Моргана нашла в себе силы улыбнуться девушке.

— Но, конечно, ты можешь подежурить вместе со мной. Нам придется не отходить от него всю ночь. Анцелотис, помоги уложить его в постель. Помоги ему, Медройт. И кто-нибудь, уберите эту падаль из комнаты моего сводного брата. — Она мотнула головой в сторону Ковианны Ним, не желая даже смотреть на останки женщины, впитавшей в себя всю ненависть Маргуазы, всю ее жажду власти, и использовавшей их для разрушения, как и сама Маргуаза много лет назад.

Она так и не отпускала руки Арториуса, продолжая щупать ему пульс — тот оставался слабым, но окреп немного и сделался ровнее. Его перенесли на кровать; он силился помочь, но паралич не отпускал его, отчего в горле у Морганы застрял комок. Ох, братец, простонала она про себя, еще не один год потребуется тебе на то, чтобы восстановить силы, если Богу будет угодно, чтобы ты остался с нами в этом мире. Килин откинула в сторону одеяла, давая уложить его, а Медройт стянул с него башмаки. Осторожно приподнимая его, они сняли его перепачканные рвотой одежды, после чего Моргана заботливо укрыла его одеялами и села рядом, продолжая осторожно сжимать его запястье.

В комнату вошли еще несколько мужчин. Прежде чем вынести тело Ковианны, они выдернули меч Арториуса и вытерли его о юбки убитой. Когда ее выносили, появилась Ганхумара, потрясенно косившаяся на останки женщины, которую называла своей подругой. Потом она остановилась в дверях и, прищурившись, посмотрела на мужа.

— Он будет жить? — спокойно, почти равнодушно поинтересовалась она.

Моргана посмотрела на нее снизу вверх.

— Как вышло, что Медройт с Килин оказались здесь задолго до тебя? Арториус твой муж. Могла бы по меньшей мере хоть наполовину вести себя как подобает его жене, пока он лежит больной и беспомощный.

«Нет, врешь, не сломали!»

Щеки Ганхумары оскорбленно вспыхнули.

— Как смеешь ты разговаривать со мною так?

Но это было не так.

Моргана поднялась подошла к двери и с размаху ударила ее по щеке ладонью.

Воспоминания. Кошмары.

— Как смеешь ты вести себя так?

«Хватит!»

Это мог быть истошный крик, но на сей раз он прозвучал только в его голове. Что наяву, что во сне, это могло произойти абсолютно в любой момент. Воспоминания стройными шеренгами вновь выступили из тьмы: тот металлический стол и крысы, смерть Эли и вопросы, которые задавались вновь и вновь. Это тоже говорит о том, что ты сломлен – когда кошмары заливают тебя, словно поднимающаяся вода.

Ганхумара схватилась за щеку, широко раскрыв глаза от боли и неожиданности.

«Это не моя жизнь!»

Моргана стиснула кулаки, с трудом удержавшись от соблазна повыдрать ей волосы.

Но это казалось именно его жизнью.

— Мой сводный брат поступил бы вернее, женившись на уличной девке! Убирайся. Твое присутствие здесь ни нужно, ни желанно.

Когда последняя волна схлынула, Эдриен по-прежнему стоял на ногах, один-одинешенек в поле, которое знал еще мальчишкой. Ни стен, ни потолка, ни холодного металла. Выходит, все закончилось – привычная уже ситуация.

Ганхумара уставилась ей в лицо, словно не веря своим ушам, потом с мольбой посмотрела на Медройта и протянула в его сторону руку.

Но тут он увидел машину.

Его рот брезгливо скривился.

Она прокатила мимо поля и сверкнула красными огнями там, где подъездная дорожка примыкала к шоссе. Он слышал мотор, шины. Потом она погрузилась во тьму.

«Твари!»

— Ну и дураком же я был, когда считал тебя желанной. Убирайся прочь с глаз моих вместе со своей похотью и своими интригами. И моли Бога, чтобы муж твой остался жив, ибо, если этого не случится, одержанная сегодня победа лишится смысла, как если бы ее не было вовсе. И подумай как следует, понравится ли тебе лежать в постели у сакса. Или носить саксонского ублюдка в этом твоем хорошеньком животике.

Эдриен срезал через поле, даже не задумываясь; добравшись до дороги, остановился. Они были в гражданском, но он сразу их узнал. Стэнфорд Оливет и Уильям Престон. Узнал их стрижки, манеру двигаться, лица, когда сверкнул огонек зажигалки. Они притащили все это с собой обратно, и на миг воспоминания едва не сбили его с ног: их мимолетные улыбочки, словно конвульсивные подергивания, их толстые лапы у него на запястьях и лодыжках, крепко удерживающие его, туго затягивающие ремни, а потом тянущиеся за ножами, иглами, мешком с крысами, который шевелился и ворочался, будто жил собственной жизнью…

Глаза Ганхумары наполнились слезами. Она всхлипнула, повернулась и убежала в темноту. Моргана смотрела ей вслед, потом вернулась к Арториусу. Он слабо сжал ее руку.

Эдриену хотелось выволочь их из машины и разбить им рожи в кровь, обломать об них руки, если б это понадобилось. Он приказывал себе: ну давай же, сделай это прямо сейчас. Но в ту же секунду всплыл другой образ. Он увидел тех же самых людей и те же самые лица – но в тот момент, когда его выволакивали из котла, словно мертвеца, в техническом подвале номер два. На лицах у них было нечто вроде жалости, слышались произнесенные шепотом «о боже!», когда они стряхивали крыс с его кожи и несли его туда, где были свет, и воздух, и вода.

— Прости, — прошептала она, крепко сжимая его пальцы и желая вернуть все только что произнесенные ею слова. — Мне жаль, что тебе пришлось все это выслушать.

«Бедный ублюдок», – повторяли они.

Он медленно покачал головой.

«Бедный, жалкий, тупой сукин сын».

— Она молода, — прошептал он чуть слышно. — Молода и глупа. Как все мы были когда-то. И она… разочарована нашим браком не меньше, чем я. — Он вздохнул. — И не бери ее в голову, Моргана. Это моя проблема. Если Бог сохранит мне жизнь.

Все это вдруг стало уже слишком – ярость и страх, тяжкий груз повиновения, доведенной до инстинкта покорности.

Делай то, что велено.

В глазах у Морганы снова защипало.

Не поднимай глаз.

— Я останусь с тобой и буду биться за твою жизнь столько, сколько потребуется. А теперь отдыхай, береги силы. Мы посидим с тобой, обещаю.

Вроде бы обычный страх обычного зэка. Но полученные Эдриеном повреждения засели куда глубже, и лишь только теперь он понял их масштабы. Сейчас он был свободным человеком, и все же, по сути, абсолютно ничего не изменилось. Эдриен увидел, как их лица поворачиваются в его сторону, их глаза, когда они узнали его. Оливет что-то сказал, и Престон опять улыбнулся – толстый, расплывшийся тип с бледными губами и маленькими круглыми глазками. Улыбочка была узнавающей, а чего удивляться? Он знал каждый дюйм на теле Эдриена, знал запах его крови и звук его криков, знал, где тело его уже полностью изрезано, а где можно резать еще. Эдриен ощутил, как в голову бросилась кровь, а потом – какой-то щелчок, когда некая его часть полностью отключилась. Тяжесть. Онемение. Он увидел, как открываются дверцы машины, но словно с очень большого расстояния. Мир вокруг почти полностью почернел, а когда свет вернулся, в руке у офицера Престона была телескопическая стальная дубинка.

Он еще раз сжал ее пальцы, потом закрыл глаза и лежал молча. Ночь тянулась бесконечно. Моргана еще несколько раз поила Арториуса снадобьем, молясь каждый раз, чтобы яд не причинил нового вреда. Время от времени к дверям подходили Даллан мак Далриада с Рионой, и Килин со слезами на глазах рассказывала им новости. Потом они уходили, а она оставалась с Морганой.

– И чё за дела, осужденный Уолл?

«Осужденный…»

Мало кто в крепости уснул в эту ночь. Люди жгли костры, и каждый час их обходили гонцы с новостями о самочувствии Арториуса. Собственно, одним из тех немногих, кто спал, был сам Арториус — он лежал так неподвижно, что казалось, почти не дышал. Болезненно-медленно, но пульс его становился все крепче и ровнее. Цвет лица тоже делался здоровее. К утру Моргана уже отбросила сомнения.

– Думаете, что можно так вот на нас наскакивать? Думаете, что теперь вам все позволено?

— Кризис миновал, — прошептала она, прижавшись к плечу Анцелотиса. — Он будет жить.

Губы Эдриена шевельнулись, но никакого звука не последовало.

Престон потыкал в грудь Эдриена дубинкой.

Весть эта мгновенно облетела всю крепость, разбитые у подножия холма лагеря бриттов и ирландцев, и везде ее встречали радостными криками. Моргана отослала шатавшихся от усталости Медройта и Килин спать.

– Я хочу знать, что он тебе сказал. – Он немного повысил голос. – Эли Лоуренс. Ты знаешь, чего я хочу.

— Ты тоже едва на ногах держишься, Моргана, — прошептал Анцелотис, когда они ушли. — Тебе необходимо отдохнуть.

– Мы же, типа, должны просто присматривать за ним, – встрял Оливет. – Просто на всякий случай.

— Тогда принеси еще одну лежанку и поставь рядом с его кроватью. Я его не брошу. Даже на минуту.

– Отвянь!

– Неподходящее место, слышь? Пошли. Кто-нибудь может мимо проехать. Свидетели.

Анцелотис замялся.

Престон дернул запястьем, и дубинка отлетела назад. А потом сверкнула размытой дугой и ударила Эдриена по шее; крутнулась в воздухе, метнулась к коленной чашечке – хрясь, и все вокруг пропало, кроме адской боли. Эдриен оказался на земле, ощутив, как гравий впивается в затылок. Хотел двинуться, но не смог; попытался сделать вдох, но легкие словно сковало морозом.

— Скажи мне правду, Моргана. Он выздоровеет?

– Да черт тебя побери, Престон! – послышался словно откуда-то издалека голос Оливета. – Мы вроде как должны просто наблюдать за ним!

Она встретилась с ним взглядом и прикусила губу.

– Просто постой в сторонке. – Хрустнули суставы. Эдриен увидел лицо Престона, а потом вынырнувшую откуда-то сбоку толстенную ручищу, которая хлопнула его по щеке.

– Э, ты живой? Аллё! Живой ты еще, тупой мудила?

— Не знаю. Яд парализует, лишает мускулы силы. Потребуется время, возможно, много времени, чтобы восстановить его силы, чтобы научить его снова пользоваться этими поврежденными мускулами.

– Да пошли уже, слышь? Да нах нам это надо?

— Как долго? Как долго нам с тобой придется оставаться рядом с ним? Чтобы… чтобы защитить этих людей?

– Эй! – Еще две оплеухи. – Где это? А? Что тебе сказал Эли Лоуренс?

Она видела тревогу в его глазах и понимала, что это спрашивают и Анцелотис, и Стирлинг.

Эдриен перекатился на бок. Престон навалился ему ногой на шею.

– В зоне или нет – мне насрать. Давай говори, когда я скажу.

Эдриен ощутил, как подошва вжимается ему в горло, но все казалось каким-то жутко далеким. Звезды. Боль. Этот урод был прав. Что в зоне. Что на воле. Их не одолеть.

— Возможно, годы, — отвечала она по-английски. — Я… — Она неуверенно помолчала. — Боюсь, я плохо помню легенды Артуровского цикла, не говоря уже о реальной истории. А вы сами помните, сколько лет должно пройти с этой битвы до последней, в которой его убьют?

– Он ща концы отдаст, слышь?

– Не, не отдаст.

— От Бэдон-Хилл до Камланна? — произнес он тоже по-английски. — Тридцать пять, возможно, сорок лет. И, Бренна, в ожидании Камланна бояться нам нужно не саксов. К поражению бриттов привела не только смерть их вождя. Должно быть еще извержение этого проклятого вулкана. Я вычитал это в газете, в поезде из Лондона. Вы ведь наверняка слышали про извержение Кракатау в девятнадцатом веке? Так вот он взрывался еще в пятьсот тридцать шестом году или около того. И с такой силой, что это повлекло за собой глобальное изменение погоды на целых десять лет — на манер ядерной зимы. Целых десять лет неурожая, Бренна, по всей земле. И когда это случится, британские королевства падут, ослабленные голодом и чумой.

– Да ты вроде уже горло ему раздавил нахер! Просто посмотри на него!

Глаза Бренны пораженно расширились.

Нога отодвинулась, воздух опять ворвался в легкие. Эдриен был распростерт на земле и неподвижен, поле зрения сузилось до какого-то разноцветного пятна.

– Да он меня уже затрахал, мудак!

— Боже мой! Пустыня…

Давление возобновилось, и пятки Эдриена заскребли по земле. Какая-то часть его судорожно металась в поисках бойца, каким он некогда был. Ему доводилось драться. В блоке, во дворе… В первое время, когда они привязывали его к столу или засовывали в трубу. Эдриен верил в борьбу, однако на сей раз он умирал; он чувствовал это.

Он хмуро кивнул.

Но весь остальной мир, похоже, не совсем покончил с ним. Плакса Джонс, прихрамывая, выступил из темноты, словно некий дряхлый, но воинственный призрак.

– Немедленно оставьте этого человека в покое!

— Если спустя тридцать шесть лет я еще буду здесь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы люди оказались готовы к этому. — Он выдавил из себя улыбку. — Говорят, Ланселот заделался странствующим монахом, проповедовавшим христианство повсюду, где оказывался. Что ж, полагаю, мы с Анцелотисом примем этот вызов, когда Гуалкмай повзрослеет настолько, чтобы занять трон. Но и прежде мы много чего можем сделать. Мне хотелось бы напомнить всем про Иосифа, про семь тощих и семь тучных коров. Такие притчи хорошо готовят людей к голоду. Может, у меня и нет Святого Грааля, чтобы исцелить короля и оживить землю, но я по крайней мере могу убедить людей построить хранилища для зерна в каждом городе, в каждой деревне, каждой крепости.

Его трость взлетела вверх, стукнула Престона по носу и расквасила его, словно сливу. Фэрклот замахнулся еще раз, и Оливет, приплясывая, отскочил назад. Плакса сделал еще одну попытку, но против таких людей у него не было ни шанса. Старому адвокату было почти девяносто, и после единственного удара он упал замертво.

Она коснулась рукой его щеки.

– Господи! – Престон прикрыл ладонью расквашенный нос, из которого хлестала кровь. – Откуда он тут взялся?

– Это адвокат.

— Значит, вы тоже? — Она с трудом подбирала слова. — Знали бы вы, как мне жаль, что я не встретила вас много лет назад, Тревор Стирлинг.

– Да знаю я, что адвокат, тупой ты мудак! Он не мог попасть сюда сам. – Выдернув из-за ремня пистолет, Престон сунул его Оливету. – Проверь дом. Убедись, что там больше никого нет. Возьми машину. Быстро!

Осторожно, очень осторожно он поцеловал ее в губы.

Прижав к носу платок, он оттащил адвоката на обочину, чтобы могла проехать машина. Эдриен почувствовал пыль, гравий. Попытался подползти к Фэрклоту, но судорожно закашлялся.

— А знали бы вы, как я счастлив, что наконец встретил вас. Хоть и провел несколько недель в уверенности, что вы мой враг.

– Не рыпайся! – Престон опять приставил ногу к горлу Эдриена.

Автомобиль вернулся через считаные секунды.

Он дождался, пока глаз ее коснулась улыбка, потом со вздохом оглянулся на Арториуса.

– Никого там нет. – Оливет хлопнул дверцей. – Одно пустое пожарище.

— Куда вы отвезете его выздоравливать?

– Дай мне ствол. Бери его. – Башмак убрался, и Эдриен беспомощно наблюдал, как Престон хватает Фэрклота за лодыжки и тащит его по дорожке. Старик был в сознании, но лишь едва. Одна рука бессильно поднялась вверх, когда он исчезал по мгле, и Престон повысил голос:

— На Айнис-Меноу. Девять Дев, которые учили меня искусству целительницы, помогут мне ухаживать за ним. — Она хихикнула. — Знаете, мы, ирландцы, называем остров Мэн по-гэльски Яблочным островом.

– Это ведь ты переживал насчет машин, Оливет, так что давай пошевеливайся.

– В смысле пошевеливайся? – спросил Оливет.

Тревор Стирлинг негромко засмеялся.

– Просто давай его сюда.

Звука счастливее этого Бренна МакИген не слышала еще никогда.

Оливет вздернул Эдриена под мышки и поставил на ноги. Ночь прекратила кружиться.

– Не заставляй меня воспользоваться вот этим! – Оливет тоже достал дубинку. – Сам знаешь, какой он, когда на него находит!

Эпилог

– Фэрклот…

– Не болтай. Просто двигайся.

В лаборатории, затерянной в предгорьях Шотландии, пожилой седовласый мужчина выбрался из машины и, прохрустев башмаками по гравию, остановился перед тяжелой стальной дверью. Он сунул карту в кодовый замок, потянул дверь на себя и вошел. Он не был здесь много лет, но зрелище, ожидавшее его внутри, пробудило кучу болезненных воспоминаний.

Рука утвердилась на спине Эдриена и пихнула его так, что он споткнулся. В первый раз сумел удержаться на ногах. Второй толчок повалил его на землю; после этого Оливет тоже поволок его по земле.

Это было недалеко.

Когда-то в небольшом помещении шлюзовой лежало три тела, подключенных к компьютерам, которые послали их сознания на много веков назад. Седрик Беннинг умер давным-давно, всего через несколько недель после отправки, умер почти мгновенно от обширного кровоизлияния в мозг. Огилви не оплакивал Беннинга. То, что им удалось узнать о его прошлом, привело Огилви в ужас. Нет, смерть этого типа не огорчила его.

Старик был у Престона на плечах, ярдах в двадцати дальше по дорожке.

– Вот, смотри. Никаких машин. Волноваться нечего.

Но Бренна МакИген и Тревор Стирлинг…

– Что ты делаешь, Престон? – Оливет бросил Эдриена на дорожку. – Это не то, что нужно начальнику.

– А мне не насрать?

Когда полковник Огилви шагнул в шлюзовую и увидел их, лежавших неподвижно, поседевших, с морщинистыми от возраста лицами и дряблыми от почти сорокалетней комы мышцами, на глаза его навернулись слезы. Они не вернулись. Не вернулись даже тогда, когда спустя год после их отправки компьютеры наконец заглушили. Время все-таки раздробилось, объясняли ему тогда, сорок лет назад, ученые. Раздробилось, образовав новую линию, в которой как в западне оказались заперты Стирлинг и МакИген. Они остались в том времени, а тела их медленно старели в этом.

– Он ничего не скажет. Сам знаешь. Мы все это и раньше уже проходили.

– А раньше у нас не было адвоката.

Огилви долго стоял и молча смотрел на них. Мундир на теле Стирлинга давно уже был украшен Крестом Виктории; Огилви сам приколол его на китель дрожащими руками. Еще один Крест Виктории блестел под длинными седыми волосами на груди Бренны МакИген. Чтобы наградить ее, потребовались специальное постановление парламента и указ его величества. Ни один мужчина, ни одна женщина не рисковали сильнее за короля и отечество.

– Да ладно тебе, слышь? – Оливет шагнул было вперед, но Престон уже стоял за спиной обмякшего старика, обхватывая его толстенной ручищей за шею. – Нам, типа, нужно было только наблюдать! Просто на всякий случай.

Медленно, со слезами на глазах Огилви отдал честь.

– А вот посмотри-ка на него! – Престон имел в виду Эдриена. – Посмотри на него и скажи мне, что я не прав. Ради адвоката он точняк расколется.

А потом он вышел, завершив наконец последнюю перед выходом на пенсию операцию.

– Я убью тебя! – Эдриен привстал на колени. – Фэрклот…

Где бы они ни находились сейчас, он желал им удачи.

– Держи его, – распорядился Престон. – Заставляй смотреть.

Оливет подсунул дубинку Эдриену под подбородок и вздернул ему голову. В пяти футах от него Престон проделал то же самое со стариком. Плакса пробовал вырываться, но слишком слабо – тонкие ноги волочатся по земле, руки в старческих пятнышках на ручище Престона. Эдриен попытался позвать его по имени, но Оливет посильней вздернул дубинку.

– Спешить не будем.

Престон зажал в кулаке мизинец адвоката, и Эдриен посмотрел на лицо Фэрклота, когда палец сломался. Он знал, насколько это больно, но старик даже не вскрикнул.

Эдриен шумно выдохнул, выдавил:

– Прекрати. Не надо.

Престон взялся за другой палец.

– Я все тебе скажу.

– Знаю, что скажешь!

Хрустнул второй палец, и когда Плакса вскрикнул, Эдриен вскрикнул тоже. Стал лягаться и выворачиваться, но Оливет со всей силы навалился на дубинку, и ночь стала красной, а потом черной. Эдриен, задыхаясь, судорожно шарил у горла скрюченными пальцами, но быстро провалился во тьму.

А когда очнулся, то был уже совсем один там, где упал. Без дубинки у горла. Воздух с хрипом вливался в легкие. Эдриен совершенно не представлял, сколько провалялся без сознания, но похоже, что долго. Десять минут? Больше? В глотке пересохло, липкая кровь на губах. Он перекатился на колени, услышал голоса, поднял взгляд. Оливет с Престоном стояли над старым адвокатом, который бился на земле, закатив до белков оба глаза – пятки барабанят по земле, в уголках рта собралась слюна.

– Да не знаю я, слышь? Не знаю! – Оливет был явно испуган. – Инфаркт, мля? Инсульт?

– Сколько он еще будет так дрыгаться?

– Откуда мне знать?

– Он пугает меня до усрачки! Останови его, сделай что-нибудь!

– Ты чё, издеваешься?

– Не могу больше на это смотреть! – Престон выхватил пистолет, прицелился. – Я убью его прямо сейчас. Богом клянусь, что убью! Башку ему прострелю! Убью на хер!

Щелкнул взводимый курок, и адвокат словно услышал это. Ноги замерли. Руки прекратили дергаться. Старик трижды судорожно вздохнул, и все его тело содрогнулось в последний раз. Эдриен увидел, как это происходит, и молчание за этим последним вздохом захлопнуло дверь перед тринадцатью годами страха и покорности. Ноги по-прежнему ничего не чувствовали, но ему было на это насрать. На жизнь. На смерть. Все, что сейчас имело значение, это лицо Престона и тяжесть его собственных крепко сжатых кулаков. Охранники обернулись, когда он встал, и на миг ни выказали ни малейшего страха. Они считали, что он окончательно сломлен – а как иначе-то? После долгих лет в канализационных трубах и на металлической кровати, все, что они про него когда-либо знали – это вопли и попытки отползти, темные дыры тюрьмы и едва слышное царапанье забытого всеми человека. Он был просто зэком, который предположительно знал какой-то секрет, и они по-прежнему рассматривали его в качестве такового – непростительная ошибка, – поскольку никакого заключенного в душе Эдриена не осталось, и теперь перед ними стоял боец.

– Престон? – Оливет догадался первым, лишь раз глянув на Эдриена и тут же отступив. – Престон?

Но до Престона доходило медленно, и со стволом он тоже оказался не быстр. Он не увидел ярости или ненависти, так что Эдриен открыл горло и выпустил их наружу. По-звериному взвыл, метнувшись вперед, и, хотя Престон ухитрился дважды выстрелить, обе пули ушли далеко вбок. И в тот же миг Эдриен налетел на него, врезав так, что ноги у того оторвались от земли, а сам Престон пролетел шесть футов по воздуху и брякнулся оземь. Пистолет, кружась, отлетел вбок – и остались лишь бой и боец, разлетающиеся во все стороны брызги крови и осколки зубов, когда Эдриен без передышки наносил удар за ударом, а потом догнал Оливета и, как из пушки, влепил и ему тоже.

22

Бекетт пролез в крошечный проем, и из подбрюшья церкви на него сразу дохнуло чем-то недобрым. В ту же секунду он ощутил над собой всю ее тяжесть. Сто семьдесят лет – вот сколько она уже простояла.