И потом еще воспоминание:-мальчиком я заноем читал роман французского писателя Гектора Мало \"Без семьи\", где есть глава, как маленький герой с несколькими шахтерами переживает страшные минуты в затопленной шахте. Эта сцена надолго осталась в моей памяти\".

Размышления о том, как вел бы себя в тяжелом жизненном испытании засыпанный в окопе на войне или в шахте во время катастрофы \"цельный человек, настоящий мужчина\", и послужили, по словам Чапека, началом его работы над повестью. Писал он ее в течение лета 1937 года на даче близ городка Добржиш, по шести часов в день не вставая из-за письменного стола.

Консультантом Чапека был директор крупной пражской промышленной компании, который сопровождал писателя во время поездки в Кладно, что, видимо, в какой-то мере сказалось и на освещении автором отношений между рабочими и предпринимателями. Упоминание о войне в высказываниях Чапека относительно замысла его произведения было далеко не случайным.

Книга создавалась в момент, когда над Чехословакией нависла непосредственная угроза фашистской агрессии. И прежде всего она была продиктована патриотическим стремлением автора создать произведение о \"цельных и настоящих\" людях, о силе коллективной сплоченности в критическую для жизни нарола минуту. Это подтверждают и воспоминания одного из друзей писателя, чешского драматурга Эдмоида Конра.м (1889-1957): \"...Фашизм угрожает родине Чапека. Родина вооружается материально и нравственно, писатели поддерживают ее способность к сопротивлению. И Чапек хочет укреплять ее обороноспособность. Нужны книги о добродетельном мужестве, о боевой готовности, об отваге в опасности, о товарищеской солидарности. Чапек, - приятель слышит это из его собственных уст, - ищет сюжет: \"Знаете, что-нибудь в духе Ирасека\". Приятель разделяет с Чапеком симпатии к этому величайшему летописцу чешского народа. Они вместе вспоминают два томика рассказов \"Из бурных времен\" (не смешивайте с книгой \"Из разных времен\"). Рассказы эти ни в каком виде - ни вместе, ни порознь - не существуют в собрании сочинений писателя.

В детстве, как выясняется, оба с увлечением читали их, оба особенно любили рассказ \"На кровавом камне\", историю трех чешских солдат в эпоху турецких войн. Ни у букинистов, ни п библиотеках Чапеку и его приятелю потом уже не удалось найти эти два томика, этот рассказ. \"Знаете, - сказал Чапек,что-нибудь такое следовало бы написать сегодня\". Он состоял тогда в комитете редакционной коллегии при Военно-научном институте и был близок с военными. Рылся в истории, изучал гуситскую эпоху, видимо, безрезультатно, \"Знаете, - обронил он однажды, как бы мельком, - военное дело как таковое не для меня\". Пока в один прекрасный день он так же мельком не сказал: \"Уже пишу\". Вы понимаете, какое любопытство овладело тем, другим, относительно первого произведения Карела Чапека о войне, первого его военного, боевого произведения. Но он даже не удивился, когда это оказалась \"Первая спасательпая\". Ведь он знал, насколько глубоко отвращение Чапека к убийству, к вражде, к ненависти, ко всему, что отрицает жизнь и бытие... \"Знаете, - объяснял он потом удовлетворенно,- здесь есть все, что присуще солдату: мужество, готовность к действию, солидарность\".

Книга Чапека была ответом тем, кто обвинял его в создании \"нездорового искусства\", якобы наносящего вред психологической подготовке страны к обороне. Но в противоположность писателям, которые пытались воспитывать воинственный дух в чешском народе, описывая \"подвиги\" чехословацкого контрреволюционного легиона в России, а позднее в большинстве своем оказались коллаборационистами, Чапек в поисках героя обращается к пролетариату. При этом он сознательно выступал против воспевания военной кастовости. \"Писатель.., - отмечал Чапек, - не видит особенно глубокого различия между людьми оружия и теми, кто возится с собаками, копается в садиках и воспевает заходы солнца. Как известно, если однажды дело дойдет до оружия, то те, кто копается в садиках, пойдут на смерть так же, как люди оружия, они будут выполнять свой долг в окопах или в тылу, и от смерти они будут ничуть не дальше, чем люди оружия\".

О причинах, которые привели Чапека к созданию \"Первой спасательной\", очень верно сказал критик-коммунист Курт Конрад (1908-1941), погибший в гитлеровском застенке. Он указывал, что \"в период опасности демократия приобретает якобинские черты\" и вспоминает о \"своих революционных баррикадах, которые растут в будущее сознанием того, что родина - ничто, если она не является свободной. Именно поэтому Карел Чапек вышел, как Диоген с фонарем, искать рабочих\".

Это были поиски новой социальной силы, которая могла бы послужить опорой демократии. \"До сих пор, - писал Курт Копрад, - он искал ее в так называемом маленьком человеке, в прослойке, в которой на первый, поверхностный, взгляд примиряются все общественные противоречия: только опытный и проницательный взор узнает в ней зерно между жерновами, жертву классовых боев... Над этим типом Чапек склонялся долгие годы, упорно, с немного иронической ласковостью отыскивал его, и объяснял, и вкладывал в него все богатства души и человечности. Но роман мужественной силы он мог написать только тогда, когда вышел искать рабочих, шахтеров\". Вместе с тем критик справедливо отмечал, что в шахтерах Чапек пока еще видел защитников старой демократии, а не творцов новой, социалистической демократии.

\"Нашел ли Чапек рабочих в \"Первой спасательной\"?\" - спрашивал он. И отвечал: да, Чапек нашел многое, и прежде всего их благородные человеческие сердца, но одного ол ге нашел, как Диоген, который напрасно зажег днем фонарь, отправляясь на поиски истины, - \"он не знает ничего о их нсиаиисти, рожденной их оскорбленной любовью, не знает их борьбы и их баррикад, не знает наивысшей силы и героизма этих шахтеров, когда команда становится сознательной массой и в борьбе за будущее и свободу оказывается способной на еще более великолепное напряжение всех человеческих сил. Совершенно непостижимым образом строгий, боевой мир шахтеров, мир рационализации и жестоких классовых схваток, окрашивается в розовый цвет желанием примирить все противоречия: от хозяина шахты до \"пса\"-мастера и рабочих - все объединено в одном общечеловеческом усилии, которым Чапек хотел бы перекинуть мост через борьбу. В силе остается все из мастерски нарисованной писателем картины благородства шахтеров - и ничего из альтруизма чапековских капиталистов. А поэтому Чапек не выбрал и социально острую ситуацию, как это сделала Пуйманова в \"Людях на перепутье\". Поэтому он не проник также в подлинную человеческую и общественную сущность тех, в ком шел искать новых защитников демократии. И не проникнет - пока не поймет, что их величайшая сила вытекает из их борьбы за будущее\" [ К. Конрад, \"Путь к \"Первой спасательной\", или Поэт н поли-тика\", газ. \"Галло-Новины\", 20.XI.1937 г. ]

И все же повесть \"Первая спасательная\" - исключительноважный шаг в творческом развитии писателя, поскольку здесь он впервые не только изображает человека в коллективе, но и показывает благотворное влияние коллектива на человеческую личность. Думается, что в этом отношении для Чапека не прошел бесследно интерес, проявлявшийся им к той \"экспедиции в будущее\", осуществление которой он видел в Советском Союзе. Причем именно героизм советских людей вызывал особое его восхищение. В связи с перелетом советских авиаторов через Северный полюс в Америку он писал: \"Чего стоят удавшиеся дипломатические маневры, временно выигранные кровопролитные битвы и всевозможные политические победы современной истории в сравнении с подвигом беспримерной людской отваги, осуществившей мечты духа познания! Поздравляем русский народ с блестящей общечеловеческой победой. Она вспыхнула ярким лучом в мутном потоке современной истории\" [ \"Поздравление русскому народу\", \"Лидове новины\", 23,V,1937 г. ].

Присяжный литературный судья чешской буржуазии Арне Новак был вынужден выделить в литературе тех лет в качестве двух основных направлений индивидуалистический модернистский роман Запада и коллективную эпопею, созданную куль-, турой новой России, и отметить, что Чапек обратился к области, близкой \"этой советской эпике\".

Критик Франтишек Гёти в статье \"Героический реализм Карела Чапека\" прямо указывал, что чапсковское понимание героизма \"многими своими сторонами сближается с концепциями сегодняшней России\" и в то же время полемически направлено против индивидуалистического \"героизма\" сверхчеловека в фашистской литературе и произведениях реакционного французского писателя Анри Монтерлана.

Чапеку, правда, и на этот раз не удалось полностью создать реалистический синтез жизни, раскрывающий человека во всей совокупности его связей с обществом. Причина этого заключалась в абстрактности чапековского гуманизма, которая отчетливо видна уже в его высказываниях о замысле \"Первой спасательной\". Юлиус Фучик, возражая на слова Чапека о том, что он мог выбрать своих героев из любой среды, писал: \"В экипаже корабля - да. Среди участников опасной экспедиции- да. Там он бы нашел трудящихся. Но не где угодно!

Разве смог бы он написать подобную повесть о мужестве биржевиков? Или, чтобы остаться на шахтах, о мужестве угольных баронов, ради прибылен которых шахтеры должны были спуститься в опасный \"проклятый штрек\" - и там погибнуть?

Эта ошибка Чапека, к сожалению, выражена не только в каком-то разговоре, вне книги, но и оставила ощутимый след в ней самой. Несмотря на то что в поисках подлинных героев писатель должен был обратиться к изображению рабочих, он пытается как-то подчеркнуть, что это мужество вообще, мужество вне времени и пространства. И прежде всего вне определенной, конкретной социальной среды. Чтобы говорить совершенно понятно, - я это вижу не в том, что героями в команде наряду с шахтерами являются и шахтный десятник Андрее и инженер Хансен. Наоборот, прекрасно, что интеллигент Чапек понял или по крайней мере поэт Чапек точно выразил, как глубоко человечно относится рабочий к каждому действительно творческому человеку, пусть, казалось бы, он и принадлежит к другой прослойке. Но что поражает и коробит в \"Первой спасательной\" - так это сглаживание тех реальных классовых противоречий, которые в солидарности рабочих играют столь же большую роль, какую они играют в том, что горняков безжалостно посылают на смерть в шахты.

Мы читали \"Первую спасательную\" с несколькими рабочими.

Они хвалили ее. Но жестоко рассмеялись, когда дошли, например, до места, где дирекция шахты посылает искалеченного откатчика Стапду учиться. В безыскусной книжке о безыскусном героизме - это так же неестественно, как если бы в ней вдруг появилась бородатая фея и всем принесла счастье. И хотя таких страниц в \"Первой спасательной\" совсем немного, они все же сильно портят впечатление от этой хорошей вещи. Такая сладость в поэтическом произведении действует на вкус, как полынь\".

Отдавая должное великолепному мастерству Чапека-стилиста, резко высказался о слабых сторонах \"Первой спасательной\" чешский революционный поэт Станислав Костка Нейман (1875-1947):

\"Тем не менее глубоко был прав Юлиус Фучик, когда писал, что \"в творчестве Чапека \"Первая спасательная\" - книга исключительная, в ней чувствуешь Чапека-поэта, который еще откроет настежь свои поэтические и свои человеческие глаза\".

Фучик высоко оценил умение писателя увидеть подлинный героизм не в картинном подвиге, а в тяжелом и повседневном труде, в готовности спокойно и скромно сделать то, что необходимо в интересах человечества: \"Это прекрасная песнь о рабочей солидарности, героизме рабочих, которые даже не осознают, что они герои, песня о суровом, грубоватом мужестве пролетариев, скупых в проявлении сердечности и все же самых сердечных на свете\".

\"Первая спасательная\" была одним из первых произведений Чапека, которые принесли ему признание в широкой пролетарской среде. И когда через год после выхода книги чехословацкий народ провожал писателя в последний путь, старый шахтер от имени своих товарищей простился с ним традиционным горняцким приветствием \"Глюкауф\".

До настоящего времени \"Первая спасательная\" выдержала в Чехословакии восемь изданий. На русский язык повесть полностью переводится впервые. Перевод осуществлен по тексту книги: К. Чапек, \"Prvni parta\", Прага, \"Чехословацкий писатель\", 1954.

Стр. 295. Баран... - \"баранами\" в Чехии называли протестантов-гельветов.