Доктор был поражен. Остальные безучастно смотрели на него.
– Я пришел сюда как свидетель, а не подозреваемый. С какой стати вы считаете, что это имеет отношение к делу?
– Может, и нет, но вы были неподалеку от дома во время убийства. И этому факту пока нет объяснения.
– Что я делал в течение дня, вас не касается. Рассказав об этом, я могу нарушить врачебную тайну.
Этот аргумент никого не впечатлил. Все продолжали выжидающе глядеть на доктора.
– Если желаете знать, как я оказался у мемориала, – я просто прогуливался по деревне. Такая у меня привычка – прогулки поздним утром. Я присел там на минуту передохнуть и раскурить трубку. Рэймонд наткнулся на меня, я послал его за полицией и пошел в сторону дома. К тому моменту, само собой, она была уже мертва. Судя по ее виду, примерно полчаса.
– Что ж, – сказала Доротея, немного испуганная его повышенным тоном, – спасибо за пояснения.
Шесть лет спустя Лили слушала тот же голос.
– После того она уже не смела обвинять меня, по крайней мере в лицо.
– И вы правда считали ее подозрения полной ерундой? Или просто не удостоили ее ответом?
Доктор рассмеялся этому неприкрытому оскорблению.
– Не уверен, что помню. В любом случае я действительно просто гулял. Все это было абсолютно нелепо.
– Могу себе представить.
– Но дай мне закончить. Самое интересное для тебя случилось дальше.
— Жертва глупая и безвольная — это ты имеешь в виду?
Доктор расхаживал в центре полукруга собравшихся.
Я бросил фотографию на полку.
– Доротея, ваш ход мыслей ошибочен. Кто угодно мог пробраться в дом с любой стороны: в саду хаотично чередуются живые изгороди и деревья, а в самом доме больше дверей, чем стен. Если хотите дознаться, кто виноват, ищите лучше мотив.
— Очень уж издалека подкатываешь, Виктор! Или ты желаешь подвести меня к мысли, что в стране хаос и разброд? Что жизнь человеческая девальвировала и надо что-то менять? Согласен. Ну и что?.. А этот твой самоубийца все равно осел. Что бы там не стряслось, каким бы пыльным мешком его не хлопнули из-за угла, жить стоит всегда. Зачем — это уже другой вопрос. Но, может быть, для выяснения этого вопроса и дарована жизнь. Ищи, дерзай и думай! Так я полагаю. А пуля или цианид — это проще простого. Подобными прибабахами здесь давно уже никого не удивишь. И вопрос вопросов, конечно же, не в первичности чего бы то ни было. Тема приоритета не стоит выеденного яйца. Главный вопрос и, кстати, единственно существенный — это гамлетовское «быть или не быть?» То бишь, состояться или нет?.. Человечеству, вселенной, отдельной личности… Но и на это также давным-давно отвечено.
– А здесь ни у кого нет мотива, – заметил Мэтью. – Значит, это был кто-то чужой?
— Стало быть, отвечено? — Виктор прищурился. — И ты полагаешь, что отвечено нами?
– Вот именно.
— Естественно! Кем же еще?
– Мотив – это деньги. – Доротея говорила тихо, но все замерли, вслушиваясь в ее слова.
— И суждено ли нам состояться здесь, на этой планете, зависит…
– Деньги? – отозвался Мэтью. – Что ты имеешь в виду?
— Разумеется, от нас! Наших учителей, родителей…
– Агнес написала мне дней десять назад. Она считала, что ее пытаются отравить. Как-то утром на той неделе она проснулась с чувством, что умирает. Она была убеждена, что в ее питье что-то добавили.
— По-моему, ты смешал все в кучу.
— Ничего подобного! Если повзрослев, человек так и не задал себе ни разу вопроса, кто он и что он на белом свете, это вина его воспитателей. Если же интерес такой возникал, но ответа найдено не было, то извини, тут уж вина целиком нашего героя. Основное случилось, — он ступил на порог, за которым вечность. Его дело — решиться на следующий шаг.
Ощущение не было похоже на привычное головокружение. Будто внутри нее жило что-то пернатое: беспокойный лебедь вертелся у нее в кишках, вытягивая шею через ее горло. Она скрежетала зубами. Вывод был очевиден: кто-то хотел отравить ее, но не рассчитал дозу. Это мог быть любой из них: кувшин с водой стоял возле ее кровати целый день, да и кто знает, где он был до того?
— Почему же большинство предпочитает торчать на этом самом пороге?
— Во-первых, не такое уж большинство. А во-вторых, нам всегда не доставало отваги. Банальной простецкой отваги!
Доктор возмутился.
— Просто так, ниоткуда отвага не берется. В значительной степени она зависит от обстоятельств, может быть, и от чего-то еще.
– Вы сообщили об этом полиции?
— Возможно. Только подобная теория мне не нравится. Непредсказуемость, обстоятельства… Веет какой-то безысходностью. На самостийность не выдается ни единого шанса. Судьба и предопределение диктуют все, человек — ничего. В это я, пардон, не верю.
– Я надеялась, что не будет нужды. – Доротея спокойно смотрела на него. – Кроме того, ей показалось, что комнату обыскали, разные мелочи лежали не на своем месте.
— Но тот человек, что выступал по радио…
– Но у мамы было нечего красть, – вмешался Мэтью.
— Размазня! — я фыркнул. — Некоторые вещи человек просто обязан делать сам. Без помощников! Если он не знает как их делать, он — осел, если не находит в себе сил, — тряпка.
– Не совсем так, – сказала Доротея. – Когда ваш отец был жив и поля давали хороший урожай, он дарил ей драгоценности. Что-нибудь на каждую годовщину свадьбы.
— Ну а ты сам, конечно, не осел и не тряпка?
– Мне рассказывали. – Мэтью запнулся. – Но она же все продала в трудные времена.
— Это уж другим решать. Но я по крайней мере волосы на голове не рву и слезами не захлебываюсь.
– Нет. Она тебе солгала. Она продала все остальное, а со своими бриллиантами не смогла расстаться.
— Вот как? И что же ты делаешь?
– Какой ужас, – с воодушевлением сказала Лорен. – И что, их украли?
— Живу. Просто живу. Это уже не мало.
– Не знаю, – ответила Доротея. – Я не знаю, где она их держала. Они были где-то припрятаны: сначала потому, что ей было стыдно за ложь, а потом ради их сохранности.
— С какой стороны взглянуть, Сережа! Гномы — они ведь так и рассуждают. От нас, дескать, в этом мире ничего не зависит, а потому нечего и нервничать. У великанов, так сказать, своя свадьба. Произойдет что-нибудь интересное, примем участие, а нет, — будем ждать дальше.
– Кто-нибудь еще про это знал? – Мэтью оглядел комнату.
— Правильно! Без стонов и прочих эксцессов. Старый добрый консерватизм.
– Я знала, что она оставила пару небольших украшений, – отозвалась Вайолет. – Но не бриллианты. Я прибирала эту комнату, каждый ее дюйм. Им там негде быть.
— А может быть, не консерватизм? Может, ты тоже застрял на том самом пороге?
Я порывисто поднялся. Сунув руки в карманы, нервным шагом принялся мерить комнату.
Последний дневной луч исчез с неба, но Агнес все еще сидела рядом с открытым окном, теперь уже в темной комнате, прислушиваясь, не идет ли кто по лестнице.
— Слушай, Виктор, чего ты от меня хочешь? Студенческих диспутов? Так это уже в прошлом. Можно сказать, язык смозолен. А насчет того, чтобы завтра я отправился с тобой к Дворцовой площади, так этого не будет. Я уже объяснил: в подобные игры я не играю. Террористы, поджигатели, революционеры… Самое распаскудное племя, если хочешь знать! Так что записывать меня в волонтеры — предприятие абсолютно безнадежное.
Она наклонилась вперед и вытащила старую потрескавшуюся деревянную планку из рамы в месте, доступном только при открытом окне. За планкой была тонкая щель, продолжавшаяся внутрь стены, – выбитый в кирпичной кладке тайник. Из него она достала потрепанный матерчатый мешочек и аккуратно высыпала его содержимое на стол рядом со своим креслом. Поток драгоценных камней застучал по серебряному подносу: рубины, изумруды, бриллианты, полутемные в лунном свете. Любоваться ими днем было небезопасно – приходилось ждать, когда затаится на ночь скрипящая лестница, которая ведет к ее комнате. Камней было тридцать, из них выходила мелкая кучка, выглядевшая словно клад с сокровищами из детской книжки о приключениях.
Развернув голову, Виктор следил за моими маневрами.
Это огромное богатство – вот к чему все они так мелочно стремились.
— Сделай милость, остановись и присядь. Так мне будет проще с тобой разговаривать.
— О чем, Виктор? О мужественном и единственно-верном решении вашей организации? О высоких целях, во имя которых вы готовы сложить головы на плахе? О том, что ни один из вас не может видеть, как страдает и плачет наш разнесчастный…
Доктор налил обоим еще виски.
— Угомонись, Сергей. Мы явно недопонимаем друг друга. О ком ты толкуешь? При чем здесь какая-то организация?
– Тебе что, все еще холодно?
— А при том, что перевороты не совершаются в одиночку.
Лили провела ладонями по рукам.
— Верно. Поэтому я и пришел к тебе. Нас будет двое.
– У нас такой разговор, что кровь стынет в жилах.
Я снова фыркнул.
– Прости. Мы можем и закончить, – предложил он.
— Ты принимаешь меня за чокнутого?
– Нет, нет, все в порядке. Правда.
Виктор со вздохом поглядел на свои руки. Рассеянно принялся растирать кисти.
– Все равно мы уже подходим к концу. Я оставил твою бабушку Доротею ее детским забавам.
— Да-а… Разговорчик не из легких.
– Мою двоюродную бабушку, доктор. Это важно – быть точным во всех мелочах.
— Не я его начинал. Кроме того, час поздний, так что давай-ка укладываться спать, — я попытался миролюбиво улыбнуться. — Даже мрачноватый Нострадамус уверял, что конец света наступит еще не скоро, а потому не будем спешить. Натворить свою кучу глупостей мы всегда успеем.
– Итак, я оставил твою двоюродную бабушку предаваться ее умозаключениям и ушел, так что здесь мой рассказ кончается. Она упорно играла в детектива еще с месяц, даже опросила остальных жителей деревни. Само собой, это лишь убедило ее, что мы все под подозрением. И тогда я стал подумывать о переезде. Я слышал, она умерла несколько лет назад?
— Ты, я вижу, превратился в законченного философа.
– Да, спустя год после Агнес. Это была естественная смерть, без всякого сомнения.
— А ты как думал! — я приблизился к дивану и похлопал Виктора по плечу. — Все мы находимся в плену странного архетипа. Нам кажется, что мы можем любить, а мы не любим, что жизнь только-только начинается, а она уже подходит к закату, и так далее и тому подобное. Человеку свойственно заблуждаться. Это доказано давным-давно. А потому пойдем. Раскладушка у меня замечательная, найдется и парочка свежих простыней.
– Сожалею.
— Отвали! — Виктор стряхнул мою руку с плеча.
– Меня она ни разу не допрашивала.
– Я заметил это упущение. Так ты что-нибудь помнишь про тот день, кроме того, как вы обнаружили тело?
— Э-э! Да у нас никак испортилось настроение?
– О да, я прекрасно все помню, – сказала Лили.
— Помолчи немного, — приятель что-то лихорадочно обдумывал.
— Ты вроде бы говорил, что дверь у вас в подъезде запирается?
Когда созванное Доротеей собрание закончилось, Уильям и Лили оказались, сами не зная как, в одном из тесных чуланов второго этажа. Не спать так поздно было для детей редкой радостью, их давно уже стоило отправить по кроватям, но взрослым было совсем не до того. Да и никто не хотел признавать, что такой важный день завершен. Теперь они остались наедине.
— И что дальше?
Лили ковыряла отошедший кусок обоев.
— А то, что я открыл ее своим собственным ключом. Взгляни. Вероятно, тебя это несколько удивит.
– Дотти играет в детектива. Думаешь, она найдет разгадку?
Виктор достал из кармана плоский ключ с замысловатым брелком и протянул мне.
Уильям не ответил. Он стоял у подоконника, на котором были разложены рождественские открытки последних лет, и смотрел на неясную суету снаружи. Она подошла к нему сзади.
— Ну и что? Ключ замечательный, брелок еще лучше.
– Уильям, когда мы пошли смотреть на бабушку, ты уже знал, что она мертва.
— Брелок здесь ни при чем, обрати внимание на ключ. Похож он на ваши? Присмотрись-присмотрись!
Он покачал головой.
— И присматриваться нечего. Ни малейшего сходства!
– Нет, не знал.
— Но дверь-то им я открыл!
– Ты сказал, что хочешь мне что-то показать.
— Ты всерьез надеешься, что я тебе поверю?
– Я не думал, что так получится. – Мальчик всхлипывал.
— Даю тебе слово, что я воспользовался именно этим ключом.
— Ну… Возможно, дверь оставили незапертой. Такое тоже иногда случается.
Она медленно придвинулась к нему и, утешая, осторожно положила руку на плечо. Уильям обернулся. Теперь он плакал, не скрываясь, слезы текли по подбородку. Лили посмотрела на него, и он вытянул вперед пухлый кулачок, зависший в воздухе, как луна. Свободной рукой она коснулась кулака, и тот раскрылся. Лили опустила взгляд в сложенную ковшиком ладонь с красными следами ногтей. В ее центре сверкало бриллиантовое кольцо.
— Она была заперта! Иначе я бы не полез в карман за ключом.
— Послушай, о чем мы тут толкуем? Ключи какие-то, двери… Ей богу, неинтересно!
– Вот так-то, – сказала позврослевшая Лили. – Я раскрыла преступление – ее убил мой младший двоюродный брат, Уильям. Одиннадцатилетняя, я казалась себе величайшим детективом Европы.
— Я хотел лишь сказать, что всякий раз, когда мне жизненно необходимо отпереть чей-нибудь замок, этот волшебный ключик срабатывает безотказно.
– Что ж, – заметил доктор, – ты и словечком не обмолвилась.
— Что-то не слышал никогда о таких ключиках.
– Разумеется. Убийство ужаснуло меня, но Уильяма все равно хотелось защитить. В любом случае я была бы на его стороне, а я долгое время думала, что он правда ее убил. Он же показал мне улику.
— Дело не в них, Сереж. Некто или Нечто заботится о том, чтобы устранять с моего пути препятствия. Да, мой милый невера! Со мной НЕ ДОЛЖНО ничего случиться. В этом вся загвоздка.
– Но теперь ты не так уверена?
— Господи!.. Может, мы ляжем наконец спать? Или ты снова собираешься поведать мне о нашем святом предназначении?
– Если отбросить детские фантазии, концы с концами не сходятся. Он ни в чем не признался, только показал мне один из пропавших бриллиантов. Куда вероятнее, что он нашел тело до того, как мы «нашли» его вместе, а кольцо просто лежало на полу рядом с кроватью.
— О нем самом, Сережа. За этим я сюда и явился. Ты должен наконец уяснить, что от тебя требуется.
– Или кто-то дал ему кольцо. Ты его об этом не спрашивала?
— Я уже уяснил. Мир хижинам, война дворцам, верно?
— Черта лысого ты уяснил! — Виктор готов был взорваться. — Поверь, если бы я мог послать тебя подальше, уже бы это сделал.
— Хорошо, хорошо, не кипятись, — я уселся на табурет и примирительно развел руками. — Хочешь высказаться, давай валяй. Хотя, сказать по правде, эта тема мне уже надоела.
Лили погрустнела.
Он хмыкнул.
– Я бы выспросила больше деталей, когда начальное потрясение прошло. Но я не предполагала, что вскоре, всего через несколько недель, мы потеряем друг друга из виду. Мэтью унаследовал дом и не хотел, чтобы Уильям там жил. Он всегда его ненавидел из-за того, кем был его отец.
— Ты уже не тот смирный парнишка, что смотрел мне в рот.
– Точно, его же отослали жить с садовником?
— Ничего не поделаешь, люди переменчивы, как хамелеоны.
– С Рэймондом, он всегда жалел Уильяма. Они хорошо ладили, а у Рэймонда с женой не было детей. Так что все удачно устроилось. Но они втроем почти сразу переехали: Рэймонд не хотел работать в усадьбе после всех событий, а тут он услыхал о другой работе. Они уехали в течение месяца, и с того времени я не видела брата. После того как мы от него отказались, Уильям больше не желал иметь с нами дела.
— Что-то ты не очень похож на хамелеона.
– И это единственная ниточка? – со скепсисом спросил доктор. – Один подозреваемый, да и тот слишком юн для убийства.
— И на том спасибо, — я улыбнулся. — Итак, ты собирался произнести речь? Обещаю выслушать до конца.
– Это еще не все, – ответила Лили, отпив очередной глоток виски: она уже совсем к нему привыкла и подумывала, не попросить ли сигару. – Во-первых, похороны Доротеи, чуть больше года спустя. Потом, почти сразу, свадьба Вайолет.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СТРАННОЙ БЕСЕДЫ
– И Бена Крейка?
– Да, и Бена Крейка, который слонялся вокруг дома в день убийства. Он не исчез после смерти Агнес. Думаю, эта трагедия растормошила Вайолет, и она стала, не скрываясь, с ним общаться. Вскоре они объявили о помолвке.
— … У каждого из нас своя судьба, начнем с этого. И если ты ей противишься, жизнь твоя пойдет кувырком. Билеты в кассах будут доставаться другим, любимые женщины рано или поздно от тебя отвернутся, деловые партнеры предадут в самый щекотливый момент. Но стоит тебе ступить на заветную тропу, нащупать путеводную нить, как все житейские неурядицы рассыпятся в прах. Ты начнешь двигаться семимильными шагами, и ничто тебе уже не сможет помешать. К сожалению, я сообразил это не так давно, но никогда не забуду то необыкновенное облегчение, которое испытал в первый момент прозрения. Я понял вдруг, почему жизнь швыряла меня от берега к берегу, не давая осесть, обрасти домом, семьей, друзьями. Словно слепец я всякий раз проплывал мимо уготованного мне острова. Иногда, вероятно, я угадывал его очертания в туманной дали, но то ли принимал за мираж, то ли вообще пытался делать вид, что ничего не вижу. Это ведь не самая простая штука — увидеть самого себя… Ну, а теперь я наконец-то пристал к своему острову, успел выбраться на берег и, как мне кажется, стою на нем довольно твердо, — Виктор возбужденно потянулся за папиросами. Лицо его порозовело, со стороны вполне могло показаться, что он принял рюмку коньяка.
– Твой дядя, наверное, был доволен.
— Бытие требует, чтобы человек перестал отсутствовать там, где он только и мечтает найти себя. Лучше не скажешь… Как только я перестал противиться, я в самом деле прозрел.
– О, Мэтью все это совсем не нравилось. Но он держал свое мнение при себе. Он любезно позволил мне и Вайолет и дальше жить в усадьбе, хотя по-свински обошелся с Уильямом. Но мы все равно чувствовали себя обузой, и я уверена, что Мэтью был счастлив отделаться от Вайолет. Да и она отчаянно хотела уехать. Свадьба было просто неизбежна.
— Уж не о религии, дорогой дружок, ты толкуешь?
– Как романтично, – заметил доктор.
Виктор словно не услышал моих слов. А возможно, посчитал их неуместными.
– Все равно никто из нас всерьез не подозревал Бена. Сама мысль казалась нелепой: он почти ничего о нашей семье не знал. И, разумеется, он не слышал ни о каких бриллиантах. Только дядя Мэтью настаивал, чтобы мы относились к Бену как к подозреваемому.
— Ты помнишь ту старую легенду о лососе? Нам рассказывали ее еще в школе.
– Но однажды ты увидела в этом разумное зерно?
— Даруя жизнь, находим смерть… Что-то о рыбьем фатализме.
— Вот именно. Это тоже пример судьбы, Сережа. Сильная здоровая рыба в состоянии жить еще долгие годы, но, отметав икру, погибает.
Лорен, Мэтью и Лили – маленькая семья – обедали позже обычного, сидя за кухонным столом. В дверь постучали. Это была Вайолет.
— Верно, погибает. Только судьба здесь абсолютно ни причем. Лосось отдает концы по причинам весьма прозаическим: он голодает, ранит себя о камни, проходит десятки порогов и водопадов. Он доползает до финиша измученным калекой. Селекция сильнейших и выживание достойнейших — только и всего.
– Дядя Мэтью, Лорен, Лили, – она вошла в кухню, – как поживаете? – Она села. – Не могла не показать вам кольцо, которое мне подарил Бен. – Они были женаты уже полгода. – Он долго копил на него, вы сейчас увидите кольцо и поймете отчего.
— Однако, перед угрозой смерти он мог бы и отступить. Какого дьявола ему было калечиться и идти до конца?
Она протянула руку над заставленным столом, демонстрируя большой бриллиант в простой серебряной оправе.
Я нервно покусал губу. Виктор опять клонил к тому же.
– Разве оно не прекрасно?
— Мда… Пусть ты, конечно, хитрый, но мы все равно ничего друг другу не докажем.
Лорен и Мэтью переглянулись.
– Да, оно очень красивое, – сказала Лорен.
– Очень, – откликнулся Мэтью.
— Ошибаешься. Иначе меня бы здесь не было. К сожалению, временем на подробный анализ мы не располагаем, но некоторые факты я тебе все-таки изложу. Вернее, мне придется их изложить. — Виктор пальцами приплющил кончик папироски, картинным движением вставил в рот и чиркнул спичкой. — Так вот, Сергуня, это случилось не вдруг. Я уже объяснял, что долгое время противился обстоятельствам, как мог. Хотя многое настораживало меня уже тогда. В самом деле! Я срывался на ничтожнейших пустяках! Но именно эти пустяки странным стечением обстоятельств влияли на мою судьбу самым роковым образом. Я так и не сумел жениться. Все мои невесты в конце концов покинули меня. Ни я, ни они так и не разобрались, что же, в сущности, послужило причиной разрыва, — Виктор шумно вздохнул. — Ты не поверишь, но мне грозила холера с проказой. Врачи не сомневались, что этот букет я приобрел на острове ссыльных. Они ошиблись. Я проскучал в карантине около двух месяцев и вышел оттуда здоровехоньким. Мое растущее безрассудство становилось следствием безнаказанности. Десятки раз я рисковал жизнью, отделываясь легкими царапинами. Провидение продолжало меня опекать, но и оно же не забывало время от времени отвешивать мне крепкие затрещины. Мои первые разработки в институте считались многообещающими. В некотором смысле я наткнулся на золотую жилу. Это без ложной скромности, поверь мне! И посмотрел бы ты на меня тогда! Замечательные протекали деньки. Я готов был работать, как черт, недосыпая и недоедая. Я и работал, подгоняя лаборантов, многообещающе улыбаясь начальству, еще не ведая, что судьба вновь собирается преподнести мне сюрприз. Как-то внезапно все пошло прахом, начались какие-то нелепые интриги, совершенно беспричинные козни. Я и не заметил, как по горло увяз в этом клейком болоте, хотя всю жизнь думал, что способен избегать подобных глупостей. Работа встала, я познакомился с приступами хандры, а через месяц и вовсе решил распрощаться с карьерой ученого. Вот такое вот внезапное решение!.. Тему я подарил институту. Просто взял и подарил. Роскошный жест молодого сопляка!.. — Виктор разогнал дым ладонью. — С тех пор я сменил, пожалуй, не менее дюжины профессий. Работал спасателем, пожарным, глубоководником, программистом… Всего и не упомнишь. Нигде особенно не задерживался. Как-то уж так получилось, что жизнь постепенно превращалась в груду фактов и полуфактов, иногда совершенно ничтожных нюансов, осмыслить которые довелось значительно позже. Не помню в точности, когда это случилось, но одним пасмурным вечером, может быть, особенно безрадостным и тягостным, я вдруг ясно понял, что НЕЧТО управляет мной.
Лили ничего не сказала, хотя сразу заметила, как это кольцо похоже на то, что показал ей Уильям полтора года назад. Неужели Бен мог быть замешан в смерти бабушки? Возможно ли это?
— Нечто? — я поднял голову.
«Если бы только Доротея была жива», – подумала она.
— Да. Тогда я не выдумывал имен. Не было никакого желания… Именно так я и назвал неведомого хозяина своей судьбы. И, придя к такому выводу, вновь обрел почву под ногами, — Виктор сделал многозначительную паузу. — Я приступил к ГЛАВНОМУ своему анализу и сделал первую осмысленную попытку расставить все по полочкам. Потихоньку-полегоньку у меня стало получаться. Целыми днями я лежал дома на диване, заново конструируя в памяти всю свою жизнь, стыкуя ее неделя к неделе, месяц к месяцу…
— Тогда-то ты, наверное, и свихнулся, — не удержался я.
– Но ты разобралась в этом деле гораздо лучше Доротеи, – сказал доктор.
Виктор взглянул на меня жутко и пристально. Нет, он и не думал обижаться. Он был сосредоточен на одной-единственной мысли. И мне вдруг стало понятно, что он взялся за меня всерьез. Не то чтобы я испугался, но в определенном смысле мне стало не по себе.
– Разве? Бен, Уильям да и остальные – все эти нити не вяжутся друг с другом.
— Ты наверняка помнишь тот давний мой провал в школе. На том помпезном собрании, где неожиданно для всех и прежде всего для самого себя я понес околесицу?
– Ты вышла на вполне реальных подозреваемых, а у нее были только догадки.
— Не припоминаю, — попытался уклониться я.
Лили чувствовала что-то ускользнувшее из выстроенной ею картины.
— А я вот помню и довольно отчетливо… Я ведь был у вас этаким щеголеватым вожачком. Чего скрывать, мне нравилось это. И, наверное, не таким уж плохим вожачком я был. Все шло удачливо до того самого собрания, которое мы с тобой, собственно, и затеяли.
– Наверное, даже до вас дошли вести о том, что случилось после. Просто сенсация.
— Затеял его ты. Я только чуточку помог.
Доктор кивнул.
— Ага, значит, все-таки помнишь, — Виктор удовлетворенно кивнул. — Тогда, вероятно, согласишься, что это был мой звездный час, — и этот час я самым бездарным образом прохлопал. Мда… А ведь сколько разного мы задумали на тот вечер, сколько энергии ухлопали! Нам удалось невозможное. Мы собрали на вечер почти всю школу. Нам казалось, что тема увлечет всех. Да и сама мотивация вечеров была задумана интересно. Так сказать, первые философские семинары. Ученики против учителей. Все действительно могло получиться здорово…
– Происшествие с садовником, с Рэймондом?
— И наверняка бы получилось, если бы не твое выступление.
Вечером в день рождения Лили – на пятнадцатилетие Лорен подарила ей платье и смотрела, как она вышагивает в нем по гостиной, – Мэтью пришел с работы в ужасном настроении.
— Да, если бы не мое выступление… — Виктор задумчиво посмотрел на кончик папиросы. — Судьба, Сергуня! Это тоже была она. Вернее сказать, ее подножка. Даже сейчас с содроганием вспоминаю те минуты. Какую же чушь я молол! Откуда что бралось? И главное! — это было совсем не то, что я заготовил накануне в качестве вступительной речи. Но ведь ораторствовал — и еще как! Невозможно было остановить! А когда кто-то из учителей попробовал деликатно возразить, я немедленно затеял спор. Уж на это гонора у меня хватило. Словом, философия пошла кувырком, атмосфера наполнилась грозовым электричеством. Я чувствовал, что творится неладное, что надо бы остановиться, а поделать ничего не мог. Меня несло и несло… Учителя — те ладно, — испытали разочарование и не более того. Но для меня и моих поклонников, а были ведь и такие, — все пошло прахом… Ты должен был заметить, сколь сильно я стал меняться после того вечера. В сущности тогда и произошел мой первый надлом.
– Услышал новости от начальника станции. Вы не поверите. – Совсем позабыв о празднике Лили, он налил себе хереса и сел. – Очень странная штука. – Несколькими движениями он взъерошил себе волосы, отчего его ногти жирно заблестели. – Я про Рэймонда.
— По-моему, ты сгущаешь краски. У всех случаются неудачи…
Лили подсела к Лорен. Имя их прежнего садовника заставило обеих занервничать. В последний раз они видели Рэймонда спустя месяц после убийства Агнес и поняли, что дальнейшие слова Мэтью вернут их к этому событию.
– Он мертв. – Никто не шевельнулся, не желая выдавать себя. – Его убили в Лондоне. Выглядит как ограбление. Он вроде как шатался по городу, пытаясь продать бриллианты. В каких-то трущобах, в обход законных путей. Сам нарвался, дурак набитый. Его ограбили и убили. Зарезали.
Лили представила, как Рэймонд хватает воздух сдавленным горлом, пытаясь ладонью зажать рану на животе.
— Нет, Сереж! Давай-ка обойдемся без кисельных соплей! Неудачами там не пахло. Это было одно из звеньев в цепи событий, которые подобно команде загонщиков гнали меня к неизбежному… Когда я погибал, случай вмешивался и спасал незадачливого героя, когда дела шли в гору, тот же случай наотмашь бил по макушке… Знаешь, я как-то заплутал в тайге. Еще в глубоком детстве. Родители брали меня погостить в деревеньку к родным. И вот уже на второй день меня ухитрились потерять. Вернее, я сам потерялся. А началось все с того, что мы пустились в путешествие с одним мальцом. В лес. Уж не знаю, какой полюс мы вознамерились открыть, но отчетливо помню ту вспышку страха, захлестнувшего нас, когда мы поняли, что заблудились. Бегая по полянам, мы в панике звали на помощь, карабкались на деревья, тщетно озирали окрестности. Увы, место было глухое, таежное, а убрели мы, по всей видимости, далеко. Никто на наши крики не откликался. Помню, как мы отдыхали на сером, иссохшем от времени пне и жевали какие-то веточки. Малец предположил, что они съедобные. Может, так оно и было, не знаю… Наверное, мы выбирались целый день. Оба жутко устали, даже на слезы не оставалось сил. А ближе к вечеру нам повстречался медведь. Я оказался проворнее своего малолетнего спутника и уже на бегу слышал позади истошные вопли. Затем звериное сопение стало настигать и меня. Медвежьи когти зацепили сандалик на ноге, я полетел на землю. Мне еще удалось как-то перевернуться на спину, но подняться я не успел. В памяти сохранился лишь миг, когда, заслоняя небо, на меня обрушилась мохнатая громадина зверя. А потом мир завертелся перед глазами и вспыхнул розовым… — Виктор пожевал губами. — Людям, очнувшимся после обморока, зачастую непонятно что произошло. Своего беспамятства они совершенно не помнят. Нечто похожее получилось и со мной. Наверное, уже через секунду, дрожащий и жалкий, с кровоточащей лодыжкой, я сидел на пне и плакал. Ни приятеля, ни медведя поблизости не было. Пень же показался мне удивительно знакомым. На этом самом пне мы отдыхали с дружком в начале пути. Впрочем, особенно долго голову над этим я не ломал. Пять лет — не возраст для размышлений… Поражаюсь тогдашней своей отваге, тоже, кстати, мало чем объяснимой. Не тратя времени даром, я встал и пошел. Направление было выбрано наобум, и тем не менее, едва не утонув в болоте, из леса я в конце концов выбрел. Уже в сгущающихся сумерках приблизился к железной дороге и по насыпи пополз вверх. Тогда она показалась мне гигантским холмом. Я полз и думал, что насыпи не будет конца. Битый щебень царапал кожу на локтях и ладонях, несколько раз я срывался. Мне бы догадаться спуститься и поискать более пологий подъем, но я упрямо карабкался все тем же крутогором. Вероятно, болотная грязь залепила мне уши, а может быть, я просто устал, но так или иначе шума приближающегося поезда я не услышал. Конечно же, он отчаянно сигналил — как иначе! — но я слишком поздно повернул голову. Локомотив ударил меня решеткой и сбросил с полотна. На короткое мгновение мир вновь провернулся искристой мозаикой, и все чудовищным образом повторилось. Ей богу, все эти эпитеты про мозаику и проворачивающийся мир — не для красного словца! Так оно все и было. По крайней мере мне оно запомнилось именно так. Спустя какое-то, видимо, очень малое время я снова сидел на знакомом пне и, всхлипывая, сколупывал с ногтей корку присохшей грязи. Поезд перешел в область воспоминаний, но ребра и грудь болели — это я помню точно. Сумерки вновь пропали, солнце вернулось на исходную позицию. В очередной раз мне предстояло тронуться в путь, что я и сделал, чуть передохнув. Мне повезло. Уже через какой-нибудь час я наткнулся на избушку лесника, в которой нашел мешок с вермишелью, соль и каменной твердости комковый сахар. Что делать с вермишелью я не знал и потому грыз вместе с сахаром. А после, завернувшись в чужой ватник, уснул на деревянных, пахнущих свежей смолой нарах. На следующее утро меня разбудил бородатый мужчина, оказавшийся лесником, и, накормив страшно вкусной похлебкой, на плечах отнес в деревню… — Виктор замолчал, прикуривая новую папиросу.
Мэтью перевел взгляд с нее на ее тетю.
— А что же случилось… — Я споткнулся. — Тот мальчик? Твой одногодка… Он тоже нашелся?
– Вы понимаете, что это значит?
— С этим сложнее, — Виктор выдохнул облако дыма, глухо кашлянул в кулак.
Они все прекрасно поняли. Лорен выразила мысль словами.
– Бриллианты он мог заполучить, только убив твою маму?
— Тогда у меня, понятно, не было возможности узнать об этом. Детским моим россказням, разумеется, не верили, и, честно сказать, не очень-то я вспоминал о своем несчастном напарнике. Счастлив был, что снова дома, что снова с родителями. Проверить всю эту подозрительную историю мне довелось много позже, уже после работы в институте и после того, как я побывал на островах алеутов. Как раз в ту пору я стал задавать себе странные вопросы, пытаясь воедино собрать основные казусы жизни. Вернувшись в ту деревеньку, в течение нескольких дней я наводил справки о мальчике, сверяясь с картотекой сельской милиции, по датам сопоставляя информацию о всех несчастных случаях на близлежащих железнодорожных ветках, и мне удалось-таки добраться до него! А, вернее сказать, до его родителей, так как мальчика давно не было в живых. Он в самом деле существовал, — я видел его фотографии, но он погиб и погиб за несколько месяцев до того давнего моего приезда с отцом и матерью. Выходило так, что мы никоим образом не могли с ним встретиться. Ко времени моего приезда, мальчика уже не было в живых. И самое страшное заключалось в том, что погиб он не от когтей медведя, а под поездом.
– В точку, – ответил Мэтью. – Я всегда его подозревал.
— Не понимаю!.. — я сухо сглотнул.
— Видишь ли, я разговаривал с матерью того паренька. Довольно подробно она описала место его гибели. Так вот, Сереж… Там была высокая насыпь, и так получилось, что мальчонка вылез на рельсы прямо перед поездом… — В лице Виктора что-то дрогнуло. Порывистым движением он протянул руку к пепельнице и расплющил папиросу в комок.
– Это случилось около трех лет назад, – сказала Лили. – Я написала Уильяму, хотела узнать, все ли с ним в порядке, но письмо до него не дошло. Вернулось невскрытым. По-видимому, вдова Рэймонда снова переехала и забрала Уильяма с собой.
— Пожалуй, на этом и остановимся. Иначе задымлю тебе всю квартиру.
– Невезучий ребенок.
— Бог с ней, кури.
Лили вздохнула.
— Нет, в самом деле хватит, — Виктор забросил ногу на ногу, сплел пальцы на колене. — Такая вот, Сережа, невеселая история.
– Бедный мальчик. Теперь ему пятнадцать. Что плавно подводит нас к настоящему.
— Признаю, история впечатляет. Если бы еще в нее можно было поверить.
– А ты не пыталась расспросить сестру?
— Ты считаешь, что я ее выдумал?
Лили, уже слегка пьяная, прищурилась.
— Не выдумал, — нет, конечно. Но память — штука загадочная. Особенно когда дело касается младенчества. Кто, скажем, помнит себя в люльке? Или момент появления на свет?.. Попробуй, сыщи таких. А если кто и припомнит какую-нибудь мелочь, то кому под силу такое проверить?
– Что вы имеете в виду?
— Я свою историю проверил от и до, — Виктор нахмурился. — Кроме того, это далеко не вся правда. Я рассказал тебе лишь часть, а мог бы рассказывать всю ночь.
– Не буду утверждать, что она замешана в убийстве. Но ясно как день, что она лгала, когда рассказывала, где была тем утром.
— Но то, что ты рассказал… В общем ты можешь это как-то прокомментировать?
Лили осушила стакан.
— А что тут комментировать?.. Я ДОЛЖЕН был остаться в живых, и НЕЧТО предоставило мне возможность выбирать. Третий вариант оказался спасительным.
– Доктор, да вы неплохой детектив. Доктор, детектив – если произнести эти слова вслух, они довольно похожи.
— Но получается, что в жертву была принесена чужая жизнь!
– Пожалуй, тебе уже хватит. – Он забрал у нее стакан.
— Возможно, и так.
– Вообще-то да, пыталась. Когда я встретила Вайолет в то утро, она была в ужасном состоянии, потрясенная и растерянная. Потом я ее спрашивала, что случилось. Она поднялась к Агнес забрать поднос от завтрака, после того как Лорен ушла. И Агнес на нее накричала, обвинила в том, что Вайолет хочет ее смерти. Это не то чтобы из ряда вон, но Вайолет была очень подавлена. Полиции она не сказала.
— Но зачем? Во имя чего?!
– То есть Вайолет последней видела ее в живых?
— Вероятно, во имя завтрашнего дня. Других причин я не вижу, — Виктор улыбнулся. — Мне снова повторить тебе, что произойдет завтра?
– Из тех, кто признались.
— Но я еще не дал тебе согласия!
– Разумеется. – Доктор задумался.
— Тебе придется его дать.
– У меня есть к вам еще вопрос, – сказала Лили, осмелевшая от выпитого. – Хотела узнать об одном случае.
— Прости меня, но это смешно! Ну, почему?!.. — сорвавшись на крик, я тут же одернул себя, вернувшись к нормальной речи. — Ну, почему ты так уверен во всем этом? Потому что ты здесь? Потому что вообразил, будто всесильный рок привел тебя за ручку к моей двери?
Доктор кивнул.
— Завтра заседание флэттеров…
– Когда я оставила Уильяма в лодке, прежде чем усесться с книгой, я несколько раз обошла сад: искала местечко для чтения. В какой-то момент я заглянула за изгородь и увидела в дальнем конце аллеи вас с Лорен в объятиях друг друга. Вы ее целовали.
— Я в курсе. И что с того?
Доктор немного повернул стул к стене, будто защищаясь от обвинения.
— Увы, я могу рассказать очень немногое. Заседание начнется в полдень. Мы проникнем туда сразу после вступительного слова. К этому моменту подтянутся опоздавшие и, возможно, приступят к обсуждению основ конституции. Тут-то мы и обнаружим себя. Трибуна освободится, и на нее поднимусь я. — Виктор выдержал паузу. — Разумеется, мне придется им кое-что сказать.
– Это правда, насчет меня и твоей тети. Тебя это смущает?
– Смотря что вы делали вместе.
— Ты однажды уже сказал кое-что, — вставил я шпильку. — На том злополучном собрании.
Он вздохнул и взглянул на часы: то ли в поисках предлога для окончания разговора, то ли пытаясь точнее вспомнить былое – ей было трудно судить.
— История с собранием не повторится, можешь не сомневаться. На этот раз, поверь мне, я сумею развернуться во всю ширь. Флэттеры будут в восторге, — Виктор загадочно усмехнулся.
– Само собой, мы солгали полиции. Убрали из рассказов о своих передвижениях эту короткую встречу. Но на самом деле мы уже встречались несколько месяцев, и во время убийства мы были вместе, в старом деревенском доме твоего дяди.
— Шутка не слишком удачная.
– Как это низко, – задумчиво сказала Лили.
— А это не шутка.
Доктор хмыкнул. Он взял ручку со стола и наклонился.
— Стало быть, чушь, — спокойно констатировал я. — Нам не добраться даже до Дворцовой площади.
– Наверное, ты слишком молода, чтобы понять мой порыв. – Взглянув на стакан виски в его руке, Лили ощутила укол стыда. – В последнее время я стал считать, что репродуктивная система человека, – он очертил круг в воздухе, указывая ручкой на низ ее живота, – это машина разрушения, а не созидания.
— Поживем, увидим.
Она прижала колени к животу и поставила ступни на край стула.
— А если не доживем?
– Значит, в вас нет ни капли сожаления?
— Доживем, не сомневайся.
– Что у меня есть, так это алиби. Если, конечно, тебя еще интересует разгадка убийства.