– Вы уверены?

– Конечно, – решительно ответила Кассандра. – Да что вы все привязались? Мою сестру изнасиловали. Неужели это так трудно понять?

– Я понимаю. Поверьте, всех этих вопросов не возникло бы, если бы ваша сестра не провалила испытание на детекторе лжи.

– Ее изнасиловали. Я точно знаю.

– Откуда вам знать?

– Оттуда… Я же ее сестра, она все мне рассказала.

– Она рассказала вам через три дня после случившегося. Зачем было столько ждать?

– Три дня – значит, три дня. Другим на это требуются недели, а то и месяцы – не каждая решится о таком рассказать. Она – решилась, и мне она лгать бы не стала. Я точно знаю.

– Поймите меня правильно, но почему вы так уверены, что вам бы она не солгала?

Кассандра нахмурилась, словно найдя вопрос нелепым.

– У нее не было повода мне лгать. Я же сказала: мы сестры.

– Ладно, – проговорила Энди, – будем понимать буквально: она бы вам не солгала, и вы в этом уверены.

– Вот именно.

– Это меня и беспокоит, – заметила Энди. – Давайте вспомним наш первый разговор. Вы уверяли меня в том, что ваша сестра мертва. Потому что, по вашим словам, сестра не смогла бы выкинуть вас из своей жизни, даже если бы оказалась на другом конце света. Как-нибудь да исхитрилась подать о себе весточку.

– Да. Думаю, так и есть.

– И вот вы семь лет считали, что ваша сестра мертва.

– Верно.

– И даже больше: вы думали, что ее убил Жерар Монтальво.

– Именно.

– Тогда позвольте задать такой вопрос: а почему же тогда вы не обратились в прокуратуру и не попросили выдвинуть против него обвинения в убийстве?

– Ну… я не знаю. Может, и просила.

– Нет, я пообщалась на эту тему с прокурором. Вы ни о чем не просили.

– Значит, не просила. Но ведь сначала надо его поймать, а потом уже выдвигать обвинения, так?

– Вовсе нет. Каждый день людям заочно предъявляются обвинения.

– Наверно, если бы я это знала, то пошла бы в прокуратуру.

– Таков ваш ответ? Вы были убеждены, что Жерар Монтальво зверски изнасиловал, а затем убил вашу сестру. И в те долгие семь лет, прошедшие с момента ее исчезновения, вы ни разу не обратились в прокуратуру с тем, чтобы вменить ему убийство, потому что считали, что сначала его должна поймать полиция.

– Думаю, что так, – тихо ответила она.

– Точно? Считать это вашим ответом?

Кассандра сникла, уловив откровенный скептицизм Энди.

– Может быть, в глубине души я верила, что однажды она объявится, живая и невредимая. Наверное, поэтому и не выдвигала обвинений против Жерара Монтальво.

– То есть вы были уверены, что она мертва, и в то же время не совсем.

– Не надо меня высмеивать. Я объяснила как смогла.

Энди пристально посмотрела на нее, выдержав многозначительную паузу.

– Хорошо, – наконец проговорила она. – Значит, это ваша версия.

– А что не так? – спросила Кассандра.

– Ничего. Все в порядке. Вполне нормальный ответ, – сказала Энди и добавила про себя: «для лгуньи».

Глава 51

Около часа дня Джек прибыл на пыльную стройку, площадку в один акр земли на Хэммок-Лейк. Вокруг росли величественные старинные дубы, посаженные в давние времена владельцем скромного жилища. Старое ранчо погибало под гусеницами бульдозера, освобождавшего пространство под новый мегакомплекс Салазара. Джек припарковал машину на улице и по старой мощеной дорожке, ведущей в усадьбу, направился к хозяину стройки. Тот, склонившись над чертежами, разговаривал с архитектором. Извинившись перед последним, подрядчик пригласил визитера прогуляться у озера вдали от шума и суеты.

– Я снова получил видео, – начал Джек.

Они стояли у кромки воды, не глядя друг на друга, устремив взоры на темную озерную гладь. В прибрежной растительности заливались лягушки, соперничая с рычащим за спиной бульдозером.

– Да, – ответил Салазар. – Агент Хеннинг поставила меня в известность.

– Вы видели запись?

– Не стал смотреть – не имеет смысла.

– Я не настаиваю, – продолжил Джек, – но если хотите, у меня с собой диск.

– Что это даст?

– Ничтожный шанс на то, что вы, увидев, в какой она беде, придете на помощь.

– Я сделал все от меня зависящее, – ответил Салазар.

– Вы передали похитителю двадцать долларов и записи нашей с Мией встречи. Вряд ли ей станет от этого легче.

– Двадцать долларов? Я отдал ему полмиллиона.

– Я лишь передаю то, что узнал со слов похитителя.

– Так, значит, он врет, пытается вытянуть из вас жирный куш.

Джек внимательно взглянул в его лицо, стараясь понять, где же истина.

– А почему я должен вам верить?

Салазар издал безрадостный смешок.

– Почему? А с чего меня должно волновать, что вы думаете? С какой стати мне…

Джек ждал продолжения фразы Салазара, но тот умолк – не потерял мысль, а просто махнул на нее рукой. Вздохнув, он бесцветно продолжил:

– Верьте мне по одной простой причине: вам лучше других известно, что любой мужчина все отдаст, лишь бы она вернулась.

– Надо понимать, вы до сих пор ее любите?

– Я и не переставал ее любить, черт возьми! Попробуйте меня понять: мужем я был дрянным, такая уж у меня натура – моногамия не для меня, – но я всегда ее любил. Загулял через три месяца после свадьбы, любовниц было – не перечесть. Она пыталась меня образумить, не вышло. А два года назад перестала спать со мной – сказала, чтобы я остепенился. У нее не было ни одного любовника, до тех пор пока она не повстречала вас. Вот почему я вас сразу возненавидел.

– Я не знал, что она замужем.

– Ну конечно, она бы ни за что не сказала – риск чересчур велик.

– Какой риск? Все так или иначе шло к разрыву.

Салазар покачал головой – не столько выказывая несогласие, сколько поражаясь поверхностности мышления собеседника.

– У нее не оставалось выбора: она была полностью в моей власти.

– Почему?

– Как уже было сказано, я был ее крепостью.

– А от чего ей было прятаться?

– Тот шрам на ноге. Я знаю, откуда он взялся, – сама рассказала. Мне даже известно ее прежнее имя: Тереза Буссори. Она слишком многое мне поведала, и это стало ее ахиллесовой пятой.

– Что вы имеете в виду?

– Проще говоря, Мия могла рассказать вам обо мне, а мне о вас только при одном условии: если она готова поведать миру, что она Тереза Буссори.

– Вы хотите сказать, что пригрозили раскрыть ее тайну в том случае, если она уйдет от вас к другому мужчине?

– Поверьте, мне и самому стыдно, но это был мой единственный рычаг воздействия – ведь мы не составляли брачный контракт.

Джеку была удивительна внезапная откровенность Салазара. Впрочем, ему частенько доводилось слышать подобные исповеди, в основном от клиентов, решивших поведать миру трепетно хранимые секреты. По правде говоря, люди редко уносят с собой в могилу дражайшие тайны.

Сзади взревел двигатель бульдозера, вступившего в схватку с навесом для автомобилей.

– А почему вы не рассказали все это ФБР? Еще две недели назад? – поразился Джек.

– Адвокат отсоветовал вступать с ними в контакт – он считает, что я по-прежнему главный подозреваемый.

– По счастью, они сами вышли на след Монтальво.

– Не то чтобы я пытался помешать следствию, просто не разглядел связи между похищением и той давней историей. И потом, если все это было сделано в отместку Мие, тогда зачем ему понадобилось возиться с предыдущими жертвами?

– А вот у фэбээровцев на этот счет вполне резонное объяснение.

– Разве? Что ж так?

– Они считают, что предыдущие случаи были репетицией, подготовкой к единственно значимому делу. А может, у него не получалось найти Мию и он вымещал злость на тех несчастных. Или хотел заранее отвести подозрения от Ловца, создав видимость, что Мия – очередная случайная жертва.

– И вам все это кажется правдоподобным?

– А что я думаю – уже не важно, – ответил Джек.

– Ошибаетесь. Теперь вы в центре событий. Пора задаться вопросом, почему именно теперь. Почему именно сейчас, спустя семь лет, Монтальво наконец обратил на Мию свое внимание.

– Может быть, все это время он пытался ее отыскать?

Салазар покачал головой:

– Такое объяснение Мия приняла бы от меня, но не от вас. Полное неприятие личной ответственности.

– Что вы имеете в виду?

– У меня есть предположение, почему Монтальво вернулся только теперь, а на протяжении нашего брака ни разу не сунулся. – Он выдержал паузу и продолжил тоном обвинителя: – На мой взгляд, это случилось потому, что Мия впервые мне изменила.

– А это тут при чем?

– Монтальво сразу просек, что муж гулящей жены пальцем не пошевелит, чтобы ее спасти. Это значит, что он предпочитает иметь дело с вами, Свайтек. И знаете почему?

Джек не ответил.

Салазар подался к нему и проговорил:

– Потому что даже самому последнему маньяку ясно, что с Эрнесто Салазаром лучше не связываться. Вот так-то.

Это была угроза. Салазар ясно дал понять, что еще поквитается с соперником. Впрочем, сейчас мысли Джека занимали куда более важные вещи, чем первобытный мужской эгоизм. Куда важнее другое. Теперь, вплотную пообщавшись с обделенным супругом Мии, Джек понял, что те полмиллиона, которые Салазар якобы передал похитителю, он выложил не за спасение супруги, а за то, чтобы остаться у власти в их семейном тандеме.

– Знаете, Салазар, вы богатый человек, но такая дрянь. Мия заслуживает большего. Гораздо большего.

– Уж не ты ли собрался ее облагодетельствовать? – саркастично заметил Салазар.

Он еще что-то сказал, но Джек развернулся и ушел прочь, а потому не расслышал. За спиной раздался грохот: упала крыша снесенного бульдозером здания.

«И облагодетельствую», – подумал Джек.

Глава 52

Мия зажала рану ладонью и принялась ее обрабатывать. Сначала наложила на разрез хирургический клей, который скреплял кожу подобно моментальному клею, и с минуту подержала, зажав пальцами края. Отпустила руку – рана не разошлась. Вдруг по лицу заструилась теплая влага, и Мия поняла, что плачет. Ей подумалось, что это вполне закономерно – насколько, конечно, данная ситуация укладывается в рамки нормы: человек собственными руками рассек свою плоть.

Мия не удивилась, когда увидела лампочку, – этого надо было ожидать. С тех пор как она поднялась в шикарный номер Монтальво в клубе «Вертиго-2», это стало краеугольным камнем ее дальнейшей жизни. На закрытую вечеринку она шла без особых ожиданий – скорее отметиться. В номере уже были гости – человек десять. Мия показала приглашение с надписью «Девушка на миллион» стоявшему в дверях вышибале. По какой-то причине – то ли в компании появилось новое лицо, то ли действительно она была сногсшибательна – Монтальво ею сразу заинтересовался. Разговаривал лишь с ней, не обращая никакого внимания на тех, кто входил и выходил. Открывались двери, в номер врывались клубы сигаретного дыма и грохот музыки из танцевального зала, а хозяин все говорил и говорил с ней, очевидно, желая произвести впечатление. Поначалу он казался совершенно безобидным, временами она даже испытывала к нему расположение, так что поводов для волнения не было. Потом кто-то поставил кассету на видео. Мия поначалу не обращала внимания – до тех пор пока гости не начали расходиться. Она тоже собралась было уходить, но охранник как-то неожиданно выпроводил оставшихся посетителей и они с Монтальво оказались наедине.

– Побудь еще, – попросил он.

– Нет, мне пора.

Мия заметила, что взгляд его устремлен на экран: там продолжалось кино. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какого рода это был фильм. Дело происходило в ванной комнате: в душе лилась горячая вода. Камера была наведена на запотевшее от пара зеркало, в котором отражалась молоденькая нагая женщина. Волосы ее были убраны в два девчачьих хвостика – этот прием в порноиндустрии используется повально, чтобы скостить героине десяток лет. Женщина сидела с разведенными ногами и раскачивалась взад-вперед, напряженные руки двигались между гладких бедер.

– Я ухожу, – сказала Мия.

Он схватил ее за запястье – нежно, но уверенно. На лице его застыла слащаво-дразнящая улыбочка плейбоя.

– Побудь еще минутку.

Она, как могла, сохраняла хладнокровие, хотя интуитивно чувствовала приближающуюся опасность. С кассеты доносились звуки: женщина постанывала и вздыхала, и создавалось впечатление, что она мастурбирует.

– Сейчас же отпусти, – потребовала Мия.

– Останься на пару минут, – взмолился он.

Мия замерла, в душе моля Бога, чтобы этот человек дал ей уйти по-хорошему, и попутно соображая, что предпринять, если этого не произойдет. Убежать? Позвонить в Службу спасения? Вспомнила про газовый баллончик, который всегда держала в сумочке, и тут же прокляла себя за неосмотрительность – отдала баллончик сестренке, ведь та никогда не заморачивалась на подобных пустяках. Тереза избегала смотреть Монтальво в лицо, попутно отыскивая в комнате возможные лазейки, и тут случайно кинула взгляд на экран. Теперь стало ясно, как сильно она заблуждалась – героиня эпизода отнюдь не мастурбировала: она держала в руке осколок лампочки. Камера отъехала назад, взяв панорамный вид, и взгляду предстало зрелище: белый мрамор был залит кровью, сбегавшей по ее ногам алыми ручейками.

Монтальво подался к Мие, сдавив пальцами запястье.

– Сделай это для меня, – страстно прошептал он, – и я дам тебе десять тысяч долларов.

Она вырвалась, отвесила ему оплеуху и с визгом выскочила из дверей.

* * *

Со скрипом провернулась дверная ручка, возвратив ее от воспоминаний семилетней давности в кошмар настоящего. Скрип прекратился, но дверь не спешили открывать. Неужели он передумал? Или в очередной раз забавляется с ней, заставляя пленницу со страхом ждать своего появления. Он постоянно устраивал психологические атаки, и Мие приходилось прилагать усилия, чтобы справиться с нервами. Вспомнилось, как в детстве ее воспитывал отец: когда что-нибудь у дочери не получалось, он предлагал ей подумать о людях, которым повезло меньше: о паралитиках и погорельцах, о детях, не знавших слова «инфаркт», но внезапно оставшихся без отца. Прием работал безотказно – пусть босой радуется, что он не безногий. В теперешней ситуации Мия стала воплощением того, что вызывает страх у остальных – тем самым «безногим», женщиной, отданной на милость похитителя. Пройдет несколько дней, часов или минут, и она станет человеком, чей несчастный образ будет утешать обездоленных.

«А помнишь жену Эрнесто Салазара – ту, которую похитили? Радуйся, что ты не она».

Открылась дверь: он вернулся.

– Не двигаться, – сказал похититель, заходя в тусклый полумрак комнаты.

Ей было непонятно, почему, после всего, что было сделано и сказано на прошлых съемках, он все еще скрывает свое лицо. По рассеянности? И что он сделал с записью? Отдал ее Эрнесто или Джеку – или кто там ведет торг за ее освобождение?.. Смогут ли они или полиция собрать картинку воедино и, воссоздав случившееся, узнать, кто он? Может, он хочет раскрыться?

Похититель пересек комнату, остановившись в нескольких шагах от нее. Мия сидела потупившись – не хотела смотреть ему в лицо, но камеру все-таки заметила. Снова съемки… От этой мысли рана на ноге запульсировала болью.

– Вот, – сказал он и протянул ей лист бумаги с печатным текстом, оформленным наподобие сценария. – Прочти, ознакомься. Потом зачитаешь перед камерой.

Нелегко было читать в полутьме – впрочем, ее глаза уже привыкли и она легко справилась. Текст состоял из трех абзацев. Она читала, стараясь сохранять хладнокровие, чтобы он не прочел на ее лице и тени эмоций, но когда дошла до последней фразы, нервы сдали.

– Да, ты все правильно поняла, – сказал он. – Твой любовник решил заплатить выкуп.

Мия подняла глаза.

– Тогда мы – квиты? После того как он заплатит то, чего ты хочешь?

Похититель не спешил с ответом и, заговорив, обманул ее ожидания.

– Твое дело – читать, ясно? – И, отвернувшись, принялся устанавливать свет и камеру.

Она и тут ничего не сказала, просто бумага затряслась в руках. Да, нервы сдавали. Он не стал давать пустых обещаний, и это пугало. Ничего удивительного: то, как он с ней обращался до сих пор, говорило само за себя. За прошлые обиды так просто не рассчитаться…

«Бежать!» – решила она. Это единственный способ остаться в живых.

– На счет «три» начинаем, – скомандовал похититель.

Мия понимала: так или иначе, эта съемка – последняя.

Глава 53

Поговорив с сестрой Мии, Энди дошла до кабинета руководителя опергруппы. Она, конечно, пока не располагала реальными доказательствами, но готова была поклясться: Кассандра прекрасно знала о том, что ее сестра жива и невредима. По крайней мере какое-то время. Ведь, скажем, если бы изнасиловали и убили ее сестру, сестру Энди, она бы на уши подняла и полицию, и прокуратуру – лишь бы мерзавец получил по заслугам. Однако же, если верить представителям властей из Атланты, Кассандра ни разу к ним по этому поводу не обращалась.

– На тот момент она была нелегалкой – может, этим все и объясняется, – предположил Мартинес. Он сидел за письменным столом в кожаном кресле цвета бычьей крови, сцепив на затылке пальцы. – Заявить под риском депортации не всякий решится.

– Не катит, – сообщила Энди. – Она вышла за американца и четыре года назад получила гражданство. Если до того ей и было чем рисковать, то потом… За четыре года можно было многое успеть.

– Логично. А сама она как это объясняет?

– Я не давила. Не хочу ее отпугнуть: замкнется, перестанет отвечать на мои звонки. Нам это ни к чему.

– Вы хороший тактик, – сказал Мартинес. – Слушайте подсказки интуиции. До сих пор она вам здорово помогала.

Конечно, Энди хотелось получить более конкретный совет, но пришлось удовольствоваться одобрением и устной поддержкой начальника. Она поблагодарила и вернулась в свой кабинет.

Не было сомнений в том, что в Майами она делает себе имя на деле Оценщика. Руководство счастливо. В Куонтико Энди здорово поддержали. И даже Питер Крэншоу, ее местный конфликтер, и тот сбавил обороты и уже не огрызался, как прежде. Энди с головой ушла в расследование, сделав его центром своей вселенной. В бюро ценили подобную преданность делу. Впрочем, если бы ее спросили, чем вызвано это усердие, Энди, пожалуй, затруднилась бы с ответом. Почему она так старается? Потому что она все делает с полной отдачей? Или потому что в Майами она новенькая и у нее пока нет жизни помимо работы? Внешне ответы вполне правдоподобные. Очень жаль, что они не были правдой.

Энди подошла к окну и посмотрела вниз, на парковку. Позади простиралось поле, окруженное по всему периметру высоким сетчатым забором, установленным здесь из соображений безопасности. В результате правительственное здание больше походило на тюрьму. Энди прекрасно понимала, почему память подкидывает ей одни и те же ассоциации. Об этом человеке она думала с тех самых пор, как Кассандра спросила ее о сестре. Энди не была чересчур откровенна, но когда речь заходит о ее семье, уже невозможно оставаться безучастной. Достаточно небольшой бреши – и поток воспоминаний прорывается безудержной волной. Нет, она не лгала Кассандре. Энди действительно выросла в приюте, потом в девять лет ее удочерили, и она действительно несколько лет не подозревала о существовании сестры. Проблема таилась как раз в том, о чем Энди смолчала, хотя суть лежала на поверхности, у всех на виду. Беда была в зеленых глазах Энди, этих редких красивых зеленых глазах. Ее мать и отец принадлежали к индейскому племени, испокон века населявшему Америку. Как вдруг родилась Энди, ребенок с глазами «англо». Ей и сестре-близняшке не суждено было вернуться домой. Их мать так и не покинула родильное отделение – муж застрелил ее прямо в больнице. Убийца сел в тюрьму. Девочки отправились в сиротский приют.

Энди все смотрела на проволочное ограждение. Теперь было не время предаваться мыслям о прошлом, но она ничего не могла с собой поделать. Не так-то просто хранить секреты: они могут оказаться непосильной ношей. Энди не планировала уезжать из Сиэтла. Почему-то в глубине души она чувствовала, что после встречи с тем человеком она сбежит из города, бросит работу и любимых людей. Придется осваиваться на новом месте. И тем не менее они встретились. Это было очень важно.

Получилось хуже, чем она себе представляла. Гораздо хуже.



Исправительная колония в Уалла-Уалла, штат Вашингтон, – место не для суеверных. Располагается она на Северной Тринадцатой улице, в строении тысяча триста тринадцать, что само по себе знак недобрый. Для полноты картины еще не хватало заявиться туда в пятницу тринадцатого.

Энди приехала в субботу, в отведенное для посещений время. Дело было личного характера, никак не связанное с ее работой, и Энди действовала как гражданское лицо: не стремилась привлечь к себе внимание или добиться особого отношения со стороны администрации, чтобы облегчить себе путь, – нет, ничего такого. Ей пришлось преодолеть все препоны, с которыми сталкивается человек, не внесенный в список регулярных посетителей находящегося под стражей заключенного. Разрешения пришлось дожидаться две недели – достаточно времени, чтобы хорошенько все обдумать. Да и путь был не близкий – от Сиэтла пять часов на машине, сто раз можно повернуть обратно. И все-таки Энди не поддалась такому искушению: раз решила – значит, надо довести до конца.

Колония размещалась на пятистах сорока акрах земли к юго-востоку от Вашингтона, настоящая крепость посреди живописной во всех смыслах равнины, лежащей в обрамлении Голубых гор. Город Уалла-Уалла (название это происходило от индейского «многоводье») вполне можно назвать прелестным, недаром Национальный фонд сохранения исторического наследия отметил его особо. При иных обстоятельствах Энди, возможно, не отказалась бы от соблазна заглянуть в близлежащую винодельню, коих в городе насчитывалось целых сорок. Впрочем, целью ее приезда было посещение крупнейшего в стране исправительного учреждения, приютившего в своих стенах более двух тысяч преступников. Здесь имелось четыре отдельных корпуса, каждый по-своему оборудован, в каждом поддерживаются разные уровни режима. Энди направилась в главный корпус, где содержались особо опасные преступники, охраняемые чуть менее строго, чем приговоренные к смертной казни.

– Вам сюда, – сказал надзиратель при входе в здание.

Оказавшись внутри, Энди не стала размахивать удостоверением, никоим образом не пытаясь выделиться среди прочих посетителей. Она представилась сотруднику, ведущему, как должно, учет посещений. Женщина-надзирательница досмотрела ее на предмет соответствия дресс-коду заведения: просвечивающая, прозрачная одежда запрещена, глубокое декольте и открытая поясница не допускаются; можно носить синие джинсы в том случае, если талия находится на высоте не менее трех дюймов от пупка. Нижнее белье обязательно.

– Чисто, – отрезала надзирательница.

По большей части посетители направились в центр контактов, где свободным гражданам позволялось общаться с заключенными. Энди указали другое направление.

– Заключенный Викаса переведен в изолированную камеру, – пояснил охранник. – В контактах ему отказано.

До Энди не сразу дошло, что она приехала как раз для того, чтобы встретиться с заключенным по фамилии Викаса.

– Вы хотите сказать, что я зря ехала сюда из самого Сиэтла?

– Нет, ему позволяются встречи, но при отсутствии личного контакта. Вас будет разделять стеклянная перегородка.

Энди было глубоко безразлично, хотя демонстрировать она этого не стала – она не собиралась обнимать и целовать человека, расправившегося с ее родной матерью.

– Ничего страшного.

Надзирательница провела ее в зону для посещений. Охранник подвел Энди к переговорному отсеку номер три – всего здесь было пять отсеков, посетители отделялись от заключенных общей стеклянной перегородкой. По другую сторону стекла находилась узкая комната футов пять в глубину и двадцать – в ширину, с массивной железной дверью в дальней стене. Справа от Энди, в пятом отсеке, сидела женщина, глядя через стекло на заключенного, который был старше ее. Оба молчали, словно за долгий срок пребывания по разные стороны стеклянной перегородки уже исчерпали темы для разговоров. Энди отвернулась – ей не хотелось, чтобы заметили, что она подсматривает за чужим несчастьем. Она придвинула стул ближе к стеклу и телефонному аппарату, стоявшему на стойке, и стала ждать.

Раздался звонок, и она вздрогнула от неожиданности. По другую сторону стекла отворилась металлическая дверь. На пороге появился седовласый человек в оранжевой робе. Дверь закрылась. Заключенный медленно направился к стеклу и, усевшись в кресло, устремил взгляд на посетительницу. Несколько секунд они молча изучали друг друга через стекло. На нагрудном кармане его робы трафаретными черными буквами значилась фамилия «Викаса» – только так Энди поняла, что перед ней тот, кого она так долго искала. Этот человек был для нее совершенным незнакомцем.

«В трех футах» – только об этом она могла думать. Она сидела в трех футах от человека, убившего ее мать.

Этого крупного человека нельзя было назвать толстым, и Энди заключила, что в былые годы он проводил бесчисленные часы в тренажерном зале тюрьмы. С годами мышцы обмякли, зато на лице застыл недобрый оскал. Смуглая кожа приобрела нездоровый пепельный оттенок, тюремную бледность. Зато она была гладкой – удивляло нехарактерное для такого возраста отсутствие морщин. Как видно, приговоренному к пожизненному заключению без возможности выйти досрочно не имело смысла сильно беспокоиться об освобождении. Но что всего больше ее поразило – так это его черные проницательные глаза. Они тлели как угольки, впившись в бездонные зеленые радужки Энди. Он будто бы смотрел на какого-то другого человека, воскрешая его из прошлого, – ненависть проникала сквозь стекло.

Заключенный поднес к уху телефонную трубку. Энди повторила его движение по другую сторону перегородки. И снова наступила тишина, будто они не знали, с чего начать. Наконец он произнес:

– Эти глаза не лгут.

Энди нечего было возразить.

Она вздохнула – получилось нечто среднее между хмыканьем и ухмылкой.

– После стольких лет ты наконец захотела узнать человека, который был женат на твоей матери?

Сказать по правде, этот человек был ей предельно безразличен, но Энди избрала примиренческий ответ.

– Вообще-то меня больше интересует мой родной отец.

– И что именно? – Даже теперь в его голосе улавливалась горечь.

– Все, что вы сможете о нем рассказать.

– Зачем тебе?

– Мне необходимо разыскать его, но я даже имени его не знаю.

– И ты считаешь, я могу тебе помочь?

– Надеюсь. Никто ничего не знает, вы – мой последний шанс.

Он сардонически улыбнулся:

– Чего ты хочешь? Воссоединиться и жить со своим английским папашей? Думаешь, тебя там с распростертыми объятиями встретят, дурочку-метиску? Зеленоглазый Джонни подцепил индейскую шлюху, и ты, ублюдина, появилась на свет.

Энди затаила дыхание, упорно отказываясь выходить из себя.

– Мне нужна только информация. Вы знаете, как его зовут?

– Конечно же, знаю. Твоя мать много месяцев к нему бегала – думала, такая хитрая. Я все знал и сказал ей, что не собираюсь с этим мириться. А потом я даже поверил ей, когда она сказала, что все кончено. А тут на свет выскочили вы двое, и…

Она отвела взгляд, словно желая спрятать свои зеленые очи.

– И вы вышли из себя.

– Ничего я не выходил: я воздал ей по заслугам.

С этим Энди могла бы поспорить, поговорить о соответствии наказания преступлению, но она пришла не для того, чтобы защищать блудницу.

– Так вы мне поможете? Скажете его имя?

– Возможно. Да только с какой стати мне это делать?

– Я не виновата в том, что мать вам изменяла. Мне очень нужна эта информация. Если бы это не было так важно, я бы не приехала.

Он снова умолк, а сам в это время лихорадочно соображал – это было почти осязаемо.

– Хорошо, – сказал он, – я назову его имя.

– Спасибо. – Энди достала из сумочки ручку и блокнот. – Я записываю.

– Не спеши. – Он подался к стеклу, будто собирался сообщить что-то по секрету. – Сначала мне надо знать, что ты готова за это дать.

– Хотите, чтобы я вам заплатила?

– У меня есть то, что тебе нужно. Я готов начать переговоры.

Энди не удивилась, хотя ей, конечно, было неприятно.

– О чем идет речь? Говорите, я вас слушаю.

– Ты знаешь, сколько времени я здесь нахожусь?

– Да.

Она загодя собрала о нем информацию. Первое преступление Викаса совершил задолго до рождения Энди и отбыл срок за нападение при отягчающих обстоятельствах. Потом, застрелив мать новорожденных близняшек, Викаса сразу признал свою вину и отсидел двенадцать лет за убийство второй степени. Потом судьба какое-то время хранила его от неприятностей – во всяком случае, он ни разу не попадался – еще лет десять после освобождения. А в девяноста четвертом Викасу осудили за вооруженный грабеж, ставший на его счету уже третьим серьезным преступлением. В итоге, по закону штата Вашингтон, он получил пожизненный срок.

– Из последних тридцати трех лет я двадцать один год провел в тюрьме, – проговорил он. – Вот такие дела.

Убеждать его в том, что это исключительно его вина, казалось бессмысленным.

– Нелегко вам пришлось, – посочувствовала Энди.

– Ага, – буркнул Викаса, досадливо осклабившись, – трудновато. Значит, так поступим. Ты снова придешь через две недели. Мне уже снимут ограничения, и я получу право на общие посещения.

– Я не могу столько ждать.

– А придется. Потому что я не получу того, что мне хочется, пока мы по разные стороны стекла.

Собеседница заколебалась, потом сказала:

– Я не стану ничего сюда проносить, если вы об этом.

– А мне и не надо ничего проносить, главное – сама приходи.

Вдруг контрабанда показалась Энди не самым плохим вариантом.

– Чего вы от меня хотите?

На его губах заиграла вялая улыбочка.

– Я хочу того, что здесь происходит каждое субботнее утро во время общих посещений.

– Даже и не думайте.

– Тебе надо знать, кто он, или нет?

– Назовите другую цену.

– Другой цены нет.

– Тогда нет сделки.

Викаса пожал плечами:

– Передумаешь – приходи. Я подожду, у меня полно времени.

– Я не вернусь.

– Куда ты денешься, прибежишь как миленькая. Если ты такая же, как твоя мать, то обязательно явишься.

– Вы мне отвратительны.

– Тогда пристрели меня – мы ведь даже не родственники.

– Я не буду оказывать сексуальных услуг.

– Ой-ой-ой, какие мы строгие! Пораскинь мозгами, детка… Слушай, тебе даже сглатывать не придется.

Энди уже собралась повесить трубку, но Викаса знал, чем привлечь ее внимание.

– Джордж, – проговорил он.

Энди вопросительно взглянула на собеседника через стекло.

– Твоего отца звали Джордж, – повторил он. – А за фамилией приходи через две недели. Придешь с улыбкой, и я даже надену презерватив.

Он был явно доволен собой, а его гостья беспомощно безмолвствовала. Викаса повесил трубку и дал знак охраннику. Раздался звонок, дверь отворилась, и Энди молча проводила взглядом удаляющуюся от нее разгадку к своему прошлому.

Глава 54

Двигатель взревел: машина Тео мчалась на пределе возможностей. Джек, сидя на пассажирском месте, указывал направление. Приходилось кричать: шум в машине стоял такой, что пол дрожал. Друзья мчались по скоростной магистрали на юг, спидометр зашкаливал. Джека бросало из стороны в сторону – Тео лавировал, перестраиваясь из ряда в ряд среди более тихоходного транспорта.

– Нам на следующей развязке, – сказал Джек.

– На этой?

– Нет, на следующей.

– Но эта и есть следующая.

– Нет, следующая – та, что будет после этой.

– Чушь собачья. Та, что будет после этой, – уже вторая, а следующая – это та, что до нее.

Джек бросил на Тео скептический взгляд, хотя в глубине души понимал, что в споре рождается истина.

– Съезжай на одиннадцатой развязке.

– Другое дело, босс.

На съезде с автострады Тео сбросил скорость. Они проскочили светофор и помчались на запад. Солнце только зашло, и над горизонтом догорала оранжевая лента заката.

Джек сверился с записями.

– Теперь надо ехать, никуда не сворачивая, восемь миль.

– Восемь миль? И оказаться по уши в воде на корм крокодилам? Нет, правда.

– Так сказала Мия. Восемь миль на запад после одиннадцатого съезда с автострады.

– Попробуем успеть за четыре минуты.

Джек счел это шуткой, хотя с Тео всегда надо держать ухо востро. Конечно, время сейчас было на вес золота. Видеофайл пришел по электронной почте, но когда Джек скрепя сердце все-таки его открыл, то в сравнении с предыдущим посланием обнаружил там «цветочки». Никто не наносил себе увечий, Мия сидела и читала по бумажке текст. Местами ее голос срывался, но, в общем и целом, она держалась молодцом. Собственно, это была карта с подробными указаниями, как добраться до некоего места, а вот что ждет путешественников в конечной точке – вопрос. Приведет ли она их к Мие? Или это лишь разминочный забег, прелюдия к обмену?

Джек схватил сотовый телефон и нажал кнопку быстрого набора. На видео особенно подчеркивалось, чтобы Джек не вздумал вызывать легавых и приходил один. Впрочем, он не собирался выполнять это условие. Хеннинг взяла трубку, и Свайтек спросил:

– Вы рядом?

– Сидим на хвосте. Только попросите этого гонщика сбавить скорость – от дорожного патруля, боюсь, я вам не прикрытие.

Джек взглянул на Тео и сказал:

– Скинь чуток скорость.

Тео сбросил скорость до семидесяти пяти миль в час – по меркам Майами, воскресная прогулка.

– Куртку с кевларом надели?

– Я без нее из дома не выхожу.

– Отлично. Если возникнет искушение взять с собой оружие, то лучше не надо. Группа спецназа уже в пути. Они сидят тише воды ниже травы и вступят только в случае крайней необходимости. Если при вас оружие, можете случайно кого-нибудь зацепить.

– Резонно.

– И помните, когда он вам позвонит, затяните разговор – у нас, конечно, опытные техники, но на раз-два сигнал со спутника не отследишь, дело долгое. Сценарий повторять не надо? Помните, какие задавать вопросы?

В нагрудном кармане лежал написанный от руки текст. Джеку вспомнились былые времена, когда он, готовясь к слушаниям, подробно записывал то, о чем спросит каждого свидетеля, и все равно выходило по-другому.

– У меня шпаргалка с собой. Постараюсь, конечно, выиграть время для ваших специалистов, да только моя цель – уговорить его на одновременный обмен. Это главное.

Хеннинг не ответила, хотя пробудившемуся внутри питбулю очень хотелось отстоять свою точку зрения.

– Деньги при вас?

– Нет. Деньги я получу в лучшем случае завтра утром. Сейчас я только хочу, чтобы он назвал цену за одновременный обмен, свои условия, а там посмотрим.

Джек ощетинился в предчувствии возможной лекции на тему выбранной стратегии, но, уловив пассивное согласие на другом конце линии, обмяк.

– Удачи, – сказала Энди. Было чувство, что агент сказала это искренне, без сарказма.

– Спасибо, – благодарно вздохнул Джек.

– Да, и еще. Помните, Свайтек, если бы он хотел вас убить, то давным-давно бы это сделал. Нет смысла тащить вас в глушь, чтобы там застрелить. Он просто хочет, чтобы вы побегали, хочет показать, кто здесь главный.

– Забавно. А я как раз собирался проделать с ним то же самое.

– Что именно?