Алистер Маклин

Дьявольский микроб

В то утро в почтовом ящике ничего не оказалось. И неудивительно: уже три недели я не получал писем — с тех пор, как снял комнату на втором этаже близ Оксфордстрит. Закрыв входные двери приемной, я прошел мимо стола и стула секретаря, которого завел бы при условии процветания сыскного агентства «Кэвел», и толкнул дверь с надписью «Кабинет».

За дверью находилась контора главы частного сыскного агентства Пьера Кэвела и всего штата сотрудников — в моем единственном лице. Комната была побольше приемной, это я знал точно, ибо измерил ее, хотя только весьма опытный землемер мог бы, прикинув на глаз, сказать то же.

Я не привередлив, но должен сознаться, что комната эта не из лучших.

Бесцветные стены в серых потеках, грязно-белого цвета пол и темный потолок — результат лондонского тумана и заброшенности помещения. В одной из стен имелось узкое высокое окно, выходящее в мрачный колодец двора, кое-как протертое изнутри и прикрытое рекламным календарем. На линолеуме пола видавший виды квадратный письменный стол, вертящийся стул и кресло для клиента; обшарпанный коврик, чтобы клиент не простудил ноги, вешалка и пара зеленых металлических пустых шкафов. Больше ничего. Для иных вещей в комнате просто не оставалось места. Я собирался сесть, когда раздался мягкий звук колокольчика, дернувшегося два раза, и скрип дверных петель.

«ПОЗВОНИТЕ И ВХОДИТЕ» — гласила табличка коридорной двери. Кто-то так и поступил. Я открыл верхний левый ящик стола, вытащил бумаги и конверты, разбросал их перед собой на столе, нажал коленкой кнопку под столом и встал, услышав стук в дверь кабинета.

Вошел высокий худой человек в узкобортном пальто и в котелке, с саквояжем и перчатками в левой руке, свернутым зонтиком в правой. Длинное белое лицо, тонкие черные волосы разделены пробором точно на две половины и зачесаны почти прямо назад, пенсне на орлином носу, а на верхней губе тонкая черная линия усиков, каким-то образом безукоризненно взращенных.

Должно быть он носил с собой микрометр. Типичный образ старшего бухгалтера из Сити — никем иным представить его не мог.

— Извините за вторжение, — улыбнулся он, показывая три верхние золотые коронки и скосив взгляд назад, — но, кажется, ваш секретарь...

— О, пустяки! Входите.

Он разговаривал, как бухгалтер: взвешивая слова, не торопясь, слегка рисуясь правильным выговором. Протянул мне руку — быстрое легкое пожатие, ни к чему не обязывающее.

— Мартин, — представился он, — Генри Мартин... Мистер Пьер Кэвел?..

— Да. Не угодно ли сесть?

— Благодарю, — он сразу сел, ноги поставил прямо, сдвинув их вместе.

Осторожно покачивая саквояжем перед коленями, огляделся, не пропуская ничего, и слегка улыбнулся. — Дела не очень... э... хорошо... у вас идут, не так лиг, мистер Кэвел?

Возможно, он и не бухгалтер. Те, как правило, вежливы, с хорошими манерами и не столь быстро переходят к ненужным колкостям. Быть может, он чем-то расстроен... Люди, которые обращаются к частным детективам, редко бывают спокойны.

— Хочу подурачить налогового инспектора, — объяснил я. — Чем могу быть полезен, мистер Мартин?

— Рассказом о себе. — Он больше не улыбался и глаза его не блуждали по комнате.

— О себе?.. — переспросил я резко, но учитывая, что за три недели не имел ни одного клиента. — Пожалуйста, поконкретнее, мистер Мартин. У меня куча дел.

Действительно, у меня были свои дела: разжигание трубки, чтение утренних газет и тому подобное.

— Прошу прощения, мистер Кэвел. Итак, о вас... Именно вас я выбрал для выполнения очень деликатной и трудной миссии. Хочу быть уверенным, что вы — именно тот человек, и полагаю, что это логично, не так ли?

Внимательно разглядывая Мартина, я подумал, что его без особого ущерба для себя можно вышвырнуть вон.

— Я не выполняю щекотливых поручений, мистер Мартин. Занимаюсь только расследованием.

— Именно, именно, когда есть что расследовать. — Его тон был еще не таким безразличным, чтобы оскорбиться. — Видимо, я должен кое-что сообщить. Не обижайтесь, через несколько минут вы ознакомитесь с моим методом, мистер Кэвел. Обещаю, не пожалеете, — он открыл саквояж, вынул кожаную папку, достал из нее плотный лист бумаги и с выражением стал читать:

— \"Пьер Кэвел. Родился в Лиде, Кальвадос, французского происхождения. Отец — инженер-строитель, Кэвел из Хэмпшира. Мать Анна-Мария Лешанр из Лиде, франко-бельгийского происхождения. Одна сестра, Лизель. Оба родителя и сестра погибли при бомбежке Руана. Бежал на рыбацкой лодке в Англию. Будучи юношей, шесть раз выбрасывался с парашютом в Северной Франции, каждый раз возвращался с ценной информацией. За два дня до высадки союзников забрасывался в Нормандию. В конце войны был представлен сразу к шести наградам — три английские, две французские и одна бельгийская\".

Генри Мартин взглянул на меня с легкой улыбкой. — Первая заминка: в наградах отказано. Можно отнести на счет быстрого вашего взросления стали слишком серьезны для побрякушек... Впрочем, вот что дальше:

«Поступил в британскую действующую армию. Дослужился до майора разведки корпуса, честно работал в отделе М-1-6». Контрразведки, полагаю? Затем работа в полиции. Почему вы ушли из армии, мистер Кэвел?

— Плохие перспективы, — ничего, выброшу его из конторы позднее, сразу подумал я, а сейчас он меня заинтересовал. Как много он еще знает и что?

— Вас выгнали, — снова слегка улыбнулся он. — Если младший офицер собирается ударить старшего, то это нарушение армейской дисциплины. А вы ошиблись, выбрав для пощечины младшего по чину, — он вновь уткнулся в бумагу:

— \"Поступил в транспортную полицию. Быстрое продвижение в званиях до инспектора. В последние два года выполнял специальные задания, характер коих неизвестен\". Мы можем только догадываться. Затем вы ушли в отставку.

Так ведь?

— Так.

— В служебной карточке «отставка» звучит лучше, чем «уволен», что и значилось бы, останься вы на службе на сутки дольше. Видимо, у вас дар к нарушению дисциплины. Однако вы имеете друзей, и влиятельных. Не прошло недели после отставки, как вы уже числились начальником секретной службы в Мортоне.

Я перестал передвигать бумажки на столе и спокойно ответил:

— Сведения о моей службе легко достать, если знать где, но вы не имели права брать их там, где взяли.

— Скорее можно проникнуть в Кремль, чем в Мортонский микробиологический центр в Уилтшире. Прекрасно знаю, мистер Кэвел, что не смог бы иметь эти сведения, но... вы и с этого поста были уволены. Знаю, почему вас уволили.

То, что я принял своего клиента за бухгалтера, не говорило в пользу моих расследовательских способностей — Генри Мартин не узнал бы балансового отчета, поднеси его хоть на серебряном подносе, но я никак не мог догадаться о его настоящей профессии.

— Вас уволили из Мортона, — педантично продолжал Мартин, — за то, что вы умели держать язык за зубами. О, не за нарушение служебной тайны, мы знаем, — он снял пенсне и тщательно протер его. — После пятнадцатилетней службы в разведке вы, вероятно, даже с собой не говорили о том, что знаете. Но беседовали в Мортоне с ведущими директорами и учеными, не скрывая своего отношения к характеру работы, которой они занимались. Не вы первый отмечали с горечью тот факт, что это учреждение контролируется военным министерством, хотя его считают государственным Мортонским центром здравоохранения. Вы, конечно, знаете, что в Мортоне занимаются выращиванием и разведением микробиологических организмов для использования их исключительно в военных целях. Но вы один из немногих, кто сознает страшные и губительные свойства оружия, которое там разрабатывается. И прекрасно представляете, что лишь несколько самолетов с этим оружием могут полностью уничтожить жизнь в любой стране на нашей планете в считанные часы. Вы были против использования этого оружия, против использования его в отношении мирного, ничего не подозревающего человечества. Об этом знали в Мортоне, слишком многие знали. Вот почему вы сейчас вынуждены работать частным детективом.

— Жизнь несправедлива, — согласился я, встал, подошел к двери, повернул ключ и положил его в карман. — Вам ясно, мистер Мартин, что вы наболтали много лишнего. Итак, откуда у вас сведения о моей работе в Мортоне? Иначе вы не выйдете из этой комнаты. Мартин вздохнул, поправил пенсне.

— Мелодраматично, но совершенно излишне. Разве вы приняли меня за дурака, Кэвел? Неужели я кажусь дураком? Я рассказал вам все только в надежде на сотрудничество. Хорошо, выложу карты на стол. В прямом смысле.

— Он достал портмоне и вынул цвета слоновой кости визитную карточку. Что-нибудь говорит вам?

Карточка говорила о многом. Вдоль нее шла надпись: «Совет безопасности мира». В нижнем правом углу: «Генри Мартин, лондонский секретарь». Мартин пододвинул кресло поближе и наклонился, опершись руками о стол, с лицом напряженным и серьезным.

— Конечно, вы слышали о нас, мистер Кэвел. Без преувеличения скажу, что это огромная сила. Наш совет не обращает внимания на расу, религию, политику... Не хочется по этому поводу распространяться, но сообщу, что даже многие церковные деятели Англии являются его членами, будь то протестанты, католики, методисты. Наш список высокопоставленных лиц можно сравнить с «Кто есть кто». Министерство иностранных дел знает о нас и полностью поддерживает. На нашей стороне множество влиятельных людей страны. За мной стоят очень сильные люди, мистер Кэвел. — Он ухмыльнулся.

— У нас есть свои люди даже в Мортоне.

Все это походило на правду, за исключением Мортона. Впрочем, учитывая его осведомленность, и это могло оказаться правдой. Сам я не являлся членом этого совета — очевидно, не подходил по своим данным к справочнику «Кто есть кто», но знал, что такая организация полусекретного характера существует.

— Хочу подчеркнуть, что я — уважаемый человек, работающий в очень влиятельной организации.

— Возможно.

— Благодарю. — Он вновь нырнул в свой саквояж и извлек стальной контейнер, размерами и формой напоминающий фляжку. — Вот, мистер Кэвел, милитаристская клика в нашей стране грозится разбить вдребезги мечты и надежды. Откровенно говоря, она внушает страх. Сумасшедшие они. Голоса их становятся все громче с каждым днем. Они требуют превентивной войны против СССР. Биологической войны. Вряд ли они своего добьются. Но с нашей стороны было бы глупо им попустительствовать. — Он говорил это заученным тоном, будто в сотый раз. — Против бактериологической атаки нет и не может быть защиты. Вакцина против вируса создана после двух лет напряженной и лихорадочной работы, но она находится только в Мортоне, — он умолк, поколебался и бросил флягу мне через стол. — Ее достали в Мортоне три дня назад. Находящейся в ней вакцины достаточно для производства прививок любой нации мира. Спасение зависит от нас, мистер Кэвел. Я молча уставился на него.

— Отвезите это по адресу... — Он взял клочок бумаги на столе и что-то написал на нем. — Вам будет уплачено сто фунтов сейчас же, оплачены все расходы и плюс еще сто фунтов по возвращении. Очень деликатная миссия, полагаю. Возможно, и опасная, хотя на вашем месте я об этом не думал бы.

Вас считают человеком, знающим все проселочные дороги Европы так, как старый опытный таксист знает улицы Лондона. Поэтому не думаю, что границы представят непреодолимые барьеры.

— И мои пацифистские взгляды, — ввернул я.

— Ну да, ну да, — нетерпеливо подтвердил он. — Вы понимаете, конечно, что взгляды ваши проверялись особенно тщательно. И на вас единственном остановили выбор.

— Что ж, это очень заманчиво, — пробормотал я. — И интересно.

— Не понимаю... о чем вы? — быстро спросил Мартин. — Так согласны, мистер Кэвел?

— Нет.

— Нет? — Он сразу стал спокойным. — Вы отказываетесь? Значит, вы не пошли дальше пустых разговоров о вреде бактериологического оружия? Все эти разговоры в Мортоне...

— Вы же сами подтвердили, что дела у меня идут не блестяще, — перебил я его. — За три недели не было ни одного клиента, по всем признакам, не будет и через три месяца. Кроме того, вы признались, что я единственный, на кого пал ваш выбор.

— Значит, вы, в принципе, не отказываетесь? — Его тонкий рот скривился в усмешке.

— В принципе, нет.

— Сколько?

— Двести пятьдесят фунтов за каждый конец.

— Это ваше последнее слово?

— Совершенно точно.

— Хотите, я вам кое-что скажу, Кэвел? — грубо начал он.

— Не хочу. Придержите ваши слова и вашу мораль для своего совета.

Здесь речь идет о бизнесе.

Он долго и зло глядел на меня сквозь толстые стекла пенсне, затем наклонился к саквояжу, достал пять плоских пачек банковских билетов и аккуратно сложил их на столе перед собой.

— Двести пятьдесят фунтов ровно.

— Видно, лондонскому отделению совета придется искать себе другого секретаря, — вставил я.

— Не придется, — явно недружелюбно ответил он. — Мы предложили хорошую плату, но учли и возможность вымогательства. Берите, деньги ваши.

— Сначала снимите резинки с пачек, пересчитайте все билеты у меня на глазах.

— О, боже! — Самодовольство его испарилось. — Неудивительно, что вас выгоняли из стольких мест, — грубо подытожил он, пересчитал банкноты и положил передо мной пачку из полсотни пятифунтовых бумажек.

— Вот вам. Пятьдесят. Удовлетворены?

— Вполне. — Я открыл правый ящик стола, взял деньги, фляжку, адрес и положил все туда. Мартин застегивал саквояж, но что-то заставило его резко взглянуть вверх. Он замер, глаза его расширились, словно готовы были вылезти из стекол.

— Ну да, оружие, — уверил я его. — Японский «хэкати», девятизарядный, автоматический, на взводе. Думаю, этих подробностей достаточно. Не смущайтесь прозрачной ленты на стволе, это для предохранения механизма.

Пуля легко пройдет через нее, через вас и даже через вашего двойника, если бы он сидел за вами. Руки на стол!

Он довольно спокойно выполнил приказ. Обычно люди так не держатся, когда смотрят в дуло пистолета, направленного на них с трех футов.

Незаметно, чтобы он волновался. Это меня насторожило, ибо в таком положении волноваться должен только Генри Мартин.

— У вас несколько необычный способ ведения дел, Кэвел, — с холодным презрением, без всякой дрожи в голосе сказал он. — Что это? Грабеж?

— Не валяйте дурака. Разве это так выглядит? Ваши деньги у меня в кармане. Помнится, вы спрашивали, не принял ли я вас за дурака. Сразу я не мог ответить, но сейчас скажу. Вы именно потому дурак, что забыли о моей работе в Мортоне. Я отвечал там за безопасность.

— Не совсем понятно...

— Поймете. Вакцина, которую вы мне дали, для какого вируса предназначена?

— Я только агент совета.

— Ладно. Все вакцины приготавливаются и хранятся в Холдерс-холле, в Эссексе. Если эта фляжка попала сюда из Мортона, то в ней нет вакцины.

Вероятно, в ней один-два вируса. Во-вторых, я совершенно уверен: никто не может украсть секретный вирус из Мортона, как бы ловок и умен ни был. Едва последний человек покидает лабораторию, как приводится в движение часовой механизм, о котором знают только двое. Если оттуда что украдено, то взломом. А тогда немедленно начнется расследование. В-третьих, вы сказали, что вас полностью поддерживает министерство иностранных дел. Если это так, то зачем тайная возня с нелегальной переправкой вакцины? Дипломатическая почта — вот и все решение задачи. И самая большая ваша ошибка, друг мой, что вы забыли о моей работе в контрразведке. Любое учреждение или организация, вновь появившиеся в Англии, сразу привлекают внимание контрразведки. Не миновало эту участь и отделение вашего совета в Лондоне.

Я знаю одного из членов совета. Пожилого, толстого, лысого и близорукого человека, являющегося полной противоположностью вам во всех отношениях.

Его зовут Генри Мартин. Он числится секретарем лондонского отделения совета. Он-то и есть настоящий Генри Мартин.

Он смотрел на меня в упор, не отводя взгляда. Руки его покоились на столе.

— Вряд ли вы что-либо добавите к этому, так? — помолчав, произнес он.

— Именно так.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Передать вас специальному бюро расследований вместе с записью нашего разговора. В порядке обычной предосторожности я включил магнитофон, когда вы вошли. Конечно, это не совершенное доказательство, но адрес, фляжка и ваши отпечатки пальцев на пятидесяти банкнотах составят то самое, что их заинтересует.

— Кажется, я в вас ошибся, — признался он. — Мы можем договориться...

— Я не продаюсь, по крайней мере, за эти двести пятьдесят фунтов.

Наступила пауза, затем он сказал тихо:

— Может, пятьсот?..

— Нет.

— Тысяча? Тысяча фунтов, Кэвел, в течение часа.

— Благодарю. — Я потянулся к телефону, положил телефонную трубку на стол и стал набирать номер левым указательным пальцем. На третьей цифре раздался резкий стук в дверь моего кабинета.

Я положил трубку на рычаг, бесшумно встал. Когда Мартин входил в мою комнату, дверь в коридоре была закрыта. Никто не мог открыть ее так, чтобы не прозвучал колокольчик, но я не слышал никаких звуков, никаких звонков.

И все же кто-то был уже прямо у двери кабинета. Мартин едва заметно улыбнулся. Мне это не понравилось.

— Повернитесь лицом в угол, Мартин, руки положите на затылок, — тихо сказал я и поднял пистолет.

— Вряд ли это необходимо, — спокойно ответил он. — За дверью наш общий друг.

— Делайте, что велят. — Он повиновался, а я подобрался к двери вдоль стены и спросил:

— Кто там?

— Полиция, Кэвел. Откройте.

— Полиция? — Голос показался знакомым, хотя многие умеют подделываться под чужие интонации. Я бросил взгляд на Мартина. Он не шевельнулся.

— Суньте документы под дверь! — крикнул я. Послышалась возня, и длинная визитная карточка показалась на полу. Ни значка, ни документов, одна визитная карточка с надписью «Д. Р. Харденджер» и — телефон Уайтхолла. Число знавших привычку старшего инспектора Харденджера пользоваться визитной карточкой было невелико. Голос и визитка — значит, все в порядке. Я повернул ключ и открыл дверь. Передо мной вырос действительно старший инспектор Харденджер, большой, грузный, краснолицый, с бульдожьими щеками, одетый в выцветший серый реглан, черную шляпу, которую носил он все годы нашей совместной работы. Сзади инспектора маячил маленький человечек в хаки.

— Все в порядке, Кэвел. — В его удивительно голубых больших глазах мелькнула улыбка. — Уберите пистолет! Вы в полной безопасности, раз здесь полиция.

— Извините, Харденджер, — покачал я головой, — но я у вас больше не служу. У меня есть разрешение на ношение оружия, а вы в моей конторе незаконно, без приглашения, — я кивнул в угол. — Сначала обыщите этого типа, а уж потом я спрячу пистолет, не раньше.

Генри Мартин полуобернулся, держа руки над головой, и улыбнулся Харденджеру, ответившему тоже улыбкой.

— Должен тебя обыскать, Джон?

— Не стоит, сэр, — живо отозвался Мартин, — знаете ведь, что я боюсь щекотки.

Я в недоумении уставился на них, переводя взгляд с Мартина на Харденджера, затем опустил пистолет и устало спросил:

— Что все это значит?

— Выражаем искреннее сожаление, Кэвел, — грубовато произнес Харденджер, — но это было необходимо. Сейчас объясню. Настоящее имя этого человека Мартин, Джон Мартин из спецотдела. Инспектор. Недавно вернулся из Торонто. Можете посмотреть его документы или поверьте мне на слово.

Я молча направился к столу, спрятал пистолет, вынул фляжку, деньги, клочок бумаги с адресом.

— Заберите свой реквизит, Мартин, и убирайтесь отсюда, — с суровым выражением, но спокойно сказал я. — Вы тоже, Харденджер. Знать не хочу, для чего придумана эта глупая игра, бутафория меня не интересует, мне на нее плевать. Вон! Не люблю веселящихся парней, ставящих меня в дурацкое положение. И не собираюсь играть в кошки-мышки, даже если здесь замешан спецотдел.

— Ну-ну, Кэвел, успокойтесь, — начал Харденджер, — ведь я объяснил, что это вызвано необходимостью и...

— Позвольте мне объяснить, — перебил инспектора человечек в хаки, вынырнув из-за Харденджера. Теперь я мог его получше разглядеть: армейский офицер, даже не капитан, чистенький, аккуратный, представительный. Из тех типов, к которым я отношусь особенно неприязненно. — Меня зовут Кливден, генерал-майор Кливден. Я должен...

— Меня выгнали из армии за то, что я замахнулся на генерал-майора, перебил его я. — Стоит ли мне напоминать это, особенно когда я штатский?

Вы тоже — вон! Сейчас же.

— Предупреждал, каков субъект! — пробормотал Харденджер, ни к кому не обращаясь, пожал плечами, запустил руку в карман своего реглана и вытащил наручные часы. — Мы уйдем. Но сперва... думаю, вам они понравятся. Это вам подарок. Их сдали ремонтировать в Лондоне, а вчера получили в конторе Шефа.

— Значит, разбогатели? — грубо сказал я.

— Речь идет о Нейле Кландоне, о вашем преемнике на посту руководителя охраны в Мортоне. Кажется, он был одним из ваших лучших друзей... Я не шевельнулся, часы из протянутой руки не взял.

— Был?.. Кландон был?..

— Кландон мертв. Убит, если хотите. Кто-то проник в секретные лаборатории Мортона прошлой ночью или рано утром сегодня.

Я оглядел всех троих, повернулся к окну, всматриваясь в серый сплошной туман, тянущийся вдоль Глочестера. И спустя немного пробормотал:

— Лучше бы вам отсюда появиться... Нейл Кландон был найден дежурным патрулем вскоре после двух часов пополуночи в коридоре блока \"Е\" рядом со стальной дверью лаборатории № 1. От чего наступила смерть, еще не известно. Хотя персонал центра состоял в основном из врачей, никому не позволили приблизиться к трупу. Никто не смел нарушать инструкцию. Когда раздался сигнал тревоги, в дело включился спецотдел. Вызвали старшего охраны. Он приблизился к трупу шагов на шесть. По его предположениям, Кландон умер не сразу, умер в конвульсиях и агонии. Признаки отравления синильной кислотой. Если бы охранник мог уловить горький миндальный запах, это позволило бы поставить диагноз точнее. Однако все охранники внутреннего патрулирования обязаны совершать обход в специальных герметических костюмах и противогазах. Старший охраны заметил и еще кое-что. Завод времени часов, установленных на стальных дверях, был переставлен. Обычно они заводились с шести до восьми вечера. В этот раз они были заведены с полуночи. Следовательно, в лабораторию № 1 невозможен вход раньше двух часов дня. За исключением тех, кто знал комбинацию завода механизма часов.

Все это рассказал мне не Харденджер, а генерал. Выслушав его, я спросил:

— Почему рассказываете вы? Откуда вам все это известно?

— Генерал-майор Кливден — заместитель командующего Королевского военного медицинского корпуса, — объяснил Харденджер, — следовательно, он одновременно оказывается директором Мортонского микробиологического исследовательского центра.

— В мое время его не было.

— Предшественник ушел в отставку, — сухо сказал Кливден, хотя можно было заметить его скрытое волнение. — Слабое здоровье. Нервы... Первые известия, само собой, поступили ко мне. Я находился в Лондоне и незамедлительно дал знать о случившемся старшему инспектору. А сам приказал вызвать в Мортон из Олдершота кислородно-ацетиленовую группу: они откроют дверь под наблюдением спецотдела.

— Кислородно-ацетиленовую группу?! — уставился я на него. — Вы что, ненормальный?

— Не понимаю.

— Сейчас же отмените этот приказ. Что вас... что вас надоумило его отдать? Разве вы ничего не знаете об этой двери?.. К тому ж ни одно кислородно-ацетиленовое оборудование не вскроет эту стальную дверь. Но известно ли вам, что сама эта дверь смертельна? Что она начинена смертельным газом? Что в ней находится специальная пластина с двумя тысячами вольт напряжения?!

— Я не знал этого, Кэвел, — шепотом произнес он. — Я ведь недавно здесь работаю.

— Ну, даже если они и проникнут внутрь? Подумайте о том, что их там ожидает. Вы напуганы сейчас, не так ли, генерал-майор Кливден? Вы напуганы тем, что кто-то пробрался внутрь. А если этот кто-то проявил неосторожность? Если он столкнул, уронил или разбил колбу с микробами? Или даже пробирку? Например, содержащую токсин ботулинуса? Это уже готовый и хранящийся в лаборатории номер один вирус. Потребуется не менее двенадцати часов, чтобы он сделался безвредным на воздухе. Если кто поймает этот вирус до полудня, такого можно уже считать сейчас трупом. Вы, Кливден, подумали об этом? Разве вам известно, что Кландон не прикасался к ботулинусу? Симптомы отравления в точности совпадают с действием синильной кислоты. Откуда вам известно, что не получили вирусы те двое из охраны, что обнаружили труп? Или старший охраны, который разговаривал с вами? Если он подвергся воздействию ботулинуса после того, как снял маску, то должен умереть в агонии минутой позже. Вы уверены, что он жив?

Кливден потянулся к телефону. Руки его дрожали. Пока он набирал номер, я обратился к Харденджеру:

— Итак, старший инспектор, ваши соображения?

— Почему здесь оказался Мартин?

Я кивнул.

— Есть веские причины. Первая. Вы в нашем списке первый на подозрении.

— Повторите-ка...

— Вас уволили, — потупился он, — и оставили на подозрении. Ваше мнение о Мортоне и ваша точка зрения на опасные биологические эксперименты хорошо известны. Кроме того, вы хотели все сосредоточить только в своих руках. Знаю это и по совместной с вами работе.

— Лунатик! Как я мог убить своего лучшего друга?! — рассвирепел я.

— Вы единственный, живущий не в Мортоне и знающий всю систему охраны.

Единственный, Кэвел. Если кто-то проник туда и выбрался обратно, так это мог быть только Кэвел. — Он многозначительно помолчал. — И вы единственный из живых, знающий шифр всех дверей лабораторий. А комбинации могут быть изменены только на заводе-изготовителе. После вашего увольнения никто не подумал изменить шифр.

— Гражданский директор доктор Бакстер тоже знает все комбинации шифров, — возразил я.

— Бакстер исчез. Мы нигде не можем его найти. Нам было необходимо предпринять кое-что. Некоторые шаги... Едва вы ушли из дому сегодня утром, мы встретились с вашей женой. Она сказала...

— Вы были у меня дома?! — возмутился я. — Беспокоили Мэри?

Допрашивали ее? Я, пожалуй...

— Не волнуйтесь, — холодно перебил меня Харденджер. — Меня там не было. Я послал младшего офицера. Конечно, с моей стороны глупо спрашивать о муже у жены, которая замужем только два месяца. Естественно, она сказала, что вы были дома всю ночь. — Я молча уставился ему в глаза. — Вы что, хотите вцепиться в меня? За мое предположение, что Мэри могла солгать, или за то, что она не предупредила вас по телефону? — спросил он.

— Мне не нравится все, что вы говорите.

— Она не солгала. Вспомните, я ее хорошо знаю. А предупредить вас она не могла. Мы отключили ваш телефон и дома, и в конторе. И подключились к ним. Так что я слышал все, что вы говорили Мартину. Одно время вы заставили меня поволноваться, — засмеялся он.

— Как вы проникли сюда? Я не слышал.

— Предохранительная коробка расположена в наружном коридоре.

Незаконно, но я прошу прощения.

— Придется переделать, — кивнул я.

— Словом, вы вне подозрений, Кэвел. Считаю, что инспектору Мартину следует дать премию Оскара. Потратили двенадцать минут впустую, но убедиться было необходимо.

— Зачем? Почему именно так? Несколько часов проверки вашими людьми такси, ресторанов, театров, и убедились бы в том же — я не был ночью в Мортоне.

— Некогда ждать, — грубо сказал он. — И еще. Раз вы не замешаны в убийстве, тогда вы тот, кто поможет убийцу найти. Это ясно. Кландон мертв.

Вы один знаете всю систему охраны в Мортоне. Больше никто. Если что не так получилось, прошу прощения. Но если кто и способен что-то обнаружить, так это вы, факт.

— Прибавьте тот факт, что я единственный, кто может открыть ту дверь.

Поскольку Кландон мертв, а Бакстер исчез.

— Это тоже, — согласился он.

— Это тоже, — передразнил я его. — Все, что вы хотите от меня. И едва дверь откроется, я опять могу катиться на все четыре стороны?.. — Если только сами пожелаете.

— Вот как? Сперва Дерри, теперь Кландон. Ну что ж, возможно, что-то я и сделаю.

— Знал, что согласитесь. Даю вам полную свободу.

— Шефу это не понравится, — никто еще не называл начальника Харденджера по имени, да и немногие его имя знали.

— Я уже говорил с Шефом о вас. Действительно, вы ему не нравитесь.

Подозреваю даже, что он вас просто недолюбливает, — кисло ухмыльнулся Харденджер. — Тем более здесь замешаны родственные отношения.

— Так вы обговорили все заранее? Ну что, благодарю за доверие.

— На вас первого пало подозрение, но лично я никогда не сомневался в вас. И все же надо было убедиться... Вы ведь знаете, сколько наших лучших людей перешло за последние годы в противоположный лагерь.

— Когда едем? — спросил я.

— Сейчас. Если вы готовы. — Кливден только что положил телефонную трубку, рука его все еще подрагивала.

— Минуту. Охрана на заводе? Имеется пароль? — обратился я к Кливдену.

Харденджер был мастак сохранять невозмутимость, но сейчас он не мог скрыть вдумчивого любопытства. Обычно так смотрят на совершивших маленькую оплошность.

— Все в порядке. Это не мог быть ботулинус, убивший Кландона.

Центральные лаборатории надежно опечатаны.

— А доктор Бакстер?

— Пока ничего не известно. Он...

— Пока ничего? Значит, две смерти. Какое совпадение, генерал. Если, конечно, это можно так назвать.

— Не пойму, о чем вы? — раздраженно спросил он.

— Об Истоне Дерри. Моем предшественнике в Мортоне. Он исчез два месяца назад, ровно через шесть дней после моей свадьбы, на которой был шафером. О нем тоже ни слуху ни духу. Знаете, конечно?

— Откуда мне знать? — Очень раздражительный маленький человечек, ей-богу. Мне оставалось радоваться, что не он мой лечащий врач, а я не его клиент. — Всего-то я был там два раза со дня моего назначения... Теперь относительно Бакстера. Он вышел из лаборатории в обычное время, возможно, чуть позже. Он живет с сестрой-вдовой в одноэтажном домике с верандой, близ Альфингема, в пяти километрах — от Мортона. Прошлой ночью дома не был, как сообщила сестра. — Он повернулся к Харденджеру. — Нужно немедленно ехать, инспектор.

— Так точно, сэр. Кэвел едет с нами.

— Рад слышать, — сказал Кливден, даже не взглянув на меня, но я и не обиделся: нельзя представить генерал-майоров без армейского мышления — для него мир точен, упорядочен начальническим положением, где нет ничего лишнего и нет места даже частным детективам. Тем не менее он старался быть вежливым. Конечно, на свой лад и на усмотрение:

— Полагаю, нам понадобится ваша помощь. Итак, едем.

— Но сначала я позвоню жене, скажу о случившемся, если, конечно, ее телефон уже включен. — Харденджер утвердительно кивнул, но не успел я протянуть руку к трубке, как Кливден положил на нее свою.

— Никаких звонков, Кэвел. Прошу извинить. Мы должны соблюдать осторожность. Крайне необходимо, чтобы никто, абсолютно никто не знал о случившемся в Мортоне.

— Объясните ему, старший инспектор, — сказал я и отстранил его руку.

Харденджер был явно не в своей тарелке. Пока я набирал номер, он извиняющимся тоном объяснял генералу:

— Весьма сожалею, сэр, но Кэвел теперь не числится в армии и даже не подчиняется спецсектору. Кроме того, э... как вам сказать... он очень скептически настроен в отношении военных.

— Но мы можем, согласно нашему секретному циркуляру...

— Прошу прощения, сэр, — меланхолично помотал головой Харденджер, «специальная информация, добровольно раскрытая гражданскому лицу, не связанному с правительственными органами, перестает быть государственным секретом». Нас никто не заставлял давать такую информацию Кэвелу, тем более сам он нас не просил об этом. У него перед нами нет никаких обязательств. Более того, это мы просим у него помощи...

Я дозвонился Мэри, сообщил, что не арестован, что собираюсь в Мортон и что позвоню сегодня позже. Затем положил трубку, взял куртку и прикрепил свой «хэкати» внутри рукава под мышкой. В отличие от инспектора Мартина, я ношу одежду, удобную для оружия.

Харденджер безучастно наблюдал за мной, а генерал поглядывал неодобрительно. Дважды он пытался что-то сказать, но оба раза сдержался.

Конечно, все это было необычным. Но ведь и убийство было не обычное.

Нас поджидал армейский вертолет, но туман был слишком плотен, и пришлось отправиться в Мортон в большом «ягуаре», за рулем которого находился полицейский в штатском, с удовольствием жмущий на газ, прибавляя и прибавляя скорость. Мы уже проезжали Мидлсенс, когда туман стал рассеиваться, и видимость на дороге улучшилась. После полудня благополучно прибыли в Мортон. Он являл собой безобразный архитектурный комплекс, способный испортить любой ландшафт. Сомневаюсь, что эти сооружения строил архитектор, но если бы таковой имелся и копировал тюрьмы XIX века — а комплекс на самом деле имел сходство с тюрьмой, — то не смог бы добиться более уродливого и отталкивающего вида, чем в Мортоне.

Грязный, мрачный, суровый, под свинцовым октябрьским небом, Мортон состоял из четырех параллельных рядов приземистых, с плоскими крышами бетонных трехэтажных строений. Каждый ряд своей отталкивающей безжизненностью, мертвенностью напоминал богом проклятые, запущенные кварталы викторианской эпохи в трущобах большого города. Каждый ряд тянулся примерно на четверть мили с промежутком около двухсот ярдов между ними. От строений до забора было примерно пятьсот метров голого и от всего свободного пространства. Ни дерева, ни кустика — вообще никаких насаждений, даже ни одной клумбы. При желании можно спрятаться за кустиком или за цветочной клумбой, но невозможно укрыться в двухдюймовой траве газона — кроме нее ничего не росло в этом безликом пустынном месте, окружающем Мортон. Внешний забор вряд ли можно было назвать стеной, ибо за всякой стеной может спрятаться человек. Любой комендант концентрационного лагеря времен второй мировой войны мог бы только мечтать о месте, подобном Мортону, и спал бы безмятежно ночами. Мортон был обнесен колючей проволокой в пятнадцать футов высоты, так круто наклоненной, что верхняя часть ее выступала на пять футов от подножия. Подобная же ограда, только с наклоном в противоположную сторону, шла параллельно внешней на расстоянии около двадцати футов.

Между оградами по ночам бегали немецкие овчарки и доберман-пинчеры, выдрессированные для охоты на людей и слушающиеся только своих армейских поводырей. Они могли разорвать кого угодно.

В трех футах от внутреннего ограждения натянуты две тонкие проволоки, которые невозможно было заметить тому, кто попытался бы проникнуть за второе ограждение ночью. Затем, в десяти футах от этих проволок, шел еще один забор в пять ниток проволоки на изоляторах, прикрепленных к цементным столбам. Через него проходил электрический ток, смертельный для любого. А чтобы все прохожие имели об этом представление, военные через каждый десяток шагов навешали табличек по периметру ограды. Таблички были пяти типов. На четырех из них черным по белому — объявления: «Опасная зона, при команде — уходите», «Собаки спущены», «Запретная зона», «Электрические заборы», а на пятой — красным по желтому, очень четко: \"В. М.

Собственность. Нарушители будут убиты\". Только безумец или совсем неграмотный мог бы сунуться сквозь эти преграды в Мортон.

Мы выехали на окружную дорогу близ Мортона, повернули вправо и, проехав среди вересковых полей с четверть мили, оказались перед въездом в Мортон.

Водитель-полицейский резко затормозил перед шлагбаумом и стал опускать стекло дверцы, а возле нас уже оказался сержант охраны с автоматом, направленным, нужно заметить, отнюдь не вниз дулом. Узнав Кливдена, он опустил автомат и сделал знак кому-то нам невидимому.

Шлагбаум поднялся, машина въехала и остановилась перед глухими воротами.

Мы выбрались из машины, прошли через стальную дверь в воротах и направились к одноэтажному бараку с надписью «Приемная». Нас уже поджидали трое. Двоих я знал — полковника Уйбриджа, помощника коменданта Мортона, и доктора Грегори, старшего ассистента доктора Бакстера по блоку \"Е\".

Уйбридж был настоящим хозяином Мортона, хотя номинально числился подчиненным Кливдена. Стройный, моложавый, с черными волосами и совершенно нелепыми серо-стальными усами. Он считался одним из выдающихся ученых. В Мортоне заключалась вся его жизнь. Он был одним из немногих, кто находился здесь постоянно. Поговаривали, что в год он не более двух раз выходил за ворота Мортона.

Высокий, грузный, смуглый итальянец с карими глазами, доктор Грегори был профессором-микробиологом из Турина. Он являлся одним из уважаемых специалистов среди своих коллег. Третий из встречавших — толстый, грузный, в мешковатом твидовом костюме, походивший на фермера, каковым бы он и стал, не выбери иную профессию, — инспектор полиции в Уилтшире по фамилии Вилли.

После краткого приветствия тон задал Харденджер. Сейчас уже не играла роль субординация — ни генералы, ни полковники, ни армейский порядок с его командами «вперед» и тому подобное. Харденджер дал это сразу понять.

— Инспектор Вилли, вы не должны находиться здесь. Ни один сотрудник окружной полиции не имеет права входить в эти ворота. Сомневаюсь, что вы об этом знали и, конечно, не самовольно пришли сюда. Кто вас впустил?

— Я. Учитывая чрезвычайность обстоятельств, — решительно сказал полковник Уйбридж.

— Позвольте объяснить, — вставил инспектор Вилли. — В наш полицейский участок кто-то позвонил прошлой ночью со сторожевого поста, примерно в одиннадцать тридцать, и сообщил, что команда одной из ваших патрульных машин преследует незнакомца, пристававшего или изнасиловавшего девушку невдалеке от Мортона. А это касается полицейских, но не армейских властей, согласно закону. Туда немедленно выехали дежурный сержант и констебль, но никого и ничего не обнаружили. Только сегодня, приехав сюда, я увидел поврежденный забор и, так сказать, предположил некую связь между двумя происшествиями.

— Что?! Забор поврежден? Это невозможно! — вскричал я.

— Но это так, Кэвел, — сухо заметил стройный Уйбридж.

— А патрульный автомобиль, а сторожевые псы, а проволочные заграждения, а электроток? Для чего же все это?

— Сами можете убедиться. Проволока перерезана, вот и вся штука. Уйбридж вовсе не был так спокоен, как хотел казаться, отнюдь нет.

Оба, доктор Грегори и Уйбридж, были сильно напуганы.

— Во всяком случае, я провел дознание, — ровным голосом продолжал Вилли. — Встретил полковника Уйбриджа и по его просьбе провел тщательное дознание, чтобы что-нибудь узнать о докторе Бакстере.

— И вы сделали это? Разве вам неизвестны инструкции? — спросил Харденджер Уйбриджа, стараясь придать голосу спокойствие. — Все расследования должны проводиться или начальником охраны, или моей лондонской конторой.

— Кландон мертв и...

— О, господи! — не выдержал Харденджер. — Теперь и инспектор Вилли знает, что Кландон мертв. Или вы знали об этом раньше, инспектор?

— Нет, сэр.

— Ну, вот теперь знаете. Скольким это еще известно, полковник Уйбридж?

— Больше никому, — напряженно ответил тот и побледнел.

— Слава тебе, господи! Не считайте, что я до смехотворности соблюдаю правила безопасности. Что мы с вами об этом думаем, полковник Уйбридж, не имеет никакого значения. Всем ведают один-два человека в Уайтхолле. Они отдают приказы, мы их выполняем. А когда речь идет о сохранении секретов, так чего уж яснее. Всю ответственность мы полностью берем на себя. И вы умываете руки, тоже целиком. Конечно, я нуждаюсь в вашей помощи, но она должна отвечать моим требованиям.

— Под этим старший инспектор подразумевает, — сухо заметил Кливден, что самодеятельность в расследовании не поощряется, а запрещается.

Полагаю, вы имеете и меня в виду, Харденджер?

— Пожалуйста, не осложняйте мне работу, сложностей и без вас хватает, сэр.

— Не буду. Но меня, как коменданта, должны держать в курсе дел, у меня есть право присутствовать при вскрытии двери в лабораторию номер один.

— Такое право у вас есть, — согласился Харденджер.

— Когда? — спросил Кливден. — Я имею в виду двери лаборатории.

Харденджер посмотрел на меня.

— Итак? Те двенадцать часов, о которых вы упомянули, уже истекли.

— Сомневаюсь, — ответил я и обратился к доктору Грегори:

— Работала ли вентиляция в лаборатории?

— Нет. Конечно, нет. Никто к ней близко не подходил. Мы оставили все, как было.

— Если что-нибудь было. Положим, растворилось, — вкрадчиво продолжал я. — Как вы считаете, окисление уже закончилось?

— Сомневаюсь. Воздух слишком статичен.

— Все лаборатории вентилируются специально очищенным воздухом, повернулся я к Харденджеру, — который, в свою очередь, очищается в специальной камере. Приступим через час.

Харденджер согласился. Грегори взволнованно глянул сквозь толстые линзы очков большими карими глазами, позвонил и отдал распоряжение, затем вышел вместе с Кливденом и Уйбриджем.

— Ну, инспектор, — обратился Харденджер к инспектору Вилли, — вам известно то, что знать вам не положено. Надеюсь, нет нужды издавать какой-то устрашающий приказ специально для вас, верно?

— Мне нравится моя служба, — улыбнулся Вилли. — Не будьте так строги к старине Уйбриджу, сэр. У этих ученых докторов мозги устроены не так, как нужно для службы в охране. Он хотел сделать, как лучше.

— Тернист путь к истине, — сказал я.

— И труден для тех, кто старается сделать, как лучше, — тоном проповедника произнес Харденджер. — А что узнали о Бакстере?

— Вышел отсюда около шести тридцати вчера вечером, сэр. Или несколько позже, как я догадываюсь, потому что он пропустил специальный автобус на Альфингем.

— На выходе он, конечно, отметился? — спросил я. — Каждый ученый, покидающий Мортон, должен поставить отметку «ушел», расписаться в журнале и сдать свой номерок.

— Несомненно. Ему пришлось дожидаться обычного рейсового автобуса, приходящего в шесть сорок восемь. Кондуктор и два пассажира подтверждают, что некто, соответствующий нашему описанию, вошел в автобус. Конечно, имени мы не упоминали. Но тот же кондуктор утверждает, что никто не сходил в Альфингеме, там, где живет доктор Бакстер. Вероятно, он проехал весь Альфингем до Хардкастера, весь маршрут.

— Просто он взял и исчез, — подытожил Харденджер, задумчиво разглядывая крупного человека со спокойными глазами. — Хотите с нами работать, Вилли?

— Признаться, это внесло бы разнообразие в мою службу после обычных деревенских происшествий, — сказал Вилли, — но не уверен, что со мной согласится начальник, главный констебль участка.

— Попробуем его уломать. Ваш участок в Альфингеме, не так ли? Я загляну туда. — Вилли ушел. Когда мы глядели ему вслед через двор, то заметили лейтенанта, нажимавшего на нашу дверную кнопку. Харденджер скосил глаз и крикнул:

— Войдите!

— Доброе утро. Доброе утро, мистер Кэвел, — бодро и энергично поздоровался рыжеволосый лейтенант, хотя выглядел усталым. — Уилкинсон, сэр. Офицер ночного патруля. Полковник сказал, что вы хотели меня видеть.

— Разумно поступил полковник, должен признаться. Харденджер, старший инспектор Харденджер. Вы тот самый офицер, который прошлой ночью нашел Кландона?

— Его нашел разводящий патруля, капрал. Он позвал меня. Я мельком взглянул. Затем опечатал блок \"Е\", доложил полковнику, и тот одобрил мои действия.

— Молодец, — похвалил Харденджер, — но мы к этому еще вернемся. Вам, конечно, доложили, что колючая проволока ограждения перерезана?

— Естественно, сэр. Когда... когда Кландон исчез, я принял на себя обязанности. Мы нигде не могли его найти, нигде. Он, должно быть, тогда уже был мертв.

— Так. И вы обследовали места повреждений, конечно?

— Нет, сэр.

— Нет? Почему? Это ведь ваша обязанность, верно?

— Нет, сэр. Это обязанность следователя. — На его бледном лице мелькнула улыбка. — Мы только носим автоматы и бинокли. Было чертовски темно. А потом несколько пар солдатских сапог тогда уже так затоптали место, что вряд ли там что-либо можно обнаружить. Я поставил четырех охранников, сэр, в десяти шагах друг от друга возле места повреждения с приказом никого близко не подпускать.

— Никогда не встречал у армейцев такой сообразительности, одобрительно произнес Харденджер. — Вы поступили безупречно, молодой человек.

Уилкинсон слегка порозовел от похвалы, хотя старался выглядеть невозмутимым.

— А что вы еще предприняли?

— Ничего, что могло бы облегчить вам расследование, сэр. Я послал дополнительный патруль для обследования всего ограждения. Обычно в это время у нас три патруля. Вдруг оказались бы еще повреждения. Но было только одно. Затем я расспросил патрульных, которые стремглав бросились за человеком, якобы напавшим на девушку. Пригрозил им, что в следующий раз рыцарские чувства приведут их обратно в полковую казарму. Они не должны были удаляться от забора ни при каких обстоятельствах.

— Считаете, что случай с девушкой был подстроен для отвода глаз?

Чтобы помочь кому-то незаметно пробраться к проволоке с кусачками?