Циммерман Юрий

Серебро далёкого Севера

Пять планет на своде небесном, пять металлов в земле предержащей, пять пальцев в деснице человеческой, пять школ в высоком искусстве магии.


Пролог

Небольшой круглый зал был темен, и он казался еще чернее от ярко-желтого пламени, которое полыхало в каменной чаше точно по центру. Вокруг огня недвижно замерли на коленях три обнаженные фигуры — атлетического сложения мужчина, женщина с развитыми формами и угловатый мальчишка-подросток.

Мужчина, не отрывая глаз от огня, протянул руку куда-то вбок. На ощупь он ухватил маленький фарфоровый кувшинчик с маслом и вылил его в огонь, отчего пламя взвилось вверх, шипя искрами. Воздух наполнился многосоставным дурманящим ароматом. Когда мужчина поднялся в полный рост, стал отчетливо виден его огромный фаллос, напряженный и вздувшийся, весь устремленый к столбу пламени.

— Я, Торвальд из Фанхольма, взываю к тебе, светлая сила Армана! Яви мужественность свою и даруй мне силу, иже станет залогом свершения!

Женщина, в свою очередь, простерла над огнем руку и осыпала его каким-то порошком. Языки пламени сразу же занялись сполохами самых разных цветов, от красного до зеленого и фиолетового. Она тоже поднялась и встала, широко расставив упругие бедра, по которым из распахнутого лона неторопливо стекали пахучие капли желания.

— Я, Мэйджи Аш-Шахвари, взываю к тебе, темная сила Тинктар! Яви женственность свою и ниспошли мне слабость, иже станет залогом понимания!

Юноша, не вставая с колен, взял лежащий рядом с ним нож и отсек прядь волос со своего лба. Потом медленно и даже робко предал свои волосы огню. Было видно, что каждое движение дается ему с трудом. Подросток все еще оставался на коленях, а мужчина и женщина воздели руки к столбу пламени. Фигура Торвальда была окутана сейчас светло-голубым жемчужным сиянием, тогда как аура, сгустившаяся вокруг Мэйджи, была насыщена глубокими рубиновыми тонами. Сочный баритон и нежное сопрано слились воедино:

— Высокие боги, внемлите желанию мужчины и зову женщины! Проявите доселе непроявленное, изберите определенное из множественного. Да будет отныне означен путь, которым проследует наше духовное дитя, имя которому — Юрай!

Юноша уже начал подыматься, как вдруг двери зала разом распахнулись, и вместе с ярким светом в помещение ворвалась разъяренная толпа во главе с деканом в лиловой мантии.

— Попались, бесстыдные любодеи, еретики богомерзкие! Вяжите их, и да разверзнется под ними геенна огненная, когда предстанут они пред судом Коллегии и Императора!



\"Подсудимый ересиарх Торвальд, известный также как Торвальд Фанхольмский, старший студент Е.И.В. Университета Высокой и Прикладной Магии (школа Сил и Потоков),

— признается виновным в грехе иодайской ереси и в богопротивном блудодеянии, равно как и в совращении в оные преступления малолетних, и приговаривается к смертной казни. Особым распоряжением Императора подсудимый лишается дворянства и права на благородную казнь. Сообразно своим преступным деяниям, подлежит забитию осиновыми колами.

Подсудимая Мэйджи Аш-Шахвари, ранее известная как Мэйджи Блистательная, но отныне и впредь именуемая как Мэйджи Бесстыжая, действительная студентка вышепоименованного Университета (школа Отражений и Воплощений),

— также признается виновной в грехе иодайской ереси и в богопротивном блудодеянии, равно как и в совращении в оные преступления малолетних, и приговаривается к смертной казни посредством сожжения на костре.

Подсудимый отрок Юрай, адепт-послушник подготовительной школы при вышепоименованном Университете,

— признается виновным в иодайской ереси, а также в потворстве преступному блудодеянию, и приговаривается…

Пауза

…к смертной казни…

Долгая пауза

…посредством…\"

Мучительно долгая пауза, время делается вязким, тягучим и почти непроницаемым. В глазах темнеет…

— А-а-а-а-ааа!!!

Голова Юрая взлетает над подушкой, руки ледяные, лоб покрыт холодной испариной.

— Что? Где? А? Ах да, просто первые петухи… Опять этот проклятый сон, чтоб ему пусто было!

Но вся подлость заключалась в том, что тогда, пятнадцать лет назад, это было не сном, а самой что ни на есть препаршивейшей явью.

1. Расклад

— … Таким образом, предустановленые Арманом и Тинктаром законы мироздания однозначно и неразрывно связывают проявления добра с проявлениями зла, создавая сбалансированную систему, в которой невозможно ни осчастливить одним взмахом магического жезла одновременно всех живущих в Круге Земель, ни ввергнуть их всем скопом в пучину бед и страданий посредством заклинания или талисмана. Торжество черни обязательно оборачивается низложением королей, а расцвет самовластья — нищетой и голодом для подданных. Триумф свободы, равенства и братства ведет к упадку искусств и ремесел, тогда как блистательные шедевры словесности рождаются скорее в нужде и неволе.

Звонкий девичий голос уверенно взлетал ввысь, отдаваясь эхом от высокого потолка аудитории. Лицо студентки слегка разрумянилось, она справилась с первоначальным волнением и теперь уже читала как по-писаному, с непоколебимой уверенностью в собственной правоте.

— Убивая всех волков и лис до последнего зверя, мы не только обретаем тучные стада, но и способствуем расцвету моровой язвы. И так — повсеместно и повседневно. А посему главной задачей любого мага остается поддержание мирового баланса, сдерживание напряжений и устранение крайностей. То есть, в целом — сбережение изначальной гармонии, в которой светлое начало Армана и темное Тинктара уравновешивают друг друга, не давая Кругу Земель расколоться на осколки и рухнуть за грань бытия. И именно поэтому не только совершенство в магических искусствах, но прежде всего нестяжание и смирение гордыни остаются непреложной доблестью для каждого чародея, начиная от адептов и послушников и кончая…

Внезапно девушка запнулась, ощутив, что в полемическом запале подошла к той опасной грани, которая отделяет уверенность от непочтительности. Но седой старец в парадной мантии, сидевший напротив нее за столом экзаменатора, лишь одобрительно улыбнулся:

— Совершенно верно, вплоть до старейшин Конклава, включая и меня. Ну что же, милая э… (он заглянул в ведомость) да, милая Энцилия, отличную оценку вы вполне заслужили. Поздравляю. А где собираетесь теперь практиковаться?

— Ну, сначала стажировка в школе Преобразований и Трансформаций, здесь же в Университете, а потом светская практика при дворе Великого Князя Энграмского, младшей волшебницей.

В голосе Энцилии послышалась нотка разочарования. Разумеется, она предпочла бы что-нибудь более престижное, например, Чжэн-Го или Белозерье, и по оценкам вполне могла бы на это претендовать. Увы, в Университете все решали не академические успехи, а знакомства и протекция, так что ей, уроженке маленькой вестенландской деревеньки без титула и \"без никаких\" связей в столице, ничего особенно хорошего не светило. Мэтр прекрасно понимал это и постарался приободрить отличницу.

— Очень, очень неплохо, дорогая! Поздравляю еще раз, и желаю вам всяческих успехов. — Мальгарион привычно взмахнул пальцами, обозначив \"малое заклинание удачи\".

— Благодарю, Ваше Сиятельство! — в скороговорке Энцилии были в равных пропорциях смешаны смиренное почтение и гордость собой, но она произносила это уже на бегу, торопясь на традиционную после-экзаменационную пьянку. И даже не успела расслышать барственного покашливания мэтра, пущенного ей вдогонку: \"Ах, да оставьте вы эти церемонии, право слово. Простого \'профессор\' вполне достаточно\".

Лично принимать выпускные экзамены у студентов Хеертонского, Его Императорского Величества Университета Высокой и Прикладной Магии — так официально именовалась высшая школа волшебства — испокон веков было почетной обязанностью пяти старейшин Конклава, пяти высших несменяемых членов чародейской коллегии, обладающих правом вето на ее заседаниях. Обязанность эта казалось иногда приятной, иногда смешной и старомодной, но каждый раз — назойливой, несвоевременной и докучливой. Ради ее исполнения приходилось переносить не только аудиенции и совещания, но также и важнейшие магические процедуры, ибо передвинуть благоприятные фазы Солнца и Луны или чуть притормозить звезды на небосклоне не способна никакая, даже самая изощренная магия. Светлейшие корифеи морщились, ругались хуже пьяных матросов и разбивали молниями в щепу офисную мебель, но тем не менее послушно высвобождали несколько дней на общение с подрастающей сменой — молодой, нахальной и самоуверенной до наглости. Что поделаешь, традиция!

Впрочем, был и еще один стимул, основательно подогревающий интерес заслуженных мэтров к этим экзаменам, торжественно именовавшимися \"императорскими\". Ну конечно же, выпускной бал. Только что получившие диплом ведуньи с томными глазами, подернутыми поволокой, впридачу хохотушки-травницы, все как на подбор аппетитные блондинки, и, наконец, боевые магини — роковые женщины с могучими бюстами, едва прикрытыми кружевной вечерней кольчугой… Они в полной мере обеспечивали титулованным чародеям \"второго почтенного возраста\" усладу для глаз и изрядную инъекцию гормонов чуть пониже спины. А новоиспеченные бакалавры и магистры мужского пола имели в своем распоряжении лишь этот вечер и эту ночь, перед грядущим превращением в солидных мужей. И вовсю использовали последний шанс побыть мальчишками, отчаянно соревнуясь в шутовстве и дурашливости. Песни, танцы, конкурсы — всего этого было вдосталь.

Почтенные седовласые волшебники умиленно предавались ностальгии, вспоминая собственную студенческую юность. Ведь когда-то и они сами точно так же напяливали колдовскую шляпу на конную статую государя императора, отвлекая стражников показными драками или подпаивая самогоном. И столь же бесшабашно ныряли в фонтан на центральной площади. Или дружной толпой выгуливали по всему городу снятую вскладчину шлюху, усадив ее верхом на лошадь в чем мать родила — и радостно гоготали, когда почтенные матроны бросались врассыпную, отчаянно пытаясь прикрыть глаза своим малолетним дочкам

Плюс угощение. В этот вечер отдел кулинарной магии переживал свой звездный час. Огромных размеров белозерский сом вальяжно шевелил усами и желал собравшимся приятного аппетита, прежде чем распасться на аккуратно нарезанные порционные куски. Миниатюрные пирожные нервно хихикали при прикосновении тортовой вилочки, а потом взлетали и сами направлялись по воздуху прямиком в ваш открытый рот. Экзотические фрукты успевали три-четыре раза сменить свой вкус, мгновенно превращаясь, например, из ананаса в виноград, а потом в дыню или клубнику — и все это за считаные мгновения от первого укуса до того, как быть окончательно проглоченными. А каллиграфическая надпись \"Поздравляем выпускников!\" была столь искусно впечатана красной икрой в черную на огромном блюде, что между икринками не наблюдалось ни малейшего зазора.

— Вы чем-то обеспокоены, экселенц? — вполголоса спросил Мальгариона сидевший по соседству упитанный блондин со щегольски уложенными усами. Злые языки утверждали, что знаменитые усы Филофея, ректора университета, заговорены против женских чар нерадивых студенток и, в свою очередь, наводят жгучую зависть на студентов-юношей, при этом трансформируя их мужское томление в ревностный интерес к учебе. Но сейчас ректор с некоторым недоумением наблюдал, как Мальгарион наливает себе уже четвертый бокал \"Энгрского розового\" — ведь до сих пор верховный маг Вестенланда никогда не был замечен в чрезмерном пристрастии к спиртному. А надо сказать, что профессорский стол отличался от тех, за которыми веселились выпускники, не роскошью блюд, а именно обилием и разнообразием напитков, так что у его сиятельства был богатый выбор. Здесь стояли такие раритеты, как сухое \"Гхурпшнаджани\", коллекционное \"Сормское игристое\" и вершина мастерства винокуров — багряный и терпкий \"Настой семнадцати трав\". Энгрское, по сравнению с ними, отличалось менее богатым букетом. Но его \"изюминкой\" было именно утоление печалей, и продавалось оно в дорогих магазинах под девизом \"Наше вино растворяет камни, которые лежат у вас на душе!\".

— Беспокоит ли меня что-то? — задумчиво переспросил Мальгарион.

В общении магов высокого уровня нет места банальному чтению мыслей или даже подслушиванию эмоций, как нет и особой нужды в противодействующих заклятиях или амулетах. Конечно, ни один уважающий себя волшебник не появляется на публике без магического защитного слоя — против оружия, против ядов и заразы любого рода, против враждебной магии и против чтения мыслей; плюс обереги, сохраняющие трезвость разума и ясный взор, плюс амулеты с резервным запасом энергии и заклинаний. Таких заклинаний обычно было три: одно атакующее, одно защитное и одно целебное, но выбор у каждого мага — свой собственный. И показаться без них на людях для любого чародея было бы примерно таким же конфузом, как для уважаемой супруги купца первой гильдии — выйти на улицу в исподнем. Хотя для того, чтобы пересчитать во всем Круге противников, не уступающих Мальгариону или даже Филофею по магической силе, вполне достанет пальцев обеих рук, а с остальными старейшина Конклава вполне в состоянии справиться и без подручных средств. С другой стороны, если против тебя профессионально сплетен заговор, в котором принимают деятельное участие три-четыре опытных чародея — никакие амулеты уже не помогут. Так что искусство магии в высших сферах уступало дорогу искусству дипломатии. И разговор за профессорским столом сегодня строился на искусстве понимать полунамеки и оценивать умолчания, уходить от прямых ответов и читать между строк.

— Беспокоит ли меня что-то? Да как вам сказать, spectibilitæt1… И да, и нет. Посудите сами: всё гармонично и сбалансировано. Государи правят, злаки произрастают, народ безмолвствует. Бароны десятилетиями воюют между собой из-за клочка заброшенной пустоши, графы и князья покровительствуют искусствам, солдаты насилуют крестьянок. Разбойники грабят на дорогах, купцы приумножают капиталы. Упыри похищают младенцев, знахари врачуют раны, оборотни воют на луну по ночам, деревенские ведьмы насылают порчу на пожилых богатеев — по заказу изождавшихся наследников, разумеется. А что же мы с вами? Так, чародействуем понемногу, растим подрастающую смену и поддерживаем равновесие, которое, казалось бы, и без нас не один век простоит.

— Короче, Склефозовски! — громко расхохотался Филофей, отхлебнув из бокала и демонстративно утерев усатые губы рукавом. Бытует такая вот манера у иерархов и высокой знати: в изрядном подпитии косить под простонародье. Но исключительно в своем узком кругу. Взять, к примеру, эту дурацкую присказку про Склефозовски. Ну да, жил такой легендарный врачеватель в Вестенланде лет эдак четыреста назад, но чем он прославился и какие болезни лечил, никто и уже не упомнит. А поговорье в народе осталось.

— Короче? — В громком хохоте ректора угадывалось что-то искусственное, нарочитое, почти фальшивое, и это остро резануло слух старейшине Конклава. — Ну что ж, можно и покороче. Вот, посмотрите!

Сделав соответствующий пасс ладонями, Мальгарион обвел контуром в пространстве перед собой четкий овал. Через мгновение воздух затвердел, покрылся дымкой, и перед собеседниками явственно проступила карта Круга Земель: горы, реки, равнины, империи, княжества, деревни и поселки… Быстро промелькнули хвойные леса Свейна и Альберна, за ними сормские виноградники, побережье Асконы, а дальше уже — пустыни Джерба и Аль-Баххара. Где-то угадывались большие города — Шеньчжоу, Эгедвереш, Пятикамск. Энгрские степи, великоросская тайга, гладь Бела Озера, неспешное течение вод Мейвена и Дао-Хэ… Карта была цветной и рельефной, она откликалась на малейшее движение мысли и была способна увеличивать тот край, к которому направлено ваше внимание, в сотни и тысячи раз — вплоть до мельчайшей травинки и букашки. Но сейчас, по воле Мальгариона, изображение разом охватывало всю доступную Ойкумену.

— Теперь вписываем сюда Символ Равновесия…

Над землями и водами от края до края распласталась переливающаяся всеми цветами радуги пентаграмма.

— Идеальный баланс, не правда ли? Мелкие колебания и пульсации в пределах нормы, ровный поток всех пяти базовых Стихий — лучше не бывает, казалось бы. Но стоит случиться существенному возмущению… Я подчеркиваю, Фил, существенному: низвержение короля Асконы, бунт в Чжэн-го, или тяжелая болезнь, допустим, наследника… ну, вы сами понимаете, да будут ниспосланы долгие лета и крепкое здоровье Его Императорскому Высочеству… И вот посмотрите-ка, что происходит тогда!

За движением пальцев Мальгариона и \"заклинанием сдвинутой трансформации\" последовала долгая пауза.

— Полюбуйтесь сами: это уже не гармоническая пентаграмма, размеченная золотым сечением, а мерзостная колючая тварь, каковые обитают в теплых морях к югу от Шахваристана. Искажение следует за искажением, потоки энергий завихряются и скачут, как блохи на кобеле, и непохоже, чтобы мир хоть когда-нибудь мог вернуться к своему устойчивому существованию.

— То есть вы полагаете, Маль, что наш мир развивается гармонично лишь до поры до времени, и любое сильное отклонение может стать началом его конца?

— Не стану исключать даже и такое, хотя это не столь уж вероятно. Но вот катастрофой и потрясением для всего Круга Земель наверняка. И когда это случится — всего лишь вопрос времени.

— Ну хорошо, коллега, допустим. А причины? Где, по-вашему, находится источник этой латентной нестабильности? Только не говорите, что это предначертание Армана или, наоборот, козни Тинктара. Все равно не поверю. — По мере того, как разговор становился серьезным, Филофей уже давно перестал изображать простолюдина и изящным движением налил себе в высокий бокал шипучую слезу Сорма.

— Да нет же, уважаемый. Причина, как мне представляется, лежит в нас, смертных. Слишком часто в последние годы бремя поддержания равновесия пасовало перед сиюминутными интересами правителей. Посмотрите сюда! — По мановению руки архимага рельеф карты сгладился, и она распалась на несколько областей, однородно залитых каждая своим цветом. — Последние десятилетия были эпохой значительных перемен на политической сцене. Мелкие баронства поглощались или сливались, а графства и герцогства держались за свои вольности разве что не зубами, но тем не менее пришли под сюзеренитет Вестенланда. Тем временем Ренне Третий присоединил Амедонию к Энгру, прибавив тем самым к наименованию своего княжества две лишние буквы и титул \"Великое\". Государство Чжэн-Го при императоре Тао-Ци разрослось едва ли не вдвое, а Шахваристан подмял под себя полудюжину мелких \"бэби-станов\". Кто еще? Аскона. Конечно, она не приросла новыми землями, но заметьте, что король Франсиско едва ли не втрое богаче нашего Императора, и желто-зеленый асконский стяг владычествует над морями от Шахвара и Го до самого Белозера. А вот, кстати, и последнее: Белозерское царство. После объединения с Великой Росью и Малой Росью оно почти не уступает по силе Вестенланду. Да и чародеи у них мощные, сами знаете. Один только Всесвят чего стоит… Я бы с ним, например, один на один сойтись не решился.

Мальгарион сделал еще один долгий, неторопливый глоток из своего бокала.

— Итак, что мы имеем? Шесть более или менее великих держав, вместо двух десятков разнокалиберных государств. Я повторяю, Филофей: шесть, а не пять.

— И это означает, что одно из них ожидает крах…

Ректор проговорил это вполголоса, но от его слов повеяло могильным холодом.

— Со всей неизбежностью. Структура пяти потоков не допускает существования шестого центра силы, это аксиома. Но которое же из шести? Делайте ваши ставки, спектибилитет!

— Вы меня искушаете, экселенц. Хотя, впрочем… Знаете, я бы поставил на Энграм. Объединение это достаточно искусственное и неоднородное. С одной стороны — Амедония, исторически тяготеющая к Вестенланду и Асконе. А с другой — Энгр, в котором заправляют выходцы из белозерских областей, да и память о чжэнском владычестве еще не стерлась из памяти. К тому же нынешний князь, Ренне Пятый, уже немолод, а его единственная наследница, мягко выражаясь, не блистает умом. И сверх того…

Филофей понизил голос, хотя обоих собеседников уже довольно давно окутывала пленка заклинания неслышимости, изолирующая их разговор даже от продвинутых магов. Кто-то из двоих по ходу разговора поставил это заклинание совершенно автоматически, даже не заметив этого. Впрочем, не исключено, что и оба сразу.

— … Сверх того, по слухам, она неизлечимо бесплодна. Так что и с зятем, и с внуками у Великого Князя ожидаются проблемы.

— Значит, ректор, ваш кандидат на катастрофу — Великое Княжество Энграмское. Ну-ну… А впрочем, не хватит ли на сегодня? — Мальгарион сделал крестообразное движение руками и пробормотал пару слов, после чего магическая карта распалась в воздухе вместе с завесой неслышимости. Хрустальный звон, облачко холодного тумана, и вот уже никаких следов серьезного разговора. Сидят себе два корифея и квасят помаленьку. — Давайте-ка тряхнем стариной, Фил, и вспомним молодость. Будем петь и веселиться, пока мы молоды, хотя бы душой. Вот полюбуйтесь на эту прелестную трансформантку2! Я, заметьте, поставил ей сегодня \"отлично\", и притом совершенно заслуженно, а вовсе не за ее пышный бюст. Хотя воздадим и ему должное: грудь действительно великолепна.

2. Джокер

День не заладился с самого утра. Чего уж тут хорошего, если просыпаешься с похмельной ломотой в затылке? Нет, все-таки четвертая кружка пива вчера в кабаке у пана Славкà была явно лишней…

Опять же молоко. Молоко, оставленное молочницей в кринке у порога, оказалось чуть синеватым и со странным привкусом. После недолгого размышления Юрай решил ограничиться простой водой и куском каравая. Ох, надо будет обязательно состряпать Матрёфе какую-никакую микстуру для ее буренок. А то ведь молоко у них все чаще и чаще с душком. Вот так отравят, и не заметишь.

Дальше — больше. В настой от глазных болезней, который он сварил вчера и выставил остужаться на подоконнике, умудрилась залететь жирная оса. И теперь надо было решать, что с настоем делать — переваривать заново, просто прокипятить, или и так сойдет. Алхимик склонялся к последнему варианту. В конце концов, его заказчики — не заносчивые дворяне из Высокого Города, а публика попроще: кабатчики, торговцы, мастеровые. Всем им вполне можно было наплести, что живой осиный яд и есть самый главный действенный компонент его нового зелья, которое теперь будет лечить в три раза шибче. И ведь поверят, и ведь взаправду будут выздоравливать быстрее — просто от того, что верят! Ах, люди, люди…

И, наконец, эликсир от ломоты в костях. Взял и прокис, кикимора бы его задрала! При том, что должен был сохранять свежесть еще недели как две, не меньше. Ну вот теперь снова дожидаться полнолуния, ни свет ни заря тащиться в лес, выискивать свежие листы бресеники, причем обязательно тронутые росой… Хорошо хоть, порошок разрыв-корневища и сушеные кленовые почки не кончились, так что можно будет ограничиться малой вылазкой, часа на два-три.

— Эх, если бы только укрепить этот взвар хоть мало-мальским заклинанием!

Мысль пришла неожиданно, и была она из разряда тех мыслей, которые Юрай регулярно и старательно гнал вон из собственной головы. Колдовать ему было строжайше запрещено, под страхом возврата в силу смертного приговора. Это было одним из двух условий его помилования (\"По малолетству и невеликой тяжести вины, сравнительно с двумя прочими соучастниками\", как гласил императорский указ): изгнание из Вестенланда и запрет на магию любой школы. Единственное исключение — наличие прямой и непосредственной угрозы для собственной жизни. Действенность императорского указа на територии суверенного Энграмского Княжества, конечно, можно было бы и оспорить, но вердикт сопровождался таким же решением Дисциплинарной Камеры Конклава. А заклятие, единодушно наложенное всеми пятью старейшинами, не способна преодолеть ни одна сила в Круге Земель. Так что в памяти Юрая сохранились только полудетские воспоминания о том, как он творил заклинания, но без малейшей способности на какое-либо усилие воли, чтобы вновь обратиться к магической силе.

— Да ну ее к лешему, эту магию! В природных стихиях тоже заключена немалая мощь, и я, в конце концов, научился ее неплохо использовать.

И Юрай потащился в пристройку, которая служила ему одновременно и лабораторией, и лавкой. Пока посетителей нет, можно, например, еще разок поэкспериментировать с вытяжкой из смородинового листа. Или посмотреть, что получится, если растереть серный колчедан с козлиной кровью — в прошлый раз он пробовал кровь молодого кролика, но присыпка для отпугивания воров все еще получалась очень слабенькой.

Для начала алхимик поставил неторопливо упариваться винный уксус, чтобы прибавить ему крепости. Ну а пока он упаривается, можно было вынести на улицу ступку с тщательно растертым еще вчера колчеданом и поставить ее на основательно сбитый деревянный стол во дворе. Дул легкий утренний ветерок, и это оказалось очень кстати: как только знахарь начал осторожно, двумя медленными тоненькими струйками приливать в порошок уксус и козлиную кровь, золотистая крупа мгновенно вскипела и пошла ярко-красными пузырями, а исходившее от клокочущей массы зловоние было похлеще, чем от дохлой крысы трехдневной давности. Так что Юрай оставил состав медленно допревать на свежем воздухе, а сам вернулся в сарайчик — разбираться со позавчерашней спиртовой настойкой на смородиновых листьях.

Что главное в работе лекаря, в ремесле травоведа? Зоркий глаз, хорошая память, мудрые книги? Ошибаетесь, уважаемые. Нюх, нюх и еще раз нюх! Скажем, различить по запаху кислое вино или протухшее мясо сумеет каждый. Определить, съедобен ли встреченный вами в лесу незнакомый гриб или неизвестная ягода, по силам уже далеко не всякому. Но выбрать из двух дюжин листьев на кусте той же бресеники тот единственный, в лучшей поре созревания, который придаст нужное действие твоему составу — это умение приходит с годами, да и то лишь, если нос твой был уже от рождения осенен благодатью Тинктара.

Сейчас Юрай осторожно приоткрыл флакон с настоем и аккуратным движением ладони погнал легкий ветерок от горлышка к своим ноздрям. Запах был еще кисловат, но где-то вдали уже начинал ощущаться душистый камфарный оттенок.

— Вот, оно самое! Еще пару дней понастаивается, и можно будет сливать, — вынес свой приговор алхимик.

К этому времени на пороге появился первый посетитель — снедаемый ревностью плотник: вынь да положь ему отворотное зелье для жены, чтоб на чужих мужиков не заглядывалась. Плотник тот был редкостным занудой и обожал учить жить всех и каждого. Хлебом не корми, только дай похаять чужие нравы, особливо нынешней молоди. Говоря по-хорошему, ему самому надо было бы прописать средство от беспричинной ревности, а заодно и от общей дури. Но плотник платил, и платил серебром, а деньги не ревнуют. Ну да ладно, ничего дурного с плотничихой от этого зелья не случится: подольше поспит, поменьше будет с соседками трепаться, и все.

После этого пришлось шугануть мальчишек, которым подавай за три медяка средство, чтобы платья на бабах прозрачными становились. Ничего, обойдутся, сопляки. Во-первых, пущай сначала женилку отрастят. Во-вторых, и стоит такое средство не в пример дороже. А главное, что как девки вызнают, кто подглядную присыпку готовил — вообще придется в другое место на житье перебираться… Тем временем подошел пасечник за дымовым порошком, окуривать ульи. Потом старая бабка, у которой \"ну так в носу свербит, милай, что аж невмочь!\" Для нее тоже нашлось средство.

Следом приплелась еще одна бабулька, у которой петух кур топтать перестал. Ну, уж это исправить — дело нехитрое, важно только не пересыпать мышьяку в возбуждающий состав: одну крохотку, не больше, а не то сдохнет — поминай как звали, и квочки сиротинушками останутся. Юрай хмыкнул над собственной немудреной шуткой. С течением дня жизнь потихоньку въезжала в привычное русло, но что-то все-таки ныло в душе. То ли сон этот кошмарный, что третий день подряд снится. То ли пива слишком много выпил. Или наоборот, слишком мало? А может, просто бабы давно не было… Словом, чем не повод для того, чтобы запереть сарай и избу, как только солнце начало склоняться к закату, и снова к Славку в трактир?!

Корчмарь неплохо разбирался в настроении и вкусах Юрая, и потому обычно даже и не спрашивал, что наливать. Но сегодня неожиданно выставил на стол впридачу к традиционной кружке пива еще и два стакана самогона, а сам уселся рядом за стол.

— Ты чего это, старый? Именины мои еще в прошлом месяце справили, а праздников близко не намечается. Или дочку замуж выдавать собрался и огневая шутиха нужна?

— Погоди, Юрась, будет тебе и шутиха, и сватья баба Бабариха. — И Славко хлебнул из своего стакана. — Приходил тут один из-за стены. Тебя искал.

\"Из-за стены\" означало — из Высокого Города, где селились благородные и их челядь.

— Вот еще не хватало, блин! Ну а ты что?

— А то мы с тобой первый день знакомы… Какой-такой Юрай? Знать не знаю, ведать не ведаю. Только он еще тебя по прозвищу странно назвал — не Отшельник, а Охальник. А ты что, и вправду по молодому делу охальником слыл?

— Да никем я не был и никем не слыл, отвяжись! — Сердце знахаря болезненно заныло. Подробности своей прошлой жизни он предпочитал накрепко держать при себе. Ни лепший кореш Славко, ни какая другая душа в Медвежьем Углу не знали, откуда появился в их околице Юрай-Отшельник. Так, дескать, \"судьба алхимика в путях-дорогах… Вот к вам прибрел, поживу лет пяток и дальше в путь\". — Кликни лучше Настёну, чтобы закусить чего принесла.

Потом все-таки не удержался, полюбопытствовал:

— А кто приходил-то?

— Да шут его знает. Бароном назвался. Нестарый еще, весь расфуфыренный, волос ниже плеч, доспех черный.

— Ну, тогда ладно. Лучше барон, чем шпион. В открытую искал, не таился — и на том спасибо.

Юрай хлебнул самогонки и громко крякнул от удовольствия, но мыслям его было куда как не спокойно: \"И кому же это, хотелось бы знать, через столько лет понадобился Юрай-охальник, подельник Торвальда Фанхольмского и Бесстыжей Мэйджи по делу об иодайской ереси в далеком Вестенланде? И главное, за каким таким хреном?\"

Трактирщик неторопливо вернулся к себе за стойку, а к столу тут же подлетела с сосисками и кислой капустой румяная Настёна. Была она собой чернява, худа и броваста, работала у пана Славка в услужении: разносила кушанья, сметала со стола, подтирала полы да мыла посуду. При случае не гнушалась и постельку застелить богатому посетителю — девичьей скромностью, стало быть, не отличалась. Юрай и сам изредка кувыркался с ней на белых простынях, причем с него она денег за это не брала: случалось ведь и так, что его травки да порошки помогали ей скинуть ребенка или вылечиться от непотребной хвори. К тому же, и сам хозяин был Юраю крепко обязан — потому как без щепотки подходящего сбора, кинутой в сусло, пиво у Славка никогда не имело бы того ядрёного вкуса, который славился на всю округу…

— Что загрустил, соколик? Или заглянуть к тебе сегодня вечерком, яхонтовый, чуток растормошить, грусть-тоску развеять?

— Ай загляни, хорошая. Не пожалеешь! — в том же цыганском стиле ответил Юрай.



Настёна постучалась ближе к полуночи, выпроводив последних пьяниц и наскоро прибрав опустевший трактир. От нее полыхнуло привычным жаром желания:

— Соскучилась я по тебе, Юрко!

Они были знакомы не год и не два, так что вполне можно было обойтись без нежностей и долгих разговоров. Юрай знал, что для себя Настёна предпочитает быстрый темп и грубоватость, И не удивился поэтому, когда она, прильнув губами к его груди, немедленно запустила руку ему в штаны. \"Расстегни!\" — приказал он, и она послушно освободила его и от портов, и от исподнего. Потом кинул на кровать, задрал на девушке юбки и вогнал до упора. Они понеслись вскачь по проторенной дороге, в привычном темпе, Настёна вопила и царапалась от удовольствия, а сам Юрай предвкушал уже скорое высвобождение: последний раз он был с женщиной, почитай, неделю назад, и семени накопилось столько, что особого желания сдерживаться не было. Но в какой-то неожиданный момент лунный серп бросил свой отблеск на разгоряченное лицо девочки из харчевни, и что-то смазалось во взгляде Юрая. Он и раньше прекрасно знал о горячей южной крови, которая бушует в Настёне, но сейчас шахварские черты на ее лице стали особенно различимы, и это неуловимо напомнило ему Мэйджи. Мэйджи Блистательную, Мэйджи Аш-Шахвари, его духовную мать и наставницу, его первую женщину, в конце концов. Черные волосы трактирной служанки окрасились золотистым оттенком (ах, как же ослепительно рыжа была тогда Мэйджи в моменты любовного соединения!), а маленькие тощие груди вдруг наполнились и округлели…

Юрай ощутил в душе нестерпимый зуд, какой бывает, когла отрываешь заскорузлую корку от уже зажившей раны. Вдруг он почувствовал, как раскручивается в основании позвоночника змея вожделения, проходя через шесть узловых энергетических точек, как наливается сверх-желанием и пульсирует его фаллос… Что? Как? Откуда? Сколько лет он не испытывал таких ощущений, не разговоривал этими словами? Думалось, он уже и навсегда позабыл тот сладостный колдовской запах…

Женщина под ним, кажется, уже не вполне ощущала, кто она такая, где находится и кому отдается, а Юрай — прежний, скинувший годы и беды отрок, Юрай-охальник, талантливый и подающий невиданные надежды кадет школы Магов — одним рывком поднял ее и развернул спиной к себе, в \"собачью\" позу. Он удар за ударом вгонял в нее не только член, не только неудовлетворенное желание, но всего себя, все эти годы выхолощенной жизни, весь запах трав и кореньев, собранных им для знахарских снадобий, все минералы и камни, растертые в порошок для зелий и приворотов… И в последний миг перед тем, как выплеснуть в нее свое клокочущее семя, с неимоверным удивлением заметил призрачный силуэт другого мужчины, стоявшего перед… Настёной? Мэйджи?… перед его женщиной и погрузившего свой струящийся холодным светом полупрозрачный перламутровый ствол ей в рот.

Вспышка освобождения корежила Юрая раза в три дольше, чем обычно. Когда он очнулся, то обнаружил себя лежащим на спине поперек кровати, а Настёна ласково поглаживала его по лицу, приговаривая:

— Что это с тобой сегодня, Юрасик родненький? Самогонки перебрал?

И Юрай провалился в сон.

В эту ночь кошмарное сновидение к нему не приходило.

3. Дебют

Как прекрасен бывает на рассвете престольный град Вильдор, когда едва показавшееся из-за горизонта солнце бросает свои первые робкие лучи на купола храмов, шпиль обсерватории и зубчатые башни великокняжеского дворца! Легкий ветерок с Мейвена ерошит листья берез и платанов. Воздух легок и свеж, он еще не замызган запахами подгоревшей яичницы или свежей лепешки конского навоза. Лавки и трактиры закрыты, шаги редких прохожих по брусчатке узких кривых улиц отдаются приглушенным эхом от двух- и трехэтажных домов, притиснувшихся друг к другу без малейшего просвета. Жизнь бурлит только на пристанях Заречья, где рыбаки продают свежий улов оптовым покупателям, да еще пекарни источают дурманящий запах свежевыпеченных булочек… В такой миг навсегда проникаешься любовью к этому городу и понимаешь, насколько справедливо его ветхое и, казалось бы, вычурное название: Ville d\'Or — Град Златой.

Следом за пекарями и доярками просыпаются, кряхтя и проклиная судьбу, мастеровой люд и торговцы. Трактирщицы готовят завтрак постояльцам, прачки стаскивают высохшее за ночь белье с веревок, протянутых от дома к дому над проезжими улицами, а домохозяйки выставляют из распахнутых окон проветриваться только что взбитые пуховые подушки. Чуть позже вторая стража со скрипом и скрежетом отворяет городские ворота; на площадях и торных улицах появляются первые ранние гуляки и первые нищие. Солнце подымается всё выше, и в богатых особняках встают со своих широких постелей дородные бородатые купцы. В их тяжелых округлых животах еще булькает вчерашнее пиво, но голова уже свежа и наполнена мыслями о предстоящих закупках и росте цен на свинину. А к полудню продирают, наконец, глаза и титулованные господа.



Замок правителя пробуждается к жизни еще позже, чем весь остальной город, но Энцилия распахнула веки совсем рано, едва на ее подушку упал первый солнечный луч. Она совершенно не могла спать — настолько была взбудоражена тем калейдоскопом событий, который обрушился на ее бедную голову с момента приезда в столицу Энграма. Первый день целиком ушел на формальности в Обсерватории — так именовалась официальная резиденция энграмской ветви Магического Конклава. Документы Энцилии — направление из хеертонского университета и рекомендации — были в полном порядке, а диплом Summa cum laude говорил сам за себя. Проблемы подстерегали с другой стороны: лорд Сальве, бывший Верховный Маг великого княжества, чуть более месяца назад впал в немилость у Его Высочества и был с позором отправлен в отставку. Новое назначение и утверждение при дворе ожидалось не раньше следующей недели, после прибытия в город одного из пяти Старейшин и высочайших консультаций, так что в коридорах царила типичная неразбериха междуцарствия. В конечном итоге представление Энцилии приняла леди Кларисса, Высокая Волшебница, которая пока что управляла текущими магическими делами княжества.

Тут ход мыслей Энцилии непроизвольно прервался. Она тихонько прыснула и, покраснев, перевела взгляд на соседнюю подушку, где мирно посапывала во сне Кларисса. Короткие волосы высокой леди были изумительны: иссиня-черные, цвета воронова крыла. Вместе с округлым лицом, широкими скулами и чуть раскосыми глазами они безошибочно выдавали в волшебнице уроженку Чжэн-Го, несмотря на типично асконское имя. Прическа Клариссы заметно растрепалась (Энцилия снова хихикнула про себя, припомнив в деталях, при каких именно обстоятельствах растрепалась прическа ее старшей коллеги), а стройные ноги выпростались из-под одеяла почти на всю свою немалую длину.

Легким усилием воли девушка подавила приятные воспоминания о минувшей ночи, а точнее — отодвинула их чуть вперед. Еще на первом курсе будущие маги и магини обучались самоконтролю и самоанализу. Такая отличница, как Энси, не могла не усвоить назубок твердое правило, полученное от Учителей: поутру последовательно и детально прописывать в памяти события предыдущего дня, обращая особое внимание на любые проявления магии и возможные точки ветвления путей грядущего.

Итак, переночевав в крохотной гостинице при Обсерватории, свежеиспеченная практикантка отправилась искать себе крышу над головой на ближайшие месяцы. Несложное \"заклинание приятствия\" позволяло на полчаса влюбить в себя практически любую хозяйку, но найти подходящий дом с парой свободных комнат, да при этом еще и недалеко от места будущей работы — всего лишь навсего великокняжеского дворца, представьте себе! — все равно оставалось не столь уж простой задачей. Узнав про специальность Энцилии и про то, что служить она будет при дворе, любой домовладелец был готов немедленно сдать ей угол и безо всяких заклинаний. Но цены при этом сразу же поднимались втрое, а в вопросе платы за жилье магия была практически бессильна — как в Энграме, так и в любой другой обозримой части вселенной. Наконец, подходящие комнаты за разумную цену все-таки отыскались у одной почтенной вдовы. Оставалось только перевезти туда свои немногочисленные пожитки, привести себя в порядок, почистить перышки и к назначенному часу прибыть во дворец, где Кларисса должна была представить ее Великому Князю.

…

— Ваше Высочество! — Энцилия склонилась в поклоне со всем изяществом, на которое была способна. Способности эти, признаемся честно, были несколько ограничены чрезмерной любовью девушки к пирожным. Впрочем, нет худа без добра, и низкий поклон позволял особенно эффeктно продемонстрировать монарху все богатство ее упругого объемистого бюста, приобретенное благодаря все тем же пирожным и тортам.

— Добро пожаловать ко двору, любезная, — меланхолично процедил Его Высочество…

Князь Ренне V оказался слегка грузноватым мужчиной среднего роста, или чуть выше среднего. Его лучшие годы явно оставались уже позади, но выглядел он, тем не менее, еще вполне импозантно. Говорили, что князь и по сию пору оставался превосходным наездником; во всяком случае, породистые скакуны в княжеских конюшнях не застаивались и были привычны к седлу высочайшего всадника. Необычность и особый шарм облику монарха придавали колоритные черные усы, двумя прямыми полосками спускавшиеся вертикально вниз с тем, чтобы сомкнуться с узкой каемкой бороды. Взор Ренне был проницательным и недоверчивым, властным и в то же время слегка отталкивающим. Его взгляд устанавливал дистанцию, ближе которой подданные приблизиться не смели. Плотоядно улыбнувшись (\"Клюнул-таки на мою грудь, кобель паршивый!\" — промелькнула мысль на обочине сознания девушки), он небрежно подставил Энцилии руку для поцелуя и сдержанно произнес:

— Нам думается, Великая Княгиня также была бы рада вашему визиту.

— Замечательно, дорогая! — промолвила Кларисса, чмокнув практикантку в щечку, а потом взяв ее под локоть и уводя из церемониального зала. — Тациана очень разборчива, и немногие удостаиваются ее аудиенции. Однако приготовься: это — нелегкое испытание.

Сопровождаемые дежурной фрейлиной, две волшебницы перешли в помешение малого зала приемов, и через несколько минут ожидания из боковой двери появилась Великая Княгиня. Тациана была статной женщиной средних лет, стройная и с небольшой грудью. Одета в длинное белое платье с открытыми плечами, длинные светлые волосы уложены в высокую прическу… Она подошла к посетительницам и элегантным движением протянула для поцелуя узкую ладонь.

— Мы рады приветствовать вас в Княжестве, Энцилия! — сказала Тациана ровным тихим голосом. — Ну а вы, Кларисса, как всегда великолепны. Но смотрите, как бы ваша подопечная не начала отбивать у вас кавалеров. Кстати, что там с вашей помолвкой?

— Увы, Ваше Высочество, расторгнута! Говорят, среди простого люда еще встречаются иногда мужья, которые способны стерпеть в руках жены скалку, но чтобы магический жезл… Такой редкости не сыщешь и среди высшего дворянства.

Все три дамы мило улыбнулись изящной шутке. Кларисса собиралась уже продолжить светский разговор, но тут боковая дверь неожиданно снова распахнулась, и к Тациане подбежала босоногая девчушка лет четырнадцати, за которой впопыхах семенила фрейлина. Девочка растерянно посмотрела на Энцилию и Клариссу:

— Брынь! — недоуменно сказала она. Потом чуть подумала и, улыбнувшись, добавила:

— Хряпс!

— Ее Высочество княжна Ида выражает радость по поводу прибытия к нашему двору столь прелестных волшебниц и выражает надежду, что госпожа Энцилия останется довольной пребыванием в Вильдоре — перевела подоспевшая фрейлина.

Боковым зрением Энцилия поймала волну эмоций, которые торопливо сменяли друг друга на лице Тацианы: удивление, неудовольствие, любовь, огорчение с определенной долей стыда, потом жесткий импульс контроля над собой и, наконец, усталость. Безмерная и безнадежная усталость.

— Ты побудешь с нами немного, радость моя? — спросила княгиня, нежно взяв дочь за руку.

— Хурум-бурум! — И в глазах девочки появились слёзы.

— Ее высочество княжна Ида глубоко сожалеет о том, что тяжелые душевные переживания не позволяют ей долее уделять свое внимание высокочтимым гостьям, — протараторила фрейлина и настойчиво потянула рыдающую княжну обратно к боковой двери.

— Ну вот, дорогая Энцилия, вы и познакомились с одной из основных проблем, которые омрачают жизнь нашего двора, — горько произнесла Тациана. — До настоящего времени и медицина, и магия оказываются бессильны в попытках улучшить состояние Иды. Если вдруг вам удастся достичь большего, благодарность короны не будет иметь границ. — После этих слов на лицо княгини вернулось бесстрастное выражение официальной любезности. — Аудиенция окончена.

…

— А куда мы теперь, леди Кларисса? — недоуменно спросила Энси, когда они направились не к основному выходу, а в боковое крыло дворца.

— Пожалуй, уже поздновато, чтобы возвращаться в город. К тому же, мне надо еще кое-что у тебя выяснить. Да и рюмочка шерри после такого напряженного дня явно не помешает. Здесь во флигеле есть служебные апартаменты Конклава. Пока не назначили главного верховного мага, ими пользуюсь я. И не волнуйся: места там не то что на двоих — и на десятерых хватит.

Слуги во дворце оказались достаточно расторопны. Получив пару ведер горячей воды, Энцилия с наслаждением вымылась, растерла и высушила волосы. Средств для ухода за кожей, к сожалению, не было, но на один вечер можно обойтись и магией. Привычное напряжениие в ладонях сменилось покалыванием, и девушка старательно провела руками вдоль всего тела, не касаясь его — на расстоянии в полпальца от кожи. Процедура была привычна и хорошо отработана за годы учебы — студенческие спальные покои особым комфортом не отличались. А здесь, во дворцовых апартаментах, был даже теплый сортир, не говоря уже возможности вымыться горячей водой в уборной! Нет, что ни говори, а практика при дворе имела свои преимущества.

Но тут из гостиной пахнуло каким-то совершенно необычным запахом. Да это же кофий, редкий и чрезвычайно дорогой напиток, зерна для которого произрастали только в жарких землях южного Шахвара! Запахнувшись в принесенный служанкой шелковый халат цвета охры, Энси вышла из уборной. Кларисса в таком же халате, только бирюзовом, уже сидела за низким столиком, неспешно прикладываясь к рюмке с вишневой настойкой. После пары глотков и нескольких ни к чему не обязывающих фраз в гостиной повисла долгая пауза, и практикантка почувствовала, как высокая волшебница внимательно осматривает ее магическим взором.

— Вы что-то еще хотели еще узнать, леди Кларисса?

— Да, хотела, — задумчиво протянула та, продолжая погружаться взглядом в глубины ауры Энцилии. Не будь это ее непосредственная начальница, Энцилия могла бы и закрыться, но сейчас был явно не тот случай.

— Так значит, ты специализировалась по трансформациям? Ну-ка, сними халат!

Стесняться Энцилия не собиралась. Обнаженность была частью многих магических упражнений, и от излишней стыдливости девушка избавилась еще на первом курсе, равно как и от девственности. Среди студентов, кстати, ходило множество анекдотов про то важное значение, которое, по мнению обывателей, якобы придают девственности маги в своих процедурах. На самом деле все обстояло совершенно наоборот: сама по себе техника наложения заклинаний требует раскованности в движениях и ощущениях, свободы душевного устремления и тонкости чувств, которые с невежественной невинностью совершено несовместимы. И поэтому строгостью нравов студенческие общежития не отличались никогда — скорее, напротив. Особенно популярной была среди чародеев шутка о том, что \"поровну распределяя свою благосклонность в постели между мужчинами и женщинами, ты способствуешь поддержанию Равновесия\".

К моменту окончания Университета Энси уже сполна отведала любовных развлечений обоего рода, и поэтому ее нисколько не смущало то, в каком направлении развивается сегодняшний вечер. А Кларисса тем временем подошла к ней и опустилась на колени, уперевшись взглядом в средоточие женской сути своей новой сотрудницы.

— Ну а теперь покажи мне свое искусство в трансформации!

Энси, чуть расставив ноги, сконцентрировалась на своем маленьком бугорке-похотнике и начала постепенно наращивать его в объеме, формируя из прорастающей ткани некое подобие мужского детородного органа. Конечно, это не было настоящим членом, а скорее напоминало деревянный или кожаный заменитель, какими утешаются жены моряков или молодые вдовы. И Кларисса, взяв было его головку в рот, тут же отпустила ее и поморщилась.

— Ах нет же, дорогая, тебя еще учить и учить! Смотри, сначала добавляешь к трансформации воплощение, теперь активируешь стихии огня и в меньшей степени — воды, потом закрепляешь пульсации… — Руки Клариссы мелькали в молниеносном темпе, расставляя узловые пункты заклинаний. — Ну, теперь ощутила?

И Энцилия ощутила сполна! Взросший над ее \"устьем\" член обрел жизнь, превратившись из приставленного костыля в часть собственного тела, тот же самый чувственный выступ, только увеличенный стократ. Кларисса снова и снова вылизывала его и заглатывала, но теперь это доставляло чувственное наслаждение уже обеим. Потом высокая леди поднялась с колен и увлекла послушную Энцилию в свою спальню. Откинулась на лежанку и широко распахнула длиннющие стройные ноги:

— Ну же, войди в меня!

Подобного удовольствия от \"девичьих забав\" Энси не испытывала еще никогда. Она долго и со вкусом покрывала свою начальницу, пока та, охрипнув от трепетных стонов, не махнула наконец рукой:

— Ладно, достаточно. Для первого раза очень даже неплохо, Ты умеешь учиться, девочка! А теперь свертывай трансформацию, и будем делать это естественно, как обычные женщины.

И они еще долго предавались сладостным утехам, переплетя ноги и сомкнувшись устами, пока не уснули в полном изнеможении. Весёленько начиналась практика, ничего не скажешь.

4. Цугцванг

— Объясните мне, Экселенц, что происходит? Что про-ис-хо-дит??? Объясните мне простыми словами, без этих ваших \"эманаций\" и \"элементалей\". Я хочу понять, что происходит со мной, с моим родом и с моей страной?

Князь Ренне нервно мерял шагами пространство своего кабинета.

— Кем и какое заклятие наложено на Энграм? И почему вся мощь Конклава Магов, включая старейшин и лично высокочтимого архимага Эффенди, оказывается неспособной его разрушить? Недород следует за недородом, в селениях рождаются двухголовые телята, невиданной высоты паводки затопляют города, а население выкашивает чума! Этот бездарь Сальве на протяжении трех лет только тем и занимался, что морочил мне голову, пока я наконец не выставил его вон. Посмотрите хотя бы на мой дворец: нет ни одной стены, которая смогла бы держаться сама без магических подпорок. Я уже не говорю о дочери — я не способен вспоминать о ней без слёз. То, что она не в состоянии связать двух слов — это еще полбеды, в конце концов, многие женихи будут просто счастливы иметь знатную богатую жену, которая лишь молчит да мычит. Но ведь у нее еще ни разу не было кровей, хотя ей пошел уже пятнадцатый год! Бесплодие нависло над моим родом, бесплодие и запустение. Да, стараниями знахарей и магов мое мужское достоинство пока еще стоит на высоте, но при всем при том нет даже ни одного бастарда, не говоря уже о последующих детях от Ее Высочества!

— У меня не хватает слов, Князь, чтобы выразить ту глубокую скорбь, которую испытывает мое сердце при мысли о тех бедах, которые обрушиваются на Ваше государство и Вашу семью. Они воистину безмерны, но…

— Картина Рейпена \"Приплыли!\" — саркастически перебил Ренне, разом сбивая собеседника с высокопарного велеречивого слога. Откуда взялась эта идиотская мужицкая присказка, а тем более в лексиконе Великого Князя, оставалось совершенно необъяснимым. Действительно, ван Рейпен был известным живописцем, но специализировался он на натюрмортах и портретах вельмож; картины под названием \"Приплыли\" у него никогда не было. Да и какое дело простолюдинам до живописи маслом?! Но тем не менее, именно эту расхожую фразу можно было услышать в базарный день на рыночной площади любого города, когда незадачливый мастеровой или крестьянин-тугодум обнаруживал себя оставшимся без последнего медяка после неудачно сделанной ставки на петушиных боях.

Так или иначе, но необходимое действие реплика князя возымела.

— Вы хотите от меня простых слов, Ваше Высочество? Простых и грубых, как прокисшее молоко с заплесневелой коркой хлеба? Что ж, извольте. Дело в том, что в Круге Земель возможно существование пяти и только пяти великих держав. Все иное противоречит установленной Двумя Богами магической структуре мироздания: \"пять планет на своде небесном, пять металлов в земле предержащей\", ну и так далее. Хотите приумножения и процветания Великого Энграма, единого и неделимого? Тогда потрудитесь стереть в порошок какую-нибудь одну из пяти оставшихся метрополий. Только сделать это вам вряд ли удастся, не заручившись поддержкой хотя бы одного из Великих Магов. Которых в наличии наблюдается тоже только пять — и каждый из них уже блюдет интересы своей великой державы. Да, по мере сил я принимаю во внимание заботы Великого Княжества и оказываю вам всяческую поддержку, но — не питайте иллюзий, Ваше Высочество! — только до тех пор, пока это не идет вразрез с жизненными интересами Империи Чжан-Го, верховным магом которой я имею честь состоять.

— При всех моих стараниях, я не вижу выхода из создавшейся ситуации, — продолжал Эффенди Нгуен. Неприятный разговор давался с трудом и ему. Узкое лицо мага напряглось, сквозь обычную желтизну начали проступать красноватые пятна, а руки беспрерывно теребили маленькую клиновидную бородку. — Разве что снова разделить Великое Княжество на две половины: Энгр отдельно, а Амедония отдельно. Но это годилось бы как вариант, будь у вас два сына или хотя бы сын и зять. А в сложившихся обстоятельствах… Вознести свои молитвы богам и надеяться на лучший исход — это единственное, что я мог бы посоветовать вам как маг и как старейшина Конклава.

Его сиятельство верховный маг вздохнул и развел руками. Но князь не вчера появился на свет и не первый год властвовал над сотнями тысяч поданных; он был неплохим правителем и, в частности, умел слышать то, что вслух не произнесено.

— Хорошо, Эффенди… — Титул был специально опущен, а пауза точно рассчитана. — Хорошо, а что бы вы могли мне посоветовать просто как частное лицо?

— Как частное лицо? Да вы шутник, Ренне! — Архимаг принял обращение по именам, и это было добрым знаком. — Для того, чтобы посоветовать вам что-то как частное лицо, я сначала должен вспомнить, что это значит: быть частным лицом! Такое со мной в последний раз случалось, наверное, уж лет сорок назад. А впрочем, это неплохая идея, знаете ли. Давайте-ка мы с вами напьемся как следует, жонглеров пригласим с музыкантами… И, кстати, я надеюсь, у Ее Высочества найдется пара симпатичных фрейлин, которые помогут мне скоротать остаток сегодняшней ночи? После того, как мы с вами вдоволь побудем частными лицами?

…

Время уже давно перевалило за полночь, и высочайшая пьянка близилась к завершению. \"Спиритуозная тропа\" была пройдена от начала до конца — начиная с белого энгрского, продолжая красным \"Букетом Амедонии\", потом сладко-терпкий мускат \"Слеза Шахвара\", сормское игристое — ну куда же без него! — и, наконец, белозерский бальзам под кофе. Жонглеры уже отправились восвояси, перед этим филигранно перекидав из рук в руки свои пылающие факела под звездами во внутреннем дворике близ великокняжеских покоев. Удалились готовить магу постель и две заказанные высоким гостем прелестницы, перед этим на мгновение приоткрыв взору свои действительно достойные внимания прелести…

Князь и старейшина Конклава допивали наедине последний глоток тягучего черного напитка, когда маг как будто бы слегка протрезвел и рассчитанно небрежным голосом произнес:

— Знаете, Ренне, вспомнилась мне тут одна история, печальная и поучительная одновременно. Вы слыхали что-нибудь про иодайскую ересь? Нет? Так послушайте.

Иначе она называется \"Учение о шестом столпе творения\". Имела некоторое распространение лет триста назад, а то и четыреста. Основал ее лжепророк Иода Тёмный, выходец из южной Асконы. Начинал он как алхимик, а в один проклятый Арманом день надышался какой-то гадостью из своей реторты и начал проповедовать некую тайную мудрость. Дескать, только для посвященных и безымянных. Набрал он компанию таких же одержимых, причем собирались они всегда в темноте и за закрытыми дверями, имён своих друг другу не называли — ну чисто дети. \"Иода\" ведь тоже не имя, а прозвище, так на асконском диалекте самая мелкая медная монетка называется. Я думаю, где-то в подвалах университетской библиотеки должен еще храниться, за крепкими решетками да под пятью замками, свиток его еретической рукописи — \"Заповедная книга иодаев\" называется. Как обычно в писаниях лжепророков, вы знаете: чистый бред вперемежку с прописными истинами, так что отделить одно от другого очень непросто, и многие нетвердые в учении умы на эту удочку попадались.

Так вот, эти мудрецы уверовали, помимо прочего, что элементарных Стихий может быть не пять, а больше. Для начала они собирались поискать шестую Силу. Ну а потом, если получится, седьмую, восьмую, и так далее — пока не надоест. Смешно, конечно. Стало быть, каждый раз надо отыскать новый самоцвет, выплавить из земных недр новый металл, открыть в небе новую планету… Может быть, еще и дополнительные пальцы на руках и ногах прикажете вырастить? Естественно, никто из них себя этим не утруждал, и все магические изыскания сводились обычно к разнузданному разврату и свальному греху. А в обоснование тому приводилась богомерзкая идея об изначальной женственности Тинктара. Святотатцы даже и склоняли его на женский лад: помолимся, дескать, Тинктар — а не Тинктару. Но вы, Ваше Высочество, правитель мудрый и прекрасно понимаете: главная движущая сила состояла в том, что каждый новый глава секты немедленно желал объявить себя шестым старейшиной Конклава. Естественно, столь оголтелая ересь пресекалась немедленно и бесповоротно, и уже давным-давно об иодаях ничего не было слышно. И тут вдруг, лет пятнадцать тому назад, обнаруживают в самом сердце Вестенланда, в Университете, троицу — женщину и двух мужчин, причем один из них почти мальчишка — которые предавались этой самой ереси, со всем сопутствующим непотребством. Совет университета был в ярости, ректора отправили в отставку, а всех троих казнили мучительной казнью…

Эффенди на некоторое время замолчал. Незачем было объяснять Великому Князю, что злосчастные студенты-диссиденты просто оказались в ненадлежащем месте в неподходящее время, когда Филофею, в то время декану Школы Сил и Потоков, подвернулась удачная возможность свалить тогдашнего ректора, чжангойца Шуа-Фэнь, и самому занять его место. То, что дело было раздуто, а три недотёпы заслуживали не смертной казни, а разве что банального отчисления, в крайнем случае с запретом на колдовство, было очевидно с самого начала. Объяснять это князю действительно не стоило… То есть, не стоило трудов, ибо тот и сам все прекрасно понимал: нравы при дворе монарха любой державы мало чем отличались от нравов ректората Университета.

— Так вот, князь… На самом деле казнили только двоих, а мальчишку — чертовски талантливого мальчишку — помиловали, ограничившись изгнанием из Вестенланда и пожизненным запретом на магию любого рода. Звали его, помнится, Юрай. Юрай-Охальник. Жив ли он теперь, и если жив — то где обретается, никому не известно. И как частное лицо…

Верховный маг склонился к монарху и пристально заглянул ему в глаза.

— Как частное лицо, я мог бы рискнуть дать вам совет: поищите этого Юрая.

Эффенди снова откинулся назад, устроился поудобнее и улыбнулся.

— Но слава богам, я отнюдь не частное лицо, а старейшина Конклава. И единственное, чем могу вам помочь — это официальной информацией о том, что запрет на колдовство упомянутому Юраю-Охальнику за истечением срока давности отменен единодушным решением Дисциплинарной Камеры и Совета Старейшин. Вот, возьмите! — он протянул собеседнику небольшое серебряное кольцо, на котором было выгравировано причудливое переплетение черных и белых нитей. — Это кольцо мага-послушника, оно принадлежало Юраю и было изъято судом. Теперь все заклятья с него сняты; можете сохранить на память как сувенир. Все равно никому, кроме упомянутого Юрая, оно не подчинится.

Одним долгим движением мэтр Нгуен поднялся на ноги.

— А теперь, Выше Высочество, я прошу соизволения удалиться. Сегодняшний вечер меня изрядно утомил, к тому же нельзя бесконечно испытывать долготерпение наших очаровательных фрейлин.

Маг слегка поклонился и направился к двери. Но уже у выхода снова обернулся к монарху:

— И последнее, князь. У Вас при дворе сейчас проходит практику выпускница Университета, некая Энцилия. Очень светлая голова, диплом с отличием. Специализировалась на Превращениях и Трансформациях, но в равной мере владеет и техникой остальных четырех школ. Так что, если вдруг возникнет нужда в нетрадиционной магической поддержке, слегка выходящей за общепринятые рамки… Я бы сказал, что вам необычайно повезло.

И после этих слов архимаг наконец удалился, насвистывая какой-то игривый мотивчик. А князь Ренне допил до конца чашку кофе и подумал про себя:

— Ну что же, за все то золото, которое было выплачено этому мерзавцу, я получил хотя бы синицу в небе…

5. Дама червей и валет треф

Срочный вызов от начальства пришел в самый неподходящий момент.

Энцилия уже третий день квартал за кварталом планомерно обходила \"низкий город\" — ту часть Вильдора, где проживали ремесленники и торговцы. Искусству трансформаций и превращений находилась работа повсюду: придать пластичность и ковкость металлу в горне кузнеца, подправить вкус сметаны у нерасторопной молочницы, наложить на руку лавочника заклятие для распознавания фальшивых монет… А иногда жители пользовались случаем, чтобы попросить колдунью и о помощи другого рода — скажем, снять порчу или приструнить не в меру расшалившегося домового. Энцилия не отказывала никому, хотя и получала за свою работу сущие гроши: на жизнь ей пока хватало выписанной на три месяца стипендии, а получаемый опыт был обширен и разнообразен. Для того практика и придумана.

Вот и сегодня начинающая волшебница сидела в златокузне и с немалым удовольствием наблюдала за работой ювелира, одновременно помогая ему удерживать нужный цвет золотого сплава — рыжеватый, розовый или червоный, смотря по тому, что задумал мастер. Повсюду кольца, цепочки, подвески — и камни, пиршество драгоценных и полудрагоценных камней. О загадочном действии самоцветов на женскую душу сложена и спета не одна баллада, но Энси понимала механику этого действия лучше любого менестреля: недаром она была дипломированным магом и потратила в Университете немало часов, постигая тонкую структуру минералов, прохождение потоков сил через кристаллы и сообразное преломление стихий. Сейчас ее особенно заинтересовал один небольшой изумруд, мирно лежавший среди остальных камней. Девушка потянулась к нему сознанием и легким усилием настроилась на зеленоватый туман воспоминаний. \"Вот я впервые осознаю себя зажатым в толще каменной породы. Вот грубые человеческие пальцы высвобождают меня. Вот я ощущаю гранями воздух, вот впервые впитываю солнечный свет…\"

Неожиданно контакт с изумрудом оборвался, а точнее — был оборван магическим обращением извне. В затылке заломило, потом захолодели пальцы рук, и перед глазами Энцилии возникло лицо леди Клариссы:

— В Обсерваторию! Срочно, телепортом.

Сдержанно извинившись перед хозяином, Энцилия скрестила опущенные руки в заученном жесте, соединив локти на уровне живота, и раскрутила вокруг позвоночника эфирый вихрь. Напрягаться с направлением перемещения не пришлось: от кабинета руководительницы шел четкий опорный зов, и через мгновение практикантка уже стояла там, на ковре перед массивным дубовым столом.

— Слушаю вас, Высокая Леди! — произнесла Энцилия, старательно унимая головокружение: на неподготовленный телепорт уходило очень много силы, и ей было не по себе.

После памятной ночи любви во дворце они с Клариссой обычно обходились без особенных церемоний, но сейчас на лице у той вместо привычной чувственно-кошачьей улыбки читалось выражение строгой официальности:

— Через два часа нас ожидает Его Высочество. Дресс-код — \"высокая шляпа\".

Энцилия изумленно присвистнула. \"Высокая шляпа\" означало высшую степень парадности. Помимо собственно остроконечной чародейской шляпы, по такому случаю украшенной одноцветной лентой, в наряд входили парадная мантия со знаками отличия (из которых у нее имелся пока что только золотой университетский значок в форме все той же пентаграммы), а также остроносые туфли на высоком каблуке.

— А чему мы, собственно, обязаны столь высокой честью?

— Не знаю, дорогая, но похоже, что нас ожидает представление нового верховного мага княжества. Вчера во дворце был Нгуен, и они с Великим просовещались весь день, а по вечеру изрядно надрались, — тон Клариссы наконец-то потеплел. — Боюсь, девочка, что нам с тобой сегодня понадобится немалый запас сил. Хотя экипаж князь обещал прислать.

Кларисса отперла кованый железный шкаф и достала с одной из полок три амулета с энергетическим концентратом.

— Один впитай сейчас же, а остальные держи при себе. И — за дело, приводить себя в порядок!

В назначенный час карета, украшенная гербами Его Высочества Великого Князя Энграмского, остановилась у дверей дворца, и из нее грациозно вышли две волшебницы: та, что постарше — в темно-синей парадной мантии, и следом за ней — молодая, в торжественном одеянии кремового цвета. К их недоумению, громко прогремели фанфары.

— Так, час от часу не легче, — вполголоса произнесла Кларисса, когда они вошли в зал приемов. Обстановка в помещении не создавала ощущения пустоты, но и большого скопления публики тоже не наблюдалось: несколько фрейлин и группа дворян, среди которых выделялся длинноволосый изящный красавец в черном. Молниеносное сканирование показало, что профессиональных магов в зале нет ни одного, хотя у пары человек, включая того самого красавца, в ауре проявляются неразвитые способности к колдовству. И что же теперь?

Шум в зале стих, когда вошел князь в церемониальном облачении, при парадном мече и орденской ленте, а рядом с ним — княгиня Тациана в белоснежном кружевном платье и с короной в прическе. Ренне V властным жестом поманил к себе волшебниц, а когда они подошли — Кларисса впереди, Энцилия на полшага сзади слева, согласно этикету — обратился к присутствующим в зале.

— Дамы и господа! Как вы знаете, с отбытием лорда Сальве место Верховного Мага княжества остается вакантным. Наши вчерашние консультации с Его Сиятельством Эффенди Нгуеном показали, что найти в Круге Земель достойного этой должности чародея с тем, чтобы пригласить его к нам возглавить Обсерваторию, представляется крайне затруднительным. В создавшейся ситуации мы изволили принять несколько, м-м-м… неожиданное решение.

Князь подал знак герольду, и тот звонко провозгласил:

\"Монаршим соизволением Его Высочества Князя Ренне, Верховным Магом Великого Княжества Энграмского назначается леди Кларисса, каковая возводится в графское достоинство, с дарованием ей титула графини фон унд цу Мейвенберг\"!

\"Вот уж сюрприз, так сюрприз!\" Побледневшая Кларисса глубоко присела в реверансе, и Ренне прикоснулся к ее плечу лезвием своего меча. Обернувшись к собравшимся, он жестом остановил их порыв немедленно кинуться с приветствиями к новоиспеченной графине.

— Я поздравляю вас, ваша светлость, — сказал он. — Но вы же прекрасно понимаете, у каждой монеты есть две стороны. И даруя вам титул и должность, другой рукой я просто вынужден что-то у вас отнять.

— Вот как? И что же именно, Ваше Высочество?

— Я отбираю у вас… — Монарх на мгновение умолк, как бы раздумывая. — … Я отбираю у вас вашу прелестную подопечную. Она нужна короне и стране. — И снова подал знак герольду.

\"Монаршим соизволением Его Высочества Князя Ренне, выпускница высшей школы магов Энцилия возводится в дворянское сословие, с присвоением ей титула леди д\'Эрве. Леди д\'Эрве назначается волшебницей первого ранга при дворе княжества\".

\"Так то был еще не сюрприз, а полсюрприза, блин!\" На какой-то миг Энцилии от неожиданности стало дурно, и тогда она резким импульсом активировала один из двух выданных Клариссой энергетических амулетов. Только после этого у нее хватило сил присесть в официальном реверансе и принять прикосновение холодной стали к своему левому плечу.

Мысли в голове отчаянно метались. \"Столь сногсшибательный взлет обычно плохо кончается. И главное, с какой стати? После первого прохладного приема на представлении, которое и длилось-то не больше двух минут, он меня вообще ни разу не видел и не слышал. Уж не собрался ли князь сделать меня своей фавориткой? Тут придется хорошенько взвесить все за и против. Хотелось бы все-таки заниматься магией, а не делать карьеру великосветской шлюхи… Опять же, я вовсе не обязана поселяться в Энграме навсегда: после года практики — свободна как ветер! Хотя нет, что-то здесь не так\".

Без особых усилий взломав простенькую магическую защиту, небрежно поставленную еще лордом Сальве, и наскоро проглядев ауру монарха, Энцилия убедилась, что страстного вожделения к ней Великий Князь на данный момент не испытывает. Но тогда что же? Увы, анализ хитросплетения интриг никогда не был сильной стороной леди д\'Эрве — вот уже целых две минуты как леди д\'Эрве. Восприятие эмоций давалось ей гораздо лучше. \"И ведь не поленился, мерзавец, вызнать название той деревни, в которой я родилась!\"

Тем временем к ошеломленным волшебницам подошла Тациана. На лице Великой Княгини цвела обычная полуулыбка — теплая и печальная одновременно.

— Графиня, примите мои поздравления. Я уверена, что вы гораздо лучше справитесь с поддержанием магической стабильности в Энграме, чем любой заезжий варяг. И прошу вас, обратите особое внимание на амедонские провинции. Я, конечно, не колдунья, но постоянно ощущаю какое-то исходящее оттуда… скажем, нездоровье.

— Ну а вами, леди д\'Эрве, я могу только восхититься. Вы успешно продолжаете стремительный взлет, начатый еще в Университете, — неожиданно взгляд Тацианы потерял былую ласковость, на мгновение став холодным и острым, почти колючим. — Но будьте осторожны: мой муж явно чего-то от вас ожидает, и если вы не сумеете его ожидания оправдать… Право, это было бы огорчительно.

Небрежный кивок правительницы означал, что обеим волшебницам дозволяется сделать положенные три шага назад, пятясь, и лишь после этого повернуться к другим гостям. Теперь к ним подоходили с поздравлениями новые и новые придворные. Наконец, дошла очередь и до длинноволосого в черном, который оказался бароном Зборовским.

— Целую ручки, ваша светлость! Мой меч всегда к вашим услугам — а это один из лучших мечей во всем княжестве, будьте уверены. — Потом он перевел взгляд на молодую чародейку, и той на мгновение стало очень неспокойно, настолько необычным и интригующим был взгляд барона. — Как я понимаю, леди, у нас с вами еще будет возможность побеседовать поподробнее. А пока что — мои поздравления!

Все перешли к накрытым столам, и после пары бокалов игристого Энцилия слегка расслабилась. Беспокойство по поводу ее грядущей судьбы куда-то на время отступило, и она с удовольствием предавалась чревоугодию, тем более что пирожные у шеф-кондитера Двора были чудо как хороши! Сидевшая рядом Кларисса тоже разрумянилась и постепенно приноравливалась к своей роли Верховной Волшебницы. Хотя, конечно, большинство присутствующих, включая и ее саму, ожидали увидеть на этой должности мужчину.

Свежеиспеченная леди д\'Эрве со вкусом поглощала седьмой кусочек торта, когда ее тронул за плечо подошедший слуга в ливрее:

— Его Высочество ожидают вас у себя в кабинете. Разрешите проводить?

\"Так, значит все-таки в фаворитки\", — обреченно подумала Энцилия. Всю недолгую дорогу в ее голове безостановочно вертелась старая балаганная песенка с подходящим к случаю припевом: \"…и девушек наших ведут в кабинет\". Однако войдя в предупредительно распахнутую слугой дверь, она обнаружила в комнате не Ренне, а барона Зборовского, развалившегося в кресле. Увидев входящую даму, он вскочил и щелкнул каблуками.

— Леди? Его Высочество прибудет с минуты на минуту.

— Вот как? Очень приятно, барон. Может быть, вы объясните мне пока, что именно вы имели в виду, когда сказали, что у нас еще будет время побеседовать?

— Видите ли, Энцилия… Вы позволите мне называть вас просто по имени? Меня, кстати, зовут Владисвет… Так вот, похоже, что Его Высочество собирается поручить нам какое-то важное и тайное задание. Именно нам двоим: вам и мне. Но впрочем, я слышу шаги — сюда кто-то направляется. Я думаю, сейчас все и разъяснится.

— Однако же и слух у вас, барон!

В кабинет решительным шагом вошел князь Ренне.

— Зборовский, леди! Я буду краток. Высочайшие интересы княжества срочно требуют найти, а впоследствии доставить ко двору одного человека. Человека, которого последний раз видели в Вестенланде, причем пятнадцать лет тому назад. Это — трудная задача, и она несомненно потребует соединения как естественных, так и сверхъестественных усилий, а также энергичности и самоотверженного служения короне и стране. Именно поэтому она поручается вам, леди д\'Эрве, как одной из наболее талантливых представительниц молодого поколения чародеев, и вам, барон Зборовски, как непревзойденному мастеру меча, но в то же время и искусному дипломату. Теперь некоторые подробности. Прошу, присаживайтесь!

Посвятив своих новообретенных доверенных лиц в историю Охальника Юрая и вручив Энцилии его магическое кольцо, князь сдержанно пожелал им успеха и столь же стремительно вышел. Ставки были сделаны. Сегодня Ренне поставил ва-банк, и ему оставалось только ждать, затаив дыхание, на каком же поле остановится шарик в рулетке Судьбы.

6. Пойманный мизер

В эту ночь Тациане приснился странный сон. Княгиня уже давно вообще не видела никаких снов, тяжело засыпая и рано просыпаясь. Но сегодня ночью ей привиделось, как она, еще молодая простоволосая девушка в коротком легком платье, идет босиком по сосновому лесу, наступая подошвами на опавшие хвойные иголки. Сквозь крону деревьев иногда просвечивает солнце, но лес все равно остается темным и бесконечным…

Неожиданно навстречу ей появился такой же босоногий парень — со светлыми прямыми волосами, в клетчатой рубахе и коротких штанах. Глаза его были темны и глубоки.

— Скажи, приятель, а как мне выйти к счастью? — спросила она.

Причем счастье в этом сне было не состоянием души, а каким-то определенным местом — заброшенным городищем или древним святилищем

— К счастью? Это близко, сечас я тебе покажу! — Парень начал поворачиваться куда-то, одновременно поднимая руку в указующем жесте… И здесь сон, как назло, оборвался.

Настроение было препаршивым. Барон Зборовский нервно покусывал губы, расхаживая из угла в угол по небольшой комнате, которую выделили в левом крыле дворца для \"Спецкоманды Ю\", как в шутку называли себя Владисвет и Энцилия. Вот уже две недели барон принимал донесения от шпионов, листал отчеты послов и вычитывал ответы консулов на свои запросы. Слухов было мало, а достоверных сведений не попадалось вообще — настолько давними были события в далеком Вестенланде. Зборовский не поленился также самолично обойти рынки и таверны в низком городе, во всех пригородах и преместьях, поговорил он и с торговцами, и прочими езжалыми людьми, но никто из сотен ушлых, бывалых и деловитых его собеседников такого имени — Юрай Охальник — не слыхал.

Не ладились дела и у юной леди д\'Эрве. Конечно, новая должность и титул позволили ей обзавестись собственным домом, нанять служанку и даже приобрести породистого жеребца, на котором она регулярно совершала утренний моцион. Что поделать, noblesse oblige, и на хозяйственные заботы ушло некоторое время. Но не такое уж и большое: Энцилия без зазрения совести пользовалась магией для обустройства бытовых дел, оправдывая себя важностью и срочностью полученного задания. В этом ее поддерживала и Кларисса, без особых возражений выдавая из запасов Обсерватории энергетические концентраты, детекторы магии и прочие полезные мелочи. Но следы Охальника оставались неуловимыми. В тонкой структуре сил и потоков стихий не обнаруживалось ни малейшего возмущения, хотя бы намекавшего на Юрая, а кольцо послушника оставалось безжизненным и холодным, не реагируя ни на какие воздействия. Ни трансформации, ни имперсонализации оно тоже не поддавалось. Хорошо было бы, конечно, запросить из университета образы магических профилей самого Юрая, а заодно и Торвальда с Мэйджи, но это было исключено: великий князь настаивал на строжайшей конфиденциальности.

За время поисков \"Спецкоманда Ю\" сдружилась, Влад и Энси уже обращались друг к другу по имени, но в последние дни леди д\'Эрве словно какая муха укусила. Она то взрывалась и шипела по малейшему поводу, а то, наоборот, впадала в глубочайшую тоску и за несколько часов могла не произнести ни единого слова — просто сидела и молчала, тупо уставившись в стену. Взять к примеру, хотя бы, прием по случаю ее новоселья. Вместо дружеской вечеринки, которая должна была закончиться приятственными постельными развлечениями с ее светлостью графиней фон унд цу и так далее — иначе Клариссой, — он обернулся унылой пьянкой, в ходе которой Владисвет изрубил мечом в капусту деревянную столешницу, а сама Энцилия ни с того ни с сего шарахнула огненным шаром в соседний дом, после чего пришлось долго извиняться перед хозяевами, оплачивать ремонт и в порядке компенсации заклинать злополучную стену от молний и ураганов. Волшебница и сама понимала, что злится не по делу и на ровном месте, но поделать с собой ничего не могла.

Объяснение нашлось сегодня утром, когда при очередном посещении туалета девушка обнаружила на нижней юбке следы крови. Всё сразу стало понятно: обычные женские дела, дня через два-три само пройдет. Но вернувшись обратно в \"присутствие\", она неожиданно напоролась на жадный взгляд Влада, полыхнувший багрово-красным светом. В голове сверкнуло страшное подозрение…

— Так-так, Влад, подойди поближе… Ну-ка покажи зубки, дорогой! Ага, так вот значит, откуда у нас слух такой острый, движения такие быстрые, повадки такие мягкие… Повадки-повадочки, мягкие такие, мяконькие… — Энцилия пребывала почти что в умилении. Она в первый раз встречала настоящего вампира; те полудохлые одурманенные создания из университетского вивария, на которых тренировалось не одно поколение студентов, были совершенно не в счет. — Ну, так из кого же посасывает кровь по ночам мой ближайший друг и сподвижник? Невинные младенцы у нас ныне в ходу, али старушки немощные?

— Да я разве что? — смущенно оправдывался Влад. — Мне и самому это в тягость, а что с собственной природой поделаешь? Так, раз в пару дней курицу живую на базаре куплю, и хватит. Но ты, Энси… Ты же знаешь, что просто свела меня с ума! Да, да и еще раз да: я горю желанием и умираю от страсти. Довольна?! Ну а в такие дни, как сейчас — просто невыносимо.

Барон-вампир опустил свой взгляд, направив его туда, откуда сегодня особенно пахло свежей кровью. Извращенно-похотливое желание, которое исходило от Зборовского, обдало волшебницу жаркой волной… и именно в этот момент ее магических слух уловил едва различимый отклик откуда-то сбоку. Как раз оттуда, где на яшмовом столике стоял невысокий стеклянный сосуд, в котором покоилось кольцо Юрая!

— Барон, стоп! Пауза три минуты, — резко произнесла леди д\'Эрве, подкрепляя свои слова твердым жестом ладони и магическим посылом, притормаживающим время. А после этого свернула внешние реакции и вошла в транс (снаружи это выглядело так, словно ее окутала дымка тумана, а тело стало как бы полупрозрачным).

\"Сконцентрировались… Начали! Попробуем разобраться в структуре возмущений. Начинаем с того, что Юрай со товарищи использовали плотское соитие в своих ритуалах… И магическое кольцо теперь отзывается на призыв плоти… Подпитывается от него энергией… А энергию-то из него как раз и разрядили начисто после суда… Ну что же, выглядит многообещающе. Три, два, один, выход!\"

Энцилия снова вернулась в реальность, но не сворачивая потоков стихий и поддерживая режим пульсаций — в полной магической силе, от которой барону стало не по себе.

— Влад, внимание! Стоишь на месте где стоял, не двигаясь.

Плавным движением волшебница сместилась к яшмовому столику, к кольцу Юрая. Зборовский стоял теперь в пяти шагах и мог наблюдать ее целиком, во всей красе.

— Ты меня хочешь? — вкрадчивым чувственным голосом спросила Энцилия.

— Еще как! — от кольца начало исходить магическое свечение, незаметное для непосвященных, но различаемое любым чародеем.

— А теперь? — Она неторопливо расшнуровала лиф, высвободив и открыв взору барона свои тяжелые мягкие груди.

— Спрашиваешь! — хриплым напряженным голосом ответил тот. В кольце завибрировали пульсации.

— Ну а теперь? — юбки леди д\'Эрве одна за одной упали на пол, и взгляд вампира упал на тонкую струйку крови, которая предательски стекала по ее бедру.

— Ы-ы-ы-ы-ы! — нечленораздельно простонал тот, кто еще пять минут назад был бароном Зборовским, но сейчас походил на него лишь очень отдаленно. От того, чтобы броситься на волшебницу, его удерживало только поставленное ею мощное сдерживающее заклятье. Кольцо же Юрая полностью ожило, по его ободу закружились в хитром переплетении пять разноцветных потоков — точно таких же, как на собственном кольце Энцилии, которое та носила не снимая на указательном пальце правой руки.

Резким движением пальцев леди д\'Эрве обрушила на Зборовского волну трезвительного холода, и он вернулся в почти нормальное состояние; по крайней мере, был уже способен к здравому рассуждению.

— Вы ведь помните, барон, что наш Юрай вместе со своими злополучными товарищами практиковал магию особого рода, напрямую завязанную на любострастие? Так вот, мне только что открылось, что пробудить его кольцо все-таки возможно! Но одним-единственным способом: оно реагирует на плотское вожделение…

Энцилия выдержала паузу и, наконец, многообещающе улыбнулась.

— Боюсь, Влад, что мне не остается иного выхода, кроме как в определенной мере уступить вашим желаниям. Исключительно в интересах короны и страны.

И она сняла заградительный щит.

Стремительным кошачьим движением Владисвет оказался на коленях у ее ног, а Энси слегка развинула бедра, открывая доступ его языку к истокам живительной влаги. Барон обхватил ее ноги руками и начал методично вылизывать лоно, бедра, колени, и снова вверх… Он был предельно осторожен, и прикосновения его клыков оставляли на ногах волшебницы только едва заметные бороздки-царапины, ни разу не перешедшие в открытую рану. Поначалу Энцилия слегка подстраховывалась, контролируя движения обезумевшего влюбленного вампира, но постепенно доверилась ему и целиком отдалась на волю своих ощущений. Возбуждение нарастало все сильнее, все острее, и наконец женщина взорвалась приступом яростного удовольствия.

Чуть придя в себя, Энси потянула долизывающего последние красные капельки Зборовского вверх, и они оказались лицом к лицу. Барон был выше ростом, поэтому ей пришлось приподнять голову вверх, чтобы сдержанным тоном произнести:

— Я думаю, Влад, что теперь мне следует принять меры к тому, чтобы не нарушилось равновесие. — И она, в свою очередь, опустилась вниз, снимая с него обтягивающие рейтузы и высвобождая напрягшееся мужское естество. Почему-то стоять на коленях показалось ей неудобным. Вместо этого она устроилась на четвереньках, выгнув спину, и приняла член барона себе в рот, на полную глубину (…еще одно мимолетное колдовское усилие, позволяющее ему разместиться поудобнее…). Вот они уже нащупали общий ритм, и спустя некоторое время мужчина напрягся, задрожал и выплеснулся тягучим белым фейерверком.

— Какое же это невыразимое наслаждение, — осознала в этот миг Энцилия, — чувствовать в себе одновременно два мужских члена, один из которых заполняет твой рот, а другой входит в тебя сзади!

Что-о-о? Стоп. Еще раз стоп. Резкий вдох, потом выдох. Какой такой второй мужчина? Откуда? Это что, разнузданные бабские фантазии? Сумасшествие? Навеяный морок? Заклинание шло за заклинанием, все мыслимые видения и наведенные галлюцинации у волшебницы должны были под их действием давно исчезнуть, но воспоминание о мужских руках на ее бедрах и о фаллосе в глубине ее лона проходить никак не желало.

И тогда юная леди д\'Эрве поднялась с четверенек и, наскоро протерев ладонью рот, глубоким тихим голосом сказала:

— Он здесь, Влад! Юрай — здесь, в Энграме. И где-то совсем рядом, не далее чем на расстоянии в двадцать — двадцать пять лиг. Я его почувствовала. В тот самый момент, когда… Ну, в общем — тогда.

7. Проходная пешка

Им несказано повезло: Юрай-Охальник оказался жив, и он был где-то совсем рядом. Но за всякое везение приходится платить Равновесию, и уже к следующиму вечеру Энцилия ощущала себя не лучше, чем портовая проститутка после восемнадцатого клиента. В студенческую пору она не имела ничего против любовных утех с мужчинами, но сейчас… Первые сутки они с Владом просто не вылезали из постели, перепробовав все мыслимые позы и варианты, включая столь непотребные, что даже самые распоследние шлюхи упоминали о них сквозь зубы, вполголоса и намеками. Но совершенно безнадежно: мистический образ Юрая больше себя никак не обозначал.

— Ну почему же ты сразу не определила точно то место, где он находится? — в сотый раз сокрушался Зборовский, чтобы в сотый раз получить один и тот же ехидный ответ:

— Потому что для этого, дорогой, требовалось произнести заклинание локации. А мой рот, если ты не забыл, в это время был \"ну очень\" занят совершенно другим делом!

Так что на следующий день они перешли к игре в \"холодно-горячо\". Леди д\'Эрве подвесила магическое кольцо Юрая на длинной цепочке себе на шею, и сладкая парочка отправилась по трактирам и тавернам Вильдора. Программа была на удивление однообразной: зайти в кабак, выпить по рюмке, спросить у хозяина комнату на час и предаться все тому же опостылевшему соитию, прислушиваясь к отклику заколдованного серебра в тесной ложбинке между ее грудями. Тело юной волшебницы, несмотря на притирания и заклинания, ныло и саднило во всех местах сразу — и в первую очередь в самых нежных местах; а барон вообще держался исключительно на возбуждающих эликсирах, любезно выписанных все той же Клариссой из неприкосновенного запаса Обсерватории. Но все-таки они постепенно двигались в нужном направлении, пока не оказались на третий день поисков в дальнем предместье Вильдора под дурацким названием Медвежий Угол. Войдя ближе к вечеру в корчму \"У бурого медведя\", Энцилия моментально почувствовала отклик узнавания хозяина, исходивший от кольца Юрая.

— Заказывай \"Гхурпшнаджани\"! — скомандовала она Зборовскому, как только они уселись за стол. — А если его нет, тогда просто самое дорогое, что здесь подают.