Дмитрий Владимирович Щербинин. Заре навстречу (Часть вторая)
Глава 27
\"Посёлок Краснодон\"
В двенадцати километрах от города Краснодона располагался одноименный с ним посёлок Краснодон. И таким он казался с первого взгляда бесприютным, неизящным! Эти недавно возведённые, большие и тёмные дома; между которых не было практически никакой зелени, но только лишь пыль густая, от земли вьющаяся - это в жаркую летнюю пору, а осенью - грязи по колено; и только лишь зимой, сковывал всё ледовыми своими объятиями мороз...
Но на окраине посёлка домики стояли поопрятнее. Эти небольшие, но уютные постройки возводили ещё давно - лет за десять или даже за двадцать до начала войны; когда находились в этих местах совсем крошечные, но постепенно сраставшиеся меж собой хутора.
Дом Сумских стоял на самом окраине посёлка, а дальше уже начиналась степь, в которую Коля Сумской любил выбегать и играть там, на раздолье, ещё в детские годы.
А впервые он выбежал на это, дивно поразившее его раздолье, когда ему было 6 лет, в 1930 году. Именно тогда семья Сумских переехала в посёлок Краснодон из села Красного, Ворошиловградской области.
А вскоре Коля пошёл в школу N22, посёлка Краснодон. Это было двухэтажное кирпичное здание, обветренное всеми степными ветрами и обожженное солнцем.
Но эту школу Коля полюбил всеми силами своей души. Ведь там ждала его встреча с замечательными ребятами и девчатами, которые впоследствии стали лучшими его друзьями, без которых он уже и жизни своей не мог представить.
И среди всех этих друзей была девушка, которую звали Лидия Андросова. Она ниоткуда не приезжала в посёлок Краснодон, она родилась в нём, в простой и честной шахтёрской семье.
За несколько минут можно было добежать от дома Сумских, до дома Андросовых, и Коля часто бегал к Лиде, а Лида - к нему. Они разговаривали на самые разные темы, но в основном о науке, об искусстве, и о том, какая у них замечательная Родина.
А Родину свою они действительно очень-очень любили. Любили в ней каждый кустик, каждую травку; и иногда, когда шумной своей молодой компанией выходили в степь, то замирали и не смели слова вымолвить, заворожённые той величественной, наполненной шёпотом жизни, тишиной, которая окружала их ароматными, солнечными объятьями.
И так приятно было просто взойти на холм, а затем, взявшись за руки, бежать с него, чувствуя босыми ногами тёплую и нежную, наполненную жизнью землю. Так замечательно было просто лежать на этой земле, и созерцать небо, ожидая, когда появятся в нём первые звёзды, а потом нахлынет чёрная-чёрная, южная ночь.
И вот в одну из таких летних ночей 42-ого года, незадолго до оккупации Коле Сумскому и Лиде Андросовой довелось встретиться, и посидеть недолго в одиночестве.
Все дни до этого они были очень заняты, помогая эвакуироваться тем, кто должен был эвакуироваться, выполняя множество других комсомольских поручений, и тут эта передышка; когда каждый из них мог бы отправиться спать, но движимый каким-то неизъяснимым духовным порывом, вышел из своего дома.
...То был удивительный час, когда отзвуки тех дальних и ближних боёв, которые неустанно и днём и ночью перекатывались в воздухе, и стали уже привычными, совершенно смолкли, и наступила та удивительная и любимая тишина, о которой уже успели подзабыть, и только теперь, когда она наступила, поняли, как же не хватало её.
И вдруг Коля и Лидия оказались в этой тишине рядом и, хотя они не договаривались об этой встречи, они нисколько ей не удивились, потому что уже привыкли не удивляться всему тому удивительному и прекрасному, что было в их отношениях. Ведь они любили друг друга.
Лида, дотронувшись своей маленькой, тёплой ладошкой до локтя Сумского, прошептала утвердительно:
-- Коля, это ты...
И вот, взявшись за руки, отошли они в степь, и уселись там на небольшом холмике, под звёздами. Земля ещё хранила жар ушедшего дня, и на ней приятно было сидеть.
И Коля, перебирая в руках эту землю, нюхая и даже осторожно и медленно целуя её своими чувственными губами, говорил:
-- А ведь какая у нас особенная, родная земля. Правда, Лида? Ты замечала: у неё и запах, и даже вкус свой! - он улыбнулся, чувствуя тепло её очей...
Спросил:
-- Лида, ты на меня смотришь?
И совсем рядом услышал её нежный шёпот:
-- Да, Коленька...
И он почувствовал её ароматное, такое свежее и здоровое дыхание.
-- Лида, а посмотри на звёзды, - попросил Коля, чувствуя то, ни с чем не сравнимое чувство счастья, которое возникает от разделённости твоей единственной любви.
-- Зачем же мне на звёзды смотреть, когда я на тебя смотрю...
-- Но ты всё-таки посмотри. Разве же можно где-нибудь ещё такие яркие звёзды увидеть? Посмотри - это же прямо купол какой-то, так и сияют так и переливаются, родные. Кажется, только протянешь к ним руку, и уже перенесёшься через весь космос, и узнаешь все тайны и красоты тех далёких, прекрасных миров.
-- Зачем же тайны и красоты тех далёких миров, когда я тебя люблю, Коленька?
-- Лида.
-- Я очень-очень тебя люблю, Коленька. И вот обещаю, что никогда-никогда тебя не изменю, - шептала своим искренним, нежным и светлым голосом Лида, обдавая его своим ароматным, мягким дыханием.
А потом, вдруг схватила его ладонь, и прижав к своей гладкой щеке, зашептала:
-- Ну что же ты, милый; думаешь, не понимаю я всё это? Ведь я точно также как и ты и землю нашу и звёзды люблю. И вот как свободная мне минутка выпадет, так на небо и на звёзды любуюсь. Ну а больше всех и больше всего на свете я люблю тебя, Коленька, вот поэтому на тебя сейчас и любуюсь. Ты извини меня, ладно?
Лида глубоко вздохнула:
-- Да за что же \"извини\"? - произнёс своим красивым баритоном Сумской, - мне очень даже приятно. Ведь и я тоже очень даже тебя люблю.
-- Вот и хорошо...
И тут прямо рядом с собой Коля увидел очи Лидии, которые он видел много раз до этого, но каждый раз находил в них нечто новое, потому что это были те очи, про которые говорят \"бездонные\".
Печальными были очи Лиды... Они, в последнее время, часто принимали такое печальное выражение, и вот Коля спросил шёпотом:
-- Лида, скажи, что такое?
-- Ах, ничего-ничего..., - покачала она головой, всё смотря на него этими своими удивительными, видящими вечность очами.
-- Лида, ведь между нами не должно быть секретов. Так вот и скажи мне, пожалуйста, что же ты такая печальная?
-- Печальная, - повторила Лида.
-- Да, и что же? Скажи мне, Лида.
Девушка вздохнула, и вымолвила:
-- Всё хорошо, Коленька. Просто вот иногда такое чувство бывает, будто и лето это, и весна уже ушедшая - это в последний раз в нашей жизни было. Понимаешь?
Коля Сумской кивнул.
Вообще-то, он хотел возразить; сказать, что и не стоит про это думать, что эта так - \"глупости, порождённые общей мрачностью военного времени\", но здесь, под этими удивительно близкими, и в тоже время - в бесконечности сияющими звёздами; здесь, где чувствовалась и вечность и смерть, и смерть не пугала, а была Жизнью, он не мог возразить Лиде Андросовой просто потому, что он чувствовал тоже, что и она.
Лида, бережно и ласково сжимая его ладонь, шептала:
-- Ну вот видишь, Коленька, ведь и ты чувствуешь тоже, что и я. Да и как же может быть иначе, если мы так близки друг другу, если мы любим друг друга. Ведь у нас и все мысли и чувства должны быть едиными, и продолжать друг друга...
-- Да, я чувствую, - вздохнул Коля, с умилением созерцая и Лиду, и звёзды над её головой.
А девушка шептала:
-- И я чувствую не только здесь, под звёздами, но и в свете дня, всегда-всегда чувствую эту связь с вечностью. И время чувствую огромное, и взгляды духовные на меня устремлённые. И само это чувство, оно такое величественное, что у меня даже и мурашки по коже бегут...
Коля всё смотрел в её глаза, и думал, что вот они перед ним - эти очи, такие всепрощающие. Вот, кажется, придёт к этим очам грешник, и начнёт кается, мучаться из-за своей греховности, а очи эти словно бы скажут ему: не мучайся, не надо; вот я всего тебя вижу, и всё-всё в тебе прощаю, потому что не надо никакого зла...
Но вот произошло страшное. Эти удивительные мгновенья тишины и единения с вечностью были разрушены нахлынувшей вдруг звуковой волной.
Звуки, которую эту волну составляли - были страшными звуками войны; то навалилась, ярясь острыми углами грохота, из-за холмов, и в пол неба разлетелась, неистовствуя звериной своей яростью канонада. Оттуда, из-за холмов, вздыбилось багровое, мерцающие свечение, и тут же с другой стороны несколько раз ударило разрывами крупных бомб.
И содрогнулась земля... Эта дрожь земли - этот пронёсшийся по ней отголосок дальнего лютого боя был бы незаметен для иных людей; но Лида и Коля, которые так эту свою Родную землю любили, не только почувствовали эту дрожь, но и испытали, через сердца их отразившуюся, духовную боль.
И вот они уже вскочили на ноги; и стояли так, повернувшись в ту сторону, к вздымавшимся из-за холмов зарницам; и не говорили друг другу никаких слов, но знали, конечно же, что там идут вражеские войска, а наши отряды, оставшиеся для прикрытия отступающей армии, из всех сил сдерживают натиск врага.
И Коля Сумской говорил:
-- Лида, ты такая добрая, светлая... Но ведь с тем злом, которое в лице фашистов воплотилось, надо бороться, и бороться беспощадно, чтобы наши дети жили в будущем мире любви и света; и чувствовали то, что нам доводилось чувствовать до войны и в мгновенья тишины. Да? Ведь ты согласна со мной?
И Лида Андросова, глубоко вздохнув и прижавшись к его плечу, молвила:
-- Да. Ведь это и мои чувства, Коленька...
* * *
Но до самого последнего часа, до тех пор, пока ненавистные враги не вступили в посёлок Краснодон, ни Коля Сумской, ни иные его школьные товарищи, так до конца и не верили, что это произойдёт.
Ведь ещё за пару месяцев до этого они свято верили, что фашисты будут разгромлены, причём где-то в отдалении, у границы, ведь не могла же война со всеми её ужасами, о которых они читали в газетах и слышали по радио, захлестнуть и затоптать столь милый, и красивый родимый край! И они жалели только о том, что им не доведётся самим внести вклад в этот разгром, потому что в армию их не взяли по возрасту.
Они всё верили, что Советская армия соберётся с силами и понесётся через их поселок бессчётными танковыми колоннами, а небе загудит истребителями и бомбардировщиками. Но вышло иначе.
В один из жарких июльских дней враги вошли в посёлок Краснодон. Они расползлись по улицам; самодовольные, громкие - со своими всегдашними выкриками и грубым хохотом; они бегали туда-сюда, заваливались в дома, кое-где останавливались, но в основном занимались грабежом; так как в их разумении посёлок Краснодон с его неуютными, большими и тёмными домами не слишком подходил для остановки всякого важного немецкого офицерья.
Но на улицах появились надписи весьма похожие на надписи в городе Краснодоне: то есть - страшные угрозы мирному населению за самые незначительные проступки, а также явиться на регистрацию туда то и туда то, ну и конечно - сдать оружие. За невыполнение последнего грозили расстрелом. Ходили по домам с обыском.
Обычно заходили два-три немецких солдата, а вместе с ними - два-три полицая; которые поступали в услужение к фашистам либо из местных, поселковых - и были неплохо всем знакомы, потому что в посёлке вообще проживало не так уж много людей, либо же прибывали из района.
Зашли и в дом к Сумским.
Колина сестра Люда подошла к своему брату, который сидел за столом, возле окна, и смотрел перед собой, но, казалось, ничего не видел. И все эти первые дни оккупации он практически не выходил из дома, и был очень мрачен; с ним невозможно было говорить - на все вопросы он отвечал односложно.
Из соседней горницы раздались звуки передвигаемой полицаями мебели, и их ругань. Люда видела, как сжались кулаки его брата, и она шепнула:
-- Ты только сейчас не делай ничего против них, ладно?
Коля побледнел больше прежнего, и медленно проговорил:
-- Если сейчас не бороться против этих, - он замолчал не в силах подобрать слов, в полной мере отражающих всё его презрение к оккупантам и их пособникам.
А затем Коля стремительно, со вдруг вспыхнувшим в нём чувством, проговорил:
-- Если не бороться с ними, то вообще зачем жить?!
В это дверь в Колину комнатку распахнулась, и туда, окружённые самогонной вонью, вошли, матерясь, полицаи. Карманы их грязных рубашек были оттопырены, так как они уже успели присвоить кое-что из того немногочисленного имущества Сумских, которое ещё оставалось после визита в их дом немцев.
И, увидев Колю, полицаи засмеялись, а один из них, грубо-развязным голосом заорал очень громко:
-- Ну чего сел?! Встать! Встать я сказал!!
И тогда, видя, что Коля сейчас может броситься на этого полицая, Люда зашептала ему:
-- Коленька, пожалуйста, я очень тебя прошу - ради и мамы...
Коля медленно поднялся; а полицай, всё матерясь, вскрикивал:
-- Ну чего ты, а?! Кто такой, а?! Говори - ты комсомолец?! А?! Отвечай живо, когда тебя спрашиваю...
Остальные полицаи, пересмеиваясь, начали шуровать по Колиной комнате - обыскивая её, и забирая те вещи, которые им приглянулись.
Тогда Люся ответила по возможности мягко:
-- Нет, он не комсомолец.
-- А ты чего лезешь?! Я тебя спрашивал?! Ну, отвечай, я тебя спрашивал?! - страшным голосом, выпучив глаза, заорал полицай.
И тогда Коля Сумской вымолвил тихим голосом:
-- Не кричи на мою сестру.
И этот полицай больше не кричал ни на Люду, ни на Колю. Он просто взглянул в глаза этого юноши, и понял, что в следующее мгновенье юноша убьёт его. Это было полицаю также ясно, как и то, что его полицаев господин - это германский фюрер.
И полицай испугался, потому что он вообще очень боялся смерти. Он отвернулся от Коли и Люды Сумских, и прохрипел на своих помощников:
-- Побыстрее тут всё обыскивайте, и пошли...
Через несколько минут, вполне довольные свои очередным грабежом, полицаи покинули дом Сумских.
Тогда Коля сказал своей сестре:
-- Я пойду...
Люда ничего не стала у него расспрашивать, но по глазам своего брата поняла, что ему невмоготу сидеть дома, что он жаждет бороться.
И она сказала ему:
-- Ты только осторожней будь. Ради нас с мамой. Пожалуйста. И к вечеру возвращайся.
Коля Сумской ничего не ответил, но стремительно вышел на улицу.
* * *
Состояние Коли было особенно мрачным потому, что он ещё не знал, как он сможет организовать эту борьбу с оккупантами. В голове его страстными вихрями проносились мысли о том, что надо расклеивать агитационные листовки, собирать оружие, но все эти мысли ещё оставались.
По улочке своего родного посёлка Краснодон стремительно шёл Коля Сумской...
Он очень хотел встретить кого-нибудь из своих друзей, а больше всего - Лиду Андросову. Но Лиде он хотел сказать уже о готовом плане действий; о том, как совершенно точно нужно бороться с врагом...
А иначе, без этого сложившегося плана, и идти к ней было стыдно... Стыдно?.. Коля Сумской остановился прямо посредине улицы, и ему совершенно плевать было на то, что его фигура могла показаться подозрительной тем многочисленным немцам и полицаям, которые обосновались в посёлке.
И хотя Лиды сейчас не было поблизости, Коля так ясно, будто она прямо перед ним стояла, увидел её удивительные, всёпрощающие, смотрящие в вечность очи, и подумал, с тёплым чувством успокоения, которое так необходимо было, после пережитых им страстных чувств.
Раздался голос:
-- Эй!
Коля сжал кулаки и резко обернулся. Он ожидал, что увидит полицая; и не знал, сможет ли сдержаться и простить этого пьяного предателя за то, что он нарушил ход его воспоминаний о Лидии.
Но он увидел не пьяного полицая, не предателя, а отличного парня, одного из своих школьных товарищей - Александра Шищенко.
-- Ну, здравствуй! Здравствуй! - сказал Коля, и протянул Саше руку.
Но от Колиного внимания не ускользнуло то, что, прежде чем пожать ему руку, Саша вытер ладонь о свои уже весьма грязные штаны. Оказывается, к его рукам прилипли комочки земли.
-- Ты копал что-нибудь? - спросил, пожав ладонь товарища, Коля.
-- Ага, - кивнул Саша, и быстро оглянулся - не видно ли кого поблизости.
Примерно в тридцати шагах от них стоял возле калитки полицай, и громко разговаривал с хозяевами того дома - чего-то от них требовал. И хотя этот, занятый руганью полицая едва ли смог бы их услышать, всё же Саша шепнул:
-- Здесь я тебе ничего не могу сказать. Опасно.
Коля Сумской очень был заинтригован этими словами. Ведь это значило, что Саша Шищенко владел какой-то информацией, которая могла очень не понравиться врагам, а раз так, то Сумской, который врагов страстно ненавидел, очень хотел к этой информации приобщиться.
И вот они прошли во двор к Шищенко. Это был совсем крохотный, но окружённый высоким забором, и от того тенистый дворик, где прежде надо было передвигаться с чрезвычайной тщательностью, чтобы не наступить на какой-нибудь из многочисленных, рассаженных на тесно сгрудившихся грядках злаков. Теперь, что вполне естественно, грядки были совершенно разорены, а злаки исчезли в глотках оккупантов.
Но всё же, несмотря на царивший на участке сильный беспорядок, Сумской обратил внимание на большую груду земли, которая возвышалась сбоку от дома Шищенко.
-- Что копали то? - шепнул Сумской.
Саша пытливо взглянул в Колины глаза, и практически сразу сказал:
-- Ну, ладно. Ты как раз один из тех товарищей, которым можно совершенно доверять. Это мы под полом в нашем доме потайную яму копали. То есть, сверху, вроде, доски и доски, а потянешь их в нужном месте, и откроется эта яма.
-- А зачем вы эту яму копали? - спросил Коля, очень надеясь, что Саша скажет, что для оружия, которое он нашёл в степи на местах боёв.
Но Саша ответил вопросом на вопрос:
-- А вот ты моего старшего брата Мишу помнишь?
-- Как же, как же. Ему уже двадцать пять лет исполнилось. По сравнению с нами - настоящий старик. Он участвовал в войне с белофиннами в 38-ом году. Правильно?
-- Ага, - и Саша продолжил. - А в 40-ом демобилизовался, и приехал в наш посёлок. Сначала работал помощником начальника шахты N1-5, а потом его избирают секретарем комитета комсомола шахты и членом бюро Краснодонского райкома комсомола.
-- Всё это замечательно. Но почему ты спрашиваешь о своём старшем брате? Ведь, насколько мне известно, он ушёл вместе с нашими войсками.
-- Нет, он здесь, - насторожённо прошептал Саша.
-- Вот так новость! Выходит ему, так же как и многим иным нашим беженцам немцы дорогу перекрыли.
-- И опять ты не прав, Коля. Дело в том, что Михаил по заданию райкома комсомола остался у нас для подпольной работы.
-- У-ух! - присвистнул от восторга Коля, и тут же просиял. - Вот это действительно замечательная новость.
Он порывисто пожал Сашину руку, и спросил:
-- Ну что - познакомишь нас?
-- Пойдём, - кивнул Саша.
* * *
И вот они вошли в дом. В первой, крохотной горнице, сидела за столом, занимаясь шитьём, пожилая женщина - мать Шищенко. Она испуганно взглянула на вошедших, но признав в спутнике его сына Сумского, улыбнулась ему и сказала:
-- Это ты Коля? Давно же ты к нам не захаживал...
-- Зато теперь, судя по всему, буду у вас частым гостем, - громко ответил, улыбаясь Николай.
И тут же чутким своим ухом уловим лёгкий шорох, который раздался из соседней горенки. Повернувшись к Саше, быстро спросил:
-- Михаил там?
Мать Шищенко выронила иглу, и громко вздохнула. А Саша обратился к ней:
-- Ну что ты, мама, волнуешься. Ведь знаешь, какой Коля товарищ надёжный. Ему всё можно доверять.
-- Знаю, знаю, - быстро произнесла мать. - Ну и пускай... Все же лучше бы про Мишу вообще никто до возвращения наших не узнают.
-- Узнают, мама, - заверил её Саша, - и так узнают, окаянные, что взвоют!
Затем Коля и Саша прошли в соседнюю горенку, которая оказалась ещё меньше, чем первая. И как раз из этого помещения услышал Коля некий шорох. Но на первый взгляд, никого там не было.
-- Миша, - негромко позвал Александр.
Но никакого ответа не последовало.
Тогда Саша пригнулся к полу, и ещё раз позвал:
-- Ну ведь это я. И к нам пришёл человек, которому мы можем полностью доверять...
Только после этого крышка на полу немного приподнялась. Из-под пола дыхнуло прохладой недавно раскопанной земли, и оттуда же глянули два насторожённых взгляда.
Наконец, крышка полностью откинулась, и из подвала выбрался Михаил Шищенко; всё такой же насторожённый и недоверчивый. Несмотря на значимость этого момента, Коля почувствовал некоторую комичность всей ситуации, и улыбнулся.
Михаил протянул Коле руку, а Саша, тем временем, закрыл крышку в полу.
-- Сумской? - спросил Михаил весьма сухим, официальным тоном.
-- Он самый! - широко улыбаясь, теперь уже от надежды, что ему прямо сейчас поступит важное задание от человека, так буквально выбравшегося из подполья.
А Михаил примостился за рабочим столом своего младшего брата, и вполоборота, глядя на Николая, проговорил по-прежнему сухим и очень тихим голосом:
-- Приходится быть осторожным. Тут, понимаешь ли, сказывается то, что формирование подполья проводилось через чур поспешно. В результате, в число, так называемых \"подпольщиков\" попали и предатели. Сколько мне известно, их стараньями уже разоблачены и расстреляны, или взяты под стражу многие действительно ответственные товарищи. Сижу здесь, а у самого нервы напряжены, как струны у гитары. Недавно полицаи заходили с обыском. Тогда ещё не было у нас этой ямы, так пришлось мне в шкаф забиться. Потом уже подумал: в шкаф то они точно заглянут. Они ж на вещи жадные. Но нет - не заглянули. Мне и самому всё это унизительно. Но что поделать?
-- Бороться, конечно, - без запинки произнёс Сумской, и тут же поинтересовался. - Что же, вы так и будете в этой яме всю оккупацию сидеть?
-- Есть у нас один человек хороший. Должен мне документы оформить, тогда смогу и на улицу выходить, - всё тем же напряжённым шёпотом произнёс Михаил Шищенко.
И тогда Коля Сумской сказал:
-- Всё это, конечно, очень хорошо. Но я вот прямо сейчас жажду - понимаете? - Жажду! - начать борьбу. И вы не говорите мне, что сейчас ещё ничего не готово и не известно, и не известно, когда будет готово. Я так просто без дела сидеть не намерен. Так что, давайте-ка, мне какое-нибудь задание. А если не дадите, так я самостоятельно начну борьбу с оккупантами.
Так говорил Коля, и не прав был бы тот, кто бы подумал, что речь его была чрезмерно напыщенной. Ведь в том то и дело, что каждое произносимое слово, шло из самого Колиного сердца, и он готов был тут же исполнить то, о чём говорил.
И, глядя на эту юношескую, а, может, и просто мальчишескую искреннюю горячность, Михаил на мгновенье улыбнулся, простой, открытой улыбкой. А затем вновь заговорил негромким, официальным тоном:
-- Есть у меня приёмник.
-- Приёмник. Вот здорово! - от восторга Коля пожал руку Михаила. - Вы знаете, у нас, у кого приёмники были - все изъяли; с этим враги так же строги, как с оружием были. Не сдал оружие - расстрел; не сдал приёмник - расстрел. А уж как искали у нас приёмник - всё в доме перерыли... Ну а вы где его прятали?
-- Где прятали, там его уже нет, - уклончиво ответил Михаил. - Но оказалось, что этот приёмник, который оставляли специально для использования в условиях подполья - нерабочий. Что это - халатность? Не думаю. Думаю - это умышленный акт. То есть, кто-то из наших иуд-предателей был ответственен как раз за оставление этого пресловутого приёмника, и намерено вывел его из строя.
-- Вот дела. Но ведь его можно починить, правда? - спросил Коля.
На это ответил Саша Шищенко:
-- Я в этом приёмнике посмотрел. И, в общем, несколько деталей надо заменить, а нескольких - просто не хватает.
-- А какие детали-то? - быстро спросил Коля Сумской.
-- Да детали-то так себе. То есть, в мирное время их без проблем можно было прикупить, но сейчас... В общем - днём с огнём не сыщешь...
-- Да подожди, - энергичным жестом остановил его Коля. - Ведь я знаю - мне сестра говорила, что полицаи все конфискованные приёмники снесли на поляну, которая возле их полицейского участка находится. Там сначала побили их молотками, а потом - развели костёр. Но сестра говорит, что некоторые части приёмников в тот костёр не попали. Так и валяются там. Думаю, что там вполне можно подыскать нужные нам детали. А где, кстати, ваш приёмник?
-- Да всё здесь же, - ответил Саша Шищенко, - указав на пол, под которым таилась яма.
А Михаил произнёс:
-- Но ставить приёмник в нашей хибарке не имеет смысла. Как нагрянут сюда полицаи, так сразу его и увидят.
-- Ладно. Перенесём тогда приёмник ко мне, - сказал Коля. - У нас чердак достаточно большой, и спрятать там есть.
-- Но только ведь не сейчас ты его понесёшь, - молвил Михаил.
-- Под покровом сумерек перенесу, - произнёс Сумской.
И через несколько минут Коля с лицом сияющим стремительно шёл к Лиде Андросовой. Он нёс радостную весть: они наконец-то начинают борьбу с врагами.
Глава 28
\"Любовь и война\"
Со счастливейшим, сияющим лицом пришёл Коля Сумской в дом к Лиде Андросовой. И только входя в её комнату, понял, как же соскучился по её дивным, в вечность смотрящим очам.
И вот она вскочила к нему навстречу, и вся сразу просияла; каким-то неземным, сказочным светом.
С большим волнением, чувствуя себя счастливейшим человеком на земле и, вместе с тем, укоряя себя за то, что не заходил к ней раньше, Коля проговорил:
-- Ну, вот я и пришёл.
-- Что же ты, Коленька, раньше то не приходил? - спросила Лида.
-- Да так, в общем...
-- Ведь, признаться, я ревновала тебя.
-- И к кому же?
-- Ну, мало ли девушек. А вообще - прости меня. Ведь то, что я говорю: это очень глупо. Да?
-- Лида. Слова твои - это самые для меня прекрасные слова. Но сейчас выслушай меня: я должен сообщить тебе кое-что очень важное.
Тогда Лида приблизилась к нему близко-близко; так что Коля почувствовал её свежее и ароматное, как лёгкий степной ветерок дыхание. И девушка вымолвила тихо-тихо, заглядывая своими печальными, добродетельными очами в самое его сердце:
-- Ведь ты про сон мне хочешь рассказать? Да?
-- Про сон? - переспросил Коля рассеяно, и вдруг улыбнулся.
Он улыбнулся потому, что неясное ещё воспоминание о привидевшимся ему ночью сне ожило в его сердце.
А Лида, ещё приблизилась к нему, так что Коля уже ничего не видел, кроме её очей.
Она провела ладонями по его щекам, и шептала:
-- Вспомнил. Да? Вот я вижу, что вспомнил...
А сон, который видел Коля, был также хрупок, как и всё прекрасное. И сон разбился о грубые грани дня; об ругань полицаев, об его собственные, такие напряжённые, изжигающие мысли.
Но теперь, рядом с Лидой, Коля чувствовал себя также хорошо, как честный человек может чувствовать себя в своих наилучших снах, в своей собственной умиротворённой душе.
И вот припомнились Коле кое-что из того сна. Он пришёл в дом к Лиде, а она сказала ему:
-- Вот и хорошо, что ты пришёл.
И они уселись рядом, на диванчике...
А теперь, когда Лида стояла так близко от него, и он созерцал её очи - Коля прямо внутри себя слышал её светлый шёпот:
-- Ты пришёл ко мне, а я сказала тебе: \"Вот и хорошо, что ты пришёл\"...
А Коля всё вспоминал тот сон. Лида говорила ему простые слова о любви, о единении душ, но и слова эти, и окружающие их предметы были воплощённой в некую форму духовностью. Эта тёплая, сердечная духовность протиралась в бесконечность, а средоточием духовности была сама Лида...
И теперь, при свете дня, девушка говорила ему:
-- Вот видишь - у нас даже и сны одинаковые.
А Коля спрашивал, счастливо улыбаясь:
-- Так, стало быть, и тебе снилось то же, да?
-- Конечно, - шептала она, откуда-то изнутри его.
Затем Коля начал рассказывать о Михаиле Шищенко, о радиоприёмнике, а Лида внимательно слушала его, и всё смотрела в самое Колино сердце своими тёплыми очами.
Рассказ был закончен, и Сумской спросил:
-- Ну так ты будешь помогать нам в борьбе?
-- Конечно, - кивнула Лида.
-- Ты будешь составлять листовки?
-- Ну, конечно же, Коленька.
Николай Сумской хотел ещё что-то спросить у Лиды Андросовой, и вдруг понял, что и нет надобности спрашивать; и всё, что надо, она сделает для подпольной борьбы; и он может рассчитывать на неё также, как и на самого себя...
Но он не стал говорить ей про то, что поздно вечером будет перетаскивать из дома Шищенко к себе на чердак сломанный приёмник. Всё-таки это было весьма опасным делом, и Коля не хотел, чтобы Лида напрасно волновалась.
А Лида, которая так чувствовала каждое движение его души, сразу поняла, что он что-то скрывается; и её очи стали ещё более печальными. Она шепнула:
-- Ну что же ты мне не говоришь всего?
И Коля ответил:
-- Потому что, мне не хотелось бы, чтобы ты волновалась.
-- Ну, вот ты сказал, и теперь я ещё больше буду волноваться за тебя, Коленька, - и вздохнула, едва не плача. - Ах, прости, я не хотела тебя расстраивать.
И Коля понял, что теперь уж точно должен ей сказать про перенос радиоприёмника. Ведь не мог же он оставить её в таком неведении.
Лида выслушала его, и тут же сказала:
-- А я с тобой пойду.
-- Но, Лида...
-- Коленька, прошу тебя. Так для всех лучше будет. Вот если мы пойдём вместе, остановит нас полицейский и спросит, что вы несёте? А у нас приёмник в ящике будет лежать. Вот мы и ответим полицейскому - ребёночек там лежит.
И Коля почувствовал, что, как говорит Лида - так действительно лучше всего, и он согласился с ней.
* * *
В сумерках выскользнул Коля Сумской из своего дома, и, пригибаясь, устремился к дому Шищенко. Возле одного заборчика, как и уславливались раньше, ждала его Лида Андросова.
Коля увидел эту девушку, такую хрупкую, стройную и милую; и подумал, что война - есть сон страшный; но где то в посёлке закричали хором полицая: бранясь, напоминая, что война - это реальность.
Не с улицы, а со стороны степи подошли они к дому Шищенко. В высоком заборе, который окружал этот дом, одна широкая доска отодвигалась - через этот лаз ребята и пробрались на двор.
Коля тихонько постучал в оконную раму. Практически тут же открылось окно, выглянул Саша. Шепнул:
-- Ну, готовы?
-- Да...
И Саша метнулся вглубь своей тёмной комнатки. Его брат Михаил так и не выглянул - он затаился.
Но вот Саша уже вернулся. Он перевалил через подоконник громоздкое радио, и шепнул:
-- Вы только осторожнее с ним, ладно?
-- Да уж понимаю, - тоже шёпотом ответил Коля. - Это же ценность такая...
И они распрощались до следующего дня.
Но нечего было и думать протиснуть массивный радиоприёмник через отверстие в задней части забора, так что ребята решили выйти на улицу, и уж потом, пройдя несколько домов, по переулку юркнуть в спасительную степь.
Приоткрыли калитку (замок с ней был выломан кем-то из представителей \"высшей расы\"), и шагнули на улицу.
Из центра их посёлка, где фашисты устроили свои учреждения, и отделение полиции, долетали электрические отсветы; но вообще же пространство казалось тёмным, и в двадцати шагах уже едва ли можно было что-нибудь разглядеть.
Прошли совсем немного, и тут спереди - топот; и звуки, которые были похожи на свиное похрюкивание. Так в наглую, так шумно, мог идти только полицай. И Коля с Лидой замерли, вжались в забор, возле которого проходили.
Вот и луч сильного электрического фонаря метнулся в одну, в другую сторону, а затем... пропал.
-- Хотел бы я знать, куда он делся, - вымолвил Коля.
-- Я очень волнуюсь, - призналась, обволакивая его своим успокаивающим, тёплым дыханием Лида.
Они подождали ещё пару минут, затем медленно двинулись вперёд.
-- Надо быть очень осторожными. Возможно, он просто затаился и поджидает нас, - очень тихо шептал Сумской.