Потом капитан Ми вместе с субалтернами в баркасе отправился на совещание, проводившееся на “Уэлсли”. Вернулся он не скоро и вновь призвал Кесри в свою каюту.

В руководстве экспедиции произошли серьезные изменения, сказал капитан. Адмирал Фредерик Мейтленд, назначенный командующим корпуса, занемог, сию должность занял контр-адмирал Джордж Эллиотт, кузен капитана Чарльза Эллиотта, британского полномочного представителя в Китае.

Контр-адмирал присоединится к экспедиции позже, сейчас он на пути из Кейптауна. Обязанности командующего пока исполняет коммодор сэр Гордон Бремер, начальника штаба – полковник Баррелл. Последний уже принял ряд важных решений касательно стоянки в Сингапуре. Одно из них в том, что английским солдатам и сипаям запрещено покидать корабли.

Кесри расстроился, он лелеял надежду хоть несколько дней провести на суше.

– Но почему, сэр?

– Сингапур – колония молодая, и двадцати лет еще не исполнилось, – сказал капитан. – Разбить на острове большой лагерь, в котором хватит места для всех, затруднительно из-за густых лесов. А здесь тигры – давеча на окраине города они сожрали двух человек.

– Сколько мы простоим здесь, сэр?

– Бог его знает. На подходе еще больше трети корпуса. Я думаю, этим войскам добираться недели две, не меньше.

– А увольнение на берег нам разрешат, сэр? – спросил Кесри.

Капитан окинул его взглядом и кисло улыбнулся:

– Проку-то все равно не будет, хавильдар. Если размечтался о шалавах, выкинь из головы. В Сингапуре женщины на вес золота, здешние бордели забиты переодетыми мужиками, запросто нарвешься на пидора. И коль игра в очко тебе не по нраву, отвлекайся изучением китайской философии инь-ян.

– Но чем занять людей в эти две недели, сэр?

– Муштрой, хавильдар, муштрой! – рассмеялся капитан. – Навыки гребли, приемы рукопашного и штыкового боя, подготовка к артиллерийской стрельбе. Не волнуйся, дел хватит.



Узнав имя громадного линкора, оснащенного семьюдесятью четырьмя пушками, Ширин воскликнула:

– Мне знаком этот корабль! Он построен на бомбейской верфи Вадиа, друзей нашей семьи. Я наблюдала за его спуском на воду. Парусник назван в честь сэра Артура Уэлсли.

– Герцога Веллингтонского? – уточнил Задиг.

– Ну да. Знаете, я видела сэра Артура. Это было после его победы в битве при Асаи. Герцога чествовали в Бомбее, и Вадиа пригласили нас на шикарный прием, который устроили в своем особняке. Девушкам и женщинам разрешили укрыться в джхарокхе[71], чтобы посмотреть на прибытие важного гостя. Выглядел он невероятно сурово.

– Для женщины, всю жизнь соблюдающей пурду, вы повидали немало, биби-джи! – хохотнул часовщик.

Ширин тоже засмеялась, но как-то нервно. Задиг прекрасно понимал, чем заняты ее мысли.

– Тревожитесь из-за Фредди?

– Да, Задиг-бей, – кусая губы, кивнула Ширин. – Я думаю о нем беспрестанно.

– Хотите, завтра поищем его вместе?

Предложение повергло Ширин в панику. Возможность встречи с сыном покойного мужа в незнакомой обстановке, с бухты-барахты, пугала ужасно.

– Нет-нет, так нельзя. Мне нужно время, я должна подготовиться.

– Хорошо, как скажете, биби-джи.

Следующим утром Ширин с палубы проводила Задига на берег, а затем по очереди с Розой сторожила его возвращение.

Около полудня забарабанили в дверь ее каюты, внутрь просунулась голова компаньонки:

– Задиг-бей вернулся, ждет вас на квартердеке!

Ширин поспешила на кормовую палубу, где под тентом сидел часовщик. Увидев ее, он встал и широко улыбнулся:

– Хорошие новости, биби-джи. Я нашел Фредди.

– Правда? Рассказывайте подробно.

– Все вышло просто: он увидел меня на набережной Боут-Ки и поспешил поздороваться. Нам с вами повезло, поскольку я бы его не узнал.

– Почему же?

– Он очень переменился, даже английский его стал иным. И выглядит по-другому: сильно похудел, отпустил бороду. Если честно, вид у него неважный.

– А в чем причина?

Задиг прокашлялся.

– Кое-что я вам не сказал, биби-джи.

– Ну так скажите!

– Понимаете, Фредди – курильщик опия. В том ничего необычного, в Китае покуривают многие, но у него это стало пристрастием. Казалось, он одолел свой недуг, но теперь, по-моему, все возобновилось. Сейчас, конечно, для него трудное время, Фредди тяжело переживает смерть Бахрам-бхая.

Лишь теперь Ширин осознала, что кончина мужа явилась сокрушительным ударом не для нее одной.

– Полагаете, он тоскует по отцу?

– Безусловно. Пусть они не всегда ладили, но Бахрам был глыбой, на которую сын порой ярился, однако она служила ему укрытием. А нынче парень стал круглым сиротой и переживает, что не проводил мать и отца в последний путь. Знаете, в душе Фредди истинный китаец и казнится тем, что не обеспечил родителю вечный покой. Складывается впечатление, будто его… – Задиг уставился в небо, подыскивая нужное слово, – посещают.

– Кто посещает? – Ширин поежилась. – Я не понимаю, Задиг-бей, извольте объяснить.

– Я не умею это выразить складно, биби-джи, но порой Фредди слышит голос отца и ощущает его присутствие. По его словам, оттого-то он и перебрался из Малакки в Сингапур. Дескать, знал, что я приеду, и ждал меня.

– Вы его о том известили?

– Да нет же! Я понятия не имею, как он узнал о моем приезде. Все это очень странно, и завтра вы уж сами его расспросите.

– Завтра? – вскрикнула Ширин. – Так скоро?

– Да, завтра утром он будет здесь. – Часовщик словно подвел черту. – Конечно, вы не обязаны с ним встречаться, коли нет желания.

Ширин провела бессонную ночь и утром, встретившись с Задигом на квартердеке, не сумела скрыть своих опасений:

– Не знаю, надо ли мне видеться с Фредди? Что хорошего из этого выйдет? Я уж думаю, что совершила ошибку. Не следовало искать человека ради утоления своего любопытства.

Задиг покачал головой:

– Дело вовсе не в любопытстве, а в том, что никто, кроме вас, биби-джи, не вернет ему душевный покой. Только вы его убедите, что он занимал особое место в отцовском сердце. На свете мало женщин, которые решились бы на то, что готовы сделать вы. Не стоит идти на попятный.

– Но я так боюсь, Задиг-бей! – Ширин схватилась за грудь, унимая сердцебиение.

– А вам и не нужно бросаться в омут с головой. Понаблюдайте со стороны. Я ничего ему не скажу, пока вы не подадите знак.

На том и порешили. Когда шлюпка с Фредди подвалила к кораблю, Задиг сошел на главную палубу, а Ширин, оставшись на квартердеке, накинула шаль на голову и из-за укрытия балюстрады взглянула на худощавого невысокого человека в поношенном полотняном костюме и широкополой шляпе, взбиравшегося по забортному трапу. Бившее в глаза солнце не давало хорошенько рассмотреть его лицо, затененное головным убором. Тут на палубе появился Захарий, и часовщик, познакомившийся с ним в пути, представил ему своего гостя:

– Мистер Рейд, позвольте рекомендовать моего крестника Фредди Ли.

– Рад знакомству, мистер Ли, – сказал Захарий, подав руку.

– Взаимно, мистер Рейд. – Фредди как будто смутился и, сдернув шляпу, прижал ее к груди. Теперь Ширин смогла разглядеть его лицо.

Удивляла не болезненная худоба – впалые щеки, ввалившиеся глаза, – но сам тип лица, настолько китайский, что, по первому впечатлению, его обладатель никак не мог быть сыном Бахрама.

Однако, вглядываясь в это лицо, Ширин постепенно меняла первоначальное мнение, ибо все больше находила знакомые черты: темные густые брови, полные губы и, самое главное, точеный нос с горбинкой.

– Вы еще не бывали в Сингапуре, мистер Рейд? – спросил Фредди. – Я готов стать вашим гидом, ла[72].

Он улыбнулся, мгновенно став копией Бахрама в молодости. И теперь Ширин не понимала, как могла усомниться, что этот юноша – сын ее мужа.

Поймав взгляд Задига, она кивнула и поспешно прошла в пассажирский салон, который, к счастью, был пуст. Ширин села на кушетку и, повернувшись лицом к двери, сбросила накидку.

Фредди вошел первым; увидев Ширин, он улыбнулся ей, как давней знакомой, и отвесил поклон.

– Фредди, я хочу кое с кем тебя познакомить… – начал Задиг, но его перебили:

– Излишне, ла. Я знаю, кто это.

Стараясь быть приветливой, Ширин похлопала по кушетке рядом с собой:

– Не угодно ли присесть?

Не выпуская шляпу из рук, юноша сел на кушетку.

– Фредди… – произнесла Ширин, словно опробуя имя на слух, и протянула руку. Если б молодой человек подал свою, они бы, наверное, ограничились рукопожатием, но он этого не сделал, и ладонь Ширин проследовала дальше, коснувшись его лица. Пальцы ее заскользили по бровям, носу, подбородку, и Ширин показалось, что перед нею предстал воскресший Бахрам. Глаза ее наполнилась слезами, она притянула к себе Фредди, и он, уткнувшись в ее плечо, тоже расплакался.

Потом он поднял голову, и стало видно, что покрасневшие глаза его горят диковатым огнем: будто избавившись от занавесей взрослости, они превратились в бездонные колодцы страдания, накопленного с детства.

– Я так ждал вас. – В голосе его слышался упрек. – Все думал, ну когда же вы приедете?

– Как ты мог знать об этом?

– Отец сказал. – Фредди улыбнулся. – Он говорил, мы с вами увидимся еще прежде месяца Голодных духов[73].

Заметив, как побледнела Ширин, Задиг знаком попросил его замолчать.

– Нет-нет, продолжай, – настояла Ширин. – Что еще он сказал?

Фредди ответил не сразу.

– Отец повелел вместе с вами ехать на Гонконг, чтобы на его могиле зажечь жертвенник в память о нем и маме.



Первое впечатление Захария от Сингапура было огорчительным: издали поселение выглядело этакой просекой в джунглях. Да и вблизи его облик не особо улучшился: выбравшись из шлюпки, что доставила с “Лани” к шаткому бамбуковому причалу, Захарий ступил на слякотную набережную Боут-Ки.

Однако город, больше смахивавший на рыбацкую деревеньку, был отнюдь не сонный. Едва сойдя с причала, Захарий очутился в толпе, которая вынесла его к открытому перепутью под названием Торговая площадь, окаймленному салунами, конторами шипчандлеров и брокеров, лавками, цирюльнями и прочими заведениями.

Углядев вывеску “Завтрак”, он зашел в харчевню, где спросил чай и бараньи котлеты, и в ожидании заказа взял газету “Сингапурские вести”, оставленную кем-то из посетителей. Взгляд его упал на заметку, начинавшуюся словами “Кое-где в городе розничная цена лучшего бенгальского опия поднялась до восьмисот пятидесяти испанских долларов за ящик”.

Захарий ошалело откинулся на спинку стула. Он-то надеялся сбыть свой опий по семьсот долларов, и то если повезет. А тут нежданно-негаданно такая удача!

Спешно заглотнув котлеты и запив их чаем, Захарий вышел из харчевни и уже по-новому взглянул на залитую солнцем площадь. Неужто в этом затрушенном городке дают столь высокие цены? Прям не верится.

Кто-то, тронув за локоть, вывел его из задумчивости:

– Доброго дня, мистер Рейд.

Резко обернувшись, Захарий увидел господина, с которым вчера познакомился на палубе “Лани”. Имя этого человека, одетого в тот же светлый полотняный костюм, не вспомнилось.

– Я Фредди Ли, – сказал он, протягивая руку.

– Здравствуйте, мистер Ли. – Захарий ответил рукопожатием. – Какая приятная неожиданность.

– Почему – неожиданность? – неулыбчиво возразил Фредди. – Сингапур город маленький, э? Вы его уже осмотрели?

– Нет еще, я только сошел на берег.

– Так давайте я устрою вам экскурсию. Много времени это не займет.

Захарий мешкал, прислушиваясь к интуиции, которая противилась сему предложению, но Фредди добавил:

– Не опасайтесь, ла. Вскоре мы с вами станем попутчиками.

– Вот как? Вы будете пассажиром “Лани”?

– Да. Господин Карабедьян, мой крестный, предложил разделить с ним его каюту. Вместе с вами я отправлюсь в Китай, ла.

Захарий успокоился.

– Хорошо, мистер Ли, я не прочь осмотреться.

Он зашагал рядом с гидом, обращавшим его внимание на достопримечательности: вот отель “Лондон”, основанный мсье Гастоном Дютронкуа, вон там виднеется портик церкви Святого Андрея, а еще дальше – губернаторский особняк.

– Посмотрите вокруг, мистер Рейд. Взгляните на красивые новые здания. Не упустите из виду корабли в гавани. Знаете, почему они здесь? Потому что Сингапур – свободный порт, где не платят налоги и пошлины. Откуда же город берет деньги?

– Просветите, мистер Ли.

– Опий, монополия британского правительства, оплачивает все: отель, церковь, губернаторский особняк. Все это зиждется на опии.

Вскоре улицы, ставшие у́же и грязнее, подсказали, что европейская часть города осталась позади. Дорога превратилась в петлявший вверх по холму разъезженный проселок, вдоль которого тянулись хижины и лачуги. Здесь было людно от индусов и китайцев не слишком достойного вида.

Захария кольнуло недоброе предчувствие, и он замедлил шаг.

– Благодарю вас, мистер Ли. Пожалуй, мне пора обратно на корабль.

Фредди ничего не сказал, но только кивнул, словно кому-то подав знак. Оглянувшись, Захарий увидел двух дюжих парней, медленно шедших следом. Он понял, что угодил в какую-то ловушку, и резко остановился.

– Не знаю, что вы затеяли, только имейте в виду: при себе у меня нет ничего ценного.

– Зачем обижаете, э? – усмехнулся Фредди. – Ваши деньги мне без надобности, мистер Рейд.

– А что вам нужно?

– Чтоб вы повидались с моим другом, ла. – Фредди показал на дом неподалеку.

– Зачем?

Ответ был короток:

– Он так хочет, вот и все.

Они подошли к дому, Фредди открыл дверь:

– Милости прошу, мистер Рейд.

Захарий шагнул в темное нутро и после яркого света улицы на мгновенье ослеп. Промаргиваясь, он встал на пороге, однако сразу учуял густой сладковатый запах опийного дыма. Но вот глаза немного обвыклись, и Захарий разглядел большую сводчатую комнату с лежаками вдоль стен. Окна были закрыты ставнями, крохи света просачивались сквозь щели в черепичной крыше.

В углу булькал котелок, возле которого хлопотали двое мальчишек – один помешивал варево из опия-сырца, другой опахалом раздувал угли. Увидев гостей, один мальчишка подошел и снял с них башмаки. Захарий ощутил глинобитный пол, холодивший босые ступни.

– Сюда, мистер Рейд. – Фредди подтолкнул его в дальний конец комнаты, где возле стола с восьмиугольной мраморной крышкой расположились два лежака на высоких ножках. Растянувшись на одном из них, он пригласил и Захария: – Прошу, устраивайтесь удобнее.

Натянутый как струна, Захарий присел на край лежака.

– Чаю, мистер Рейд?

Возник мальчишка с подносом, но Захарий даже не взглянул на него.

– Это всего лишь чай, ла. – Фредди взял чашку и подал Захарию. – Уж позвольте принять вас как подобает, мистер Рейд. Два года назад мы и не думали, что вот так вот встретимся.

Захарий не сразу вник в смысл последней фразы, но потом чуть не выронил чашку.

– Что значит, черт возьми, два года назад?

– Вы все еще не узнали меня?

В потемках Захарий скорее догадался, чем увидел, что собеседник улыбается.

– Не понимаю, к чему вы клоните, мистер Ли, – тихо сказал он. – Мы только вчера познакомились на палубе “Лани”.

– О нет, мистер Рейд, это произошло на другом корабле, ла. Может, вам будет легче вспомнить, если я назову вас Зикри-малум?

– Я в толк не возьму, о чем вы! – Захарий еще больше напрягся, таращась сквозь тьму.

– Постарайтесь, и сразу все вспомните, – рассмеялся Фредди. – “Ибис”, э? Мистер Кроул, первый помощник, его каюта. Нож вспоминается? Вас хотят зарезать или, может, чего хуже? Но тут кое-что случается, помните? Кто-то входит, э?

Точно в кошмарном сне перед глазами Захария вдруг возникла яркая картинка: сильная качка, в каюте первого помощника он уперся руками в переборки, над ним навис Кроул, в кулаке его зажата страница, вырванная из судового журнала… “Мне на это плевать, Рейд… клал я, что вы мулат… какой есть, такой есть, мне без разницы… ты – мне, я – тебе, баш на баш, без дураков… иногда заглянете ко мне в каюту…” Сверкает нож, злобный рык: “Не родился еще тот ниггер, что заякорит Джека Кроула…”

– Вспомнили, Зикри-малум? – Фредди зажег лампу и поднес ее к своему лицу. – Теперь понимаете, кто я такой?

Не столько лицо, сколько движения – быстрые, расчетливые, точные – убедили Захария, что перед ним тот самый узник с “Ибиса”. Вот и тогда он, вооруженный ганшпугом, возник, словно призрак, в дверях, чтобы свести счеты с Кроулом, и, сделав свое дело, растаял, как тень. Последний раз он мелькнул на баркасе, когда тот под аккомпанемент ревущего шторма с четырьмя другими беглецами отвалил от “Ибиса”.

Изгоняя видение, Захарий потер глаза и постарался успокоить себя неопровержимым фактом: все беглецы утонули. В том диком шторме они не могли уцелеть, и он сам видел свидетельство их гибели – перевернувшийся баркас с пробитым днищем.

Наверное, подумал он, пары бурлящего опия затуманили ему голову и оттого все вокруг кажется зловещим, нереальным, враждебным. Захарий протянул руку, словно желая убедиться, что перед ним не тень, а человек во плоти. Фигура на лежаке не шелохнулась.

– Нет, я не призрак, мистер Рейд.

Захарий привалился к стене. Что ему нужно, этому беглому урке? Зачем он непрошено открылся? Понимал ведь, что Захарию придется донести о нем властям. А раз понимал, значит, не намерен отпустить его живым? Он же опытный душегуб.

Захарий глянул на дверь. Ничего хорошего: два бугая, что шли следом, теперь сторожат выход.

Фредди как будто читал его мысли.

– Надеюсь, вы не хотите покинуть нас прямо сейчас, э? Сперва хорошенько подумайте, а то совершите большую ошибку. Ну придете вы в полицию и скажете: “Эй, я видел заключенного, бежавшего с ”Ибиса”!” И что потом? Как докажете? Против меня никаких улик, ла. Предположим, вам поверят, и что дальше, э? Я скажу, это вы устроили наш побег. И это вы убили Кроула. Дескать, он хотел кое-что с вами сотворить, ла.

Захарий пожал плечами:

– Вас и слушать не станут – чего стоит ваше слово против слова белого саиба?

– А если я скажу, что Зикри-малум не вполне белый? – Фредди насмешливо сощурился. – Что тогда, э? Наверное, у вас будут большие неприятности с другими саибами.

Захарий аж задохнулся и, сплетя пальцы, вновь приказал себе успокоиться.

– Послушайте, мистер Ли, что вам от меня надо? Зачем вы меня сюда привели?

– Я же сказал, э? Друг хочет повидаться. Поговорить. Может, затеять дельце, э?

– И где он, ваш друг?

– Недалече. – Фредди кивнул мальчишке, хлопотавшему у котелка, и тот скрылся за дверью в другом конце комнаты. Через минуту оттуда вышел человек в китайском халате и шапочке; глаза его на морщинистом, иссушенном солнцем лице прятались под нависшими веками, измазанный кроваво-красной жвачкой рот обрамляли жидкие вислые усы.

– Чин-чин, Зикри-малум!

Вот его-то Захарий узнал безошибочно.

– Серанг Али? Ты?

– Да, моя серанг Али.

– Едрит твою через колено! Я мог бы и догадаться… Значит, здесь вся ваша беглая пятерка?

– Нет, Зикри-малум. Все вместе легко ловить, да?

– А где трое других?

Боцман подсел к Фредди и усмехнулся:

– Зикри-малум все повидать. В свой время.

Глядя в непроницаемые глаза боцмана, Захарий испытал странное чувство, будто взирает на нечто безжалостное и неуловимое, как сама судьба. Вспомнилось, что именно серанг Али посеял в нем амбициозное желание стать помощником капитана и саибом, а затем на память пришли прощальные слова боцмана, сказанные накануне побега: “Зикри-малум шибко хитрый, да? Серанг Али не тягаться”. Еще тогда они встревожили, ибо в них слышалась издевка.

– Чего ты хочешь, серанг Али? – насторожившись, сказал Захарий.

– Мало-мало вопрос спросить.

– О чем?

– Как Зикри-малум добраться Сингапур?

– Наверное, ответ тебе уже известен. – Захарий чуть помешкал. – Я суперкарго на “Лани”.

– Корабль везти солдат тоже?

– Да, роту сипаев.

– Сколько человек?

– Зачем тебе это, серанг Али? – прищурился Захарий.

– Один милый друг-китаец хочет знать.

Захарий все понял.

– Ах вот оно что! Ты шпион?

Боцман помолчал и смачно харкнул жвачкой в медную плевательницу.

– Почему Зикри-малум такой говорить? Мы быть друзья, так? Моя хотеть мало-мало помочь. – Он подался вперед: – Зикри-малум иметь много ящик опий. Он ответить и получать очень хороший цена. Один тысяча доллар. – Али выдержал паузу, позволяя оценить сумму. – Хорош не хорош, а?

– В смысле, тысяча за ящик?

– Да. Один тысяча. Серебро.

Захарий задумчиво пожевал губами – предложение настолько выгодное, что даже не верится. По такой цене десять ящиков окупят все траты, остальные дадут чистую прибыль.

– И что за это потребуешь, серанг Али?

– Ничего. Только маленько спросить. Ну, ударить по рукам? – Боцман протянул ладонь, но Захарий ее игнорировал.

– Нет, пока что сделка не заключена. Сперва возьмешь десять ящиков по обещанной цене – тысяча серебряных долларов за штуку. И лишь потом начнем переговоры.

Глаза боцмана вспыхнули, он хлопнул Захария по плечу:

– Молодец! Зикри-малум опять шибко хитрый! Так и надо вести бизи-нес. Деньга на бочка!



30 мая 1840

Хонам



Нынче утром я пришел в печатню, а там уже сидел Чжун Лоу-сы. Это было так необычно, что послужило знаком чего-то из ряда вон выходящего.

Старец и Комптон просматривали кипу газет. Лица обоих были серьезны, но вместе с тем скептичны, словно вести не вполне заслуживали доверия.

– Мат лю аа? Как дела? – спросил я, и Комптон уныло покачал головой:

– Маа маа фу фу, не так чтобы очень.

– Что-то случилось?

– Получено известие: из Калькутты в Сингапур прибыла английская эскадра – шесть боевых кораблей, один очень большой, у него семьдесят четыре пушки. Кроме того, два парохода и двадцать транспортных судов с войсками и снаряжением. Большинство солдат – индусы из Бан-гала (Бенгалии) и Ман-да-ла-са (Мадраса), что в южной части Иньду (Индии). Суда предоставлены индийскими купцами.

– Как вы это узнали?

Оказалось, Чжун Лоу-сы послал в Сингапур лазутчика – опытного моряка, некогда бывшего пиратом, он-то и раздобыл все эти сведения.

– И куда направляются корабли? – спросил я.

В Китай, сказал Комптон и в доказательство предложил глянуть присланный лазутчиком номер “Сингапурских вестей”: эскадра, утверждала газета, проследует к южному побережью страны, а затем возьмет курс на север, дабы с определенной позиции оказать давление на Пекин. Видимо, в Сингапуре это уже ни для кого не секрет.

Известие ошеломило печатника и Чжун Лоу-сы. Наверное, они, вопреки всем предостережениям, в глубине душе не верили, что Британия и впрямь нападет на Китай. Даже комиссар Линь говорил, что вряд ли дело дойдет до войны; английских торговцев опием он считал обычными жуликами, не имеющими государственной поддержки. Я думаю, для него непостижимо, что одна страна готова снарядить военную экспедицию за море, дабы заставить другую страну покупать опий.

Я спросил, известна ли численность войска, прибывшего в Сингапур. По прикидкам лазутчика, сказали мои собеседники, корпус насчитывает около трех тысяч солдат, половина из которых индусы. Эти цифры несколько успокоили Чжун Лоу-сы: если б англичане и впрямь вознамерились начать войну, считает он, силы их были бы куда значительнее, ибо немыслимо столь маленькой армией воевать со страной таких размеров да с таким населением. Наверное, англичане ограничатся демонстрацией силы, как они уже делали дважды, в 1816-м и 1823-м, прислав сипаев в Макао. И потом, будь их намерения серьезны, состав экспедиционного корпуса был бы в основном английским. Разве можно зависеть от сипаев в столь ответственном деле? В подобных обстоятельствах китайцы никогда не используют иностранные войска.

Уже не в первый раз я обратил его внимание на то, что в своих азиатских кампаниях англичане всегда уверенно полагались на индийских сипаев – так было в Аракане, Бирме, Персидском заливе и прочих местах. Численность войска еще ни о чем не говорит, поскольку главная ударная сила не пехота, а корабли. Расчет сделан на подавление китайского флота.

Старец согласился, что на воде им будет трудно противостоять английским военно-морским силам, однако добавил: в какой-то момент боевые действия переместятся на сушу, где китайцы, имея огромное численное превосходство, преподадут англичанам хороший урок за опрометчивую высадку.

Хотя британцы, похоже, именно к ней и готовились. Лазутчик донес, что солдаты усиленно отрабатывают тактику действий на суше и воде. Одно устройство, похожее на то, что в китайский Новый год расцвечивает небо фейерверками, произвело неизгладимое впечатление на городских зевак. Осведомитель лазутчика сообщил, что оно именуется “ракета Конгрива” (пометку с названием по-английски на полях донесения сделал, конечно, сам источник информации).

На вопрос Чжун Лоу-сы, известно ли мне что-нибудь об этом оружии, я ответил отрицательно. И тогда старец попросил разузнать о нем.

Сперва я опешил: где, скажите на милость, я раздобуду сведения о ракетах? Но потом меня осенило: в английской фактории имелась большая библиотека со справочниками по всевозможным предметам.

Разумеется, обитатели давно покинули факторию, но китайские слуги, многие из которых работали на купцов гильдии Ко-Хон, приглядывали за зданием. И если Чжун Лоу-сы замолвит словечко, нас с Комптоном допустят в библиотеку.

Старец ухватился за мою идею, и через час-другой нас известили, что допуск получен.

На закате мы с Комптоном пришли в английскую факторию, где пустынными коридорами нас препроводили к запертой библиотеке на последнем этаже здания.

Я не ожидал увидеть столь просторное помещение с удобными кожаными креслами, большими столами и бесконечными рядами застекленных шкафов. Обилие книг устрашало – чтобы осмотреть все полки, уйдет бездна времени.

К счастью, на столе я увидел каталог и с его помощью быстро отыскал “Руководство по полевой артиллерии”, в котором наверняка имелся раздел, посвященный ракете Конгрива.

Обратившись к сему пособию, я с удивлением обнаружил, что речь идет об усовершенствованном оружии, изобретенном в Индии. Да, китайцы с древности были знакомы с ракетами, но использовали их только для фейерверков и никогда в военных целях. Около сорока лет назад султан Хайдер Али, правитель княжества Майсур, и его сын Типу, воюя с Ост-Индской компанией, первыми превратили ракеты в оружие. В битве при Бангалоре, тогда еще крепости, появились летающие бомбы, наводившие ужас на противника и заставившие нынешнего герцога Веллингтонского отступить. И хотя в конечном счете майсурские султаны потерпели поражение, англичане, признав ценность новшества, отправили несколько трофейных ракет в королевский арсенал в Вулидже, где некий Уильям Конгрив (наверняка потомок драматурга)[74] их усовершенствовал. Англичане использовали ракеты Конгрива в наполеоновских войнах и войне 1812 года, а теперь явно нацелены применить их в Китае.

В библиотеке мы просидели долго и отыскали еще пару “полезных” справочников – по строительству укреплений и навигации; к сожалению, о пароходах и паровых двигателях ничего не нашлось.

Покидая читальню, я взял несколько книг для себя. Я уже соскучился по романам и пьесам, а потому затолкал в свою котомку “Памелу”, “Любовь в избытке”, “Робинзона Крузо”, “Викария Уэйкфилда”, “Тристрама Шенди”[75], перевод вольтеровского “Задига” и полдюжины других книг.

В последний момент на глаза мне попалась книжка, ярким тисненым корешком выделявшаяся среди строгих томов, – “Бал бабочек и пир кузнечиков” Уильяма Роско[76]. Когда-то точно такую же я купил в Калькутте, начав учить Раджу английскому языку; это дешевое американское издание стоило, однако, целую гинею. Не совладав с искушением, я взял книгу с полки и сунул в котомку.

Вернувшись к себе на квартиру, первым делом я открыл детское стихотворение, которое много раз читал сыну и знал почти наизусть. Я разглядывал знакомые иллюстрации, и в голове возник чуть шепелявый голосок Раджу, пробирающийся по строчкам “Наденьте шляпки набекрень, мы проведем чудесный день на бале бабочек…”. Я прям чувствовал, как сын ерзает у меня на коленях, и слышал себя: “Нет-нет, Раджу, это слово произносится вот так…”

Воспоминание было столь ярким, что я выронил книгу и едва не расплакался. Но что толку изводить себя мыслями, и потому я стараюсь пореже думать о прошлом, о жене и сыне. Да только стихотворение, застав врасплох, пробило мою оборону. Я всеми силами пытался не захлебнуться в пучине тоски, что смела всякие преграды, накрыв с головою.



Дни собирались в недели, экспедиционный корпус неуклонно прирастал числом. Вялая струйка судов из Мадраса принесла сипаев 37-го полка, изрядное подразделение инженерных войск и две роты минеров. Ожидались еще корабли, прежде всего “Голконда”[77], которая должна была доставить командующего корпусом, персонал и снаряжение штаба. Из-за них-то эскадра и стояла на якоре, хотя всем уже не терпелось отправиться в путь.

В самом конце мая капитан Ми вызвал к себе Кесри и сообщил: “Голконда” и “Тетис”[78] задерживаются на неопределенное время, они догонят корпус у китайского побережья. Поскольку больше нет причин торчать в Сингапуре, коммодор Бремер приказал основной части эскадры утром выдвигаться, взяв курс к устью Жемчужной реки.

– Сколько займет дорога, сэр?

– Я полагаю, от десяти до пятнадцати дней.

Наутро эскадра под водительством “Уэлсли” вышла из гавани. Линкор, на салингах и пертах которого застыли силуэты матросов, оттененные вздувшимися парусами, являл собою впечатляющую картину. Следом парами шли фрегаты, устремившие носы навстречу ветру, а за ними – пароходы, пенившие воду лопастями колес. Транспортные суда по два-три в ряд готовились замкнуть шествие.

Паруса “Лани” наполнились ветром, и оркестр, выстроившийся на главной палубе, заиграл бравурный марш. С верхней палубы Задиг, Ширин и Фредди любовались юными музыкантами в белой форме. Что до Раджу, у него просто разбегались глаза, и он смотрел то на оркестр, то на линкор, то на пароходы, то на лазурные воды, расстилавшиеся вдали. Он решил, что первым делом расскажет отцу о самом великолепном зрелище на свете – эскадре, уходящей в плавание.



Глава 13

Вторая часть похода на Восток существенно разнилась с первой. Из Калькутты в Сингапур экспедиционные суда добирались порознь, лишь изредка сходясь или видя друг друга издали, ибо каждое судно двигалось с облюбованной им скоростью. После Сингапура корабли шли конвоем, возглавляемым “Уэлсли” с его величественными парусами.

“Лань” занимала позицию в середине группы транспортных судов, довольно далеко от флагмана. Вокруг нее пиршествовали паруса – фор-марсели, грот-бом-брамсели, крюйс-трюмсели, и море будто превратилось в голубую небесную твердь, испещренную облаками, что бегут в одном направлении. Меж этих белых косяков вздымались клубы черного, как грозовая туча, дыма, вырывавшегося из труб трех пароходов, которые шныряли вдоль конвоя, доставляя рапорты, подгоняя отстающих и оказывая им, если нужно, помощь.

Превосходная выучка моряков и отменный внешний вид боевых кораблей раззадорили шкиперов транспортных судов: взяв девизом “Образцовый порядок во всем”, они муштровали свои команды нещадно, то и дело устраивая гонки. Даже пассажиры прониклись соревновательным духом и, подбадривая матросов, шумно ликовали, когда их судно кого-нибудь обгоняло.

Всю первую неделю пути погода была чудесной, но потом стала меняться. Усилился ветер, временами с юго-запада налетали мощные шквалы, трепавшие “Лань”. Однако небо оставалось чистым, и потому матросы выполняли свою обычную работу, а пассажиры не отказались от прогулок по палубе.

Один ежедневный корабельный ритуал – обезглавливание кур, предназначенных к офицерскому столу, – всегда собирал большое число зрителей.

Курятник был устроен у основания грот-мачты. Около полудня, когда капитан и первый помощник “брали высоту солнца”, на главной палубе, поигрывая сверкающим наточенным ножом, появлялся кок, взявший на себя обязанности корабельного мясника. Этот дородный детина был склонен к позерству: бесстрастно отрубал курам головы и вразвалку шествовал на камбуз, зажав в руке трепыхающиеся тушки.

В тот день, несмотря на ветреную погоду, кок вышел на палубу сразу после тройного трехкратного звона рынды, отметившего полдень. На сей раз в числе зрителей был и Раджу.

Дважды сверкнул нож, и две курицы лишились голов. Одарив публику зубастой ухмылкой, кок неспешно отбыл с безголовыми птицами в одной руке и ножом в другой.

Трап к камбузу, забрызганный волнами, стал скользким. Внезапно “Лань” дала сильный крен, и кок, уже ступивший на трап, грузно упал плашмя. Он пронзительно вскрикнул, однако сумел встать на четвереньки.

С площадки трапа Раджу видел, что в одной руке кок по-прежнему держит кур, но вторая его рука была пуста, нож куда-то подевался. Почти сразу стало ясно куда: из груди кока торчала рукоятка ножа.

Кок медленно, словно не веря в случившееся, опустил взгляд на грудь. Точно в трансе, разжал кулак, выпустив кур. Обеими руками взялся за рукоятку и выдернул окровавленный клинок. Изумленно посмотрел на кровь, толчками полившуюся из груди, перевел взгляд на Раджу и придушенно шепнул:

– Бачао муджхи! Спасите ме…

Не договорив, он повалился ничком.

Раджу застыл на месте, не в силах дышать, шевельнуться и оторвать взгляд от жуткой картины: бездыханное тело, окровавленный нож, безголовые куры, которых качкой мотало по палубе. Потом вдруг ноги его подломились, и палуба полетела ему навстречу.

В последний миг его падение прервали чьи-то руки.

– Все хорошо, малыш, все хорошо. – Перекинув мальчика через плечо, Захарий отнес его в свою каморку.

Оправившись от шока, Раджу обо всем подробно рассказал Дики. Как ни странно, того история не впечатлила, и он буднично поведал, что видел много смертей, даже своих товарищей, еще пострашнее:

– Это что, мля! В моем первом бою сволочной пиндари[79] убил флейтиста, что шел рядом со мной. Разнес ему башку, ухо отлетело прям в меня.



За ночь ветер еще больше окреп, и к рассвету небо набрякло темными тучами. Эскадра рассыпала строй, теперь на горизонте виднелись паруса одного-двух кораблей. Временами, переваливаясь с боку на бок или взлетая на крутой волне, появлялся пароход, торивший путь сквозь неспокойные воды.

Все утро неумолчно стенал ветер, однако дождь так и не начался, а потому сипаи, как обычно, позавтракали на палубе и благополучно вернулись в трюм.

Захарий и Дафти стояли на квартердеке, когда на кормежку потянулись обозники. Заметив всполох молнии вдали, Захарий сказал, что гроза, похоже, вот-вот разразится и лучше, наверное, отправить людей вниз.

Как назло, этот добрый совет услыхал капитан Ми.

– Собака лает, ветер носит! – презрительно усмехнулся он. – Давно я не встречал этакой наглости: торгаш-янки учит английского капитана уму-разуму! Кто управляет кораблем, мистер Дафти, вы или этот голубок?

Стоявшие рядом субалтерны заржали, а побагровевший Захарий, извинившись перед капитаном, сошел на главную палубу.

В тот же миг грянула буря. Проливной дождь посеял панику среди обозников, и они толпой кинулись искать укрытие. Исхлестанные ветром и водяными струями люди, пихаясь, сгрудились перед трюмным люком, и тут с небес ударила молния, которая, угодив в грот-мачту, перерубила ее пополам. Шквалистый ветер тотчас унес верхнюю половину мачты вместе с вороньим гнездом[80], реями и всеми снастями. Реи грот-марселя, самые большие и тяжелые поперечины, еще пару секунд оставались на обрубке мачты, а затем с громоподобным треском рухнули на палубу, где толпились обозники. Рея, грохнувшаяся по правому борту, убила одного оружейника и сильно покалечила другого, а потом, перевалившись через фальшборт, исчезла из виду. Вторая рея нанесла еще больший урон: брус в десять ярдов длиной, запутавшийся в паутине снастей, летал туда-сюда, точно цеп, молотя обезумевших людей.

Захария сбили с ног, но он тотчас поднялся и, мгновенно сообразив, в чем беда, одним махом пересек палубу, вскарабкался, цепляясь за обрывки снастей, на пенек мачты и складным ножом, который всегда носил с собой, покромсал путаницу канатов, позволив ветру унести взбесившуюся рею.

Спрыгнув на палубу, он сразу подумал о Раджу, которого нашел распростертым у шпигатов правого борта, оглушенного, но живого и невредимого.

– Ты цел, малыш?

– Да, сэр.

– Умничка.

Вокруг царил кошмар: на палубе тела погибших и раненых, вой ветра, вопли мальчишек-музыкантов, людская давка у люка.

На квартердеке насквозь промокшие капитан Ми и субалтерны старались удержаться на ногах. При виде их Захарий вскипел и, сложив ладони рупором, крикнул:

– Так что там насчет собаки и ветра, сэр?

Капитан ожег его взглядом и отвернулся, притворившись, что не расслышал вопроса.



Через час-другой буря стихла, но пошлина ее, взысканная с “Лани” в минуты после удара молнии, была чрезвычайно высока: уйма раненых и пятеро погибших – два пушкаря, подручный аптекаря, туземный фельдшер и оружейник. На закате их тела были преданы морю.

Мальчишкам-музыкантам досталось изрядно. Дики попал в число немногих флейтистов, избежавших увечий, но вот прочие серьезно пострадали в давке перед люком. Один парнишка упал с трапа и сломал бедро, другого чуть не затоптали, в нескольких местах переломав ему ноги.

Злосчастье не пощадило даже ротного пандита – ошалевшая рея ударила его в грудь, размозжив ребра. Корабельный лазарет не вместил всех пострадавших, носилки с ранеными стояли в чуланах и проходах квартердека.

Сипаи, еще до бури укрывшиеся в трюме, остались невредимы, удар непогоды пришелся по обозникам и ласкарам. Однако все понимали, что стихия выставила бы счет куда больше, если б не сноровка и самообладание Захария. Благодарность ему была столь велика, что краешком задела и Раджу. Он вдруг оказался в центре внимания музыкантов, и от непривычности этого у него даже слегка кружилась голова. Превознося своего хозяина, Раджу пространно живописал его подвиги на борту “Ибиса”.

– А ты не врешь, мля? – усомнился Дики. – Он и вправду угодил в бунт на корабле?

– Чего я вру-то? Дело о беспорядках на “Ибисе” разбирали в суде. О том писали все газеты.



23 июня 1840

Гуанчжоу



Нынче Комптон сообщил, что британская эскадра встала в устье Жемчужной реки. Об ее приходе говорят так давно, что мы уж думали, она никогда не появится. Но вот корабли здесь, и что теперь?

Вообще-то они прибыли несколько дней назад. Я о том не ведал, поскольку к тому времени уже полторы недели хворал. Порою было так плохо, что я даже не надеялся выкарабкаться. Видимо, это как-то связано с одуряющей жарой, которая держится уже довольно долго.