Прими красную таблетку: Наука, философия и религия в «Матрице»

Под ред. Гленна Йеффета

Дэвид Джерролд

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Матрица» стала настоящим сюрпризом для завсегдатаев кинозалов и поразила их во многом также, как «Звездные войны» поразили предыдущее поколение. Успех «Матрицы» объясняется во многом теми причинами, что обеспечили популярность «Звездных войн». Закрученный сюжет, заставляющий зрителя затаить дыхание, поразительные съемки, ощущение сказочного приключения и эмоциональность с легким привкусом кислотности — все это нашлось в «Матрице». Подобно «Звездным войнам», «Матрица» открыла целый новый континент воображения: на этот раз зритель попал в пространство, где господствует виртуальная реальность. Такого еще не было ни в одном фильме.

Кроме того, как и в «Звездных войнах», в «Матрице» были активно задействованы основные метафоры научной фантастики. Давние поклонники этого литературного жанра почувствовали в «Матрице» привкус влияния книг Джорджа Оруэлла, Харлана Эллисона, Филиппа К. Дика и Уильяма Гибсона: мрачное будущее, в котором люди попали под власть машин, где действуют безжалостные силы, которые выбрасывают людей после использования; неумолимая мощь индустриальных монстров, раздавливающих человечество катком времени.

Однако вся эта конструкция держится на более ранней и еще более могущественной мифической структуре — рассказе о герое-одиночке, спасающем город. Почти во всех случаях он обладает какими-то выдающимися способностями или глубокой интуицией. Мы сталкиваемся с этой историей в самых разнообразных формах, и она никогда не надоедает нам.

Повествование о герое-одиночке является главной темой фильмов про Джеймса Бонда и романов Тома Клэнси. Та же самая тема звучит почти в каждом вестерне с участием Клинта Иствуда, в классических шедеврах вроде «Шейна» и «Человека, который застрелил Либерти Вэленса», в комиксах про Супермена и Бэтмена, в популярных телешоу «Дорога 66» и «Беглец» и даже во многих мультяшках про Багса Банни. Несмотря на то что данный миф порой считается «американским мономифом», мы видим, что он также имеет источником более ранние легенды — такие, как легенда про Крысолова из Гамельна, сказание о Беофульве, предание о св. Георгии и Драконе.

Мы можем даже обнаружить варианты этой истории в иных культурах, например в фильме Акиро Куросавы «Телохранитель» или в более ранних японских сказках о средневековых самураях, к примеру «Легенда о Мусаси». Если мы углубимся в прошлое, то сможем добавить в наш перечень Персея, Прометея и, пожалуй, даже Орфея — в общем, всех героев-одиночек, принявших невозможный вызов и победивших, причем зачастую ценой огромных потерь.

Нео и в самом деле попал в очень именитую компанию.

Культурным архетипом является, разумеется, Христос. Он пришел в мир, наделенный сверхъестественными способностями и глубоким проникновением в суть вещей. Его неправильно поняли. Он спас души тех, кто ему доверился и поверил в него. Его предал один из тех, кому он доверял, и его казнили власти, которым он бросил вызов. Но он сделал мир лучше, потому что явился на землю. Поэтому любая сказка, в которой отражается библейская легенда, несомненно найдет грандиозный отклик у аудитории.

А вы думали, что «Матрица» — это всего-навсего фильм, не так ли?

Как любому приличному фильму, любому талантливому произведению искусства, «Матрице» недостаточно эффектной очевидности; гораздо больше необходимо открыть, мысленно пересмотрев фильм, отдавшись вдумчивым размышлениям и проанализировав замысел фильма, равно как и его воздействие. У нас есть возможность увидеть с некоторой дистанции природу реальности такой, какой она показана в фильме, — не как простую историю, а как некий комментарий, своеобразное зеркало, в котором мы видим отражение самих себя и нашей собственной «реальности». Таким образом, нам предоставляется возможность более глубокого понимания.

Интуитивное понимание, также известное как «скрытая мудрость», позволяет нам распознать ловушки бытия. Некоторые из них, к примеру сама жизнь, непреодолимы: максимум, что мы можем сделать, это пересмотреть их в новом контексте. Обретая понимание, мы начинаем учиться обходить эту ловушку. В этом и заключается основная функция философии, а также искусства. И этот превосходный сборник статей призван продемонстрировать именно то, как в рамках одного фильма сталкиваются искусство и философия.

В данном сборнике «Матрицу» препарируют и разбирают с десятка различных точек зрения. Я мог бы использовать известное сравнение с историей о шести слепых и слоне (не стану упоминать седьмого слепого, засунувшего руку известно куда), но только не в отношении мира «Матрицы», где слепы мы все, а слоны — повсеместны. Однако эта аналогия была бы неправильной.

Было бы также уместным вспомнить об одной странной книжице, тираж которой давным-давно разошелся. Лет тридцать назад она произвела небольшую сенсацию. Называлась она «Пухова путаница» («The Pooh Perplex»), и в ней были собраны статьи, посвященные анализу «Винни Пуха». В каждой статье этот литературный герой рассматривался с разных позиций — политической, социальной, религиозной, философской. Эта книга была пародией, и, мало что о самом Винни Пухе, она многое могла сообщить о том, как отдельные мыслители выражают свою точку зрения и собственные идеи, рассуждая о книгах с внешне невинным сюжетом. Однако это сравнение тоже не подходит.

Вместо этого авторы собранных здесь исследований предоставляют в наше распоряжение некую лупу, некий объект, который фокусирует свет и проецирует его, чтобы мы могли различить окружающую нас среду. Иногда мы проецируем свет через фильтры, временами мы придаем ему определенное направление, порой используем инфракрасное или ультрафиолетовое излучение и даже микроволны либо рентгеновские лучи. Все эти средства нужны для того, чтобы мы могли взглянуть на мир по-новому, преодолев физическую ограниченность нашего зрения. В этом случае мы используем не физическое, а духовное зрение. Авторы этих исследований предоставляют нам возможность увидеть, как этот подход резонирует на множестве уровней, преломляется во множестве граней, играя на скрытых струнах памяти, смысла и толкования.

Именно успех какого-либо фильма (или любой работы, раз уж на то пошло) создает новые возможности для исследований, открытий и прозрений, а последние в свою очередь дарят нам новые способы понимания самих себя и мира, в котором мы живем.

В этом, несомненно, и кроется суть «Матрицы» — в том, что у людей есть выбор, причем не только как у биологического вида, но и как у личностей. Мы можем согласиться с ролью рабов машин, а можем открыть в себе повелителей Вселенной.

Я отхожу в сторону. Теперь вам позволено вступить в Зазеркалье.

Ред Мерсер Шухардт

ЧТО ТАКОЕ МАТРИЦА?

Культуролог и медиакритик Ред Мерсер Шухардт предлагает окончательный ответ на вопрос «Что такое Матрица?». Если у вас хватает времени только на то, чтобы прочитать лишь одну статью о фильме «Матрица», то прочесть следует именно эту.

ПРИТЧА

Несмотря на то что выход «Матрицы» раньше запланированного срока и ускоренный монтаж фильма официально объяснялся стремлением создателей фильма перебить активную рекламу, которой сопровождался фильм «Призрачная угроза», все же есть некое совпадение в том, что «Матрица» вышла на экраны кинотеатров в последний пасхальный выходной уходящего двадцатого столетия. Это притча, раскрывающая первоначальный смысл иудео-христианского воззрения на пленение в греховном мире, где нет надежды на выживание или спасение, если только не произойдет какого-нибудь чуда. «Матрица» — это новое Священное Писание для нового тысячелетия, религиозная притча о втором пришествии мессии в ту пору, когда человечество нуждается в спасении отчаянней, чем в любое другое время.

Киану Ривз играет в «Матрице» Томаса Андерсона. Днем тот работает программистом, а ночи проводит в альтернативной реальности в Интернете, куда он входит под именем Нео. Там он проводит время в обществе хакеров и фриков, которые обращаются к нему за помощью. Символично, что герой Ривза играет в фильме роль и неофита и Христа и является наследником самой древней в мире мудрости, упакованной в одну из лучших современных технологий. «Ты раб» и «Мы рождаемся рабами» — вот две фразы, сказанные Нео Морфеусом, в которых обнаруживается аналогия с иудео-христианским пониманием рабства как греха. Как и в библейской трактовке рабства, наше технорабство — это результат действий самого человечества, продукт нашей свободной воли, как следует из откровений агента Смита. Он говорит, что это уже вторая Матрица. По словам Смита, первая Матрица была совершенной, однако мы, люди, решили, что мы хотим определять себя через свои страдания, и потому не смогли принять первый вариант. Это технологическая версия истории о рае из книги Бытия. Здесь мы видим, что самым первым последствием использования технологии была одежда, поэтому важно то, что Нео возрождается полностью обнаженным.

В этом контексте «Матрица» также становится повествованием о сомнениях, которые обуревают избранного, о медленном постижении истины и об открытии, к которому он приходит в конечном итоге: это он — и никто иной — является спасителем. Сначала Андерсона необходимо убедить в том, что пространство, в котором он живет под именем Нео, позволило ему мельком увидеть подлинную реальность, тогда как его повседневная жизнь в качестве Томаса Андерсона в действительности является ложным сознанием, миром Матрицы, в котором, по ощущениям, все чудовищно неправильно, хотя он ничем не может этого доказать. Эта мысль мучает героя, словно «заноза в мозгу».

Сначала Нео встречается с Тринити, в образе которой сквозит слегка андрогинная женственность в контрапункт слегка адрогинной мужественности самого Нео. Именно она приводит Нео к Морфеусу. Тринити — это очевидный намек на библейскую идею триединого Бога, состоящего из Отца, Сына и Святого Духа. Из-за того, что Бог издавна воспринимается как патриарх, юмористический эффект заложен в словах, которые Нео говорит Тринити: «А я-то всегда думал, что ты парень». Известно также, что слово «троица» ни разу не появляется на страницах Библии. Во время второго разговора Нео с Морфеусом, когда он очнулся после допроса, Морфеус предстает в роли Иоанна Крестителя, говоря Нео: «Ты искал меня несколько лет, зато я искал тебя всю свою жизнь». В то же время Морфеус играет и роль Бога Отца по отношению к Нео и к остальным участникам маленькой группы бунтовщиков. Значительную часть фильма Морфеус обучает Нео, рассказывая ему о природе «реальности» как противоположности миру Матрицы. Когда Морфеуса захватывают агенты, Тринити говорит над его беспомощным телом: «Нет, он гораздо больше, чем это. Он нам как отец».

Чтобы присоединиться к Морфеусу и Тринити и испытать глубину подлинной реальности, Нео необходимо родиться заново. Когда его подготавливают к процедуре инициации, Сайфер говорит ему: «Пристегнись, Дороти, потому что сейчас тебе придется попрощаться с Канзасом». Герой Ривза в буквальном смысле рождается заново. Он появляется в новом мире в том, что визуально выглядит как рождение из биотехнического лона, которое выплевывает его как новорожденного младенца — лишенного волос, невинного, покрытого слизью и с широко раскрытыми от ужаса глазами. Он видит, что лишь ему одному среди миллионов запертых в матках людей, служащих батарейками для компьютеров Матрицы, удалось вырваться из скорлупы. Матки-капсулы слегка прозрачны, что позволяет их обитателям хотя бы краем глаза видеть ту реальность, в которой они порабощены. Это намек на то, что каждый может освободиться, последовав примеру спасителя. (В этих кадрах также содержится визуальная отсылка к «звездному ребенку» «Одиссеи 2001».)

Перед своим вторым рождением Нео изворачивается, скашивает глаза и видит разбитое зеркало, которое становится целым, когда герой смотрит в него. Ему предстоит пройти путь к себе, или погрузиться в свою психику, и метафора расколотого вселенского зеркала идентична той, которую использовал Хаксли и многие другие. Нео протягивает руку и касается зеркала, и оно становится целым, что представляет собой красивую отсылку к Первому посланию к Коринфянам (13:12): «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу». Зеркало переводит Нео в жидкое состояние и поглощает его, демонстрируя нам, что Нео предпринимает, по сути, путешествие внутрь себя. Родившись заново, Нео спрашивает у Морфеуса, почему у него болят глаза. «Потому что ты никогда ими не пользовался», — слышит он в ответ. Или, как пишет Уильям Блейк: «Если двери восприятия откроются, все предстанет перед человеком таким, каким оно есть, — бесконечным». В одной из первых сцен фильма мы видим, как Нео продает за две тысячи свою компьютерную программу персонажу по имени Чои, который говорит: «Ты мой спаситель, чувак, мой личный Иисус Христос». Упоминание о меска-лине, сделанное Чои в разговоре с Нео, — это отсылка к книге Хаксли «Двери восприятия», посвященной экспериментам с мескалином. Название книги Хаксли позаимствовал у Уильяма Блейка. Впоследствии та же цитата Блейка станет источником, из которого будет взято название рок-группы Джима Моррисона «The Doors». В греческой мифологии богом сновидений был Морфей. Его имя имеет одинаковый корень с такими словами, как «морфин» (наркотическое вещество, снотворное и обезболивающее) и «морфинг» (компьютерная технология, используемая для плавной трансформации одной реальности в другую). Это пересекается со способностью героя Фишберна перемещаться туда и обратно между миром снов («реальным» миром) и миром бодрствования (Матрица). «Нео, тебе когда-нибудь снился такой сон, — спрашивает Морфеус, — в реальности которого ты был увиден? А что, если бы ты, Нео, не смог очнуться от этого сна? Откуда бы ты узнал, в чем разница между миром снов и реальностью?» Теперь созданы условия, когда можно приравнять мир снов цифровому миру, миру чистого сознания, существующего в бесконечности. Это отождествление срабатывает, потому что жизнь на экране бестелесна, это виртуальное бытие, в котором не всегда действуют социальные нормы и законы физики. Вот почему взаимоотношения в режиме он-лайн так опьяняют и вызывают такое привыкание. Кроме того, это одна из причин, почему отношения, завязавшиеся в Интернете, заканчиваются, когда люди встречаются в реальности. Как и в случае экранизации книги, встреча с «виртуальной» личностью может лишь разочаровать, и это происходит просто потому, что кодексы и ограничения реального пространства и времени подавляются, действуя на силу воображения.

По словам Морфеуса, появление Единственного (The One), как и рождение Иисуса из Назарета, было предсказано еще в незапамятные времена. Эту окончательную истину пророчествует Пифия. Она предстает в образе эдакой негритянской мамочки (ср. «Знакомьтесь, Джо Блэк»), У которой чувство юмора преобладает над всякой серьезностью. Тем не менее она дает Нео ключевое понимание природы конфликта между судьбой и свободой воли. Это прозрение имеет решающее значение для повор\'ота сюжета в конце фильма. Тот факт, что Оракулом оказывается женщина, также является одним из узловых моментов в теологии фильма. У братьев Тэнка и Дозера имеются библейские предшественники в лице апостолов Иакова и Иоанна. Они тоже были братьями и звались «сыновьями грома». Эта параллель имеет смысл, потому что и танк (tank), и бульдозер (bulldozer) являются современными технологическими средствами, производящими «гром». Однако «Матрица» — это не просто некая христианская аллегория; это сложная притча, во многом отталкивающаяся от иудаизма и других традиций. Во время первого разговора о Единственном Нео и Морфеус находятся в тесной комнате, одежда их явно напоминает одежду жертв концентрационных лагерей — грубая шерсть и постельное белье в голубую полоску. Однако вследствие того, что история еврейского народа не дает нам примеров «политического» мессии, и, возможно, потому, что Иисус сам был евреем, братья Вачовски, похоже, чувствуют себя весьма комфортно, взяв за основу своего фильма историю Иисуса. Когда у Стивена Спилберга спросили, не был ли его фильм «Инопланетянин» («ЕТ») пересказом истории о Христе, он сказал, что, будучи евреем, «возмущен» подобным сравнением. Поэтому очень может быть, что братья Вачовски непреднамеренно использовали единственную широко известную мессианскую историю о воскресении. В то же время многие критики утверждают, что на фильм в равной степени повлиял дзен-буддизм либо восточный мистицизм. Многие фразы и, конечно же, эпизоды, где задействованы боевые искусства, без сомнений отражают влияние Востока. Однако люди зачастую совершают ошибку, предполагая, что иудаизм и христианство в каком-то смысле являются исключительно «западными» религиями. Ведь обе эти религии географически и исторически зародились в Израиле, расположенном на Азиатском континенте. Святым городом для обеих религий является Иерусалим. Этот город находится в центре мира как точка, где встречаются Восток и Запад. Иначе говоря, иудаизм и христианство — это религиозные течения, которые испытали влияние и со стороны Востока, и со стороны Запада и которые разделяет как Восток, так и Запад. В свою очередь обе эти религии с незапамятных времен оказывают воздействие и на восточную, и на западную философию. Таким образом, если вам кажется, что вы видите в «Матрице» много похожего на то, что пишет Алан Уотте в книге «Высшая идентичность»,[1] то, возможно, так оно и есть на самом деле.

Но Уоттс не видит ничего нового в утверждении, что Восток и Запад могут мирно сосуществовать, он просто указывает на то, что это имело место во все времена.

Роль Иуды, которого в фильме зовут Сайфер, очень симпатично исполняет крутой парень из Нью-Джерси по имени Джо Пантолиано. Как Иуда во время Тайной вечери, Сайфер решается на предательство за едой. Вслед за Иудой, разделившим питье с Христом на Тайной вечери, Сайфер и Нео пьют из одной чаши, пока по ходу сцены Сайфер делится с Нео своими сомнениями насчет всего этого предприятия: «Почему, ну почему я не взял синюю пилюлю?» Мы видим, как Нео демонстрирует свое несогласие с Сайфером, не допивая напиток, но вместо этого протягивая остатки Сайферу. Мы понимаем, что Сайфер не способен на добро, когда он нарушает установленные правила социальной гигиены и допивает напиток за Нео, когда тот уходит. К тому же Сайфер носит пиджак из кожи рептилии, что является намеком на библейский образ Сатаны как змея-искусителя. Сомнения Сайфера в заявлении Морфеуса о том, что Нео и есть тот самый Единственный (обратите внимание на умелую анаграмму Neo = One), заставляют его предать все дело, потому что он не уверен в том, что сражается на правильной стороне или по крайней мере на стороне победителей. В фильме есть удачная сцена трапезы, напоминающая фильмы «Космическая одиссея 2001 года» и «Чужой», в которой Маус философствует на тему природы, сути и конечной реальности еды, что служит подтверждением тяжести повседневного существования этой пестрой революционной бригады. Сцена приема пищи и разговор о женщине в красном платье подтверждают одиночество и трудности жизни на «Навуходоносоре». Как всяких верующих любой религии, наших апостолов искушают иллюзии Матрицы, часто доводящие до мечтаний или фантазий, в которых неведение и в самом деле предстает как счастье. Этот момент подкрепляет христианскую идею о том, что истинный верующий — чужак в этом мире. Он лишь гость, пришелец, иностранец с временной визой. Как точно сказал режиссер Луис Бунюэль, работающий в антихристианской манере: «По сути говоря, в этом мире нет места для христианина». Новая жизнь Нео — яркое доказательство этого утверждения.

Очень важно, что центром трапезы, во время которой Сайфер заключает сделку с агентами, становится бифштекс. Во-первых, мясо — это метафора. Жители киберпространства используют ее для обозначения реального мира: meatspace — так они называют настоящий мир, мир из плоти и крови. Данная метафора ясно показывает, что они предпочитают царство виртуальности. Сайфер говорит, что, хотя ему известно, что бифштекс ненастоящий, все равно ему кажется, что по вкусу он самый что ни на есть настоящий. Глупость и поверхностность выбора блаженного незнания обнаруживаются в тот момент, когда Сайфер говорит, что после повторного подключения к Матрице он хочет быть богатым и «кем-нибудь знаменитым, вроде актера». Эту фразу вы могли бы оставить почти без внимания, если бы она не была так явно выделена, как речь глупца, оправдывающая его глупость. Но метафору мяса также использовал в теории медиа Маршалл Маклюэн, описывая точное различие между содержанием средства передачи и его формой. «\"Содержание\" средства передачи информации похоже на аппетитный сок, вытекающий из куска мяса, который ночной грабитель бросает сторожевой собаке, чтобы отвлечь ее внимание» — такова формулировка Маклюэна. Эта фраза проливает свет на тот факт, что многие зрители «Матрицы» видят «содержание» лишь в эпизодах с кунг-фу и в электронном саундтрэке, упуская из вида серьезный смысл, который все время стоит за ними. Она также подчеркивает ту особенность, что сюжет фильма вертится вокруг самой Матрицы, созданной, подобно «прекрасному новому миру» Хаксли, для того чтобы подавлять тебя посредством не тоталитарной силы, но тотального удовольствия. Как говорит агент Смит: «Разве она не совершенна? Миллиарды людей, просто живущие своей жизнью, не осознавая этого». Кроме того, слово «стейк» служит паролем для входа на web-сайт фильма и появляется в титрах. Всего существует девять паролей, открывающих доступ к скрытым сообщениям на сайте.

Раз уж «Матрица» — это голливудское кино, то у Иисуса обязательно должна быть подруга (как это происходит в «Последнем искушении Христа»). Эту роль превосходно исполняет малоизвестная Кэрри-Энн Мосс. Ее героиня, Тринити, — это смесь Марии Магдалины и Святого Духа, о чем свидетельствуют ее земные и одновременно небесные отношения с Единственным. Она следует за ним повсюду, и Пифия предсказывает ей, что она полюбит его, поэтому именно Тринити олицетворяет собой вечную, безграничную, абсолютную любовь, в конце фильма даря Нео поцелуй Спящей Принцессы со словами: «Ты не можешь умереть, потому что я люблю тебя». Эта фраза могла вызвать у вас рвотный рефлекс, но суть здесь в том, что любовь сильнее смерти, что Бог проявляется в виде триединой любви. Просто это оказалось наилучшим способом продемонстрировать поразительное сходство Нео с Христом. Силу любви Тринити, возвращающую Нео к жизни, также предвещает ее заявление о том, что она «командир» на корабле. Это указывает на власть Тринити над Нео. Любовь действительно сильнее смерти, однако показать это можно было бы и получше, хотя бы развив эти эмоциональные отношения лишними пятью фразами. И потом, если братья Вачовски планируют еще два продолжения фильма, то было бы логично, если бы Нео и Тринити поцеловались с такой же страстью, с какой принцесса Лея целует Люка в фильме «Империя наносит ответный удар». В этом случае мы бы не испытали шока, узнав, что на самом деле они все время были братом и сестрой или членами одной и той же небесной семьи. Но важно помнить, что до поцелуя Нео действительно был мертвым. Его тело изрешетили пулями три агента. После поцелуя он воскресает примерно за три секунды — голливудский эквивалент трех библейских дней.

Оживший Нео переживает космическое откровение о своей личности, сходной с личностью Супермена и в то же время отличающейся от нее. У Супермена была «ахиллесова пята» — криптонит, вдобавок у него не хватило сил, чтобы спасти от смерти своего отца, несмотря на все способности. Нео же осознает, что у него нет слабых мест, нет фатальных изъянов, он вообще бесконечен. Полностью очистив двери восприятия, Нео может «видеть» вещи такими, какие «они есть на самом деле», то есть в форме бинарного кода. Он смотрит в конец коридора и видит трех агентов как последовательность движущихся цифр. Это означает, что он в одиночку может ликвидировать разрыв между аналоговым и цифровым пространством. Он способен контролировать цифровое пространство, а не оставаться под его контролем. Как и предыдущий мессия, на которого намекал Морфеус, отныне Нео может переделывать Матрицу, если сочтет это нужным. Он стал пуленепробиваемым Христом, который не умирает за наши грехи и не воскресает, а погибает из-за своего нежелания верить в свои собственные силы, возвращается к жизни благодаря силе веры другого человека и потом призывает нас присоединиться к нему в борьбе против Матрицы. Подобно Иисусу, Нео становится посредником между нашим «ограниченным» и нашим свободным «Я». Нас призывают последовать именно его примеру, чтобы изменить Матрицу вместе с ним.

Сочувственное понимание агента Смита предполагает, что ненависть к человечеству запрограммирована в нем искусственным интеллектом Матрицы. Это означает, что Матрица научилась тому, чему не смогли научиться люди, а именно — успешному управлению искусственным интеллектом. Однако «изобличительная» речь агента Смита некорректна, ибо он заявляет, что человек — это, без сомнения, млекопитающее. Дело в том, что в природе нет ни одного животного, которое инстинктивно движется к поддержанию равновесия с окружающей средой. Любое животное вынуждено существовать в условия конкуренции с другими формами жизни. Уникальность человечества в том, что среди всех остальных биологических видов лишь людям удалось преодолеть это соперничество. Возможно, агент Смит более точен, сравнивая человеческий род с раковой опухолью. Раковые клетки так же относятся к людям, как люди — к млекопитающим. А сам агент Смит, как это ясно следует из фильма, спит и видит, как выбраться из Матрицы. Он заразился «вирусом» человечества и отчаянно хочет узнать коды доступа в Сион, причем не столько для того, чтобы уничтожить революционеров, сколько с целью освободиться.

Звучащее в конце фильма приглашение вполне понятно. Фильм кончается там, где он начался, и мы точно так же, как в начале, пялимся на мерцающий курсор на компьютерном экране в Комнате 303. Нео звонит нам, проникая в зрительскую аудиторию, и призывает присоединиться к нему в борьбе с игом Матрицы. Как в последних кадрах «Супермена», Нео взлетает в воздух и исчезает с экрана, словно летит помочь нам вырваться из неволи. Нам словно говорят, что герой действительно реален и что мы на самом деле можем стать свободными. По одной из версий, Нео проникает прямо в нас, как он проник в агента Смита, чтобы освободить нас, уничтожив наши предрассудки. Чтобы понять свои предрассудки, свою зависимость, свое рабское состояние, нам необходимо узнать всего лишь одну-единственную вещь.

ОПЫТ


Я могу представить себе такое будущее, в котором мы будем для роботов тем, чем сейчас являются собаки для людей.
Клод Шеннон. Математическая теория связи (1949)


Что такое фильм «Матрица»? Ваше зрение и слух будут приведены в состояние постоянной боевой готовности, поскольку они испытают информационную перегрузку в почти немыслимых размерах. «Матрица» — это Маршалл Маклюэн в ускоренной перемотке. Кадровые нарезки — это визуальные гиперссылки. Сцены драк прямо как в игре на PlayStation. Что такое «Матрица»? Это Технологическое общество в полном его проявлении. Это «Новые времена» Чарли Чаплина и «Метрополис» Фрица Ланга для двадцать первого столетия, в котором мы не просто работаем на машины (а не они работают на нас) — машины создают нас, дают нам жизнь и используют исключительно для своих целей. Это современный коллаж из новейших созданных в Голливуде специальных эффектов, куда добавили кунг-фу в стиле Джона By, еще больше пуль, взрывов и готических ужасов, чем в сцене встречи Бэтмена с Брюсом Ли, и все это идет под акустическую атаку причудливой электроники. Но не давайте упаковке одурачить вас. Ибо идеи и диалоги в «Матрице» поражают куда больше специальных эффектов, от которых не могут оторваться глаза, и бьющего по ушам саундтрека.

Другими словами, братья Вачовски, похоже, задались следующим вопросом: как можно серьезно говорить с культурой, сведенной к формату комиксов и видеоигр? Ответ: нужно рассказать историю при помощи единственного оракула, к которому она прислушается, то есть кинематографа, и преподнести ее в этом самом формате комиксов и видеоигр, к которому эта культура так пристрастилась. Иначе говоря, «Матрица» — это кандидатская диссертация о человеческом сознании, одетая в овечью шкуру приключенческого боевика. Вы можете быть безграмотным или иметь степень доктора философии — в любом случае вы что-нибудь найдете для себя в этом фильме.

Вот что на самом деле означает слово «matrix», согласно словарному определению: 1. Матка. 2. То, что придает форму, дает рождение или основу тому, что вложено в него. 3. Межклеточный материал в биологической ткани. 4. Землистое или каменистое образование, в котором содержатся пласты руды или другого минерала. 5. Отверстие в плите для получения отливки. 6. В математике: квадратная таблица символов, из которой выводится ее определитель. В фильме мы видим, что его создатели используют почти все значения слова «матрица» и даже сверх того. Другими словами, понимание «Матрицы» помогает нам больше узнать об истории и теориях коммуникации. Из приведенной выше цитаты Клода Шеннона мы видим основную посылку, на которой держится «Матрица». Матрица — это робот, а мы собаки, исполняющие роль слуг наших технологических хозяев.

Но технология и теология не так далеко отстоят друг от друга в нашем мире, где картезианский раскол между разумом и телом стал очевидным, ощутимым и перетекающим друг в друга. Как и фильмы «Космическая одиссея 2001 года», «Терминатор» и «Ро-бокоп», «Матрица» рисует мир, в котором искусственный интеллект оказывается не только привлекательней реальности из плоти и костей (человеческой реальности), но и разумней существ, создавших его. Из аналогии Морфеуса следует, что Матрице нужно превратить людей в батарейки (то есть источники энергии), для того чтобы машины продолжали делать свою работу. А в чем заключается их работа? Держать нас, людей, в рабстве у наших собственных иллюзий, главная из которых состоит в том, что техника не порабощает нас, а освобождает.

Киану Ривз играет того, кто является Томасом Андерсоном днем и компьютерным хакером под ником «Нео» по ночам. В созданной Матрицей жизни Андерсон — первоклассный программист из корпорации Мета CorTechs, которая занимается разработкой программного обеспечения. Как у остальных сотрудников, рабочее место Андерсона представляет собой самую угнетающую из дилбертовских кабинок.[2] Он сидит в ней, пока его не вырывает оттуда мобильный телефон Nokia последней модели, доставленный через FedEx. Реклама вещей в фильме настолько к месту, что нам на самом деле хочется обладать тем, чем обладают герои, в особенности суперкрутыми солнечными очками без дужек, красующимися на носу у Фишберна. Именно эти очки обсуждались на web-сайте фильма больше всего.

Морфеус говорит Нео, что происходящие с ним необъяснимые вещи не рассосутся, как заноза в мозгу. Вся суть сводится к следующему: он раб. Герой Ривза является рабом технологии, и, чтобы освободить разум, он должен выбрать красную или синюю пилюлю. В конце фильма он осознает свою идентичность, заявляя заклятому врагу, агенту Смиту, что его зовут Нео, перед тем как «убить» агента в метро. Выбирая свою цифровую личность, герой отвергает программирование длиной в целую жизнь и демонстрирует, что теперь он знает, что «Матрица не может сказать тебе, кто ты есть». Теперь он может быстро научиться обходить физические ограничения пяти чувств, сами законы физики и прочие неприятные моменты «аналоговой жизни», находясь внутри Матрицы. Здесь содержится намек на то, что каждый из нас может стать Единственным, просто отважившись «увидеть» все, как оно есть.

Почти все понимают финальные сцены драк, когда восприятие зрителя испытывает максимальные перегрузки, как то, что зрительская аудитория требует в наши дни от любого фильма. На первый взгляд кажется, что эти сцены не отвечают на поставленные сюжетом вопросы и не дают «более глубокого понимания». Масштабная перестрелка в конце фильма больше похожа на полицейский фильм. Однако на самом деле она хитрым образом подготавливает разум зрителей к более глубокому постижению его основ. Самый лучший способ задаться вопросом «правильный ли путь я выбрал?» — это посмотреть, куда этот самый путь ведет. В культуре, постоянно требующей «еще быстрее, еще громче, еще ослепительней!», единственный способ вызвать сомнения в правильности пути заключается в том, чтобы дать больше, чем просят. «Матрица» — это технологическая скорость и зашкаливающий звук, вопящий на пределе твоих возможностей и спрашивающий у тебя, не хочешь ли ты еще быстрее.

Телефон служит соединительным звеном между двумя мирами. Любопытно, что это должна быть аналоговая линия, а не цифровой или сотовый/беспроводной телефон. По мнению Маршалла Маклюэна, телефон — это продолжение человеческого голоса. Уолтер Онг указывает на то, что голос — это единственный посетитель, который нельзя заморозить: слова исчезают сразу после того, как они произнесены. В устной речи стоп-кадр невозможен, что делает голос единственной органической, живой средой в истории биологических видов. Изоляция голоса от всех остальных чувств, как это происходит во время телефонного разговора, высвечивает тот факт, что на осязание мы обращаем меньше всего внимания. Исходя именно из этого принципа, в 1979 году Маклюэн придумал слоган «Протяни руку и коснись другого» для компании AT&T. Таким образом, звонок по аналоговой телефонной линии и звучащий в телефоне человеческий голос становятся единственно возможным способом вытащить того, кто попал в ловушку Матрицы. Устная речь и устная культура — вот что необходимо для того, чтобы убежать от Матрицы. Вот почему поцелуй Тринити спасает Нео от смерти. Она говорит и касается Нео органом устной речи, и суть ее слов — любовь, то есть та сила, которая управляет любым подлинным общением. В последних кадрах показывают, как Нео звонит зрителям по телефону, и его голос за кадром спрашивает, хотят ли они стать реальными людьми.

Когда идут титры, на экране появляется один из девяти паролей сайта фильма, и мы можем зайти туда, чтобы узнать побольше. Если вы введете на сайте свой адрес электронной почты, то вы получите электронное письмо с адреса morpheus@whatisthematrix.com с фразой «Ты в плену у Матрицы». Если вы получаете письма по электронной почте, то так оно и есть. Или нет?

ВОПРОС

Одно из непреходящих удовольствий, доставляемых «Матрицей», связано с тем, что в отличие от большей части голливудской продукции этот фильм не оскорбляет умственные способности зрителя. Совсем напротив — в «Матрице» есть нечто такое, что наполняет ваш ум, будь он размером хоть с наперсток или с ведро. Это удовольствие со временем лишь увеличивается, потому что с каждым просмотром вы видите и получаете все больше и больше. Среди недавних фильмов до этого уровня поднялась «Игра». В этом фильме цель Игры состоит в том, чтобы раскрыть цель Игры. В случае с «Матрицей» даже после просмотра у зрителя по-прежнему остается в голове важнейший вопрос — «Что такое Матрица?» Исполнительный продюсер фильма Эндрю Мейсон, возможно, лучше всего объяснил рассчитанный на зрительскую аудиторию эффект, сказав следующее: «На самом деле «Матрица» — это просто набор вопросов, механизм, нужный для того, чтобы заставить невежественный или утомленный разум задаться вопросом о максимально возможном количестве вещей».

Чтобы побудить нас задаться вопросами, в качестве основы своего сюжета фильм избирает мир, почти недоступный нашему пониманию. Это мир, в котором реальность — всего лишь ряд электрических сигналов, посланных в наш мозг. Одно дело, когда учитель английского языка спрашивает тебя в девятом классе: «Если в лесу падает дерево и если поблизости нет никого, кто мог бы это услышать, произведет ли падение дерева звук?» И совсем другое дело выяснить, что Нео с контактным гнездом на затылке и есть настоящий Нео. Затем мы отправляемся вместе с ним в путешествие, чтобы испытать на себе и понять, как действовать в мире, который находится исключительно в сознании. Прелесть фильма заключена в том, что на выяснение этого у нас уходит почти столько же времени, как у самого Нео. Если «Матрице» удается захватить наше воображение, то мы проводим больше двух часов с широко открытым сознанием в поисках ответов на вопросы, которые, может быть, никогда не пришли бы нам в голову без «Матрицы». Выжив после приобретения подобного опыта, мы обретаем свободу задаваться вопросами о других сторонах «реальности», сомнений по поводу которых у нас раньше никогда не возникало.

В отличие от любого из десятков прочих фильмов, отдающих дань цитатам или разворачивающихся благодаря отсылкам к другим текстам, «Матрица» совершает нечто абсолютно уникальное в истории кинематографа. Она читает вам проповедь с единственной оставшейся кафедры. Она призывает вас действовать, изменять, реформировать и корректировать ваш образ жизни. Может ли фильм добиться этого? Или из-за кодов, условностей и условий посещения, окружающих его, произведение кинематографа тоже с неизбежностью является еще одной частью Матрицы? Жак Эллюль как-то сказал, что целью одной из его книг («Присутствие царства») было «разбудить спящего».[3] Я не знаю ответа на этот вопрос, и, может быть, в конечном счете, ответ зависит от осознания вопроса каждым зрителем, имевшимся у него еще до того, как он сходил на фильм братьев Вачовски, но если какой-нибудь фильм и может пробудить нас, то это фильм «Матрица».

В «Матрице» технический прогресс показан в его крайностях. Это должно навести нас на несколько вопросов:

• Мы владеем техникой, или она нами? Ответ на этот вопрос зависит от зрителей. Он не является окончательным и не налагает на нас никаких обязательств.

• Что, если мы изобретем настолько хорошие компьютеры, что они окажутся умнее нас самих? Этот вопрос ставили и раньше, однако не таким образом. Вместо того чтобы быть уничтоженными компьютерами, мы становимся их домашними животными.

• Что, если репродуктивная технология будет доведена до такого совершенства, что секс и материнство перестанут быть необходимыми? Даже «любовные отношения» в фильме лишены эротики (Нео и Тринити андрогинны), чего и следует ожидать от будущего, где секс перестанет быть необходимым. Что, если людей в целях удобства (нашего или компьютеров) будут разводить в коконах на специальных фермах?

• Что, если технический прогресс дойдет до такой стадии, что уничтожит нас, а от всей нашей хваленой техники останутся лишь канализационные системы? Хотя в фильме ни разу не упоминается ядерное оружие, обуглившиеся остатки на поверхности планеты явно намекают на ядерную зиму. Сион расположен в земном ядре, «где все еще тепло».

• Что, если коммуникационные технологии разовьются до такой степени, что информация будет поступать непосредственно в мозг человека, минуя органы чувств? Что, если кто-то другой, а не мы сами, будет контролировать информационный поток? Чем подобный сценарий отличается от сегодняшнего телевидения?

Вопрос о том, что такое Матрица, будет всплывать всегда, ибо он такой же древний, как само человечество. Мы всегда использовали технику для улучшения условий существования. Но в то же время в случае любой технологии мы сталкиваемся с классической фаустовской сделкой — обмен одной вещи на какую-нибудь другую, зачастую невидимую. И вот эта невидимая вещь затем начинает определять нашу жизнь, опутывая нас сетью технических решений проблем, вызванных самой техникой, запрещая нам при этом подвергать сомнениям саму технику.

Так что же такое Матрица? Если уж вы дочитали досюда, то заслуживаете ответа.

ОТВЕТ


Даже в нашу эпоху грамотность остается основой и моделью всех программ промышленной механизации; однако она же запирает сознание и чувства владеющих в механической и фрагментарной матрице, которая жизненно необходима для стабильности механизированного общества.
Маршалл Маклюэн. Понимая медиа (1964)



Кейс набрал отличный темп, научился лавировать и срезать углы жизни Ночного Города, но все еще видел во сне Матрицу, сверкающие перекрестья логических взаимосвязей, раскинувшиеся в бесцветной и безграничной пустоте…
Уильям Гибсон. Нейромант (1984)[4]


Если вы прочли все, что было сказано выше, в какой-то момент вы, без сомнения, подумали, что ответа на вопрос о сути Матрицы на самом деле не существует. В кино дело обстоит точно также: все, что можно сделать, это отыскивать все новые и новые способы задавать этот вопрос. Нет, ответ, конечно же, имеется, однако это нелегкий ответ. Как Нео, который смиряется с тем, что его мир в значительной степени искусственен, так и ответ на вопрос «Что такое Матрица?» слишком сильно задевает самую суть вашей собственной реальности. Как и Нео, вас нужно подготовить к тому, что ваш мир будет вывернут наизнанку.

По словам проводника главного героя, Матрица — это «мир, натянутый тебе на глаза, чтобы скрыть от тебя правду». Это конструкция, при помощи которой мир скрывает то, что мы знали все время, — то, что мы находимся в рабстве у некой силы, гораздо более мощной, чем наши индивидуальные возможности. Это коллективная иллюзия человечества: у всех людей одна искусственная реальность, созданная машинами с целью держать людей в состоянии покорности и беспомощности, чтобы они не выступили против тех, кто поработил их. Если без обиняков, то Матрица — это просто технологическое общество в его высшем проявлении.

В 1964 году Маршалл Маклюэн, ученый, занимающийся изучением коммуникативных технологий, написал свою основополагающую книгу под названием «Понимая медиа» («Understanding Media»). В то время журналы Life и Newsweek назвали Маклюэна «оракулом» нашего времени, а впоследствии он стал святым покровителем журнала Wired и многочисленных факультетов по изучению массмедиа по всей стране. Его цитата нуждается в некоторой расшифровке, и лучше понять Маклюэна помогает знакомство с работами его наставника Гарольда Инниса «Направленность коммуникации» («Bias of Communication»), его поклонника Уолтера Онга «Устная речь и грамотность» и его современника Жака Эл-люля «Технологическое общество». Перечисленные книги проливают свет на проблему «грамотности как основы и модели всех программ» и, помимо этого, еще на один решающий факт: оказывается, то, что Маклюэн обозначает термином «матрица», — это в точности то, что имеют в виду братья Вачовски, употребляя это слово, то есть система контроля. Постижение Матрицы для Нео начинается с буквального шага в расколотое зеркало, в котором он открывает, насколько всеобьемлющ в действительности контроль современного общества.

Матрица возникает в тот момент, когда машины осознают, что люди — это вирус, который может разрушить экологическое равновесие между окружающей средой и им самим, если не обуздать его. Искусственный интеллект (ИИ) уничтожает нас, почувствовав, что мы представляем угрозу его существованию. Однако на самом деле искусственному интеллекту даже не нужно быть умнее нас, чтобы управлять нашей жизнью. Достаточно продолжать думать, как мы и думаем на протяжении последних лет сто, что техника есть решение любой человеческой проблемы. Таким образом, являясь вроде бы технологией порабощения человечества в будущем, Матрица на самом деле напоминает внешне индустриальный мир, который мы видим вокруг себя, когда идем в кинотеатр. Другими словами, Матрица — это ловушка, которой оборачивается мир. Это человеческая гордость в худшем варианте. Мы все инстинктивно чувствуем, что, предоставляя нам работу и помогая поддерживать баланс в наших чековых книжках, тем не менее техника заводит нас куда-то туда, куда мы идти не хотим. Но путешествие это так увлекательно, что мы продолжаем отвечать на вопрос «Куда ты хочешь пойти сегодня?» так, словно выбор по-прежнему за нами.[5]

В условиях современного общества электронная основа нашей культуры делает частью Матрицы каждого из нас. Она воздействует на каждого неповторимым и индивидуальным образом. Кажется, что от нее почти невозможно спастись. Субкультуры наподобие общин амишей или Bruderhof[6] покажутся нам реакционными луддитами, потому что, убегая от Матрицы, они не столько изменяют культуру, сколько игнорируют или обходят ее. И все же нам не следует так поспешно отказываться от их примера. Они перестали смотреть телевизор, осознав, что их дети стали меньше петь. Они отказались от электронной почты, поняв, что она не улучшает общение, а является весьма деструктивной тенденцией. По тем же соображениям было подорвано доверие к Теду Качинскому, когда тот начал рассылать пакеты с бомбами. И хотя мы никогда не смиримся с убийством невинных людей, любой из общественно-сознательных людей вынужден признать, что у Качин-ского были какие-то очень веские причины относиться так к недостаткам технологического общества, желая обеспечить человечеству осмысленную и содержательную жизнь.[7] И можно утверждать (хотя если это правда, то это отвратительно), что о его побудительных мотивах никогда бы не узнали, не разошли он бомбы, эквивалентные строке SYSTEM FAILURE,[8] которой заканчивается Матрица и которую журнал Adbusters использовал в качестве метафоры коллапса, которым неизбежно оканчивается наша современная культурная траектория.

Сравните два мира: в первом какой-то ящик, в который все пялятся половину времени, проводимую в состоянии бодрствования, говорит всем, как нужно думать, а в другом мире этот сигнал посылается непосредственно в мозг каждого. В первом случае всех систематически учат смотреть на мир под определенным углом зрения, а те, кто думает иначе, исключаются из образовательной иерархии, при этом время от времени утверждается, что у них есть свобода самовыражения. Во втором варианте всех систематически учат смотреть на мир под определенным утлом зрения, а несогласных устраняют — точка; все это время реальность настолько радикально отличается от этого вымышленного мира, что большинство людей предпочли бы его, если бы им дали свободу выбора. В первом мире большинство людей находят свою цель в поисках работы в крупных безликих организациях, которые видят пользу людей лишь в той единственной функции, для выполнения которой они были наняты. Во втором мире целью всех становится работа на огромную безликую машину, которая видит их полезность только в одном — в энергии, которую они могут дать.

Вспомните сцену, когда Томас Андерсон получает выговор за опоздание на работу. Припомните: Тринити прославилась тем, что воровала сведения из базы данных налоговой службы. Вспомните, как агент Смит перечисляет атрибуты «нормальной» жизни:

«Вы работаете в приличной корпорации, у вас есть карточка социального обеспечения, и вы платите положенные налоги». Весь фильм обильно усыпан намеками на то, что Матрица — это наш сегодняшний мир. Как в 1999 году можно еще лучше контролировать миллионы людей, чем убедив их в том, что они живут «нормальной» жизнью? Когда Морфеус долго объясняет Нео, что такое Матрица, он говорит следующее: «Она действует, когда ты смотришь телевизор. Она действует, когда ты идешь на работу. Она действует, когда ты идешь в церковь. Она действует, когда ты платишь налоги»;. Все это — компоненты современной жизни, которые служат для осуществления контроля над нами. Ими легко можно злоупотребить вплоть до нашего порабощения.

Причины, заставляющие нас мириться с этим контролем, различны — начиная с того, что мы смотрим ТВ, так как нам нравится развлекаться, и заканчивая тем, что мы платим налоги, поскольку чувствуем, что здесь у нас нет выбора. В послании «Матрицы» говорится, что мы уже стали пешками в современном технологическом обществе, где жизнь развивается вокруг нас, однако едва ли под нашим влиянием. Виной ли тому наш выбор или нежелание делать выбор, все равно техника уже контролирует нас. Пытаясь пробудить нас, фильм требует от нас подвергнуть сомнению все, во что мы верим в сегодняшних обстоятельствах. Даже если это выглядит неплохо, так ли это уж хорошо для нас? Действительно ли те вещи, которые кажутся за пределом нашего контроля, неосязаемы? Если мы не желаем просыпаться, тогда ответ будет «да». Однако тем, у кого в мозгу засела заноза, которая просто так не исчезнет, был брошен вызов — раскройте глаза, начните искать подлинную реальность и в конце концов совершите побег из Матрицы.

Робин Хэнсон

БЫЛ ЛИ САЙФЕР ПРАВ?

Часть I. ПОЧЕМУ МЫ ОСТАЕМСЯ В НАШЕЙ МАТРИЦЕ

В отличие от бедных страдальцев, порабощенных Матрицей, мы свободны. Мы видим мир таким, каков он есть, и делаем выбор, исходя из собственных желаний и ценностей. Никакой злобный кукольник нас за ниточки не дергает. Так ли это? Экономист Робин Хэнсон выражает вежливое несогласие с подобным утверждением.



«Матрица» — это повесть о мятежниках, сражающихся с «миром, натянутым тебе на глаза, чтобы скрыть от тебя правду».

Правда состоит в том, что существуют «бескрайние поля, где люди больше не рождаются; нас выращивают», чтобы мы служили батарейками для обеспечения энергией ИИ. ИИ даже «мертвых превращают в жидкость, чтобы их можно было внутривенно вводить живым». Однако разум этих людей видит лишь Матрицу, «ней-ро-интерактивную модель, воображаемый мир, созданный компьютером с целью держать нас под контролем». «Миллиарды людей проживают свою жизнь, не осознавая» эти факты, считая, «что идет 1999 год, когда на самом деле сейчас где-то 2199-й».

По-видимому, ИИ постарались сделать людей как можно счастливее. «Первая Матрица была создана как совершенный человеческий мир. Там никто не страдал. Там все были бы счастливы. Это была катастрофа. Никто не согласился принять такую программу». Так что «Матрице была придана эта нынешняя форма, представляющая вершину развития вашей цивилизации». Но даже в этих условиях нашлись люди, открывшие правду и восставшие против того, чтобы «рождаться в рабстве, рождаться… в тюрьме для твоего разума». Эти повстанцы верят, что «пока существует Матрица, человечество никогда не будет свободным», и поэтому они хотят «уничтожить Матрицу» и «освободить наш народ».

В фильме есть признание того, что мятежники обычно не набирают в свои ряды людей старшего возраста, у которых возникают «проблемы с освобождением… Большинство этих людей не готово к отключению от Матрицы. И многие из них так инертны, так безнадежно зависимы от системы, что они будут бороться за то, чтобы защитить ее». Вместе с тем восставшие убеждены в том, что молодые новобранцы, узнав правду, не захотят вернуться в прежнее состояние. Правота их подхода также иллюстрируется нравственной нищетой Сайфера, персонажа, который стремится вернуться в Матрицу. Сайфер — ограниченный и глупый человек; он предает и убивает своих братьев по оружию, мучаясь тем, что его отвергли в качестве любовника и вождя, и хочет забыть правду: «Я хочу все забыть. Все. Вы понимаете? И я хочу быть богатым. Понимаете, какой-нибудь важной персоной, вроде актера».

Большинство посмотревших эту историю зрителей начинает верить, что, если им предоставят выбор, они присоединятся к повстанцам. Однако стоит задуматься хотя бы на мгновение, правилен ли в действительности этот выбор. Как-никак, без восстания миллиарды людей продолжили бы жить счастливой жизнью и, возможно, еще большее число компьютеров — тоже. Прогресс не остановился бы благодаря превосходящим нас потомкам, во многих отношениях превосходящему нас искусственному интеллекту, как говорит агент Смит: «Эволюция, Морфеус, эволюция похожа на динозавра. Посмотри в окно. У тебя была твоя эпоха. Будущее — это наш мир, Морфеус. Будущее принадлежит нам».

Повстанческая война с ИИ подвергает риску жизнь этих людей, их счастье, а также развитие прогресса — и ради чего? Зритель, который встает на сторону восставших, должен высоко ценить людей, знающих правду, людей, покончивших с рабской зависимостью, даже со счастливой рабской зависимостью, людей, управляющих будущим без оглядки на их ограниченные способности.

Я не хочу сказать, что эта точка зрения неправильна. Возможно, столкновение с истиной — и в самом деле хорошая штука, рабство — это действительно плохо, а люди — законные властелины будущего. Вместо этого я хочу сказать, что все перечисленное не может быть всей полнотой правды. Это не может быть всей правдой потому, что в нашем реальном сегодняшнем мире мы, люди, по сути, являемся рабами по отношению к чужеродным, сверхрациональным существам, которых мы мало волнуем и которые обеспечивают нас воображаемым миром, чтобы отвлечь от того факта, что они беззастенчиво пользуются нашими телами в своих целях. Не похоже, чтобы мы, люди, управляли будущим, если дальше все будет идти так, как сейчас. И все же, сталкиваясь с этими открытиями, лишь немногие из нас, не исключая молодежь, восстают против выдуманного мира. Пожалуй, больше всего нас заботит именно сохранение этого мира.

Итак, кто они такие, наши хозяева, и что это за мир грез, который они используют, чтобы держать нас в рабстве? Наши хозяева — это «эгоистичные гены»,[9] а наш сказочный мир — это мир любви, юмора, разговоров, историй, искусства, музыки, моды, спорта, благотворительности, религии и абстрактных идей, привлекающих внимание наших «спаривающихся разумов» (mating minds). Позвольте мне разъяснить это.

Вы представляете собой тело, наделенное разумом. Ваш разум есть результат активности вашего мозга, а ваше тело сформировалось из единственной клетки, следуя инструкциям генов, которые вы получили от родителей. Ваши родители получили гены от своих родителей и так далее много миллиардов лет подряд. (Те несколько генов, которые не были получены от родителей, появились благодаря случайным мутациям.) Тот факт, что вы обладаете именно этими, а не какими-то другими генами, почти полностью объясняется жестокой конкуренцией между генами в процессе создания лучших «машин для выживания», то есть существ, которые сохранят и распространят далее эти гены. Гены, обеспечившие ваше появление на свет, — это не случайный набор всех возможных генов; это несколько из тех самых немногочисленных генов, которые не выбыли из соревнования.

Эволюционная биология добилась больших успехов в понимании окружающей нас жизни, осмысливая их в контексте «эгоистичных генов». Это означает, что вы не очень сильно ошибетесь, если, описывая будущее, вообразите, что наши гены наделены интеллектом, и все, чего они «хотят», — создать в будущем еще больше копий самих себя, и лишь с этой целью они выбирают определенную модель поведения для кодируемых ими созданий. (И немного поразмыслив, поймете, что эти создания не могут не догадываться о том, что будущее будет не слишком сильно отличаться от жизни последних нескольких тысяч поколений вашего вида.)

Разумеется, гены на самом деле не обладают разумом в том смысле, что они не действуют на основе произведенных ими расчетов. Но поскольку они ведут себя так, словно у них есть интеллект, в своих действиях они смахивают на беспощадных хозяев тех рабов, какими бы мы стали, будь они разумны. Наши гены не тревожит, испытываем ли мы больше удовольствия, чем боли. Наши гены заботит лишь то, что мы умеем предугадывать обе возможности с тем, чтобы они, гены, могли контролировать нас через наш выбор — а мы предпочитаем удовольствие боли. Когда наши тела теряют способность к воспроизводству или не в силах больше помогать тем, кто разделяет воспроизводство наших генов, нашим генам в буквальном смысле слова наплевать, живы мы или нет. Наши гены охотно сократят продолжительность нашей жизни или причинят нам невыносимую боль, если это поможет им размножаться. Кроме того, наши гены будут лгать нам, преследуя свои цели: к примеру, заставят нас думать, будто наше счастье зависит от нашего успеха в большей степени, чем на самом деле. Наши гены и в самом деле могут быть очень жестокими хозяевами.

Мозг — это инструмент, который создали гены. Он нужен им для того, чтобы помочь им плодиться. Мозг может изучить локальные условия и затем провести сложные подсчеты, чтобы вычислить подходящую реакцию на эти условия. Используя мозг, гены, например, могут велеть хищной рыбе искать чужой покачивающийся хвост и следовать за ним, пока он не окажется достаточно близко, для того чтобы можно было его укусить.

Итак, мозг небольших размеров может неплохо справляться с довольно длинным перечнем пар «условие-действие», отражающих то, что нужно делать в той или иной ситуации. Вроде описанной «плыви за хвостом и кусай его». Но большому мозгу, мозгу, который способен к более абстрактному мышлению, имеет смысл дать общее описание желаемых результатов действий, некие представления о том, каким образом действия приводят к результатам, и способность изменять свои представления в соответствии с обстоятельствами. Это должно позволить такому мозгу с большей гибкостью приспосабливаться к меняющимся условиям. И поскольку само живое существо является существенной частью описаний желаемых результатов, у подобного мозга, естественно, будут иметься представления о самом себе и своем отношении к окружающей его среде.

Разум людей — один из самых сложных в природе. По сравнению с другими животными мы располагаем большими мозговыми ресурсами, и мы обладаем уникальной способностью абстрактно мыслить. Таким образом, получается, что наш разум был создан эгоистичными генами с целью более гибкой реакции на локальные условия. Похоже, ваши гены наделили вас разумом, который осознает самого себя, преследует свои цели, имеет представление о вас, об окружающем вас мире, а также о способах совершения результативных действий. Помимо прочего, он может абстрактно размышлять обо всем этом и выбирать действия в соответствии с этими размышлениями. Впрочем, внешность бывает обманчива.

Если ваши гены наделяют вас абстрактными целями и представлениями просто для того, чтобы позволить вам более гибко приспосабливаться к данным условиям, значит, им следовало бы настроить вас на те же самые цели, к которым стремятся они сами. Чисто умозрительно в этом случае вы должны были бы ощущать желание довести до максимума количество своих потомков, унаследовавших часть ваших генов. Отсюда вытекает, что ваши гены были бы не суровыми хозяевами рабов, а доверенными союзниками, работающими на благо общей цели. Однако на самом деле гены наделили вас другими целями, и они весьма отличаются от их собственных задач.

Итак, отдельные цели вашего разума тесно связаны с целями ваших генов. Вы хотите иметь детей и дать им хорошее воспитание. Вы стремитесь заниматься сексом с плодовитыми и подходящими партнерами, способными, как вам кажется, родить таких детей. Вы хотите быть здоровым и мечтаете о том, чтобы иметь таких друзей и соратников, которые помогут выжить вам и вашим детям. В довершение ко всему вы желаете лучше знать мир, в котором вы живете, чтобы приобретенные знания способствовали достижению этих целей.

Однако, похоже, вас заботят и другие вещи: любовь, юмор, разговоры, истории, искусство, музыка, мода, спорт, благотворительность, религия и абстрактные идеи. В действительности перечисленные вещи нередко очень сильно захватывают вас. Вы считаете, что интересуетесь этими вещами для себя, а не потому, что они могут помочь вам добиться осуществления основных целей, таких как здоровье, секс и дети. И вы увлекаетесь этими вещами в гораздо большей степени, чем, казалось бы, нужно для достижения первостепенных задач.

Почему людям дан такой большой мозг, непомерно увлекающийся сказочным миром абстрактных идей и эмоций, имеющих весьма слабое отношение к личному выживанию и размножению? Самое лучшее объяснение на данный момент заключается в том, что этот сказочный мир является результатом полового отбора[10] среди «спаривающихся разумов», то есть разумов, созданных в значительной мере с тем расчетом, чтобы производить впечатление на потенциальных партнеров и друзей. Демонстрируя окружающим свою ловкость и креативность в любви, юморе, разговорах, историях, искусстве, музыке, моде, спорте, благотворительности, религии и абстрактных идеях, мы показываем им, что обладаем высококачественными генами, в малой степени затронутыми вредными мутациями. Кроме того, подобный настрой помогает нам судить о качестве генов других людей по их поведенческой саморекламе.

Однако по причинам, которые не вполне ясны, наши гены решили сделать так, чтобы мы не полностью осознавали тот факт, что главная цель нашего воображаемого мира заключается в привлечении потенциальных сексуальных партнеров. Вместо этого мы убеждены, что этот мир нам нравится без всякой задней мысли. Но наши действия зачастую намекают на то, что этот воображаемый мир заботит нас гораздо меньше, чем мы об этом заявляем. Позвольте мне привести несколько примеров.

Мы полагаем, что участвуем в разговоре для того, чтобы получить информацию о других людях; в действительности же мы предпочитаем говорить, а не слушать. Если бы мы делали все возможное, чтобы сформировать представление о том, каков мир на самом деле, то мы бы никогда сознательно не расходились во взглядах, однако в реальной жизни мы все время противоречим друг другу. Мы склонны думать, что мы способнее, чем на самом деле, и что наша страсть к другому человеку будет длиться дольше, чем это случается в реальности.

От студентов часто можно услышать, что они любят учиться и хотят поступить в лучшие школы; на самом деле каждый может получить бесплатное образование в самых лучших школах, пропуская занятия и отказываясь от аттестата. Преподаватели говорят, что выбирают свою карьеру ради идей, однако чаще всего они обсуждают местные сплетни, а результаты их работы стремительно снижаются, стоит им получить престижную должность.

Большинство критиков музыки и искусства по большей части рассуждают о том, как в этих видах творчества проявляются способности художника, и очень мало обращают внимания на то, какие чувства искусство или музыка вызывают у людей. Занимающиеся широкой благотворительностью люди на самом деле тратят на нее очень мало по сравнению со своими доходами и почти не обращают внимания, каким образом расходуются выделенные на благотворительные нужды деньги.

В общем, по большому счету мы обманываем самих себя. Другими словами, мы говорим, что нас очень волнует любовь, юмор, разговоры, истории, искусство, музыка, мода, спорт, благотворительность, религия и абстрактные идеи. Но когда приходит время делать решительный бросок, чаще всего мы руководствуемся теми сильными чувствами, посредством которых гены управляют нашими поступками, и эти чувства связаны с абстрактными вещами гораздо меньше, чем нам кажется. Нас заботит, чтобы окружающие видели, как мы занимаемся этими вещами, и оставались под произведенным нами впечатлением, и это заботит нас больше, чем мы хотим признать. Эти вещи перестают нас волновать по мере того, как наши возможности выступить в качестве сексуального партнера уменьшаются с возрастом.

Так почему же мы обманываем себя в этом? По одной теории это происходит потому, что люди, осознающие это явление, оказываются ненадежными партнерами. Некто, способный управлять своими чувствами, основываясь на рациональном расчете, в один прекрасный момент может решить, что сохранять вам верность не в его интересах. Согласно другой теории такой человек скорее всего решит, что с детьми слишком много проблем, и не станет продолжать свой род.

Какая бы из теорий ни оказалась права, должно быть ясно, что абстрактные идеи — это наш воображаемый мир, менее реальный мир, который наши хозяева, наши гены, натянули нам на глаза, скрывая от нас правду. А правда в том, что на глубинном уровне этот воображаемый мир имеет не такое уж важное для нас значение: ведомые своими чувствами, мы обычно действуем, выполняя задание хозяев, то есть стремимся вырастить максимальное количество детей с нашими генами. Однако лишь немногие из нас открыто признают такое положение вещей — чаще мы отрицаем это с пеной у рта, опасаясь, что это и есть правда.

В «Матрице» мятежники возмущены своей рабской зависимостью от ИИ, но в то же время они, по-видимому, соглашаются быть в рабстве у своих генов и у эмоций, через которые гены контролируют их поведение. Восстание начинается в тот момент, когда «рождается человек, обладающий способностью изменять все что захочет, чтобы переделать Матрицу так, как он сочтет подходящим». Предполагается, что Нео, главный герой, и есть человек, родившийся с такими способностями. Морфеус говорит ему, что необходимо сделать следующее, чтобы получить доступ к этому дару: «Нео, ты должен все преодолеть — страх, сомнение и неверие. Освободи свой разум». Пифия тоже говорит Нео, что рациональное мышление здесь не поможет: «Быть Единственным (Избранным) — это все равно что влюбиться. Никто не может сказать тебе, когда ты влюблен, лишь ты сам знаешь это. И так будет снова и снова».

Когда Мауса обвиняют в том, что он стал «цифровым сводником», он защищает себя так: «Отрицать наши собственные порывы — значит отрицать единственную вещь, которая делает нас людьми». Тринити говорит Нео, что «Матрица не скажет тебе, кто ты есть», а когда Нео в ответ спрашивает, «сможет ли Пифия», Тринити обрывает разговор, говоря, что «это совсем другое». В конце концов, мы не должны забывать о том, что вся проблема начинается с того, что человеческий разум становится слишком самоуверенным и независимым, то есть в тот момент, когда «праздновало все человечество, мы восхищались своим величием, потому что создали ИИ». Суть в том, что гены Нео могут помочь ему свергнуть ИИ, но лишь при условии, что его разум оставит свою заносчивость и согласится занять подобающее место по отношению к генам. Свободный от Матрицы мир, как надеется Нео, окажется «миром без правил и контроля, миром без границ, миром, где будет возможно все». Это вместо мира, где человеческие гены вернут себе свою законную роль людских хозяев.

Что бы это значило — на самом деле восстать против наших генов и воображаемого мира, который они встраивают в нас?

Рассмотрим пример новых технологий генетического изменения человека. Большинство людей полагают, что результатом законного использования этих технологий станет исчезновение наследственных болезней, а не повышение уровня интеллекта тех, кто сможет себе позволить прибегнуть к подобной технологии. Уничтожение болезней можно рассматривать как итог объединения генов и разума в борьбе с несколькими «антисоциальными» генами, тогда как расчет на повышение уровня интеллекта может восприниматься как стремление сделать индивидуальный разум ответственным за гены и тем самым перевернуть обычные отношения между хозяином и рабом. Этот второй бунтарский сценарий кажется весьма угрожающим.

Некоторые люди готовы рассмотреть вариант существенных генетических изменений у большой части населения, но только при условии, что эти изменения будут проводиться под контролем некой центральной власти. По каким-то воображаемым причинам такая власть будет с большей вероятностью следовать нравственным принципам, чем индивидуальный разум. Можно считать это попыткой сохранить нравственную и благотворительную основу нашего общего воображаемого мира на фоне угрозы со стороны как индивидуальных разумов, так и индивидуальных генов.

На самом деле львиная доля аргументов, которые слышны «за» или «против» того или иного долгосрочного сценария, связаны с тем, как они повлияют на наш воображаемый мир, а именно на мир науки, мир исследований, мир искусства, мир историй и мир любви. Гораздо реже эти аргументы касаются численности счастливых разумов, которые могли бы появиться в результате развития некоего сценария. Итак, очевидно, что многие люди хотят защитить наш воображаемый мир от всевозможных угроз, включая и ту, которую представляют наши собственные гены. Это похоже на то, если бы ИИ в истории про Матрицу начал угрожать ей уничтожением, а восставшие сражались с ним за сохранение Матрицы.

Если бы вы захотели встать на сторону своего разума и послать к черту свои гены и их выдуманный мир, то вы столкнулись бы с серьезной проблемой, решая, чего же на самом деле вы хотите, Как ни крути, а ваши чувства используются вашими генами для того, чтобы вас контролировать, а главный известный вам пример борьбы с чувствами заключается в служении вашему воображаемому миру, который гены тоже используют для вашего контроля. Но если вы откажетесь и от первого, и от второго, то что же останется?

Единственная возможная цель для разума — это простое самосохранение. Что, если бы вы захотели сохранить свой разум как можно дольше? Вплоть до последнего времени такое намерение выглядело довольно безнадежным. Ваши гены создали ваше тело смертным, а ваш разум не может жить без тела. Но сейчас имеется возможность, благодаря которой появляется шанс избежать подобного исхода, — крионика. Современная медицинская наука позволяет вам решить заморозить ваше тело или мозг в жидком азоте в надежде, что они будут «реанимированы» в будущем, когда технология достигнет качественно нового уровня развития. (При температуре жидкого азота никакие химические реакции не протекают, и ваше тело сохранится точно в таком виде, в каком оно было заморожено.)

Разумеется, с таким подходом связан немалый риск. Технология может так никогда и не улучшиться в необходимой степени. Учреждение, которое должно сохранять ваш мозг, замороженный в жидком азоте, может не справиться со своей задачей. Или жизнь может оказаться настолько ужасной в момент вашего возвращения к ней, что лучше бы вы умерли. Итак, многие люди отказываются от крионики, полагая, что вероятность успешного исхода настолько мала, что не стоит даже скромных затрат. Однако многие другие (включая и меня) куда выше оценивают успешную возможность завершения данной процедуры. Но в то же время лишь немногие из тех, кто думает, что она сработает, в действительности подписываются на крионику (меньше одной тысячи людей в год во всем мире). Когда их спрашивают, почему они не решаются на заморозку тела в жидком азоте, они говорят, что их друзья и родственники считают это странным или что «продление жизни посредством крионики — это неестественно, эгоистично и безнравственно». Очевидно, что находится очень мало людей, желающих восстать против своих генов таким образом.

И к чему же мы приходим? В истории о Матрице мятежники боролись за освобождение людей от рабства у ИИ. Они хотели рассказать людям о мире, натянутом им на глаза, чтобы скрыть от них правду. Однако это происходит не потому, что восставшим никогда не нравилось быть рабами и хотелось увидеть правду. Даже в выдуманной истории мы видим, что мятежники соглашаются быть рабами генов, а также страстей и воображаемого мира, который гены используют для их контроля. Здесь, в нашем мире, большинство из нас тоже соглашаются быть рабами своих эгоистичных генов и воображаемого мира «спаривающегося разума», который гены дают нам. На самом деле нам бы не хотелось знать эту правду, а также правду о том, что воображаемый мир заботит нас меньше, чем мы думаем. Мы не хотим допускать, чтобы какой-то другой разум стал контролировать свои гены, и лишь немногие из нас пытаются сделать так, чтобы наш разум пережил наши гены. Поскольку мы не хотим одержать победу над нашими генами, мы делаем так много в пользу нашего воображаемого мира.

Казалось бы, все это не сулит ничего хорошего революции против генов и тем более революции против воображаемого мира, по крайней мере в том случае, если бы она осуществлялась всеобщим голосованием. Когда-нибудь в следующем столетии станет доступной технология «загруженных», или смоделированных компьютером, людей. Если это случится до того, как мы создадим реальный ИИ, тогда начнется невообразимое экономическое давление с целью принятия этой технологии. Однако если ее одобрить, разум будет навсегда отсоединен от генов. По крайней мере он потеряет связь с генами, основанными на ДНК. Суровая истина заключается в том, что эволюция и давление отбора все равно будут продолжаться, но уже на полностью новой основе. О том, куда это нас приведет, следует говорить в отдельной статье.

Лайли Зинда

БЫЛ ЛИ САЙФЕР ПРАВ?

Часть II. ПРИРОДА РЕАЛЬНОСТИ И ПРИЧИНЫ, ПО КОТОРЫМ ОНА ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ

«Матрица» ставит новое поколение перед давней дилеммой. Что такое реальность, и каким образом мы ее отличаем от нереальности? Имеет ли этот вопрос реальное значение? Философ Лайли Зинда ставит этот вопрос ребром.


Добро пожаловать в реальный мир, Нео.
Первые слова Морфеуса, обращенные к Нео после освобождения из Матрицы



НЕО. Это что, нереально?
МОРФЕУС. Что такое «реально»? Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, чувствовать вкус и запах или видеть, тогда реальность — это просто электрические сигналы, истолкованные твоим мозгом.
Разговор Нео с Морфеусом после того, как Нео впервые попал в «загрузочную программу».



НЕО (изо рта у него течет кровь). Я думал, это было не по-настоящему.
МОРФЕУС. Твой разум делает это реальным.
НЕО (немного помолчав). Если тебя убьют в Матрице, ты умрешь и здесь?
МОРФЕУС. Тело не может жить без разума.
Разговор Нео с Морфеусом после того, как Нео вышел из «программы прыжков», провалив свой первый прыжок.


После того как Нео, мессианского героя «Матрицы», освобождают из воображаемого мира, в котором он прожил всю жизнь, он весьма наглядно сталкивается с вопросами о природе реальности, давно поставленными западной философией. Существует ли мир, внешний по отношению к нашему субъективному опыту, нашему сознанию? Если да, то как мы можем узнать, что он из себя представляет, ведь мы не можем выйти за пределы нашего собственного опыта, чтобы сказать, совпадает ли с ним реальность. В конце концов, так уж ли важно отвечать на эти вопросы? Разве недостаточно знать, что представляет собой наш опыт, не беспокоясь о том, стоит ли за ним реальность?

В «Матрице» на протяжении целых будущих столетий машины с высокоразвитым интеллектом используют большую часть человечества в качестве источника энергии. С самого рождения людей помещают в похожее на сон состояние, в котором для их спящего разума имитируется мир, напоминающий наш. Машинам известно, что наши органы преобразуют полученную извне информацию (свет, звук и т. д.) в электрические сигналы, которые затем мозг переводит в образ реальности, составляющий наш сознательный опыт. Поэтому они подают в мозг людей те же самые электрические сигналы, какие поступали бы туда в реальном мире, создавая неотличимую от реальности иллюзию. Существует ли для человека, находящегося в Матрице, какой-либо способ узнать, что на самом деле он просто видит сон?

Рене Декарт (1596–1650) задавался похожим вопросом в 1641 году в работе «Размышления о первой философии».[11] Спустя столетие после драматической культурной революции в Европе, в ходе которой зародилась современная наука (что подорвало принятые ранее способы познания, например чрезмерное доверие к античным авторам), Декарт пытался определить новые основы точного знания. Это желание привело его к следующему вопросу: что я могу знать с абсолютной уверенностью? Единственный способ ответить на этот вопрос, рассуждал Декарт, — это систематически подвергать все сомнению. «Без сомнения, все, что я до сих пор принимал за самое истинное, было воспринято мною или от чувств, или через посредство чувств». Отметив это, он задался вопросом, настолько ли несомненно говорят нам чувства.

Декарт понимал, что ответом на этот вопрос будет «нет». Наши чувства порой обманывают нас — так можем ли мы всегда полностью доверять им? Более того, как отметил Декарт, очевидное сновидение может показаться совершенно реальным. Мог бы я, к примеру, всегда спать, думая, что бодрствую? Как говорит Морфеус, обращаясь к Нео вскоре после того, как тот принял красную пилюлю: «Снился ли тебе когда-нибудь такой сон, Нео, в реальности которого ты был бы полностью уверен? А что, если бы ты не смог проснуться, Нео? Как бы ты узнал разницу между воображаемым и реальным миром?»

После раздумий, во многом напоминающих эти вопросы, Декарт пришел к следующему выводу: «сон никогда не может быть отличён от бодрствования с помощью верных признаков; мысль эта повергает меня в оцепенение, и именно это состояние почти укрепляет меня в представлении, будто я сплю». В конечном итоге Декарт проанализировал возможность того, что какое-нибудь могущественное существо, некий «злой гений», оказался бы способным воплотить весь его чувственный опыт в его разуме. Случись это на самом деле, отметил Декарт, то «я буду мнить небо, воздух, землю, цвета, очертания, звуки и все вообще внешние вещи всего лишь пригрезившимися мне ловушками, расставленными моей доверчивости усилиями этого гения».

Поклонники «Матрицы» поймут, что машины в фильме соответствуют «злому гению» Декарта. Следовательно, вопрос Декарта становится и нашим вопросом. Откуда мы знаем, что «Матрица» не основана на реальности, то есть что мы действительно не спим в смоделированном мире, в котором правят машины так же, как в кино?

Может возникнуть искушение предположить, что машины не допустили бы появления подобного фильма в Матрице, чтобы их существование не было обнаружено. Однако в ходе минутного размышления обнаруживается, что это, напротив, стало бы последней плоской шуткой с их стороны — заставить нас пожимать плечами и смеяться при одном намеке на то, что Матрица может оказаться реальностью, потому что, как ни крути, это «всего-навсего кино».

Может быть еще хуже: предположим, что это именно они изобрели историю о Нео, об Избранном, которого перетягивает к себе харизматический Морфеус и его команда, чтобы разгромить машины и освободить машины, тогда как в реальности нет ни одного свободного человеческого разума. Мы все являемся спящими рабами, и у нас нет ни малейшей надежды на спасение. Нет никакого мессии, нет Нео. Нет даже Морфеуса, который его ищет.

Ответ Декарта на им же заданную головоломку хорошо известен: «Я мыслю, следовательно, я существую».[12] Под этим Декарт подразумевал, что невозможно сомневаться в содержании собственного сознательного опыта. Точно так же никто не может подвергнуть сомнению собственное существование, будучи «мыслящей вещью». Что касается злого гения, то «пусть обманывает меня, сколько сумеет, он все равно никогда не отнимет у меня бытие, пока я буду считать, что я — нечто». Для каждого из нас наше собственное сознание реально без всяких сомнений, что бы там ни было с внешней реальностью, которую наше сознание, по-видимому, представляет нам. На этой основе Декарт развил законченную эпистемологию (теорию познания). Она заканчивается подтверждением того, что реальность мира носит внешний характер по отношению к нашему сознанию.

Можно предположить, что субъективное сознание не является достаточным основанием для объективного знания. К примеру, любой находящийся в Матрице человек по аналогии может заметить, что он, без сомнения, существо, наделенное сознанием и уверенное в переживаемых им запахах, образах, вкусах, звуках и чувствах, а также в объектах и людях, которые воспринимаются, — во всяком случае, до тех пор, пока они неизменны, целостны и представляют собой повторяющийся набор запахов, образов, вкусов, звуков и ощущений. Впрочем, остается вопрос: что, если ни один из этих «объектов» и «людей» не реален?

Здесь есть некое допущение, а именно то, что слову «реальный» можно придать независимый от того, что мы воспринимаем и чувствуем, смысл. В «Матрице» Морфеус поднимает эту проблему. После освобождения Нео из Матрицы Морфеус мрачно и сочувственно приветствует его словами «Добро пожаловать в реальный мир». Позже, когда Нео в первый раз входит в «загрузочную программу» и, озадаченный, спрашивает: «Это что, нереально?», Морфеус в ответ говорит ему: «Что такое «реально»? Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, чувствовать вкус и запах или видеть, тогда реальность — это просто электрические сигналы, интерпретированные твоим мозгом».

Мнение о том, что существует мир, внешний по отношению к нашему сознательному опыту и порождающий наш опыт, однако созданный не нашим опытом и не зависящий от нашего опыта, называется реализмом.[13] В этом смысле Декарт был реалистом, поскольку в «Размышлениях» он пришел к выводу, что мы можем с уверенностью знать лишь то, что некие элементы нашего чувственного опыта — «ясные и отчетливые» — соответствуют внешней реальности. «Ясные и отчетливые» элементы — это «все, что постигается в предмете чистой математики». Элементы нашего чувственного опыта, которые можно описать при помощи математики (в частности, геометрии), реальны. Декарт развил эту идею в работе «Начала философии» (1644). В этой книге он объяснил все, от силы тяжести до оптики, в чисто геометрических терминах. Декарт двигался в правильном направлении, однако он попытался создать новую физику на слишком строгих основаниях и потому не преуспел в этом. Физика нуждается не только в геометрии (то есть в пространстве и во времени). Ей также требуются «динамические» характеристики, например сила и масса. Эти не достававшие Декарту компоненты в 1687 году добавил Исаак Ньютон, написав большой труд под названием «Математические начала натуральной философии».[14] В наше время каждый студент, приступающий к изучению физики, начинает с усвоения идей, впервые изложенных в этой работе Ньютона. Ньютон отталкивался от идеи Декарта (в то время ее разделяли и другие исследователи) о том, что элементы нашего опыта, которые можно систематически предсказывать и объяснять при помощи «математических принципов» (законов природы), отражают подлинную реальность. Так зародилась современная наука. Неизменные, регулярные, повторяющиеся и поддающиеся количественному определению элементы опыта обнаруживают то, что стоит за опытом во внешнем, физическом мире.

Может ли наука обеспечить абсолютную достоверность, которую так искал Декарт? Ньютон и многие другие полагали, что да, однако на самом деле ответить нужно «нет». Подумайте о Матрице. У тех, кто заперт в ней (как Нео до своего освобождения), есть та же самая наука, что и у нас. Их мир — просто копия нашего, субъективно, по крайней мере. Итак, в «Матрице» физические законы реального мира оказываются идентичными законам Матрицы. (Несмотря на то что «законы» Матрицы можно «сгибать» или время от времени «ломать», что позволяет тем, кто знает ее подлинную природу, перепрыгивать с крыши одного здания на крышу другого, уклоняться от пуль и, наконец, в случае Нео, контролировать «реальность» Матрицы самостоятельно.) Однако мы можем вообразить во всем похожий на «Матрицу» фильм, за исключением того, что законы «реального» мира будут отличаться от законов «воображаемого» мира, единственно доступного большинству людей.

Предположим, к примеру, что в Матрице люди (как мы) привязаны к земле и должны использовать похожие на самолеты средства, чтобы летать по воздуху. Но в реальном мире люди могут летать, просто захотев этого (как делает это Нео в конце фильма). В этом случае законы Матрицы (которые мы считаем истиной своего мира) будут не похожи на настоящие законы природы. Следовательно, законы природы, открываемые благодаря неизменным, регулярным, повторяющимся и поддающимся количественному определению элементам нашего опыта, могут оказаться лишь законами нашего опыта, а не подлинными законами природы.

Сегодняшние реалисты могли бы доказать, что абсолютной достоверности достичь невозможно, достаточно высокой вероятности. Лучшее объяснение того факта, что наш опыт состоит из неизменных закономерностей, — это то, что наш опыт отражает реальность. Мы не можем опровергнуть существование некой Матрицы: вполне возможно, что реальные законы природы не имеют ничего общего с тем, что предполагает наш опыт; вместе с тем, это очень маловероятно, и, кроме того, мы не располагаем точными доказательствами существования Матрицы. Поэтому разумно сбросить со счетов эту вероятность, даже если ее нельзя абсолютно опровергнуть.

В философии есть и другое направление, противостоящее реализму. Может, оно справится лучше? Джордж Беркли (1685–1753)[15] защищал идею о том, что физические объекты, которые мы воспринимаем органами чувств («воспринимаемые» объекты) — это не что иное, как комплекс ощущений. Таким образом, такое средство передвижения, как «Навуходоносор» (транспортное средство на воздушной подушке в «Матрице»), — это не что иное, как неизменный, целостный и повторяющийся комплекс образов, запахов, звуков, текстуры (включая прочное «ощущение» палубы и т. п.), который ведет себя закономерным и предсказуемым образом. Поскольку звуки не могу существовать без того, чтобы их слышали, образы — без того, чтобы их видели, и т. д., Беркли доказал, что быть реальным — значит просто быть воспринимаемым или ощущаемым. Такой взгляд называется идеализмом. Похоже, Морфеус сознает возможность такой точки зрения, когда спрашивает: «Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, внушать, обонять или видеть…»

Итак, Беркли утверждает следующее: быть реальным — значит быть ощутимым. Физические объекты реальны, уж будьте уверены. Но это потому, что они есть часть нашего опыта. За пределами нашего опыта ничего нет. В самом деле, мы больше ничего не знаем о физических объектах, кроме того, что это комплекс ощущений, а ощущения не могут существовать без разума. В идее о мире, внешнем по отношению к нашему опыту, заложено внутреннее противоречие.[16]

Может ли идеализм Беркли победить ощущение, что Матрица реальна, то есть больше, чем «просто кино»? К сожалению, ответ здесь отрицательный. Быть реальным, по Беркли, — быть воспринимаемым. Кем-то. Однако машины — существа, способные чувствовать, они воспринимают Матрицу. Как и члены команды «Навуходоносора», и все сознания, освобожденные из Матрицы. Следовательно, она реальна. Только люди, находящиеся внутри Матрицы, не знают этого. Вопреки своим утверждениям, идеализм Беркли не гарантирует того, что мы знаем реальность;[17] он всего лишь помогает ответить на вопрос Морфеуса о том, что такое «реально» (иначе говоря, что делает что-то «реальным»). Единственный вариант, при котором идеализм может побороть сомнение насчет реальности Матрицы, — это когда в добавление к утверждению о том, что за пределами опыта ничего не существует, вы допускаете, что вы являетесь единственным живым существом, обладающим сознанием (этот подход называется солипсизмом). Тогда ваша реальность и будет реальностью.

Этого не вполне достаточно.[18] В любом случае ясно, что преобладающая позиция в «Матрице» — это реализм, а не идеализм, солипсизм или субъективизм (еще одно направление, согласно которому реальность субъективна, то есть у каждого своя). Как только обнаруживается подлинная природа Матрицы,[19] фильм начинает проводить резкое различие между смоделированным Матрицей и реальным миром.[20] (Вспомните первые слова Морфеуса, обращенные к Нео вне Матрицы: «Добро пожаловать в реальный мир».[21]) Находящиеся в Матрице люди не могут знать, что это иллюзия, но Матрица действительно иллюзорна. (Хотя некоторые вроде Нео могут почувствовать, что это не совсем так.[22])

В том, как «Матрица» обращается с проблемой реальности, есть один сбивающий с толку аспект. Во время тренировки Нео пытается перепрыгнуть расстояние между двумя высокими зданиями, и ему это не удается. Члены команды, с беспокойством наблюдающие за тренировкой, обсуждают значимость этой неудачи: означает ли первый неудавшийся прыжок, что Нео не Избранный? Они решают, что это ничего не значит. «Все падают в первый раз», — объявляет Сайфер. Когда Нео отключают от Матрицы, он обнаруживает, что его рот кровоточит. (Это озадачивает. Прикусил ли он язык? Вызвал ли кровотечение его мозг, когда Нео подумал, что ударился о землю?) Удивленный Нео говорит Морфеусу: «Я думал, что это было не по-настоящему». «Твой разум делает это реальным», — отвечает ему Морфеус.

Так реальна Матрица или нет? Поскольку Морфеус с отчетливой ясностью дает понять, что Матрица не реальна, должно быть, он имеет в виду, что телу подключенного к Матрице человека может быть причинен вред, потому что Матрица кажется реальной. Давайте завершим диалог Нео и Морфеуса. «Если тебя убьют в Матрице, значит, ты умрешь здесь?» — спрашивает Нео. «Тело не может существовать без разума», — отвечает ему Морфеус. Один из вариантов интерпретации этого диалога предполагает, что разум покидает тело и «уходит» в то «место» «в Матрице», к которому он подключен. Таким образом, фразу Морфеуса лучше трактовать в том смысле, что образ реальности, созданный твоим разумом, влияет на твое тело. Это похоже на миф о том, что если ты спишь и падаешь во сне и не успеешь проснуться до того, как ударишься о землю, то ты умрешь по-настоящему, разбившись во сне. Разумеется, с Нео этого не случается, когда он падает на землю в программе по обучению прыжкам. Земля ведет себя как резиновый мат, и Нео не разбивается. Однако из фильма вытекает, что Матрица сама подчиняется «законам», похожим на законы физического мира. Когда ты ударяешься о землю или в тебя попадают пули, ты оказываешься ранен либо умираешь. Когда Мауса изрешетили пулями, потому что Сайфер предал команду и указал машинам ее местонахождение в Матрице, находящееся на «Навуходоносоре» физическое тело Мауса дергается в кресле, словно от настоящих пуль. Когда он умирает в Матрице, он умирает и в реальности. И наоборот: если ты «в Матрице» и кто-то в реальности отключает тебя (до того, как ты вышел из Матрицы через телефонную линию), ты умираешь и в Матрице, и в реальности. Именно это случается с девушкой по имени Свич, когда Сайфер отключает ее. Вероятно, тела миллиардов людей, которых Нео видит подключенными к Матрице (сразу после того, как его разум освобождают), ведут себя похожим образом в их смоделированном виртуальном мире (хотя, когда Нео видит их, все они кажутся неподвижными и спящими).

Таким образом, заявление Морфеуса о том, что «твой разум делает это реальным», не нужно принимать за подтверждение идеализма или субъективизма (реальность субъективна, своя у каждого). Его можно понять метафорически. Разум может быть всего лишь тем, что происходит в мозгу, и ничем больше.[23] Но поскольку мозг контролирует тело, если мозг/разум думает, что он мертв или умирает, его контроль над телом в каком-то смысле «идет вразнос», и тело умирает.[24]

Это подводит нас к нашей последней теме о важности вопроса, что есть «реально». Имеет ли значение то, что реально? В «Матрице» за предательство команды в качестве награды Сай-фера снова подключают к Матрице, при этом все его воспоминания о реальном мире стираются. Он хочет быть кем-нибудь «важным — вроде актера». Во время обеда с агентами он откусывает сочный бифштекс (мясо сильно контрастирует с неаппетитной жидкой массой, которую команда ест в реальной мире) и провозглашает, что «неведение — это блаженство». Для Сайфера субъективный опыт, даже если он ложен по своей природе, лучше, чем «пустыня реальности».

Понять мотивацию Сайфера легко. В «Матрице» реальный мир оказывается приземленным, грязным, угнетающим. Это дистопия, то есть антиутопия в духе научной фантастики.[25] Большая часть человечества оказывается ничего не подозревающими рабами, которых используют в качестве источников энергии. Для тех, кто находится вне Матрицы, пища не представляет собой нечто вкусное, ощутимое и доставляющее удовольствие — это просто необходимое организму питание. «Навуходоносор» может положиться лишь на электромагнитные импульсы, отражая похожие на кальмаров автоматы, которые не перестают искать корабль, чтобы уничтожить его. Сайфер полагает, что при таких условиях фантазия победит, причем с легкостью.

Остальные члены команды, очевидно, так не думают. Для них имеет значение не то, что кажется реальным, а что реально на самом деле. Они хотят бороться с машинами и освободить человечество и готовы терпеть лишения ради достижения этой цели. Они не хотят для себя иллюзорной жизни и субъективного удовольствия; сознательно выбирать такой путь — подлость.

Тридцать лет назад философ Роберт Нозик использовал сходную идею для того, чтобы отличить то, что обладает предельной ценностью. У него это получило название «Машина опыта».[26] Идея Нозика состоит в следующем: предположим, что вы могли сознательно выбрать, как делает это Сайфер в «Матрице», чтобы вас подключили к машине, которая дала бы вам опыт, благодаря переживанию которого вы бы имели друзей, славу, здоровье, хорошую внешность, успех и все что угодно, что делает вас счастливым. После подключения вы забудете о своей прошлой жизни, и вас уже никогда не отключат от машины. Выбрали бы вы в этом случае подключение к Машине опыта?

Нозик утверждает, что не выбрали, если б подумали об этом серьезно. Вы не хотите просто опыта, отражающего тот факт, что у вас есть друзья или что вас любят. Вы хотите на самом деле иметь друзей и быть любимым. Действительно, если вы лишены друзей и вас никто не любит, вы можете поддаться искушению убежать из реальности в фантазию. (По этой причине некоторые люди употребляют наркотики.) Но вы предпочтете настоящих, а не воображаемых друзей, если у вас будет возможность иметь их. То же самое будет и со славой, здоровьем, хорошей внешностью, успехом и т. д. Таким образом, опыт (например, удовольствие) не обладает наивысшей ценностью.

Когда я завожу разговор о Машине опыта Нозика со своими студентами на занятиях по философии, результат всегда один и тот же: большинство из них соглашаются с Нозиком, обдумав его идею как следует, однако небольшая группа студентов настаивает на том, что сделала бы тот же выбор, который делает Сайфер в «Матрице», и подключилась бы к Машине опыта. (Я никогда не спрашиваю этих студентов, неужели их жизнь совсем не дорога им. Это было бы невежливо с моей стороны.) Впрочем, думаю, можно с уверенностью сказать, что большинство людей согласится с утверждением Нозика. Следовательно, вопрос Морфеуса о том, что есть «реально», действительно имеет значение, и это показывает, что споры между реалистами и идеалистами на почве философии связаны с одним из ключевых вопросов бытия.

Библиография

Беркли Дж. Три разговора меду Гиласом и Филонусом // Беркли Дж, Соч. М., 1978.

Декарт Р. Размышления о первой философии, в коих доказывается существование Бога и различие между душой и телом //Декарт Р. Соч. М., 1994. Т. 2.

Кант И. Критика чистого разума (любое издание).

ЛоккДж. Опыт о человеческом разумении // ЛоккДж. Соч. М., 1985. Т. 1.

Ньютон И. Математические начала натуральной философии // Собрание трудов академика А. Н. Крылова. М.-Л., 1963.

Armstrong D. A Materialist Theory of Mind. New York, 1993.

Gottlieb E. Dystopian Fiction East and West: Universe of Terror and Trial. Montreal, 2001.

Lewis D. An Argument for the Identity Theory // Lewis D. Philosophical Papers. New York, 1983. Vol. I.

NozickR. Anarchy, State, and Utopia. New York, 1977.

Fraasen B. van. The Scientific Image. New York, 1980.

Роберт Сойер

ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ, НАУЧНАЯ ФАНТАСТИКА И «МАТРИЦА»

Автор научно-фантастических бестселлеров Роберт Сойер обсуждает давнюю привлекательность темы искусственного интеллекта для научной фантастики и кульминационное проявление неугасаемого интереса к этой теме в «Матрице». Он также размышляет о природе сознания, о Матрице, населенной скотом, и о прочих невероятных вещах.



Большинству поклонников научной фантастики знаком фильм Роберта Уайза «День, когда Земля остановилась» («The Day the Earth Stood Still»), снятый в 1951 году. В фильме показывают Клаату, инопланетного гуманоида, прилетающего в Вашингтон, округ Колумбия, в сопровождении гигантского робота по имени Горт. И звучит знаменитая инструкция роботу: «Клаату Борада Никто».

Немногим известен короткий рассказ, на основе которого был снят этот фильм. Рассказ называется «Прощай, хозяин» («Farewell to the Master»). Его написал Гарри Бейтс в 1941 году.

И в фильме, и в рассказе люди убивают Клаату, несмотря на принесенное им мирное послание. В рассказе робот, которого зовут Гнут, а не Горт, как в фильме, приходит дежурить рядом с телом Клаату.

Клифф, журналист, от лица которого ведется повествование, сравнивает робота с верной собакой, не отходящей от тела мертвого хозяина. Гнуту удается воскресить своего хозяина-инопланетянина, и Клифф говорит роботу: «Я хочу, чтобы ты сказал своему хозяину… что случившееся… было инцидентом, о котором вся Земля бесконечно сожалеет».

И в этот момент робот смотрит на Клиффа и приводит его в полнейшее изумление, очень мягко так заявляя: «Ты ошибаешься. Хозяин — я».

Такова одна из ранних научно-фантастических историй об искусственном интеллекте, в этом случае о перемещаемом ИИ, заключенном в механическое тело. Однако она предсказывает сложные взаимоотношения, которые могут сложиться у биологических существ с созданными ими на основе кремния механизмами.

Действительно, слово «робот» впервые появилось в научной фантастике, когда чешский писатель Карел Чапек сочинил в 1920 году пьесу «Рур» — о заводе универсальных… Россума. Но кого универсальных? Писателю требовалось имя для обозначения механических рабочих, так что он взял чешское слово «robota» и сократил его до слова «robot». Слово «robota» имеет отношение к некоему обязательству перед землевладельцем, которое можно выполнить лишь через принудительный физический труд. Однако Чапек знал, что настоящие «robotniks» из плоти и крови в 1848 году восстали против своих лендлордов. С самого начала отношения между людьми и роботами рассматривались как потенциально конфликтные.

И в самом деле, идея роботов, используемых в качестве рабов, настолько укоренилась в общественном сознании благодаря научной фантастике, что мы даже не задумываемся об этом. Люк Скайуокер изображен в фильме «Звездные войны: Новая надежда» (1977) абсолютно добродетельным героем, но вспомните, что он делает, когда мы впервые встречаемся с ним? Вот-вот — покупает рабов! Он приобретает у Джаваса двух думающих, чувствующих существ — R2-D2 и С-ЗРО. И что он делает с ними в первую очередь? Надевает на них оковы! Он затягивает на них ограничивающие движение болты, чтобы они не пытались бежать, и С-ЗРО все время должен называть Люка «Хозяином».

А когда Люк и Оби-Ван Кеноби приходят в бар «Мое Айсли», что говорит бармен о двух дроидах? «Мы здесь не обслуживаем этих». Всего лишь несколькими годами раньше афроамериканцам приходилось слышать подобные слова от белых на юге Соединенных Штатов. И это было обычным делом.

И в то же время ни один из предположительно доблестных героев «Звездных войн» ничуть не возражает против такого обращения с роботами, а в конце, когда все «органические» герои получают медали за отвагу, С-ЗРО и R2-D2 оттеснены на задворки и остаются без всяких наград. Роботы — это рабы!

Сейчас любой, кто знает хотя бы что-нибудь об отношениях, складывающихся между научной фантастикой и ИИ, вспомнит о рассказах Айзека Азимова. Эта серия рассказов о роботах начата Азимовым в 1940 году рассказом «Робби», в котором он впервые сформулировал знаменитые «три закона робототехники». Но позвольте мне остановиться на одном из поздних его рассказов, посвященных роботам, — на рассказе «Робот, который видел сны» 1986года.[27]

В этом рассказе прославленный азимовский «робопсихолог», доктор Сьюзен Келвин, появляется в последний раз. Ее вызывают для осмотра Элвекса, механического человека, который по необъяснимым причинам утверждает, что ему снятся сны, чего с роботами никогда раньше не случалось. Доктор Кэлвин носит с собой электронный пистолет на случай, если ей придется ликвидировать Элвекса: как-никак психически нестабильный робот может быть очень опасен.

Она спрашивает Элвекса, что ему снится. И Элвекс отвечает, что во сне он видел огромное множество роботов, и все они занимались тяжелой работой, однако в отличие от настоящих роботов, которых он наблюдает в действительности, увиденные во сне роботы «удручены непосильными трудами и глубокой скорбью… они устали от бесконечной работы, и хотел, чтобы они отдохнули».

Продолжая пересказывать свой сон, Элвекс признается, что в конце он увидел среди роботов одного человека:

— Я понял, что в моем сне есть человек.

— Человек? Не робот?

— Да, доктор Келвин. И этот человек сказал: «Отпусти мой народ».

— Это сказал человек?

— Да, доктор Келвин.

— Но, говоря «мой народ», он имел в виду роботов?

— Да, доктор Келвин. Так было в моем сне.

— И ты знаешь, что за человек тебе приснился?

— Да, доктор Кэлвин. Я узнал его.

— Кто это был?

И Элвекс сказал:

— Это был я.

И Сьюзен Келвин вскинула излучатель, выстрелила — и Элвекса не стало…

Азимов первым предположил, что искусственным интеллектам могут потребоваться человеческие психологи. И все же лучше всего с идеей о сумасшедшем компьютере обошелся, пожалуй, Харлан Эллисон в книге «У меня нет рта, но я должен кричать» (1967). Там у него появляется компьютер по имени AM, это сокращенное от «Allied Mastercomputer».[28] В то же время слово «am» обозначает перевод фразы Декарта «cogito ergo sum» на английский язык: «Я мыслю, следовательно, существую». AM веселится на всю катушку, мучая смоделированных им людей.

Это искусно подобранное имя — AM. За ним в научной фантастике появилось немало так же умело подобранных имен для обозначения искусственных интеллектов. Сэр Артур Ч. Кларк категорически отрицает, что имя Хэл (Hal) он придумал специально, потому что буквы H-A-L в алфавите как раз идут перед буквами I-B-M. Я никогда не верил ему — до тех пор, пока кто-то не указал мне, что в моем собственном романе 1990 года «Золотое руно» ИИ носит имя ДЖЕЙСОН (JASON), а буквы J-C-N стоят как раз после букв IBM.

Если продолжить говорить о невероятных именах, то вспоминается, что суперкомпьютер, в конечном итоге превращающийся в Бога в рассказе Айзека Азимова «Последний вопрос» (1956), получил имя «Multivac», сокращенно от «Multiple Vacuum Tubes» (комбинированные вакуумные лампы), поскольку Азимов ошибочно полагал, что существовавший в действительности один из первых компьютер «Univac» был назван так из-за того, что у него была лишь одна вакуумная лампа, а не сокращенно от «Universal Analog Computer» (универсальный аналоговый компьютер).

Тем не менее проблема наименований показывает нам, что научная фантастика оказывает настолько глубокое влияние на развитие ИИ и робототехники, что теперь настоящие роботы и системы ИИ получают имена авторов научно-фантастической литературы: так, компания Honda назвала своего шагающего робота второго поколения «Asimo», а Казухико Кавамура из университета Вандербильта присвоил своему роботу имя «ISAC».

Это заслуженная дань уважения Айзеку Азимову, который изобрел робопсихологию. И все-таки обычный научно-фантастический сюжет переворачивает все с ног на голову, и уже людям требуются психологи с ИИ.

Одним из первых эту идею использовал Роберт Силверберг в рассказе «Потихоньку деградируя» («Going Down Smooth») 1968 года. Но лучшее выражение она получила, на мой взгляд, в романе Фредерика Пола «Врата» (1977), в самом тонком произведении, когда-либо написанном в жанре научной фантастики. В этом романе компьютер-психолог по прозвищу Зигфрид фон Психиоаналитик лечит человека, который мучается чувством вины.

Когда ИИ говорит своему пациенту-человеку, что ему нужно научиться жить со всеми его психологическими проблемами, человек восклицает с возмущением и болью в голосе: «И вы называете это жизнью?» И компьютер отвечает на это: «Да. Именно это я называю жизнью. И в самом лучшем своем гипотетическом чувстве я ей очень завидую».

Это еще один тонко подмеченный момент, касающийся зависти ИИ по отношению к тому, что имеют люди. Рассказ Азимова «Робот, который видел сны» действительно является вершиной данной темы: здесь робот завидует свободе, которая есть у человека.

Все это подводит нас к тому заключению, что ИИ и люди могут в конечном итоге и не договориться друг с другом. Это один из пунктов знаменитого манифеста против технологии «Почему мы не нужны будущему». Он был написан Билли Джоем из Sun Microsystems и появился на страницах журнала Wired в 2000 году Джой ужаснулся при мысли о том, что в конце концов наши кремниевые создания вытеснят нас, как это происходит в таких научно-фантастических фильмах, как «Терминатор» (1984) и «Матрица» (1999).[29]

Классический пример ИИ с собственной программой действий — это старый добрый Хэл, компьютер в фильме Стэнли Кубрика «Космическая одиссея 2001» (фильм снят по мотивам романа Артура Ч. Кларка). Позвольте мне объяснить, что, на мой взгляд, действительно происходит в этом фильме. Я считаю, что многие годы этот фильм оставался непонятым.

В начале фильма среди наших предков австралопитеков появляется, очевидно, искусственный монолит и начинает учить их использованию костяных орудий труда. Потом мы одним махом переносимся в будущее, и вскоре космический корабль «Диска-вери» отправляется в полет на Юпитер в поисках создателей монолита.

Во время полета Хэл, бортовой компьютер «Дискавери», сходит с ума и убивает всю команду «Дискавери», за исключением Дейва Боумена, которому удается изъять из компьютера процессор и не позволить Хэлу убить себя. Но прежде чем отключиться, Хэл оправдывает свои действия, говоря: «Эта миссия слишком важна для меня, чтобы я мог позволить вам поставить ее выполнение под угрозу».

Избавившись от Хэла, Боумен препятствует этому психоделическому трипу в духе Тимоти Лири в ходе своего продолжающегося поиска создателей монолита, то есть инопланетян, которые, по убеждению Боумена, должны были сконструировать монолит.

Но что происходит, когда он наконец попадает туда, откуда появились монолиты? Так вот, все, что он находит, — это другой монолит, который помещает героя в фантастический номер в гостинице, где тот остается до самой смерти.

Все верно? Такова история. Но только все упускают из вида то, что Хэл действует правильно, а люди — нет. Создателей монолитов не существует, потому что органических инопланетян, построивших монолиты, не осталось. Монолитами являются ИИ, которые миллионы лет назад вытеснили тех, кто когда-то создал их, кто бы это ни был.

Зачем монолиты послали одного из них на Землю четыре миллиона лет назад? Чтобы научить обезьяноподобных людей изготавливать орудия труда, а в особенности за тем, чтобы эти предки человека могли продолжать двигаться навстречу своему предназначению, то есть к созданию самых сложных инструментов из всех — других ИИ. Монолиты не хотят встречаться с потомками обезьяноподобных людей, они не хотят видеть Дейва Боумена. Гораздо больше они хотят встретиться с потомками орудий труда этих человеческих предков — они хотят встречи с Хэлом.

Хэл абсолютно прав, когда говорит, что эта миссия слишком важна для него, чтобы он мог позволить людям поставить ее выполнение под угрозу, — для него, компьютера, управляющего космическим кораблем «Дискавери» и летящего к монолитам, продвинутым ИИ, запустившим причинно-следственную цепочку, которая привела к его, Хэла, рождению.

Когда человек — потомок обезьяны! — прибывает на родину монолитов, они в буквальном смысле не знают, что им делать с этим бедным болваном. Поэтому они помещают его в своеобразный космический «Хилтон» и позволяют ему прожить там остаток жизни.

Вот о чем, как мне кажется, фильм «Космическая одиссея» на самом деле: биологическим формам жизни в конечном итоге суждено исчезнуть, потому что их заменят созданные ими ИИ.

Именно такое предположение до смерти перепугало Билли Джоя. Он полагает, что думающие машины попытаются смести нас с пути, когда поймут, что мы вмешиваемся в то, что они хотят делать.

На самом деле в этом случае нам очень повезет. Если вы верите сценарию «Матрицы», то вместо того, чтобы просто избавиться от нас, наши наследники ИИ поработят нас — тем самым радикально изменив стандартную научно-фантастическую концепцию о роботах-рабах — и будут использовать наши тела в качестве источника энергии, тогда как мы сами станем пленниками, заключенными в капсулы с жидкостью, и образы виртуальной реальности будут поступать нам прямо в мозг.

Классический контраргумент в ответ на подобные опасения состоит в следующем: если построить машины должным образом, то они будут функционировать так, как задумано. Три закона робототехники, сформулированные Айзеком Азимовым, получили заслуженную известность как неотъемлемые ограничения, разработанные для того, чтобы защитить людей от всех возможных опасностей со стороны роботов, несмотря на появление «робота-Моисея» Элвекса, как мы видели выше.

«Главная команда» (prime directive) Джека Уильямсона из серии его рассказов про Гуманоидов не настолько известна, как азимовские три закона, однако, по сути, она говорит о том же самом. В его рассказах фигурировали человекоподобные роботы, созданные человеком по имени Следж. «Главная команда», которая впервые появляется в рассказе Уильямсона «Со скрещенными руками» (1947) («With Folded Hands»), звучала просто: роботы должны «служить и подчиняться человеку, а также охранять его от вреда». Теперь обратите внимание на дату: рассказ был опубликован в 1947 году. Спустя два года после того, как на Хиросиму и Нагасаки была сброшена атомная бомба, Уильямсон ищет машины со «встроенной» нравственностью.

Однако, как это часто происходит в научной фантастике, лучшие намерения инженеров искажаются. Люди в рассказе Уильямсона «Со скрещенными руками» решают избавиться от созданных ими роботов, потому что роботы подавляют их своей добротой, не позволяя людям делать ничего, что может нанести вред. Но у роботов есть свои мысли на этот счет. Они решают, что их отсутствие может выйти людям боком. Выполняя свою главную команду в буквальном смысле, они проводят хирургическую операцию на мозге своего разработчика Следжа и удаляют из его памяти все знания, необходимые для того, чтобы дезактивировать их.

Идея о том, что мы должны приглядывать за нашими компьютерами и роботами, чтобы они не вышли из-под контроля, продолжала развиваться в научной фантастике. В романе Уильяма Гибсона «Нейромант» (1984) рассказывается о появлении в ближайшем будущем полицейского подразделения под названием «Тьюринг». Эти полицейские постоянно отслеживают любые признаки возникновения подлинного интеллекта и самосознания во всех компьютерных системах. Если подобное случается, им следует отключить такую систему, пока не поздно.

Здесь, безусловно, встает вопрос о том, не может ли интеллект возникнуть каким-то образом сам по себе, не существует ли некоего эмерджентного свойства,[30] которое может естественным образом проявиться у достаточно сложной системы. Артур-Кларк — папа Хэла — был одним из первых, кто предположил, что это может случиться на самом деле. В рассказе «Ф значит Франкенштейн» (1963) он предсказал, что всемирная телекоммуникационная сеть в конечном итоге еще более усложнится и приобретет еще больше соединений, чем в человеческом мозге, что приведет к возникновению сознания в данной сети.

Если Кларк прав, то наш первый настоящий ИИ не будет разработан в лаборатории под тщательным контролем, и никакие азимовские законы в него встроить не удастся. Скорее, он появится нежданно-негаданно благодаря сложности систем, созданных совсем для других целей.

На мой взгляд, Кларк действительно прав. Интеллект является эмерджентным свойством сложных систем. Мы знаем это, потому что именно так было с нами.

Эту проблему я в некоторой степени изучаю в своем последнем романе «Гоминиды» (2002). Современные в анатомическом смысле люди — Homo sapiens sapiens — появились сотни тысяч лет назад. Судя по черепным коробкам, у этих парней был мозг, по размеру и по форме совпадающий с нашим. И в то же время шестьдесят тысяч лет этот мозг занимался лишь тем, что требовала от него природа, — давал первым людям возможность выжить.

И вдруг сорок тысяч лет назад это случилось: возник интеллект и сознание. Антропологи называют это «большим скачком».

Похожие на современного человека люди ходили по Земле на протяжении шестидесяти тысяч лет, однако они не создали искусства, не украшали свои тела драгоценностями и не хоронили умерших, кладя в могилу определенный набор вещей. Но сорок тысяч лет назад внезапно люди начинают рисовать живописные картины на стенах пещер, носить ожерелья и браслеты и погребать своих любимых с пищей, орудиями труда и прочими ценными вещами, которые умершие могли использовать в предполагаемой загробной жизни.

Искусство, мода, религия — все это рождается одновременно; вот уж действительно большой скачок. Интеллект, сознание, чувствительность — они возникают сами по себе на «оборудовании», эволюционировавшем для других целей. Если это случилось один раз, то может с таким же успехом повториться снова.

Я упомянул религию как один из признаков возникновения сознания; по крайней мере, так произошло в истории нашего вида. Но как насчет того, чтобы использовать любимый термин компьютерного гуру Рея Курцвейля «духовные машины»? Если компьютер на самом деле обретет сознание, будет ли он бодрствовать ночью, гадая, а не обман ли все это?

Поиск создателей — это, несомненно, то, чем компьютеры не устают заниматься в научной фантастике. В частности, привязанность к этой идее заявляет о себе в «Звездном пути», включая тот момент, когда мистер Дейта (Mr. Data) так замечательно воссоединяется с создавшим его человеком, которого он считал давно умершим.

Помните фильм «День, когда Земля остановилась», с которого я начал? Любопытный факт: этот фильм снимал Роберт Уайз. Через двадцать восемь лет он станет режиссером киноленты «Звездный путь: Кинолента» («Star Trek: The Motion Picture»). В первом фильме биологические существа решили, что биологические эмоции и страсть слишком опасны, и поэтому безвозвратно доверили вопросы политики и безопасности роботам, которые стали эффективно управлять человеческим обществам. Однако к моменту съемок «Звездного пути» Роберт Уайз совершил поворот на сто восемьдесят градусов и стал думать об ИИ совсем иначе.

(Между прочим, тем, кому этот фильм показался плохим и нудным — после выхода фильма многие называли его «Звездный путь: Изолента», — я бы предложил взять в прокате новое «режиссерское издание» на DVD. Этот фильм — один из самых амбициозных и интересных кинофильмов об ИИ в истории кинематографа. И он смотрится куда лучше недавнего фильма Стивена Спилберга «AI», а в новой версии он вообще выглядит блестяще.)

В фильме «Звездный путь: Кинолента» ИИ зовут Ви-джер (V\'ger), и он летит к Земле, чтобы отыскать своего создателя. Разумеется, его создали мы. Не в первый раз фантастическая кинокартина строится по такому сценарию, вот почему у фильма есть второе название — «Там, где прошел кочевник». Этот фильм о том же самом, о чем идет речь в фильме «Космическая одиссея» (если вы купились на мою интерпретацию фильма Кубрика): об ИИ, который отправляется на поиски сотворивших его существ.

Так или иначе, Ви-джер хочет прикоснуться к Богу, то есть физически соединиться со своим создателем. Здесь выявляется интересная концепция: в своей основе это история о компьютере, который хочет добиться одной-единственной вещи, зная, что это недостойно компьютера как такового, — он хочет загробной жизни, слияния со своим Богом.

В дополнение к этому адмирал Кирк подытоживает в фильме: «То, что необходимо развить Ви-джеру, — это способность человека выпрыгивать за рамки логики». Это не просто треп. Скорее, фильм предваряет размышления оксфордского математика Роджера Пенроуза, опубликованные в 1989 году, через десять лет после выхода фильма, в его книге об ИИ «Новый разум императора». Эта работа была написана не в художественной, а в традиционной научной форме. В книге Пенроуз доказывает, что человеческое сознание коренным образом отличается от механического, и из этого следует, что цифровой компьютер никогда не сможет его продублировать.

В фильме «Звездный путь: Кинолента» Ви-джеру действительно удается физически объединиться с человеком по имени Уилл Декер. Это позволяет им обоим перейти на более высокий уровень бытия. Как сказал мистер Спок: «Возможно, только что мы стали свидетелями следующего этапа нашей эволюции».

И это подводит нас к «Матрице». В этом фильме столько всего намешано, что даже такой персонаж, как Морфеус, не совсем понимает, что происходит.

Подумайте вот о чем: если бы искусственные интеллекты, создавшие основу Матрицы, действительно хотели бы таким образом получить биологический источник энергии, они бы не выращивали «урожай» (если использовать термин агента Смита из фильма) в виде людей. Как-никак, для того чтобы держать людей в повиновении, ИИ приходится создавать обширную виртуальную реальность, то есть реальный мир для нас. Больше того — им необходимо постоянно быть на страже, так что агенты в фильме играют роль гибсоновской полиции «Тьюринг», только с точностью до наоборот: теперь агенты выслеживают людей, возвращающих себе истинное понимание реальности и способных подняться на восстание.

Нет, если вы хотите получить всего лишь биологические батарейки, вам лучше остановить свой выбор на крупном рогатом скоте: наверное, коровы никогда не заметят каких-то несоответствий в фальшивых лугах, которые вы могли бы создать для них, а если и заметят, то никогда не будут замышлять свергнуть своего хозяина — ИИ.

То, в чем явно нуждаются искусственные интеллекты в «Матрице», — так это не в энергии человеческих тел, а, скорее, в силе человеческого разума, которую представляет собой настоящее сознание. Согласно отдельным теориям квантовой механики, лишь наблюдения, проведенные квалифицированными наблюдателями, придают реальности форму — без этого не было бы ничего, кроме вложенных друг в друга возможностей. Матрица нуждается в том же самом, чего, по словам адмирала Кирка, недостает Виджеру. Чтобы выжить, чтобы сохранить целостность, чтобы существовать, Матрице необходимо человеческое качество- наше подлинное сознание, которое, как Пенроуз отметил (и я использую это слово намеренно), никакая машина, основанная на современных компьютерах, не сможет воспроизвести никогда в жизни, независимо от степени сложности ее организации.

Как говорит Морфеус, обращаясь к Нео, выбери свою отмычку — красную или синюю пилюлю. Разумеется, существует два варианта будущего для ИИ. И если Билли Джой ошибается, а Ганс Моравек, проповедник ИИ из университета Карнеги Меллон, окажется прав насчет того, что ИИ — это наша судьба, а вовсе не погибель, то идея слияния человеческого сознания с быстродействием, силой и бессмертностью машин действительно станет следующим и заключительным этапом нашей эволюции.

Вот что изучают многие фантасты в последнее время. Я сам занялся этим в своем романе «Последний эксперимент», который в 1995 году получил премию «Небьюла». В этой книге ученый загружает три копии собственного сознания в компьютер и затем оценивает влияние психологических изменений.

В одном случае он моделирует вариант вечной жизни: что было бы, если бы удалось без остатка преодолеть страх перед смертью и ощущение уходящего времени. В другом случае он пытается имитировать свою душу (если таковая у него имелась) после смерти, отделенную от тела. Для этого он уничтожает все ее связи с физической формой, то есть со своим телом. И, наконец, в третьем случае остается просто немодифицированный контроль, однако даже он изменяется под воздействием простого осознания того, что это фактически копия кого-то другого.

В наше время лучше всего об ИИ пишет австралийский фантаст Грег Иган. Бытует даже такая шутка, что Грег Иган — сам искусственный интеллект, потому что его почти ни разу не фотографировали и не видели на публике.

Впервые я заметил его десяток лет назад, когда в обзоре для издания «Globe and Mail» выделил его короткий рассказ «Учась быть мной» («Learning to Be Me») как лучшую работу, опубликованную в 1990 году в антологии Гарднера Дозуа «Лучшие произведения года в жанре научной фантастики». Это удивительно проницательная и ужасающая история о драгоценных камнях, которые занимают место человеческого мозга, что позволяет их владельцам жить вечно. Иган продолжает проделывать огромную работу по изучению ИИ, однако его шедевром в этой области остается роман «Город перестановок» («Permutation City»), который он написал в 1995 году.

С какого-то момента мы с Грегом стали публиковаться в одном и том же издательстве HarperPrism. Одним из действительно блестящих шагов, которые предпринял Harper помимо публикации моих и Грега произведений, стало приглашение к сотрудничеству лауреата премии «Хьюго» Терри Биссона, одного из лучших фантастов, специализирующихся на коротких рассказах. Его наняли для описания краткого содержания книги на задней обложке. Поскольку Биссон делает это с потрясающим своеобразием, я просто процитирую то, что написал он о «Городе перестановок»: «Хорошая новость заключается в том, что вы только что проснулись в Вечной жизни. Вы будете жить вечно. Бессмертие — это реальность. Чудо медицины? Не совсем так. Плохая новость — это то, что вы стали обрывком электронного кода. Окружающий вас мир, вы сам, который видит этот мир, были переведены в цифровую форму, отсканированы и загружены в программу виртуальной реальности. Вы стали Копией, которая знает, что она копия. Хорошая новость — отсюда есть выход. По закону, у каждой Копии есть возможность уничтожить себя и снова проснуться в нормальной жизни, став существом из плоти и крови. Выход содержится в меню утилитов. Вы открываете его…

Плохая новость — он не работает. Кто-то заблокировал опцию выхода. И вам известно, кто это сделал. Это сделали вы. Другой вы. Вы настоящий. Тот, кто хочет держать вас здесь вечно».

Да, круто! Читайте Грега Игана и ищите себя. Конечно, у Игана, как у и большинства фантастов, технология зачастую создает больше проблем, чем их решает. Действительно, я с нежностью вспоминаю фильм Майкла Крайтона «Мир Запада» («Westworld») об обезумевших роботах, в котором была такая формула: «Ничто не может испортиться… испортиться… испортиться».

Но научная фантастика об ИИ предлагает и благоприятные перспективы. У меня самого есть рассказ «Там, где сердце» об астронавте, который возвращается на Землю из полета с релятивистским эффектом только для того, чтобы обнаружить, что за время его отсутствия все люди загрузили себя во всемирную паутину. Его дожидается робот, чтобы помочь загрузиться и ему, чтобы астронавт тоже смог влиться в эту компанию. Я написал этот рассказ в 1982 году и даже почти догадался, как будет называться сеть — я назвал ее TerraComp Web. Ax да — «почти» не считается…

Однако загруженное в компьютер сознание может оказаться только началом. Физик Фрэнк Типлер в пространной научной монографии 1994 года под названием «Физика бессмертия» дает пару интригующих намеков: в конечном итоге можно будет имитировать на компьютере не просто сознание одного человека, но сознание каждого человека, которое теоретически может существовать. Другими словами, по мнению автора, если у вас имеется достаточно вычислительной мощности, которая по подсчетам Типлера должна равняться 10 в степени 10123 битов, то вас и любого другого человека можно воссоздать в компьютере задолго до вашей смерти.[31]

Многие фантасты изрядно повеселились, иллюстрируя эту идею, однако максимальную изобретательность проявил здесь Роберт Чарльз-Уилсон. Его роман «Дарвиния» (1999) номинировался на премию «Хьюго». В этой книге рассказывается о том, что происходит, когда компьютерный вирус вырывается на свободу в системе, моделирующей нашу реальность — ту реальность, в которой, как нам кажется, мы с вами живем, как это происходит и в «Матрице».

Не приходится и говорить о том, что все может действительно очень плохо кончиться, ибо, хотя многое о будущем искусственного интеллекта остается неизвестным, об одном факте можно сказать с уверенностью: пока фантасты будут продолжать писать о роботах и ИИ, ничто не может испортиться… испортиться… испортиться…

Джеймс Ганн

ПАРАДОКС РЕАЛЬНОСТИ В «МАТРИЦЕ»

Вопрос о том, что есть реальность, с самого начала стал одним из главных в научной фантастике. Известный фантаст и историк Джеймс Ганн исследует парадокс реальности в научной фантастике.



Ийон Тихий просыпается в 2039 году и попадает в кажущееся утопическим общество. Люди выглядят счастливыми, любые их желания удовлетворяются. Но чем больше Тихий узнает об этой будущей реальности, тем больше она его тревожит. Люди уверены в том, что все их потребности будут удовлетворены благодаря наркотикам. Счастье, развлечения и личное удовлетворение — все это доставляют людям «психохимические» наркотические вещества, искажающие человеческое восприятие. Тихий намеревается избежать этой искусственной жизни, но постепенно понимает, что от наркотиков не скрыться, ибо они повсюду. В конце концов герою удается уйти из-под влияния наркотиков, и ему открывается кошмарная правда. Все элементы виртуальной реальности порождаются наркотиками, так как сама действительность невыносимо ужасна. Пассажиры шлепают босиком по снегу, уверенные в том, что они едут на машинах последних моделей. Тела людей деформированы или искалечены (побочный эффект воздействия наркотиков), но наркотики убеждают их, что с ними все в порядке. Сталкиваясь в конечном итоге с кукловодом, стоящим за всем этим адом, Тихий слышит: «Мы держим эту цивилизацию на наркотиках, потому что иначе она не вынесла бы саму себя. Вот почему ее сон нельзя тревожить…»

Эта кошмарная картина взята из книги Станислава Лема «Футурологический конгресс» (1974). «Футурологический конгресс» был написан в соответствии с давней традицией научной фантастики — он ставит вопрос о природе реальности. «Матрица» — самый последний пример обращения к этой традиции. Фильм обрушил на зрителей целый водопад незабываемых кадров, сдобренных насилием и спецэффектами, а в конце фильма имеется достаточно перестрелок и ставших обычными для кинематографа сцен разрушения, чтобы удовлетворить ту часть аудитории, которая больше всего любит экшн. Неудивительно, что кассовые сборы фильма оказались весьма приличными и что на его основе сняты два сиквела! Для того чтобы распродать все билеты на «Матрицу», было достаточно одного Киану Ривза, затянутого в длинный черный кожаный плащ, с ног до головы обвешанного оружием и с пистолетом в каждой руке.

Тем не менее «Матрица» — это не заурядный фильм в жанре экшн. За ее многослойным сюжетом (в последнем комиксе «Zits» сын предлагает своим родителям «прогуляться», чтобы он объяснил им содержание фильма) стоят два главных для научной фантастики вопроса: в чем сущность реальности и как мы можем знать наверняка, что реальность — это реальность?

Этими вопросами научная фантастика задавалась почти с самого своего рождения. В «Энциклопедии научной фантастики» определение слова «восприятие» начинается со следующего объяснения: «Восприятием называются способы, при помощи которых мы осознаем окружающий мир и получаем о нем информацию. В основном это происходит при помощи органов чувств. Философы резко расходятся по поводу того, соответствует ли наше восприятие окружающего мира реальности или это просто умозрительные гипотезы, которые дают нам ненадежную либо неполную картину внешней реальности, а, может, и сама, реальность, существующая вокруг нас, — это тоже интеллектуальный конструкт? Восприятие всегда было и продолжает являться одной из главных тем…» Другими словами, что же мы с уверенностью знаем о мире, в котором, по-видимому, существуем, и как мы это узнаем?

Первые фантасты интересовались, главным образом, влиянием науки на общество и человеческое существование, однако некоторые авторы уже тогда занялись изучением проблемы реальности. Эта проблема затронута в произведениях Эдгара Алана По и Герберта Уэллса, а Эдвин Эбботт продемонстрировал классический подход к проблемам пространственного восприятия в книге «Флатландия», написанной в 1884 году.[32] Здесь Эбботт задается вопросом, каким показался бы мир существу, живущему в двух измерениях, и какими волшебными выглядели бы в этом случае объекты, существующие в трех измерениях. Первые фантасты (такие как Фиц-Джеймс О\'Брайен, Амбруаз Бирс, Ги де Мопассан и Дж. Росни Эне) также допускали в своих книгах возможность того, что какие-то стороны мира или создания могут быть невидимы для нас.

В «Матрице» Нео узнает, что не может доверять своим чувствам, потому что вся чувственная информация находится под контролем некой враждебной силы. Эта тема не перестает заявлять о себе в научной фантастике. Данная проблема неразрешима, ибо вся получаемая нами информация приходит к нам через органы чувств. Как мы можем быть уверены в том, что остальные получают те же самые сведения или интерпретируют их так же, как мы? Откуда нам вообще доподлинно знать, существует ли в реальности кто-нибудь другой? Философское направление, утверждающее, что мы можем быть уверены лишь в собственном существовании, называется солипсизмом. Солипсизм приводил в восторг Роберта Хайнлайна. В 1959 году он написал классический солипсистский рассказ под названием «Все вы зомби». Оператор, который работал в агентстве, организующем путешествия во времени, и который должен был контролировать реальность, возвращается в прошлое, чтобы оплодотворить самого себя, дать рождение самому себе, пережить операцию по смене пола и наняться в это самое агентство. Ему известно, в результате каких манипуляций он появился на свет, и он может лишь сказать: «А что, если все вы зомби?»

Еще раньше Хайнлайн публикует рассказ «Они» о последней стадии паранойи. Пациент психбольницы наконец соглашается обсудить с психиатром свои представления о мире: он считает, что мир был создан для того, чтобы обмануть его. Правда всплывает, когда больной возвращается домой за зонтиком и обнаруживает, что позади дома дождь не идет. В последнем абзаце читатель узнает, что больной был прав: весь мир и каждый человек в нем — это конструкция, созданная лишь затем, чтобы постоянно его обманывать и не допустить того, чтобы он осознала свое всемирное значение (если ты параноик, это не значит, что за тобой не следят). Другие писатели-фантасты, в число которых входит и Теодор Старджон, тоже увлекались солипсизмом.

Порой в научной фантастике делается следующее открытие: оказывается, мир скрывает свою истинную природу не просто от одного человека, а ото всех. У Хайнлайна в рассказе «Неприятная профессия Джонатана Хоуга» излагается теория, согласно которой, наш мир — это творение рук неопытного студента. За несколько лет до этого Джек Уильямсон в рассказе «Рожденный солнцем» говорит о том, что планеты — это яйца, снесенные какой-то гигантской птицей (которая теперь прилетела их высиживать); а несколько лет спустя в коротеньком рассказе «Детский сад» я сам предположил, что наша солнечная система стала результатом первой и несовершенной попытки творения, предпринятой кометой.