И вот они оказались перед относительно свободной площадкой. В ее центре несколько фигур усиленно, быстро пинали двухметровую, снежную крысу. Ноги глубоко погружались в темно–серую плоть – и, судя по тому, как крыса извивалась – каждый удар причинял ей нестерпимую боль. Одни фигуры отходили, но на их место тут же подступали новые. Избиение вызывало ажиотаж – всем не терпелось избить беспомощное создание.
Провожатый изловчился, и нанес сильнейший удар ногой в крысиный глаз. Глаз вошел в глубины черепа, но тут же выплыл обратно.
– Не твоя очередь! Не твоя! – заголосили возмущенно.
– А я новичку показываю! По высочайшему указанию! – зло крикнул провожатый, и обратился к Володу. – Ну, что же ты не бьешь? Бей!
– Я не хочу никого бить. Я уже достаточно воевал, и меня тошнит от всякой боли. Прекратите!.. Какое скотское развлечение!..
В то же мгновенье незримая сила подхватила Волода к потолку. Там каждый его орган был вывернут и пронзен иглой – он завопил от адской боли. Провожатый был рядом – говорил деловито:
– Проникайся уважением ко всем законам установленным Высшим! Согласен?
– ДА–А–А–А!!!
Волода с такой силой метнуло об пол, что он по нему растекся, но вот принял более естественные очертания. Неподалеку продолжалось избиение.
– Это тебе хороший урок. – говорил провожатый. – И погляди на крысу – на это жалкое отребье! Была такая девица – не хотела принимать наши законы. Так превратили ее в Крысу! Бьем, развлекаемся с ней, как угодно! Она вольна на нашу сторону перейти, так нет же, стерва – упрямится. Уже долго–долго это продолжается. Ничего – нам, по крайней мере, потеха есть. Только вот мало ее на всех. Быть может, ты тоже какую–нибудь ересь скажешь, а? ОН превратит тебя в крысу иль еще кого – вот потеха будет!..
Вокруг собралось уже с дюжину снежных людей. От них веяло холодом, они нетерпеливо переминались с ноги на ногу – подходили все новые. Ужас охватил Волода, он крикнул:
– Я согласен!
– Ну, так ударь ее!
Волод подошел и несильно ударил крысу.
– Бей сильнее!
Волод ударил сильнее.
– Еще! Еще! Еще! Бей еще!..
Дальнейшее Волод почти не помнил. Кажется, он сослался на слабость – и, действительно, чувствовал себя очень дурно. Ему орали оскорбления, а провожатый пинал, и, разойдясь в какой–то необъяснимой, зверской ярости, надрывался:
– Завтра на Охоте – все докажешь!!! Если не докажешь – будешь Крысой! Крысой! Понял?!
Волод оказался в унылой зальце, с которой начались его заключение. Проводник в последний раз пнул его – Волод повалился на пол, да так и лежал там, скрюченный холодом, терзаемый голодом и жаждой. Он не мог спастись сном – он даже не мог закрыть глаз…
* * *
И вот за ним пришли – поволокли по ледовому лабиринту; и вдруг оказались в ледяной зале с широким проломом, за которым выл ветер, и вздымалась знакомая уже стена камня.
Неведомая сила подхватила тела, понесла их в стремительном вихре. Их конечности вытягивались, сплетались меж собою – движение ускорялось. Волод едва сдерживал вопль…
Затем их понесло прочь – сначала над бездной, затем – по лабиринту меж каменных склонов. Волод попытался вырваться – страшная боль резанула по телу. В голову вцепился воющий хор:
– Не смей противиться! Только безоговорочное подчинение! Иначе – наказание!.. Не смей! Не смей! – и долго еще терзало это «не смей!»
Когда они оказались возле укрытия, пришло знание: внутри Царь, а с ним – большой отряд. Давно не было такой добычи. Изредка удавалось поймать двух–трех заплутавших горцев, а тут – сотни воинов. Сколько плоти, сколько крови! Наконец можно удовлетворить голод и жажду, да и Высочайший будет доволен.
Зазвенели колокольцы. Каждая нота вбивала раскаленный гвоздь, а таких ударов было бессчетно. Снежные вопили от боли, но, влекомые волей Высочайшего, продолжали наступление. Били по стенам, но колокольцы ослабевали их, отгоняли. В конце концов, к утру, измученные, разъяренные, они отступили. Терзаемые первыми лучами зари, стенающие, вернулись они в унылые чертоги. Но и там не было покоя – их неведомых владыка набросился, и долго бил откуда–то сверху ледовыми хлыстами…
Едва живой, сильно дрожащий Волод оказался в зале, где разъяренные снежные люди вымещали свою злобу на снежной крысе. Ее били, топтали, плевали в нее – делали это с такой увлеченностью, что позабыли про Волода.
Наконец приковали крысу к стене и убрали восвояси. Волод остался в один. Слабый, замерзший, покачиваясь, подошел к крысе, и услышал тихий плач.
– Ну, расскажи о себе… – попросил Волод.
Она ничего не ответила, но глянула на него своими измученными, печальными, совсем человеческими глазами. И тогда понял Волод, что он вовсе уже и не Волод, но Творимир, и, вместе с Царем, его воинами, и кучкой землян подымается в горах, ищет Ясли Богов.
* * *
Странное, противоречивое знание едва не лишило его рассудка. С одной стороны, он, Творимир, знал, что Волод–младший был лишь видением призрачного Гробополя, с другой – был настоящий Волод–младший из Гробополя, который искал своего отца, и мучался из–за зверств войны. И все же он выдержал…
Итак, он подымался среди унылых, нависающих льдом каменных стен, слышал испуганные голоса воинов – говорили все о Страже Гор. Так продолжалось довольно долго, а затем Волод–младший вернулся в ледяную залу. Прикованная к стене крыса, печально на него глядела…
– Что же мне делать? – спросил Волод. – И… кто ты? Ответь!..
Крыса открыла рот. Все зубы – выбиты, и языка не было. Закрыла. Все так же печально глядела на Волода…
И вновь захлестнуло его знание. Стеная, повалился Волод на пол. Крыса была той самой девой–птицей. И помнил всю ее боль, все прежние свои препятствия.
Над головой затрещало, посыпалось острое ледяное крошево. Крыса–дева смотрела на него с тревогой: «Скорее – беги!». Но плевать Володу было на эту тревогу – он шагнул к ней, и спросил громко:
– Кто же ты? Почему ты столько страдаешь?! Из–за меня?! Ну же – ответь скорее!..
И вновь незримая сила подхватила его к потолку и долго терзала там. Наконец выпустила… Волод оказался в своей каменной неухоженной зальце, с единственным оконцем, за которым ревел безжалостную песнь ледяной ветер. Он не мог сомкнуть глаз – все терзался, пытался понять, что ему делать дальше, и не находил ответа…
Его подхватили, понесли по однообразным коридорам. Вот зала с широким проломом, за которым дыбился обледенелый камень. Как и накануне, снежные тела понеслись в вихре, сплетались меж собой – адовой болью отдавались растягиваемые конечности. Мысли о деве–крысе ни на мгновенье не покидали Волода. Что он должен делать? Что?!..
Вновь стремительный полет по воющим каменным туннелям. В этот раз на пути попался горный олень – не успел увернуться, был поглощен. Волод почувствовал примитивное чувство страха этого зверя, но это чувство ничего не значило – растворилось среди иных чувств.
…Очередное укрытие. Подгоняемые волей Господина, вновь и вновь обрушивались они на стены. Звон колокольчиков терзал – отгонял. Утром, измученные, озлобленные отступили. Все было, как и накануне, только жажда и голод стали невыносимыми – Волод сходил с ума.
И вновь незримый Властелин наказывал их. Затем они измывались над девой–крысой, но быстро утомились, разбрелись. И вновь Волод подошел к ней, спрашивал:
– Ну, скажи, что мне делать?.. Хотя, зачем я спрашиваю – ведь ты немая!
Вновь виденье – он–Творимир, подымается в горах, боится, думает о чем–то своем… Потом Волод был схвачен Властелином – долго продолжались терзанья… в конце концов, он не выдержал боли, завопил…
Беспомощный, ослабший лежал он на леденистом полу, а над ним клонились снежные – терзали его своими злобными, ледяными глазами. Потом стали ожесточенно бить. И слова хлыстами били:
– Крысой захотел быть?!.. Завтра у тебя последний шанс!..
Быстро наступило это «завтра». Голод–боль–холод – больше Волод ничего не чувствовал…
Ночь. Темнота. Воет ветер. Слитый с иными, навалился он на недостроенное убежище. Там произошла описанная прежде встреча. Творимир видел свое отражение, но не догадался, что – это его сын. Так велика была жажда Волода остаться с отцом, что он сбил общий настрой; и, быть может, только благодаря ему, в ту ночь не погибли все воины, со своим Царем в придачу.
А вот и заря. Первые лучи прожигали вихрь тел, а они вопили, неслись в свою обитель. И сотни голосов словно плевали в Волода:
– Теперь ты Крыса! Навечно! Навечно!..
Потом в него плевали уже по настоящему. Это были ледяные, прожигающие до самого сердца плевки. Вымещая злобу, его долго и сильно били, а он просто не мог спастись забытьем.
Но это было только началом.
Преображение в крысу. Трещат, плавятся, обретают новую форму кости. Не осталось ничего кроме боли… Он вопил, выл, рычал, ревел, пищал, хрипел, стенал, проклинал…
Конец преображения. Он падает на пол. В радостном, зверином озлоблении ревет толпа. Теперь он Крыса. Его бьют. Каждый удар взрывается раскаленной кувалдой. Удар в глаз – в нос – в челюсть – в живот – в пах – на нем прыгают… В голове – поток мыслей:
«Кто я?.. Творимир? Волод–младший?… Больно!.. Ну, хватит же!.. Как все перемешалось!.. Ведь это АД!.. Но из ада должен быть выход!.. Больно!.. Я должен что–то вспомнить!.. Больно!.. Какая же боль! Помоги мне выдержать эту боль!.. Вспомнить!..»
И вот оно воспоминание. Яркое – кроваво–огненное, отчетливое.
* * *
Двадцать пятый год осады Гробополя. До окончания войны еще пять лет.
Небо заволок черный дым пожарищ. По выжженной сухой земле, по низким, тяжелым склокам дыма мечется кровяное зарево. И не понять, ни какое время суток, ни какое время года. Но жарко и душно.
Творимир, и его семнадцатилетний сын Волод, а вместе с ними большая ватага озверевших от долгого безделья и постоянного напряжения молодчиков обшаривает окрестности.
Впереди, по раздробленной дороге заскрипела небольшая, видно издалека притащившаяся телега. Одинокий, завернутый в рванье возчик горбился над вожжами.
Молодчики подбежали, окружили телегу. Подошел и Творимир со своим сыном. Крикнул возчику:
– Эй, ты кто?!
Возчик еще ниже склонился. Лицо его скрывал капюшон. Раздался тихий, намеренно глуховатый голос.
– Так… по своим делам…
– Какие такие свои дела, во время войны?! – рявкнул Творимир.
Волод прекрасно понимал своего отца – чувствовал то же, что и он. И тоже зло, громко крикнул:
– Когда тебя спрашивают – быстро отвечай!.. Не хочешь?!.. Ну так – снимай капюшон!..
– Я человек мирный. Родных решил проведать!..
– А мне кажется – лазутчик! – стараясь подражать манерам отца, крикнул Волод. – А ну, сдернете с него покрывало. Если морда не понравиться – тут и повесим, да еще кишки выпотрошим!..
Несколько молодчиков с готовностью запрыгнули на телегу. Сорвали с возчика капюшон…
Это была молодая, очень красивая девушка.
Волод растерялся, но все ж крикнул:
– А мордашка–то понравилась! Но все равно не отпустим!.. Тебе с нами понравится!..
Молодчики дружно захохотали, и кто–то уже нетерпеливо (истомились, видать), стаскивал штаны. Но один мужичина, желая выслужиться, истово ударил себя в грудь, и крикнул:
– Так сначала нашему начальнику это сладенькое дадим, а?! – он обернулся к Творимиру и Володу и, сладострастно ухмыляясь, низко поклонилась.
Творимира трясло. Это была та самая дева–птица. Двадцать пять лет они не виделись, почти уже забылось… И вдруг Творимир, страшный, с выпученными, мученическими глазами, обернулся к Володу, и сильно сжал его за плечи:
– Сын… Озеро… Помнишь?!.. Я ее предал тогда!.. В лед был вморожен… Но она с неба сошла… Ее тела, по моему желанию, сложились – образовали этот мир…
И Володу было не до веселья. Он действительно вспоминал озеро. Часто наведывался этот сон: замок, Три Сестры, предательство, впустую прожитая жизнь, гробница, пришествие весны… Удивительный это был сон: помимо озера наваливалось еще бессчетное множество воспоминаний: и Земля, и бытие художником. Одним словом, во снах Волод–младший был и Творимиром и Володом–старшим. Просыпаясь, он не знал, кто он на самом деле: Творимир–Волод–старший, которому сниться, что он озлобленный мальчишка Волод–младший; или, все–таки, этот Волод–младший, который ничего, кроме войны не видел…
– Отец – я помню! Но это бредовый сон – не более того! Он что – и тебе сниться?!
По темному, изрытому шрамами лицу Творимира катились крупные капли пота. Он все время смахивал их, и бормотал:
– Бредовый сон?.. Да, пожалуй, так и есть. Есть только эта война и служение Царю. Больше ничего нет, и никогда не было!..
Несколько молодчиков удерживали девушку, желающий выслужиться спрашивал:
– Ну так – вы первыми, да? Прямо тут, под тележкой! А ваша супруга ничего не узнает!.. Будьте уверены!..
Ясный лик девушки был спокойный, и только глубокая, горькая печаль в ее очах. Она говорила тихо:
– Я ехала к своей матушке. На этой войне она потеряла двоих сынов – теперь она совсем старенькая, слабенькая, седая. И я – последнее, что у нее осталось.
Стоявший рядом молодчик сильно ударил ее ладонью по щеке, рявкнул:
– Заткнись!.. Сыны–то, небось в Гробополе погибли? Ась?!
Голос ее оставался таким же тихим и спокойным:
– Ведь все мы люди. Грызться за кость и псы могут. Насекомые друг друга жалят, куски друг у друга рвут. А мы люди. Мы любить друг друга должны.
– Заткнись! – еще один удар по щеке.
– Сейчас полюбим! – усмехнулся другой. – Все по очереди. Мало не покажется!
– Довольно! – не своим голосом прохрипел Творимир.
Молодчики кланялись, осведомлялись:
– Ну так что – первыми изволите?
– Нет. Сегодня я не в духе.
– Отец, отец. – испуганно зашептал Волод (а он никогда прежде не шептал).
– Ну, что тебе?
– Может… отпустить ее?
Глубокие морщины разрезали по лбу Творимира, сдавленным голосом он прохрипел:
– Нет – никак нельзя. Они будут очень злы. Им нужно расслабление. Или устроят драку в лагере. Меня могут снять с должности. Я, со своим отрядом, итак уже на плохом счету… Ну, вот скажи – ты думаешь о военной карьере?..
Волод сжал кулаки, прохрипел:
– Ну, конечно, отец…
– Так что – терпи!..
С девушки начали срывать одежды. В ее руках блеснул нож. На нее навалились – вывернули руки. Несколько раз ударили.
– Стерва – убить хотела! Ну, будет тебе любовь!..
С безграничном спокойствием отвечала она:
– Вы итак уже мертвы. Сейчас свершиться еще один грех. К сожалению, причиной этого греха стану я. Я хотела лишить себя жизни. Ради бога, простите, что не смогла…
Ее непонятные, добрые слова раздражали. И вот рот девушки перетянут жгутом, узлами скручены руки и ноги – так поволокли ее под телегу… Грязные, потные, заползали туда по двое, по трое – но их было слишком много.
Тянулись часы…
Творимир и Волод сидели в стороне – ничего не говорили, ни о чем не думали.
Подошел пьяный, раскрасневшийся мужик и начал ругаться:
– А че мне первым не дали? Нас еще много, а девка ужо кончается!.. Совсем ее замяли!.. Забили! А мне что?! А?! От нее уже как от свиньи несет! Вся в синяках, дура! Все бабы дуры! Мне на что такая свинья?! И другие все так думают! Надо е кончать!
– Надо кончать. – прошептал, глядя прямо перед собой Творимир. – Вам нужно расслабление. Ну вот и кончайте. Поскорее только.
Но он уже знал, что «поскорее» не выйдет.
Волод обернулся к отцу, и страстно спрашивал:
– А ведь, правда – про озеро – только сон? Есть только служение Царю, осада Гробополя, и… военная карьера?
– Ну, да…
– А этой птицей не стоит себе голову забивать! Все это – бред!
– Ну, да…
– Мы, истинные воины, должны думать только о войне, о нашем Великом деле. И не расслабляться на всякие непонятные, ненужные чувства.
– Ну, да…
– Эта девка – она только мешает. Не было бы ее, так все бы прошло легче. А с ней – беда. Надо ее поскорее раздавить, и продолжать наше дело.
– Ну, да…
– Так что мы правильно поступили, и нечего здесь терзаться.
– Ну, да…
Слышались сильные удары по живой плоти – и Волод, не глядя в сторону телеги, все говорил, а Творимир отвечал бесцветное: «Ну, да…»
Но все же они обернулись и видели. Уже сильно избитую, кровоточащую девушку вытащили на поводке, и валяли в грязи, сильно били ногами, и мочились на нее, и втаптывали в грязевые лужи. Ревели:
– У–у, шлюха!.. На еще!.. Еще!.. Вы только поглядите, какая она уродина!.. Гадина!.. Да она на крысу похожа! Крыса! Крыса!.. Бей!.. Бей!.. Уже не шевелиться!.. А теперь мечами ее!.. Тычь! А–ХА–ХА!.. Дергается еще!.. Сильнее тычь! А–А–А! Застонала!.. Тычь!.. Кровищи то!.. Крыса! Крыса!..
Ни Творимир ни Волод, так и не остановили происходящее.
Когда вернулись в лагерь, пили больше обычного, а на следующий день разразился затяжной, тяжелый бой.
Они бились на подступах к Гробополю. Ворота неожиданно раскрылись, плеснули большим конным отрядом защитников, и отряд Творимира попал в окружение. Один за другим, заливаясь кровью, падали вчерашние насильники. Осталось лишь несколько человек, и они были обречены.
Вдруг взвыл ледяной ветер, чернотой дыхнул…
Когда прояснилось, оказалось, что Творимир и Волод единственные уцелевшие. Кругом лежали иссушенные, похожие на мумии тела.
Только чудом командиру и его сыну удалось добраться до родного лагеря…
Говорили, что это от далеких южных гор сошел УЖАС, забрал себе «урожай». Ждали, что это повторится, но не повторилось.
И понеслись в нескончаемой веренице однообразные кровавые военные будни…
* * *
Крыса–Волод очнулся прикованным к ледовой стене. Острые уступы впивались в спину, холодом жгли. Ломило избитое тело – ни одного живого места не осталось. Но боль физическая отступала перед болью душевной. Хотя его шею давил ошейник, и он не мог повернуть голову – Волод чувствовал близость девы–крысы. Хотел заговорить, но оказалось, что ему выдрали язык.
Остро взвизгнул ветрило, и тут почувствовал Волод, что снаружи наступает ночь, и сейчас отправится на охоту свора снежных духов.
Быстро понеслись мысли:
«Теперь я понимаю. Они (по крайней мере, большая их часть) - те самые Гробопольские насильники. Они забыли свое прошлое! Да и не удивительно – ведь и я забыл!.. Итак, сегодня решающий день. Либо они поглотят Царя, воинов, и моего отца – тогда никогда уже не удастся вырваться из этой тюрьмы. Вечные побои, ужас, боль. Быть может, в конце концов, я не выдержу – сломаюсь, подчинюсь… Либо – сегодня я что–то должен сделать. Изменить! Вырваться!.. ВЫРВАТЬСЯ!!»
Стены дрогнули, затрещали, сыпанули ледяным крошевом. Драные тени беспорядочно заметались, заверещали. Сдержавшие Волода цепи раскололись, и тут же он оказался в стремительном вихре. Помчал по пустынным коридорам, и все молил на пределе сил:
– Вырваться!.. Освободиться!.. Вырваться!..
А еще была мольба о прощении. Он знал, что Дева никогда и не держала на него зла, но сам себя не мог простить, а потому молил…
И вновь он в вихре – мучительно сплетенный с иными телами. Жгут холодом изумленные и злые голоса:
– Опять с нами?!.. Ты же Крыса!.. КРЫСА!!!.. Неужели ты прощен?!.. Быть такого не может!..
А Волод действительно не знал, почему он прощен. Разве что чувствовал: все здесь взаимосвязано, и раз уж он истину вспомнил, и вырваться пожелал – так и получилось…
Снежные духи чувствовали предстоящую обильную трапезу, потому быстро оставили «неугодного» Волода, а он кружился среди них – обдумывал, что делать дальше. Когда достигли царевых воинов, Волод вырвался из общего потока.
– А–А–А–А–А!!! – завопили остальные. – Предатель! ПОГЛОТИТЬ ЕГО!!!
И кто–то метался во мраке, вопил, ползал, рыдал.
– ОТЕЦ!!! – громовым голосом закричал Волод. – Я ПРИШЕЛ!!! ВРЕМЯ ИСКУПИТЬ НАШИ ГРЕХИ!!!! ОТЕЦ!!!!
Именно этот громовой вопль услышал Творимир, и, оторвавшись от ледяной стены, пополз к своему сыну.
– ПРЕДАТЕЛЬ!!! – ревел вихрь снежных душ, и исполинским валом вздыбился, чтобы раздавить.
Подполз Творимир, прохрипел:
– Я здесь, сын…
– Отец, ты помнишь – под стенами Гробополя, мы вновь предали Деву. Отдали ее на растерзанье этим насильникам.
– Да. Помню, и знаю – теперь пришла пора искупить…
Все были поглощены своими чувствами, и никто не замечал, как трясутся каменные склоны.
Сейчас обрушиться на отца и сына вихрь призрачных душ. Но за мгновенье до этого сошла лавина. Погребла в себе и правых и виноватых.
* * *
Темень и холод.
Не было больше ни Творимира, ни Волода–младшего, но было единое, сотканное из них сознание, и была молитва:
– Прости! Если это возможно, если еще не поздно – прости!.. Измени все это!.. Я жажду бороться!..
И мрак зашевелился. Снежные массы обратились в вихри птичьих крыл. Проскальзывал знакомый, печальный девичий лик…
Крылья расплетались, а Творимир–Волод скользил вниз.
Удар о поверхность. Покачиваясь, поднялся. Кругом метались красные блики, некая исполинская постройка нависала над ними. А здесь, внизу, в грязных лужах, молодчики держали деву, и, гнусно ухмыляясь, кричали Творимиру:
– Неугодно ли вам первому повеселиться! Мы ее подержим! Прямо здесь!..
– Выпустите ее!
– Что?! – они опешили.
Творимир зарычал, и, сжав кулаки, бросился вперед. Не было иного оружия, кроме кулаков, и он дрался. Дрался с остервененьем, хрипел, рычал. Ему оказывали сопротивление, тоже били, но он не чувствовал боли.
Наконец, насильники испуганно возопили, и, бросились врассыпную. Творимир гнался за ними.
Вдруг они стали крысами – тощими, облезлыми. Теперь они не вопили – верещали. Толкались, падали в грязевые лужи, барахтались и тонули.
Творимир обернулся – девы уже не было.
Зато из–за поворота ущелья появилась голова отряда. У Бригена Марка был очень нездоровый вид – воспаленные глаза, впалые щеки. И, когда Творимир подошел к ним, Бриген без всякой злобы, но устало проговорил:
– Опять ты пропал… А я ничего не понимаю – запутался. Вот, будто занесло нас лавиной. И… умер я. А теперь вот – жив. Кажется – целая вечность прошла… С нами происходит что–то необъяснимое.
Ехавший рядом маленький человечек с большим черепом – тоже бледный, согласно кивнул, и молвил:
– Именно – необъяснимое. Я могу предположить, что на самом деле прошло уже множество земных лет…
– Как так? – испуганно спрашивал еще один ехавший рядом землянин.
– Ничего не знаю… – шептал маленький человечек. – Ну, может… планета убивает и возрождает нас вновь и вновь. Вертит, крутит нами так, как ей угодно… Нет – я не могу ничего объяснить. Здесь нет необходимого оборудования, и… никогда уже не будет!..
– Так, ну а что дальше? – спросил Творимир.
– Похоже, мы вплотную подъехали к Яслям Богом. – ответил Бриген Марк.
– Только, наши первые разведчики не заметили этого… замка… – отозвался человечек.
– Какие разведчики? – устало выдохнул Бриген. – Когда это было?.. Вечность назад?.. Я вот ни в чем не уверен.
Творимир обернулся. Затем задрал голову.
К небу дыбилась черная махина. Уныло серели тысячи однообразных окон. За окнами было движенье, слышались обрывки слов.
Широкая дверь распахнута. За ней виднелась лестница. Никаких запоров, никаких стражей – и это настораживало больше всего.
Тем не менее, они пошли. Им просто не оставалось ничего иного.
Глава 7. Замок
Сразу за дверью навалился затхлый, тяжелый воздух веками не проветриваемого помещения. Они поднимались по растрескавшейся, каменной лестнице – и с каждым шагом сгущался сумрак.
Вдруг лестница закончилась, и они оказались на мрачной, укутанной в темно–серый полусвет улице. Камень был под ногами, усеянные квадратными окошками стены дыбились вокруг – тянулись во все стороны, терялись во мраке. Каменное марево густело над головой.
Унылой змеей выполз заметно поредевший после лавины отряд на улицу – прополз с версту, и тут Царь остановился. Темные капли пота катились по его лицу, он тяжело дышал, с трудом выговаривал:
– Дурно мне… Надо бы остановиться, передохнуть…
Усталость, дурноту чувствовали и все остальные. Бриген Марк провел дрожащей рукою по пылающему лбу, и вздохнул:
– Воздух здесь дурной… тяжелый…
– Между прочим, мы заблудились. – заявил человечек с большим черепом.
– Что? – спросили разом несколько голосов.
– А то, что в этих стенах бессчетно дверок, как две капли воды похожих на ту, из которой мы вышли. Сначала я еще пытался их считать, но быстро сбился… Здесь кружится голова… мысли путаются…
Творимир молвил:
– Хотел бы я знать, кто все это построил. Ведь это ж сколько труда!..
Не успел он это сказать, как от стен отделились, приблизились невзрачные, темно–серые, сливающие с камнем и нездоровым воздухом фигуры. Все же это были люди – тощие, ветхие, видно терзаемые какими–то недугами. Они кланялись Царю и остальным и говорили:
* * *
– Милости просим, к нам в гости.
– А вы, собственно, кто такие? – раздраженно осведомился Царь.
– А мы здесь живем.
– А нам у вас делать нечего! – нахмурился Царь. – Показывайте как пройти…
Но он не договорил – схватился за сердце, и если бы местные жители не подхватили его – вывалился бы из седла.
– Арррххх… – Тиран заскрежетал зубами. – …нужен отдых. Но мы держаться вместе…
Теперь на местных надвинулся воевода – перехватил своей богатырской ручищей за шкирку, вздернул в воздух.
– Слышал, что тебе Государь сказал?! Не вздумай нас по разным комнатам вести!
– Конечно! Конечно! Конечно! – вразнобой заверещали местные.
И прямо против них, в стене раздвинулись широкие каменные ворота…
И оказались они в зале широкой, но с чрезвычайно низким потолком – некоторые даже задевали этот потолок головами.
Царь совсем расхворался, но из последних сил хрипел, чтобы никуда его от остальных не уносили. Воины рассаживали на неудобных, жестких стульях, и оглядывались – ждали, когда будет угощенье.
Только стены были уныло–гладкими, и вдруг распахнулись сотни дверок, и хлынули из них местные. Все несли подносы. А каждом подносе – блюдо с ровной горкой серой еды, и большой чашей с чем–то остро пахнущим. Воевода, который теперь был за главного, перехватил подошедшего за руку – у того аж кость затрещала.
– А ну–ка – сам испей! – рявкнул воевода, и другой рукой перехватил рукоять своей сабли.
– Как вам угодно! – морщась, просипел местный, и выпил половину кубка. Улыбнулся уже пьяной улыбкой. – Настойка отменнейшего качества. Изволите ли еще?
– Довольно! – велел воевода, отпустил руку, суровым взглядом обвел присутствующих, и прикрикнул. – Много не пейте!.. Нас могут просто опоить! Ясно?!
– Ясно… Ясно… Ясно… – однообразно отвечали воины.
Но настойка очень сильно и быстро пьянила, а, как известно, чем пьянее, тем больше пить хочется. К тому же серая еда на подносах вызывала сильную жажду… В общем, их опоили…
Уже голосили пьяные песни, возбужденно переговаривались и спорили ни о чем; а вокруг происходило неустанное движенье. Местные перетаскивали каменные блоки:
– Эй, что вы делаете?! – прохрипел пьяный воевода, и треснул кулаком по столу.
– К представлению готовимся. – отвечали местные. – Всем гостям мы показываем представление. Сейчас только декорации расставим…
– Ну–ну… – покачал головой воевода, и в очередной раз хлебнул.
Каменные блоки подставляли вплотную к столу, сам стол делился на части, и… неожиданно Творимир понял, что его со всех сторон огородили. Он бросился в одну сторону – уперся в каменную стену, в другую – такая же каменная стена. Со всех сторон окружали каменные стены. Он забарабанил кулаками, затем – налетел на стену боком, ударил ногой. Закричал:
– Идите сюда! Я здесь! Я здесь!..
И тут обнаружил, что в одной стене есть дверь – налетел. Дверь с треском распахнулась, и он вывалился на сумеречную, ветхую лестницу, в стенах которой виделось множество дверей. Двери распахивались, выглядывали из них серые лица местных жителей. Некоторые глядели на Творимира с удивлением, некоторые раздражено.
Оказавшийся ближе всех, положил тяжеленную руку Творимиру на плечо, и заявил:
– Что–то ты, сосед, разбуянился. Ведь совсем недавно к нам въехал…
– Откуда я, собственно, въехал?! – крикнул Творимир.
– А я не знаю. Тебе виднее. Ты, давай–ка – возвращайся к себе, потому что, завтра рано на работу.
– На какую еще работу?
На лице соседа отразилось искреннее изумление:
– Да ты что? А где мы все работаем? Выстраиваем новые жилища… Ну, ты наверно хлебнул лишнего, потому так себя ведешь. Возвращайся к себе и спи.
Обескураженный Творимир повернулся, шагнул обратно в свое жилье. Внутри произошли некоторые перемены: появилась низкая, неудобная кровать, стул, стол, еще кой–какая мемебелишка, а главное – окошко. Стекло покрывала засохшая грязевая корка, и, сколько Творимир его не протирал, оно оставалось все таким же мутным.
За окном виднелась усеянная такими же мутными окнами стена. За теми окнами виделось движение, и, приглядевшись, Творимир увидел обитателей. Все это были серые, невзрачные люди. Они передвигались в таких же маленьких, убого обставленных комнатушках, как и жилище Творимира. Они о чем–то говорили или же просто сидели, лежали, стояли…
Творимир прошел к своей кровати, лег… Жесткая, неудобная. Минут десять пролежал, тупо глядя в потолок, затем резко вскочил – даже губы его дрожали от волнения.
– Что же я здесь время теряю?.. Надо наших искать!..
Он боялся, что дверь окажется запертой, но нет – никто его не держал. Он промчался по лестнице, вырвался на улицу.
Однообразные каменные стены, сколько хватало глаз, тянулись во всех направлениях. Творимир выбрал, куда бежать… бежал минут двадцать, и совсем запыхался…
Густели безрадостные сумерки. Сделалось совсем уныло. Тяжко и протяжно завыл ветер, но свежести не принес. Творимир не сразу осознал, что его окружает компания призрачных фигур. А как увидел – подумал, что сейчас будет нападение. Но нападения не было. Раздались наставительные голоса:
– Время очень позднее, непозволительное для прогулок. Потому просим вас вернуться жилище. Где ваше жилище?
Творимир огляделся…
Конечно, он не помнил, из какого подъезда он выбежал…
Надо было что–то делать, и он кивнул на ближайший подъезд:
– Вот отсюда я…
– Ага. Хорошо. Возвращайтесь к себе, и больше в такое время не выходите.
Творимир, счастливый, что так легко удалось от них избавиться, нырнул в черноту этого подъезда. Там споткнулся об изъеденную временем лестницу, и дальше, цепляясь руками в перила, стал подыматься.
Вдруг в лицо плеснул ядовито–зеленый огонь. От неожиданности Творимир вскрикнул.
– А–а, так это опять ты, сосед. – знакомая тяжелая рука плюхнулась ему на плечо. – Опять буянишь? Да?
В зеленое свеченье вплыла нездорово раздутая физиономия.
– Опять вы? – прошептал Творимир. – Но как же так? Ведь я минут десять бежал по улице. Никуда не сворачивал…
Физиономия ухмыльнулась:
– Чудак вы сосед! Ей–ей, чудак!.. Ночные пробежки совершаете? Так ведь непозволительно это. Непозволительно, понимаете?
– Да, да… – пробормотал Творимир, и впихнулся в свою комнатушку.
Только он повалился на жесткую кровать, как тяжкий, мучительный сон сморил его… И уже был разбужен – поднялся не выспавшийся, с сильной головной болью. За окном темно–серая муть чуть просветлела.
Он пытался понять, что его разбудило… Оказывается – тонкий, назойливый свист с улицы. И в свисте раздался унылый голос:
– Все подымайтесь. Пора на работу.
Свист оборвался. Теперь все пробудились. Топали над головой, топали на лестнице, топали на улице, и, когда Творимир глянул в мутное окно, увидел – по улицам движется однообразная серая толпа.
Его похлопали по плечу:
– Собирайтесь. Пора на работу.
Творимир резко обернулся – сзади никого не было. Он схватился за раскалывающуюся голову, и застонал:
– Да что же это за бред такой?.. Долго это еще продолжаться будет? Надо бежать – может, хоть на улице встречу кого–нибудь из своих!
И вот он уже на улице – идет в унылом потоки. И все тут такие однообразные – серые, ничем не выделяющиеся. И тон разговоров, и сами слова, и глаза их, и жесты – унылое однообразие…
Творимир решился крикнуть:
– Эй, есть здесь земляне?
В него впились несколько настороженных глаз. Раздались сумрачные голоса:
– А ты, собственно, кто?.. Ишь, хулиган!.. Землян ему подавай!.. Иди на работу, бездельник!..