Джек Йовил



«Твари в бархатных одеждах»

Во всех мужчинах и женщинах есть частица зверя, и если содрать с них шкуру, все увидят тварь, которая скрывается под бархатными одеждами. Джакопо Таррадаш. Одинокий узник Корок Кадрима
Пролог Маргарет

Она потратила последние несколько пфеннигов на джин, и теперь в горле жгло от крепкого напитка. Больше ей нечем было согреться. Время было позднее, и каждый шаг болью отзывался в ее усталых, как свинцом налитых ногах. Тонкая мрачная пелена облаков затянула сначала одну луну, потом вторую.

Лето давно закончилось, шел двадцать шестой день осеннего месяца брауцайта. Скоро начнется зима, и река покроется льдом. Было холодно, но станет еще холоднее. Предсказатели погоды говорили, что на Альтдорф, как обычно, опустится туман.

Женщина брела по Люйтпольдштрассе к улице Ста Трактиров, запоминая пивные, на дверях которых белела меловая надпись: «Свободные места». Она не умела читать, но знала, как выглядят некоторые слова. У поста городской стражи на уровне глаз высокого человека висело объявление, написанное витиеватыми буквами. Женщина разобрала кое-что: «разыскивается», «убийца», «пятьдесят золотых крон». И тут же более крупным шрифтом: «ТВАРЬ». Рядом с караулкой стоял сержант, завернувшийся в теплый плащ на волчьем меху. Его правая рука покоилась на рукояти меча. Опустив голову, женщина прошла мимо.

- Будь осторожна, старуха,- окликнул ее стражник.- Тварь бродит где-то поблизости.

Не поднимая головы, женщина обругала его и свернула за угол. Солдат обозвал ее старухой, и его слова причинили ей больше страданий, чем холод. Бродяжка дрожала и куталась в ветхую шаль, которая не могла спасти ее от пронизывающего ветра.

Женщина не знала, где будет ночевать. Десять - пятнадцать лет назад она могла бы заработать на ночлег, обслуживая гуляк в одном из трактиров на берегу реки. Нет, конечно, она ни за что не пала бы столь низко, когда была в расцвете красоты. Раньше она отдавалась только за золотые кроны. Но те времена давно миновали. Золотые монеты доставались теперь ее молодым соперницам. Так повелось испокон веку: рядом всегда оказывались девицы помоложе. Женщина утверждала, что ей двадцать восемь лет, но сейчас она чувствовала себя на все пятьдесят, а в этот поздний час при свете двух лун ей можно было дать гораздо больше. В следующем году ей исполнится сорок. Ее молодость пролетела слишком быстро. Рикки Флейш выколол ей ножом глаз и оставил глубокий шрам на щеке, мстя за некую воображаемую провинность. Впрочем, время и так не пощадило ее лица.

Некогда ее шаль была новой, расшитой золотой нитью. Этот подарок ей сделал Фридрих Пабст, ее бывший поклонник. Но теперь золотая вышивка истрепалась, тут и там виднелись заплаты. Башмаки женщины прохудились, к тому же они были ей великоваты. Больше всего страданий ей доставляли ноги, которые она искалечила, годами порхая на невообразимо высоких каблуках по булыжным мостовым и шатким мостикам Альтдорфа. Золотые кроны разошлись, главным образом об этом позаботился Рикки. Сначала он относился к ней хорошо, покупал одежду и украшения. Но наряды износились, украшения были заложены, проданы или украдены. В любом случае их цена была невелика. А с нескольких стоящих вещиц пришлось спилить клеймо прежних владельцев.

За рекой играла музыка. Императорский дворец, возвышающийся над другими зданиями, виднелся практически с любой точки в пределах городских стен. Конечно, музыка доносилась не из дворца, который находился слишком далеко, но у реки тоже располагалось много пышных строений. В молодости женщина бывала на балах, куда ее водил Рикки в качестве подарка для важных персон. Кроме того, пару раз ее приглашал на светские рауты кавалер - Фрици, как она звала его, - в то быстротечное лето, которое они провели вместе, пока не вернулась его жена, гостившая у кузины в Талабхейме. Дамы знали, кем она была, и потому избегали ее. Но мужчины увивались за ней и приглашали танцевать в надежде, что позже она подарит им наслаждение иного рода. Старая куртизанка помнила аромат их духов и бархат одежд. Музыка тех дней вышла из моды, но мужчины, должно быть, остались прежними - льстивыми и расчетливыми. Нагие, они ничем не отличались от Рикки Флейша.

Как-то раз она служила призом в азартной игре, и ее увел наверх победитель - какой-то придворный хлыщ, дальний родственник одного из графов-выборщиков. Он был стеснителен и неуклюж и, перед тем как лечь с ней, сунул в рот «ведьмин корень», чтобы видения придали ему храбрости. Женщина не помнила лица этого человека, зато не могла забыть его великолепный наряд. Пробудившись ночью, она обнаружила, что ее случайный любовник заснул, скорчившись рядом с ней на постели. Повинуясь странному капризу, куртизанка встала и накинула его роскошный зеленый плащ прямо на голое тело. Бархатная материя ласкала ее кожу. По стародавнему обычаю, придворные надевали такие плащи, собираясь на императорский прием. Следовательно, в ту ночь Марги Руттманн была достойна предстать перед Императором.

Женщина откашлялась и сплюнула в сточную канаву, снова ощутив привкус джина во рту.

На этой стороне реки не было слышно музыки. По крайней мере, такой, как в богатых домах. Маргарет вздрогнула, вспомнив призрачное прикосновение бархата к нагому телу. Уже давно среди ее любовников не попадались мужчины, которые пользовались духами. Или хотя 6ы мылом. В ночи, подобные нынешней, ветер дул с реки, наполняя воздух запахом дохлой рыбы и мертвых человеческих тел. Неудивительно, что Тварь выбрала это место для своей кровавой охоты. Каждый год в окрестностях порта погибало больше людей, чем на полях славных битв, которые когда-либо происходили в Империи. Этим вечером Марги зашла в «Черную летучую мышь». За несколько пфеннигов, отобранных у малолетнего отпрыска Гридли Мезера, она купила большой стакан джина и, прикрыв редкими рыжими волосами изуродованную щеку, принялась заигрывать с моряками и грузчиками, ошивающимися поблизости. Увы, все они знали ее, поэтому никто не проявил к ней интереса. Двадцать лет назад они ухлестывали за ней, как теперь за полногрудой шлюхой Марлен или за Кейт Кортнер, темноволосой красоткой с севера. Но это было двадцать лет назад, когда Марги была в самом соку. Ныне ей доставались пьянчуги, которые лыка не вязали, причем только в кромешной темноте, когда они не могли разглядеть ее лица. Все происходило либо под мостом, либо в глухом переулке. Она отворачивалась, чтобы не задохнуться от запаха пота и пива, и всякий раз думала лишь о том, чтобы вернуться в таверну до закрытия, пропустить там стаканчик-другой или перекусить. Пятеро детей, рожденных в задней комнате, которых Рикки продал, прежде чем она дала им имена, и Ульрик знает сколько выкидышей, вызванных травяными настоями, разрушили ее тело изнутри. Проститутка больше ничего не чувствовала, но оно, наверное, и к лучшему.

Марги опускалась все ниже и знала это. Если раньше она требовала лучшие вина, сегодня ее устроил бы и грубый джин. Что угодно, лишь бы притупить страдания. Женщина не помнила, когда в последний раз ей удалось раздобыть нормальной еды. Все ее деньги уходили на выпивку. Она покупала «ведьмин корень», когда позволяли средства, и искала спасения в грезах. Но в последнее время ее сны были так же унылы, как явь, и, в конце концов, ее возвращала к действительности мучительная боль. У нее ныли не только ноги. Все чаще у Марги ломило спину и шею. Джин затуманивал ее мозг, отчего ее голова буквально раскалывалась.

Дела в доках шли неважно - она это знала. Бауман из «Черной летучей мыши» рассказывал о Твари, жалуясь, что торговля идет из рук вон плохо с тех пор, как начались убийства. Портовые крысы и моряки, недавно сошедшие на берег, еще наведывались в эти места, но жители Альтдорфа старались держаться подальше от улицы Ста Трактиров. Если тебя не изрежет на кусочки убийца, то наверняка задержит стража и подвергает допросу. Многие говорили, что Тварь - это дворянин, приближенный к императорскому двору. Или последователь темных сил, которого варп-камень превратил в омерзительное чудовище с острыми ножами вместо пальцев. Кейт утверждала, что однажды видела Тварь, которая преследовала ребенка в старых доках. По ее словам, у бестии были огромные зеленые глаза, которые светились в темноте, и три рта - один там, где ему и положено быть, и два - на щеках. Клыки Твари были длиной в несколько дюймов, а изо рта исходило смрадное дыхание. Но Кейт уже пристрастилась к «ведьминому корню» и большую часть времени сама себя не помнила, отдаваясь всем без разбору. Она недолго протянет. Бауман говорил, что, по слухам, Тварь - это гном, который поклялся укоротить больших людей до своего роста. Стража, как всегда, ничего не знала. Зато во всех тавернах и пивных висели объявления. Марги не раз слышала, как подвыпившие посетители старательно читали их вслух. Власти обещали солидное вознаграждение за любую информацию, которая поможет изловить убийцу. Следовательно, они отчаялись справиться сами.

Впрочем, старую куртизанку это не интересовало. С ее точки зрения, все мужчины, в большей или меньшей степени, были животными - дикими зверями с клыками и когтями. Женщины глубоко ошибались, считая их чем-то иным. И потом, у Марги тоже был коготь - добротный острый нож.

Сейчас она нуждалась в ночлеге больше, чем в «ведьмином корне». Маргарет провела слишком много ночей, свернувшись калачиком на ворохе старых мешков у портовых складов. Ночевать там было опасно. Ей не давали спать крысы, а если крыс не было, приходили охранники и прогоняли ее палками. Она предлагала им себя, умоляя взамен оставить ее в покое. Несколько месяцев назад один из них - Рупрехт, мерзкий боров, работающий на торговую компанию «Рейк и Талабек», - поймал ее на слове. Он был слишком толст и мало что мог. Кончив, он надавал ей пинков и все равно выгнал на улицу. Кажется, Рупрехт сломал Марге ребро. Хотя из-за боли, терзающей все ее тело, она не могла утверждать этого наверняка. Как-нибудь ночью она возьмет нож, проберется на склад компании и выяснит, сколько слоев жира на животе у пузана. Следовало бы сделать это поскорее, прежде чем солдаты поймают Тварь.

Тогда Марги сможет свалить вину на таинственное чудовище.

Бывшая куртизанка прислонилась к стене, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги. Тяжкие времена наступили для Марги Руттманн.

И в лучшие годы проституция была не самым выгодным ремеслом, ибо век шлюхи недолог. Теперь Марги это понимала, но тогда она была глупой девчонкой, накрашенной и жеманной. Как и многие другие, она мечтала, что подцепит младшего сына какого-нибудь придворного и станет его обожаемой любовницей. Марлен и Кейт тоже на это надеются, но скоро они осознают свою ошибку. Женщина улыбнулась, представив, как вечно хихикающие девицы утратят свою красоту и нынешние поклонники отвернутся от них. Краснощекая и пышногрудая Марлен растолстеет и будет ежегодно рожать ублюдков на подстилке для скота, а гибкая Кейт, танцующая как змея, иссохнет и превратится в тощее пугало. Она будет все глубже погружаться в свои грезы, пока, наконец, не свалится с моста в реку или не попадет под карету, запряженную четверкой лошадей. Марги знала, как стареют люди: она много раз наблюдала за этим со стороны. Ее саму время лишь ожесточило. Ее нежная кожа задубела, сердце стало грубым, затвердев, как косточка персика.

В бессчетный раз она прокляла Рикки. Если бы он не исполосовал ей лицо, она могла бы заработать себе на жизнь прежним ремеслом. Несколько месяцев спустя после того случая Марги прокралась к спящему любовнику и зарезала Рикки его собственным ножом. Она нанесла мужчине несколько ран и оставила его истекать кровью. Это воспоминание вызвало улыбку на губах женщины. Старая шлюха нуждалась в утешении. Разумеется, ее допросили, однако у Рикки хватало врагов, и стражники не хотели тратить время, вычисляя наиболее вероятного кандидата в убийцы. Шла война между портовыми бандами. «Крюки» и «рыбники» охотились друг за другом вдоль всей реки. Некоторое время Рикки водил дружбу с «крюками», поэтому его посчитали очередной жертвой бандитских разборок. Официально война так и не закончилась, просто она всем надоела, и обе стороны потеряли к ней интерес. Недавно Марги видела Вилли Пика, нынешнего главу «крюков» с повязкой «Комитета бдительности» на рукаве. Он шагал рядом с солдатом из городской стражи. Пока Тварь не схватят, будут возникать самые необычные союзы. Большинство «рыбников» присоединились к известному возмутителю спокойствия Ефимовичу и теперь горланили у стен дворца или били витрины магазинов.

Пряча руку под шалью, женщина сжала рукоятку ножа, некогда принадлежавшего ее любовнику. Этим самым ножом Рикки выколол ей глаз. Единственное имущество Марги, которое она никогда не отдавала в заклад. В конце концов, именно так она теперь добывала пропитание. Быть может, ее тело и лицо сморщились, как увядшее яблоко, но клинок не затупился. Сегодня ночью она соберет урожай. Если повезет, ей хватит на ночлег и несколько порций «ведьминого корня», чтобы заснуть и видеть сладкие сны.

Она поковыляла дальше по улице Ста Трактиров, высматривая жертву. Около «Печального рыцаря» двое подвыпивших матросов мутузили друг друга, а местные пьянчуги толпились вокруг, криками подбадривая дерущихся. Кейт стояла в первых рядах зевак. Ее волосы были распущены, влажные глаза лихорадочно блестели. Она ждала, когда определится победитель, чтобы освободить его кошелек от денег, заработанных в последнем плавании. Зрители азартно делали ставки, но винные пары еще не лишили морячков способности соображать. В любом случае Марги они не подходили. Слишком людно.

Марги перешла на другую сторону улицы, огибая трактир «Полумесяц». Она знала, что за публика посещает это заведение, и не хотела иметь дела с ними. Женщина не постеснялась бы обобрать мертвое тело, но ее пугала нежить, которая ходит по земле.

«Черная летучая мышь» и «Борода Ульрика» уже закрылись. В канаве за «Пляшущим гномом» лежал мужчина средних лет, на котором не осталось ничего, кроме нижнего белья. Его уже тщательно обработали: рядом с пьяницей валялся вывернутый наизнанку кошелек, а окровавленные костяшки свидетельствовали о том, что грабители срывали кольца с его пальцев.

Два стражника прошли мимо, не обращая внимания на обворованного выпивоху. Они вытаскивали дубинки, готовясь разнять драку около «Печального рыцаря». Марги отступила в узкий проулок между «Пивоварней Бруно» и «Матиасом II», укрывшись в тени. Над дверью пивной все еще горел факел, поэтому женщина придвинулась к стене, стараясь не попасть в круг света. Она проходила подозреваемой по нескольким делам, и стража часто задерживала ее для допроса. Много лет назад ей пришлось обслужить всех солдат с участка на Люйтпольдштрассе, чтобы они оказали покровительство Рикки. И стражники ничем не отличались от «крюков» или «рыбников», разве что на плащах у них красовался герб благородного Дома Вильгельма Второго, а не примитивные знаки городских банд. С тех пор как объявилась Тварь, патрули стали чаще ходить по улицам. Солдаты хватали всех, кто попадался им на пути, дабы опровергнуть упреки в бездействии.

Стражники с ругательствами двинулись на драчунов. Послышались возмущенные крики зевак, которые не успели увернуться от тяжелых дубинок. Марги понадеялась, что солдаты выбьют Кейт пару зубов. Или уведут ее в участок, чтобы устроить вечеринку в задней комнате. Пусть эта тощая стерва получит хороший урок!

Маргарет не знала, почему стража не может поймать Тварь и оставить в покое остальных обитателей портовых районов. Возможно, потому, что в доки направляли только пропойц и бездарей, потерпевших неудачу во всех остальных местах. Купцы сами нанимали людей для охраны складов, а любой уважающий себя капитан корабля выставлял караул часовых, пришвартовавшись в Альтдорфе.

Среди горожан давно ходила шутка, что воров не заключают в крепость Мундсен, а направляют в портовую стражу. Задняя комната в участке Люйтпольдштрассе - Марги провела там немало времени - представляла собой настоящую сокровищницу, где украденные ценности хранились до дележки, проходившей раз в неделю. Время от времени слишком жадных стражников вешали, закованных в цепи, на пристани Форк, но большинство преступлений сходило им с рук. Владельцы судоходных компаний пришли к выводу, что лучше терпеть мелкое воровство, чем поднимать шум, а потом подсчитывать убытки после пожаров, таинственным образом вспыхивающих на кораблях и складах борцов за закон и порядок.

Стражники снова прошли мимо Марги, поскрипывая кожаными доспехами. Зеваки, толпившиеся у «Печального рыцаря», расходились, жалуясь, что им не дали досмотреть представление. Каждый из стражников тянул за собой на цепи провинившегося матроса. У драчунов были скованы большие пальцы рук. Один из арестованных внезапно затянул песню: «Возвращайся в Бильбали, эсталийский моряк». Пел он не слишком благозвучно - сказывались выпивка и отсутствие нескольких зубов.

- Заткнись! - рявкнул один из стражников, подкрепив свои слова смачным ударом дубинки.

Матрос упал, и стражник пнул его. Марги присела на корточки у стены и обхватила костлявые коленки, молясь, чтобы ее не заметили. Рядом прошмыгнул маленький зверек, задев пушистым бочком ее руку, и тут же исчез. Солдаты били ногами незадачливого менестреля.

- Хватит с этого певуна,- сказал стражник и, склонившись над упавшим, снял ручные кандалы со своего подопечного. Затем он выпрямился и намотал цепь на руку. - Теперь давай потолкуем с его приятелем.

Второй служака рассмеялся и освободил своего подопечного. К тому времени морячок немного протрезвел и запротестовал, требуя, чтобы его доставили в участок и заперли в камеру. Он выразил сожаление, что нарушил общественный порядок, и нерешительно добавил:

- Почему вы не ищете Тварь? Вместо того чтобы…

Первый стражник ударил болтуна в живот кулаком в кольчужной перчатке, так что тот согнулся пополам. Затем блюститель порядка нанес несколько точных ударов своей жертве и шагнул в сторону, уступая место товарищу. Второй солдат несколько раз хлестнул матроса по лицу, используя цепь как хлыст. Арестант попытался удрать в переулок. Марги откинулась назад, желая слиться со стеной. Стражник взмахнул цепью, и она обвилась вокруг лодыжки беглеца. Моряк ничком упал на мостовую. Его голова ударилась о камни, и он, вероятно, потерял сознание. Стражники пнули его пару раз, плюнули и ушли, посмеиваясь. Такое поведение было типичным для служителей закона с Люйтпольдштрассе. В холодном переулке откуда-то тянуло сыростью. Старая куртизанка поежилась. Оглядевшись, она заметила пролом в стене, из которого вытекал ручей. От воды исходил гнилостный запах.

Кажется, Марги была не одна. Женщина не смогла определить, кто это или что это такое, однако ей померещилась фигура в длинном плаще. Высокий человек. Скорее всего, мужчина. Опираясь на стену, он что-то мыл в ручье. Наконец-то ее поиски увенчались успехом. Оставалось надеяться, что стражники ничего не услышат.

Марги улыбнулась, сложив губы бантиком. Она специально разучила эту гримасу, чтобы скрыть плохие зубы. Спрятав руку под шалью, женщина вытащила клинок из ножен.

- Здравствуй, любовь моя, - проговорила она, подражая слащавым и чувственным интонациям Марлен. - Тебе одиноко в этот вечер?

Человек обернулся, но его лица не было видно.

- Иди ко мне, иди к малышке Марги, и она позаботится о тебе…

Женщина расстегнула блузку и вышла на свет, надеясь, что ее кожа выглядит не слишком дряблой. Все отшатывались от Марги, разглядев ее поближе. Но к тому времени будет уже поздно. Ее добыча окажется в пределах досягаемости.

- Иди ко мне, любимый, - ворковала старая шлюха, пряча за спиной обнаженный кинжал. Она поманила мужчину левой рукой. - Это будет ночь, которую ты никогда не забудешь.

Фигура пошевелилась. Марги различила шорох плотной материи. Одежда хорошая. Ей на крючок попался богатый клиент. У нее разыгралось воображение или она действительно уловила звон золотых монет в его кошельке? Эти деньги позволят ей протянуть целый месяц. Женщина ощутила во рту вкус «ведьминого корня», почувствовала, как сладкие сны наполняют ее сознание.

Она склонила голову набок и облизнула губы. Стянув блузку с одного плеча, она провела пальцами по груди, намотала на палец прядь волос. Марги напоминала сейчас рыбака, подцепившего рыбу невиданных размеров.

Человек приблизился. Она уже могла видеть его бледное лицо.

Женщина взяла нож на изготовку. Может, она слишком стара для шлюхи, но не настолько одряхлела, чтобы не суметь ограбить пьяного.

Марги слышала тяжелое дыхание. Ей, несомненно, удалось заинтересовать клиента.

- Иди ко мне…

Темная фигура стояла совсем близко. Представив себе высокого мужчину, Марги примерилась, куда лучше нанести первый удар. Резким движением она попыталась воткнуть нож на уровне кадыка.

Невероятно сильные пальцы сомкнулись на ее запястье. Женщина почувствовала, как хрустят и ломаются ее кости. Клинок со звоном упал на мостовую. Марги открыла рот, намереваясь закричать, и набрала полную грудь холодного ночного воздуха. Но тут вторая рука заткнула ей рот. Старая куртизанка увидела горящие глаза и поняла, что ее жизнь закончилась.

Утащив свою жертву в темный переулок, Тварь рассекла ее тело…

Часть 1 Убийство

1

Барон Йоганн фон Мекленберг, выборщик Зюденланда, был верным слугой Императора Карла-Франца, достойного потомка Вильгельма Второго. Он ни в чем не мог отказать своему повелителю, даже в уроке стрельбы для сына Карла-Франца, Люйтпольда.

- Выше, Люйтпольд, - сказал Йоганн подростку.- Стрела и мишень должны быть на одной линии.

Соломенные мишени стояли во дворе, рядом с дворцовой конюшней, откуда предусмотрительно удалили всех людей и лошадей, поскольку стрелы будущего Императора иногда летели в непредсказуемом направлении. Принц предпочел бы упражняться в бальном зале - единственном помещении во дворце, которое было достаточно просторным для подобных тренировок, - но поскольку бесценные картины, гобелены и старинные безделушки, находившиеся там, могли пострадать при стрельбе, Император был вынужден отказать сыну в его просьбе.

- Готово! - воскликнул Люйтпольд, спуская арбалетную тетиву.

Струна загудела. Стрела задела край мишени и с глухим стуком вонзилась в деревянную дверь конюшни. Неподалеку заржала лошадь.

Йоганн не смеялся, помня, с каким трудом давалась ему стрельба, когда он был мальчишкой. Его неловкость послужила причиной многих бед, более серьезных, чем испуганная лошадь.

Люйтпольд пожал плечами и положил новую стрелу на деревянное ложе.

- У меня руки трясутся, дядя Йоганн.

Это была правда. Вот уже три года минуло с тех пор, как предатель Освальд фон Кенигсвальд ранил наследника во время первого и единственного представления пьесы «Дракенфелс» Детлефа Зирка. Все зрители вышли из театра в крепости Дракенфелс потрясенными. А некоторых из них вынесли, укрытыми простыней.

Возможно, Йоганн был исключением. Сколько он себя помнил, кошмары составляли неотъемлемую часть его жизни. Даже до событий в Дракенфелсе ему приходилось бороться с порождениями мрака. Большинство людей предпочитали не замечать того, что выходило за пределы их мировосприятия. Йоганн знал, что слепцы, ставшие таковыми по доброй воле, позволяли тьме сомкнуться вокруг них. Возможно, его странствия завершились, но это не, означало, что угроза миновала. Черная магия, варп-камня по-прежнему уродовала сердца, души и тела живых существ, принадлежащих к разным народам.

Люйтпольд снова выстрелил. На этот раз он не промазал, но его стрела наискось воткнулась во внешний круг мишени.

Сверху раздались хлопки, и Йоганн поднял взгляд. На балконе стоял Император Карл-Франц. Он аплодировал сыну, отчего просторные рукава его одеяния колыхались. Люйтпольд покраснел и покачал головой.

- Бесполезно, отец! - воскликнул он. - Бесполезно.

Император улыбнулся. Рядом с Карлом-Францем стоял худощавый человек с золотистыми кудрями, чуть тронутыми сединой. Капюшон его монашеского облачения был откинут, а руки спрятаны в рукава. Микаэль Хассельштейн, исповедник Императора и ликтор культа Сигмара. Его считали наиболее вероятным претендентом на пост великого теогониста, когда старый Йорри, наконец, перейдет в иной мир. Йоганн почитал Сигмара, по мере возможности посещая его храм, но он всегда недолюбливал людей вроде Хассельштейна. Наверное, потому, что служителям бога не пристало изображать придворных. Хассельштейн стоял подле Императора с непроницаемым выражением лица, ожидая, когда к нему обратятся. Казалось, ни один человек не может вечно оставаться столь хладнокровным и невозмутимым, как Микаэль Хассельштейн. Ни один нормальный человек. Поэтому второй спутник Императора произвел на Йоганна не столь сильное впечатление. Помимо Хассельштейна, Карла-Франца сопровождал глава Императорского казначейства Морнан Тибальт, человек со смуглым, испещренным оспинами лицом. Канцлер настойчиво пытался пополнить дворцовую сокровищницу, введя годовой налог размером в две золотые кроны на всех здоровых граждан Империи. Смутьяны называли план Тибальта «налогом с большого пальца», а игроки делали ставки, какая часть граждан скорее отрежет себе большие пальцы, чем расстанется с деньгами.

- Йоганн, покажи мне еще раз, - попросил Люйтпольд.

Сознавая, что на него смотрят, Йоганн неохотно взял арбалет. Это был лучший самострел, который можно было купить в Империи за деньги. Его рукоятку украшало золото. Прицел арбалета был выверен настолько точно, что лишь в дрожащих руках Люйтпольда он мог дать промах.

Казалось, Йоганн спустил тетиву, даже не взглянув на мишень. На соломенный щит были нанесены концентрические красные и синие круги. Вместо черной точки в центре мишени находилось маленькое красное сердце. Стрела Йоганна угодила в яблочко. Капли красной краски брызнули на солому.

В памяти Йоганна всплыли предсмертные крики всех тех, кого ему пришлось убить за десять лет странствий. Десять лет он шел по следу могучего воина Сикатриса и его чудовищного воинства, называвшего себя Рыцарями Хаоса. Среди них был и Вольф, родной брат Йоганна. Когда барон отправился в путь, сопровождаемый преданным слугой их семьи Вукотичем, он стрелял так же плохо, как Люйтпольд. Но он научился. Стреляя по соломенным мишеням, можно сделать себе поблажку, удовлетвориться малым и предпринять вторую попытку. Но, сражаясь со звероподобными созданиями, нужно бить в цель с первого раза, иначе умрешь прежде, чем снова натянешь тетиву арбалета. Возможно, Йоганну не хватало грациозности, присущей бойцам, обучавшимся воинскому искусству при дворе, однако он выжил. Выжил, хотя многие его товарищи, которые ушли с ним в этот поход, погибли. Одним из них был Вукотич.

Люйтпольд присвистнул и сказал:

- Отличный выстрел!

Император молча кивнул Йоганну и вместе с Тибальтом и Хассельштейном ушел с балкона, скрывшись в одном из бесчисленных кабинетов дворца. Йоганн знал, что у Карла-Франца было много забот в эти дни. Впрочем, всем сейчас приходилось нелегко.

Йоганн поднял арбалет на уровень глаз, проверяя прицел. Деревянное ложе касалось его щеки. В лесах Зюденланда он учился стрелять из большого лука. Барон помнил напряжение жесткой тетивы рядом с лицом, дрожь наконечника на большом пальце. Когда он стрелял по мишеням, его называли Меткий Глаз. Но стоило перед ним оказаться животному, его пальцы сводило судорогой и, в конце концов, он промахивался. Удивительное дело, но в те годы в его мозгу существовал непреодолимый барьер: Йоганн не мог убивать. Иногда ему хотелось, чтобы так все и оставалось.

Один неверный выстрел стоил ему десяти лет жизни. В шестнадцать лет Йоганн пожалел оленя и выпустил стрелу наобум, попав в плечо младшему брату. Раненого Вольфа отослали домой, а Йоганн и Вукотич остались в лесу до окончания охоты. В это время Сикатрис и Рыцари Хаоса напали на владения фон Мекленбергов. Они разграбили замок и похитили Вольфа. Йоганн с Вукотичем преследовали Сикатриса до границы Известного Мира, узнавая все больше о тайнах и ужасах, скрытых от большинства людей. На мерзлых просторах, где ночные твари ведут неустанную битву, Йоганн, в конце концов, нашел своего брата. Но Вольф к тому времени и сам превратился в чудовище, отравленный ненавистью, сочащейся из старой раны. Только благодаря самопожертвованию Вукотича свершилось чудо, за которое Йоганн каждый день возносил хвалу богам. Вольф снова стал собой, маленьким мальчиком, получившим второй шанс. Сила невинной крови спасла его, положив конец странствиям Йоганна.

Барон передал арбалет Люйтпольду.

- Еще раз, - сказал он. - Постарайся расслабить плечи и держать руки неподвижно.

Мальчик усмехнулся, положил новую стрелу в желоб и с усилием натянул тетиву.

- Осторожно, - предупредил Йоганн. - Иначе ты прострелишь себе ногу.

Наследник поднял арбалет и выстрелил. Стрела пролетела мимо цели и сломалась, ударившись о каменную плиту. Люйтпольд только пожал плечами. Позади скрипнула открывающаяся дверь. Йоганн оглянулся.

- Довольно, - объявил он. - Пришло время для урока фехтования.

Люйтпольд осторожно прислонил арбалет к креслу и повернулся, чтобы приветствовать вновь пришедшего.

- Виконт Леос, - промолвил принц. - Добро пожаловать.

Виконт Леос фон Либевиц отдал честь, щелкнув каблуками начищенных сапог. Известных бойцов всегда украшали шрамы. Йоганн, более привычный к ночным схваткам, чем к благородным поединкам, был покрыт ими снизу доверху. Но у Леоса, который много раз участвовал в дуэлях, лицо оставалось чистым и нежным, как у девушки. Йоганн знал, что это примета непревзойденного мастера клинка. Зеленый плащ Леоса, наброшенный на одно плечо, не скрывал меча в ножнах, висящего у виконта на боку. У молодого дворянина были светло-голубые глаза и короткие золотистые локоны, из-за которых сходили с ума многие придворные дамы, однако, по слухам, юноша никому не отвечал взаимностью. Клотильда, внучка графа-выборщика Аверхейма, открыто пыталась привлечь его внимание с того времени, как началось ее превращение из прыщавой избалованной девчонки в привлекательную избалованную барышню. Однако виконт жестоко разбил ей сердце. Впрочем, с точки зрения Йоганна, любовных приключений сестры виконта, известной красавицы графини Эммануэль фон Либевиц, с избытком хватило бы на всю семейку.

Леос приветливо улыбнулся.

- Ваше высочество, - проговорил он, наклонив голову. - Барон фон Мекленберг. Как успехи вашего ученика?

Йоганн промолчал.

- Ужасно, - признался Люйтпольд. - Такое чувство, что у меня на руках растут лишние большие пальцы. Боюсь, мне придется платить дополнительный налог.

- Острый ум послужит вам лучше, чем острый меч, ваше высочество, - заметил Леос.

- Вам легко говорить, ведь вы лучший клинок Империи, - возразил Люйтпольд.

Леос нахмурился:

- Мой наставник, Валанкорт из Академии Нулна, фехтует лучше меня. Равно как и Конрад, о котором слагают песни, а также дюжина других. Возможно, включая барона.

Йоганн пожал плечами. Определенно, в его планы не входил показательный поединок с безжалостным Леосом.

- Я стар, виконт, и не гожусь для поединков.

- Чушь. - Одним отточенным, плавным движением Леос выхватил меч из ножен. Изящный клинок заплясал в воздухе. - Не согласитесь ли вы обменяться со мной несколькими ударами?

Кончик меча со свистом рассек воздух рядом с ухом Йоганна. Люйтпольд восторженно захлопал в ладоши, предвкушая интересное зрелище.

- Извините, - возразил Йоганн. - Не сегодня. Будущему Императору не терпится приступить к занятиям под вашим руководством.

Виконт шевельнулся, и барон едва успел заметить, как клинок скользнул в ножны.

- Жаль.

Слуга убирал соломенные мишени и прочие принадлежности для стрельбы. Во двор вкатили тележку, на которой сверху лежали отличные мечи, а под ними - маски и учебные доспехи.

Люйтпольд поспешно облачился для урока фехтования. Он надел стеганый нагрудник, впопыхах застегнув не ту пряжку. Слуге пришлось вмешаться и помочь юному принцу переодеться. Йоганн вспомнил Вольфа. Вольфа, которого он знал в детстве, а не странного мальчика-старика, вернувшегося из холодной пустыни. Брат был на три года моложе Йоганна. Ему исполнилось двадцать девять, однако десять лет, потерянные на службе у Сикатриса, выпали из его жизни, и теперь он выглядел от силы лет на двадцать. Его тело и душа очистились от ужасов, пережитых за годы, проведенные с Рыцарями Хаоса, но призраки прошлого продолжали мучить его. Йоганн по-прежнему тревожился за Вольфа.

Скорчив свирепую гримасу, Люйтпольд опустил маску на лицо и взмахнул клинком.

- Берегись, негодный учитель алгебры! - вскричал он, делая выпад и описывая мечом дугу. - Вот тебе за твои назойливые задачки! Вот тебе за твои пыльные счеты!

Леос почтительно рассмеялся и быстро надел защитный нагрудник, намеренно отложив в сторону маску. Люйтпольд прыгнул, нанося смертельный удар воображаемому противнику, и завопил:

- Лежи, истекай кровью!

Йоганн невольно сравнил живого, неиспорченного принца с замкнутым и задумчивым Вольфом.

Барон переехал в Альтдорф не только ради того, чтобы исполнять свои обязанности при дворе, но и чтобы постоянно находиться рядом с Вольфом. Его брат учился в университете, наверстывая упущенное, но у Йоганна вызывали беспокойство отчеты, которые он получал от преподавателей юноши. Иногда студент отсутствовал несколько недель подряд. Он часто выходил из себя, ввязываясь в бессмысленные драки, но в последний момент шел на попятный и потому нередко бывал бит противниками, с которыми легко мог справиться. Видя синяки на безучастном лице брата, Йоганн вспоминал другую картину, которая предстала перед ними на поле боя. Великан с горящими глазами, клыкастой пастью и всклокоченной гривой. Как глубоко это существо проникло в душу Вольфа? И действительно ли невинная кровь смыла с него это проклятие? Который из них - после всего, через что прошел Дом фон Мекленбергов, - был настоящим Вольфом?

Леос начал занятие с Люйтпольдом. Йоганн видел, что виконт намеренно двигается медленно, словно на нем надеты тяжелые башмаки и перчатки. Но, несмотря ни на что, он оставался изысканной машиной для убийства. Искусный фехтовальщик наносил удар за ударом по стеганым доспехам будущего Императора, одновременно парируя все контратаки своего противника. Если бы они сражались по-настоящему, виконт изрубил бы наследного принца на мелкие кусочки, подобно бретонскому повару, готовящему холодные мясные закуски.

Ходили разные слухи о любовных связях графини Эммануэль и ее странных предпочтениях в будуаре, но эти истории старались рассказывать так, чтобы виконт Леос их не слышал. На кладбищах Империи нашли упокоение немало дворян, которые думали, что владеют мечом лучше, чем Леос фон Либевиц. Графиня несла ответственность за многие из этих смертей.

С Люйтпольда сошло семь потов за время тренировки с виконтом, но наследник держался молодцом. Фехтование давалось ему лучше стрельбы из арбалета, к тому же мальчик был довольно вынослив. Он обладал выносливостью бегуна, а не борца, но именно это требовалось фехтовальщику. Изучив приемы, Люйтпольд стал бы умелым воином. Разумеется, пока Карл-Франц был жив и носил императорскую корону, он не позволил бы своему сыну принимать участие в опасном сражении. Тем не менее, Люйтпольд получал удовольствие от занятий и даже немного паясничал, стремясь показать себя перед Йоганном. Однако Леос относился к уроку очень серьезно. На толстой куртке принца появилось не меньше сотни порезов, сквозь которые сочилась жидкость, заполнявшая пространство между подкладкой и верхним слоем.

Наблюдая за Леосом, Йоганн размышлял. Во время своих странствий он бессчетное количество раз дрался насмерть, выбрался живым из многих переделок. Его врагами были мутанты, которых варп-камень изменил до такой степени, что они больше напоминали демонов, чем людей. Многие из них пали от его руки. Его меч обагряла кровь всех народов, населявших Известный Мир. Битвы, в которых участвовал Йоганн, не имели ничего общего с куртуазными поединками, проходящими строго по этикету в присутствии секундантов и распорядителей.

Барон фон Мекленберг не сомневался, что одержит верх над Леосом, если когда-нибудь им доведется сразиться всерьез. Однако он не стремился доказать свое превосходство. Ничуть не стремился.

Внезапно Йоганн заметил, что к звону клинков примешивается посторонний звук - какой-то шум, доносящийся из-за стен дворца. Люйтпольд и виконт не обратили на это внимания, продолжая учебный поединок. Леос отчитывал наследного принца за ошибки и хвалил за удачные действия.

Снаружи кричали люди. У Йоганна был острый слух, ведь от этого зависела его жизнь в лесу и пустынных землях.

Шесть алебардщиков торопливо пересекли двор, на ходу застегивая нагрудники и шлемы. Люйтпольд остановился, и Леос, нахмурившись, упер руки в бока.

- Что случилось? - спросил Йоганн.

- Главные ворота, - пропыхтел молодой солдат. - Там собралась толпа, чтобы послушать Ефимовича.

- Молот Сигмара! - сплюнул Леос. - Проклятый бунтовщик!

Алебардщики выбежали в арку, направляясь к дворцовым воротам. Люйтпольд двинулся вслед за ними.

- Ваше высочество, - резко сказал Йоганн, - вы должны остаться здесь.

Пришел черед Люйтпольда хмурить лоб. В его глазах промелькнула гневная искорка, но тут же угасла.

- Дядя Йоганн, - жалобно протянул мальчик, - я…

- Нет, Люйтпольд. Твой отец закует меня в кандалы и повесит на корм воронам.

Между тем Леос снял стеганую куртку. Йоганн почувствовал, что страсти накалились до предела.

- Виконт, - повернулся он к фехтовальщику, - будет лучше, если вы останетесь здесь, чтобы защищать наследника престола. На всякий случай…

Леос недовольно сдвинул брови, но, встретившись взглядом с Йоганном, поднес рукоять меча к лицу и кивнул. К счастью, виконт не принадлежал к той породе аристократов, которые, подобно Люйтпольду, ставят приказы под сомнение. Похоже, в семье фон Либевицев воспитанием детей занималась умная и строгая нянька.

Йоганн пошел за алебардщиками. Пока он шагал через дворы и переходы, число людей, спешивших в том же направлении, росло. Шум за воротами усиливался. С каждой минутой все новые голоса вливались в общий хор. Барон услышал лязг и грохот, догадавшись, что это опускаются решетки, перегораживающие вход во дворец. Можно было подумать, что орды Хаоса ворвались в город, и имперская гвардия заняла последний рубеж обороны. Хотя, конечно, дело было совсем в другом.

У ворот собралось столько солдат, что Йоганн ничего не мог разглядеть за их спинами. Судя по звукам, за решеткой бушевала толпа разгневанных горожан. Повод для народного возмущения находился всегда, будь то вторжение армии Хаоса, или налог «с большого пальца», или выступление религиозных фанатиков, или разъяренная орава, требующая выдать преступника, чтобы учинить над ним быструю расправу. Альтдорфский сброд славился на всю Империю своим буйством и непокорностью.

Барон услышал, как один из алебардщиков упомянул Тварь, и понял, что события приняли наихудший оборот. Ком сухой земли, смешанной с навозом, пролетел сквозь решетку и разбился о свод арки, осыпавшись на головы императорских гвардейцев. Солдаты сердито потрясали алебардами.

Йоганн заметил, что рядом с ним стоит рослый жрец Сигмара. На голове у служителя культа был капюшон, но барон без труда узнал в нем Хассельштейна.

- В чем дело?

Хассельштейн обернулся, но ответил не сразу. Йоганну показалось, что клирик раздумывает, является ли выборщик Зюденланда достаточно важной персоной, чтобы распинаться перед ним. Наконец жрец процедил:

- Это все Евгений Ефимович. Он подстрекает чернь к бунту, разжигая ее негодование рассказом об убийствах, совершенных Тварью.

До Йоганна доходили слухи о кровавых преступлениях. Каждое сообщение о шлюхе, растерзанной неподалеку от доков, наполняло душу барона тайным страхом. Убийства совершались с невероятной жестокостью, поэтому многие считали, что человек на такое не способен. Говорили, что Тварь - это демон или человекоподобное чудовище. Или волк.

- Но Ефимович - мятежник, не так ли? - заметил Йоганн. - Как я понимаю, обычно он разглагольствует о привилегиях аристократии и страданиях простого люда. Типичный демагог.

- То-то и оно, - отозвался Хассельштейн. - Смутьян утверждает, что Тварь - это аристократ.

Призрачный клинок вонзился Йоганну под ребра, и сердце барона судорожно сжалось. После долгой паузы оно снова забилось, но тревожное предчувствие все равно осталось.

Как можно равнодушнее Йоганн спросил:

- Какие доказательства он приводит?

Хассельштейн презрительно усмехнулся:

- Доказательства, барон? Ефимович - бунтовщик, а не законовед. Ему не нужны доказательства.

- Но ведь что-то стоит за его обвинениями?

Хассельштейн в упор посмотрел на Йоганна, и в первый раз выборщик заметил, сколь холодный и жесткий взгляд у жреца. Этот человек напомнил ему Освальда фон Кёнигсвальда. В его глазах читалось то же неистовство и стремление к всеобъемлющей власти. Барон не хотел испытывать судьбу в поединке с Леосом фон Либевицем, но Микаэль Хассельштейн мог стать гораздо более опасным врагом, чем виконт.

Архиликтор спрятал руку в складках своего одеяния и достал тяжелый молот, символизирующий культ Сигмара. Очевидно, этот предмет предназначался для религиозных целей, однако в руках Хассельштейна он выглядел как оружие, которым сокрушают черепа неприятелей. Йоганну пришло на ум, что любезный и уравновешенный исповедник Императора нередко мечтает размозжить голову своим оппонентам. Именно такие хладнокровные, внешне невозмутимые типы порой берут топор и выходят на городскую площадь в базарный день, чтобы устроить бойню среди покупателей во имя безвестных богов.

- Пропустите меня! - потребовал священнослужитель.

Алебардщики расступились, образовав свободный проход до ворот. Еще один комок грязи ударился о стену, но Хассельштейн лишь стряхнул пыль. Йоганн остался стоять на месте.

Взобравшись на плечи своих последователей, Ефимович ораторствовал.

- Слишком долго титулованные мерзавцы из благородных семейств Империи попирали нас своими надушенными башмаками! - надрывался он. - Слишком часто лилась наша кровь в их бессмысленных междоусобицах! И теперь один из них бродит по ночам с кинжалом в руках и убивает наших женщин…

Хассельштейн спокойно разглядывал оратора, похлопывая молотом по ладони.

- Если бы зарезали герцогиню или другую благородную даму, не сомневайтесь, Тварь уже схватили бы, заковали в цепи и подвергли пыткам в Мундсене. Но поскольку убитые не могут похвастаться родословной, которая прослеживается до времен Сигмара, имперский суд не даст и пары пфеннигов за их жизнь…

Хассельштейн тихо беседовал с капитаном дворцовой стражи. Йоганн не разобрал ни слова из их разговора, поскольку Ефимович кричал слишком громко. Однако барон заметил, что к алебардщикам присоединились мушкетеры. Уж не собирается ли жрец приказать палить по толпе? Император никогда этого не позволит.

- Мы знаем, где укрылись чудовища! - вопил Ефимович, вцепившись в ограду. - Посмотрите, вот они перед вами, словно дикие звери в клетке…

Мятежник тряхнул железные прутья. Его длинные волосы развевались по ветру. Один из стрелков взял мушкет на изготовку, прицелился в смутьяна и, щелкнув большим пальцем по кремню, высек искру.

Йоганн понимал, что не может стоять и смотреть, как Хассельштейн спровоцирует народный бунт, который закончится гибелью множества людей.

Барон взглянул на Ефимовича. Йоганн немало слышал о нем и даже читал его памфлеты, а вот видел возмутителя спокойствия впервые. Этот человек был пламенным оратором в буквальном смысле слова. Его лицо сияло, словно внутри у него бушевал огонь. Красные глаза Ефимовича горели, как у вампира. Мятежник прибыл из Кислева, спасаясь от царских казаков, которые гнались за ним по пятам. Одни говорили, что его семью перебили по капризу дворянина, другие - что он был аристократом по рождению, но, запятнанный вампирской кровью царицы Каттарины, он обратился против своих собратьев.

- Я здесь! - кричал Ефимович. - Вы боитесь меня, фавориты и лизоблюды? Я пью кровь принцев, ломаю хребты баронам и сокрушаю кости графов!

Йоганну стало понятно, почему у Ефимовича столько последователей. Он властвовал над публикой, как великий актер. Если бы о нем написали пьесу, только Детлеф Зирк смог бы достоверно изобразить на сцене его бунтарскую натуру. Хотя, памятуя о настойчивых призывах Ефимовича к кровавому перевороту, эту роль, вероятно, следовало бы доверить покойному и никем не оплаканному Ласло Лёвенштейну.

- Так это и есть Ефимович? - раздался возглас за спиной Йоганна.

Барон обернулся. Увидев перед собой Люйтпольда, он почувствовал всплеск раздражения, но сдержался.

- Ваше высочество,- заговорил Йоганн. - Я полагал…

- Вы всегда зовете меня «ваше высочество», дядя Йоганн, когда хотите напомнить мне о долге.

Принца сопровождал Леос. Положив руку на рукоять меча, фехтовальщик поглядывал вокруг с непроницаемым выражением лица. Такой человек, как виконт, мог оказаться полезным в нынешней ситуации. Подобно Йоганну, он присягал на верность Дому Вильгельма Второго. Если Люйтпольду будет угрожать опасность, ему понадобится защитник.

Между тем Хассельштейн закончил переговоры с капитаном, и офицер быстро ушел. Вероятно, он помчался выполнять полученные распоряжения. Жрец спокойно взглянул на Ефимовича. Их разделяло небольшое расстояние, так что противники могли бы прикоснуться друг к другу, если бы захотели.

Йоганн почувствовал, как схлестнулись две воли в незримом поединке. В определенном смысле это было любопытное зрелище: огонь против ледяной стужи. Но по сути эти двое имели много общего.

- Где он?! - громко вопрошал Ефимович. - Где самый главный трус? Где Карл-Франц?

Люйтпольд рванулся вперед, намереваясь ответить, однако Йоганн удержал принца, положив руку ему на плечо.

- Мой отец - хороший человек,- тихо сказал мальчик. Йоганн кивнул.

- Заботит ли его, что в порту убивают женщин? Интересует ли его это?

Ефимович сделал вдох, готовясь разразиться новой тирадой, но ничего не сказал.

- Горожане, - заговорил Хассельштейн, воспользовавшись паузой. Его голос был на удивление сильным и звучным.- Прошу вас разойтись по домам. Власти делают все возможное для поимки Твари. Уверяю вас в этом.

Никто не двинулся с места. Ефимович улыбался. Пот тек по его раскрасневшемуся лицу, волосы развевались, как языки пламени. На его плащ было нашито множество знаков: молот Сигмара, серповидная эмблема запрещенной гильдии ремесленников, рыба, обозначающая принадлежность к речной банде, и красная звезда кислевского подполья. Множество символов, но цель одна.

- Как вы знаете, Императорский дворец надежно укреплен, - увещевал Хассельштейн. - Во время Войны за наследство войска лжеимператора Детера Четвертого подошли к его стенам. Вильгельм Второй отбил нападение, приказав лить расплавленный свинец по желобам, расположенным в глотках причудливых горгулий. Вы видите их над главными воротами. Обратите внимание, с каким мастерством вырезаны мелкие детали отделки. Естественно, это работа гномов. Фигуры изображают пять демонических принцев, которых молодой Вильгельм победил за годы своих странствий в пустыне.

Толпа разом отшатнулась. Во взгляде Ефимовича полыхали злоба и жгучая ненависть. Хассельштейн продолжал свою лекцию, словно рассказывал об архитектурных достопримечательностях важному иноземному гостю.

- Разумеется, - продолжал священнослужитель, - это была варварская расправа, достойная своего времени, и нынешний Император никогда не допустит, чтобы такие меры применялись к его верным подданным.

Собравшиеся облегченно вздохнули и двинулись вперед. Ефимович снова схватился за решетку и оскалился. Он зарычал, как животное, и, казалось, готов был грызть железные прутья, чтобы проложить себе путь.

- Однако мы без труда подсоединили трубы, встроенные в древние оборонительные сооружения, к дворцовой системе канализации…

Хассельштейн кивнул, и из пасти горгулий хлынули нечистоты.

Поток грязи окатил Ефимовича с головы до ног, и подстрекатель издал крик ярости. Его помощники разбежались, поэтому он повис, цепляясь за решетку. Толпа бросилась врассыпную, спасаясь от потоков грязной воды. Охваченные паникой, люди падали и топтали друг друга. Отвратительный запах проник за стены, и Йоганн прикрыл ладонью нос и рот.

Люйтпольд расхохотался, но барон не видел повода для бурного веселья.

Ефимович разжал пальцы и спрыгнул на землю. Кто-то ткнул его тупым концом алебарды. Йоганн подумал, что разумнее было бы использовать острие. Возмутитель спокойствия поскользнулся на комке нечистот и упал ничком. Едва ли публичное унижение заставит его изменить свои взгляды и полюбить дворян. Дети плакали. Люди, заляпанные вонючей массой, ковыляли прочь. Солдаты смеялись, свистели, отпускали язвительные шуточки.

- Ты любишь поливать дерьмом других! - крикнул один из них. - Теперь полили тебя.

Ефимович встал, держась за бок. Из носа у него текла кровь, лицо было покрыто коричневатой жижей, но глаза ярко горели. Смутьян держался с достоинством, которое в его нынешнем положении вызывало страх. Плюнув сквозь решетку, он развернулся и зашагал прочь от дворцовых стен. Остатки его последователей ушли вместе с ним, на ходу счищая с себя грязь.

- Итак, - сказал Хассельштейн, скривив губы в усмешке, - с этим покончено. Император велел мне передать, что сегодня вы получите дополнительную порцию эля в награду за храбрость, проявленную при защите дворца.

Алебардщики разразились радостными криками.

- С чего все началось? - спросил Люйтпольд одного из солдат.

- В доках опять убили какую-то шлюху, - ответил тот. - Тварь схватила ее и растерзала.

Люйтпольд задумчиво кивнул.

- Она уже пятая по счету, - продолжал солдат. - Говорят, это было ужасно. Тварь просто рвет их на кусочки. Словно это не человек, а животное. Например, волк.

Волк! Сердце Йоганна снова замерло, когда он вспомнил лицо юноши, некогда бывшего чудовищем.

- Дядя Йоганн,- повернулся к нему Люйтпольд.- Если люди встревожены этими убийствами, значит, наш долг поймать преступника и все исправить.

Зная, что все не так просто, Йоганн солгал мальчику:

- Да, ваше высочество.

2

Первые воспоминания Твари были болезненными, но захватывающими.

«Не трогай себя там! Это отвратительно!» Затем на нее обрушиваются удары. Тварь чувствует вкус крови во рту. Она смотрит в зеркало и видит лицо, покрытое синяками. Лицо, которое может стать любым и принадлежать кому угодно. Само по себе оно значения не имеет. Лицо исцарапанное и опухшее. Жалкое зрелище. Но это всего лишь мальчишеская оболочка. Впервые Тварь пробуждается и грозно рычит. У нее еще нет когтей, однако они обязательно вырастут.



Время идет. «Кис-кис, иди сюда, киска… Давай поиграем. Вот так, хороший котик… Мамочка любит тебя, да? Правильно, котеночек. Ну-ка помурлыкай для мамочки…»

В руках Твари появляется острый коготь. Проткнув мех и кожу, он вонзается в плоть.

Кот издает душераздирающий вопль.

«Давай, надевай брючки. Какой красивый и нарядный малыш. Твой отец будет гордиться тобой. Что у тебя в кармане? Осторожнее, ты порвешь одежду. Она дорого стоит. Это же бархат. Такую ткань носят вельможи при дворе Императора в Альтдорфе. Ну вот, ты порвал ее. Я же предупреждала тебя, мальчик!»

И снова удары. К этому времени Тварь привыкла, что ее бьют. Она не замечает побоев, несмотря на боль, которую испытывает мальчишеская оболочка. В конце концов, мальчик перестает плакать. Он боится боли и отступает, а Тварь лишь набирает силу.

Когда им исполняется по десять, Тварь совершает второе убийство с тех пор, как заколола котенка. Тварь умна. Она знает, что еще не вошла в полную силу. Поэтому онавыбирает Старого Николаса, бывшего привратника. Старик ушел в отставку после того, как его на охоте покалечил кабан. У него кривые ноги, и большую часть времени он проводит в гамаке рядом со сторожкой. Он двигается медленно, а значит, не сумеет спастись от Твари. Мальчишеская оболочка истончается, и Тварь выпускает когти. Она снимает со стены обоюдоострый меч, который отец привез из последнего похода. Клинок тяжеловат для Твари, но если она сможет высоко замахнуться, тяжесть оружия увеличит силу удара, восполнив слабость мальчишеских рук. Все происходит, как задумано. Меч обрушивается на шею Николаса и перерубает ее вместе с веревками, из которых сплетен гамак, подобно тому, как нож режет сыр.

Голова привратника катится по земле, и Тварь пинает ее, словно мячик.

«Это ужасно, ужасно, ужасно! Моему маленькому мальчику не стоит смотреть на это. Не смотри! Ты слышишь меня?»

Тварь решает затаиться, притворяясь мальчиком. Они вместе растут, получают образование, достойное юноши из благородной семьи.

В свой двадцатый день рождения Тварь снова выходит на волю. Она подстерегает с топором пьяного гостя в саду. Дядю Сергиуса, который некогда качал мальчишескую оболочку на коленке. Он выглядит странно с рассеченным лицом. Рана напоминает Твари о запретных местах на женском теле. И тогда Тварь совершает первую и единственную ошибку. Опустившись на колени рядом с дядей Сергиусом, она заставляет свою мальчишескую оболочку погрузить пальцы в кровь и прикоснуться к ране.

«Молот Сигмара!»

Это кричит Наташа, девушка, которая приехала с дядей Сергиусом. Отец мальчишеской оболочки называет ее содержанкой своего брата. Тварь знает, что это означает. Они считают такие вещи омерзительными.

Наташа стоит, не говоря ни слова, и только ее рот округляется. Она взмахивает руками, становясь похожей на пугало. У нее забавный вид. Юноша улыбается ей, а Тварь достает коготь из ножен, висящих на поясе.

«Все в порядке, Таша. Не плачь».

Юноша встает на ноги и обнимает Наташу за талию. Девушка трясется, но не двигается с места. Тварь лижет ее лицо шершавым языком. Девушка не уклоняется.

«Ей это нравится» - понимает Тварь. Женщины отвратительны, когда ведут себя так. Совершенно отвратительны.

Тварь перехватывает твердый прямой коготь - восемь дюймов остро заточенной стали - и погружает его в живот девушки.

Та восторженно ахает, и на ее губах появляется кровь.

Тварь вытаскивает коготь из живота девушки и вонзает его в грудь своей жертве. Затем наносит еще один удар. И еще один.

Дядя Сергиус лежит, обратив рассеченное лицо к луне. Его любовница молчит.

Ничего лучше Тварь не испытывала. Отныне она будет охотиться только на женщин. Она будет убивать только женщин. Мальчишеская оболочка соглашается.

«Женщины, - наконец понимает она, - это моя естественная добыча».

Женщины. Мерзкие женщины.

3

Как всегда, при проверке груза недосчитались трех бочек. Приказчик Беннинг почесывал подбородок гусиным пером. Несколько капель чернил попало на бороду клерка, однако он не обратил на это внимания, с ленивым недоумением разглядывая грузовую баржу, принадлежащую торговому дому «Рейк и Талабек». Рупрехт, ночной сторож, демонстративно зевал, давая понять, что устал и хочет домой. Судя по его дыханию, можно было предположить, что жирный боров в одиночку опустошил три бочонка лангильского вина. Портовый пес, норовивший лизнуть Рупрехта в потную промежность, рисковал захмелеть, как жрец Ранальда в день Плута.

- Пересчитайте, - буркнул Харальд Кляйндест.

Беннинг, который явно побаивался смотрителя, послушно начал проверять груз по списку.

«Речная крыса», гордость компании «Рейк и Талабек», регулярно совершала рейсы из Мариенбурга в Альтдорф, доставляя вина из Бретонии, ткани с Альбиона и костяные безделушки из Норски. И за двадцать пять лет службы корабль ни разу не привез в Альтдорф весь товар, который погрузили на него в Мариенбурге. Вполне возможно, что до Альтдорфа груз добирался в целости и сохранности, но когда судно входило в порт назначения, часть перевозимых им ценностей таинственным образом исчезала до того, как ее успевали внести в реестр.

Сегодня Харальд намеревался изменить сложившуюся традицию.

- Пожалуйста, поторопитесь, - подал голос Варбл, представитель грузовладельца. - У меня неотложные дела в городе.

Варбл был хафлингом, но заметно отличался от своих слабых, по-детски непосредственных собратьев. Он сидел на скамеечке и, пожевывая самокрутку, спокойно ждал, когда Харальд отпустит его восвояси.

- Угомонись, Варбл, - отмахнулся Харальд. - Никто не покинет причал, пока не закончится проверка груза.

- Я сюда по делу пришел, а не шутки шутить, ловец воров, - огрызнулся хафлинг.

- Я тоже.

Сэм Варбл пожал плечами и принялся изучать свои остроносые ботинки.

Грузчики сидели вокруг, нетерпеливо переглядываясь. Крими, их молодой вожак, теребил веревку, к которой был привязан железный крюк, и бросал угрожающие взгляды на смотрителя, когда думал, что Харальд его не видит. Крими принадлежал к «рыбникам». Его куртку украшали нашивки с цветами банды, а на щеках было вытатуировано изображение рыбы - знаки старшинства, которые придавали молодому человеку уверенности в себе.

Харальд не питал иллюзий насчет парня. За свою жизнь он повидал немало людей, которые мнили себя грозными вояками, но в действительности оказывались безобидными, как котята.

«Крюки» постепенно теснили «рыбников», и последние пытались отвоевать свои позиции, поддерживая смутьяна Ефимовича.

Клерк продолжал пересчитывать товар, бубня себе под нос что-то неразборчивое.

Ночь была студеной, но день выдался теплый - вероятно, последний за эту осень. Однако из-за теплой погоды в доках смердело сильнее, чем обычно, тем более что неподалеку стояла баржа, груженная морской рыбой. Похоже, улов на ней копился лет десять, хотя Харальд не мог утверждать этого наверняка. Лед быстро таял под солнечными лучами, и грузчики спешили изо всех сил, чтобы закончить работу прежде, чем вонь станет невыносимой.

Уперев правую руку в бок, Харальд как бы невзначай погладил рукоятку метательного ножа. Время шло, а оружие по-прежнему удобно висело в ножнах у пояса.

- Я вижу, ты не преуспел на службе, ловец воров,- заметил Варбл.

Верхняя губа Харальда чуть заметно дернулась.

- Когда я в последний раз приезжал в Альтдорф, ты был капитаном стражи, а теперь проводишь ревизию товаров в порту.

Харальд внимательно посмотрел на Варбла, пытаясь припомнить его лицо.

- Мы раньше встречались, хафлинг?

Варбл пожал плечами:

- Сомневаюсь. Я веду замкнутый образ жизни. И уважаю закон.

- Все равно не хватает трех бочонков, - сообщил Беннинг.

Клерк бросил быстрый взгляд на Крими и лишь потом повернулся к Харальду. В этом состояла его вторая ошибка. Первая, естественно, заключалась в том, что он решился обворовать компанию «Рейк и Талабек».

Рупрехт мог бы выкрутиться, но он был слишком туп для этого. Стражник стоял, прислонившись к хлопковым тюкам, отмахиваясь мясистой рукой от назойливой мухи, которая кружила около его лица.

- Я же сказал тебе, Кляйндест, никакой загадки тут нет. Крепления ослабли, и бочки скатились за борт. Они пошли на корм рыбам.

Харальд невозмутимо посмотрел на толстяка. В животе у него стало пусто и противно, как всегда бывало в присутствии глупых, посредственных людей.

- Забавно, сколько вещей просто падает в воду, не правда ли?

Рупрехт вспотел сильнее, чем обычно. Наверное, его мутило от выпитого лангильского. Вино было довольно крепким, и тучным людям быстро становилось от него плохо.

- На корм рыбам, да? Это похоже на правду.

Крими перестал возиться с веревкой и вопросительно вскинул бровь. «Рыбники» получили свое название именно потому, что большая часть вещей, «скатившихся за борт», попадала к ним в руки.

- Если не считать этих бочек, списки совпали, - продолжил приказчик.

- Беннинг, - заметил Харальд, - если твои списки совпали, ты либо ужасный счетовод, либо очень умный вор. А я не верю, что ты плохо умеешь считать.

Приказчик подскочил от неожиданности, чуть не свалившись с пристани. Он обернулся и вытаращил глаза.

В наступившей тишине было слышно, как скрипит баржа, которая покачивалась на воде, наваливаясь бортом на сваи причала. Портовый пес тяжело дышал, предчувствуя, что вот-вот разразится гроза. Остальные тоже гадали, что будет дальше.

- Ты хоть понимаешь, какую глупость совершил? Эти остолопы не умеют ничего, кроме как воровать. Но ты образованный человек. Тебе не следовало подделывать счета.

Приказчик затравленно огляделся, но Крими и Рупрехт не желали встречаться с ним взглядом.

Варбл сделал вид, что происходящее его не интересует, и выплюнул окурок за борт.

- Три бочонка, Беннинг. Опять три бочонка. Когда ты ведешь подсчеты, товар разгружает господин «рыбник», а на страже стоит Рупрехт, в партии груза всегда не хватает трех бочонков вина. Вам следовало бы менять числа. Ты полагал, что руководство компании не поверит, если все счета сойдутся, поэтому вы договорились, что каждый раз будете заявлять о пропаже трех бочек.

Рупрехт трясся так, словно вот-вот взорвется. Крими помахивал своей веревкой. Члены его банды расположились поблизости - кто на барже, кто на причале - и, облокотившись на тюки, ждали.

Хафлинг глянул за борт.

- Я просмотрел все отчеты, и всякий раз потери составляли гораздо больше, чем три бочонка. Ты добросовестный служащий, поэтому должен точно знать, на сколько ты обманул компанию.

Беннинг был близок к тому, чтобы сломаться. Харальд заметил, что на глазах у клерка выступили слезы.

- Я был… Меня за-за-заставили…