Пару раз у Мартиник сдавали нервы, и она рыдала в объятьях Пола. Она умоляла его рассказать, что произошло с Анджелой, но он не сдавал позиций, повторяя, что Анджела расскажет обо всем сама, когда будет готова.

Взяв в руки один из рекламных листков, заказанных Сэм, Мартиник согнула его пополам. Конечно, ей бы хотелось, чтобы Пол и Анджела пришли на их мероприятие, но у Пола была важная конференция, а потом ужин с группой докладчиков из Сорбонны, а Анджелу она даже не рискнула спросить. Скорее всего, ее дочь тоже была занята чем-то другим, намного более важным – педикюром, чатами или просмотром последнего сезона «Семейства Кардашьян».

Зайдя в кухню, Мартиник достала масло, яйца, молоко, дрожжи и муку. Она собиралась испечь один противень булочек перед встречей с писателем и вытащила мобильный телефон, чтобы включить музыку. Мартиник любила печь под диско семидесятых, но экран мобильного внезапно засветился, пришло сообщение от Марсии.

«Мне необходимо сегодня посетить мануального терапевта, поэтому будет хорошо, если сможешь забрать детей в три. Спенсеру надо вернуться домой, потому что он забыл сумку со спортивной формой, так что заодно можешь покормить их. Самое простое – отвезти всех троих на крикет. Наверное, схожу еще на сеанс массажа, но, если задержусь, их пижамы лежат на виду. Завтра у меня важная встреча во второй половине дня, поэтому будет здорово, если ты и завтра сможешь их забрать».

Мартиник почувствовала, как надвигается паника. Ей никак не успеть испечь булочки, и, помимо этого, у нее масса других дел по подготовке встречи с писателем.

Тут же начав писать сообщение Марсии, Мартиник судорожно соображала, не взять ли ей тесто с собой в машину, чтобы потом доготовить булочки дома. Конечно, будет немного хлопотно, и потом, она устала, но, наверное, это все-таки можно осуществить?

Мысли кружились в голове, и Мартиник пыталась составить график. Сколько времени должно подниматься тесто, и не навредят ли ему разъезды по городу? Насколько она помнила, дома закончились дрожжи, поэтому поставить новую порцию, если первая окажется неудачной, у нее уже не получится. Потом Мартиник пронзила еще одна мысль. Может быть, и вовсе не надо делать пробную выпечку? Может быть, рискнуть и довериться рецепту? Хотя, подумала она, встреча с писателем – ответственное мероприятие, и ей бы очень хотелось, чтобы булочки удались на славу.

По ходу рассуждений стресс усиливался, пока Мартиник не заметила Шарлотту, появившуюся в магазине. Увидев племянницу Сары, Мартиник вспомнила их разговор. Именно об этом Шарлотта и говорила ей. Мартиник была слишком добра ко всем, ей надо учиться отказывать.

Она тяжело сглотнула и еще раз перечитала сообщение от Марсии: «Мне необходимо посетить мануального терапевта. Наверное, схожу еще на сеанс массажа».

Мартиник попыталась представить себе, что сказал бы Пол о скрываемых ею поездках до школы и обратно. «Марсии, вообще-то, нечем заняться в дневное время, – проворчал бы он. – Она может пойти к мануальному терапевту когда угодно, а у тебя, Мартиник, между прочим, есть работа и профессиональные обязанности, которые необходимо выполнять. Господи, да твоя сестра может купить мануальщика с потрохами, если захочет».

Звучание его голоса в голове лишь усилило ее уверенность. Она не могла покинуть книжный магазин посереди рабочего дня, чтобы подвезти сыновей Марсии. Даже если бы она и хотела помочь, сейчас у нее нет такой возможности. Просто нет времени, и Марсия обязана отнестись к такой причине с уважением.

Удалив уже написанное, Мартиник начала заново. «Не могу сегодня. К сожалению. Прости. Мне ужасно жаль». Потом она все стерла. «Мне надо работать. Попроси кого-нибудь другого».

15.X.33.

Когда она написала последнюю фразу, внутри все сжалось. Будет трудно. Что бы она ни сделала, Марсия все равно обидится на нее.

По утрам, проснувшись, слышу, как лают собаки на соседней дачке уже совсем новым, зимним лаем: за этим лаем зима (южная), глушь, свежесть (та, что у нас в октябре).



Сделав глубокий вдох, Мартиник нашла номер телефона Марсии и нажала на кнопку вызова.

Пока Мартиник ждала ответа, сердце учащенно билось в груди. «Только не волнуйся, – тихо прошептала она себе. – Ты будешь разговаривать всего-навсего со своей сестрой, а не с северокорейским диктатором».

20.X. 9 ч. утра.

– Да, алло?

– Привет, – неуверенно начала Мартиник.

16-го послал avion Полонскому в Холливуд. 18-го еще.

– Мартиник? Да что с тобой? У тебя голос как-то странно звучит.

Нынче проснулся в 6 1/2. Лежал до 8, немного задремал. Сумрачно, тихо, испещрено чуть-чуть дождем возле дома.

Она откашлялась.

Вчера и нынче невольное думанье и стремление не думать. Все-таки ожидание, иногда чувство несмелой надежды – и тотчас удивление: нет, этого не м.б.! Главное – предвкушение обиды, горечи. И правда непонятно! За всю жизнь ни одного события, успеха (а сколько у других, у какого-нибудь Шаляпина, напр!) Только один раз – Академия. И как неожиданно! А их ждешь…

– Все нормально. Просто звоню сказать, что я видела твое сообщение.

Да будет воля Божия – вот что надо твердить. И, подтянувшись, жить, работать, смириться мужественно.

– Очень хорошо! Я уже записалась на массаж, так что вернусь достаточно поздно, но, мне кажется, я его заслужила. У меня сегодня была двойная тренировка, и теперь все тело ноет.



Мартиник прикусила губу. «Сейчас или никогда», – подумала она.

10.XII.1933

– Послушай, мне очень жаль, но я не смогу забрать сегодня детей.

В день получения prix Nobel.

На другом конце провода повисла гробовая тишина, потом Мартиник услышала, как Марсия фыркнула.

– Вот как? Почему?

Был готов к выезду в 4 1/2. Заехали в Гранд-отель за прочими лауреатами. Толпа едущих и идущих на улице. Очень большое здание – \"концертное\". Лауреатов провели отдельным входом. Все три молодые…. который должен был произнести обо мне речь (Секр. академии?).

– Мне надо работать.

В зале фанфары – входит король с семьей и придворные. Выходим на эстраду – король стоит, весь зал стоит.

Эстрада, кафедра. Для нас 4 стула с высокими спинками. Эстрада огромная, украшена мелкими бегониями, шведскими флагами (только шведскими, благодаря мне) и в глубине и по сторонам. Сели. Первые два ряда золоченые вышитые кресла и стулья – король в центре. Двор и родные короля. Король во фраке (?). Ордена, ленты, звезды, светлые туалеты дам – король не любит черного цвета, при дворе не носят темного. За королем и Двором, которые в первом ряду, во втором дипломаты. В следующем семья Нобель, Олейниковы. В четвертом ряду Вера, Галя, старушка-мать физика-лаурета. Первым говорил С. об Альфреде Нобеле.

Затем опять тишина, опять все встают, и я иду к королю. Шел я медленно. Спускаюсь по лестнице, подхожу к королю, который меня поражает в этот момент своим ростом. Он протягивает мне картон и футляр, где лежит медаль, затем пожимает мне руку и говорит несколько слов. Вспыхивает магний, нас снимают. Я отвечаю ему.

– Хорошо. Но я могу уточнить, нельзя ли оставить детей на продленке. А во сколько ты сможешь их забрать?

Мартиник зажмурила глаза. Как все это трудно.

Аплодисменты прерывают наш разговор. Я делаю поклон и поднимаюсь снова на эстраду, где все продолжают стоять. Бросаются в глаза огромные вазы, высоко стоящие с огромными букетами белых цветов где-то очень высоко. Затем начинаются поздравления. Король уходит, и мы все в том же порядке уходим с эстрады в артистическую, где уже нас ждут друзья, знакомые, журналисты. Я не успеваю даже взглянуть на то, что у меня в руках. Кто-то выхватывает у меня папку и медаль и говорит, что это нужно где-то выставить. Затем мы уезжаем, еду я с этой милой старушкой-матерью. Она большая поклонница русской литературы, читала в подлиннике наших лучших писателей. Нас везут в Гранд-отель, откуда мы перейдем на банкет, даваемый Нобелевским Комитетом, на котором будет присутствовать кронпринц, многие принцы и принцессы, и перед которым нас и наших близких будут представлять королевской семье, и на котором каждый лауреат должен будет произнести речь.

– Я вообще не смогу забрать их, – огрызнулась она. – Сегодня мне не успеть. У меня масса дел перед завтрашней встречей с писателем. Ты знаешь, магазин в плачевном финансовом состоянии, и мы буквально выцарапываем право сохранить его. Мне очень приятно общаться со Спенсером, Стерлингом и Эдисоном, но я больше не могу подвозить их в школу и забирать после занятий. Если хочешь, я помогу тебе найти новую няню.

Мой диплом отличался от других. Во-первых тем, что папка была не синяя, а светло-коричневая, а во-вторых, что в ней в красках написаны в русском билибинском стиле две картины, – особое внимание со стороны Нобелевского Комитета. Никогда, никому этого еще не делалось.

Марсия усмехнулась, а Мартиник судорожно вздохнула.

1934

– Да, или тебе просто придется забирать их самостоятельно, потому что я, к сожалению, не могу.

«б.д.»

Как только эти слова сорвались с языка, она пожалела о сказанном. Мартиник напряженно ожидала ответа, и через пару длинных секунд в трубке раздался всхлипывающий голос Марсии.

– А я-то ожидала от тебя помощи в трудную минуту! Ну, как мне справится с ролью матери-одиночки, когда я не могу рассчитывать даже на собственную семью? Ты знаешь, как это тяжко, когда помощи ждать неоткуда? Неужели ты не понимаешь, каково это, когда Ричард даже палец о палец не ударит? Мне все приходится делать самой. ВСЕ.

Летом в Грассе со мной случился у калитки \"Бельведера\" совершенно неожиданный внезапный обморок (первый раз в жизни): ездил с Зайцевым [178] к художнику Стеллецкому, очень устал за день, ничего не ел с утра до вечера и вот, возвратясь в Грасс из Канн в автокаре и поднявшись на гору к этой калитке, вдруг исчез, совершенно не заметив этого, – исчез весь в мгновение ока – меня вдруг не стало – настолько вдруг и молниеносно, что я даже не поймал этой секунды. Потом так же вдруг увидел и понял, что лежу в кабинете на диване, грудь облита водой, которую мне бесчувственному давали пить… Внезапная смерть, вероятно, то же самое.

Мартиник задержала дыхание. Создавалось ощущение, что Марсия, схватив ее за сердце, теперь скручивает его. Ну, конечно, Мартиник хочет помочь ей, конечно же, они должны поддержать ее. Господи, о чем она думала, ведь на первом месте всегда должна быть семья, а не работа!

– Я…

Марсия вздохнула.

1935

– Что же, значит, мне и Стефано на завтра отменять надо? Ты знаешь, как давно я собираюсь пойти к нему? Я уже несколько недель не делала укладку!

Услышав последнюю реплику, Мартиник выпрямилась. Вот, оказывается, какая у Марсии важная встреча! Стефано! Марсия хотела, чтобы Мартиник пожертвовала работой ради того, чтобы та могла сделать себе укладку?

8.III.35. Grasse.

Внезапно Мартиник почувствовала, что все ее сострадание улетучилось. Сама она еще с лета мечтает подстричься, но не может дойти до парикмахера, потому что все свободное время уходит на помощь другим.

В раздражении Мартиник провела рукой по своим неухоженным волосам. Пол совершенно прав, Марсия использует ее, и сейчас пришло время поставить сестру на место.

Уже пятый час, а все непрерывно идет мягкий снег – почти с утра. Бело сереющее небо (впрочем, не похоже на небо) и плавно, плавно – до головокружения, если смотреть пристально – текущая вниз белизна белых мух, хлопьев.

– Ты, похоже, не понимаешь, но я вообще-то работаю, и работа требует моего внимания, – произнесла Мартиник с дрожью в голосе. – Я обязана работать, чтобы у нас была возможность жить в нашем доме. У обычных людей нет времени то и дело бегать по салонам, у нас есть более насущные проблемы. Я очень рада, что ты можешь наслаждаться роскошной жизнью, но не рассчитывай, что я буду все время развозить твоих детей, пока ты делаешь укладку. Найди себе другого помощника.

На том конце провода замолчали. Мартиник нервно сглотнула. Казалось, внутри у нее сейчас произойдет взрыв. Теперь надо поспешить закончить разговор, пока она не взяла все свои слова обратно.

План ехать нам всем трем в Париж.

– Мне пора. Созвонимся потом.

Разговор с Г. Я ей: \"Наша душевная близость кончена\". И ухом не повела.



Повесив трубку, Мартиник испытала угрызения совести, но им на смену очень скоро пришло чувство облегчения. Задача выполнена! Она, наконец, отказала сестре, получив от этого моральное удовлетворение.

6.VII.35. Grasse.

Бетховен говорил, что достиг мастерства тогда, когда перестал вкладывать в сонату содержание десяти сонат.

Пока Мартиник включала телефон на беззвучный режим, внутренний голос не переставал повторять, что она приняла правильное решение. Марсия определенно будет долго дуться, но она переживет. Возможно, сестре даже нужен был этот пинок, чтобы нанять себе нового помощника для присмотра за детьми.

Вчера были в Ницце – я, Рощин, Марга и Г. Мы с Р. съездили еще в М. Карло. Жара, поразит, прекрасно.

Без конца длится страшно тяжелое для меня время.



Переполненная неожиданным чувством свободы, Мартиник танцующей походкой подошла к духовке и включила ее на прогрев. Она и представить себе не могла, что испытает такое счастье, всего-навсего отстояв свою позицию. Если топать ножкой так приятно, надо практиковать это чаще!

15.VIII.35. Grasse.

Достав старую кулинарную книгу Сары, Мартиник открыла ее на нужной странице. Марсия постепенно простит ее, в этом Мартиник ни капельки не сомневалась, но сестра весьма злопамятна, поэтому на встречу с писателем она уже гарантированно не придет.

Вчера Cannes, купанье в новой купальне, – все англичане, – тучи, ветер. В кафе встретил их. Выпил 2 рюмки коньяку. В Грассе купил Тавель и еще 1/4 коньяку. За обедом 1/2 б. вина, хлебнул еще коньяку, после обеда был очень говорлив, но не чувствовал себя во хмелю, лег полежать – и заснул. Проспал одетый до 4 утра, пил кофе и опять заснул до 10. Состояние странное, гибельное, но спокойное.

Мартиник отогнала от себя эту мысль. Грустно, конечно, что Марсия не придет, особенно сейчас, когда Шарлотта привела тут все в порядок, но это не конец света. Нет, надо видеть в случившемся положительные моменты. Раз не надо забирать детей Марсии, по крайней мере, будет время нормально поставить тесто и поэкспериментировать с начинками для булочек.

Так вот и умру когда-н. – заснув, – делаю над собой нечто непостижимое.

Мартиник углубилась в книгу рецептов. Прочитав где-то, что булочки можно разнообразить бесконечно, она купила все – от марципана и ванильного сахара до корицы и кардамона, и сама собиралась распробовать, что вкуснее.

Успенье – весь день этот грасский звон колоколов – как на Пасху. «…»

Мартиник улыбнулась. Встреча с писателем пройдет замечательно. Все вкалывали как ненормальные, работая над подготовкой, и уж она-то постарается, чтобы булочки были бесподобны.

Вчера был у Веры Маан (доктор). Ужасные мысли о ней. Если буду жив, вдруг могу остаться совсем один в мире.

Позавчера, в лунную ночь, М. устроила в саду скандал В.

У нас уже дней 5 Каллаш.

Любить значит верить.

31. Вторник, 31 марта 1983 года

1936

22.IV.36. Grasse.

Сидя на унитазе, Кристина глядит на четырехугольный пластиковый контейнер, в который только что поместила пробирку. Около двух часов назад она смешала несколько капель утренней порции своей мочи с раствором, который прилагался к тесту на беременность.

Был в Cannes, взял билет в Париж на пятницу (нынче среда), в 10 ч. 37 утра (поезд Пульман). Шел по набержн., вдруг остановился: \"Да к чему же вся эта непрерывная, двухлетняя мука? все равно ничему не поможешь! К черту, распрямись, забудь и не думай!\" А как не думать? \"Счастья, здоровья, много лет прожить и меня любить!\" Все боль, нежность. Особенно когда слушаешь радио, что-нибудь прекрасное. «…»

С тех пор как Кристина сделала свое открытие, с Даниэлем она не общалась. Сейчас он на работе, а Сара все еще спит. Сестра обычно не просыпается раньше десяти, но Кристина все равно действует предельно осторожно, поскольку Сара ни в коем случае не должна узнать, чем она тут занимается. В зеркале под пробиркой стало проявляться пятно темно-коричневого цвета. Чем больше проходит времени, тем четче оно становится. Кристина еще раз перечитывает инструкцию. Тест гарантирует девяностосемипроцентную достоверность. Ошибка может произойти с трехпроцентной вероятностью. Но Кристина знает, что это уже не имеет никакого значения. Тест показывает правду, в этом она абсолютно уверена. Ее тело каждой клеточкой чувствует, что ждет ребенка.



23.IV.36.

Ошеломленная внезапным осознанием своей беременности, Кристина неверной походкой выходит из ванной комнаты. Чтобы погасить подступившую тошноту, она идет на кухню выпить воды.

Заснул вчера около двух часов ночи, нынче проснулся около 8. Живу не по годам. Надо опомниться. Иначе год, два – и старость.

Наклонившись к мойке, Кристина наполняет стакан и большими глотками осушает его. Только отставив пустой стакан в сторону, замечает рядом с собой незаметно прокравшуюся сестру.

Первый день хорошая погода.

Сара обернулась в их общее одеяло, волосы скомканы, но при этом выглядит она бодрее, чем обычно по утрам сразу после пробуждения. Сестра рассматривает Кристину изучающим взглядом.

Когда-то в этот день – 10 апр. 1907 г. уехал с В. в Палестину, соединил с нею свою жизнь.

Кристина резко поворачивается к ней, будто пытаясь скрыть от нее пустой стакан.



– Я не знала, что ты проснулась.

26.IV.36. Париж.

Ничего не ответив, Сара кивает.

Приехал позавчера (в пятницу) в половине одиннадцатого. Тотчас наделал глупостей: тотчас поехал на вечер Бальмонта. Но вечер уже кончился – с rue Las-Cases помчался в cafe Murat, потом в Les Fontaines, 2 больших рюмки мару, ужасная ночь.

Тошнота подступает с новой силой. Внутри все переворачивается, и Кристина чувствует, что должна хотя бы что-то произнести.

Вчера серо, яркая молодая зелень и свинцовый тон неба – мрачное впечатление.

– Ты работаешь сегодня вечером? – задает она единственный вопрос, который приходит на ум.

Вечером дома. Потом Rotond de la\'Muette, Цетлины, Алданов [179] и Керенский со своей австралийкой (не первой молодости, в хороших мехах, еврейка, кажется).

Сара делает шаг вперед и тянется за плечо Кристины, чтобы достать кружку. Даниэль оставил на плите кастрюлю с водой. Кристина не уверена, что вода не остыла, но Саре, похоже, все равно – она наполняет кружку и опускает в нее чайный пакетик.

Нынче дождь. Безнадежная тоска, грусть. Верно, пора сдаваться.

– Сейчас только в туалет зайду, – говорит Сара.

Выборы. Блюм [180].

Кристина бросается вперед.



– Нет, подожди!

8.V.36. Grasse.

Вернулся из Парижа позавчера.

Сара морщит лоб.

В Польше читать мне не разрешили: \"Просили писатели других держав\", – очевидно, русские, советские, – \"мы не разрешили, так что разрешить Бунину было бы не куртуазно\".

– Я оставила там кое-что, – извиняющимся тоном бормочет Кристина. – Только уберу за собой.

О чувстве божественного – ночь, звезды, ходил в саду.

Она со всех ног бросается в ванную, успевая сунуть тест на беременность в косметичку за секунду до появления Сары. Не проронив ни слова, Сара протискивается к унитазу.



Кристина остается у раковины. Она не рискует покинуть ванную, пока здесь находится ее тест. Нервно теребя кран, она притворяется, что моет руки. Сара со стоном хватается за голову.

9.V.36. Grasse.

– Ты устала?

Весь день дождь. Убираю вещи – м.б., из Грасса, благодаря Блюму, придется бежать.

– Ммм, – сетует она.

Дай Б. не сглазить – эти дни спокойнее. М.б., потому, что в Париже принимал 2 недели Pankrinol-Elexir.

Обернувшись, Кристина замечает упавшую на пол инструкцию к тесту. От Сары ее уже не скрыть. Уставившись сначала на бумажку, она переводит взгляд на Кристину.

Она в Берлине.

– Что это?

Чудовищно провел 2 года! И разорился от этой страшной и гадкой жизни.

Схватив бумажку, Кристина быстро покидает ванную. Сара следует за ней. Она по-прежнему в футболке, которую использовала вместо пижамы, и вид у нее растерянный.

Радио, джазы, фокстроты. Оч. мучит. Вспоминаю то ужасное время в J. les-Pins, балы в Париже, – как она шла под них. Под радио все хочется простить.

На одну бесконечную секунду их взгляды встречаются. Кристина ощущает нарастающее отчаяние.



– Это был тест на беременность? – спрашивает Сара.

10.V.36.

Кристина качает головой, но глаза наполняются слезами.

Заснул в 3, проснулся в 8. Дождь.

– Это не мой, – шепчет она.

Да, что я наделал за эти 2 года. «…» агенты, которые вечно будут получать с меня проценты, отдача Собрания Сочин. бесплатно – был вполне сумасшедший. С денег ни копейки доходу… И впереди старость, выход в тираж. «…»

Во взгляде проснувшейся Сары появляется жесткость.

– С тобой сделали что-то плохое?

Кристина опускает взгляд.

– Нет.



7.VI.36. Grasse.

Главное – тяжкое чувство обиды, подлого оскорбления и собственного постыдного поведения. Собственно, уже два года болен душевно, душевнобольной. «…»

Сара кладет руку ей на плечо.

Вчера Блюм начал свое правление. Забастовки, захваты заводов. «…»

– Если кто-то посягнул на тебя, ты должна рассказать мне об этом, ты же понимаешь?

От голоса сестры чувства Кристины вырываются наружу, как будто прорывая дамбу на своем пути. Всхлипывая, она отворачивается.

– Нет, это не то, что ты думаешь.



14.VI.36. Grasse.

«…» Был в Ницце – \"День рус. культуры\". Постыдное убожество. Когда уезжал (поехал на Cannes), за казино (в Ницце) огромная толпа… Все честь честью, как у нас когда-то – плакаты, красные флаги, митинги.

В Grass\'e тоже \"праздник\". Над нашим \"Бельведером\", на городской площадке, тоже толпа, мальчишки, бляди, молодые хулиганы, \"Марсельеза\", и \"Интернационал\", на бархатных красных флагах (один из которых держали мальчик и девочка лет по 6, по 7) – серп и молот. «…»

– Ты ждешь ребенка? Отвечай мне, Кристина! Да? – говорит Сара ледяным голосом.

Надо серьезно думать бежать отсюда. «…»

Кажется, Кристину разрывает на части. Часть ее отчаянно хочет попросить Сару о помощи. Ей так хочется, чтобы сестра проявила заботу, обняла и сказала, что все образуется. Но Кристина прекрасно знает, что, как только правда выйдет наружу, она останется совсем одна.

Видел в Ницце Зайцевых [181]. «…» – грустные, подавленные тем, что происходит в Париже.

Внезапно Сара меняет позу. Отпустив плечо Кристины, она скрещивает руки на груди.

Душевно чувствую себя особенно тяжело. Все одно к одному!

– Но ведь не от Даниэля?



Свой вопрос Сара задает тихо, чуть слышно. Кристина чувствует ком в горле. Не так она хотела рассказать обо всем сестре. Как бы ни было тяжело, Кристина заставляет себя взглянуть сестре в глаза.

1.VII.36. Grasse.

– Нет, скажи, что это неправда! – сокрушаясь, мотает головой Сара.

Все занят \"Освобождением Толстого\".

Хватаясь за голову, она зажмуривает глаза.



По щекам Кристины струятся слезы. Как ей объяснить это, и сможет ли Сара когда-нибудь простить ее?

Ночь с 7 на 8.VII.

– Прости, – бормочет Кристина.

Изумительные белые облака над садом и из-за гор. Луна в озере барашков.

Когда Сара вновь открывает глаза, они черны, как ночь. Она пристально смотрит на Кристину.



16.VIII.36.

– Это была глупая случайность, – только и успевает вымолвить Кристина, прежде чем сестра набрасывается на нее.

Иногда страшно ясно сознание: до чего я пал! Чуть ни каждый шаг был глупостью, унижением! И все время полное безделие, безволие – чудовищно бездарное существование!

Опомниться, опомниться!

Первый удар настигает ее так внезапно, что Кристина не успевает понять, что происходит, сразу за ним следует второй, от которого, завалившись назад, она падает на диван.



1.XII. Париж.

Оцепеневшая от шока Кристина остается лежать. Сара стоит, наклонившись над ней. Сестра тяжело и шумно дышит, руки застыли в судороге и стали похожи на когти.

Светлая погода. И опять – решение жить здоровее, достойнее. «…»

– Какого черта ты говоришь? Ты спала с моим парнем? – орет она.

Кристина мотает головой.

1937

– Я не нарочно. Я понимаю, что ты очень зла на меня, но это случилось само собой. Прости меня, пожалуйста!

19.VIII.37. Венеция.

Она садится, пытаясь удержать равновесие, но Сара хватает ее за волосы. Когда сестра запрокидывает ее голову назад, Кристина ударяется о край дивана, от этого начинает звенеть в ушах.

Вчера приехал сюда в 5 ч. вечера с Rome Express. Еду в Югославию. Остановился в Hotel Britania.

– Давно? – продолжает допрос Сара. Глаза широко распахнуты, и вид у нее сумасшедший. Кристина такой ее еще не видела. – Давно? – повторяет она свой вопрос, не получив ответа.

Нынче был на Лидо. Огромно, гадко, скучно. Обедал у Бауэра.

– Пару недель назад.

Лунная ночь, 9 часов – всюду музыкально бьют часы на башнях. «…»

Сара делает глубокий вдох.

1938

– И сколько раз?

«б.д.»

Кристина чувствует, как по щекам все еще струятся слезы.

\"Труднее этого заработка – чтениями – кажется, ничего нет.

– Один.

Вагоны, отели, встречи, банкеты – и чтения – актерская игра, среди кулис, уходящих к чертовой матери вверх, откуда несет холодным сквозняком. «…»

– Правда один?

После чтения был банкет. Множество речей, – искренно восторженных и необыкновенных по неумеренности похвал: кажется, вполне убежден, что я по крайней мере Шекспир…\"»

Прикрыв глаза, Кристина качает головой.



– Сколько? Отвечай!

5.XI.38. Beausoleil.

– Три. Или четыре.

Лун. ночь. Великолепие неб«есной» синевы, объемлющей своей куполообразностью, глубиной и высотой все – горы, море, город внизу. И таинств., темно мерцающая над самой Собачьей Горой звезда (вправо от нас).

Выпустив из рук ее волосы, Сара начинает ходить по комнате. Она качает головой, щеки залиты густым румянцем.

– Ты должна помочь мне, – стонет Кристина.

Лихорадочный взгляд…

– Я доверяла ему. И тебе тоже доверяла. Собственной сестре. В это чертовски трудно поверить, – бормочет под нос Сара.

– Мне нужно сделать аборт.

1939

Кристина смотрит на сестру, но та, похоже, не собирается реагировать на ее слова.

17.VII.39.

– Сара, я по-настоящему сожалею о случившемся и понимаю, что ты сейчас очень сильно злишься на меня. Но мне нужна твоя помощь, чтобы избавиться от ребенка.

Вчера с Маркюсами, Верой и Лялей осмотр виллы и Cannet-La Palmeraie. Нынче еду с Г. и М. в Juan-les-Pins смотреть другие виллы.

Застыв на ходу, Сара смотрит на нее. Каким-то холодом веет от сестры, будто это не она стоит рядом.



– Ты хочешь, чтобы я помогла тебе?

21 июля записал на клочке ночью: «Еще летают лючиоли». «…»

– Да, мне некого больше попросить, – отвечает Кристина, поднимаясь на ноги.

Уставившись на Кристину, Сара берет ручку из стоящей на подоконнике подставки и начинает крутить ее в руке.

– Я хочу, чтобы ты ушла, сейчас же.

– Но куда?

– Меня это не волнует. Просто убирайся отсюда, – презрительно фыркнув, говорит Сара.

– Но мне некуда идти, – качая головой, возражает Кристина.

– Это не моя проблема.

Кристина делает шаг навстречу сестре.

– Может быть, присядем – поговорим?

Теперь Сара мотает головой.

1940

– Ты для меня теперь – пустое место. Ты мне больше не сестра, я не хочу тебя видеть.

Кристина в полной растерянности. Она окидывает блуждающим взглядом гостиную и нерешительно протягивает руку в сторону Сары.

1940 г. Villa Jeannette, Grasse, a-m.

– Сара, ну пожалуйста…



В тот самый момент, когда Кристина произносит имя сестры, ей в лицо попадает ручка. У Сары есть еще одна наготове.

– Вон из квартиры! Слышишь?

1.III.

Кристина опять начинает всхлипывать. Ей не сдержать слез.

– Но мне негде жить.

Вчера ездил в Ниццу. Как всегда, грусть – солнце, море, множество как бы праздничного народа – и ни души знакомой, нужной.

– Ты сама виновата. Давай, быстро собирай вещи!

Кристина пытается возразить, но в нее попадает еще одна ручка.

Не застал Цакни [182], оставил ему записку, что буду в понед. в 2 1/2 ч. «…»

– Ты, может быть, думаешь, что меня хоть каплю беспокоит, что с тобой будет? – кричит Сара. – Ты предала меня, ты действовала за моей спиной. Я ненавижу тебя, Кристина, понимаешь?

Нынче послал открытку-avion Гребенщикову [183], чтобы написал в америк. газетах о писательской нужде в эмиграции. «…»

Прижав руку к животу, Кристина чувствует удар по плечу. Брошенная Сарой батарейка с шумом отскакивает от пола.

– Уходи, пока я не бросила что-нибудь потяжелее.

Погода как будто на весну, но все холодный ветер. Финнам плохо.

Кристина, задыхаясь, спешит в их комнату и вытаскивает из-под кровати дорожную сумку. Механически кидает в нее свои вещи. Она пока еще не понимает, что произошло. Неужели Сара говорит это серьезно? Сестра не хочет больше ее видеть?



6.III.40

Упаковав вещи, Кристина сделала два глубоких вдоха, пытаясь собраться с мыслями. Сара злится, это понятно, но такой она еще никогда ее не видела. Кристину пугает, что сестра может быть настолько агрессивной. И все равно, ей ничего не надо, кроме ее прощения. Кристине невыносима мысль о том, что слова Сары – это правда, что сестра не хочет ее больше видеть.

«…» Нынче холодно, с утра было серо, туман, крупа, шел с полчаса снег. А вчера, гуляя с Верой ночью по саду, услыхал первую лягушку – думал, начинается, значит, весна.

Сара ждет ее в прихожей – стоит, широко расставив ноги, подбоченившись.