— О том, что вы внесли залог в десять тысяч долларов за своего клиента незаконным способом. Всем известно, что вы контрабандой вывезли эти деньги с Багамских островов.

— Я ничего не вывозил контрабандой, — возразил Джек. — И это ни для кого не секрет, потому что я действовал открыто и через адвокатскую палату. Мой клиент хранит свои средства в банке на Багамских островах. И я как его адвокат с соблюдением всех формальностей составил от его имени требование на снятие со счета в кредитной компании Багамских островов десять тысяч долларов для внесения залога. Означенную сумму перевели сюда по телеграфу, при этом были заполнены все финансовые документы, необходимые для такого рода трансакции, и уведомлены соответствующие федеральные власти. Конец истории.

— Нет, не конец. Благодаря вам эта история получит дальнейшее развитие, и кончится тем, что этот помешанный сукин сын снова начнет охотиться за моей дочерью. Посмотрим, не поубавится ли у вас тогда спеси. — Не попрощавшись со Свайтеком, он швырнул трубку на рычаги, не считая нужным скрывать овладевшей им ярости в присутствии своего телохранителя. И ни белые паруса за окном, ни изумрудная поверхность залива не могли его успокоить.

— Может, мне поговорить со Свайтеком? — подал голос Фелипе.

— Не будь идиотом, — отмахнулся мэр, продолжая смотреть в окно.

— Тогда, быть может, нанести небольшой визит Фэлкону?

Мэр, обдумывая это предложение, повернулся к Фелипе и даже позволил себе улыбнуться. Фелипе в ответ расплылся. Их улыбки становились все шире, и через несколько секунд мэр поймал себя на том, что едва удерживается от смеха. Фелипе тоже разбирало веселье, хотя он и не мог бы сказать, по какой причине.

— С чего это вы так развеселились, босс?

— Мне стало смешно при мысли, каким идиотом ты иногда бываешь.

Улыбка на губах у Фелипе мигом увяла.

— Что вы имеете в виду?

Лицо мэра приняло серьезное, почти зловещее выражение.

— Позволь мне в лучших традициях американского политического закулисья задать тебе два вопроса. Первый — разве не очевидно, что нужно делать? И второй: разве можно спрашивать о таких вещах у мэра?

Глава 10

Джек немного гордился тем, что брался за любую работу, но по домам все-таки не ходил. Такое у него было правило, которое, как и всякое другое, имело исключения. Он посещал-таки клиентов, сидевших в тюрьме и не имевших машины или, как в данном случае, живших в машине.

— Ты уверен, что сможешь найти это место? — спросил Тео.

Джек шел впереди него по набережной Майами-ривер. Двумя сотнями ярдов выше того места, где они находились, громыхал по рельсам трамвай. По реке в сторону залива медленно шел буксир, огибая стоявшую на приколе заржавленную, наполовину затонувшую баржу.

— Уверен ли я? — переспросил Джек. — Нет, я ни в чем не уверен. Как можно быть в чем-то уверенным, если тебе объяснял дорогу сумасшедший бомж-приставала, параноик, грозивший прыгнуть с моста, если дочка мэра откажется с ним разговаривать?

Тео с минуту молчал, обдумывая его слова.

— Ты говоришь на глобалиш?

— На чем, на чем?

— На глобалиш — международном языке всех бомжей. Вроде эсперанто.

— А это что еще за чертовщина?

— Ты что — никогда не слышал об эсперанто? Его изобрел какой-то поляк. Чем-то похож на испанский или итальянский. Создавался как второй язык для всех мало-мальски грамотных людей в качестве международного средства общения. На мой взгляд, у бездомных всего мира тоже есть такой язык, который я называю «глобалиш» — от слова «глобус». Это своего рода английский с добавлением интернациональных терминов и выражений типа «фак», «кайф» и других, понятных всем бомжам и бродягам в разных уголках мира, по крайней мере в контексте. Возможно, он объяснял тебе дорогу на этом самом языке.

Джек не знал, как реагировать на эту теорию. Тео обладал удивительной способностью говорить, казалось бы, совершенно бессмысленные вещи, имевшие при всем том глубокий смысл.

Некоторое время они молча шли вдоль набережной. Утром у Джека состоялся телефонный разговор с прокурором, длившийся, впрочем, всего несколько минут. Джек почти сразу понял, что прокурор блефует. Если бы государственное обвинение могло доказать, что Фэлкон продолжает приставать к дочери мэра, прокурор оказался бы у судьи быстрее, нежели судебный пристав успел произнести: «Встать, суд идет». Джек не согласился с ужесточением условий освобождения своего подзащитного. Хотя из-за личного звонка мэра ему стало труднее отстаивать эту позицию, он тем не менее считал своим долгом, отбросив все не относящиеся к делу эмоции, действовать в интересах клиента. Но при всем том у него еще была и совесть. Поэтому он решил, что если его клиент собирается и впредь нарушать закон, то есть продолжать так или иначе доставать Алисию Мендоса, то он предложит ему подыскать себе другого адвоката. У Джека было множество подзащитных, совершивших ужасные преступления, и он считал, что если юристу этот факт по какой-либо причине претит, значит, профессия адвоката по уголовным делам ему не подходит. Другое дело — защищать человека, который, будучи выпущенным под залог, настроился на совершение серьезного уголовно наказуемого деяния. Этого Джек себе позволить не мог.

И похоже, именно данная проблема была у него с Фэлконом.

— Долго еще? — спросил Тео.

Джек проигнорировал вопрос. Майами-ривер протянулась на пять с половиной миль в юго-восточном направлении — от городского аэропорта до нижней границы Майами-сити, где впадала в залив Бискейн. За два века существования города по этим водам цвета чая чего только не сплавлялось и не сливалось в залив — от отходов сахарной промышленности до нечистот. Кроме того, эти воды бороздили и суда. От роскошных девяностофутовых яхт, направлявшихся в Вест-Индию, до заржавленных контейнеровозов, транспортировавших, помимо всего прочего, еще и кокаин. Так что эту реку можно было с полным основанием назвать загруженной транспортной артерией, по которой ежегодно перевозилось легального груза на четыре миллиарда долларов. В силу всего вышесказанного прогуляться вдоль Майами-ривер было все равно что просмотреть слайды по истории города и штата. Здесь по пути встречались двухтысячелетние реликты, оставшиеся от индейцев, пакгаузы и доки, построенные флоридской железнодорожной компанией Восточного побережья, старинный форт времен гражданской войны, шлюпочные гавани и пристани для яхт, общественные парки, исторические здания, мангровые заросли, ветшающие многоквартирные дома и даже несколько весьма неплохих ресторанов.

Тео подобное пренебрежительное отношение разозлило.

— Эй, Свайтек, я спросил, долго еще?

— Почти пришли.

Ресторан «Биг фиш» являлся одним из ориентиров, о которых упоминал Фэлкон, и Джек, увидев его, понял, что они недалеко от нужного места. Между прочим, Джеку нравился этот ресторан, и он довольно часто его посещал. Изысканностью «Биг фиш» не отличался, зато там подавали свежие креветки, тунца и дельфина. При этом посетитель мог полюбоваться из окна историческим изгибом реки, частичкой, так сказать, старого Майами, где на набережной можно было встретить и моряков с западного конца города, и адвокатов из офисных зданий в его восточной части. Джек повел Тео в обход ресторана мимо мусорных ящиков, от которых разило гниющими рыбьими потрохами. Этот неприятный запах усугублялся вонью дизельного выхлопа от находившейся рядом маленькой гавани, забитой рыбачьими лодками. От этого сложного аромата Тео едва не стошнило, тем более он не ко времени представил, что Фэлкон столуется именно на этой помойке, копаясь в мусоре в поисках объедков.

За разводным мостом река поворачивала на северо-запад. Когда они вышли из-под моста на набережную, холодный ветер ударил им в лицо. Хотя солнце ярко светило, Южная Флорида все еще находилась во власти арктического циклона. Через каждые пятнадцать шагов Тео дул себе в ладони в тщетной попытке полюбоваться на вылетающий изо рта пар: холод в Майами — сравнительно редкое явление.

— Кажется, то самое место, — ткнул Джек куда-то пальцем.

Тео посмотрел в указанном направлении. В двадцати футах от гранитной облицовки набережной рядом со старым пакгаузом стояла брошенная машина. В точности как описал Фэлкон.

Молодые люди невольно замедлили шаг и последние двадцать ярдов, отделявшие их от вожделенного объекта, проделали чуть ли не на цыпочках. Брошенная машина представляла собой поврежденный пожаром железный остов. Дверей у него не было, равно как и ветрового стекла. Отсутствовали также рулевое колесо и переднее сиденье. Заднее сиденье находилось на месте, но было сильно изрезано, отчего набивка вылезла и торчала в разные стороны.

Фэлкона нигде не было видно.

— Напоминает мне твой «мустанг», когда мы в последний раз его видели, — усмехнулся Тео.

Он говорил о любимой игрушке Джека, его гордости и отраде — классическом «мустанге» 1966 года выпуска с опускающимся верхом, сдвоенными гоночными выхлопными трубами, деревянным рулевым колесом и обтянутым натуральной кожей салоном. Это было первое приобретение, сделанное Джеком после окончания юридического факультета. Машина являла собой истинное произведение искусства, пока ее не сожгли обозлившиеся на Джека наркодилеры.

— Меня это здорово тогда подкосило, Тео.

— Извини, что напомнил, дружище.

Они подошли поближе. Тео обошел вокруг машины и встал напротив радиаторной решетки.

— Все шутки о «мустанге» побоку. Это «форд».

— Думаешь?

— Определенно. Полагаю, выпуска конца семидесятых. «Форд-фэлкон».

— «Фэлкон»? — удивился Джек.

— Точно. Смешно, правда?

— А я думал, он назвал себя Фэлконом, потому что готовился взлететь с моста. Выходит, выбрал себе имечко по месту жительства? — Джек обогнул машину, исследуя ее взглядом. На нагретой солнцем крыше красовался крысиный помет. В темноте отверстий колесных дисков укрывались тараканы. На полу салона валялись грязные одноразовые тарелки из пластмассы и пустые стаканчики из-под кофе. На заднем сиденье лежал старый плащ и что-то вроде полиэтиленовой подстилки.

— Трудно представить, что здесь можно жить.

— Почище камеры смертников, — изрек Тео.

Как обычно, Джек не стал опровергать безапелляционное заявление своего приятеля.

— Ну, что мы будем теперь делать? Сидеть здесь и ждать его? — продолжал тот.

— К сожалению, я не могу позвонить ему на мобильный и назначить встречу.

— Оставь ему записку и четвертак на таксофон.

Джек с минуту обдумывал его слова.

— Давай подождем еще немного. Он говорил, что если я захочу его увидеть, то лучше сделать это сразу после полудня. Или после полуночи. Но я не собираюсь навещать его в такое время. Даже если ты прикроешь меня со спины.

Тео задумчиво поскреб макушку и огляделся, где бы присесть. Затем обошел вокруг машины и вдруг вспрыгнул на крышку багажника. Та протяжно застонала, словно была плохо пригнана к месту. В следующее мгновение Джек заметил на бампере несколько засохших бурых капель и присел на корточки, чтобы получше их рассмотреть.

— Что это ты там узрел? — осведомился Тео.

Джек не был до конца уверен, что именно, но кое-какие идеи на этот счет у него имелись.

— Тео! Ничего там не трогай и медленно слезай с багажника.

По голосу Джека было понятно, что он не шутит. Тео соскользнул на землю, и в следующую секунду придерживавшие крышку заржавленные пружины, протяжно застонав, подбросили ее вверх, и багажник распахнулся.

А потом они увидели тело — или то, что от него осталось. На дне багажника лежала искромсанная груда плоти. Испуганная крыса размером с небольшую собаку оторвалась от своей добычи и молнией метнулась наружу. Мужчин едва не вырвало.

— Боже мой! — только и сказал Тео.

В багажнике всюду была кровь, много крови.

— Чего-то в этом роде я и опасался, — тихо произнес Джек.

Глава 11

Джек, стоя за желтой полицейской лентой, наблюдал за действиями следственной группы на месте преступления. Манипуляции сотрудников полиции и экспертов, занимавшихся обнаруженным в багажнике телом, напоминали работу хорошо отлаженной машины: быстро, но не суетливо они брали ватными палочками мазки, фотографировали труп, собирали улики. Вероятно, он остался бы здесь из одного только любопытства — даже если бы детектив Барбер не попросил его задержаться. Солнце, однако, уже начинало клониться к закату, и Тео проявлял признаки нетерпения.

— У тебя что — нет живых клиентов, которым необходимо уделить внимание и которые, возможно, дожидаются тебя в офисе?

— Может, помолчишь? — огрызнулся Джек. — Неужели у тебя нет никакого уважения к смерти?

— Как-то это странно.

— Что именно?

— Начинать предложение со слова «неужели». Как будто тебя удивляет происходящее. Мне казалось, что за эти годы ты уже разучился удивляться чему-либо.

В этом был весь Тео. Вечно спорил и противодействовал окружающему миру. Должно быть, стремился спасти его от самого себя.

Джек помахал рукой детективу, стараясь привлечь его внимание. Тот стоял рядом с брошенной машиной и о чем-то разговаривал с одним из членов следственной группы. Закончив разговор, он не спеша подошел к ограждавшей место преступления ленте.

— Извините, что заставил вас ждать, — сказал Барбер.

— Извините — и все? — возмутился Тео, засунув руки в карманы. — Мы стоим здесь уже, наверное, час. А между прочим, на улице адский холод.

Джек невольно задумался о происхождении выражения «адский холод», в котором содержалось явное противоречие. Но потом решил, что дебатировать с Тео на эту тему лучше не здесь, а в каком-нибудь другом, более уютном месте за кружкой пива.

— Ты бы не задирался, а принес нам горячий кофе из ресторана, мимо которого мы проходили по пути сюда.

— Думаешь, поможет? — Тео снова подул в ладони в очередной попытке узреть вылетающий с дыханием пар. На этот раз ему вроде бы повезло, и он обрадовался, как ребенок, слепивший свой первый в жизни снежок. — Нет, ты это видел? Скажи, видел? Подумать только! Мы в Майами, на календаре далеко не зима, а у меня изо рта вырывается пар!

Джек хотел было высказаться по поводу вытеснения теплого воздуха холодным, но вовремя удержался.

— Ну так как насчет кофе, Тео?

Тот наконец внял его призывам и удалился. Когда он ушел, Джек повернулся к Барберу:

— Послушайте, детектив, я рад вам помочь, но, может, вы позвоните мне вечером? Если, конечно, нет ничего такого, о чем бы вам хотелось узнать здесь и сейчас?

Детектив Барбер бросил взгляд в сторону брошенной машины. Помощники судмедэксперта уже паковали тело в черный пластиковый мешок.

— Есть только одна вещь, о которой я бы хотел вас спросить. — Он вновь повернулся к Джеку лицом. — Где ваш клиент?

Вопрос представлялся довольно глупым, но выражение лица детектива свидетельствовало, что он придает ему немалое значение.

— Вы что же — хотите сказать, что в багажнике был не Фэлкон?

Детектив Барбер отрицательно покачал головой.

— Я ничего здесь не трогал, так что мы с приятелем тело не переворачивали. К тому же оно было завернуто в одеяла, и мы, признаться, к жертве особенно не присматривались. Просто я предположил, что…

— Не надо бичевать себя за недостаток наблюдательности, — прервал детектив. — С такими повреждениями на лице, которые были у жертвы, вам только и оставалось, что предполагать. Без нас вы бы ничего не поняли.

— А вы уверены, что это не он?

— Уверен, если только Фэлкон в последние два дня не сделал операцию по перемене пола.

Джек запаниковал.

— Надеюсь, это не…

— Алисия Мендоса? Ну нет. Если бы жертвой оказалась дочь мэра, здесь уже находились бы представители всех средств массовой информации трех близлежащих графств. Это значительно более пожилая женщина, далеко за пятьдесят, возможно, около шестидесяти. Вероятно, одна из бездомных, обитающих в Майами-сити. Быть может, Фэлкон, вернувшись, застал ее в своем жилище, пришел в ярость от того, что она по-хозяйски там расположилась, и убил.

— Вы нашли орудие преступления?

— Полагаем, что это обрезок свинцовой трубы, обнаруженный неподалеку от машины. На нем следы крови и волосы. Нужно что-то вроде этого, чтобы так изуродовать человека. Ваш парень в прямом смысле размозжил ей лицо до неузнаваемости.

— Он — не «мой парень», — сказал Джек.

— Что верно, то верно, — усмехнулся Барбер. — Всего лишь ваш клиент.

— Не понимаю, что тут смешного.

— Не хотел вас обидеть, советник. Но мое извращенное полицейское сознание находит странное удовольствие в том, что адвокат по уголовным делам вызывает копов, чтобы сообщить об убийстве, совершенном его клиентом. — Барбер снова усмехнулся. — Извините, не сдержался.

Джеку осталось лишь гадать, какого рода шуточки будут ходить на его счет с завтрашнего дня в уголовном суде округа Майами-Дейд. В подобной ситуации он мог задать только один вопрос:

— А откуда вы знаете, что ее убил мой клиент?

Улыбка на лице детектива увяла.

— Думаю, мы можем с полным основанием предположить…

Джек поднял руку, прерывая его речь.

— Не слишком ли много предположений для одного преступления?

— Да бросьте вы, Свайтек. Еще пара часов — и мы найдем такое количество материальных свидетельств, говорящих против вашего клиента, что ими можно будет заполнить всю криминалистическую лабораторию.

— При всем том моего клиента вы пока не задержали.

— Мы его найдем, можете мне поверить.

Джек наклонился к Барберу поближе, словно хотел ему внушить, что его слова следует воспринимать со всей серьезностью.

— Когда найдете, не забудьте ему напомнить, чтобы позвонил мне.

Неожиданно со стороны реки послышался громкий крик. Джек и детектив словно по команде повернулись на звук, пытаясь понять, что случилось. Человек кричал на пределе голосовых связок, перемежая слова воплями, стенаниями и горестными вздохами. Ничего нельзя было разобрать.

— Похоже, обнаружился приятель жертвы. Или приятельница. Извините меня, Свайтек.

Джек остался стоять на месте, в то время как детектив быстрым шагом двинулся к реке. Он еще некоторое время вслушивался в крики, чтобы убедиться, что это не голос Фэлкона, а убедившись, повернулся и пошел прочь от полицейского оцепления в ту сторону, куда раньше отправился Тео.

— Эй, дружок! Это вы адвокат Фэлкона?

Человек говорил с ямайским акцентом и был в синих джинсах и старой потрепанной охотничьей куртке с черными потеками грязи на камуфляжных пятнах. Его обувь находилась в еще более плачевном состоянии, нежели верхняя одежда, причем оба ботинка оказались на левую ногу. Косицы, в которые были заплетены его волосы, частично скрывала натянутая на лоб большая вязаная шапка. Возможно, они не выглядели бы столь гротескно, если бы ямаец не обернул их в алюминиевую фольгу.

— Кто вы такой?

— Люди зовут меня Бушмен.

— Вы знаете Фэлкона?

Черные глаза Бушмена забегали, он отчаянно взмахнул руками, призывая Джека говорить потише. Кем бы этот человек ни был, он казался Джеку еще большим параноиком, нежели Фэлкон.

— Мы с Фэлконом вроде как друзья, — начал было он, но замолчал. Похоже, ему хотелось сказать Джеку много больше, но ямаец явно опасался толпы и стремился оказаться от нее подальше. Дернув головой так сильно, словно шею ему свело судорогой, он кивнул в сторону моста. Джек последовал за ним и шел до тех пор, пока ямайцу не показалось, что они удалились от места преступления на достаточно комфортное для него расстояние.

— Вы знаете, где сейчас Фэлкон? — спросил Джек.

— Он в бегах.

— И от кого или от чего он убегает?

Ямаец бросил взгляд на стоявших поодаль копов, но промолчал.

— Это Фэлкон убил ту женщину?

Бушмен топнул ногой и скривился так, будто проглотил лимон размером с арбуз.

— Ш-ш-ш-ш… — прошипел он, приставив палец к губам.

Джек тоже понизил голос.

— Я его адвокат. Мне вы можете сказать, почему он ударился в бега.

— Он в бегах, потому что сильно напуган.

— Кого же он так испугался? Полиции?

Бушмен горько усмехнулся, покривил рот и сплюнул.

— Он боится не полиции. Он боится ее.

— Ее? А кто она?

Ямаец молчал. Джек чувствовал, что он знает ответ, но не готов еще поделиться этой информацией. Адвокат обратил внимание на висевшее на шее у Бушмена ожерелье. Оно было полностью идентично тому, что носил Фэлкон. Тому самому, на котором болтался ключ от депозитной ячейки банка на Багамских островах.

— Любопытное ожерелье вы носите. Откуда оно у вас?

— Фэлкон дал.

— Он сам вам его дал, или… — Джек тщательно строил фразу, опасаясь, что собеседник может принять его слова за обвинение и прервать разговор, — или вы эту штуку у него позаимствовали?

— Ничего я у него не заимствовал, дружок. Он сам мне его дал. Для защиты.

— Для защиты от кого?

Взгляд ямайца снова обратился на место преступления.

— Именно об этом я и пытаюсь вам рассказать. Фэлкон говорил, что все мы нуждаемся в защите. От нее, дружок.

— От той мертвой женщины? Да кто она такая?

Бушмен наклонился к нему поближе, дощечкой приставил к губам ладонь и прошептал:

— Она — Мать.

— Мать? Чья мать — его?

— Нет. Их Мать.

— Кого — их?

Тут Бушмен зашептал так тихо, что Джек едва разбирал слова.

— Исчезнувших, дружок.

— Стало быть, она мать исчезнувших? — уточнил донельзя озадаченный Джек.

На лице у ямайца проступил ужас, словно он отказывался верить, что Джек произнес эти слова вслух.

— Но что, черт побери, это значит? О каких исчезнувших вы толкуете?

Ямаец в испуге отпрянул, стиснув в ладони подаренное Фэлконом ожерелье.

— Я не отдам вам его! Ищите себе другой оберег. А этот — мой!

Джеку хотелось что-то сказать — как-то его успокоить, но нужные слова не находились. Между тем ямаец со всех ног припустил к мосту, размахивая на бегу одной рукой, а другой прижимая к груди ожерелье. Джек, стоя на набережной в лучах заходящего солнца, следил за ним глазами до тех пор, пока его силуэт не растворился в сумраке под мостом.

Определенно этот человек нездоров и бредит как сумасшедший. Джек, однако, не сомневался в двух вещах. Первое: ямаец искренне верил в то, что говорил. И второе: попытайся Джек хотя бы в шутку отнять у него ожерелье, подаренное Фэлконом, он, без сомнения, убил бы его. Потому что это ожерелье, состоявшее из металлических бусин, было его защитой, его оберегом.

Глава 12

Около девяти вечера Алисия встретилась с детективом Барбером в Центре судебной медицины имени Джозефа Х. Дэвиса — трехэтажном корпусе, входившем в медицинский комплекс Университета Майами и Джексоновского мемориального госпиталя. Расположенные поблизости раковый центр, глазная клиника и спинальное отделение считались лучшими медицинскими учреждениями в Майами. Однако на медицинскую науку в Университете Майами средств также не жалели, и выстроенный несколько лет назад Центр судебной медицины Дэвиса представлял собой вполне современное здание, снабженное первоклассной аппаратурой, где работали квалифицированные сотрудники и крупные ученые, известные во всем мире.

Обнаруженное в багажнике машины Фэлкона изуродованное мертвое тело вызвало немалую тревогу в полицейском руководстве Майами-сити. Одно дело — психически неуравновешенный бомж с суицидальными намерениями, стремившийся перемолвиться словом с дочерью мэра. Но жестокий убийца с патологическими наклонностями — явление совсем другого порядка. Для следственной группы здесь не было мелочей, поэтому возобладало мнение, что Алисия Мендоса должна взглянуть на тело жертвы до аутопсии, которая сделает его неузнаваемым. Анализ отпечатков пальцев результатов не дал, и установить личность убитой женщины пока не представлялось возможным. Хотя лицо ее было изуродовано до неузнаваемости, сочли, что особенности телосложения, фрагменты одежды или другие детали могут позволить Алисии ее опознать, если она когда-либо с ней встречалась. Если между Алисией и убитой существовала какая-то связь, то полиция хотела знать об этом с самого начала расследования.

Помощник судмедэксперта проводил Алисию и детектива Барбера в анатомический зал номер три. Барбера в Центре Дэвиса хорошо знали, поскольку он работал в убойном отделе уже много лет. Но Алисия была здесь человеком новым.

— Вы присутствовали когда-нибудь при вскрытии? — спросил ее помощник судмедэксперта.

— Один раз, — сказала Алисия. — Когда училась в академии.

— Понятно. Если у вас закружится голова, сразу же дайте мне знать.

Распахнулась пневматическая дверь, на посетителей повеяло леденящим холодом — климатические установки поддерживали здесь стабильно низкую температуру, и Алисии на мгновение показалось, будто она очутилась в эпицентре атаковавшего Майами арктического циклона. Лившийся с потолка яркий свет флуоресцентных ламп отражался в белоснежных стерильных стенах помещения и бежевом кафеле, покрывавшем пол. Обнаженный, пепельного оттенка труп лежал лицом вверх на столе из нержавеющей стали в центре комнаты.

Знакомый с детективом судмедэксперт отрекомендовался Алисии как доктор Петрак и сказал что-то с таким сильным восточноевропейским акцентом, что Алисия не поняла.

— Он говорит, что мы пришли как раз вовремя, — перевел детектив.

По мнению Алисии, однако, они пришли слишком поздно. Потому что аутопсия уже шла полным ходом. Два глубоких разреза располосовывали тело от плеча к плечу. Они углом шли через груди к солнечному сплетению, а третий, еще более глубокий разрез, рассекал тело от грудной кости до паха, образуя стержень буквы «Y» — классическая форма рассечения у патологоанатомов. Печень, селезенка, почки и кишечник были аккуратно извлечены из реберной клетки и брюшины и лежали на стоявшем рядом большом секционном столе. Труп, по сути, представлял собой пустую оболочку бывшего человеческого существа, и, взглянув на него, Алисия испытала легкую дурноту. А может, причиной послужил сладковатый запах дезинфекции, которым, казалось, здесь все было пропитано.

— Вы в порядке? — спросил доктор Петрак.

— В полном, — сказала Алисия.

Доктор приступил к исследованию размозженной правой скулы убитой, осветив поврежденный участок лица специальной лампой, дававшей ослепительно белый узконаправленный луч. Он настолько сосредоточился на своем занятии, что кустистые брови, сведенные вместе, образовали у него на лбу некое подобие толстой волосатой гусеницы. Потом, отложив скальпель и пинцет, Петрак взял в руку небольшой цифровой фотоаппарат.

Алисия еще раз обвела взглядом лежавшее на столе безжизненное тело. «Безжизненное» — самое подходящее для него слово. Кем бы эта женщина ни была, в ней уже давно отсутствовали какие-либо признаки жизни. Ногти на руках обкусаны чуть ли не до мяса. Большие пальцы ног деформировались — возможно, из-за длительного ношения неудобной обуви. На коленях выделялись странные мозоли, обесцвеченные смертью и временем. Они свидетельствовали, что эта женщина, возможно, изо дня в день ползала на коленях по асфальту, вымаливая у прохожих подаяние. Любопытная деталь, но вряд ли поможет ее идентифицировать. Возможно, ее личность так и не будет никогда установлена. Алисии стало жаль эту женщину, а секундой позже она испытала острое чувство разочарования по отношению к себе и другим гражданам Майами-сити. Воистину люди зачастую сочувствуют своему ближнему, когда уже слишком поздно.

— Интер-р-р-есно, — сказал доктор Петрак. — Очень ин-тер-р-р-есно.

Алисии неожиданно вспомнился эпизод из старого юмористического сериала «Посмеемся вместе», который она видела по кабельному телевидению. Доктор Петрак разговаривал, как один комедийный актер из этого фильма, носивший круглые очки в металлической оправе и форму немецкого солдата времен Второй мировой войны. «Р-р-р-авняйсь! Смир-р-р-на!»

— Что там? — осведомился детектив Барбер.

«Арт Джонсон. Так звали того комика». Алисия вовсе не пыталась отвлечься от происходящего, просто подобные умственные упражнения помогали восстановить кровоснабжение мозга и забыть хоть на время о противном сладковатом запахе.

— Офицер Мендоса, какие мысли у вас возникают при виде женщины с адамовым яблоком? — обратился к ней доктор.

Алисия почувствовала себя школьницей, которую учитель вызвал к доске в тот момент, когда она предавалась девичьим мечтам.

— Женщины с адамовым яблоком? — переспросила она, стараясь, чтобы это прозвучало как ответ. Трюк удался.

— Именно, — сказал доктор — Но ведь так не бывает, верно?

— Если только она не была в прошлом мужчиной, — пробурчал детектив Барбер.

Доктор Петрак поднял на него глаза. На его лице не отражалось абсолютно никаких эмоций.

— Не надо злиться на меня, детектив, о\'кей? — Он снова сосредоточился на работе, открыв длинным металлическим щупом рот у трупа. — Наличие у жертвы женского пола адамова яблока говорит лишь о том, что у нее в горле находится какой-то посторонний предмет.

Алисия шагнула к анатомическому столу. Доктор Петрак прав: это и впрямь становится интересным.

— Уверен, что рентген только подтвердил бы мой диагноз.

Он посветил жертве в рот острым направленным лучом своего похожего на лазер устройства. Передние зубы отсутствовали, но на первый взгляд трудно было сказать, следствие ли это нанесенных ей травм или многолетнего наплевательского отношения к уходу за полостью рта. Выбитые коренные зубы однако можно было отнести только на счет свинцовой трубы, раздробившей ей скулы. Доктор Петрак бестрепетной, как у всех квалифицированных хирургов, рукой наведался длинным пинцетом в пищевод жертвы. По мнению Алисии, в горле у трупа находились те самые отсутствовавшие во рту коренные зубы. Так и оказалось, но доктор Петрак, похоже, искал что-то другое. Наконец ловким поворотом кисти он зафиксировал искомый предмет, осторожно вытащил его пинцетом наружу и положил в никелированный лоток.

— Что это? — спросила Алисия.

Доктор Петрак поднес лоток полицейским, чтобы те могли получше рассмотреть находку.

— Как по-вашему, на что это похоже?

Алисия некоторое время исследовала вещицу взглядом.

— Вроде металлическая бусина, — сказала она. — Из таких делают ожерелья, которые любят студентки подготовительных курсов.

— За исключением того, что эта изготовлена из свинца, а не из золота, — заметил доктор Петрак. — Я нашел еще шесть точно таких же у нее в желудке.

— Вы хотите сказать, что она их проглотила? — уточнил детектив Барбер.

— Похоже на то, — кивнул доктор.

— Но с какой стати? — поинтересовалась Алисия.

— Полагаю, вы в состоянии ответить на этот вопрос также, как и я, — сказал доктор. — Просто надо думать об этом в самых простых выражениях. И не отклоняться от очевидного. Итак, она проглотила их, потому что…

Алисия, к своему стыду, не понимала, куда клонит доктор.

— Ну же, думайте, — ободрил Петрак, — подключайте здравый смысл. Почему мы вообще что-то делаем в жизни?

— Потому что хотим этого? — наудачу бросила Алисия.

— Очень хорошо, — похвалил доктор. — Или?..

Алисия обдумала возможные варианты ответа.

— Потому что кто-то нас заставил?

— Правильно, — кивнул доктор.

— Но кому могло прийти в голову заставить ее глотать металлические бусины? — спросила Алисия.

— А вот на этом, — сказал доктор Петрак, выключая свое осветительное устройство, — моя работа заканчивается и начинается ваша.

Глава 13

Фэлкон был в бегах. Или в данном случае лучше сказать «в свободном полете»?

Шаг вперед, потом еще шаг — и так без конца. Это была его мантра. Он должен был продолжать двигаться. Ночной воздух леденил, но он этого не чувствовал, более того, сильно потел, несмотря на холод. И неудивительно: он натянул на себя все свои одежки — две футболки, свитер, ветровку и даже зимнее пальто. Одежда не только защищала от холода, она была его достоянием, его имуществом. Надев ее, он как бы носил при себе дорожный чемодан со всем необходимым и чувствовал себя готовым к странствиям — в те края, где жизнь и люди были бы по отношению к нему добрее. Он знал, что больше никогда не увидит своего автомобиля — возвращаться к реке ему нельзя. Стоять на месте тоже непозволительная роскошь. Он должен идти все дальше и дальше — пока силы окончательно не оставят его и он не сможет больше двигаться. Фэлкону вспомнилась бытовавшая у бомжей мудрость: «Даже если ты параноик, это не значит, что злые люди не будут охотиться за тобой». Может, настало время вовсе убраться из Майами? Может, даже из этой страны? Но как это сделать?

Для этого нужны деньги. И они у него есть. В его депозитной ячейке в банке на Багамских островах хранится достаточно денег, чтобы отправиться куда душе угодно. С другой стороны, он дал себе слово никогда к ним не притрагиваться. Много раз за последние несколько месяцев он даже пытался вернуть их законному владельцу. Однако тот факт, что Свайтеку удалось снять с его счета десять тысяч долларов, чтобы внести залог, говорил о том, что его предложение отвергнуто и деньги по-прежнему находятся в банке и записаны на его имя. Если, конечно, их не украл Свайтек. Ха! Разве можно устоять перед подобным искушением? Особенно зная наверняка, что тебя невозможно разоблачить?

«Где деньги, Свайтек?» — «Какие деньги?» — «Наличность в депозитной ячейке». — «Не было там никакой наличности». — «У меня там лежало двести тысяч баксов!» — «Правда? А ты попробуй расскажи об этом в полиции, приятель».

— Что б тебя черти взяли, Свайтек! Ты украл мои деньги!

Фэлкон пересекал парковочную площадку ночного ресторана, когда увидел женщину, которая вышла из него и направилась к своей машине. Выражение ее лица свидетельствовало, что тираду, адресованную адвокату, он произнес вслух. Женщина торопливо достала из сумочки ключи — возможно, вместе с перцовым аэрозольным баллончиком — и прыгнула в салон.

«Похоже, мне не следует разгуливать по улицам, — подумал он. — И побыстрей найти пристанище, где никто не сможет меня отыскать».

Темная аллея привела его на задний двор еще одного ресторана. Находившаяся рядом помойка показалась удобным местом, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Он было пристроился у контейнера, но обнаружил, что его опередили: кто-то уже побывал здесь недавно с той же целью.

— Ублюдок, — только и сказал Фэлкон, переступая через зловонную лужу и удаляясь от испоганенного контейнера.

Он шел по аллее, а в мысли снова вторглась она. Он не осмеливался произнести ее имя даже про себя. И хотя на нем была вся его одежда, чувствовал себя голым и беззащитным без привычного ожерелья из металлических бусин. Теперь у него не было против нее никакой защиты. Часть его сознания уверяла, что ожерелье больше ему не нужно — ведь она исчезла. Но другая его часть — куда более настырная — настаивала, что она не может исчезнуть навсегда, а следовательно, защита требуется ему, как и прежде.

С каждым шагом в аллее становилось все темнее. По обеим сторонам тянулись неприглядные задворки бара, аптеки, прачечной самообслуживания. Впереди, на расстоянии в полквартала, горели огни Восьмой улицы, напоминавшие фары идущего навстречу локомотива. Стены строений, мимо которых проходил Фэлкон, некогда были выкрашены бежевой и белой краской, приобретшей с течением времени одинаковый пепельный оттенок. Выходившие на аллею окна и двери были забраны железными решетками или перекрывались металлическими полосами запоров. Стоило только прищуриться, и Фэлкону мерещилось, как к этим запорам и решеткам тянутся руки призрачных существ, которые за давностью лет не имели уже лиц и имен, запертые в тайниках его подсознания. Это были призраки прошлого, воспоминания, которые постоянно его тревожили и с которыми он вел бесконечную войну. Решетки и запоры напомнили ему о том месте, где правили бал демоны. Он побывал там много лет назад. Четверть века — почти вечность. А с другой стороны, как будто вчера. Все зависело от того, как близко подбиралась к нему Мать исчезнувших.



— Заключенный номер три ноль девять, — сказал охранник на испанском языке.

Никто не пошевелился. Их было примерно семьдесят пять человек — мужчин и женщин, находившихся в помещении, рассчитанном не более чем на две дюжины. Большинство этих людей вне зависимости от того, спали они или бодрствовали, сидели на полу, опустив головы и обнимая руками колени. Некоторые лежали на боку, свернувшись калачиком. Так они пытались совладать с болью, не позволявшей им подняться или даже присесть. Многих доставили из находившегося поблизости университета — студенты, преподаватели, технический состав, — их возраст варьировался между двадцатью и тридцатью годами. Самым старшим был шестидесятилетний руководитель профсоюза, а наиболее известным и узнаваемым — журналист одной из крупнейших газет. Среди заключенных находилось и несколько подростков шестнадцати-семнадцати лет, учившихся в средней школе. Некоторые пленники томились в заключении уже несколько месяцев, а другие — всего несколько дней. Никто из них не мылся с того дня, как их сюда привезли. Тюремные робы им тоже не выдавали. Они носили одежду, бывшую на них, когда их арестовали — кого дома, кого на работе, кого на улице — и доставили в место заключения. Платья и рубашки с короткими рукавами в нетопленой камере не спасали от холода. Ни заключенным, ни их родственникам не назвали ни адреса тюрьмы, ни дней посещений, лишив их даже этой малости. Равным образом им не дозволялось звонить по телефону и писать письма своим близким. Иными словами, у них не имелось никакой связи с окружающим миром, даже радио или телевизора. Узники ели черствый хлеб и отвратительную похлебку, вонявшую гнилой капустой. А иногда им и вовсе не давали никакой пищи. Жалобы не принимались. Заключенным также не разрешалось разговаривать — ни с тюремщиками, ни между собой, даже просто подавать голос. Нарушителей режима жестоко наказывали.

— Заключенный номер три ноль девять, — громче повторил охранник. Это был мощного сложения мужчина с широкими плечами и выпиравшим брюшком. Он походил на боксера-тяжеловеса, ушедшего на покой. Из-за росших на загривке и предплечьях жестких черных волос его прозвали Эль Осо — Медведь. Но это была не унизительная кличка, а вполне официальное прозвание. В силу необходимости все охранники в тюрьме имели прозвища, и никого из них не называли по имени и фамилии. Такое здесь существовало правило.

Средних лет мужчина поднялся с места и заковылял к двери. Он делал короткие неуверенные шажки, стараясь опираться на пальцы ног и переднюю часть стопы, словно наступать на подошву целиком было для него слишком трудно или болезненно. Он подошел к железным прутьям, отделявшим камеру от коридора, и, избегая смотреть охраннику в глаза, тихо произнес:

— Она плохо себя чувствует.

Охранник протянул сквозь прутья руку, схватил его за волосы и резко дернул на себя — так, что узник ударился лбом о железо решетки.

— Ты заключенный номер три ноль девять?

Лицо узника болезненно сморщилось, по лбу потекла струйка крови.

— Нет.

— Тебе дали разрешение говорить?

— Нет.

— Тогда иди и сядь на место. — Эль Осо с силой толкнул его на каменный пол. Потом обвел камеру злым взглядом своих маленьких глазок, остановив его на женщине, лежавшей в позе эмбриона в углу помещения.

— Номер три ноль девять. На выход. Немедленно!

И опять никто не сдвинулся с места. Однако через минуту, когда Эль Осо уже готовился разразиться очередной гневной тирадой, женщина пошевелилась. В камере освещения не было — флуоресцентные лампы горели только в коридоре, так сказать, на половине охранников. Но и этого света хватало, чтобы он мог видеть очертания ее тела. Медленно поднявшись с места, она подошла к решетке, воплощая собой смирение и покорность. Эль Осо прищурился и скривил губы в зловещей ухмылке.

— Три ноль девять?

— Да, — ответила она.

Эль Осо едва сдерживал рвавшееся наружу возбуждение. Он не мог пройти мимо ни одного смазливого личика. Одна только мысль о хорошенькой женщине вызывала у него эрекцию.

Он поимел множество женщин, но среди них не было ни одной беременной.

«Bienvenidos, chica. Bienvenidos a la Cacha — la casa de la bruja». — «Добро пожаловать, молодка. Добро пожаловать в Ла-Кача — подземелье ведьмы».



— Эй ты, грязный пожиратель кошачьих консервов! Проваливай отсюда!

Фэлкон повернулся на голос и увидел помощника официанта, стоявшего в проеме задней двери ресторана. Его окрик и злобный взгляд вывели Фэлкона из прострации, в которой он пребывал, но полностью сосредоточиться на реальности ему не удавалось. Он даже не заметил, что облил свой левый ботинок, когда мочился.

— Я сказал — проваливай! — снова крикнул парень и запустил в него луковицей.

Та попала Фэлкону в грудь и упала к ногам. Фэлкон поднял ее с земли и осмотрел со всех сторон. С одного бока она подгнила, но другой выглядел неплохо. Фэлкон откусил кусочек с хорошего бока, знаком поблагодарил официанта за угощение и засунул остаток луковицы в карман. Потом, даже не озаботившись застегнуть молнию на брюках, побрел дальше по аллее. Отсчитав двадцать шагов, он повернулся, чтобы выяснить, смотрит ли официант ему вслед, но тот уже ушел и захлопнул за собой дверь.

В следующий момент Фэлкон заметил старую пожарную лестницу, черную и ржавую. Ее нижний пролет был поднят и прикреплен скобой к вмурованным в стену опорам. Стена была сложена из шлакоблоков. Фэлкон принялся считать их, пока не остановился на третьем снизу и десятом от угла. Он наклонился и толкнул его, проверяя правильность своих расчетов. Блок шевельнулся. Фэлкон раскачал его, вынул из стены и положил на асфальт. С обратной стороны шлакоблока имелись овальные углубления, в которых лежали пластиковые пакеты. Фэлкон вынул их из тайника, открыл и улыбнулся. Они все еще лежали там — денежки, припрятанные на черный день.

Похоже, что этот день настал.

Распихав деньги по карманам, он начал строить планы: купить новую одежду, принять ванну, даже, возможно, подкрасить волосы. Пистолет или два и несколько коробок патронов также не помешают. На улицах Майами можно приобрести любую карманную артиллерию — а уж он знал эти улицы как никто другой.

А потом настанет время разобраться с Джеком Свайтеком. С этим проклятым вором.

Глава 14

Джек и Тео посетили баскетбольный матч в «Американ эйрлайнз арена», иначе говоря, в «Трех А» как называли этот стадион в городе. «Три А» являлись классическим примером нерационального спонсорства. Авиакомпания выложила несколько миллионов долларов только за то, чтобы ее название красовалось наверху роскошной баскетбольной арены, хотя большинство жителей города пребывали в уверенности, что это спортивное сооружение спонсирует известный автомобильный клуб с аналогичными заглавными «А» в эмблеме.

— Жрать хочется, — сказал Тео.

Они с Джеком шли по «пурпурному» сектору забитого машинами и людьми подземного гаража; при этом Джек лихорадочно пытался вспомнить, где оставил свою машину.

— Слушай, ты съел три хот-дога, порцию жареной картошки, крендель и половину пломбирного брикета у сидевшего рядом пацана. Не понимаю, как после этого можно испытывать голод?

Тео пожал плечами:

— Так это ж было час назад.

Они нашли машину в «оранжевом» секторе и по пути к дому Джека заехали в закусочную. После долгих разговоров и споров Джек наконец согласился встретиться на Южном пляже с подругой Катрины, которую та называла «горячей штучкой». Джек до сих пор был в деловом костюме, в котором ходил в суд, поэтому приятели решили заскочить к нему, чтобы он мог переодеться. Поездка к мысу Кей-Бискейн заняла всего двадцать минут, хотя казалось, что прошло значительно больше. В машине Тео сразу же узурпировал радиоприемник Джека и настроил его на станцию, передававшую рэп, так что зубодробительные звуки, пока они ехали, перемежались с чавканьем Тео: тот пожирал взятый в забегаловке «на десерт» двойной шоколадный батончик.

— Тебе необходимо срочно сократить количество жиров, которое ты потребляешь, — заметил Джек.

— Да это же всего-навсего диетическая шоколадка.

— Кто сказал?

— Так написано на обертке. «На сорок пять процентов меньше жира».

— Меньше, чем где? В горбу у полосатого кита?

Неожиданно Джеку захотелось, чтобы сломалась машина. Лучше сидеть в гараже, чем провести ночь с Тео и его подругой, имевшей обыкновение извиваться словно в пароксизме страсти даже на танцплощадке. Кроме того, придется встретиться с незнакомой женщиной и разговаривать с ней, напрягая голосовые связки, чтобы перекричать музыку. Джек не любил ходить в клубы и на шумные вечеринки — особенно ночные развлекательные мероприятия на берегу моря. Но так уж повелось, что на Южном пляже Майами именно полночь являлась временем отдыха и расслабления.

— Даже не думай об этом, — предостерег Тео, когда машина покатила по подъездной дорожке к дому Джека.

Тот остановился на парковке и выключил мотор.

— О чем это я не должен думать?

— О том, чтобы увильнуть от вечеринки.

Джек удивленно посмотрел на него. Казалось, Тео обладал способностью читать чужие мысли.

— Не беспокойся. Сказал, поеду — значит, поеду. Возможно, я еще тебя за это поблагодарю. Когда-нибудь. Во сне.

Они вошли в дом. Джек быстро принял душ и надел другую одежду — черного цвета, разумеется. Пока он приводил себя в порядок, Тео смотрел по телевизору поединок боксеров. Вообще-то он хотел посмотреть фильм, но запутался в системе символов платного кабельного телеканала, на который подписался Джек. К одиннадцати тридцати оба в полной готовности уже стояли у порога, собираясь отправиться в путь.