Цай Цзюнь
«Заклятие»
Дождь и ветер с собой унесли ночной мрак Каплями покрылась зеленая травка И все радуются прекрасной обновленной жизни Наша жизнь и чаяния сплелись воедино Я и Ты — два берега одной и той же реки Водою мы разделены навеки
Из Ван Лобиня.[1]«Мы оба навеки разделены водой»
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Две тысячи первый год нашей эры. У Цзян Хэ внезапно спеклось горло, словно необъяснимый жар поднялся изнутри. Этот жар зарождался где-то в груди и постепенно охватывал все тело. Цзян Хэ тут же вспомнил палящий жар под прямыми лучами солнца в Западнойпустыне, и сразу перед глазами возникла бескрайняя, покрытая солью пустынная равнина. Пейзаж становился все яснее и четче до самого горизонта, куда уходили песчаные барханы, иссохшие русла рек, растрескавшиеся плоские солончаки, похожие на черепашьи панцири, и там, вдали, — развалины древнего города, когда-то стоявшего на берегу озера, но затем поглощенного песком и обнаруженного только тысячу лет спустя.
Кто же совершил те преступления? Неужели действительно воспрянуло ото сна древнее заклятие и все закружилось вокруг белоснежных запястий невесты Цзян Хэ? Для слабой девочки это было невыносимо. Затем в расследование вступил Е Сяо, и все покровы начали постепенно спадать: песчаная буря, дно иссохшего озера, растрескавшиеся солончаки, своим видом напоминающие панцири черепах, руины портового города, испепеленные солнцем за тысячу лет…
Цзян Хэ поглядел на часы: уже половина одиннадцатого вечера. В большой комнате — несколько столов с компьютерами, один из них включен и работает, рядом — присоединенные к нему специальные устройства для археологических исследований. Одна из стен — сплошное стекло: это полки, где расставлены только что отреставрированные глиняные сосуды, начиная с неолита и кончая периодом великой Цинской империи. Здесь есть образцы практически всех эпох и династий. Это или разрозненные обломки, рассыпавшиеся на мелкие фрагменты, или же собранные в единое целое экспонаты, выставленные стройными рядами и безмолвно рассказывающие о древней истории Китая.
В углу просторного шкафа затаился человеческий череп. Не так давно студенты, находившиеся на археологической практике перед окончанием Водного института, собственными руками вырыли его из могилы танского периода в провинции Шэньси.
У практиканта Цзян Хэ, тогда державшего череп, непрерывно тряслись руки, словно он перестал ими владеть, словно эти руки были из совсем иной эпохи. Хотя практикант ясно осознавал, что кости сгнили тысячу лет назад, ему все-таки было страшно — казалось, из пустой глазницы на него вот-вот уставится мертвый глаз. От этой мысли он задрожал еще сильнее, его начало мутить. Преподаватель, ласково утешая Цзян Хэ, похлопал его по плечу, а рабочие, занятые на раскопках, заржали и принялись отпускать непристойные шуточки.
Те, кто выкопал из земли череп, и прежде всего первооткрыватель Цзян Хэ, должны были взять на себя и дальнейшую очистку. Маленькими бамбуковыми скребочками и щепочками он долго полировал древние останки, устраняя малейшие крупинки грязи, — при этом Цзян Хэ ощущал себя банщиком, не без гордости выполняющим тонкий педикюр на ступнях знатного клиента. По завершении полной очистки пришла очередь специальных моющих средств, и только после этого глазам людей открылась настоящая мертвая человеческая кость.
Впоследствии преподаватель сказал ему, что череп принадлежал юному танскому принцу, погибшему в очень раннем возрасте во время дворцового переворота.
Цзян Хэ встал и прижался лицом к стеклу шкафа, уставившись на древний череп. Затем вяло помотал головой и перевел взгляд за окно, где за стеклом были видны деревья. Темной ветреной ночью их ветки и листья отбрасывали дрожащие тени, которые затевали в комнате бессмысленную и глупую игру света и мрака.
Сквозь ветки и листья можно было разглядеть луну. Этой ночью она была особенно полной и круглой. И несмотря на то, что ветки с листьями частично заслоняли ее, ясно светивший диск просто резал глаза своей белизной и яркостью.
Старый дом стоял на этом месте уже очень много лет, а задолго до его постройки здесь шумела роща. В доме теперь был Научно-исследовательский институт археологии. Деревья окружали его со всех четырех сторон, что для этого города было большой редкостью. Перед широкими институтскими воротами располагалась просторная площадь, с которой уходил в город один-единственный узкий проезд. Чтобы снова почувствовать себя в городе, требовалось сделать три-четыре поворота.
Цзян Хэ окинул взором деревья и окружавшую институт сплошную ограду, и вдруг в глубине его существа родилось удивительное чувство, будто это тюрьма, он сам — заключенный, а побег отсюда невозможен.
Цзян Хэ распечатал пачку батареек и вставил их в гнезда приборов. Он нажал несколько кнопок — оконное стекло при этом даже отразило слабый дребезжащий звук, — и на экране устройства, соединенного с компьютером, возник сложный рисунок из ломаных линий. За компьютеры отвечал именно Цзян Хэ: мало кто еще разбирался в этих запутанных схемах. Пожилые сотрудники вообще не любили пользоваться компьютерами, зато всегда были готовы твердить о драгоценном опыте, накопленном годами.
Цзян Хэ внимательно вгляделся в светившийся перед ним экран. Сложный рисунок запутал его так, что перед глазами все помутилось. Практикант отчаянно потряс головой, чтобы привести в ясность мысли, но это не помогло. Оставалось только тупо и бессмысленно пялиться на экран, где мелькали причудливые, извилистые линии. Внезапно на экране монитора Цзян Хэ увидел что-то настолько пугающее — а может, осознал нечто настолько страшное, — что его глаза от изумления едва не выкатились из орбит. В неподдельном ужасе Цзян Хэ замер с выпученными глазами. Он дышал, широко раскрывая рот, словно ему не хватало воздуха. Цзян Хэ отошел от компьютера и приборов, присел на стул. Вдруг он встал, словно что-то вспомнив, и, спотыкаясь, побрел к столу с телефоном. Его взгляд невольно упал на шкаф — на ту полку, где стоял череп. Во взгляде практиканта отразился неприкрытый ужас.
Он задумался, потом заковылял к другому столу, ухватился дрожащими руками за трубку, набрал хорошо знакомый номер. Аппарат ответил двумя короткими гудками, затем молодой женский голос звонко произнес:
— Алло?
Голос был нежный и ласковый. Цзян Хэ облегченно вздохнул, ему хотелось рассказать этому телефонному голосу все. Но слова застревали в горле и не срывались с губ, он запинался, будучи не в силах выговорить то, что пытался сказать.
— Алло? Алло? — Собеседница продолжала ждать ответа.
Цзян Хэ держал трубку трясущимися руками, дрожал и по-прежнему ничего не говорил.
В телефонном голосе зазвучали беспокойство и тревога.
— Алло, прошу вас, отвечайте, кто вы? Алло?
Практикант собрался повесить трубку, когда женщина вдруг ясно и четко сказала:
— Цзян Хэ, это ты? Цзян Хэ, говори!
Цзян Хэ повесил трубку.
В комнате воцарилась мертвая тишина. Только за окном слабо скрипели ветки деревьев, еле слышно царапая по оконному стеклу, — этот звук был едва различим и оттого казался еще более странным и непривычным. Цзян Хэ подошел к компьютеру и взялся за мышку, как вдруг на мониторе возникло нечто очень важное. Линии, сплетясь, образовали что-то совершенно непредставимое.
Цзян Хэ ощутил внезапную слабость, такую потерю сил, которую и вообразить раньше не мог. Он не сумел выключить компьютер в должном порядке, поэтому просто нажал кнопку питания, чтобы вырубить всю приборную сеть. Красная лампочка индикатора немедленно погасла. Цзян Хэ достал из ящика стола институтские фотографии.
Резко прозвучал телефонный звонок.
Он знал, кто звонит, но сейчас не хотел говорить по телефону. Пусть уж лучше звонит непрерывно и каждым звонком ранит его прямо в сердце.
Неожиданно засигналил мобильник. Цзян Хэ взглянул на индикатор: мобильный телефон был не заряжен. Пора уходить, ему больше не хотелось оставаться здесь, но сил, чтобы покинуть комнату, уже не было. Цзян Хэ опустился на пол, бессмысленно уставившись перед собой. Жизненная энергия ушла; все, что он мог, — это бессильно и бесполезно мотать головой. Практикант сидел на полу в полной растерянности.
Снова резко прозвучал телефонный звонок, гулко разнесшийся по всему дому.
2
У ворот морга вечная пробка, словно на эту дорогу, и так обязательную для каждого, все решили попасть именно сейчас. Иногда поток машин такой, что не видно ни конца, ни начала. Среди машин всегда есть нагруженные труповозки — ясно, почему шоферы ругаются, что одни трупы загораживают выезд другим. А что ругаться? Все равно по этой дороге придется проехать любому, никому ее не миновать.
Бай Би как раз сидела в одной из машин, а идущая впереди труповозка ползла медленно, словно черепаха. Невольно думалось, что покойнику стоит побеспокоиться, как бы из-за дорожной пробки не опоздать на собственную кремацию.
Бай Би поглядывала в окно. Небо уже темнело, ведь сейчас три сорок пять, а она выехала в половине третьего. Траурная церемония должна состояться около четырех. Оставалось еще минут пятнадцать, так что пешком можно и поспеть. Бай Би вылезла посреди забитой машинами дороги и побежала к тротуару. У большинства прохожих были черные нарукавные повязки, они шли торопливым шагом, но далеко не все выглядели печальными. Бай Би ускорила шаг, тоненькие подошвы звонко шлепали по грязному бетону. Она была одета во все черное, ничего цветного.
Траурное чувство выражается просто. Если к длинному черному шелковому шарфу прикрепить маленький белый цветочек, то перед вами и будет красавица-героиня китайского классического романа в траурном наряде. Обычно в старинных романах так изображали молодых вдов только что умерших мужей, но Бай Би вовсе не была вдовой. Даже замуж выйти не успела. Правда, до свадьбы оставалось совсем немного: всего лишь через месяц она стала бы замужней женщиной. Теперь это абсолютно невозможно, ведь Бай Би едет на похороны своего жениха.
Три пятьдесят девять. Она не опоздала, вовремя протиснулась в церемониальный зал. Сущее столпотворение, все беспощадно толкаются, бегают какие-то детишки. Опустив голову, Бай Би молча пробралась в укромный уголок; разговаривать ни с кем не хотелось.
Она увидела родителей Цзян Хэ. Пожилая чета приехала из деревни, и, если бы Цзян Хэ не умер, через месяц они стали бы для нее свекром и свекровью. В преклонном возрасте потерять сына — ужасный удар для родителей, Бай Би очень им сочувствовала, но еще больше боялась, что начнутся рыдания и вой, по обычаям глубокой древности обязательные на похоронах.
И все же нашлись люди, которые ее узнали. Мать Цзян Хэ, громко рыдая, бросилась к Бай Би и схватила ее за руки. Слезы старушки потекли по рукам девушки, капли были горячие и остывали медленно. От этих слез теснило в груди, Бай Би едва не расплакалась, но не проронила ни слезинки: она не знала, как ей следует себя вести. Правильно ли выражать свое горе громкими воплями, обращенными к небу, и потоком безутешных слез? Передаст ли это должным образом ее душевную муку и печаль?
Вот почему она оробела. Старики родители говорили на трудно понятном для шанхайца деревенском диалекте, так что на слух Бай Би не могла разобрать практически ни слова из сказанного. Только видя, насколько они близки друг другу, можно было понять, что эта девушка — член семьи.
Внезапно Бай Би ощутила приступ дурноты, к лицу прилила кровь, она осознала, что в этом огромном зале все люди смотрят только на нее: всем интересно видеть, как хорошенькая девушка прощается с погибшим женихом.
Началась церемония прощания. Бай Би предложили встать в середине первого ряда, на самом видном месте — против фотографии Цзян Хэ. На портрете у него было очень мужественное лицо. Цзян Хэ смотрел на нее с улыбкой. Бай Би тоже вгляделась в Цзян Хэ и вдруг прониклась странным и нелепым чувством, что это вовсе не фотография, что на нее смотрит сам Цзян Хэ и он может сойти с фотографии, протянуть ей руку, а затем сказать на ухо что-нибудь тихое и ласковое. Однако это была всего лишь черно-белая фотография, взятая в черную рамку.
Затем начал говорить отец Цзян Хэ. На этот раз он обратился к собравшимся на путунхуа, общепонятном пекинском языке, и, хотя в его произношении оставался сильный акцент, все смогли понять его. В основном это были воспоминания о сыне — простом сельском мальчишке, который со страстью учился, сдал вступительные экзамены в городской университет, а потом начал работать в Институте археологии.
Отец Цзян Хэ сообщил собравшимся, что его сын намеревался жениться и через месяц должна была состояться свадьба, но, к несчастью, случилась беда, и вот теперь он, пожилой человек с убеленными сединой волосами, провожает в вечный путь человека молодого и черноголового. Он говорил и говорил, пока наконец не произнес имя Бай Би. Взгляды присутствующих сразу обратились к ней, будто все увидели перед собой диковинку. От этого Бай Би задрожала всем телом, только сейчас поняв, что в этом зале, в глазах всех собравшихся здесь людей, она действительно вдова.
Ей самой никогда и в голову не приходило, что она может стать вдовой; ведь Бай Би только-только исполнилось двадцать три года и на роль вдовы она, наверное, совсем не подходит. По крайней мере, по закону она не имеет к вдовству никакого отношения. Бай Би была и есть просто невеста, не более того. Однако сейчас, на траурной церемонии, целый час, а то и дольше ей следует исполнять роль вдовы: по мнению множества людей, таков ее моральный долг. Стоило Бай Би подумать об этом, как она смутилась и еще больше оробела; от страха глаза неудержимо наполнились влагой и стали совсем мокрыми, ей пришлось незаметно стряхивать все новые и новые слезы.
Затем заговорил начальник Цзян Хэ, директор Института археологии. Его звали Вэнь Хаогу, что воспринималось на слух как Вэнь — Любитель Древностей. Стоило только услышать это имя, как становилась понятной его приверженность своей профессии. В прошлом Вэнь Хаогу был сослуживцем отца Бай Би; она помнила, как в детстве он часто приходил к ним, и тогда в доме начинались бесконечные разговоры о всяких незначительных эпизодах истории Западного края.
Когда Бай Би было десять лет, ее отец погиб в автокатастрофе, и с той поры Вэнь Хаогу стал бывать у них в доме еще чаще. Он был очень заботлив к осиротевшему ребенку.
В памятную речь о Цзян Хэ Вэнь Хаогу вставил так много громких слов, что она прозвучала как научный доклад. Выражая соболезнования, он воздал должное энергии и дарованию молодого Цзян Хэ, его успехам в научных исследованиях, его жажде научного поиска и тяге к открытиям. Но все это Бай Би как бы и не слышала, она просто глядела ему в рот, но не слышала самих слов, а видела только непрерывные движения губ.
Когда речи закончились, по стереофонической системе зазвучала траурная музыка, и под эти гармоничные звуки, предназначенные для того, чтобы провожать людей к вечному сну, все присутствующие начали отдавать портрету Цзян Хэ три прощальных поклона. Траурная музыка навеяла Бай Би воспоминание о том, как она прощалась с отцом почти тринадцать лет назад. Тогда Вэнь Хаогу было сорок с небольшим, он стоял рядом с матерью, удерживая ее руками за одежду, чтобы вдова не рухнула от потери чувств.
Бай Би тоже поклонилась вместе со всеми, хотя знала, что, если бы это видел Цзян Хэ, он ни за что не позволил бы ей кланяться. Подняв голову, она еще раз бросила взгляд на портрет Цзян Хэ. Затем под траурную музыку началось прощание с телом, и Бай Би тоже подошла проститься. Стеклянный гроб стоял позади черного занавеса, на котором был укреплен портрет Цзян Хэ.
Мать Цзян Хэ, увидев сына в прозрачном гробу, истерически зарыдала и всем телом повалилась на стеклянную крышку; никто из окружающих не мог ее унять. Торжественная церемониальная тишина взорвалась криками. У Бай Би начала кружиться голова, и она прислонилась к гробу, вглядываясь в лицо покоившегося там жениха.
На Цзян Хэ был недавно купленный импортный костюм, волосы гладко зачесаны, грим тоже нанесли очень аккуратно, пожалуй, только цвет лица слишком белый, но он и при жизни был бледным, поэтому мертвое тело не вызывало страха. Бай Би увидела его сбоку, и ей показалось, что Цзян Хэ лежащий в гробу, приоткрыл глаза и улыбнулся.
Вот, взять хотя бы его европейский костюм. Если бы Цзян Хэ прожил еще месяц, он пришел бы в нем на свадьбу, и тогда Бай Би могла бы надеть белую фату. Она знала, что белая фата очень подходит к ее фигуре; она стояла бы у входа в банкетный зал, а все прохожие устремляли бы к ней взгляды точно так же, как присутствующие в зале люди смотрят на нее во время траурной церемонии. Бай Би подумала, что на свадьбе свекор и свекровь от радости пели бы, не закрывая рта, и осыпали бы всех благопожеланиями счастья, и их деревенскому говору, на слух более схожему с иностранным языком, никто не придавал бы значения. После приезда в заранее отстроенный новый дом Цзян Хэ скинул бы европейский костюм, рубашку и майку. Затем помог бы Бай Би освободиться от фаты, от всей плотно облегающей одежды, стал бы ощупывать и осязать все ее тело. А уж потом…
Никогда уже не будет «потом», сказала себе Бай Би, отрешаясь от бредовых грез. И вновь увидела перед собой жениха, лежащего в стеклянном гробу. Она больше не пыталась вообразить, как Цзян Хэ снимает свой новехонький европейский костюм, сбрасывает с себя всю одежду… даже не понимала, что это может означать. Если бы ей сказали такое, она все равно не поверила бы. Ведь она никогда не видела тела Цзян Хэ, не знала, какую кожу и мускулатуру скрывает его одежда. Бай Би надеялась, что у него здоровая грудная клетка и твердый живот, — ведь он постоянно выезжал в полевые археологические экспедиции и там закалился. Пусть даже Цзян Хэ не столь красиво сложен, это не беда. И такой сойдет, был бы не хуже других. Но к чему думать о глупостях? Бай Би снова пресекла ход своих мыслей и незряче уставилась на лежавшего в гробу Цзян Хэ. Ее губы беззвучно прошептали:
— Ты ведь только заснул, правда?
В голове вертелась Странная мысль: если ее любимый умер, то она может наклониться к нему и поцеловать в лоб. Вот только прикасаться к холодному и прозрачному стеклу ей никак не хотелось. Такие сентиментальные сцены вызывают слезы у девочек, обожающих гонконгские и тайваньские киносериалы, а к ней они не имеют никакого касательства. Бай Би лишь покивала жениху, покоящемуся в гробу, а затем подошли люди, подняли и унесли стеклянную усыпальницу.
Родители Цзян Хэ оглушительно заголосили, земля и небо содрогнулись, но кому по силам помешать мертвому телу Цзян Хэ превратиться в горстку пепла? Только перед тем, как обернуться пеплом, это тело предстанет перед патологоанатомом из органов общественной безопасности, который произведет вскрытие и проверку внутренних органов.
Прощай навеки, жених, прощай!
Бай Би мысленно проводила тело Цзян Хэ вплоть до исчезновения в печи крематория, где он станет струйкой дыма и горсткой очищенного огнем праха. Хотя она была очень спокойным и уравновешенным человеком, ее все же начало мутить, и Бай Би захотелось поскорее убраться отсюда. За спиной продолжались рыдания и вой родителей Цзян Хэ, а весь прочий люд начал громко рассуждать, в каком именно ресторане будет прощальное угощение из соевого творога доуфу. Сейчас уже никто не обращал на Бай Би внимания, и она ушла бы спокойно, если бы не Сюй Аньдо.
Когда Бай Би выходила из церемониального зала, кто-то громко позвал ее по имени. Она оглянулась и увидела Сюй Аньдо в черном спортивном костюме.
— Здравствуй, — спокойно сказала она.
— Бай Би, ну как ты сейчас? В порядке?
Сюй Аньдо понизил голос, хотя обычно — всегда и всем недовольный — так тихо не разговаривал. Он был коллегой покойного, тоже работал в Институте археологии, однако нисколько не походил на Цзян Хэ, они были совершенно разные.
— Не будем говорить об этом, — отмахнулась Бай Би.
Сюй Аньдо поглядел на нее с изумлением, словно на извлеченную из земли археологическую редкость, и спокойным голосом сказал:
— Цзян Хэ погиб от несчастного случая. Мне тоже очень больно. Никто из нас не предполагал, что его ждет такой конец. Теперь нельзя выпить за ваше счастье свадебного вина. Это такое горе!
Сюй Аньдо старался говорить как можно серьезнее и внушительнее, но его слова производили на Бай Би обратное впечатление. Она вспомнила, как у нее на глазах Сюй Аньдо гонял на мотоцикле по улицам словно заправский байкер. Потом он посадил Бай Би на заднее сиденье и отдал ей свой шлем, так что его голова осталась непокрытой; бешеный встречный ветер трепал волосы Сюй Аньдо, и они щекотали ее лицо.
Бай Би познакомилась с Сюй Аньдо еще до того, как она повстречала Цзян Хэ. С ней произошел несчастный случай. Сюй Аньдо на мотоцикле доставил ее в больницу, а потом чуть ли не каждый день привозил ей туда цветы. Но у Бай Би не возникло к нему никакого чувства.
Однажды Сюй Аньдо прямо-таки силком затащил ее на свой день рождения. Там она и познакомилась с Цзян Хэ. С той поры Цзян Хэ вошел в ее жизнь. Наверное, Сюй Аньдо должен горевать и раскаиваться, что привел на свой день рождения Бай Би и тем самым позволил ей познакомиться с Цзян Хэ.
— Вечером того дня мне позвонили по телефону. Я сняла трубку, но собеседник не стал со мной разговаривать, так и не сказал ни слова. Я знала наверняка, что звонил Цзян Хэ, и догадалась, в чем дело: не мог же он звонить просто так, без всякой причины. Потом я сама позвонила ему домой, но там никто не ответил. Набрала номер института, и снова никто не взял трубку. Я не могла предположить, что именно в тот вечер с ним случится беда, и как раз в институте…
Бай Би замолчала — видимо не желая рассказывать Сюй Аньдо слишком многое.
Тот согласно кивнул и сказал утешающим тоном:
— Не терзайся, может быть, это твоя судьба…
Бай Би почувствовала, что его слова звучат как-то странно. Что за ними стоит?
— Почему ты так говоришь? — спросила она.
Сюй Аньдо не представлялся ей человеком, верящим в судьбу и знамения. Нет, скорее, он бесшабашный парень, не боящийся ни чар земных, ни сил небесных. Способен в одиночестве продежурить над древней могилой всю ночь напролет.
Сюй продолжил, качая головой:
— Ты не понимаешь, Бай Би. Не понимаешь многого из того, что случилось в последнее время. Мы все сильно изменились, и я тоже стал другим, особенно после несчастья с Цзян Хэ.
Бай Би отметила его неустойчивый, блуждающий взгляд.
— Что случилось? Цзян Хэ обманул меня? Ты тоже обманул меня? Говори скорее. Сейчас же расскажи мне! — принялась настаивать она.
— Нет, тебе не надо знать этого.
— Почему?
Сюй Аньдо опустил голову и застенчиво произнес:
— Извини, у меня срочное дело. Я ухожу.
Он быстро повернулся и выскочил на улицу, где стоял его красный мотоцикл отечественного производства. Сюй Аньдо сел на него, нахлобучил шлем, нажал ногой на педаль.
«Пу-пу-пу», — затрешал двигатель.
Бай Би хотелось еще поговорить, да и у Сюй Аньдо осталось что-то невысказанное. Он обернулся к ней, бросил виноватый, извиняющийся взгляд, но сказал только:
— До свидания!
И умчался на своем мотоцикле.
Небо уже стемнело, улица была свободна от пробок, красный мотоцикл промелькнул по ней подобно молнии.
Бай Би неожиданно ощутила слабость, она не знала, куда ей пойти. Может быть, родители Цзян Хэ еще ждут ее за поминальным столом с блюдами из доуфу? Однако на то, чтобы пойти к ним, не хватало душевных сил. Бай Би знала, что Цзян Хэ был бы против. Запрокинув голову, она посмотрела на бегущие по небу облака и подумала, что, может быть, в эту самую минуту Цзян Хэ скрытно и невидимо глядит на нее сверху.
— Куда же пойти? — вслух спросила себя Бай Би.
Опускалась ночь.
В своем черном одеянии Бай Би шла по городу, как челнок сквозь кисейную ткань.
3
Куда пойти?
Точно такой же вопрос задавал себе и Сюй Аньдо. Домой ему теперь не хотелось, да он никогда и не признавал эту комнатушку, меньше двадцати квадратных метров, своим домом. Остановив мотоцикл у тротуара, он купил что-то съедобное прямо с маленького лотка: считай, что поужинал. Поев, купил несколько пакетиков циндаоского пива и выпил его, стоя на тротуаре, так что пена потекла по подбородку и намочила одежду. Потом глубоко вздохнул и полной грудью выдохнул пивной аромат; лицо покраснело, он рассмеялся и, чтобы размяться, помахал руками и подрыгал ногами. Только теперь настроение пришло в норму.
Сюй Аньдо снова оседлал мотоцикл и рванул по улице. Эта красная отечественная машина уже прослужила ему несколько лет и много куда возила его.
Был случай, когда на своем мотоцикле Сюй Аньдо выехал в экспедицию на полевые археологические исследования. Мотоцикл остановился возле древних развалин в заброшенной горной деревушке. Получилось крайне неловко. Вообще, среди этих людей Сюй Аньдо смотрелся чужаком. Он не был рожден для такой работы. Конечно, ему было не занимать храбрости и дерзости, но не хватало упорства, это был его прирожденный недостаток. Поэтому, когда Цзян Хэ уже стал работать самостоятельно, Сюй Аньдо все еще ходил в помощниках. И с Бай Би ничего не выходило, ведь это Цзян Хэ потянул ее за собой наверх. Уж если правду сказать, Сюй Аньдо всерьез завидовал Цзян Хэ. Однако при всей разнице в характерах, а может быть, именно благодаря ей они с Цзян Хэ стали ближайшими друзьями.
И вот теперь его лучший друг умер.
Добавить скорости! Пиво наконец ударило в голову, настроение поднялось. На шлеме у него не было щитка, и стоило раскрыть рот, как врывался ветер. Сюй давился и захлебывался воздухом. Сразу становилось прохладно.
Он любил так проветриваться, ездил под хмельком часто, легко простужался, но не обращал на это внимания: мчался на скорости за восемьдесят километров в час, а на здешних дорогах это чрезвычайно опасно. Встречные машины не раз проскакивали рискованно близко, угрожая столкновением; ему приходилось уворачиваться, вдогонку неслись шоферская брань и проклятия. Ветер свистел в ушах, пиво кипело в крови, об опасности он не думал.
Перед его мысленным взором вдруг возникла Бай Би, эта маленькая вдовушка, которую, конечно, не стоит так называть, ведь она даже выйти замуж за Цзян Хэ не успела. Личико Бай Би так и мелькало перед глазами. Она всегда ему нравилась. Приглянулась с самой первой встречи. Сюй Аньдо сразу почувствовал ее необыкновенную привлекательность.
Тут не просто тяга мужчины к женщине, нет, здесь что-то более глубокое; чувство было настолько сильным, что Сюй робел и боялся шагу ступить, словно очутился на минном поле. Его обычная развязность испарялась без следа.
Однажды Бай Би упала на улице: ее сбило прицепом. В сущности, ранение не было серьезным — ссадина, только и всего. Сюй Аньдо проезжал мимо на своем мотоцикле и наткнулся на нее. Он поднял Бай Би, усадил на мотоцикл и отвез в больницу. Ему запомнилось, как дрожавшая от холода девушка молча прижималась к его спине. Он вез ее, как холодную фарфоровую статую Будды.
Фарфор — хрупкая, легко бьющаяся вещь. Археолог Сюй Аньдо это знал и понимал. Никогда, ни до, ни после, он не совершал никакого святотатства. Он чувствовал, что Бай Би не такая девочка, как все прочие; она была словно окутана чудесным покровом, не дозволявшим другим приближаться к ней. Только потом Сюй Аньдо узнал, что отцом Бай Би был Бай Чжэнцю, в те годы один из старейших сотрудников института археологии, однокурсник директора Вэнь Хаогу. Больше десяти лет назад он погиб в автомобильной катастрофе. Девушку в конце концов отбил Цзян Хэ, но сам Цзян Хэ так и не дождался своего дня…
«Не думать больше о ней!» Сюй Аньдо потряс головой и свернул в узкий темный переулок.
Грохот мотоцикла нарушил тишину и спокойствие узенькой улочки. Который час, он не знал, наверно, уже очень поздно. И вдруг ему вспомнились слова, которые он сам сказал Бай Би: «Может быть, это судьба».
Эх, судьба, судьба… — в нее он никогда не верил, он верил только и единственно в самого себя. А теперь Сюй Аньдо уже и в себя не верил, поняв, что не способен гарантировать собственную судьбу. Сам он — всего лишь жалкое, ничтожное насекомое, живущее на краю гибели, и сила, которой невозможно противостоять, в любой миг способна лишить его этой жизни.
Он ясно помнил все, что говорил Цзян Хэ перед гибелью, каждое слово и каждое выражение; он ясно переживал заново страх и ужас, глубоко затаившиеся в глазах Цзян Хэ, — возможно, то было предчувствие. Теперь Сюй Аньдо наконец поверил: это действительно ошибка, причем ошибка распространенная, ее все совершают. А ныне настало время расплаты.
Он понял: Цзян Хэ погиб не первым и отнюдь не последним.
Кто будет следующим?
Резкий порыв свежего ветра отрезвил Сюй Аньдо. Он снова потряс головой и огляделся: в темноте ничего не было видно. Незнакомое месте, где он никогда не бывал прежде. Заблудился и потерял дорогу.
Его желудок всегда плохо переносил алкоголь. Сюй Аньдо опустил голову и попробовал вызвать рвоту, но ничего не получилось, желудок не освобождался. Это встревожило по-настоящему, тревога пришла из самой глубины его существа.
На мгновение Сюй Аньдо опять вспомнил лицо Цзян Хэ, лежавшего в стеклянном гробу, хотя сам Цзян Хэ давно уже обратился в кучку пепла. Затем в голову полезли такие страшные мысли, что руки затряслись, и Сюй Андо еле удержал руль. Его охватил ужас, и Сюй Аньдо, который говорил и считал, что никого и ничего не боится, вдруг испугался по-настоящему.
Опустилась ночная тьма.
Сюй Аньдо переключился на самую малую скорость и проехал по узенькому переулку. В конце его он увидел речную дамбу, обсаженную деревьями.
Оказывается, он добрался до реки Сучжоу. На берегах реки ему доводилось бывать, но это место было незнакомо. На набережной никакого движения не было, Сюй Аньдо ехал в полном одиночестве. Колеса мотоцикла медленно крутились, унося его в ночную темноту и полную неизвестность.
И тут он услышал слабый, приглушенный зов:
— Спасите, спасите меня!
То был его собственный голос.
4
Это было обычное для набережной Сучжоу здание. Из-за близости к реке плата за квартиры здесь была высокой, но многим хотелось поселиться именно здесь. Отделку среднего подъезда еще не закончили, и вечерами почти все огромное здание оставалось темным, только на самом верху светилось одно окно.
Только что отремонтированная квартира была совершенно пустой, без мебели. Лишь на столе у окна стоял компьютер. Он был включен. Ло Чжоу сидел перед ним и сочинял пьесу. Он оглянулся на часы: было около одиннадцати. С ужина и по сей момент Ло Чжоу, выжав себя, как тюбик зубной пасты, отстучал всего три сотни иероглифов, и эти знаки, как капли пасты, пятнали экран монитора, то разом исчезая, то возникая снова.
Вентиляция в квартире еще не была отлажена, и Ло Чжоу обычно держал окно открытым, позволяя речному ветерку ерошить его длинные волосы. Волосы у него действительно были длинные, но не до такой степени, как у парней, распускающих патлы по плечам. Добавить к этому угловатое лицо, и род занятий нипочем не угадать.
В сущности, никаких занятий и не было. Несколько лет назад Ло Чжоу работал редактором в одном вполне традиционном журнале, но, когда это периодическое издание из-за падения тиража до нескольких сот экземпляров закрылось, он стал безработным.
Ло Чжоу в принципе любил свободную и независимую жизнь. Он писал для любых газет и журналов. Сначала его не печатали вовсе — наверное, из-за содержания: он писал в духе Борхеса и Честертона. Затем опустился до слезливых сентиментальных романических историй. Но окружающие по-прежнему демонстрировали полное равнодушие к его творчеству. Некоторые даже говорили, что понимает себя только он сам, а для других совершенно непонятен.
Ло Чжоу пришлось вернуться к реальности. Он начал писать сентиментальные очерки, которые, хотя и назывались очерками, на самом деле стряпались даже проще, чем дамские романчики тайваньской писательницы Лян Яо. Стряпня оказалась нужна всем — кроме него самого, зато теперь можно было прокормиться…
А недавно Ло Чжоу с несколькими друзьями сколотил театральную труппу, в которой взял на себя обязанности драматурга и режиссера. Премьера первого спектакля уже в следующем месяце, а пьеса до сих пор не дописана. Пришлось разучивать роли по незавершенному тексту.
Днем Ло Чжоу вел репетиции в маленьком театрике, а вечером, запираясь дома, дописывал пьесу. Но что если ко дню премьеры текст не будет завершен? Как быть тогда? Ведь друзья и приятели, вложившие деньги в постановку, отберут у него дирижерскую палочку.
Ло Чжоу хвастался, что с помощью своей дирижерской палочки он за одну ночь как по нотам разложит «В ожидании Годо». Поверив его бахвальству, друзья сложились, чтобы создать труппу, помогли найти и арендовать сцену, договорились о времени спектакля.
…От порыва холодного ветра он вздрогнул и снова уставился в монитор. А затем продолжил отстукивать на клавиатуре:
Действие третье
На кладбище
Фоном служит пустынный гористый пейзаж. На сцене выложены муляжи черепов людей и животных. Время — поздний вечер. На заднике — узкий серп луны. Слышны свист и завывания ветра…
(Выходит Принц)
Принц (Оглядывается по сторонам, простирает вперед руки.): Где это я? (Поднимает голову и глядит на небо.) Уже глубокая ночь, взошла молодая луна, и я вслед за погребальной процессией вступил на кладбищенскую дорогу. Пустыня и безлюдье вокруг, нигде нет следов жилья, ветер воет и несет песок. (Прикрывает рукой глаза, случайно наступает ногой на кость и вскрикивает от неожиданности.) Ах, смотрите же! (В полной растерянности.) Вдоль дороги валяются белые человеческие и конские кости. Возможно, с древних времен здесь уже погибло несчетное множество людей. (С болью в голосе.) Нет, нет. Ланьна, Ланьна, куда же они завели тебя? Если ты услышишь мой зов, сможешь ли ты мне ответить?
Ну что еще написать после этого? У Ло Чжоу опять разболелась голова. Может, заставить дух Ланьна явиться? Пусть под сценой разместят какое-нибудь устройство, поднимется столб дыма, и в этой атмосфере ужаса явится Ланьна. А потом ее дух фальшивым голосом произнесет предостережение, пожалуется, что козни злых сил обратили ее в шаманку, что благовония пролиты и яшма разбита, но она все равно страстно любит принца. Только пусть он больше не ходит сюда, дабы не лишиться жизни.
В обшем, повсюду надо нагромоздить духов, чертей и привидений, только этим и можно привлечь внимание публики, иначе зрители преспокойно уснут в своих креслах. Но, если так поступить, люди скажут, что он списал это из «Гамлета» старика Шекспира! Там тоже есть принц, есть дух-привидение, принимающее реальный облик, разница только в том, что там вместо короля правит прекрасная королева. Тут Ло Чжоу глубоко задумался, не зная, как выйти из трудного положения и что же писать дальше.
Наконец он встал, размял занемевшие плечи, потом подошел к окну. Стояла темная ночь, он даже не мог разглядеть воду в Сучжоу, только смутно виднелись ивы, высаженные двумя рядами на дамбах вдоль берегов. Порыв ветра с реки освежил голову, и Ло Чжоу решил пойти погулять, подышать воздухом.
Через пять минут он вышел на берег реки. Зеленые ивы на дамбе улучшили настроение. Ло Чжоу полной грудью вдыхал свежий воздух.
Он вырос неподалеку от этих мест. В его детской памяти река Сучжоу оставалась вонючей сточной канавой с черной водой, хотя по ней без конца сновали туда-сюда всевозможные лодчонки и суденышки, доверху нагруженные арбузами или речным песком.
Зато сейчас он чувствовал себя прекрасно. Ло Чжоу поднял голову. Тьма ужасная, на небе ни звездочки, только в стоявших рядом высотных зданиях, заменяя звездный свет, ярко светились окна. После переезда сюда Ло Чжоу уже седьмой раз выходил ночью на прогулку вдоль берега реки. При этом у него неизменно — и непонятно откуда — появлялось ощущение, что он вот-вот допишет пьесу.
Здесь было очень тихо и спокойно. Ему всегда хорошо думалось в тишине, а потом эти мысли входили в его романы и пьесы. Но на сей раз то, что он увидел, обернулось каким-то жутким кошмаром.
Прежде всего ночную тишину разорвал грохот мотоцикла. Стоя под ивами на берегу, Ло Чжоу увидел, что по узенькой улочке к дамбе медленно подкатил мотоцикл. В темноте седока нельзя было разглядеть, зато было ясно, что мотоциклист явно не в себе. Насколько сильно он пьян, Ло Чжоу определить не мог, но поведение его было более чем странным.
Мотоцикл ехал все медленнее и медленнее. Наконец мотор совсем заглох. Однако мотоциклист, отталкиваясь от земли ногами, по-прежнему заставлял колеса медленно катиться вперед. Затем этот человек сдернул с головы шлем и бросил его наземь. Жесткий шлем звонко задребезжал, ударившись о твердую землю. Ло Чжоу вздрогнул от неожиданности. Вдруг мотоциклист откинулся так, что спиной лег на седло, и Ло Чжоу окончательно решил, что парень сильно пьян.
Появление этого человека прервало поиск вдохновения, которому предавался Ло Чжоу. На него снова обрушились беспокойство и неуверенность.
«Депрессия», — сказал он себе и вышел из тени деревьев, намереваясь пересечь улицу.
Мотоцикл по-прежнему стоял посреди мостовой. Ло Чжоу с невольным любопытством подошел, чтобы разглядеть мотоциклиста поближе. Он думал, что парень, наверное, заснул прямо в седле.
Ло Чжоу грубо просчитался. Мотоциклист внезапно выпрямился и сел прямо, глядя ему в лицо. Ло Чжоу стоял совсем близко, но в мутном свете уличных фонарей он с трудом различал черты лица седока. Парень был в черном спортивном костюме, волосы спутаны, по возрасту — одногодок Ло Чжоу. Лицо вспухшее, красное, взгляд какой-то мутный. Тяжелый перегарный дух. Действительно, пьян.
Ло Чжоу не собирался с ним возиться — пусть себе отоспится на своем мотоцикле, это все же лучше, чем разбиться на скорости в пьяном виде. Но тут парень цепко схватил руку Ло Чжоу.
Ло испугался, что нарвался на бандита, впавшего в белую горячку. Он попытался освободиться, но руки парня оказались очень сильными. Разжать пальцы не получалось: эти руки занимались не кухонной стряпней, а совсем другой работой. Ло Чжоу испугался и уже собрался было ударить захватчика другой рукой, но парень вдруг заговорил:
— Спасите, спасите меня!
Его голос звучал очень тихо и приглушенно, слова было трудно различить на слух, да еще этот сильнейший запах перегара.
Парень повторил еще раз:
— Спасите, спасите меня!
Только сейчас Ло Чжоу разобрал слова. Возможно, это пьяный горячечный бред, но, может быть, парню действительно нужна какая-то помощь: то ли машина сломалась, то ли сам болен. Однако при звуках голоса мотоциклиста Ло Чжоу задрожал от ужаса.
Этот голос вырывался откуда-то из подземелья и сопровождался тяжелым, стесненным придыханием; взгляд человека выражал полное отчаяние, глаза были расширены и выпучены, они чуть ли не выкатывались из орбит.
— Спасите, спасите меня… — Три слова звенели в ушах Ло Чжоу, заглушая все.
Как его спасать? Ло Чжоу был в смятении. Его руку держали так крепко, что заболел локтевой сустав. В таком странном положении он вытащил мобильник и набрал номер экстренной помощи: 120. Наверное, парень напился выше всякой меры, и у него случился сердечный приступ.
Вдруг парень отпустил руку Ло Чжоу и взялся за руль мотоцикла. Завел мотор. Треск выхлопа снова разорвал ночную тишину.
— Эй, тебе нельзя сейчас вести мотоцикл, — предупредил Ло Чжоу.
Но тот не слушал. Даже шлем не надел — сразу рванул с места и прибавил скорость. Снова прибавил. Глядя вслед удаляющемуся мотоциклу, Ло Чжоу уверился, что парень сошел с ума.
Река Сучжоу впереди делала петлю, дальше — дамба с зелеными ивами, поэтому набережная тоже делала петлю. Ло Чжоу видел, что мотоцикл несется по набережной. Метров через сто после старта он не вписался в поворот и продолжил движение по прямой.
О небо! У Ло Чжоу перехватило дух, и он заорал изо всей мочи:
— Берегись!
Мотоцикл на огромной скорости врезался в дамбу. Седока мгновенно выкинуло из седла, его тело закувыркалось на фоне неба, а потом рухнуло прямо посреди улицы. Ло Чжоу собственными глазами увидел, как человек воткнулся в землю головой.
Мотоцикл валялся посреди дороги, колеса продолжали крутиться, а в пятне машинного масла растекались человеческие мозги. Тело погибшего продолжало дергаться. Ло Чжоу присел на корточки на краю дороги и зашелся в рвоте, не в силах вынести увиденное.
5
Бай Би сама не знала, как долго бродила по улицам, она забыла, поужинала или нет, не помнила, как вернулась домой. Поднявшись по темной лестнице на шестой этаж, она долго рылась в сумочке, пока не нашла ключи. Отперев дверь, Бай Би бросила взгляд на часы и обнаружила, что уже больше одиннадцати вечера.
Она тщательно заперла дверь, правой рукой нащупала выключатель. Мягкий свет лампы высветил ее бледное лицо. Она сняла туфли и прошла в комнату босиком, потом с усилием расстегнула пуговицы и сняла черное одеяние. Затем включила питьевую машину и выпила залпом холодной воды. Вода сразу смочила горло и освежила тело, внутри перестало палить. Глубоко вздохнув, Бай Би осмотрела свою квартиру: жилище для новобрачных, новая квартира для нее и Цзян Хэ.
Стены были недавно выкрашены в светло-желтый цвет, и даже сейчас Бай Би чувствовала слабый запах краски. Белый подвесной потолок был украшен лепниной. Безупречно ровный пол сверкал, дверной проем обрамляло хорошее, дорогое дерево.
В квартире имелся полный набор кухонной посуды и электроприборов. Цзян Хэ купил их с большой скидкой по случаю открытия нового магазина.
Вещи прекрасные, цена низкая — удачная покупка.
Кухня была выложена узорной керамической плиткой. Плита импортная. Санузел они переделали: одну стенку снесли, чтобы расширить помещение, а посередине водрузили большую ванну, которая у всех знакомых и друзей возбуждала фантазию.
В спальне широкая кровать стояла под большой розовой лампой, намекая на соблазн. Но теперь ничего этого уже не нужно.
Все здесь было приготовлено еще до марта. Убранством занимался Цзян Хэ. На это он потратил все свои скромные накопления. Он даже занял у друзей несколько десятков тысяч, чтобы в январе потратить их на свадебную церемонию и банкет. Родители Цзян Хэ в своей отдаленной деревне почти ничем не могли помочь шанхайской свадьбе сына. Отец Бай Би давно умер. У нее тоже не было солидных накоплений. Но они, безденежные, обзавелись новой квартирой. Эту квартиру еще десять лет назад Институт археологии выделил для отца Бай Би. Так что новый дом, собственно, был старым домом, просто его немножко подлатали, и все.
Цзян Хэ наложил табу на честолюбие и денег не имел; он мог поселиться у Бай Би после свадьбы, потому что у него самого в этом городе жилья не было. Он проживал в общежитии аспирантов, которое одной стеной примыкало к Институту археологии. Поэтому ему пришлось влезть в долги.
На время ремонта Бай Би переехала жить к своей лучшей подруге Сяо Сэ. Месяц назад она вернулась и тихонько поджидала день свадьбы. Но жених этого дня так и не дождался…
Бай Би снова выпила воды. Все время хотелось холодной воды. Она подошла к туалетному столику и придирчиво осмотрела себя в зеркале. В этом зеркале она через месяц собиралась разглядывать себя в убранстве невесты. Глаза покраснели, в уголках скопилась грязь, наверное, потому что воздух в крематории чистотой не отличается, к тому же поплакала все-таки. Нос в порядке, только волоски в ноздрях отросли, надо бы подстричь. Губы посинели — наверное, из-за холодной воды. Подбородок очень красивый. Конечно, именно он привлек к ней внимание Цзян Хэ. Она тщательно помассировала пальцами лицо: кожа была упругой, что, в общем, говорит о здоровье; просто сегодня надышалась похоронной атмосферой, и кожа лица стала непривычно бледной, а румянец на щеках совсем пропал.
Отступив на шаг она распустила сколотые на затылке волосы. Потом открыла окно, впустив ночной ветерок, и он стал раздувать распущенные волосы за спиной.
На туалетном столике лежала фотография, где они были сняты с Цзян Хэ. Бай Би не очень любила фотографироваться, поэтому у них этот совместный снимок — единственный. На нем они изображены на фоне южного пейзажа Цзяннани.
Это был полевой выезд археологов. Цзян Хэ с группой поехал раскапывать хорошо сохранившуюся древнюю стоянку периода Лянчжу и взял Бай Би с собой. Естественно, для нее это была всего лишь туристическая поездка. Там были замечательной красоты пейзажи с мостиками над горными речками, все вокруг цвело пышными цветами, набегавшими золотыми волнами, и только под землей теснились кости и черепа тысяч древних людей, перемешанные с битой первобытной керамикой.
На фотографии Цзян Хэ улыбался, у него был типично преподавательский вид: прическа с пробором, аккуратная одежда, совсем недурная. Ничем не похож на простого парня из захолустной деревни. Зато стоявшая рядом с ним Бай Би ничем не выделялась, даже обидно. Кажется, в тот момент она всматривалась в дымок далеких деревень и не заметила, что Сюй Аньдо их снимает. Да, снимал их Сюй Аньдо, это Бай Би хорошо запомнила и сразу же подумала, что человек он неплохой.
Вглядываясь в фотографию улыбающегося Цзян Хэ, Бай Би как-то стала оживать. Она познакомилась с Цзян Хэ на дне рождения Сюй Аньдо. В тот вечер она постоянно чувствовала, что кто-то на нее смотрит, но ей никак не удавалось перехватить взгляд. Когда вечеринка кончилась, она отказалась от предложения Сюй Аньдо отвезти ее домой на мотоцикле и собралась возвращаться домой в одиночестве. Вот тогда она снова вспомнила этот взгляд Цзян Хэ…
Он предложил проводить ее. Она согласилась. Это было совсем недалеко, они пошли пешком, почти не разговаривали друг с другом, но только у Цзян Хэ блестели глаза, и казалось, что он взглядом с ней о чем-то говорит.
На следующий день Бай Би позвонила ему по телефону, пригласила погулять, но сейчас уже не могла вспомнить, почему позвонила и о чем с ним говорила. Ими овладело какое-то неведомое ранее чувство непосредственности, которое никто из них не мог ясно определить.
С того момента, как Цзян Хэ взял телефонную трубку и заговорил с ней, она поняла, что с Сюй Аньдо все кончено, а с этим молчуном, именующимся Цзян Хэ, все только начинается.
Теперь она снова вспомнила глаза Цзян Хэ. В них всегда мелькали искорки, взгляд постоянно блуждал, в нем было что-то такое… вроде как глубоко скрытое чувство самоуничижения. Человек с таким чувством часто бывает слишком самоуверенным. Бай Би с первой встречи почувствовала, что он — именно такой человек.
Цзян Хэ не любил ни в чем отставать от других, хотя вслух об этом никогда не говорил. Притом он всегда находил способ выделиться и показать свое превосходство. В самом воздухе этого города витало высокомерие к выходцам из деревни, и это заставляло Цзян Хэ чувствовать себя презираемым парией. Бай Би понимала, откуда во взгляде Цзян Хэ чувство приниженности: реакция на бессмысленную несправедливость. Понимала, что она нужна Цзян Хэ для самоутверждения.
Бай Би приняла ванну. Горячая вода струилась по телу, ванная комната наполнилась горячим паром, и в этом тумане ей снова померещился его взгляд. Глаза Цзян Хэ… Может быть, он любовался ее телом? В голове Бай Би спутались мысли. Цзян Хэ никогда не видал ее тела, даже никогда не целовал ее; самое большее — иногда поглаживал ее плечики через одежду. Такое вообще трудно представить, тем более что они собирались жениться. Любуясь отражением своего тела, Бай Би вдруг горько пожалела о несбывшемся. «Надо было позволить ему поглядеть хоть одним глазком. Ну трахнул бы разочек — ну и что? А теперь? Он уже обратился в груду пепла и костей».
Она торопливо покончила с ванной, выключила лампу и улеглась в постель. Ей вспомнился тот день, месяца два назад, когда она ходила на вокзал провожать Цзян Хэ. Тогда было пасмурно, небо затянуто тяжелыми свинцовыми тучами; у Цзян Хэ было равнодушное и безразличное лицо; он нес багаж впереди всех и стоял тоже впереди всех; археологам не хватало средств на самолет, поэтому всем коллективом добирались по железной дороге. Бай Би знала только, что они выезжают на раскопки, место назначения — озеро Лобнор в далеком Синьцзяне. Бай Би забыла, что он говорил ей в тот день, запомнилась только страшная давка на перроне, гомон толпы, маленький красный флажок Института археологии, которым размахивал директор института. А еще там был Сюй Аньдо.
Цзян Хэ кивнул ей на прощание, она успела сказать ему несколько слов.
Только перед самым отходом поезда Цзян Хэ вскочил в вагон. Он помахал ей рукой, и поезд медленно тронулся. Состав уходил на запад, а она взглядом провожала его.
Бай Би прождала Цзян Хэ больше месяца, но он даже не звонил. Целый месяц ни слуху, ни духу. Бай Би сама несколько раз звонила в Институт археологии, но там ей неизменно отвечали одно и то же: еще не вернулись. Однажды вечером, спустя еще две недели, Цзян Хэ вдруг постучался к ней в дверь. Его внезапное появление испугало ее. Он был грязен и обтрепан, лицо почернело от солнца Западного края, кожа огрубела, волосы всклокочены и спутаны; запах тела свидетельствовал, что он долгое время не мылся.
Цзян Хэ смотрел на Бай Би очень странным взглядом, уставившись как-то по-дурацки. Когда же Бай Би обняла его за плечи, он попятился, не посмев прижаться к ней, словно боялся помять и запачкать ее одежду. Цзян Хэ сказал, что он прямо с поезда, на котором приехала экспедиция. Ничего больше не добавил, потому что очень хотел пить; Бай Би дала ему воды, и он залпом выпил несколько больших стаканов. Так ведет себя перед охотой голодный тиф, только что выбравшийся из бесплодной пустыни. Это пугало. Вода текла из углов рта Цзян Хэ, его рубашка промокла. Но главное — Бай Би заметила смятенное и угнетенное состояние его духа.
Он был куда более рассеян, чем обычно, взгляд блуждал по сторонам и почти не останавливался на Бай Би. Цзян Хэ все больше глядел в окно за ее спиной. Она и сама обернулась, чтобы посмотреть: за окном была темная ночь, ни зги не видно, все очень таинственно.
— Куда ты смотришь? — спросила Бай Би.
Цзян Хэ только покачал головой и потупился, так ничего и не ответив.
Бай Би почувствовала, что он что-то скрывает. Она схватила его за плечи и встряхнула, но Цзян Хэ стоял как статуя, даже не пошевелился.
— Ты, наверно, очень устал, — вздохнув, сказала она. — Прими ванну и оставайся здесь.
— Нет, не пойдет, — покачал головой Цзян Хэ.
Тогда она сказала ему не без намека:
— Ты же все равно будешь жить здесь, так чего церемониться, оставайся.
Потом она крепко обняла Цзян Хэ, словно боялась потерять: ее гибкие руки как лианы охватили его шею. Она почувствовала, что его тело было холодным-прехолодным и таким шершавым на ощупь, что можно было оцарапаться.
Ее охватил жар, но от собственного тепла Бай Би еще острее воспринимала исходящий от Цзян Хэ холод. Ей так хотелось, чтобы Цзян Хэ остался, хотелось согреть его, чтобы исчез этот холод. Однако Цзян Хэ что-то мучило, он вырвался из ее рук и сказал:
— Извини, мне надо уйти.
В его голосе послышалось страдание.
Он покинул новую квартиру, которую отремонтировал своими руками, и больше никогда сюда не возвращался.
По щекам Бай Би ручьями потекли горячие слезы. Они согревали ее кожу. Женщины часто плачут, вот почему кожа лица у них становится все красивее. Что за странная мысль? Наверное, просто хотелось чем-то себя утешить. Не сразу, но Бай Би все же удалось хоть немного успокоиться.
В эту ночь она спала на подушке, мокрой от слез.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Е Сяо с трудом поднял голову: крепко же он заснул в полной полицейской форме на собственном локте! С большим напряжением осмотрелся вокруг помутневшими со сна глазами. Все присутствующие в канцелярии смотрели на него, не скрывая удивления. Веки опухли от сна. Его сотрудница за соседним столом вежливо заметила:
— Е Сяо, ты из-за этого странного дела всю ночь не спал, тебе надо бы хорошенько отдохнуть.
Тут Е Сяо начал смутно что-то соображать. Он потряс головой, еще тяжелой со сна. Зазвонил телефон. Е Сяо снял трубку, глядя в окно; яркий солнечный свет слепил глаза. Он проворно поднялся и подошел к двери.
— Ты куда? — с удивлением спросила женщина.
— В покойницкую, — небрежно ответил он.
2
Через полчаса торопливые шаги Е Сяо раздались в коридоре морга. Длинный коридор был плохо освещен. По сторонам размещались секции с трупами; некоторые из тел в ходе транспортных происшествий изменились до потери человеческого облика, на многие смотреть невыносимо — например, есть голова, но не хватает рук или ног. Е Сяо иной раз приходило в голову, что четыре колеса на большой скорости страшнее и опаснее любого убийцы.
Е Сяо переоделся и вошел в прозекторскую. На секционном столе лежал труп молодого мужчины. Обнаженное тело Сюй Аньдо белело как глыба льда, мускулатура сильно развита — то ли спортсмен, то ли крестьянин. Лица вообще не было — одна кровавая рана.
— Какова причина? — осведомился Е Сяо у офицера транспортной полиции, который занимался этим происшествием.
— Возможно, езда на мотоцикле в пьяном виде. Одиннадцать часов ночи, ехал без шлема, вел на большой скорости старый мотоцикл отечественного производства по узкой набережной реки Сучжоу. Из-за поворота реки не успел скорректировать направление и врезался в дамбу. От удара тело взлетело в воздух, упал вниз головой на асфальт, погиб на месте.
Офицер старался объективно доложить о происшествии.
— Поблизости не было других машин или прохожих?
— Нет. На узкой набережной реки Сучжоу ночью машины очень редки. Есть только один свидетель происшествия. Он утверждает, что вышел ночью погулять на свежем воздухе и обнаружил, что погибший перед происшествием лежал, откинувшись на мотоцикле, сбоку от дороги. Свидетель говорит, что погибший вдруг поднялся, сел с очень странным видом и, дыша перегаром, произнес: «Спасите. Спасите меня!» Свидетель подумал, что у погибшего, может быть, сердечный приступ, и тут же набрал номер экстренной помощи: 120. Как раз в это время погибший внезапно завел мотоцикл и рванул, а метров через сто врезался в дамбу.
— «Спасите, спасите меня»? — задумчиво повторил слова погибшего Е Сяо и снова спросил:
— Погибший при жизни страдал болезнью сердца?
— Не знаю. Надо дождаться результатов вскрытия и изучить историю болезни.
— Что это был за случай, как по-вашему?
Транспортный полицейский ответил самоуверенно:
— Простейший случай транспортного происшествия после употребления спиртных напитков. Погибший перед смертью просил о помощи, поскольку чрезмерное злоупотребление спиртным могло вызвать у него приступ, скорее всего сердечный. Примеров обострения болезней сердца из-за злоупотребления алкоголем очень много. Вот проверим содержание спирта в крови, и все станет ясно. Подобные инциденты в избытке. Надо понимать, многие люди не в силах противостоять соблазну спиртного и в результате сами себя губят; это еще ладно, а то ведь убивают других. Те, которые сами гибнут, можно сказать, ведут себя по-хорошему. А вы, городские ребята, выпиваете? — Он дружески хлопнул Е Сяо по плечу.
— Вы меня спрашиваете? Я никогда не пью, — смущенно ответил Е Сяо.
— Это прекрасно. Спиртное способно унести человеческую жизнь. Есть парни, которые этого не понимают, вот и страдают от последствий. Ну, городской кадр, скажи: есть ли необходимость во вскрытии погибшего?
Он, прищурившись, поглядел на Е Сяо. Е Сяо почувствовал, что уступать нельзя, и решительно заявил:
— Да. Вскрытие необходимо.
Собеседник кивнул и неторопливо произнес:
— Раз так, начнем вскрытие трупа.
Прежде всего сделали анализ крови, проверили содержание спирта в крови.
Результат далеко превзошел норму. Затем судмедэксперт взялся за скальпель и уверенным движением профессионала вскрыл тело от основания шеи до низа живота. Тело Сюй Аньдо на столе раскрылось вдоль, будто расстегнули длинную белую застежку-молнию.
Затем сухожилия Сюй Аньдо взрезали специальным инструментом и вытянули.
Потом занялись легкими. Их сложили в ящик, стоявший рядом. Так поступает повар, когда достает из котла припущенные овощи и складывает их отдельно, перед тем как подать гостям. Только смотреть на легкие Сюй Аньдо было неприятно. Е Сяо, когда учился в Университете общественной безопасности, изучал анатомию, и у него были неплохие успехи по этому предмету. Он разглядел, что Сюй Аньдо был человеком курящим и пьющим и у него, молодого, были легкие старика.
А вот сердце… Прикрытое тонкой пленкой, его сердце, в отличие от легких, было совершенно здоровым. По внешнему виду — никакой болезни, ни малейшего признака тромбоза сосудов. Можно было смело утверждать, что сердце не имело никакого отношения к смерти Сюй Аньдо. Печень, почки, селезенка, желудок, кишки — все абсолютно нормальное.
И тем не менее у Е Сяо вдруг странно участилось сердцебиение, стала кружиться голова. В прошлом, когда проходили анатомию, он сам брал в руки скальпель, делал вскрытие, и никогда ему не приходилось ощущать ничего подобного. Разве что при вскрытии умершего Цзян Хэ из Института археологии… — он тогда стоял рядом и испытал такое же удивительное чувство. Е Сяо умерил дыхание, с усилием успокоил бешеное сердцебиение и постарался сохранить невозмутимость, чтобы другие ничего не заметили.
Голова Сюй Аньдо сильно пострадала. Судмедэксперт снял уцелевшие остатки кожи, начиная с затылка, и среди свежего разреза проступило нечто белое.
Из разбитой головы вытекла большая часть мозговой жидкости.
Судмедэксперт извлек оставшуюся часть мозга, сверху покрытую бесчисленными извилинами, но, безусловно, уже деформированную.
Е Сяо понял, что здесь ничего не обнаружишь: мозг настолько сильно поврежден, что никакой важной зацепки сохраниться не могло. Пусть даже мозг — самый важный орган человека, однако наше знание мозга еще весьма слабо, очень многое нуждается в дальнейшем изучении, а это уж дело ученых. В прозекторской нечего надеяться на какие-нибудь открытия. Тем не менее инстинкт говорил Е Сяо, что здесь наверняка что-то скрыто, может быть, что-то очень важное, в чем еще предстоит разобраться, но сейчас, увы, он бессилен.
Судмедэксперт тоже отрицательно покачал головой. Фактически мозг настолько изувечен, что нет никакой возможности обнаружить в нем патологию.
Работа патологоанатома на этом закончилась. Тело Сюй Аньдо, распоротое и разрезанное, стали снова зашивать. Потом труп отправили в холодильник, чтобы через несколько дней обратить в горстку пепла. Люди стали собирать инструменты, убирать комнату, делать записи, а Е Сяо вместе с транспортным офицером медленно вышли в полутемный коридор.
Неожиданно на плечо Е Сяо легла сильная рука. Он едва не подпрыгнул. Его сердце, успокоенное с таким трудом, снова учащенно забилось. Оказалось, что транспортник глядит на него не без удивления.
— Только что на вскрытии у тебя было тревожное лицо. Чрезмерно напрягся, а?
— Нет, меня этому учили, совсем не напрягался, — возразил Е Сяо, изображая самоуверенность.
Офицера такой ответ явно не удовлетворил, он сухо рассмеялся.
— Парень, результат такой: кроме сверхнормативного алкоголя в крови, у него все в норме. А ты что думаешь?
— Не знаю, что и сказать, — ответил Е Сяо.
— По-моему, этот мертвец может оказаться подозреваемым в серьезном деле об убийстве. Или это важный свидетель?
Е Сяо помотал головой:
— Ни то, ни другое. Я только подозреваю, что он имеет отношение к другим делам, связанным с гибелью людей.
В этот момент приехала еще одна труповозка, в коридоре гулко отозвались чьи-то шаги. Е Сяо быстро ушел.
3
Он вышел за ворота. Солнце светило очень ярко. У Е Сяо стихло сердцебиение, он постепенно отдышался, словно возвращаясь в мир нормальных людей. Сел в служебную белую «Сантану» и выехал на скоростную дорогу. Машина шла легко, впереди показался распределительный круг, потом снова надо было ехать прямо. Вдруг Е Сяо вспомнил, что на берегу Сучжоу тоже изгиб, и, может быть, именно поэтому там разбился Сюй Аньдо.
Он вообразил себе Сюй Аньдо вчера вечером, мчащегося без шлема по набережной: ветер треплет его волосы, глаза в темноте ночи сверкают удивительным светом, и вдруг — он взлетает из седла мотоцикла высоко вверх и тяжело грохается на землю. Как говорится, «от знаменосца до трупа — один миг», вот Сюй Аньдо и лежит в ледяном чреве холодильника. Стоило ли вскрывать его? Может, это всего лишь заурядное транспортное происшествие с пьяным за рулем? В городе таких аварий можно насчитать каждую неделю по дюжине.