Голдфингер

1. Размышления над двойным виски

Приняв пару двойных виски, Джеймс Бонд сидел в зале отлета аэропорта Майами и предавался философским размышлениям о жизни и смерти.

Убийства были неотъемлемой частью его профессии, хотя он не любил убивать. Когда ему приходилось убирать кого-то по долгу службы. Бонд старался сделать это наиболее подходящим из известных ему способов и побыстрее забыть о происшедшем. Будучи секретным агентом со специальным и редко предоставляемым индексом 00, дающим в рамках Секретной службы право на убийство, он должен был относиться к смерти со спокойствием патологоанатома. Чему быть, того не миновать, поэтому любые сожаления являлись бы признаком дилетантизма и, более того, влекли бы за собой душевное расстройство.

И все-таки в смерти этого мексиканца было что-то такое, что оставило след в душе Бонда. Не то чтобы он не заслуживал смерти – нет, он несомненно был скверным человеком, тем, кого в Мексике называют capungo. Capungo – это бандит, готовый убить родную мать за ничтожную сумму в сорок песо, что равно приблизительно двадцати пяти шиллингам. Однако за голову Бонда ему, вероятно, заплатили больше. К тому же, судя по его виду, этот мексиканец всю свою жизнь приносил окружающим только несчастье. Нет, ему определенно пришло время умереть. И все же, когда почти сутки назад Бонд убил его, жизнь ушла из мексиканца так быстро и окончательно, что Бонд почти видел, как душа покинула тело, подобно птичке, в виде которой, по поверью гаитянских аборигенов, душа вылетает через рот умершего.

Какая удивительная разница между живым и мертвым. Только что был кто-то, и вдруг нет никого. Был мексиканец с именем, фамилией, местом жительства и, вероятно, с водительскими правами. Затем что-то ушло из него, покинуло это тело в дешевой одежде, и осталась пустая оболочка, место которой только на помойке.

Бонд глянул на оружие, которым сделал это. Ребро его правой ладони было багровым и распухшим. Бонд стал сжимать и разжимать ладонь, массируя ее левой рукой. Он проделывал эту операцию регулярно в течение всего краткого перелета. Процедура довольно болезненная, однако способствует скорейшему заживлению. Неизвестно, когда это оружие может снова понадобиться. Бонд цинично ухмыльнулся.

– \"Стар авиэйшн\" объявляет об отлете рейса А–106 до Нью-Йорка. Пассажиров просят пройти в самолет через выход номер семь.

Репродуктор отключился со звонким щелчком. Бонд глянул на часы. До объявления посадки на рейс «Транс Америкэн» оставалось минут десять. Бонд подозвал официантку и заказал двойной бурбон со льдом. Он немного покачал принесенный стакан, чтобы подтаял лед, и разом проглотил половину содержимого. Выбросив окурок, Бонд сел, положив подбородок на левую руку, и стал задумчиво смотреть на солнце, медленно и торжественно опускающееся в залив.

Смерть мексиканца была финалом скверного задания, одного из самых гадких в его карьере. Оно было мерзким, опасным, не имеющим никаких положительных моментов, если не считать того, что оно позволяло ему находиться подальше от начальства.

Некий богач в Мексике владел плантациями опийного мака, и цветочки там произрастали отнюдь не для красоты. Получаемый из них опий быстро и относительно дешево сбывался официантами небольшого кафе в Мехико, носящего название «Кофейная матушка».

Если тебе нужен опий, ты заходишь в кафе и заказываешь то, что тебе нужно, одновременно с выпивкой, платишь за спиртное в кассу, и кассир просто называет тебе сумму, которую нужно добавить к чеку. Тихая, спокойная коммерция, никого за пределами Мексики не касающаяся. Но вот далеко-далеко, в Англии правительство в рамках объявленной ООН кампании по борьбе с наркоманией и контрабандой наркотиков запретило употребление героина в Великобритании, подняв тем самым переполох не только в Сохо, но и в среде вполне респектабельных британских врачей, желающих облегчить муки своих пациентов. Любой запрет всегда влечет за собой рост преступности. Очень скоро традиционные источники поступления наркотиков в Китае, Турции и Италии иссякли, опустошенные возросшими аппетитами Альбиона.

В это время в Мехико жил обаятельный бизнесмен, занимающийся экспортно-импортными операциями, по фамилии Блэкуэл, у которого в Англии оставалась сестра-наркоманка. Блэкуэл очень любил ее, и, получив однажды письмо, в котором сестра писала, что умрет, если он ей не поможет, он ни на минуту не усомнился в том, что так и будет, и занялся изучением возможностей наркобизнеса в Мексике. Постепенно через друзей и друзей друзей он вышел на «Кофейную матушку», а оттуда и на владельца опийных плантаций. Занимаясь этим, Блэкуэл хорошо изучил экономическую сторону вопроса и решил, что, если он сможет одновременно нажить капитал, помочь сестре и страждущему человечеству, значит, он открыл самое тайну жизни.

Торгуя минеральными удобрениями, Блэкуэл владел небольшим заводиком и складом. У него работали три человека, занимающиеся анализами грунта и прочей лабораторной работой. Убедить владельца плантаций в том, что за столь респектабельным фасадом команда Блэкуэла сможет запросто заняться переработкой опия в героин, оказалось легче легкого, а доставка товара в Англию была организована, и притом очень быстро, самим мексиканцем. Получая по тысяче фунтов за поездку, один из дипкурьеров министерства иностранных дел Мексики ежемесячно возил в Лондон дополнительный чемоданчик. Расходы по доставке были вполне приемлемы, учитывая, что содержимое каждого чемоданчика, оставляемою курьером в камере хранения на вокзале Виктория (квитанцию на багаж он отправлял почтой человеку по имени Шваб через «Букс энд Пикс лимитед»), стоило двадцать тысяч фунтов стерлингов.

К несчастью, Шваб оказался плохим человеком, которого нисколько не заботили человеческие страдания и который считал, чти если юные американцы могут ежегодно потреблять порошка на миллионы долларов, то их британские сверстники ничем не хуже. Поэтому в двух комнатах в Пимлико его ребятки смешивали героин с желудочным порошком и сбывали эту смесь на танцплощадках и в других местах, где собиралась молодежь. Шваб уже сколотил себе кругленький капиталец, когда на него вышли люди из Отдела по борьбе с наркотиками. Чтобы выявить источник, Скотленд-Ярд дал Швабу возможность поднакопить еще немножко деньжат. Затем ему посадили на хвост филера и вышли на передаточный пункт – вокзал Виктория и соответственно на мексиканского дипкурьера. На этом этапе работы, поскольку след уходил за границу, к делу подключилась Секретная служба. Бонду было приказано найти источник и уничтожить его.

Бонд выполнил приказ. Он прилетел в Мехико, быстро добрался до «Кофейной матушки», выдавая себя за оптовика лондонской сети, вышел на владельца плантаций, который встретил его весьма любезно и познакомил с Блэкуэлом.

Последний произвел на Бонда приятное впечатление. Ему ничего не было известно о сестре Блэкуэла, но этот человек явно был дилетантом, и его горечь по поводу запрета на употребление наркотиков в Англии казалась неподдельной.

Однажды ночью Бонд проник на принадлежащий Блэкуэлу склад и установил там термитную бомбу, затем расположится в кафе приблизительно в миле оттуда, смотрел на пламя, полыхающее над крышами, и слушал серебряный перезвон колокольчиков пожарной команды.

На следующее утро он позвонил Блэкуэлу, накинув на трубку носовой платок.

– Жаль, что ваше дельце сгорело прошлой ночью. Боюсь, что понесенные вами потери не покроет никакая страховка.

– Кто это? Кто говорит?

– Я приехал из Англии. Ваша продукция унесла довольно много молодых жизней, а еще больше искалечила. Сантос больше не приедет в Лондон со своим дипломатическим багажом, а Шваб уже сегодня сядет за решетку. Этому парню, Бонду, с которым вы встречались, тоже не уйти из капкана, полиция идет по его следу.

На другом конце провода послышался испуганный лепет.

– Ладно, но глядите, не вздумайте заняться этим снова. Ваши удобрения значительно полезней для здоровья.

Бонд повесил трубку.

Блэкуэл ни за что бы не нашел концов. Ясно, что это плантатор додумался, где собака зарыта.

После операции Бонд предусмотрительно сменил гостиницу, но той же ночью, когда он возвращался из «Копакабаны», на его пути вырос человек в белом хлопчатобумажном костюме не первой свежести и белой шоферской фуражке, слишком большой для его головы. Под ацтекскими скулами лежали глубокие синие тени, в одном углу рта торчала зубочистка, в другом – сигарета. Глаза горели наркотическим блеском.

– Женщину?

– Нет.

– Цветную девочку? С роскошными волосами?

– Нет.

– Может, картинки?

Рука мексиканца скользнула за отворот пиджака – жест, настолько хорошо известный Бонду, что, когда бандит выбросил руку с ножом к горлу Бонда, тот был к этому готов.

Почти автоматически Бонд провел прием из книги по самообороне. Возможно, именно этот удар, почти оторвавший нападающего от земли, убил мексиканца, сломав ему основание черепа, но когда тот падал на землю, Бонд ребром ладони нанес еще один жестокий удар по открытой, незащищенной шее. Это был смертельный удар по кадыку, один из излюбленных приемов коммандос. Даже если к этому моменту мексиканец был еще жив, он умер до того, как его тело грохнулось на землю.

Мгновение Бонд стоял, тяжело дыша и глядя на эту кучу тряпья, валяющуюся в пыли. Потом огляделся. Вокруг никого не было, если не считать проезжавшие машины. Возможно, в момент схватки кто-то и проходил мимо, но все происходило в тени. Бонд встал возле тела на колени. Пульса не было. Глаза, только что блестевшие от марихуаны, уже остекленели.

Бонд оттащил труп к стене, где тень была еще гуще, затем отряхнулся, поправил галстук и пошел в гостиницу. На рассвете он поднялся, побрился и направился в аэропорт, где сел на первый же самолет, улетавший из Мексики. Это оказался рейс до Каракаса, где Бонд пересел на самолет «Транс Америкэн» до Нью-Йорка через Майами. И теперь он болтался в зале для транзитных пассажиров, ожидая продолжения путешествия до Нью-Йорка.

Репродуктор снова включился, и диспетчер объявил:

– К сведению пассажиров: рейс «Транс Америкэн» № 618 до Нью-Йорка задерживается по техническим причинам. Время отлета переносится на восемь утра. Пассажиров просят пройти к стойке «Транс Америкэн» для размещения на ночлег. Спасибо.

Этого еще не хватало! Поменять рейс или провести ночь в Майами? Бонд вспомнил про бурбон, схватил стакан и вылил содержимое себе в глотку. Лед приятно стукнул о зубы. Именно! Блестящая идея! Он проведет ночь в Майами, напьется как следует, до поросячьего визга, и завалится в койку с первой же шлюхой, которую подцепит. Он не напивался уже много лет, и сейчас было самое время надраться. Эта ночь, свалившаяся, как подарок с небес, должна быть использована на полную катушку. Надо расслабиться, а то он слишком напряжен, слишком углублен в себя. Зачем, черт возьми, он забивал себе голову дурацкими мыслями по поводу этого паршивого capungo, посланного его убить? Выбора не было: либо убивать, либо быть убитым. Люди во всем мире непрерывно убивают себе подобных. Они используют свои автомобили как орудие убийства, разносят инфекции, выплевывают микробов в лицо, оставляют открытыми газовые вентили на кухне, накачивают выхлопными газами закрытые гаражи и т.д. и т.п. Сколько человек, например, участвовало в изготовлении водородных бомб, начиная от рудокопов на урановых рудниках и кончая акционерами, владельцами этих рудников? И вообще, существует ли на Земле хоть один человек, который так или иначе, чисто статистически, не был бы замешан в убийстве соседа?

Погасли последние лучи солнца. В темно-синем небе мигали зеленые и желтые бортовые огни, отражаясь в луже масла на бетонной площадке возле ангаров. На посадку с ревом шел ДС–7. Стекла в транзитном зале слегка дребезжали. Люди встали, чтобы посмотреть на посадку. Бонд попытался прочесть их мысли: может, они надеются, что самолет рухнет и они увидят зрелище, о котором можно будет рассказать, которое наполнит содержанием их пустые жизни? Или их пожелания были благими? Чего хотели они для шестидесяти пассажиров ДС–7? Жизни или смерти?

Бонд сжал губы. Хватит! Нужно прекратить эти похоронные настроения. Это просто реакция на гнусное задание. Ты просто выдохся, устал от необходимости все время быть железным. Ты видел слишком много смертей и хочешь хоть немножко пожить тихо и спокойно.

Бонд услышал приближающиеся шаги, которые замерли возле его кресла. Он поднял глаза. Рядом с ним стоял аккуратно одетый, явно богатый мужчина средних лет. Лицо его было смущенным и просительным одновременно.

– Прошу прощения, но, несомненно, вы – мистер Бонд? Мистер... э-э-э... Джеймс Бонд.

2. Кусочек «красивой жизни»

Бонд предпочитал анонимность, и его «Да, это я» было весьма неприветливым.

– Какая редкая удача!

Мужчина протянул руку. Бонд медленно поднялся, пожал ему руку и тут же выпустил. Рука была мягкой, пухлой и больше всего напоминала надутую резиновую перчатку.

– Меня зовут Дюпон, Джуниус Дюпон. Я сомневаюсь, что вы меня помните, однако мы с вами встречались. Могу я присесть?

Лицо, фамилия? Да, действительно что-то смутно знакомое. Очень давно. Не в Штатах. Бонд вспоминал, одновременно изучая собеседника. Дюпону было около пятидесяти, розовощек, гладко выбрит, одет в то, чем известная фирма «Брукс бразерс» прикрывает срам американских миллионеров: однобортный темно-коричневый летний костюм, белая рубашка с маленьким воротником, темно-красный в синюю полоску галстук, заколотый золотой булавкой. Манжеты рубашки, выглядывающие на полдюйма из рукавов пиджака, были украшены хрустальными запонками с миниатюрными мушками. Ансамбль дополняли черно-серые шелковые носки и начищенные кожаные туфли. На голове черная шляпа с небольшими полями и широкой бордовой лентой.

Дюпон устроился на стуле напротив Бонда, достал сигареты и золотую зажигалку. Бонд отметил про себя, что Дюпон покрылся легкой испариной. Поразмышляв, он пришел к выводу, что Дюпон был тем, кем и казался, то есть слегка обеспокоенным очень богатым американцем. Бонд вспомнил, что встречался с ним раньше, но никак не мог сообразить, где и когда.

– Сигарету?

– Благодарю.

Бонд взял из протянутой пачки «Парламента» сигарету, но предпочел не заметить предложенную зажигалку. Он не любил пользоваться чужими, предпочитал свою.

– Франция, пятьдесят первый год, Руаяль-дез-О. – Дюпон внимательно смотрел на Бонда. – Казино. Этель (это миссис Дюпон) и я сидели рядом с вами за столом в ту ночь, когда вы вели крупную игру с французом.

Память Бонда заработала. Ну да, конечно, Дюпоны сидели четвертым и пятым номерами во время игры в баккара. Бонд был шестым. Они казались вполне безобидной парой, и он был рад, что его левый фланг был надежно защищен в ту фантастическую ночь, когда он разорил Ле-Шифра. Бонд теперь видел ту ночь, как наяву: яркий круг света на зеленом поле, похожие на клешни руки, тянущиеся через стол за картами. Он снова ощущал запах табачного дыма и своего собственного пота. Да, это была ночка! Бонд посмотрел на Дюпона, улыбаясь своим воспоминаниям.

– Да, конечно, я помню. Извините, что не сразу сообразил. Это была незабываемая ночь! Я тогда ни о чем другом не думал, кроме своих карт.

В ответ Дюпон с облегчением улыбнулся счастливой улыбкой.

– Ну что вы, мистер Бонд! Я все понимаю. Надеюсь, вы извините меня за бесцеремонность. Видите ли... – он щелкнул пальцами, подзывая официантку. – Однако мы должны выпить, чтобы отметить это событие. Что вы предпочитаете?

– Бурбон со льдом.

– Два бурбона со льдом.

Официантка удалилась.

Радостно сияя, Дюпон наклонился вперед. До Бонда донесся легкий запах мыла или лосьона для бритья.

– Я так и знал, что это вы, как только увидел вас здесь. Но я сказал себе: «Джуниус, у тебя, конечно, хорошая память на лица, но лучше сходи и убедись.» Я должен был лететь сегодня. Когда объявили о переносе рейса «Транс Америкэн» и я увидел выражение вашего лица, то, извините, мистер Бонд, но оно ясно показало, что вы должны были лететь тем же рейсом. – Он дождался утвердительного кивка собеседника и заторопился: – Поэтому я побежал на регистрацию посмотреть список пассажиров. И там, конечно, было записано: «Дж. Бонд».

Дюпон откинулся на стуле, весьма довольный своей сообразительностью. Принесли заказ. Дюпон поднял свой стакан.

– Ваше здоровье, сэр. Сегодня у меня очень счастливый день!

Бонд вежливо улыбнулся и выпил. Дюпон снова наклонился вперед, оглядываясь по сторонам. Соседние столики пустовали, однако он все же понизил голос.

– Я понимаю, вы сейчас думаете, что это, конечно, очень мило снова встретить Джуниуса Дюпона, но что ему сейчас от меня нужно? Почему он так рад встрече со мной сегодня вечером?

Бонд изобразил на лице вежливое любопытство. Дюпон сдвинулся еще ближе.

– Я надеюсь, вы извините меня, мистер Бонд. Я обычно никогда не лезу в чужие секре... э-э... дела. Но после той игры в казино я узнал, что вы не только великолепный игрок, но и в некотором роде... э-э... следователь. Что-то вроде оперативного сотрудника.

Дюпон даже покраснел от своей настойчивости. Он сел на место, достал платок и вытер лоб, посмотрев с беспокойством на Бонда. Бонд пожал плечами. Его серо-голубые глаза светились доброжелательностью и иронией.

– Когда-то я этим занимался. Военный синдром, так сказать. Некоторым еще нравилось играть в «казаки-разбойники». Только в мирное время это довольно бесперспективное занятие.

– Хорошо, хорошо, – отмахнулся Дюпон.

Однако, задавая следующий вопрос, он избегал смотреть Бонду в глаза, ожидая услышать очередную ложь. Этот человек очень умен, подумал Бонд. Волк в шкуре миллионера.

– Чем же вы теперь занимаетесь? – спросил Дюпон с отеческой улыбкой. – На чем остановились, простите за нескромность?

– Импортно-экспортные операции. Я работаю в «Юниверсал». Возможно, вы слышали об этой фирме?

Дюпон поддержал игру.

– Хм. Дайте подумать... Да, конечно, я что-то о ней слышал. Не могу сказать, что имел с этой фирмой дело, но, думаю, это никогда не поздно? – Он рассмеялся, довольный собой. – Видите ли, я занимаюсь практически всем, за исключением, пожалуй, разве что химии. Может, в этом моя беда, мистер Бонд, но я не из химических Дюпонов.

Бонд подумал, что этот человек явно доволен тем фактом, что является представителем самостоятельной ветви Дюпонов. Он промолчал, многозначительно глянув на часы, чтобы заставить собеседника скорее раскрыть карты. Свои козыри он предпочитал держать при себе.

У Дюпона было симпатичное, младенчески-розовое лицо с пухлым чувственным ртом. Он выглядел столь же безобидно, как любой турист-американец средних лет, стоящий с фотоаппаратом возле Букингемского дворца. Но за этой вполне респектабельной консервативной внешностью скрывался жесткий, сильный характер.

Жест Бонда не ускользнул от внимательных глаз Дюпона.

– Боже, уже семь часов, а я еще не добрался до сути! Слушайте сюда, мистер Бонд. У меня тут возникла небольшая проблема, и я буду очень вам признателен, если вы поможете ее разрешить. Если вы располагаете временем и собираетесь провести ночь в Майами, то я сочту за честь оказать вам гостеприимство. Думаю, что смогу обеспечить вам полный комфорт. Дело в том, что я являюсь одним из владельцев гостиницы «Флоридиана». Вы, может быть, слышали, она открылась на рождество. Большое и выгодное дело, смею заметить. Вытесняет эту рухлядь – «Фонтэн блю», – Дюпон снисходительно усмехнулся. – Это мы так называем гостиницу «Фонтэнбло».

Что вы на это скажете, мистер Бонд? Вас поселят в лучшем номере, даже если ради этого придется кого-нибудь переселить. И вы действительно окажете мне этим большую услугу.

К этому времени Бонд уже решил принять предложение вне зависимости от того, какой помощи и в чем хотел от него Дюпон. Скорее всего, это были какие-нибудь обычные для состоятельных людей неприятности: шантаж, гангстеры, женщины. А ему предоставлялась великолепная возможность красиво пожить, о чем он и мечтал. Дают – бери. Для проформы Бонд начал вежливо отнекиваться, но Дюпон прервал его:

– Пожалуйста, прошу вас, мистер Бонд. И поверьте мне, я буду вам очень, очень признателен.

Он подозвал официантку и отвернулся, расплачиваясь, чтобы скрыть от Бонда купюры. Как большинство очень состоятельных людей, Дюпон полагал, что демонстрировать свое богатство или то, сколько он дает чаевых, было бы весьма неприлично. Сунув деньги в карман, Дюпон взял Бонда под руку, но, почувствовав, что Бонду это не понравилось, отпустил его. Они спустились в основной зал.

– Давайте теперь займемся вашим размещением.

Дюпон направился к стойке «Транс Америкэн», где несколькими фразами продемонстрировал свое могущество в этой епархии. «Да, мистер Дюпон, конечно, мистер Дюпон, мы обо всем позаботимся, мистер Дюпон».

На улице стоял сверкающий «крайслер-империал». Коренастый шофер, одетый в песочного цвета форму, поспешно открыл дверцу. Бонд удобно устроился на большом мягком сиденье. Внутри было прохладно, почти холодно. Представитель «Транс Америкэн» вынес чемодан Бонда, передал его шоферу и с полупоклоном удалился. – «Биллз-он-зе-Бич», – сказал Дюпон шоферу, и лимузин медленно тронулся между рядами машин к выезду со стоянки.

Дюпон развалился на сиденье.

– Надеюсь, вы любите мясо крабоидов, мистер Бонд? Пробовали когда-нибудь?

Бонд ответил, что пробовал и очень любит.

Пока «крайслер» ехал по улицам Майами, Дюпон рассказывал о «Биллз-он-зе-Бич» и рассуждал о сравнительных качествах мяса крабоида и аляскинского краба. Бонд вставлял соответствующие комментарии, позволяя себе увлечься приятной ездой и легкой беседой.

Они подъехали к зданию в псевдорегентском стиле. Розовая неоновая вывеска гласила: «Биллз-он-зе-Бич». Вылезая из машины. Бонд услышал распоряжение, данное Дюпоном шоферу:

– Номер-люкс «Алоха». Если возникнут проблемы, скажите мистеру Фейрли, чтобы он позвонил мне сюда. Ясно?

Они поднялись по ступенькам. Большой белый зал ресторана с розовыми муслиновыми занавесями на окнах и лампами с розовыми абажурами на столах был заполнен загорелой публикой в рубашках кричаще ярких расцветок, золотых браслетах, очках с оправами, украшенными драгоценными камнями, модных соломенных шляпах. Воздух был насыщен смесью различных запахов, в которой преобладал запах человеческих тел, весь день прожарившихся на солнце.

Билл, женоподобный итальянец, подлетел к ним.

– О, мистер Дюпон! Какая радость, сэр! Шумновато тут сегодня. Сейчас для вас все быстренько сделают. Сюда, пожалуйста, сюда.

Держа над головой большое меню в кожаной обложке, он, ловко лавируя между сидящими, провел их к лучшему столику, угловому на шесть персон. Он отодвинул два стула, подозвал метрдотеля и официанта, обмениваясь репликами с Дюпоном, раскрыл перед каждым из гостей меню и удалился.

Дюпон захлопнул свое меню и сказал:

– Почему бы вам не положиться на мой вкус? Если вам что-нибудь не понравится, просто отошлете обратно и все, – и, обращаясь к официанту, приказал: – Крабоидов. И не мороженых, а свежих. Топленое масло. Большие тосты. Ясно?

– Да, мистер Дюпон.

Первого официанта сменил второй.

– Две пинты розового шампанского «Поммери» пятидесятого года. Бокалы серебряные. Ясно?

– Да, мистер Дюпон. Для начала коктейль?

Дюпон, улыбнувшись, вопросительно взглянул на Бонда.

– Водку с мартини и ломтиком лимона.

– Сделайте два, – сказал Дюпон. – И двойных.

Официант поспешил выполнить заказ. Дюпон, устроившись поудобней, достал сигареты и зажигалку. Он оглядел соседние столики, улыбаясь в ответ на приветствия, затем придвинулся к Бонду.

– Боюсь, что здесь, к сожалению, шумновато. Я привел вас сюда только ради крабов. Вы не аллергик, надеюсь? А то я как-то привел сюда даму, как у нее от крабов губы вздулись, словно лепешки.

Бонда позабавило, как изменились манеры Дюпона, едва только тот решил, что заполучил Бонда. Речь его стала властной, жесты – решительными. И куда подевался смущенный и робкий проситель, окликнувший его в аэропорту? Интересно, что же ему все-таки нужно? Видимо, объяснение должно последовать с минуты на минуту.

– Аллергией я не страдаю, – ответил Бонд.

– Прекрасно, прекрасно.

Повисла пауза. Дюпон несколько раз щелкнул зажигалкой, затем, сообразив, что сейчас он производит впечатление попусту суетящегося человека, отодвинул ее. Судя по всему, он решился. Глядя на свои руки, Дюпон произнес:

– Вы когда-нибудь играли в канасту, мистер Бонд?

– Да, хорошая игра, мне нравится.

– А в канасту вдвоем?

– Тоже играл, хотя этот вариант мне кажется совсем неинтересным. Если сам не сделаешь глупость и партнер ее не сделает, игра обычно заканчивается с ничейным результатом. Шансы на крупный выигрыш совершенно нулевые.

Дюпон согласно кивнул.

– Именно. Я тоже так считал. Сыграв сотню партий, равные по силе партнеры останутся при своих. Это не то, что джин или Оклахома. Но, с другой стороны, именно это мне и нравится. Просто времяпрепровождение с кучей карт, понемножку выигрываешь, понемножку проигрываешь, а в конечном счете все довольны. Так?

Бонд кивнул. Принесли мартини. Дюпон заказал еще два коктейля и продолжил:

– А как бы вы отреагировали, мистер Бонд, если бы я сказал, что проиграл в канасту двадцать пять тысяч долларов в течение недели?

Бонд открыл рот, собираясь ответить, но Дюпон остановил его нетерпеливым жестом.

– И заметьте, я хороший игрок. Я являюсь членом «Ридженс клуба», играл с игроками класса Чарли Горена, Джонни Кроуфорда, вообще-то в бридж, но это я к тому, что в этом деле я не новичок.

Дюпон вопросительно глянул на Бонда.

– Если вы играли все время с одним и тем же партнером, то этот человек – шулер.

– И-мен-но! – Дюпон хлопнул ладонью по столу. – Именно. Об этом я и подумал, когда проигрывал, проигрывал, проигрывал четыре дня подряд. Я сказал себе: «Этот сукин сын жульничает» – и решил узнать, как он это делает, а потом вышвырнуть его из Майами. Я удвоил ставки, затем удвоил еще раз. Этот тип несказанно обрадовался. А я все время следил за ним, следил очень пристально за его жестами, картами, словами. И ничего! То есть абсолютно. Карты некрапленые, никаких условных знаков, ничего. Мои собственные карты. Новая колода по первому требованию. Ни малейшей попытки заглянуть в мои карты. Да он и не мог этого сделать, ведь я сидел напротив. Рядом никого, кто бы мог подсказывать. А он все выигрывал, выигрывал, выигрывал... Сегодня опять выиграл. Утром. И днем. В конце концов я совершенно озверел, впрочем, не показал виду. – Последняя реплика предназначалась Бонду, дабы тот не подумал, что Дюпон не умеет достойно проигрывать. – Я заплатил, как положено, но тут же, ничего не говоря этому типу, собрал вещички, приехал в аэропорт и взял билет на первый же рейс до Нью-Йорка. Подумать только! – Дюпон всплеснул руками. – Я спасаюсь бегством! Но двадцать пять «косых» это двадцать пять «косых». А могло бы быть и пятьдесят, и сто... И не мог я больше продолжать играть в эту чертову игру, не имея возможности схватить этого хмыря за руку. И я просто-напросто сбежал. Как вам это нравится? Я, Джуниус Дюпон, плачусь в жилетку, потому что не смог больше выносить этот грабеж.

Бонд сочувственно хмыкнул. Принесли мартини. Бонда эта история заинтересовала, его всегда интересовало все, связанное с картами. Он представил себе сцену, когда двое мужчин сидят друг против друга, один из них спокойно складывает канасту, откладывает в сторону и записывает очки, а другой с едва сдерживаемым раздражением швыряет карты на стол. Было совершенно ясно, что Дюпона обманули. Но каким образом?

– Двадцать пять тысяч – большие деньги. Какие были ставки? – спросил Бонд.

– Начальная ставка двадцать пять центов, потом пятьдесят, затем доллар. Для такой игры это высокая ставка. Даже при двадцати пяти центах выигрыш составляет пятьсот долларов за игру. А при ставке в доллар проигрыш равносилен самоубийству.

– Но вы, вероятно, изредка выигрывали?

– Да, но только когда ему это было нужно из тактических соображений. Гроши. Он избегал всех моих ловушек, предвидел все мои действия, как будто точно знал, какие карты у меня на руках.

– А зеркал в помещении не было?

– Да нет! Мы играли на открытом воздухе. Он говорил, что хочет позагорать. И, конечно, загорел. Красный, как рак. Играли мы только утром и днем. Он говорил, что не играет вечером, потому что потом долго не может заснуть.

– А он кто? Как его зовут?

– Голдфингер.

– А имя?

– Аурик. Это, кажется, означает «золотой», не так ли? Вот он такой и есть. Огненно-рыжий.

– Национальность?

– Вы мне не поверите, но он английский подданный. Живет в Нассау. Исходя из фамилии, можно подумать, что он еврей, но внешность у него не семитская. Да у нас во «Флоридиане» его бы и не приняли, если бы он таковым являлся. У нас с этим строго. Паспорт выдан в Нассау, ему сорок три года, холост, по профессии брокер. Это сведения из его паспорта. Я узнал у гостиничного детектива, когда сел с ним играть.

– И какого рода брокер?

Дюпон кисло улыбнулся.

– Я у него спросил. Он ответил: «О, я занимаюсь всем, что подвернется». Весьма уклончивый тип. Как только задаешь прямой вопрос, тут же замыкается, но весьма любезно беседует абсолютно ни о чем.

– Насколько он богат?

– Ха! Это-то и есть самое главное! Он просто трещит от золота! Прямо лопается! Я выяснил это через мой банк в Нассау. Он купается в золоте. В Нассау миллионеров – словно грязи, но он – первый или второй по списку. Свои деньги он вроде бы держит в виде слитков. Таскает их по всему свету, получая прибыль на разнице цен. Ведет себя, прямо как федеральный банк. К валютам относится с недоверием. Не могу сказать, что в этом он не прав. Учитывая, что он один из самых богатых людей в мире, возможно, это его система. Но вот в чем вопрос: раз он настолько богат, зачем ему понадобились какие-то паршивые двадцать пять тысяч?

Официанты, окружившие их стол, избавили Бонда от необходимости отвечать. Состоялся ритуал водружения в центр стола большого серебряного блюда с крабоидами. Возле каждой тарелки поставили по серебряному соуснику с топленым маслом и тосты. В бокалах пенилось розовое шампанское. Наконец старший официант, подойдя к ним сзади, обвязал им шеи салфетками, свисающими до пола.

Бонд вспомнил Чарльза Лаутона в роли короля Генриха VIII в фильме «Частная жизнь Генриха VIII», но ни Дюпон, ни окружающие никак не отреагировали на столь «свинские» приготовления. Дюпон, произнеся: «Каждый сам за себя», – положил себе на тарелку несколько крабоидов и, макая их в масло, стал есть.

Бонд последовал его примеру и тоже приступил к трапезе, поглощая самое вкусное в его жизни блюдо.

Мясо крабоидов было нежнейшим из всех, какие он когда-либо пробовал, особенно в сочетании с тостами и слегка жженым топленым маслом. Ледяное шампанское с легким привкусом земляники приятно холодило небо. Они ели спокойно и с удовольствием, не проронив ни слова, пока полностью не очистили блюдо.

Слегка рыгнув, Дюпон в последний раз стер шелковой салфеткой масло с подбородка и удовлетворенно откинулся на спинку стула. Лицо его пылало. Он посмотрел на Бонда с гордым видом.

– Я позволю себе усомниться, мистер Бонд, что кто-нибудь где-нибудь едал что-либо вкусней. Как вы считаете?

Я хотел легкой жизни, подумал Бонд. Красивой жизни. Нравится ли мне все это? Нравится ли мне жрать, как свинья, и выслушивать замечания такого сорта? И внезапно сама идея съесть еще одно такое кушанье или любое другое в компании Дюпона вызвала у него отвращение. Но он тут же устыдился своей реакции. В конце концов, что хотел, то и получил. Это протестовал сидящий в нем пуританин. Бонд высказал пожелание, и это его пожелание было не только исполнено, оно было буквально впихнуто ему в глотку.

– Не могу ничего сказать по этому поводу, но, несомненно, было очень вкусно.

Дюпон вполне удовлетворился ответом и заказал кофе. Бонд отказался от предложенных сигар и ликера, закурил и стал с интересом ждать продолжения. Он был уверен, что продолжение последует. И не ошибся. Дюпон прочистил горло.

– А теперь, мистер Бонд, у меня есть предложение.

Он посмотрел на Бонда, стараясь предугадать его реакцию.

– Да?

– Это, несомненно, рука провидения, что я встретил вас сегодня в аэропорту.

Голос Дюпона звучал серьезно и искренне.

– Я никогда не забывал нашу первую встречу. Я помню все. Ваше хладнокровие, решительность и мастерство.

Бонд внимательно изучал скатерть.

Но Дюпону надоело разглагольствовать и отвешивать реверансы, и он сказал:

– Мистер Бонд, я готов заплатить вам десять тысяч долларов, если вы согласитесь оставаться здесь в качестве моего гостя до тех пор, пока не узнаете, каким образом этот человек, Голдфингер, обыгрывает меня в карты.

Бонд посмотрел Дюпону прямо в глаза.

– Это хорошее предложение, мистер Дюпон. Но мне необходимо вернуться в Лондон, и я должен быть в Нью-Йорке через сорок восемь часов, чтобы успеть на самолет. Если вы завтра будете играть как обычно, утром и днем, у меня будет вполне достаточно времени, чтобы все выяснить. Но вне зависимости от того, помогу я вам или нет, я должен улететь завтра. Договорились?

– Согласен, – ответил Дюпон.

3. Человек, страдающий агорафобией

Утром Бонда разбудил звук хлопающих занавесок. Он отбросил простыню, по толстому ковру прошел к окну, занимающему всю стену, раздвинул занавески и вышел на балкон.

Вдоль берега шли корпуса «Кабана клуба» – два пролета раздевалок под плоской крышей с установленными на ней стульями, столиками и зонтиками в красно-белую полоску. Рядом бассейн с изумрудно-зеленой водой и множеством шезлонгов вокруг, пока еще пустующих, но на которых скоро расположатся отдыхающие, дабы получить свою порцию загара ценой пятьдесят долларов в день. Несколько служителей в белых жилетах копошились между шезлонгами, выравнивая их, переворачивая матрасы, стряхивая вчерашний пепел и окурки. Дальше тянулась длинная песчаная коса, плескалось море. Глядя на все это, не приходилось удивляться записи в гостевой карте в номере Бонда, где указывалось, что проживание в люксе «Алоха» стоило двести долларов в сутки. По грубым подсчетам, три недели пребывания здесь обошлись бы Бонду в годовой заработок. Он снисходительно улыбнулся своим мыслям, вернулся в спальню и заказал по телефону плотный завтрак, пачку «Честерфилда» и газеты.

Пока он брился и принимал ледяной душ, пробило восемь часов. Бонд прошел в элегантную гостиную и обнаружил там официанта в лилово-золотой форме, сервирующего завтрак на столике возле окна. Бонд просмотрел «Майами геральд», вся первая полоса которой была посвящена последствиям авиакатастрофы и результатам (весьма скверным) скачек.

Бонд бросил газету на пол и приступил к еде, размышляя о Дюпоне и Голдфингере. Делать какие-либо выводы было пока трудно. Либо Дюпон играл хуже, чем он сам считал (весьма сомнительное предположение, учитывая сильный характер последнего), либо Голдфингер был шулером. Если Голдфингер жульничал, хотя деньги ему были и не нужны, то напрашивался вывод, что свой капитал он составил либо игрой в карты, либо с помощью какой-нибудь другой игры. Бонда всегда интересовали крупные мошенники, поэтому он с нетерпением ждал встречи с Голдфингером, и еще ему очень хотелось узнать способ, явно весьма успешный и такой таинственный, помогающий тому обыгрывать Дюпона. Денек обещал быть забавным.

Согласно плану, выработанному совместно с Дюпоном, они должны были встретиться в парке в десять часов. Версия была следующая: Бонд прилетел из Нью-Йорка, чтобы предложить Дюпону пакет акций канадской холдинговой газовой компании. Поскольку дело было конфиденциальным, Голдфингер не станет выяснять у Бонда подробности. Акции, природный газ, Канада. Это все, что нужно было запомнить Бонду. Затем они пойдут на крышу «Кабана клуба», где обычно Дюпон играл с Голдфингером, там Бонд сядет поблизости с газетой и будет наблюдать за игрой. После обеда, во время которого они с Дюпоном будут вести «деловую» беседу, все начнется опять по той же схеме. На вопрос Дюпона, не нужно ли чего-нибудь еще, Бонд попросил ключ-отмычку от апартаментов Голдфингера. Он объяснил, что если Голдфингер профессиональный шулер или шулер-любитель, но высокого класса, то у него должен быть обычный для таких людей набор: крапленые карты, специальные приспособления и т.д. и т.п. Дюпон обещал передать отмычку при встрече в парке, он легко сможет получить ее у управляющего.

После завтрака Бонд расположился поудобней и стал смотреть на море. Принятые им на себя обязательства нисколько его не беспокоили, было просто забавно и довольно интересно. Это как раз то, что нужно, чтобы стряхнуть с себя груз мексиканских воспоминаний.

В половине десятого Бонд вышел из номера и пошел по коридорам своего этажа, сознательно «заблудившись» в переходах, чтобы получше узнать все гостиничные ходы и выходы. Затем, дважды натолкнувшись на одну и ту же горничную, он, дабы не вызвать лишних подозрений, спросил у нее дорогу к лифту, прошел, лавируя среди проснувшихся постояльцев, через «Ананасовую аркаду», заглянул в «Бамбуковую кофейную», «Бар встреч», зал «Тропикана», детский и ночной бары и уже целенаправленно двинулся в парк. Дюпон, одетый в пляжный костюм от «Аберкомб и Фитч», сразу протянул ему ключ от номера Голдфингера. Мирно беседуя, они подошли к «Кабана клубу» и поднялись на крышу.

Первое впечатление, произведенное Голдфингером на Бонда, было потрясающим. В дальнем углу, прямо возле гостиничной стены, на шезлонге лежал человек. На нем не было ничего, кроме узеньких сатиновых плавок желтого цвета, темных очков и пары жестяных крыльев, закрепленных на шее под подбородком. Крылья закрывали плечи и слегка загибались вниз.

– Что это за штука у него на шее? – спросил Бонд.

– Никогда не видели? – удивился Дюпон. – Это специальное приспособление из полированной жести, которое отражает солнечные лучи, и таким образом у вас загорают места, обычно скрытые от солнца – под подбородком и за ушами.

– Ну-ну, – хмыкнул Бонд.

Когда они подошли на расстояние в несколько ярдов к лежащей фигуре, Дюпон весело и, как показалось Бонду, чересчур громко воскликнул:

– Привет!

Голдфингер не прореагировал.

Дюпон пояснил нормальным тоном:

– Он глухой.

Теперь они стояли у самых ног Голдфингера, и Дюпон повторил приветствие.

Голдфингер резко сел, сняв очки.

– О, привет.

Он отстегнул крылья, аккуратно положил их рядом с собой на пол и тяжело поднялся, окинув Бонда медленным изучающим взглядом.

– Позвольте вам представить: мистер Бонд, Джеймс Бонд, мой друг из Нью-Йорка. Между прочим, ваш соотечественник. Приехал сюда специально, чтобы обделать со мной одно дельце.

Голдфингер протянул руку.

– Рад знакомству, мистер Бомб.

Бонд пожал руку, оказавшуюся сухой и жесткой. На мгновение голубые глаза Голдфингера широко распахнулись, и Бонда пронзил внимательный взгляд, казалось, проникающий, как рентген, внутрь черепной коробки. Затем ресницы сомкнулись, и рентгеновский снимок остался запечатленным где-то в глубине мозга Голдфингера.

– Значит, играть сегодня не будем.

Голос был бесцветный и равнодушный, вопрос звучал скорее как утверждение.

– То есть как это – не будем играть?! – воскликнул Дюпон. – Уж не думаете ли вы, что я так просто позволю вам уйти с моими деньгами? Я должен отыграться, иначе я не смогу выехать из этой чертовой гостиницы. – Дюпон сплюнул. – Я скажу Сэму, чтобы он установил столик. Джеймс сказал, что он мало что смыслит в картах и с удовольствием поучится. Верно, Джеймс? – Он повернулся к Бонду. – Ты уверен, что высидишь здесь на солнцепеке со своей газетой?

– С удовольствием хоть немного посижу спокойно, – ответил Бонд, – а то в последнее время пришлось очень много ездить.

Снова рентгеновский взгляд уперся в Бонда, потом глаза опустились.

– Пойду что-нибудь на себя накину. Я собирался сегодня взять урок гольфа у мистера Армора в «Бона Ратон», но карты – основное мое хобби, поэтому гольф подождет.

Глаза Голдфингера равнодушно скользнули по Бонду.

– Вы играете в гольф, мистер Бомб?

Бонд возвысил голос:

– Иногда, когда бываю в Англии.

– И где же вы играете?

– Хантерком.

– А, знаю, симпатичное маленькое поле. Я недавно стал членом клуба «Ройал Сент-Марк». Сандвич расположен недалеко от одного из моих предприятий. Вы знаете, где это?

– Я там играл.

– И какой у вас гандикап?

– Девять.

– Какое совпадение. У меня тоже. Нам с вами нужно будет когда-нибудь сыграть вместе.

Голдфингер поднял свои жестяные крылья, сказал Дюпону:

– Я вернусь минут через пять, – и медленно спустился вниз.

Бонд был доволен. Небольшое социальное исследование его персоны было произведено с характерной для крупного магната долей небрежности, которому вообще-то абсолютно безразлично само существование Бонда, но, коль скоро тот все-таки оказался здесь, его нужно было хотя бы приблизительно отнести к какой-либо социальной категории.

Дюпон отдал необходимые распоряжения служителю в белой форме, двое других уже устанавливали игральный столик. Бонд подошел к перилам, огораживающим крышу, и стал смотреть в парк, размышляя о Голдфингере.

Несомненно, тот произвел на него впечатление. Он был одним из самых уравновешенных и собранных людей, когда-либо встреченных Бондом. Это проявлялось и в том, что он не делал ни одного лишнего движения, не произносил лишних слов. Голдфингер не тратил понапрасну сил, однако в спокойствии этого человека было что-то напоминающее сжатую пружину.

Первое, что бросилось в глаза Бонду, когда Голдфингер поднялся с шезлонга, – это полное отсутствие пропорций: маленький рост, не более пяти футов, крупное тело на коротких и толстых крестьянских ногах, увенчанное большой, кажущейся абсолютно круглой головой, росшей прямо из плеч. Складывалось впечатление, что этот человек был составлен из частей, принадлежащих разным людям. Возможно, подумал Бонд, он придает такое значение загару, чтобы хоть как-то компенсировать свое уродство. Без этого красно-коричневого камуфляжа бледное тело выглядело бы гротескно. Лицо под ежиком коротко стриженных морковных волос было столь же необычным, сколь и тело: луновидное, лоб крутой и широкий, песочного цвета узкие брови, светло-голубые глаза, обрамленные белесыми ресницами. Нос немного вздернут, скулы высокие, щеки скорее упругие, чем толстые. Рот узкий, но красиво очерченный, подбородок твердый. В общем, подумал Бонд, это лицо мыслителя, возможно, ученого, жесткое и чувственное, стоическое и упрямое. Странное сочетание.

Что еще можно предположить? Бонд всегда с недоверием относился к людям маленького роста. Они с детства должны расти с комплексом неполноценности. Всю свою жизнь они стремятся стать большими, больше других, тех, которые издевались над ними в детстве. Наполеон и Гитлер были коротышками. Все беды мира исходят от недомерков. Так что же представлял собой этот нескладный человечек с огненно-рыжими волосами и странным лицом? Из него мог бы выйти великолепный неудачник. Однако в этом человеке чувствовалась такая внутренняя хорошо сдерживаемая сила, что казалось: вставь Голдфингеру в рот лампочку – и она наверняка загорится. Бонд улыбнулся собственным мыслям. Интересно, в чем Голдфингер находит выход этой своей неуемной энергии? Богатство? Секс? Власть? Вероятно, и то, и другое, и третье. Любопытно было бы узнать его историю. Сейчас он, возможно, и британский подданный, но где он родился? Не еврей, хотя семитская кровь, вероятно, есть. Явно не выходец из романских стран, вообще не южанин. Не славянин. Возможно, немец, нет, прибалт! Вот откуда он должен быть родом! Выходец из одной из прибалтийских провинций, сбежавший оттуда с приходом русских. Либо Голдфингера предупредили, либо его родители были достаточно сообразительны. А потом? Что было потом? Каким образом он сумел стать одним из богатейших людей в мире? Было бы интересно это выяснить когда-нибудь, но не сейчас, сейчас достаточно узнать, каким образом ему удается постоянно выигрывать в карты.

– Все в порядке?

Вопрос Дюпона относился к приближающемуся к ним Голдфингеру. Одетый в безукоризненно сидящий синий костюм и белую рубашку с расстегнутым воротом, Голдфингер выглядел почти прилично. Но спрятать свою круглую, как мяч, рыжую голову он не мог, да и слуховой аппарат в ухе не придавал ему шарма.

Дюпон сел спиной к гостинице, Голдфингер – напротив него, и игра началась.

Бонд уселся рядом с Дюпоном, лениво листая газету и внимательно наблюдая за игрой. Как Бонд и предполагал, никаких трюков с картами не было. Голдфингер сдавал умело и аккуратно, на руках у него не было ничего лишнего, пальцы не делали ни одного ненужного движения, короче, ничего такого, что обычно используют шулера.

По ходу сдачи Дюпон объяснил Бонду принцип игры. Бонд отметил, что тот держит карты умело, не раскладывает их по мастям и значимости. Все нужные ему карты были в середине, по краям – единичные и малостоящие.

Игра началась. Лицо Дюпона было абсолютно бесстрастным, по нему ничего нельзя было прочесть. Поначалу казалось, что эту партию он выигрывает, однако все закончилось, как и прежде, выигрышем Голдфингера.

– Черт возьми, как вам это удается? Ведь я почти что выиграл сейчас! – Голос Дюпона выдавал сильнейшее раздражение. – Кто, черт побери, подсказал вам этот ход?!

– У меня нюх на неприятности, – невозмутимо произнес Голдфингер.

Он подсчитал свои очки, огласил сумму и стал спокойно ждать, пока Дюпон подсчитает свои. Затем перемешал карты и глянул на Бонда с вежливым интересом.

– Вы надолго приехали, мистер Бомб?

Бонд улыбнулся.

– Моя фамилия Бонд. Б-О-Н-Д. Нет, мне нужно сегодня вечером вернуться в Нью-Йорк.

– Как жаль...

Голдфингер изобразил вежливое сожаление. Он снова вернулся к картам, и игра продолжилась. Бонд взял свою газету и под ее прикрытием, глядя в таблицу баскетбольных игр, на слух следил за игрой. Голдфингер выиграл и эту партию, и две последующие, получив кругленькую сумму в полторы тысячи долларов.

– Ну вот, опять! – раздался жалобный голос Дюпона.

Бонд опустил газету.

– А что, он в основном выигрывает?

– В основном! – это звучало как хрип. – Он всегда выигрывает!

И они продолжили игру.

– Почему бы вам не поменяться местами? – предложил Бонд. – Я слышал, что перемена места приносит удачу.

Голдфингер прервал сдачу и серьезно посмотрел на Бонда.

– К сожалению, мистер Бонд, это невозможно, иначе я не смогу играть. Я уже объяснил мистеру Дюпону, когда мы с ним начинали игру, что страдаю таким недугом, как агорафобия, боязнь открытого пространства. Я не выношу открытого горизонта, поэтому вынужден сидеть лицом к стене, – и он продолжил сдачу.

– О, извините, – голос Бонда звучал серьезно и заинтересованно. – Это очень редкое заболевание. Я всегда понимал людей, страдающих клаустрофобией, но впервые вижу человека, подверженного агорафобии. Как это случилось?

Голдфингер взял карты и, перекладывая их в руках, спокойно ответил:

– Не имею ни малейшего понятия.

Бонд поднялся на ноги.

– Ладно, пойду немножко пройдусь, посмотрю, что делается в бассейне.

– Давай, – радостно произнес Дюпон. – Подожди немножко, Джеймс, у нас будет достаточно времени в обед поговорить о делах, а сейчас я все-таки попробую обыграть моего друга Голдфингера. До скорого!

Голдфингер не отрывал глаз от карт. Перешагивая через лежащих, Бонд прошел к другому концу крыши, выходящему на бассейн. Он постоял некоторое время, глядя на коричневые, розовые и белые тела, лежащие внизу. До него доносился тяжелый запах масла для загара. В бассейне плескались дети и молодежь.

Бонд повернулся и посмотрел на двух игроков, продолжавших играть возле гостиничной стены. Значит, Голдфингер предпочитает сидеть лицом к стене. Или же ему желательно, чтобы Дюпон сидел к ней спиной. А почему? Кстати, а какой он занимает номер? Двухсотый, люкс «Гавайи». Номер Бонда был выше – тысяча двухсотый. Если он правильно рассчитал, апартаменты Голдфингера должны находиться по прямой вниз под номером Бонда на втором этаже, приблизительно в двадцати ярдах от крыши «Кабана клуба», то есть в двадцати ярдах от игроков. Бонд сосчитал этажи и внимательно оглядел балкон Голдфингера. Ничего. Балконная дверь открыта. Бонд прикинул расстояние, угол обзора. Да, именно так могло бы быть. Так и должно быть! Ай да мистер Голдфингер! Умница!

4. За балконной дверью

После обеда (традиционного салата из креветок с горчицей, ростбифа и ананаса) еще оставалось время отдохнуть перед назначенной на три часа встречей с Голдфингером.

Дюпон, проигравший очередные десять тысяч (или чуть больше), на вопрос Бонда, есть ли у Голдфингера секретарь, ответил утвердительно.

– Только я ни разу ее не видел, она безвылазно сидит в номере. Наверное, какая-нибудь хористочка, которую он прихватил с собой на отдых. А что? Вы что-то узнали?

– Ничего конкретного пока сказать не могу, – уклончиво ответил Бонд. – Я скорее всего не пойду с вами после обеда. Скажете, что мне надоело смотреть и я ушел в город.

Немного помолчав, он продолжил:

– Но если моя догадка верна, не удивляйтесь тому, что, возможно, произойдет. Если вдруг Голдфингер поведет себя странно, сидите спокойно и наблюдайте. Я пока ничего не обещаю. Кажется, я его поймал, но может быть, и нет, может, я ошибаюсь.

– Прекрасно! Мне не терпится увидеть, как этот сукин сын останется без штанов! Черт бы его побрал!

Бонд поднялся в свой номер, достал из чемодана фотоаппарат и принадлежности к нему, вставил вспышку в гнездо и зарядил пленку. Выйдя на балкон, он прикинул, где будет солнце в половине четвертого, вернулся в комнату и установил нужную выдержку. Сделав несколько пробных кадров, чтобы убедиться в исправности фотоаппарата, Бонд отложил его в сторону.

Затем он снова открыл чемодан и извлек оттуда книгу – «Популярную Библию», в которой перевозил свой «Вальтер РРК» в кобуре. Пристегнув кобуру слева к поясу, он несколько раз быстро выхватил пистолет и остался доволен результатом. Бонд внимательнейшим образом изучил планировку своего номера, исходя из того, что планировка номера Голдфингера должна быть идентичной. Мысленно он представил себе сцену, которую почти наверняка увидит в апартаментах Голдфингера. Опробовав отмычку на всех имеющихся замках и напрактиковавшись в бесшумном открывании дверей, он придвинул кресло к балконной двери, удобно расположился в нем с сигаретой и, глядя в морскую даль, стал обдумывать свои действия в отношении Голдфингера, когда придет время.

В три пятнадцать Бонд встал, вышел на балкон и посмотрел вниз на сидящих игроков. Затем проверил еще раз выдержку на фотоаппарате, накинул куртку, завязал на шее галстук, повесил на грудь камеру и, оглядев в последний раз свой номер, направился к лифту. Спустившись на первый этаж, он некоторое время изучал витрины в холле, дождался, когда лифт снова пошел наверх, и быстро поднялся по лестнице. Второй этаж ничем не отличался от двенадцатого, и двухсотый номер был именно там, где и должен был находиться по расчетам Бонда. Убедившись, что вокруг никого нет. Бонд бесшумно открыл дверь и закрыл ее за собой. В небольшой прихожей на вешалке висели плащ, светлое пальто из верблюжьей шерсти и светло-серая фетровая шляпа. Бонд, держа фотоаппарат наготове, тихонько открыл дверь, ведущую в гостиную.

Еще до того как он увидел то, что и ожидал увидеть, Бонд услышал голос, приятный низкий женский голос, который по-английски перечислял карты, видимо, находящиеся в руках Дюпона.

Бонд проскользнул в комнату.

На двух подушках, лежащих на придвинутом к балконной двери столе, сидела девушка. Подушки были ей нужны, чтобы сидеть на необходимой высоте. Был пик дневного зноя, поэтому на девушке не было ничего, кроме черного лифчика и таких же трусиков. Она сидела, устало свесив ноги, и внимательно изучала результаты только что законченного ею маникюра на левой руке. Потом она попробовала ногти языком и правой рукой убрала кисточку для лака обратно в пузырек, стоящий на столе рядом с ней. Перед глазами у девушки на треножнике был закреплен большой морской бинокль с приделанным микрофоном, от которого шел шнур к небольшому ящичку, лежащему под столом. От ящичка, в свою очередь, тянулось несколько проводов к антенне возле стены.

Когда девушка наклонилась к биноклю, чтобы прокомментировать карты Дюпона, трусики натянулись. Закончив, она выключила микрофон.

Пока девушка говорила. Бонд беззвучно пересек комнату и влез на стоящий у нее за спиной стул, надеясь, что тот не скрипнет. Теперь вся сцена была как на ладони. Он поднес аппарат к глазам. Да, все вписывается в кадр – и голова девушки, и бинокль с микрофоном, и игроки внизу за столиком, и карты Дюпона в его руках. Бонд даже различил масти. Он нажал на спуск. Яркий свет вспышки заставил девушку вскрикнуть и резко обернуться.

– Добрый день.

Бонд слез со стула.

– Кто вы? Что вам нужно?

Девушка поднесла руку ко рту, в глазах ее стоял ужас.

– Я получил то, что хотел. Не волнуйтесь, уже все позади. А зовут меня Бонд, Джеймс Бонд.

Бонд осторожно положил камеру на стул и встал так, чтобы хорошенько разглядеть девушку. Она была очень красива: платиновая блондинка с длинными не по моде волосами, спадающими на плечи. Глаза ее были глубокого синего цвета, кожа слегка загорелая, губы пухлые и красиво очерченные. По идее, у нее должна была быть очень славная улыбка.

Девушка встала. Высокого роста, примерно пять футов десять дюймов, руки и ноги развиты, как у пловчихи. Груди ее вызывающе торчали под черным шелком лифчика.

Страх потихоньку уходил из ее глаз. Тихим голосом она спросила:

– Что вы хотите сделать?

– Лично вам ничего. Хочу немножко подразнить Голдфингера. Будьте хорошей девочкой, подвиньтесь и дайте мне глянуть.