Электронный оракул
В подъезде было темно — какая-то зараза вывинтила последнюю лампочку. Гена ругнулся и начал восхождение на четвертый этаж. Потом еще с минуту он возился с ключом, — не слушались закоченевшие руки, — стараясь при этом не наделать шума и избежать объяснений с мамой. Она могла учуять, что сынуля хлебнул портвешка.
— Это ты, сынок? — подала мама голос из спальни, когда Гена наконец-то очутился в квартире. Она как обычно уже улеглась и, подобно всем мамам, не спала, поджидая блудного сына.
— Я, — буркнул тот, мысленно матеря задубевшие и никак не желающие слезать с ног ботинки.
— Там на сковородке вермишель с котлетами. Разогрей себе.
Гена уютно устроился на диване перед телевизором, отогреваясь душой и телом.
«В рекордно короткие сроки сдана в эксплуатацию домна…»
Шла программа «Время», из-за разности в поясах начинающаяся на час позже, чем в Москве. Гена, не спеша, ковырял котлету, дожидаясь, когда начнут показывать новую серию «Знатоков». Звук он приглушил до минимума, чтобы мама в соседней комнате могла, наконец, заснуть спокойно.
«Дз-з-з.…» — раздалось со стороны телевизора.
Гена поднял глаза на экран.
«…Жевательная резинка без сахара освежает дыхание и предохраняет от кариеса!».
Что за черт! Вместо передового сталевара с экрана глядела довольная рожа какого-то типа, смачно двигающего челюстями. Гена закашлялся, поперхнувшись котлетой.
«Кетчуп, приготовленный из отборных помидоров и специй…»- доложил бодрый телеголос. Звук явно стал громче.
Ничего не понимая, Гена поднялся с дивана и защелкал переключателем каналов.
«Трудовая вахта в честь съезда…». На пятом, местном канале мирно продолжалось «Время».
Щелк, щелк. Двенадцатый канал, вторая московская программа — опять родные доярки и механизаторы.
Щелк. Первый канал. «Продвинутое пиво!», — не унимался спятивший телевизор. И, чтобы окончательно добить обалдевшего хозяина, выдал нечто совсем из ряда вон. Девчонка, лет шестнадцати-семнадцати, глядя бесстыжими зенками прямо в глаза Гены, заявила: «Я выбираю безопасный секс». Гена нервно приглушил звук: еще мама, не дай бог, услышит. А ламповый негодник не думал успокаиваться.
Бах! Трах! Теперь по экрану гоняли ненашенские автомобили и гремели выстрелы. «Форды» или «крайслеры», бес их там разберет, сшибали ограждения и перепрыгивали бетонные парапеты. Визжали тормоза. Дымилась резина покрышек.
Бац! Хрясь! Крепкий мужичок, с плечами пошире их с мамой шкафа, лихо дробил скулы более хлипких, но настырных негодяев, норовящих треснуть его по черепу, то монтировкой, то обрезком стальной трубы, а то просто ногой, в немыслимом каратешном подскоке. «Голливудский боевик?», — не верил глазам Гена. Вместо «Времени»! На первом! Телебезумие продолжалось.
Однако то, что затем позволил себе черно-белый чиненный-перечиненный, паяный-перепаяный «Темп», вообразивший себя «Панасоником» и забывший что находится не где-нибудь на перекрестке Бродвея и 45-й Стрит, а в советской квартире, не лезло уже ни в какие ворота. Намахавшись вволю кулаками, «шкаф» очутился в ночном клубе. Там гремел музон и радостно скакала растленная западная молодежь. «Шкаф» сходу подцепил потрясную герлу с нахально выпирающими из разреза платья грудями. И вот они уже у нее (или у него) в спальне и, не смущаясь присутствием советского студента, ложатся на кровать и начинают… Великий боже! Гена опасливо покосился на дверь — не хватало еще, чтобы маме вздумалось вдруг заглянуть сюда и увидеть это безобразие, от которого он, признаемся честно, не в силах был оторвать глаз.
«Дз-з». Сладострастные стоны прекратились, и опомнившийся ящик затянул родное: «Наша служба и опасна и трудна».
* * *
С утра голова у Гены была занята исключительно вчерашними телевыкидонами. Встал он в половине десятого, — занятия в институте начинались с двух, — и сразу же включил телевизор. Тот вел себя смирно, ничего крамольного не показывал и увиденное накануне, показалось студенту собственной выдумкой. Все это требовалось срочно обсудить, и Гена позвонил приятелю.
Толик долго не мог понять, чего от него хотят, затем решил: Гена его по-дурацки разыгрывает.
— Старик, ты чего, а? С утра мне лапшу вешаешь. Хочешь сказать, что тебя так с двух стаканов развезло, или ты потом еще добавил? Какое пиво? Вчера после «Времени» сразу «Знатоков» показывали, — сердито пробасил в трубку Толик. — Деточка, — продолжил он участливо, — ты, случаем, головкой не приложился об фонарный столб? А то ведь вчера на улице скользко было. Ляг лучше, поспи.
Внутренне Гена был готов к такой реакции приятеля — вчерашнее явление в эфире могло иметь, так сказать, только локальный характер. Предположить, что это передавалось на всю страну, или, хотя бы, на весь их город, было чистым идиотизмом. Действительно: какое, на фиг, пиво. На первом канале. Во время «Времени». А «безопасный секс» и этот еще, как его, кепчут, что ли. И голливудский мордобой, вкупе с … интимом крупным планом. Этого не могло быть, потому что быть не могло. Но ведь было! Не приснилось же ему на самом-то деле.
«Дз-з. Зубная паста с тройным эффектом защищает всю семью…».
Телевизор, до сих пор вещавший голосом Николая Дроздова о каких-то зверюшках, прибавил звук и принялся за старое. Шоколадные батончики, полные орехов сменялись пылесосами от западных фирм, радостно улыбающиеся тети тыкали в экран коробками со стиральным порошком, нарезали очаровательной формы дольками копченую колбасу, щедро поливали майонезом салаты.
Гена кинулся в коридор к телефону и набрал номер Зямы — тот жил в одном с ним микрорайоне. Толика он не решился беспокоить. Зяма поднял трубку только после пятого гудка. Все это время Гена поглядывал в комнату — на экране телевизора продолжалась шоколадно-стиральная вакханалия.
— Зяма, — взмолился Гена, — включи телик, первый канал.
— Чего? — удивился Зяма.
— Ну, я тебя прошу. Там такое показывают!
— Чего «такое»? Включен он у меня. «В мире животных» идет. И что?
— Нет, ничего. Извини.
— Совсем ты там уже чеканулся!
Гена положил трубку и вернулся к обезумевшему экрану.
«Реклама», — мелькнула заставка. «Сам вижу», — огрызнулся студент. Конечно реклама: копченая колбаса, майонез, батончики с орехами. А в магазинах шаром покати. Кости, под названием «суповой набор», чтобы купить, чуть не полдня нужно в очереди стоять. Телебезумие, тем временем, набирало обороты.
«Вы смотрите новости на первом».
«Смотрим», — подтвердил Гена и осторожно, опасаясь, как бы не закружилась голова, присел на краешек дивана.
«Президент подписал указ о досрочных выборах губернатора…».
Ну, конечно. Президент. Указ о выборах губернатора. Бред. Бред сивой кобылы.
«Забастовка авиадиспетчеров…. Арест террориста… Заявление лидера Думской оппозиции…».
«Дз-з. Эти симпатичные животные…».
Экранное сумасшествие прекратилось. Гена чуть не плакал от сознания собственной беспомощности, неспособности дать увиденному и услышанному хоть какое-то, мало-мальски разумное объяснение. Он понял, что свихнется, если не разгадает загадку.
«Запад», — пришла спасительная мысль, и Гена ухватился за эту хрупкую соломинку.
«Передача из-за «бугра», вроде «Голоса Америки», только телевизионная, и враждебная пропаганда, имеющая цель сломать его, Генины, мозги. Передача узким лучом направленного действия со спутника. А что, технически вроде бы осуществимо…»
Гена немного успокоился. Хаос, царивший в его голове, собрался, наконец, в логическую картину. Электронный идиотизм получил материалистическое толкование.
«Так, понятно. Закордонная пропаганда, — размышлял Гена. — Что же теперь со всем этим делать? А ничего. Первое: не распространяться насчет увиденного, все равно никто не поверит, наживешь еще неприятностей. Второе: смотреть по мере возможности, потому что интересно. Третье… Ладно, хватит и двух пунктов. Вот только мама — увидит когда-нибудь и подумает, что они вдвоем синхронно повредилась головами… Впрочем, мама так выматывается на работе, что ей не до телеглупостей. А, кроме того, её можно успокоить, объяснив: это просто шутки. Милые шутки западных дяденек, желающих нас повеселить».
* * *
— Гуляй народ, от рубля и выше! — объявил Толик, ставя на стол бутылки болгарского «Старого замка». Хорошее вино и не слишком бьет по тощему студенческому карману.
Сегодня в институте выдали «стёпу»: появился повод устроить небольшой кутеж. Гена, Толик и Зяма, прихватив двух девчонок с их курса, Риту и Тому, заявились после занятий в кафешку — обычное место студенческих увеселений. За последние две недели у Гены это была первая вылазка с приятелями. Совсем затянул его хитрый телеящик, выдавая регулярно порцию, минут на тридцать-сорок, «западной» фантастики. Конечно фантастики, а чего же еще? Разве может существовать в реальном мире такая Россия, где есть президент, губернаторы, террористы, забастовки и реклама пива. Где по телевизору день-деньской крутят боевики, эротику и «ужастики». Кроме России в том призрачном мире существовали также Грузия, Украина и другие наши республики, только почему-то отдельно. У них имелись, насколько мог судить Гена по отрывкам «новостей», свои президенты. Но больше всего там было рекламы. Она оглушала, вываливая на голову студента десятки наименований женских колготок, бульонных кубиков, гигиенических прокладок и холодильников. Во всем этом явно присутствовал элемент садизма. Разве не издевательство, скажите на милость, предлагать человеку посетить меховой салон и приобрести кожаное пальто или норковую шубу с пятнадцатипроцентной скидкой, в то время как он ломает голову, где бы раздобыть сто пятьдесят рэ на покупку джинсов у барыги?..
Девушки достали из сумочек сигареты и шоколадку «Сказки Пушкина» — ничего, сойдет на закуску под сухое. Кафешка имела то преимущество, что именовалась «баром», и здесь разрешалось курить. Забулькало в стаканы вино. Толик рассказал дежурный анекдот. Тома с Ритой прыснули, слегка сконфуженные — анекдоты Толик подразделял на смешные и приличные. Этот был смешной.
— Кто их только придумывает, — спросила, жеманничая, Тома.
— У Андропова западные журналисты тоже поинтересовались: «Кто там, у вас, сидит и сочиняет эти анекдоты», — вставил слово Зяма. — Андропов ответил: «Кто сочиняет тот и сидит».
Все дружно рассмеялись — шутка, хоть и старая, всегда хороша, если к месту.
— А Гена что нам расскажет, — спросила Рита, отправляя в рот кусочек шоколада. Толик подмигнул приятелю: давай, не подведи. Тот неожиданно для себя самого выдал:
Сам не видел, врать не буду,
Но сосед рассказывал:
Будто бы из мавзолея
Кто-то фиг показывал.
(Из репертуара В.Коклюшкина — прим. автора).
Толик от смеха поперхнулся вином. Зяма смеялся молча, укоризненно качая головой: ай-ай-ай, кого затронул. Девчонки прикрыли ладошками рты, давясь хохотом и одновременно оглядываясь по сторонам — не услышал бы кто, что здесь такое говорится. Толик, все еще не справившись со смехом, наклонился к Гениному уху.
— Старик, ты, где это выкопал? Смотри, будешь там сидеть и сочинять.
Гена виновато улыбался и молчал. Его не беспокоило то, что он тронул «священную корову» — все свои, при них можно, — но он ненароком проговорился, нарушив наложенное табу. Владеть в одиночку подарком закордонных «друзей» Гене стало уже невмоготу. Переизбыток информации, пусть даже она и была чьей-то хитроумной выдумкой, распирал студента, грозя в один прекрасный момент вырваться наружу неконтролируемым потоком. Ему захотелось тут же выложить свои секреты. Вниманием приятелей, тем временем завладел Толик. Развивая тему ожившего вдруг обитателя мавзолея, этот балагур принялся травить байки о привидениях, зомби и тому подобной чертовщине.
Гена так и не выбрал момент, чтобы поведать о своей «ужасной» тайне.
После посиделок Гена вызвался проводить домой Риту. Студент давно уже положил глаз на недурненькую собою однокурсницу, но, медлительный от природы, все ждал удобного случая завязать более тесные отношения. Теперь, похоже, такой случай представился. Действительно, почему бы и не с Ритой поделиться тем, что не давало ему покоя все последнее время.
Рита, словно желая помочь своему воздыхателю, направила разговор в нужное русло, спросив:
— Гена, что сегодня по телевизору, не знаешь?
— Как всегда, туфта какая-нибудь. Кизяк это, а не телевидение. Вот ты триллер хоть один видела?
— Где уж нам, серым, — ядовито ответила Рита, уязвленная Гениным высокомерием. — Хоть бы объяснил, что это за зверь такой.
Студент смутился, поняв, что взял неверный тон.
— Извини, это я так, — пробормотал он. — Ну, триллер, в общем,… что-то вроде детектива, только с «ужасами».
— Ка-ак страшно. И где ты таких ужасов нагляделся?
— У себя по телевизору. — Гена постарался вложить в ответ максимум значительности.
— Он у тебя особенный какой-то? — снова съехидничала девушка.
— Да, — отрезал Гена.
Рита надула губки и замолчала — пусть пудрит мозги какой-нибудь дуре.
Студент не сдавался.
— Хочешь сама посмотреть? Приходи завтра ко мне.
Рита попробовала обидеться еще больше: вообще-то наглость делать ей такое предложение — их взаимоотношения еще не достигли той стадии, чтобы…. Хотя, с другой стороны… ей ведь и самой этого хотелось. Симпатичный мальчик, на него многие девчонки с их курса заглядываются, неотесанный только…, но это поправимо. Однако негоже с бухты-барахты принимать сомнительные приглашения.
— Еще чего, — бросила она в ответ и отвернулась, давая понять наглецу, что честные девушки не ходят в одиночку в гости к малознакомым…, вернее нет, знакомы-то они уже довольно долго, но… фу-ты, в общем, к недостаточно близко знакомым мужчинам.
Какой, однако, бывает сумбур в мыслях, когда и хочется и колется.
— Рита, — взмолился ловелас-неудачник, — не вру я, ей богу не вру! Понимаешь, у меня по телевизору показывают такое … ну, сама увидишь.
В ответ Рита только хмыкнула неопределенно.
— Не веришь — не надо, так просто приходи. Кофе попьем, послушаем музыку. У меня новый диск: Тухманов «По волнам моей памяти», слышала? Там классная вещь, из лирики вагантов.
Девушка еще минуту-другую поупиралась для вида. Ваганты ее убедили.
— Ладно, посмотрим. Если не просплю завтра…
— Приходи.
Гена торопливо объяснил, как найти его дом.
* * *
Она пришла. Чуть задержалась на пороге, когда хозяин открыл ей дверь. Эффектная картинка: вязаный берет и длинный, в два оборота, бардовый шарф, «дутая» куртка, сумка через плечо, импортные сапожки; каштановые кудри по плечам, глаза и губы чуть тронуты косметикой. Хороша!
— Привет, — небрежно бросила Рита, перешагивая порог. — Насилу нашла — все дома тут на одно лицо.
— Привет. Проходи, — засуетился хозяин.
Проводив девушку в комнату и усадив на диване, Гена помчался на кухню; притащил чайник, банку растворимого кофе и вазочку с печениями маминой выпечки. Пока он возился с чашками, Рита разглядывала пластинку с теми самыми вагантами.
— Один момент. — Гена галантно взял из ее рук пестрый конверт с дефицитным диском и направился к стоящей у стены радиоле.
Иглу проигрывателя он опустил сразу на дорожку с песенкой отправляющегося во Францию студента. Песня Рите понравилась, особенно то место, где бедовый малый обещает друзьям-подружкам вернуться, если не упьется насмерть на хмельной пирушке. Пластинка продолжала крутиться дальше. Рита, отдавая дань кулинарному мастерству Гениной мамы, нет-нет поглядывала на телевизор — хозяин включил его сразу, приглушив только звук, дабы не мешал наслаждаться музыкой. Старина «Темп» пока что строго придерживался программы телепередач, выдавая обычную бодягу. Рита тактично молчала, но взгляды её были полны едкой иронии. Гена нервничал, стараясь не подавать, однако, виду и делал успокоительные жесты рукой: мол, будь спок, скоро увидишь. Пластинка закончилась, кофе тоже, а проклятый ящик явно не торопился с обещанными чудесами.
«Не подведи, малыш — мысленно умолял его хозяин, косясь на часы — по времени, было, пора уже начинать. — Не опозорь перед девушкой. Не дай прослыть дешевым трепачом».
Политический обозреватель Жуков с экрана объяснял студентам, как вредно слушать западные «радиоголоса».
Дз-з. «Роман миллионера и проститутки. Джулия Робертс и Ричард Гир в фильме «Красотка». Смотрите на первом!». Телевизор внял-таки мольбам Гены.
Рита тихонько ойкнула и посмотрела на Гену — тот победно улыбался: ну, что, видала! Девушка встала с дивана и подошла к телевизору — нет ли здесь, какого фокуса. Аппарат, как аппарат, вроде никаких хитростей. Она даже заглянула сзади: там припорошенная пылью панель, с воткнутым шнуром от антенны — и более ничего.
— Как ты это делаешь? — спросила Рита хозяина.
— Ничего я не делаю. Он сам. Примерно в одно и тоже время, утром и вечером.
— И только у одного тебя это показывают?
— Похоже, что так.
— А что это такое?
— Ритуля, я не знаю. Сам обалдел, в первый раз, две недели назад. Он мне вместо «Времени» как выдал: реклама, боевик какой-то, секс. Ну и пошло — каждый раз чего-нибудь такое выкинет…
Рита, озадаченная, молчала, глядя на экран. Там возник человек, кого-то ей напоминающий и заговорил удивительно знакомым голосом.
— Хазанов, — неуверенно предположил хозяин.
— Кто? — переспросила девушка.
— Гена Хазанов, который из кулинарного техникума.
— Нет, что ты. Хазанов моложе. Но как похож, а? Может родственник его? Папа?
«Изменившийся Хазанов» изобразил на лице застывшую глуповато-надутую маску и, стоя истуканом, заговорил «деревянным» голосом, запинаясь языком о каждое слово:
«… в Париже это ейфелевая башня, кх, кх, в Риме — развалины Колизея, кх, кх, в хорошем состоянии…»
Хозяин и его гостья покатились со смеху и разом испуганно глянули друг на друга, поняв, кого изображает артист, так похожий на Хазанова.
— Брежнев, — озвучила догадку Рита. — Генка, не может этого быть!
— А я тебе что говорил. Конечно, не может.
«Папа-Хазанов» расстарался вовсю, веселя и удивляя. Он изображал и разных недотеп и вождей, не щадя никого, издеваясь над сами-самыми «неприкасаемыми». Студенты надорвали животы от хохота, наслаждаясь буйством свободы, ворвавшейся в их мир заплесневелых догм. Они сидели рядышком на диване, и волосы девушки приятно щекотали Генино ухо. От гостьи очень знакомо пахло. «Польские духи «Быть может»», — определил студент. У мамы были такие же — он сам ей купил на Восьмое; дикую очередь отстоял. Гена осторожно просунул руку между спинкой дивана и спиной гостьи. Мысли его скакали, исходящее от Риты тепло опьяняло почище портвейна. Но хорошее имеет свойство быстро кончаться.
Дз-з. «Любовь, комсомол и весна!» — зазвучал бодрячковый голос, возвращая расшалившихся студентов в советскую действительность.
— Все? — разочарованно протянула Рита и посмотрела на часы. — Генка, мы же на лекции опоздаем!
— Успеем, — поспешил успокоить ее хозяин. — От нас маршрутка ходит — пять минут ехать.
Но Рита решительно освободилась от его неумелого полу-объятия.
— Все равно, давай собираться.
Эх, некому было объяснить простофиле-студенту, что ничего не следует делать наполовину.
Девушка встала и грациозно потянулась. Встретившись глазами с удрученным взглядом Гены, она примирительно улыбнулась и предложила:
— Давай покурим. Куда я сумку с сигаретами дела?
— Она на вешалке, в прихожей, — ответил Гена, поднимаясь.
За сумкой отправились вместе. В тесной прихожей «хрущевки» было не разминуться, и Гена обнял, наконец-то, Риту по-настоящему. Потом они долго целовались, прислонившись к висящим на вешалке курткам.
* * *
Гена застал времена, когда ходили в гости «на телевизор». Он сам регулярно ходил к соседу Мишке, счастливому обладателю черно-белого чуда. По воскресениям на единственном тогда местном канале шла полуторачасовая передача для детей, весь репертуар которой ограничивался, (так, во всяком случае, отложилось в памяти Гены), «Новым Гулливером», «Золотым ключиком» и «Василисой Прекрасной». Наступили новые времена, телевизором больше никого не удивишь, и работали у них теперь аж три канала, но само телевидение осталось, по сути, таким же, как в Генином детстве. Если конечно не брать в расчет чисто технические достижения. Поэтому-то столь резким оказался контраст между привычным неторопливым и уныло-покорным телеэфиром и нагло врывающимися туда кусками динамичного, непредсказуемого, взрывного «западного» вещания, достигая в глазах Гены степени отличия какой-нибудь смирной крестьянской лошадки от необъезженного мустанга. Ежедневные откровения, слетевшего со всех своих электромагнитных катушек «Темпа», открыли ему некий искривленный мир, точнее — антимир, поскольку все знаки в нем поменялись на противоположные. Там считались положительными понятия: «бизнес», «рок-музыка», «секс». Там можно было покупать доллары и ездить в отпуск на Кипр. Польша в том мире была членом НАТО, а сам «агрессивный блок» превратился в «партнера во имя мира» и даже Израиль (подумать только!) числился в союзниках.
Рита не разделяла неуемной тяги Гены к телевизору. Роман их бурно развивался, а «закордонная теледребедень» являлась только помехой и быстро ей надоела. Интересно конечно, но… есть куда более увлекательные занятия. Их утренние свидания итак были лимитированы по времени, а тут еще этот дурацкий ящик с его загадками.
— Генка, — Рита была настроена серьезно, — ты уделяешь своему телевизору внимания больше, чем мне.
Еле отдышавшись, они лежали на диване, прикрытые пледом, и Гена робко напомнил девушке, что сейчас должна начаться передача «оттуда». Он поспешил отказаться от намерения включить телевизор, увидев, что любимая готова рассердиться, но это его не спасло. Рита представила себе, как, обнимая ее, возлюбленный будет думать о каких-то идиотских передачах и обиделась по-настоящему. Она встала, и начала быстро одеваться. Напрасно Гена бормотал слова извинения и просил остаться — ведь у них вагон времени.
— Мне пора, — отрезала Рита.
Она ушла, оставив хозяина наедине с его четвероногим другом «Темпом». Несколько минут Гена уныло слонялся по комнате не находя к чему приткнуться, затем, машинально, щелкнул клавишей «вкл.» телевизора. На экране появился вертящийся волчок с лошадкой.
«Что? Где? Когда?», — сообразил студент. — Значит «запад» уже закончил передачу. Или еще не начинал?».
Но любимая им игра была какая-то странная: «знатоки» не те и голос ведущего другой. Тот называл игроков «господами», а они его «господином ведущим».
«Да это же их передача, — только теперь дошло до покинутого влюбленного, — и нашу игру они туда затащили».
В новом изложении телеигра озадачила Гену. Он почти ничего не понимал: компьютеры, Интернет, сотовые телефоны. Про компьютеры он, конечно, слышал, а вот остальное… «Знатоки» с треском проиграли, что с досадой в голосе констатировал ведущий и начал скорбно- торжественную речь:
«В память о Владимире Ворошилове, которого нет уже с нами…».
«Ворошилов умер? Идиотская выдумка». — Гена буквально на днях читал в газете интервью с популярным создателем «Что? Где? Когда?».
«… и сейчас, в двадцать первом веке…».
«О чем это он? В каком таком двадцать первом… Стоп!». Гена лихорадочно соображал, выстраивая логический ряд: изменившийся Хазанов, умерший Ворошилов, двадцать первый век…
«Будущее! Они показывают придуманное будущее. Или не придуманное? И не они? Двадцать первый век, с ума сойти! Сколько мне тогда будет? За сорок…».
Начало нового века, до сих пор, казалось Гене событием невероятно далеким и вот теперь третье тысячелетие, загадочным образом вломилось к нему в дом.
«Выходит, в двадцать первом веке начнут у нас шелестеть в руках зеленые бумажки с портретами президентов. Разрешат ездить, кому куда вздумается, хоть на край света. Коммерцией займемся, станем пить «продвинутое пиво» и жевать эту дрянь, без сахара».
Еще не известно, во что труднее поверить: в саму возможность заглянуть в будущее, или в такой его вариант.
Будущее там или не будущее, однако, настоящее пока никто не отменял — пора было двигать в институт. По дороге Гена успел поразмышлять о неразгаданных тайнах мироздания, об «окнах» в пространстве-времени и о крутых виражах на пути исторического развития.
В институте он, прежде всего, разыскал Риту. Любимая встретила студента далеко не ласковым взглядом, а он еще умудрился (вот балбес) подлить масла в огонь, заявив сходу:
— Ритуль, я понял. Это будущее.
— Ты о чем? — Тон ее не предвещал ничего хорошего, на что Гена не соизволил обратить должного внимания.
— Эти передачи — они из будущего!
Глаза Риты полыхнули огнем праведного гнева. Какая женщина станет терпеть конкуренцию, да еще со стороны какого-то электрического массовика- затейника.
— Вот оно что. Будущее.… А у нас с тобой, все в прошлом, понял!
* * *
Вечером мама насела на Гену с расспросами.
— Сына, ты чего такой? Неприятности в институте?
— Нет, все нормально, мам.
Мама внимательно посмотрела на лицо сына и следующим вопросом попала в «десятку»:
— Как ее зовут?
— Кого? — Гена, в который раз поразился маминой проницательностью.
— Твою девушку. Так как: Света? Наташа?
— Ну, Рита.
— Поссорились? Обойдется. Пригласил бы ее к нам, познакомил.
Гена только неопределенно махнул рукой. Мама осталась возиться на кухне, а он отправился в комнату к искусителю-телевизору.
«Оно» уже началось. Показывали почему-то кинохронику: незнакомые чужие горы, ползущая по змеящейся между скал дороге колонна военных грузовиков и БТРов, разрывы мин и треск автоматных очередей, дым, огонь…
«Война, которую в течение десяти лет вел в Афганистане Советский Союз…».
Вон оно что. Война. У Гены неприятно засосало под ложечкой. В такое будущее верить как-то не хотелось. Экран вдруг подернулся пеленой и, мигнув на прощание, погас совсем. В электронных внутренностях аппарата затрещало, в комнате завоняло горелой изоляцией. Старина «Темп» не выдержал перегрузок…
Они его так и не починили. Вызванный на дом мастер, поковырявшись в перегоревшем телевизоре, заявил: сумма, которую им придется выложить за ремонт, такова, что проще купить новый. Так они и поступили. Маме посчастливилось относительно недорого, в кредит, приобрести цветную «Радугу», а черно-белого ветерана разобрали на запчасти. Новый телевизор вел себя благопристойно, никаких фокусов не выкидывал, разве что ремонтировать его приходилось, чуть ли не каждый месяц. Окошко в будущее захлопнулось.
С Ритой Гена помирился. Девушка с неделю дулась на него, а потом простила. Впрочем, ссориться и мириться им случалось еще не единожды.
Впоследствии Гена часто вспоминал открывшиеся ему странные картины будущего и с тревогой ожидал некоего события, способного коренным образом повлиять на ход истории страны. И дождался — одним декабрьским вечером по программе «Время» передали короткое сообщение о
«введении ограниченного контингента советских войск на территорию республики Афганистан, с целью оказания братской помощи ее народу».
Исполнения остальных пророчеств домашнего оракула ему оставалось ждать не так уж и долго.