дома.

Глава 5

Антарктида и Полинезия

Было бы приятно сообщить, что по возвращении в Англию Кук стал героем дня. Но, по-видимому, это было не так. Что касается широкой публики и Королевского общества, для них значимыми персонами были Банкс и Соландер. Именно они привезли свидетельства, доказательства и сувениры из тех экзотических и чарующих земель на другом конце света, все трофеи, все шкуры животных и птиц, о которых мир ничего не знал, невиданные доселе рыбы, бесчисленное количество неизвестных насекомых и сотни законсервированных растений, неизвестных в Европе. Было подсчитано, что несчастный Паркинсон, натуралист-рисовальщик, успел до своей смерти сделать свыше 1500 рисунков и набросков неизвестных представителей флоры и фауны. И не возникало сомнения, что Банкс и его ученые заслуживали всяческой похвалы: в самых тяжелых условиях они замечательно справились со своей работой, а их достижения в естествознании были превзойдены, быть может, только Дарвином. Поэтому Банкс и его друзья грелись в лучах славы, в то время как Кук многими рассматривался как человек, который просто перевозил их с места на место.

К тому же, конечно, прием, оказанный им, соответствовал их характеру. Банкс, богатый молодой член высшего общества, имел много влиятельных друзей, любил, чтобы к нему относились как к знаменитости. Кук же, скорее сдержанный, холодный, страстно стремящийся защитить свою личную жизнь от посторонних глаз, по мере сил избегал яркого света известности. Очевидно, он был равнодушен к всеобщим похвалам. Он был настроен на выполнение своих целей, достиг их, и это было главным вознаграждением, о котором он помышлял.

Но даже для Кука было крайне приятным то одобрение, которое исходило от профессионалов, единственных людей, которые были действительно способны оценить величие его свершений. Лорды Адмиралтейства, обычно сдержанный и необщительный клан, когда дело доходит до присуждения заслуженной награды, осыпали Кука такими похвалами, что он, должно быть, нашел их слегка обременительными. На самом деле похвалы только казались непомерными: если учесть достижения Кука, никакая похвала для него не была бы слишком высокой.

Не было сомнения, что теперь начальство Кука считало его величайшим исследователем и мореплавателем эпохи. Безусловно, его «неподходящее» происхождение и долгие годы службы простым матросом были забыты, теперь он был одним «из них», близким и настоящим другом тех, кто вместе с ним ходил по коридорам морской власти. Но в то же самое время – и без всякого цинизма – принималось во внимание, что Кук теперь был ценнейшим средством в деле манипулирования общественным мнением. Необычайный успех, которого он достиг, свидетельствовал о проницательности и прозорливости тех, кто выбрал подходящего человека для этого великого риска, а именно – самих Их Светлостей.

Такому огромному достоянию, как это, нельзя было позволить ржаветь в бездействии. Немедленно после возвращения Кук получил повышение и стал коммодором, и под его начало поступило судно Его Королевского Величества «Скорпион». Ясно было, что у Адмиралтейства нет намерения допустить, чтобы Кук плавал на его борту; это было просто временное назначение, средство, с помощью которого он содержался на полном окладе, в то время как был волен посвятить себя более жизненно важному делу – подготовке к новой экспедиции в Южные моря.

Не совсем ясно, кто был вдохновителем или что послужило первопричиной второй экспедиции. Некоторая таинственность окутывает зарождение этой идеи. Иногда такие проекты кажутся выросшими из ничего, затем постепенно их начинают обсуждать, затем слух о них распространяется за пределы страны, и они приобретают некоторую определенность и внезапно оказываются широко и повсеместно принятыми, и идея становится реальностью. Безусловно, Королевское общество приложило к этому свою руку – они считали себя полуправительственной организацией и представляли собой мощную силу в обществе. Несомненно, позиция самого Кука была далека от пассивной в этом вопросе: подобно всем великим первопроходцам, стоило ему вкусить радости и удовлетворения от проникновения в неведомое, и он бы никогда не успокоился, пока снова не вступил бы на этот путь. Несомненно, что ведущие географы того времени, в особенности Александр Далримпл, который продолжал верить в свою идею Южного материка, стали бы торопить организацию второй экспедиции. Но всем понятно, что реально принимали решения только лорды Адмиралтейства.

Быть может, они думали о возможности того, что Кук и в самом деле натолкнется на мифический Южный материк, или на какую-нибудь другую страну, или остров, не открытые до сих пор, и присоединит их с его обычной оперативностью к Британской короне; интригующе приятная и вовсе не невозможная мысль, поскольку Южные моря оставались в своем большинстве неизведанными. Более вероятно, что они сказали Куку, что он должен отправиться в другое героическое путешествие для открытий – и не важно, в каком направлении он отправится, – которые принесут новое доверие, честь и славу ему и его стране, а заодно и им, лордам Адмиралтейства.

В подтверждение подобной точки зрения следует заметить, что при втором путешествии, самом страшном, какие когда-либо предпринимались, Кук не получил специальных инструкций. Можно мимоходом отметить, что никто никогда бы не предпринял такое путешествие еще раз, потому что, когда Кук закончил его, в высоких широтах южного океана мало что осталось открывать.

Нет сомнения в том, что Кук получил карт-бланш относительно того, куда он должен был плыть и что он должен был делать. Это можно доказать. В дневнике своего первого путешествия он писал:



«Я надеюсь, не будет превратно понято, если я приведу свое мнение о том, что наиболее доступный метод совершать дальнейшие открытия в Южном море – это войти тем путем, что ведет в Новую Зеландию, вначале достигнув мыса Доброй Надежды. Оттуда следовать южнее Новой Голландии к заливу Королевы Шарлотты, где снова освежить запасы воды и дров, позаботившись о том, чтобы покинуть это место в конце сентября или начале октября самое позднее, когда у вас будет все лето. Затем пройдя сквозь пролив, возможно, с преобладающими западными ветрами плыть в восточном направлении в таких высоких широтах, какие вам будут угодны, и если вы не встретите земли, у вас будет достаточно времени, чтобы обогнуть мыс Горн до конца лета. Но если по каким-то причинам вы не встретите континент, или у вас появятся другие цели, направляйтесь на север и, посетив несколько уже открытых островов, продолжайте плыть с пассатами назад к западу в поисках того, о чем упоминалось ранее, – таким образом открытия в Южном море будут завершены».



(В начале этого отрывка есть некоторая путаница. На самом деле Кук имел в виду, что следующая экспедиция должна плыть до Кейптауна, а затем прямо к проливу Кука в Новой Зеландии, откуда он собирался отправиться в воды Антарктики.)

Поскольку это в точности тот маршрут, которым должен был идти Кук, не вызывает сомнения, что Адмиралтейство было полностью согласно с ним. Они также охотно удовлетворили две просьбы Кука: его корабль должен быть больше «Индевора», который он считал слишком тесным; а для безопасности, удобства и взаимной поддержки в экспедицию должно быть отправлено второе судно.

Поскольку Кук нашел «Индевор», если не считать его размеров, чрезвычайно подходящим для его целей, Адмиралтейство закупило на верфях Уитби еще два судна типа «угольщиков» – «Маркиз де Гранби» водоизмещением 462 тонны и штатом 118 матросов и «Маркиз де Рокинхем» водоизмещением 350 тонн и штатом 83 человека. При передаче военно-морскому флоту они были укомплектованы личным составом под названиями «Дрейк» и «Рейли»; однако благоразумие восторжествовало. Испанцы все еще имели значительные претензии в Тихом океане – выражаясь проще, они считали его своей частной собственностью – и полагали, что эти два имени нанесли бы почти такое же оскорбление испанцам, как и сами Дрейк и Рейли почти за два века до этого. Поэтому кораблям дали новые названия – «Резольюшен» (решительность) и «Эдвенчур» (смелое предприятие, риск).

Помощниками Кука должны были стать: некий лейтенант Купер, дальний родственник старого покровителя Кука Паллисера, и лейтенанты Пикерсгилл и Кларк, которые были с ним на «Индеворе» и еще раньше с Уоллисом на «Долфине». Теперь они отправлялись в свое третье кругосветное путешествие, так что у Кука не было недостатка в опытных помощниках. Капитаном «Эдвенчура» должен был стать Тобиас Фюрно, очень опытный офицер, который уже плавал вокруг света с Уоллисом. Его помощников звали Шенк и Кемп.

Банксу и его окружению, состоящему из ученых и слуг, было предложено присоединиться к этой экспедиции. Утверждали разное: предложение исходило от лорда Сандвича (в те времена первого лорда), и от Королевского общества, и от самого Банкса. Это не имеет значения: Банкс, со своим богатством и заново установленными связями с правящей верхушкой того времени, был крайне влиятельным молодым человеком и был одобрен.

Увы, долгий период, когда им восхищались в высших кругах лондонского света, по-видимому, оказал значительное воздействие на его здравомыслие. Он с самого начала решил, что именно он, Банкс, будет управлять путешествием и решать, куда они должны плыть и сколько оставаться в том или ином месте. Кроме того, он хотел взять с собой не менее пятнадцати человек, в том числе двух музыкантов, играющих на рожке, для его собственного обучения. И наконец, когда он увидел «Резольюшен», он высказался, что джентльмену не пристало подниматься на его палубу. У него хватило наглости намекнуть, чтобы ему предоставили более крупный корабль; вполне понятно, что подобный намек Адмиралтейство немедленно отвергло. Тогда он предложил, чтобы расширили большую каюту на «Резольюшен» и построили ложную палубу над существующей, чтобы предоставить ему и его окружению, а также всему научному оборудованию столько места, сколько им потребуется. На это изумленное Адмиралтейство согласилось.

Пока проводились эти перестройки, у Кука, занятого наблюдением за всеми приготовлениями к экспедиции и набором команды для плавания, произошли неприятности. Официальный вариант его судового журнала с «Индевора» готовился к публикации. Но сам Кук не был допущен к столь тонкой литературной работе, поскольку был простым грубым моряком, а ведущее светило из литературных кругов и закадычный друг доктора Джонсона – некий доктор Джон Хоксуорт был призван, чтобы навести необходимый лоск, – либо обманным путем сам получил это поручение, – и если верно было второе, то ради гонорара в 6000 фунтов за эту работу, целое состояние по тем временам, стоило смошенничать.

Хоксуорт был педантичным идиотом с необузданным воображением, и конечным результатом его работы явилась пародия на то, что написал Кук. Предполагалось, что с Куком будут проводиться консультации. Но Хоксуорт не обратил на это внимания, издал журнал таким, каким он у него получился, игнорируя возражения Кука и не дав ему возможности просмотреть или отредактировать его перед публикацией. К счастью для Кука, перед тем как вышла книга, он был в море. Заметим мимоходом, что некий доктор Биглхоул выпустил неадаптированное издание журнала Кука за несколько лет до этого. Этот вариант настолько лучше, ибо кажется невероятным, что кто-нибудь, кроме профессиональных историков, когда-либо захочет прочитать книгу Хоксуорта.

В то же самое время у Кука произошли неприятности с Королевским обществом, члены которого выразили свое разочарование результатами прохождения Венеры. Верно, что большая часть их критики была направлена на Грина, но Грин был мертв, и Кук чувствовал необходимость вступиться за него, и делал это с таким гневом и горечью, что его реплики были исключены из официального выпуска Журнала.

А тем временем перестройка на борту «Резольюшен» была закончена. Ее влияние на устойчивость корабля было гибельным. Центр тяжести корабля сместился, и он готов был опрокинуться даже в относительно спокойном море. Лоцман, проводящий его по Темзе, отказался поднять все паруса, чтобы судно не перевернулось, и сказал, что будь он проклят, если корабль вообще выйдет в море. Лейтенант Кларк, который участвовал в этом весьма устрашающем испытании, писал: «Клянусь, я пошел бы в море и в лохани, если понадобится, или на „Резольюшен“, если вам это понравится, но должен сказать, я считаю, что это самое ненадежное судно, которое я когда-либо видел или о котором слышал».

Очевидно, Адмиралтейство думало точно так же, потому что оно приказало отвести его обратно в док и убрать все новые надпалубные постройки. Сообщали, что Банкс, увидев это, «ругался и топал ногами на верфи как сумасшедший» и написал в Адмиралтейство, обругав всех за их поступок и требуя, чтобы тотчас же предоставили более крупный корабль. Похоже, Адмиралтейство уже было сыто по горло Банксом, его нахальством и неоднократным проявлением мании величия, и ему указали, что данная экспедиция устраивается не только для его пользы, а если он думает, что это так и он руководитель и начальник всего предприятия, то он глубоко ошибается. Банкс отправился в частную экспедицию в Исландию. Однако интересно, что дружба между ним и Куком не пострадала: когда Кук возвратился из своего второго путешествия, никто не встречал его так тепло и восторженно, как Банкс.

Ученых и художников, которые в полном составе отбыли с Банксом, надо было кем-то заменить. Возглавлял группу ученых знаменитый немецкий натуралист Джон Рейнхолд Форстер, сварливый и узколобый ханжа, который жаловался на все и на всех с того момента, как взошел на корабль. Но он был настоящим ученым, в этом нет сомнения. С ним был его сын Джордж, с более приятным характером, которому предстояло выполнять функции художника-натуралиста. Уильям Ходжез был приглашен в качестве художника-пейзажиста; также был взят в команду астроном из Совета по долготе, некий Уильям Уэллс, который вместе с Куком должен был испытать качества хронометра нового типа, измеряя долготу в море. (Другой астроном, Уильям Бейли, выполнявший те же задачи, находился на борту «Эдвенчура».)





13 июля, через год и день после того, как Кук вернулся на «Индеворе», «Резольюшен» и «Эдвенчур» отплыли из Плимута.

Путешествие на юг, в Кейптаун, прошло относительно спокойно. Кук потерял одного матроса, упавшего за борт, а Фюрно – двух матросов, которые заразились лихорадкой во время остановки на островах Зеленого Мыса. (Еще раньше они сделали остановку на Мадейре, чтобы набрать свежих фруктов и овощей и, конечно, пополнить запас мадеры.)

В Кейптаун они прибыли 30 октября. К огорчению Кука, запасы, заказанные заблаговременно, еще не прибыли, и ему пришлось около месяца их ожидать. Пока он находился там, он узнал новости о действиях французских кораблей в Индийском и Тихом океанах. Ходил слух о том, что два корабля из Маврикия обнаружили землю в южном направлении от Маврикия, но это было не так, но на 48-й параллели южной широты, вот это было верно. Два других французских судна, под командованием некоего Мариона Дюфрена, прибыли в Новую Зеландию в марте 1772 года. В июне их руководитель был убит маори в заливе Пленти, и французы уплыли обратно, дав острову название Острель-Франс и объявив его владением французского короля, не зная, что Кук уже объявил его владением Британской короны. Но в отличие от Кука они не обошли остров кругом и не нанесли его на карту.

Находясь в Кейптауне, Форстер встретил прославленного шведского ботаника, бывшего ученика Линнея, Андерса Спармана и попросил разрешения Кука взять его с собой. Тот дал согласие. О беззаботном отношении к путешествиям в те времена может свидетельствовать то, что человек, занимающийся ботаникой в Кейптауне, может почти случайно попасть на корабль, который, как его заранее предупредили, в последующие два года будет находиться далеко от цивилизованных мест.

Полностью укомплектовав запасы продовольствия для длительного морского путешествия – среди груза был всевозможный скот обоих полов для расселения по островам Тихого океана, 22 ноября оба корабля вышли в море. Первоначальным намерением Кука было попытаться найти остров со странным названием – остров Обрезания. Кук полагал, что это остров; разумеется, он мог бы оказаться полуостровом легендарного Южного материка. Считалось, что он находится около 1700 миль к югу от мыса Доброй Надежды и был замечен капитаном Буве, а у него была репутация человека, которому можно верить; возможно, что этот остров каким-то образом связан с недавно открытым островом Кергелена, который находился приблизительно на той же широте, но значительно восточнее, – может быть, он являлся частью Южного материка.

Куку не удалось найти остров Обрезания, и вряд ли этому можно было удивляться. На самом деле он существует – теперь он известен под именем остров Буве, но это невообразимо маленькая точка в бескрайних просторах Южной Атлантики. В течение двух или трех недель при штормовой погоде Кук бороздил море в поисках этого ускользающего от него острова и в конце концов пришел к заключению, что его не существует. Ясно, что, какие бы координаты этого острова ни получил Кук, они оказались бы неверными, потому что при помощи нового и исключительно точного хронометра Кендалла, который у него был, Кук определил местоположение даже самых мелких островов в Атлантике с абсолютной точностью. Однако Кук не считал, что время пропало зря: он точно установил, что в этом районе нет ни части Южного материка.

Хотя и приближался разгар лета в этих широтах, холода были уже очень сильными, и матросы надели куртки из толстого сукна, а скот умирал от холода, и примерно в середине декабря показались первые айсберги. Кук решил бросить еще один взгляд на окрестности в поисках этого ускользающего острова, чтобы затем отказаться от дальнейших поисков.

В Рождество было холодно, но погода стояла хорошая. Команда, как сухо отметил Кук, «была склонна к празднованию Рождества на свой собственный манер, потому что для этой цели они копили выпивку в течение некоторого времени, и я тоже увеличил им порцию их ежедневной выпивки… радость и хорошее настроение царили на всем корабле». Джон Форстер прокомментировал так: «Дикий гвалт и пьянство».

В начале января, оставив все надежды найти землю Буве, Кук повернул корабли сначала на юго-восток, а затем на юг, вниз к антарктическим областям, чтобы сделать первое глубокое зондирование в поисках неведомого континента Далримпла. Повсюду были айсберги, невиданные плавучие острова, возвышающиеся над корабельными мачтами, острова, окрашенные самыми необычными сочетаниями пастельных тонов, чаще всего голубовато-зеленых, хотя иногда встречались и лиловые, и розовые. Некоторые айсберги были совсем небольшими, не больше корабля, другие достигали двух миль в диаметре. Поскольку снег и туман не мешали видимости, айсберги не представляли опасности. В это время года здесь почти круглые сутки достаточно света, и опасности не было, если корабль не слишком близко подходил к ним. Айсберги дрейфовали дальше на север, подводная часть их подтаивала от сравнительно теплой морской воды, и часто случалось, что из-за подводной эрозии ледяная глыба внезапно теряла устойчивость и опрокидывалась на бок.

Теперь проблемой стала нехватка питьевой воды, и простое ее решение было найдено благодаря льду. Когда они встретили ледяное поле, состоящее из глыб льда разумных размеров, была спущена шлюпка, и на корабль привезли лед. Кук упоминает, что они привезли около пятнадцати тонн. Когда его растопили, оказалось, что в нем совсем не содержится соли, но были явные отличия от обычной воды настолько, что у всех, кто пил ее, распухли миндалины в горле. По мнению Форстера, – и он, по-видимому, был прав, – это было из-за того, что во льду не содержится следов свободного кислорода, который входит в состав нормальной воды.

17 января 1773 года впервые в истории корабли пересекли Южный полярный круг. На следующий же день они встретили первое поле пакового льда, то есть льда, образовавшегося в результате замерзания верхнего слоя морской воды, в отличие от айсберга, который происходит из ледников на суше. Вскоре поля пакового льда простирались до горизонта и становились такими толстыми, что дальнейшее продвижение стало невозможным. Кук снова направился на север, вполне удовлетворенный: если Южный материк Далримпла существовал, то он все сильнее сжимался в размерах.

В начале февраля «Резольюшен» и «Эдвенчур» плыли в сравнительно мягком климате и теплой воде в районе 48° южной широты в поисках острова Кергелена. Поиски, и они были весьма интенсивными, ничего не дали; сегодня можно сказать, что это и неудивительно, потому что Кук искал не в том месте. У него была правильная широта – 48° южной широты, но указания насчет долготы отсутствовали. Куку сказали, что остров Кергелена лежит к югу от Маврикия, и он знал, что долгота Маврикия была 57°30\' восточной долготы. Остров Кергелена на самом деле находится на 70° восточной долготы, так что Кук производил свои поиски в сотнях километров западнее от его действительного положения.

Погодные условия теперь были крайне неблагоприятными. Постоянно дули штормовые юго-западные ветры, и оба «угольщика» из Уитби были ужасно истрепаны огромными волнами. В редкие, очень редкие перерывы между штормами корабли были окутаны густым туманом, и во время одного из таких туманов 8 февраля «Резольюшен» и «Эдвенчур» потеряли друг друга. В течение трех дней, как было заранее условлено, «Резольюшен» курсировал по этому району, делая выстрелы из сигнального орудия каждый час в течение дня и зажигая огонь по ночам. Но им не удалось найти «Эдвенчур». Кук не волновался. Он предвидел, что подобное могло произойти, и назначил встречу в заливе Королевы Шарлотты в Новой Зеландии. Он не беспокоился относительно перспектив «Эдвенчура» доплыть туда – Тобиас Фюрно был отличным моряком и штурманом.

Погодные условия были столь плохи, что самой очевидной и самой простой вещью, которую мог бы сделать Кук, было воспользоваться юго-западными ветрами и плыть напрямик к проливу Кука в Новой Зеландии, но, если Кук решился на исследование, простых и очевидных решений для него не существовало. Он повернул «Резольюшен» на юго-восток и снова направился в полярные воды. Погода продолжала оставаться ужасной, и Кук не осмелился завести свой корабль так далеко на юг, как 17 января (между прочим, если бы он смог это сделать именно на этой долготе, ему удалось бы открыть Антарктиду, потому что именно здесь часть Земли Уилкса лежит севернее Южного полярного круга).

Но Кук в течение трех недель путешествовал на восток, если можно употребить это слово, в отвратительных погодных условиях, приблизительно вдоль 60-й параллели, хотя в одном случае он достиг 62° южной широты и оказался всего в трехстах милях от Земли Уилкса. (17 января он был намного ближе к Антарктиде.) За это время он не встретил ни единого клочка земли, даже самого незначительного островка – ничего, кроме вечного, льдистого, вздымаемого штормовыми ветрами морского простора. И только 17 марта Кук направил «Резольюшен» на северо-восток к Новой Зеландии. Он был весьма удовлетворен. Он ничего не открыл, но установил неопровержимый факт: где бы этот великий Южный материк – если он действительно существовал, он постоянно уменьшался в размерах – ни находился, он несомненно не был расположен в южных широтах между Южной Африкой и Новой Зеландией. Можно сказать, Кук установил, что Южный материк не находится в этом регионе Индийского океана; оставалось удостовериться – не лежит ли он в Южной Атлантике или южном районе Тихого океана. Следует постоянно иметь в виду, чтобы суметь оценить потрясающий масштаб и размах свершений Кука, что никто до него не исследовал находящиеся на крайнем юге воды Индийского, Атлантического или Тихого океанов. Кук же должен был исследовать все три океана за это одно поразительное путешествие. И это, отметим, после двух огромных центральных районов Тихого океана, которые он уже исследовал. Первое путешествие, и меньшее из двух, однако, имело такой масштаб, что легко охватывало землю величиной с Австралию. Размеры второго, которые перенесли его почти от Антарктиды до экватора и за много тысяч миль от Новой Зеландии на восток, к острову Пасхи, были столь велики, что их трудно постичь: несомненно, это была величайшая исследовательская экспедиция, которая когда-либо предпринималась в Тихом океане.

Первоначальным намерением Кука было плыть напрямик к проливу Кука и встретиться там с Фюрно в заливе Королевы Шарлотты, но он передумал и направился к первой безопасной и доступной ему якорной стоянке – Туманному заливу на юго-западе Южного острова, который он заметил при первом плавании. Мнимым поводом для этого было стремление исследовать природные ресурсы этой территории и оценить возможности этого залива как порта. Настоящей же причиной почти наверняка было желание дать команде отдохнуть и восстановить силы. Они проделали 117-дневное – почти четырехмесячное – путешествие, во время которого не видели земли. Четыре месяца при низких температурах и трудном море. Джон Форстер, хотя и склонный вечно жаловаться, даже в лучших условиях, был, вероятно, прав, описывая это путешествие как серию невзгод, одна страшнее другой.

Через шесть недель, когда команда полностью отдохнула и была готова к плаванию, Кук поплыл на север на встречу с Фюрно, которого нашел наслаждавшимся жизнью в прекрасных спокойных водах залива Королевы Шарлотты, со снятым с «Эдвенчура» такелажем, и в предвкушении очень приятной зимы, проведенной в этом идиллическом раю. Благодаря благоприятным и очень сильным ветрам Фюрно совершил крайне быстро переход с того места, где они потерялись, до Тасмании – расстояние более трех тысяч миль – за двадцать шесть дней. Он плыл на юг вдоль восточного побережья Тасмании, чтобы решить раз и навсегда, существует ли пролив между ней и Австралией; по каким-то непонятным причинам он со своими офицерами пришел к выводу, что такого нет и это только очень глубоко вдающийся в сушу залив. Кук поверил его словам и не поплыл проверять сам – у него не было для этого причин.

Должно быть, к значительному замешательству Фюрно, Кук приказал ему установить обратно весь такелаж на «Эдвенчуре» без промедления. Он не собирался бездельничать всю зиму в этом заливе. Они пришли сюда исследовать, и будут исследовать хотя бы для того, чтобы доказать, что работа продолжается и с приходом зимы. Участок, который он собирался изучить, простирался к востоку и северу от Новой Зеландии, значительно большая часть этого района оставалась девственной территорией для изучения.

«Резольюшен» и «Эдвенчур» покинули залив Королевы Шарлотты 7 июня, прошли через пролив Кука и направились почти прямо на запад, так ничего и не обнаружив. Тогда они повернули немного севернее, надеясь отыскать остров Питкерна, который был открыт Картером в 1767 году, но Кук был вынужден изменить планы, когда 29 июня к своему испугу узнал от Фюрно, который сам в это время страдал от приступа подагры, что на борту «Эдвенчура» один человек умер, а двадцать были серьезно больны. Кук немедленно поднялся к нему на борт и обнаружил, что и другие члены команды находятся в плохом состоянии. К огорчению и гневу Кука, во всех случаях причина была одна и та же – цинга. И все это просто потому, что Фюрно не удосужился установить антицинготную диету, на которой настаивал Кук. Надо отметить, что в то же самое время на борту у Кука ни один человек не был болен.

Кук оставил свои планы исследований на ближайшее время и повернул на Таити. Благополучие команды «Эдвенчура» было намного важнее, чем поиск новых островов, необходимо было как можно быстрее доставить больных в безопасное и защищенное место, а таким ближайшим известным Куку раем в этой части Тихого океана был остров Таити.

Ровно через две недели Кук совершил свою вторую высадку на остров Таити. Поскольку он был озабочен тем, чтобы как можно быстрее достать свежие запасы фруктов и овощей, он сделал первую остановку в Вайтерпиа-Бей на юго-востоке острова. Это было совсем недалеко от его последней стоянки на этом острове. Пока они находились вне гавани, покупая фрукты у таитян с лодок, ветер упал, и мощное течение смело «Резольюшен» и потащило его на коралловый риф, и несмотря на все усилия Кука и его команды, столкновение с рифом казалось неизбежным, но в критический момент подул чудотворный береговой бриз и унес судно от коралла. Спаррмен, шведский ботаник, удивлялся спокойствию Кука и отсутствию паники среди команды даже в минуту опасности, но он был шокирован языком Кука. В другом отчете говорилось, что кризис был столь суровым, что Кук был вынужден приводить себя в чувство с помощью бренди. Это представляется маловероятным.

Кук не сумел достать свежих фруктов в Вайтепиа-Бей. И вместе с «Эдвенчуром» он проплыл вокруг острова и вернулся на старую якорную стоянку «Индевора» в Матаиеа-Бей. Кука вместе с пятнадцатью офицерами и матросами, которые были с ним на борту «Индевора», ожидал шумный прием. Старая дружба была возобновлена и укреплена, и новая завязана с такой скоростью, что мы находим в записи из дневника Форстера следующие горькие сетования: «Большое число женщин из самых низов общества были приведены нашими моряками и оставались на борту на закате».

На месте прежнего форта Венера были установлены палатки, туда отнесли больных с борта «Эдвенчура», где их и лечили. Кук настоял на том, чтобы в их рацион входило как можно больше фруктов и овощей, столько, сколько они могут съесть, и такое лечение имело быстрый и замечательный эффект. Через месяц Кук решил, что команда «Эдвенчура» готова снова отправиться в море, и поскольку он пришел на Таити в основном, чтобы поправить здоровье матросов, он, как обычно, не был расположен медлить.

Кроме того, он хотел пуститься в дальнейший путь по двум другим неотложным причинам. Как в Вайтепиа, так и в Матаваи невозможно было раздобыть свежего мяса: свиньи, которые населяли остров в огромных количествах, были почти полностью истреблены. Но, как узнал Кук, на Хуахине и Раиатеа, двух островах, которые он посещал раньше во время первого путешествия, припасов можно было найти сколько угодно. Во-вторых, время поджимало. Он хотел установить точное местонахождение группы островов, которые были открыты Тасманом в середине прошлого века, – Тасман назвал их Амстердам, Роттердам и Миддлбург, а затем вернуться в залив Королевы Шарлотты, чтобы быть готовым отправиться оттуда в ноябре на летнее исследование высоких широт.

«Резольюшен» и «Эдвенчур» отплыли в начале сентября с запасом воды, дров и таким количеством овощей и фруктов, которое они смогли увезти; с ними также были двое юношей, которые должны были служить переводчиками: Одидди, молодой человек с Бора-Бора, и Омаи с Раиатеа, который плыл на борту «Эдвенчура». И снова Кук отметил, что радость, с которой они прибыли на Таити, была омрачена их печалью при расставании с этим островом. Как прежде, рыдающие таитяне умоляли их не уезжать; как прежде, залив кишел лодками, набитыми плачущими местными жителями.

Их первой целью был Хуахине, который Кук посетил за три года до этого. Прием был такой же теплый, как и при прежнем визите. Они смогли достать там не менее трех сотен свиней, так что проблемы со свежим мясом и солониной были решены на длительное время. Остальные запасы они раздобыли на Раиатеа, так что, когда корабли покинули острова Общества, они были снабжены провизией даже лучше, чем когда покидали Англию.

Кук взял курс на запад с небольшим уклоном на юг. 24 сентября они увидели два маленьких острова, которые Кук не счел достойными исследования. Он назвал их острова Херви и проплыл мимо. (Это была часть большого архипелага, носящего ныне название острова Кука.) 1 октября они прибыли на первый из трех островов, открытых Тасманом; Миддлбург – это имя теперь заменено оригинальным Эуа.

Кук и его матросы были первыми белыми людьми, которых видели жители Эуа, но если говорить об отношении туземцев, то они словно нашли давно потерянных родственников. Их доброта, гостеприимство и дружелюбие были огромны настолько, что это казалось невероятным. Даже на своем возлюбленном Таити Кук не встречал ничего подобного. Их угощали обедом, устроили для них праздник и водили по острову, показывая его. Островитяне достигли, как отмечал Кук в своем дневнике, более высокой ступени развития, чем любой другой народ в Тихом океане. Один из членов экипажа писал, что они были прекрасным народом на прекрасном острове. Вся пахотная земля была тщательно обработана, разделена на аккуратные квадратные делянки с пересекающими их тропинками. Их дома представляли собой самое чистое жилище, которое Кук когда-либо видел в Тихом океане, с безукоризненно чистыми тростниковыми циновками на полу. Это был девственный, здоровый, счастливый и изобретательный народ, благородный даже в своей торговле, – Кук писал, что они стремились скорее отдать, чем получить, такое утверждение он не смог бы сделать о туземцах любого другого острова в Тихом океане. Астроном Уэллс писал, что это были самые веселые и радостные создания, которых он когда-либо видел. Кук с немалым удивлением отмечал, что мужчины и женщины не только ели вместе, что было запрещено на Таити, но мужчины были настолько галантны, что первыми предлагали пищу женщинам.

Оттуда они поплыли к большому острову, который Тасман назвал Амстердам, теперь он носит свое первоначальное название Тонгатабу. На нем их ждал такой же исключительно теплый прием, как на Эуа. Здесь они тоже смогли заключить быстрые и очень выгодные торговые соглашения и так же, как на Эуа, не встретили ни одного туземца с оружием. Но Спаррман, который оказался обладателем столь же ханжеского, мелочного и сварливого характера, как и его друг Форстер, внес весьма мрачную ноту, потребовав, чтобы выяснили, почему, если этот народ так замечательно миролюбив, повсюду он встречал множество военных дубинок. По-видимому, ему не пришло в голову, что эти дубинки могли служить для оборонительных целей только против пришельцев с других островов: островитяне с Эуа и Тонгатабу, с их развитой и интенсивной системой земледелия, были сравнительно зажиточным народом и должны были представлять очень заманчивую добычу для более бедных племен с соседних островов.

Когда 8 октября оба корабля покинули остров, их трюмы ломились от фруктов и овощей, и к тому же они везли с собой – живыми – три сотни голов домашней птицы и примерно сто пятьдесят свиней. Возникает желание сравнить оба корабля со скотными дворами.

Из-за поразительного гостеприимства, оказанного им, Кук дал этим островам название острова Дружбы, но, хотя оно до сих пор в ходу, они более – и официально – известны как острова Тонга.

Через две недели корабли были поблизости от Хоукс-Бей на восточном побережье Северного острова Новой Зеландии, получив большой ущерб от южных и юго-западных штормовых ветров, что сделало почти невозможной попытку пробиться южнее к проливу Кука. Впоследствии штормовые ветры превратились в настоящий шторм, настолько сильный, что «Эдвенчур» был унесен в море, при этом Кук потерял с ним связь ночью 29 октября.

Куку удалось пробиться к мысу Паллисер – юго-восточной оконечности Северного острова и ко входу в пролив Кука, когда, к его огорчению, ветер переменился на северо-западный и сделал вход в пролив почти невозможным. Кук был отнесен сначала на юго-восток, потом на юг, вдоль восточного берега Южного острова на такое расстояние, что он серьезно думал о том, чтобы найти гавань где-нибудь поблизости, а не идти к заливу Королевы Шарлотты. К несчастью, у него не было выбора – там была назначена встреча с Фюрно, так что Кук пробивался на север против изменявшихся встречных ветров, пока не нашел укрытие в бухте в самом проливе Кука, непосредственно за мысом Паллисера, на южном конце Северного острова. Если бы он знал, что это могло бы служить некоторым утешением за тот майский день три с половиной года назад, когда он проскочил мимо Сиднейского залива, не обратив на него внимания, потому что теперь, в поисках защиты от шторма, он наткнулся на роскошную естественную гавань Порта Николсона, в которой теперь находится столица Новой Зеландии Веллингтон.

Ветры успокоились, и на следующий день «Резольюшен» прибыл в залив Королевы Шарлотты. Там не было следов «Эдвенчура», но Кук и не ожидал его там увидеть раньше чем через несколько дней. Они ждали в заливе около трех недель, и за это время узнали интересную и крайне неприятную новость: маори, живущие в этих краях, с которыми Кук и его матросы были в хороших отношениях, были каннибалами, потому что, пока англичане находились здесь, местные военные отряды маори прибыли из набега на своих неприятелей – маори из залива Адмиралтейства, принеся с собой тело врага, которое они приготовили и съели с большим наслаждением на глазах испуганных наблюдателей с «Резольюшен».

В конце этих трех недель Кук решил, что он больше не может ждать: чтобы проникнуть на любое расстояние в полярные воды, он должен идти в разгар лета или вообще не ходить, и если он будет тянуть дольше, будет слишком поздно. Поэтому он оставил письмо для Фюрно в бутылке, где написал, что по возвращении из приполярных областей он, по всей вероятности, направится к острову Пасхи, а потом на Таити, предоставляя Фюрно самому решать, возвращаться ли в Англию или попытаться встретиться с ним где-нибудь в Тихом океане; отсутствие каких бы то ни было сроков делало это предложение очень оптимистичным.

Поскольку Фюрно больше не встретится в рассказе о Куке, по-видимому, это самое подходящее место, чтобы вкратце рассказать, что с ним произошло. После того как его корабль был разлучен с «Резольюшен» во время шторма, он был отброшен в открытое море на значительное расстояние на север и восток, и ему пришлось несколько дней пробиваться обратно к восточному побережью Северного острова. Когда корабль приблизился к нему, то вошел в Толага-Бей, первый порт, в который Кук вошел в Новой Зеландии во время своего первого путешествия – для пополнения запасов воды и дров, а затем двинулся в залив Королевы Шарлотты. К несчастью, встречные ветры не позволили ему войти в пролив Кука до 30 ноября, а Кук покинул залив Королевы Шарлотты 25-го – они разошлись всего на несколько дней.

Фюрно бросил якорь в бухте Королевы Шарлотты и провел там две недели, ремонтируя «Эдвенчур». Затем 16 декабря он послал на сушу шлюпочную команду, состоящую из двух офицеров и восьми матросов, собрать столько овощей и зелени, сколько они смогут. Они не вернулись. Поисковая партия, которая отправилась за ними на следующий день, обнаружила, что все люди были убиты и съедены маори.

Пришедший в ужас от этого случая Фюрно решил вернуться в Англию. Он крайне быстро проделал переход до мыса Горн – всего за один месяц, а затем остановился в Кейптауне, прежде чем пуститься в обратный путь в Англию.

Кук же, покинув залив Королевы Шарлотты, плыл на юг в течение почти десяти дней, затем изменил курс на юго-восточный; после недели хода этим курсом он встретил первые айсберги, и через два-три дня они уже занимали все пространство от горизонта до горизонта. Температура упала ниже нуля, а способы обогрева на борту «Резольюшен» были столь примитивными, что внутри кают было почти так же холодно, как на верхней палубе. Форстер-старший особенно – в его защиту можно привести тот факт, что он жестоко страдал от ревматизма, – горько сетовал на условия в его каюте, которая находилась позади главной мачты, где и ветер, и ледяная вода могли, по-видимому, проникать внутрь. Форстер обрадовался, когда начался туман, что в сочетании с многочисленными айсбергами, плавающими в непосредственной близости, сделали положение очень опасным и заставили Кука снова повернуть на север.

Он недолго радовался – за неделю до Рождества погода улучшилась, и Кук снова повернул «Резольюшен» на юг. 21 декабря «Резольюшен» пересек Южный полярный круг, и это было во второй раз в истории, и оба раза это сделал Кук. В Рождество они все еще продвигались к югу, и Форстер-старший в своем дневнике за этот день писал, что не знает, расстраиваться ли ему из-за страданий, которые приносит ему эта ледяная антарктическая пустыня, представлявшаяся ему адом, или из-за «отвращения, проклятий и ругани», которые окружали его со всех сторон, потому что команда «Резольюшен» праздновала Рождество традиционным морским способом.