Эндрю Йорк

Доминатор

Мы извратить должны благой исход, В Его Добре источник Зла сыскав. Джон Мильтон, «Потерянный рай», книга I (пер. Арк. Штейнберга)
Часть I. Рыцарь

1

Тишины над озером Чад не бывало никогда. Дожди закончились уже несколько месяцев тому назад, и вода стояла очень низко. Остров являл собой простую кучу высушенной солнцем грязи посреди обширных зарослей тростника. Непрерывно скулил харматтан, без устали посыпавший песком деревья, хижины, волосы, одежды и потные обнаженные человеческие тела. Он хлестал по воде вдалеке, шуршал в траве, и держал все существа, населявшие озеро и его окрестности в настороженном и раздраженном состоянии.

Инга, жадно присосавшаяся к Канему, до боли прижавшая зубы к его зубам, тем не менее слышала все звуки, издаваемые живностью, скрывавшейся в темноте. Она различала крики лягушек-быков, сидевших во влажном иле, которым был окружен остров, и громкий рев бегемотов, наслаждавшихся своими бесконечными ваннами. Шумные ночи, тихие дни. Это был давно ушедший мир, и жизнь в нем она находила восхитительной и захватывающей, даже после того, как провела в нем уже два года. В ее голове раздавались даже те звуки, которых не могло уловить ухо — скорпионов, скрывающихся в пыли, крокодилов, скользящих в мелкой воде, безмолвный оргазм Серены.

Канем расслабился, навалился на нее всей тяжестью, прижав ее к пропитанному потом одеялу. А Фодио все продолжал свое дело. Фодио был нетороплив. Инга протянула руку, коснулась плеча Серены, и с усилием просунула пальцы между грудью Фодио и соском Серены. Она ощущала, как в дюйме от ее ладони часто и сильно колотится сердце. Если бы у меня были силы для того, чтобы вонзить пальцы в эту мягкую плоть, подумала она, я вырвала бы этот стучащий мускул и бросила его крокодилам, подумала Инга. Она часто представляла себе смерть Серены, и эта греза приводила ее в такой экстаз, пробудить который Канем не мог даже надеяться.

Но вот Фодио остановился, перекатился на одеяло, а потом подполз к двери хижины, отбросил в сторону занавес, позволив лунному свету прорезать темноту, и обвел пристальным взглядом безлюдное селение. Остров спал. Если кто-то из Последователей Бога и подозревал об этих полуночных встречах — но уж, конечно, не об их цели — все они были достаточно мудры для того, чтобы держать свои подозрения при себе.

Канем перекатился на спину между двумя женщинами, тяжело придавив руку Инги.

— Я говорил с Богом, — сказал он. — Его заменит Зобейр. Он объявит об этом Последователям еще до исхода года.

Инга улыбнулась. Канем так сильно хотел ее, до такой степени нуждался в ней, что боялся сообщать новости до того, из опасения, как бы она не рассердилась и отказала ему в близости.

— Его следует остановить, — произнесла Серена.

— Кто может остановить Бога? — Фодио сел подле нее. — Последователи сразу же изгонят того, кто осмелится бросить ему вызов.

— Тебе нечего сказать, Инга? — спросил Канем. — Это значит, что ты проиграла.

Инга высвободила руку из-под него, села, вытерла краем одеяла пот со лба и по очереди осмотрела каждого из присутствующих. На ее лице не было никакого выражения. Эмоции никогда не отражались на лице Инги. Каждая точеная черта этого лица изящно сочеталась с остальными, а целое было обрамлено серебристо-пепельными волосами, ниспадавшими на белые плечи, вдвойне потрясающие в этом мире брюнетов. Инга была порождением не пылающего юга, а застывшего севера, даже ее глаза, полуприкрытые длинными золотыми ресницами, напоминали серые льдины.

— Ты прав, — согласилась она, — я не сумела в достаточной мере повлиять на Бога. Но если его не удается убедить, значит его следует устранить. — Она ждала их реакции. Канем, ее Канем, так похожий на своего брата Фодио, высокий и широкоплечий, с высоким лбом, смелым подбородком, носом и губами, был из племени канембу. Эти двое мужчин были самыми красивыми из всех, которых ей когда-либо доводилось знать; голыми они представляли собой воплощение идеального телосложения и мускулатуры.

Сейчас у них был испуганный вид: ведь она просто выразила в словах их собственные самые затаенные мысли. Если бы Канем был в состоянии мыслить так же смело, как и поступать, то предстоящий переворот мог бы пройти совершенно незримо. Инга подумала об этом без горечи. Она все еще намеревалась использовать его, когда наступит время.

— И как ты собираешься сделать это? — голос Серены был тих. Негритянская девушка из племени фула была мала ростом, а немка высока. Ее волосы, столь же длинные и прямые как у Инги, были черны как полночь. Ее черты, столь же мелкие и тонкие, казались скорее отлитыми чем резными и потому создавали впечатление мягкости, которое подкреплялось уступчивым выражением слегка водянистых черных глаз. Ее груди были маленькими и острыми, а у Инги — налитыми и отвисшими; ее бедра были стройны как у мальчика, в то время как Инга выглядела способной радостно приветствовать весь мир и его брата-близнеца в шумящем лесу любви своего лона. Даже Инга, так хорошо разбирающаяся и в мужчинах и в женщинах, однажды сделала ошибку посчитав Серену ребенком. Но она не намеревалась повторять эту ошибку. Здесь в центре Чада она нашла себе истинный дом, физический и духовный, и не могла делить его с Сереной.

— Последователи будут мстить за него, — сказал Фодио.

— Они разорвут виновного в клочья, — подтвердил Канем.

— Виновного, — повторила Инга.

— То-есть? — в голосе Серены слышался настойчивый вопрос.

— В жизни мне довелось работать на очень многих людей, — ответила Инга,

— на западных и восточных немцев, на русских, на Гуннара Моэля и еще несколько лет — на англичан. Я знаю, где найти человека, который убивает за деньги. И не только за деньги.

— И он убьет для тебя? — спросил Канем.

— Для меня. Да.

— А что потом? — требовательно спросил Фодио. — Мы его наймем, и он может проболтаться о нашем участии. Как мы застрахуемся от его предательства?

Инга откинулась навзничь, положив голову в сияющем ореоле белых волос на живот Канема.

— Ты мог бы доверять мне, Фодио. Нас с ним ничего не будет связывать. А после того как он сделает свое дело, сам будет уничтожен.

— Слова… — промолвила Серена, как бы про себя. — Инга, как этот твой убийца сделает свое дело, если в Центре Вселенной нет и не может быть никакого оружия?

Инга улыбнулась.

— Этот человек не пользуется оружием. Он убивает голыми руками. Ты сможешь увидеть, Серена. Когда наступит время у тебя будет своя роль. Важная роль.

— Человек, убивающий голыми руками. И это действительно твой друг Инга?

— Не друг, — ответила та. — Кто угодно, только не друг.

2

— Остановите здесь, мистер Уайльд, — Бентон опустил стекло со своей стороны. — Вы получите хорошее представление о том, насколько легко будет снять ее с мели.

Уайльд затормозил, открыл дверь и вышел из «Альфы». Это был крупный человек, шести футов и двух дюймов росту; по широким плечам и сужавшемуся к бедрам торсу можно было заключить, что он находится в хорошей форме. Выдающиеся скулы и длинный подбородок выступали под загорелой кожей его продолговатого лица как каменные валуны; твердый прямой рот совершенно не гармонировал с обманчиво мягкими синими глазами. Темно-каштановые волосы уже начали редеть, но никакого намека на лысину пока не было. Это был человек, которому, судя по внешности, можно было доверять, или же, тоже судя по внешности, можно было опасаться, но вряд ли он мог ожидать всеобщей любви.

Он застегнул пальто и зашагал через док. Был отлив и под холодным серым майским небом маленькая гавань выглядела уныло. Пришвартованный катамаран стоял у причала на грязном дне почти прямо, и походил на птицу, ожидающую только тревожного шума, чтобы взмахнуть крыльями и улетать стремглав. Бентон стоял около судна. Продавец был коротеньким и пухлым и выглядел упитанным добродушным шутником. Он курил трубку, взирая на мир с видом терпимой умудренности. Но Уайльд озадачивал его.

— Вам доводилось ходить на катамаране?

— Нет.

— А вообще, ходить под парусом?

— Еще как, — ответил Уайльд. — По этому дну можно пройти и не завязнуть?

— Ну конечно. К тому же у нас пропасть времени. До прилива не меньше двух часов.

Уайльд последовал за ним вниз по каменным ступеням, дотронулся правой рукой до железного рельса-поручня и вздрогнул. Теперь это была непроизвольная реакция. Хрящи, разрушенные прикладом винтовки сотрудника КГБ той незабываемой ночью в Москве год назад, зажили. Так ему сказали, а рентгеновские лучи подтвердили эти слова. И все же, когда нужно было стиснуть кулак или что-то держать в руке, руку от кисти до плеча заполняла боль. Нанести сильный и точный удар этой рукой было немыслимо.

Ботинки Бентона оставляли глубокие следы на влажном песке.

— Я использую подвесной мотор в тридцать пять лошадиных сил. Он позволяет делать шесть узлов и весьма экономно расходовать бензин. Я всегда говорю, что хороший двигатель это первое дело.

— Да. — Уайльд засунул руки как можно глубже в карманы пальто. Мачты, суда, море… Эти воспоминания возвращались, как бурный весенний паводок. «Реджина А.», проваливающаяся в бушующее море невдалеке от Ханойского маяка

с Маритой Костик и мертвым Стерном в кокпите…[1]«Зимородок» покоящийся, как и этот катамаран, у грязного причала; легкий крен предупредил его, что

убийца Кайзерита скрывается в форпике.[2] После «Зимородка» он отказался от моря. Теперь он вернулся к нему. Из-за руки, и еще потому, что Мокка не

обращался к нему больше года. Он даже не знал, находится ли коммандер[3] в Англии, или все еще замерзает в Сибири. Он не знал даже, существует ли еще Секция устранения, но подозревал, что если ее и закрыли, то никто не станет тратить время, сообщая ему об этом.

Бентон вскарабкался по трапу и вступил в огромный кокпит почти десяти футов шириной и шести глубиной. Он отпер люк и сдвинул его назад.

— Конечно, среди океанских яхт эта лодка кажется крошкой. Но в каждом из корпусов можно выпрямиться во весь рост.

Уайльд кивнул. Это была элегантная лодка, удобная лодка, он оценил это, и она не напоминала ему о других.

— Большой крен?

— Пять градусов максимум. Видите те бутылки? Я оставил их на столе вчера вечером. Все открытые. — Бентон усмехнулся. — Конечно, мистер Уайльд, это хитрость. Но они не то, что не упали, они даже не сдвинулись ни на дюйм, а ведь сегодня утром было изрядное волнение.

— Очень эффективно. — Уайльд спустился на две ступеньки в камбуз и прошел вперед, в каюту, занимавшую всю центральную часть корпуса. — Вы сказали три тысячи?

— Совершенно верно, мистер Уайльд. И еще примерно на тысячу всякой всячины. Вот этот радиопеленгатор новой модели, а мотор прошел капитальный ремонт. Я сказал бы, что вы совершаете выгодную сделку.

— Но все нужно еще как следует осмотреть.

— Кстати, вы не доберетесь ни до одной детали из хвойной древесины. Весь набор герметично укрыт обшивкой из стеклопластика.

Уайльд возвратился на палубу; в горло гавани начали забегать первые волны прилива.

— Агенты свяжутся с вами на этой неделе. — Он склонился к крыше каюты и выписал чек на три сотни фунтов. — Это устроит вас?

— О, несомненно, мистер Уайльд. И лодка становится вашей в ту же самую секунду, когда вы сможете сообщить мне окончательное решение.

— А это произойдет сразу же после того, как я получу полный доклад. — Уайльд вскарабкался по причальной стенке и направился назад к докам. Бентон поспешал следом. — Подвезти вас?

— Ах, нет, но все равно благодарю вас. Знаете, у меня здесь еще пара дел.

— Что ж, надеюсь, еще увидимся. — Уайльд сел за руль своей маленькой «Альфы», дал задний ход, пересек доки и проехал по заляпанному грязью проезду яхтенной верфи. Он затормозил в воротах, выводящих на шоссе, а потом, влившись в поток движения, позволил себе расслабиться: обе руки на баранке, плечи свободно развернуты, все тело ощущает мощь автомобиля, поднимающуюся от педалей вверх по ногам, чтобы встретиться с тем, чем бы оно ни было, что просачивалось вниз из его мозга.

Облегчение? Это был шаг, который он обдумывал очень долго, отклонял, а затем снова и снова возвращался к нему. Не только из-за воспоминаний. Дело в том, что если он возвратится к морю, это должно быть навсегда. Бывали случаи, когда он испытывал отчаянное побуждение выйти, накинуть на голову мешок, чтобы ничего не видеть, и броситься бегом в ночь, прочь от того, чем он был, от людей, создавших его, заставивших его плясать под их дудку. Не с самого начала. Для бывшего коммандо мысль о работе с группой прекрасно обученных и просто-напросто блестящих людей оказалась заманчивой, прямо-таки непреодолимой, даже несмотря на то, что конечным продуктом их работы была смерть. Он все еще был солдатом, а жизнь солдата связана со смертью, независимо от того, как он производит ее: с громким выстрелом, нажимая спусковой крючок, или же или тихо, одними руками. Инстинктивно он стиснул правой рукой баранку, и так же инстинктивно вздрогнул.

Солдат не уходит, думал он, пока его еще могут использовать. Он продолжает работать, до тех пор, пока он не износится до конца или не погибнет. Это затрудняло решение вопроса. Уайльд строил свои планы — ускользнуть в забвение — не, потому что провел в безделье целый год, нет, такие простои уже бывали в прошлом, и это являлись многообещающим предзнаменованием перемен в международных отношениях, а потому что и он знал, и они знали, что с ним покончено. Он видел это в их глазах, слышал в их голосах. После того, как человек попадал в руки к русским, его ценность сходила на нет. Рука пульсировала как больной зуб.

Он свернул с дороги на площадку перед одиноким пабом, стоящим в конце квартала зданий, имеющих одинаково заброшенный вид, открыл перчаточный ящик, закурил сигару «Бельфлер» и выпустил клуб дыма в потолок. Был и другой признак изменившихся времен. Прежде Джонас Уайльд пил, когда использовал женщин, автомобили, самолеты и суда. Алкоголь был нужен ему прежде всего для общения, он служил подспорьем для того, чтобы без шума достичь своих целей и не пробудить подозрений. Но с недавних пор он в полдень начал испытывать настоятельную потребность в выпивке. Полуденная выпивка накрывала серым облаком Москву, застреленного Кайзерита, Линн Лонгтри, Одали Перс н и девушку по имени Нона. Прежде всего девушку по имени Нона.

Он захлопнул дверцу машины и вошел в бар. Это было пустое помещение, напоминавшее пещеру, отделанную мрачным темным полированным деревом, и не менее мрачной ослепительно начищенной медью. На стенах висели многочисленные фотографии лошадей: содержатель заведения увлекался скачками, а может быть предполагал, что ими увлекаются его клиенты. Уайльд нажал на кнопку звонка, торчавшую сбоку стойки.

— Эй, хозяева!

Вышла молодая женщина; ее черные кудри ниспадали на бретельки белого почти чистого передника. Натянутый на животе, он подчеркивал изобилие пышной плоти. Если бы не нездоровый цвет лица и какая-то неопределенная неопрятность, угадывавшаяся во всем ее облике, она была бы симпатичной. Она улыбнулась Уайльду. Женщины неизменно улыбались Уайльду, те из них, кто любил мужчин — из-за скрытой энергии, которая ощущалась в его движениях, а те, кто ненавидел мужчин — из-за фасона и покроя его одежды.

— Доброе утро! — бодро воскликнула она. — Что вы закажете?

— Я думаю, что-нибудь экзотическое, — ответил Уайльд, — исполненное легкими зефирами тропических бризов. Пожалуй, мы сделаем «зомби».

— Причем отличный. А что это такое?

— Это — коктейль, моя радость. У тебя есть какой-нибудь приличный белый ром?

Она оглядела полки.

— Есть «бакарди».

— Ну, это даже чересчур хорошо для «зомби». Но все равно пойдет. Ты можешь налить две унции[4] в миксер?

Она, фыркнув, выполнила указание.

— Получится крепко.

— А в этом весь смысл нашего занятия. Теперь выжми туда лимон.

Она умело выдавила сок из плода. Уайльд тем временем оглядел бар и, увидев газету, вспомнил о ежедневном ритуале, который скрупулезно выполнял в течение последних двенадцати лет, и лишь на этой неделе пренебрег им. Наверно, это было следствием прямо-таки юношеского волнения, охватившего его из-за катамарана.

— Что дальше? — спросила барменша.

— Дальше совсем просто. Унция апельсинового «кюрасао», унция ямайского рома, капелька «перно» и унция апельсинового сока. Затем нужно кинуть лед и хорошо взболтать. Но ни в коем случае не процеживать. А нет ли у тебя сегодняшней «Таймс»?

— Газету тоже положить в коктейль? — девушка не казалась удивленной.

— Нет, газету для меня. Я просмотрю ее, пока ты будешь готовить эту смесь.

— Мы не получаем «Таймс». Но чуть дальше по дороге есть газетный киоск. К вашему возвращению все будет готово.

— Какая хорошая девочка! — Уайльд вышел наружу, торопливо прошел по ветреной улице, купил газету, сунул ее подмышку и вернулся в теплую пещеру бара. Девушка наливала напиток в стакан.

— Выглядит так как надо?

— «Зомби» никогда не выглядит так как надо. Все это дело вкуса. Мммм. Да. На вкус и впрямь очень хорошо. — Он пропустил раздел деловой информации и провел пальцем вдоль колонки личных объявлений, задаваясь при этом вопросом, почему он все еще беспокоится на этот счет. Возможно, он делает это в последний раз. Он пробежал две колонки, перешел на третью, отхлебнул свой «зомби» и проглотил пару кубиков льда.

«В СЛУЧАЕ ОСОБОЙ НЕОБХОДИМОСТИ позвоните по телефону в клуб „Мечта“ и попросите к телефону Любовь.»

— Что-нибудь не так? — забеспокоилась барменша.

— Один утренний «зомби» внезапно превратился в два утренних «зомби», — ответил Уайльд. — Ты справишься, если я попрошу тебя смешать мне еще один?

(ii)

Движение было очень напряженным и Уайльд не смог попасть в Лондон раньше трех. Он поставил автомобиль в гараж, неплохо перекусил в буфете клуба «Плэйбой» и провел вторую половину дня у колеса рулетки. Он обнаружил, что не в состоянии сконцентрироваться ни на беснующемся шарике, ни на какой-нибудь кошечке из посетительниц. Заказы, поступавшие к нему, обычно были оформлены в письменном виде, сопровождались задатком и доставлялись обычной почтой. Личный контакт был своего рода сигналом тревоги, предупреждением об опасности, а он был в неподходящем настроении для критических ситуаций. Псевдоним абонента также указывал на женщину, а он не испытывал никакого желания получать этим вечером распоряжения от Фелисити Харт.

В семь тридцать он набрал номер клуба «Мечта».

— Могу ли я поговорить с Любовью?

— О, да, сэр. — Он услышал щелчок и металлические удары, голоса, кричащие в отдалении, визгливый смех. Но пока что никакой музыки. Прижав трубку подбородком к плечу, он зажег сигарету.

— Я Любовь. — Высокий, даже тонкий голос с легким иностранным акцентом. Определенно не Фелисити Харт. — Представьтесь, пожалуйста.

— С радостью, моя дорогая. Меня зовут Уайльд.

— А если не так официально?

— Джонас.

— Я так рада! Вы и представить себе не можете! Но вам не следует приходить сюда. Вы знаете Уиттен-стрит?

— В Эрлс-корте?

— Четвертый дом от угла, справа. Я живу на верхнем этаже. Если вы сможете зайти по дороге, где-то после одиннадцати, то прямо проходите наверх.

— Одиннадцати? — переспросил Уайльд.

— Раньше я не смогу освободиться. До встречи.

Пока что для глубоких раздумий не было оснований. Уайльд словно находился на конвейере, и лента несла его к пункту назначения. Он пообедал в зале для Очень Важных Персон, почувствовал себя обласканным и возвратился к

столам. На сей раз он играл в «блэк джек»[5] и вернул часть недавнего проигрыша. Из клуба он вышел в десять.

Ветер стих и с неба сыпался мелкий дождик. Уайльд взял такси и доехал до угла Уиттен-стрит. Подняв воротник пальто и засунув руки как можно глубже в карманы, он считал здания. Это была, пожалуй, самая захудалая часть Эрлс-корта.

В четвертом доме свет горел в вестибюле и в одном из окон первого этажа. Верхний этаж был темен. Уайльд повернул назад, перешел через улицу, выбрал подходящий подъезд и вошел туда. Он стоял абсолютно неподвижно, держа руки глубоко в карманах пальто и глядя как косой дождь падает на тротуар, ярко освещенный фонарями. Ожидание было важной частью его ремесла, а сегодня вечером он, по крайней мере, не собирался никого убивать. Прошло полчаса, и он заметил женщину, которая шла по улице со стороны станции метро. Это была африканка, высокая и стройная; она держалась очень прямо, как почти никогда не удается европейцам. Рот был широкий, а нос небольшой. Прямые покрытые лаком волосы закрывала от дождя широкополая фетровая шляпа. На ней был белый плащ и черные сапоги-чулки.

Незнакомка свернула к четвертому подъезду, а Уайльд быстро пересек улицу. Девушка уже успела поставить ногу на лестницу, но услышала шаги на секунду-другую раньше, чем он приблизился к ней, и повернула голову в тот самый момент, когда он взял ее за локоть.

— Вы должно быть мистер Уайльд? — В ее черных глазах блеснуло удовлетворение Ее акцент, вместе с обликом, подтверждал, что она, скорее всего, была настоящей африканкой. А от этого он мог найти в сегодняшних событиях еще меньше смысла. Ему довелось попасть в Африку только однажды в жизни, семь лет назад. Это была Кения.

— Я пришел раньше времени.

Она кивнула.

— У вас такой вид, будто вы не откажетесь выпить, — она вставила ключ в замок и улыбнулась ему. — Меня зовут Эм Боск.

— Это значит, что вы предпочитаете получать, а не давать. Или же по-французски ваше имя означает нечто другое?[6]

Она провела его через вестибюль с полом, покрытым линолеумом, и вступила на лестницу. У нее были худые ноги.

— Это всего лишь имя, мистер Уайльд. Полагаю, что оно имеет отношение к любви лишь потому, что я выбрала его. Я должна извиниться за это место, но не стану. Хотя возможно вы и ожидали увидеть что-нибудь вроде этого?

— А мне следовало ожидать?

— Разве у вас нет предубеждений?

Она была слишком добродушна, говорила слишком доверительно. Она не знала, кем или чем он был. Но она знала его имя, а уже это само по себе было слишком много.

— Я расстался с такого рода предубеждениями, когда перестал ходить в детский сад. А вы выглядели бы прекрасно в любой обстановке.

— Это очаровательно с вашей стороны, мистер Уайльд. — Она вступила на верхнюю площадку лишь чуть-чуть запыхавшись и достала из кармана другой ключ.

— Позвольте мне. — Уайльд обхватил ее левой рукой за талию и прижал к себе, одновременно правой рукой взяв ключ из ее пальцев.

Ее шляпа коснулась его плеча и сдвинулась набок. От волос пахло жасмином.

— Но, мистер Уайльд…

Уайльд повернул ключ и пнул дверь ногой. Девушку он нес перед собой. Свободной рукой он нащупал выключатель; вспыхнул свет, осветил непривлекательного вида комнату. В ней никого не было. Он закрыл дверь, и, продолжая крепко держать девушку, ощупал правой рукой ее подмышки, провел спереди по плащу и по голенищам сапог.

Эме Боске медленно выдохнула.

— Согласна, что это помещение слегка напоминает рабочее место дешевой проститутки, но неужели вы действительно ожидали, что вас ограбят?

— Считайте, что у меня подозрительный характер.

Девушка сняла плащ и повесила его на крюк, прибитый к двери, оставшись в белом мини-платье.

— Позвольте ваше. — Он снял пальто и подал ей.

— Закурите?

— Благодарю. А я могу предложить вам выпить?

Уайльд сел на кровать. Перед ним была одна из тех женщин, на которых он мог смотреть часами; она двигалась легко и плавно, как кошка. В тех случаях, когда какая-нибудь женщина привлекала его внимание, он отождествлял ее индивидуальность с каким-нибудь цветом. Эме Боске соответствовал пышный розовый цвет — помпадур.

— Нет ли у вас случайно «бакарди»?

— Я рада, что вы спросили именно о нем.

— Я сам достану. — Шагнув мимо нее, он открыл буфет. Там стояла непочатая небольшая бутылочка рома, четыре пластмассовых бутылки «кока-колы» и два стакана. На соседней полке лежал комплект туалетных принадлежностей, смена нижнего белья и свернутое явно очень дорогое пальто. — Вы ведь обрадовались, услышав мое имя?

— Да, объявление печаталось в газете уже третий день, и я уже начала терять надежду, вы понимаете! — Она прикоснулась своим стаканом к его. — За то, что нужный человек все же нашелся.

— А у вас были и другие претенденты?

— Я думаю, что есть люди, которые из принципа откликаются на рекламные объявления. Ко мне даже заявилась одна женщина. Именно заявилась, а не позвонила по телефону.

— Расскажите мне о ней.

— Думаю, что она лесбиянка, хотя по виду этого не скажешь. Но судя по тому, что она взглянула на меня и ушла, она из этой породы. Блондинка, из тех, что вечно кажутся удивленными. Очень бледная кожа. Мы с ней хорошо смотрелись бы в кровати.

— Ну, а сейчас вы уверены, что имеете дело именно с тем, с кем надо?

— Имя было названо верно. А решающим доводом послужил выбор выпивки. — Она достала плоский золотой портсигар и предложила ему сигарету; Уайльд взял ее сам. — Предполагаю, что вы знаете, кто послал меня.

— Боюсь, что нет.

— Вы откликнулись на рекламу. А она говорила, что этот пароль предназначен специально для вас и нее.

— О, так и было. Но, знаете ли, их, яхочу сказать, «она» было так много…

Эме Боске улыбнулась.

— Мистер Уайльд, ваша внешность точно соответствует описанию. Вы- тот самый человек, который мне нужен. Она просила меня войти с вами в контакт и сказала, что вы будете рады получить от нее известие. Она хотела бы, чтобы вы навестили нас.

— Так кто же она такая?

— Инга Либерстайн, мистер Уайльд.

— Единственная Инга, которую я когда-либо знал, была миссис Кристофер Морган-Браун.

В этот момент его сознание только принимало информацию. Вспоминать Ингу, пытаться представить себе, что она представляет собой сейчас, было совершенно бесполезно.

— Она была замужем. Она немецкая леди, слишком красивая, чтобы быть настоящей, если вы понимаете, что я имею в виду, с белыми волосами и до ужаса развитым мозгом.

— Я точно знаю, что вы сказать. Но почему она не приехала сама?

— У меня сложилось впечатление, что в Великобритании ей будут не слишком рады.

— А где же ей рады?

— В настоящее время она живет в Чаде.

— Я сказал бы, что вы могли прибыть откуда-то из тех мест.

— Правильно, мистер Уайльд. Но мисс Либерстайн находится не в стране Чад. Она находится в озере Чад. Вам должно быть известно, что это весьма обширное водное пространство разделяет Чад, Нигерию, а также несколько других стран.

— И что она там делает? Простите мое любопытство, Эми, но Инга, о которой я думаю, никогда не тратила времени попусту.

— Это длинная история, мистер Уайльд.

Тот допил свой стакан.

— Но и бутылка только начата.

Она встала, налила ром и колу в стаканы и вновь предложила ему сигарету. Потом расстегнула молнии на сапогах, бросила их на пол и легла на кровать на спину, шевеля пальцами, затянутыми в чулки.

— Вы когда-нибудь бывали в Западной Африке?

— В общем, нет

— И ничего не знаете о ней?

— Дайте подумать… Когда-то там было рабство, мухи це-це, леса, возможно даже немного пустыни, но за это я не стал бы ручаться, большие реки, мощный прибой на Атлантическом побережье, туареги, города, окруженные стенами, малярия, ливни страшной силы, определенные внутренние разногласия, королевства людоедов, колдовство джу-джу…

— Вижу, что все европейцы говоря об Африке делают одни и те же ошибки. Точно такие же, как и рассуждая о Соединенных штатах, или Советском Союзе, Австралии, или Индии. Они не способны сопоставить размеры. Нигерия, страна о которой мы говорим, по площади лишь немногим меньше, чем Франция и Германия, вместе взятые, так что вам следовало бы избавиться от мысли, что жители Лагоса могут выглядеть, думать, или разговаривать так же как жители Кано — ожидать этого было бы так же неразумно, как рассчитывать встретить в Марселе полного двойника берлинца.

— Я стараюсь исправиться.

— Так, например, деловая активность Биафры не оказала практически никакого реального воздействия на Северную область, если не считать того, что там сейчас невозможно достать федеральных денег. Малярии также осталось крайне мало. И с людоедством уже покончено. По крайней мере официально. — Она пристально взглянула на собеседника. — Мой дед был людоедом, мистер Уайльд. Все это такое недавнее прошлое для Западной Африки, а ведь традиции передаются из поколения в поколение.

— Моего прадеда повесили за кражу овцы.

— Но рабство все еще существует, хотя, конечно, неофициально. И существует джу-джу. Вы знаете, что такое джу-джу?

— Колдовство? А может быть талисман, вокруг которого вы создали тайное общество. Надеюсь, вы не собираетесь рассказать мне, что Инга Морган-Браун присоединилась к какому-нибудь западно-африканскому тайному обществу. Мне казалось, что они не для женщин.

— Это тайное общество довольно специфического сорта, мистер Уайльд. Женщины там приветствуются. И оно не ограничивается Западной Африкой.

— Все, к чему Инга прикасается своими нежными пальчиками, обычно носит международный характер. Расскажите мне о нем.

— Это тайное общество.

— И вы входите в него?

— Конечно.

— И от имени Инги вы желаете вовлечь меня в его работу?

— Вы будет ссылаться на мое имя. Вас должен кто-то представлять, а мисс Либерстайн не желает, чтобы стало известно, что вы с ней знакомы.

— Уверен, что это оказалось бы настоящей катастрофой.

— Да, мистер Уайльд. Так что, если вы согласны, я введу вас в число Последователей Бога. Это займет у нас примерно неделю.

— Вы, похоже, не хотите терять времени.

— Затем вы прилетите самолетом в Кано, это город в Северной Нигерии. С ним хорошее авиационное сообщение. Такова Нигерия — страна предельных контрастов.

— Я запомню это, — Уайльд снова подлил себе в стакан.

— В Кано вы посетите дом мистера Харизма. Он хорошо известен. Вы заплатите мистеру Харизму тысячу фунтов — это будет ваша плата за инициацию во Внутренний круг. Эта процедура проводится в несколько этапов, и только пройдя их все вы сможете стать полноправным членом. Этот последний шаг может быть выполнен только в присутствии самого Бога, что и является целью вашей поездки. В обычных случаях плата за инициацию или часть ее возвращается тем, кто не проходит обряд.

— Но вы вряд ли считаете меня обычным случаем?

— Мисс Либерстайн не имеет ни малейшего сомнения в том, что вы сможете войти во Внутренний круг. Вам не следует волноваться — все это законно. Среди наших членов есть очень известные люди из делового мира, шоу-бизнеса и даже некоторые политические деятели.

— И это — единственный способ навестить Ингу?

— Единственный, мистер Уайльд.

— Вам предстоит убедить меня в том, что всем этим стоит заняться. На самом деле я не гоняюсь за тайнами.

— Тайна это не всегда зло, мистер Уайльд. В данном случае она обеспечивает анонимность. Общество служит достойнейшей и полностью заслуживающей внимания цели, которую я могу лучше всего сформулировать как достижение мира во всем мире путем освобождения человеческой мысли от многовековых суеверий и сомнений, порожденных избытком того что вы могли бы назвать цивилизацией.

Уайльд сидел на кровати рядом с нею, теперь он перегнулся через ее ноги, опершись на локоть.

— А ваши мысли освобождены?

— Конечно, мистер Уайльд. Вы увидите, что и в методах, и в подходе к проблеме наше общество уникально.

— Я уверен в этом. Ладно, Эме. Я хочу, чтобы вы сообщили Инге, насколько я тронут ее заботой о том, чтобы освободить мое сознание от суеверия и сомнения, и понимаю, что и в ее и вашем сердце живет лишь беспокойство о моем благополучии. Но беда в том, что я только что купил собственную лодку, в которой намереваюсь погрязнуть в суевериях еще глубже, чем прежде, и потому не думаю, что буду в состоянии принять ваше любезное приглашение. Тем более, что оно может стоить мне целую тысячу фунтов.

— Мисс Либерстайн будет ужасно разочарована.

Уайльд допил из своего стакана.

— Она пережила меня однажды, в более буквальном смысле, чем вы могли бы подумать, и уверен, что снова сможет сделать это.

Эме Боске вздохнула.

— Может быть дело в деньгах? Мне поручено передать вам тысячу в том случае, если вы примете предложение.

— Все равно ответ будет — нет. Но знаете что, Эме. Мне известно одно круглосуточно работающее местечко. Что если мы с вами пойдем туда и попробуем познакомиться поближе?

— Ну, если вы этого хотите… — Девушка натянула свои длинные сапоги. Уайльд снял оба пальто с крюка и услышал скрип половиц на лестничной площадке.

— У нас гости, — сказал он, распахнув дверь.

Там стоял молодой африканец, одетый в тяжелое пальто и мягкую шляпу. В правой руке он держал бесшумный автоматический пистолет-браунинг. Эме Боске, сидя на кровати, застегивала молнию сапога, закинув правую ногу на левую. Звук выстрела был еле слышен. Девушка негромко кашлянула. На белом мини-платье появилось стремительно расплывающееся ярко-красное пятно.

3

Пистолет повернулся к Уайльду. У молодого человека было утомленное лицо, пожалуй, на нем был даже оттенок жалости. Но он собирался выстрелить снова. И, Уайльд понял, что ничего не сможет с этим поделать. Он должен был начать действие на полсекунды раньше. Он должен был швырнуть себя вперед со всей энергией и решительностью, которые помогали ему оставаться в живых на протяжении двенадцати лет. Но вместо этого он ощущал лишь пульсирующую боль в правой руке.

Сустав на спусковом крючке вдруг напрягся, и за спиной молодого человека показалась женщина. Африканец напрягся, словно задыхаясь, и раскрыл рот. Пальцы, державшие оружие сжались, но рука уже дрогнула. Пуля, чмокнув, вошла в пол у ног Уайльда.

Фелисити Харт оттолкнула мертвеца от себя, а Уайльд поймал его и положил на пол. По спине убитого бежала струйка крови. Фелисити отвинтила глушитель от своего «вальтера 0,25», положила крошечный пистолет в сумочку и вытерла указательный палец правой руки ароматизированной салфеткой. У нее был удивленный вид, но ведь Фелисити Харт всегда казалась чем-то удивленной. Причиной этому служили черты ее лица, каждая деталь которого — подбородок, рот и нос — была как бы вздернута, а коротко остриженные золотисто-каштановые волосы зачесаны назад. Она была одета в ту же самую овчинную куртку, которая была на ней, когда Уайльд видел ее в последний раз. Одежда скрывала плоскую грудь — ее единственный недостаток как женщины, зато короткая юбка позволяла рассмотреть пару длинных, затянутых в нейлон ног и лишь после этого заметить коричневые сапоги до колен. Ее голос, как и самое появление, был неслышным.

— Я сказала бы, что ты чуть не купился.

— А я почти что рад тебя видеть, любовь моя. Ты слетела с небес? Или выползла из какого-нибудь другого места?

— Джонас, я ходила за твоей подружкой по Лондону целых три дня. А когда компания превратилась в толпу, то решила, что неплохо будет присоединиться — чтобы число присутствующих снова стало четным. — Она опустилась на колени, перевернула мертвеца и обшарила его карманы. Там ничего не было. — Как она?

Уайльд прикоснулся двумя пальцами к шее Эме Боске.

— Бесповоротно мертва. А она была из того типа девочек, которые мне нравятся.

— Пожалуй нет, если этот парень из числа ее обычных друзей. Было за ней что-нибудь, стоившее всего этого?

— Поговорим об этом чуть позже.

— Тогда, думаю, нам стоит уйти отсюда так же тихо, как мы пришли.

Уайльд выключал свет, закрыл дверь, спустился по лестнице вслед за нею и вышел под дождь. Фелисити Харт свернула в переулок, затем в другой и отперла дверцу своего «мини»

— Полагаю, что в Скотланд-Ярде нет отпечатков твоих пальцев?

Уайльд сел рядом с нею и закурил сигарету.

— Но у тебя-то они есть, я уверен.

Она переключила передачу.

— Мы еще некоторое время не будем передавать их гражданской полиции. Зато у нас есть так много о чем поговорить.

— Если есть на свете что-то, чего я боюсь по-настоящему, то это властная женщина, которая к тому же умеет хорошо работать.

— Но милый, ведь хоть кто-то из нас должен уметь хорошо работать, иначе, где была бы страна? Например, кроме коммандера Мокки, меня и сэра Джеральда единственный человек в мире, который знает пароль «в случае особой необходимости», это ты. По крайней мере, так мы считали до появления мисс Боске. Из этого мы сделали вывод, что ты, возможно, утомился от безделья, или даже промотал все свои деньги, и решил предлагать свои услуги частным образом.

— И вы также сочли, что я окажусь настолько глуп, чтобы использовать пароль Секции устранения, чтобы войти в контакт с моим клиентом. Как Великобритания сумела сохранить свою независимость, несмотря на то, что ее делами заправляет ваша шайка, навсегда останется тайной для меня.

Фелисити ехала очень быстро, свободно пробираясь на своем крошечном автомобильчике сквозь ночное движение, и закончила путь в большом гараже в Челси. Уайльд последовал за нею по каменной лестнице, затем открылась дверь, и они оказались в увешанной коврами маленькой квартирке бельэтажа. Задернутые шторы, обивка мебели и покрывала были темно-красного цвета, а стены и потолок окрашены в нежно-розоватый, почти белый цвет. Уайльду определенно показалось, что он превратился в муравья и сидит в большом шаре земляники со сливками. Он решил, что Фелисити Харт соответствует светло-синий цвет, тот самый, который носят ученики Итонского колледжа.

— Похоже, что у тебя какой-то комплекс.

— Целая куча. — Она бросила куртку на кровать и спустилась по винтовой лестнице в другую комнату. Телевизор был включен, а рядом стоял работающий магнитофон. Фелисити смотала пленку обратно и включила воспроизведение. — Можешь налить выпить, а потом иди сюда и слушай. Это докажет, что мы были здесь с шести часов.

Уайльд увидел бар, встроенный в спинку кровати в ногах, и вынул оттуда бутылку шампанского.

— Ты знала, что я приду?

— Она стоит там уже три ночи. Что тебя задержало?

— Мечта. — Он бросил свое пальто рядом с курткой хозяйки, взял два стакана и спустился по лесенке. Фелисити лежала ничком на полу, ее шерстяное платье было пятном зелени на кроваво-красном ковре; подбородком она опиралась на скрещенные руки. — За нас. — Пробка вылетела из бутылки, и он вручил ей стакан, задержав на мгновение левое запястье женщины в своей руке.

— Хорошее кольцо. Мне предстоит встретиться с твоим Фредом, или же это защитная окраска?

— Сэнди умер шесть лет назад. Но он стоит того, чтобы о нем помнили. По крайней мере, я так думаю, — она отпила из стакана. — А теперь слушай все это. Программа была разнообразная, и мы должны быть в состоянии вспомнить несколько передач и, самое меньшее, одного-двух исполнителей Уайльд сел на пуфик рядом с ней.

— Я никогда не был в состоянии смотреть телевизор не отрываясь больше пяти минут. Я уверен, что мы вполне могли заниматься чем-нибудь другим.

Фелисити Харт села на ковре.

— Ты на всех женщин смотришь как на хранилище своей спермы?

— А ты часто так поступаешь? Я имею в виду, стреляешь из маленького пистолета людям в спину.

— Как можно реже, — она вручила Уайльду пустой стакан.

— Несчастной Эме Боске показалось, что в твоем гриме было нечто мужеподобное.

— А у кого его нет. Я не хуже любого мужчины, что и доказала сегодня вечером.

Она поставила его на место как непримиримая суфражистка.

— За это я искренне признателен тебе. Но, думаю, что бедное дитя показало себя куда лучшим аналитиком, чем большинство людей.

— Можно подумать, что тебе так жаль ее!

— Если бы я не опростоволосился, как щенок, с этой дверью, она была бы все еще жива.

— А ты не думаешь, что у нее было задание — заманить тебя в эту комнату?

— Нет. Расскажи мне о сэре Джеральде.

— Джонас Уайльд, бывает ли когда-нибудь время, чтобы ты не был готов обсуждать чьи-либо комплексы? Он нанимает на работу меня, тебя и еще кучу народу. В отличие от нас, они считают — и справедливо — что он довольно важный правительственный чиновник. Но поскольку мы знаем его лучше, то знаем еще и то, что эту тему не стоит развивать.

— А на какую работу он нанял тебя?

Фелисити встала, зажгла две сигареты и дала одну ему.

— Я его доверенный секретарь. И телохранитель, когда нужно. И его аварийный монтер, здесь в Великобритании, точно так же, как ты делаешь для него грязную работу в остальной части мира. О, он ходит со мной на обеды по меньшей мере дважды в неделю, а затем приезжает сюда, так что весь мир, как и ты, Джонасу, считает, что я его любовница. Но он действительно счастливо женат на даме из потрясающе аристократического семейства.

— И он ни разу пальцем тебя не коснулся?

— Именно так, мой милый. Он в жизни не коснулся меня пальцем. Мне кажется, он считает, будто прикосновение к женщине может его осквернить. Я не знаю, как он договорился с высокородной Кэтрин, но сама никогда не видела, чтобы он прикоснулся хоть к какой-нибудь женщине.

— Я всегда знал, что кручусь рядом с интересными делами, — Уайльд вылил остатки из бутылки.

— Так что видишь, Джонас, я была бы рада броситься к тебе очертя голову. Ты — один из самых привлекательных мужчин, кого мне когда-либо доводилось встречать. Но ты же знаешь, что говорят о служебных романах, а я не питаю никакой надежды на то, что хоть что-то можно сохранить в тайне. — Она окинула его долгим взглядом. — Ты должен понимать, что это мой путь.

Уайльд глядел ей вслед до тех пор, пока не услышал, как ключ повернулся в замке входной двери

— Нет, решительно, это не моя ночь!

(ii)

Этот мужчина был среднего роста, ему, пожалуй, не хватало пары дюймов до шести футов. Он не был худым, но и не казался полным. Одет он был в синий костюм и черное пальто, и лишь снял шляпу, напоминавшую старомодный котелок, и теперь держал ее в той же руке, что и зонтик. Его ярко начищенные ботинки еще сильнее блестели от воды. Он с незаинтересованным выражением оглядел комнату и закрыл за собой дверь. На его лице не было никаких отличительных примет. Нос можно было бы назвать греческим, но он был чрезвычайно аккуратно расположен между совершенно обычным ртом и столь же обычным лбом, разделяя пару невыразительных, как у коровы, карих глаз. Снизу лицо завершал ничем не примечательный подбородок. Вряд ли что- либо из черт этого лица можно было назвать приметой. Темные волосы были аккуратно причесаны и не казались ни слишком короткими, ни слишком длинными. Уайльд встал, задавшись про себя вопросом, был ли этот человек выбран для своей работы благодаря абсолютно незапоминающейся внешности, или сделал себя таким уже после назначения на должность.

Сэр Джеральд прислонил зонтик к стулу, а шляпу положил на сидение.

— До чего неприятная ночь, Фелисити. Я бы выпил стакан сухого хереса. — Он сел, закмнув ногу на ногу. Вы набрали лишний вес, Уайльд. Как ваша рука?

— Врачи говорят, что вылечили.

— А мисс Лонгтри?

— Как требовала инструкция, я максимально долго держал ее под защитой, вернее под домашним арестом.

— Который продолжался…